Цветение

      

В витрине цветочного киоска на Ленинградском рынке Таня увидела букетики коротконогих, но свежайших, в капельках росы роз. К окошку скотчем была приклеена картонка: «Обед с 13 до 14». Она ходила вокруг киоска, как лиса вокруг винограда, который не может достать. И так ей хотелось купить эти розы, что даже уставшая от тяжёлой ноши и разомлевшая от почти южного летнего дня, она уговорила себя подождать полчаса.
Завернув за угол ближайшего дома, Таня выбрала скамейку. Это был старый московский двор, унылый как тюремный колодец. От древних медленно умирающих деревьев остались спиленные стволы с торчащими в разные стороны короткими ветвями-руками. Почему-то эти обрубки ассоциировались с человеческими телами, обезглавленными на гильотине. Даже детская площадка из качелей, беседки и песочницы не могла рассеять впечатление нежилого двора, западни.
Всё в этом мире  –  планеты и цивилизации, живое и неживое, претерпевает одни и те же стадии – рождения, расцвета, старения и умирания. Всё тленно. В Таниной памяти всплыли строчки Анны Ахматовой:

 «Ржавеет золото, и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти всё готово.
Всего прочнее на земле – печаль.
И долговечней – царственное слово».

Она устало опустилась на скамейку, поставила рядом тяжелую сумку и, раскинув руки по спинке скамейки вразлёт, как птица крылья, стала наблюдать за единственным живым существом на обозреваемом пространстве – старушкой в байковом халате, сидевшей на лавочке напротив. Их разделяла детская песочница.
В знойный летний день во дворе чужого дома, где всё претерпело расцвет и упадок, Таня вдруг увидела окружающий мир отстранённо – глазами мистика или фантаста, остановившись в пограничном пространстве между реальностью и зазеркальем.
Было тихо и безжизненно.
                Старушка в тёплом халате и суконных тапочках невидящим взглядом смотрела внутрь себя – так заглядывает в себя человек, находящийся у роковой черты между жизнью и смертью. Таня ненароком нарушила ход мыслей старушки. Пожилая женщина ожидала, что девушка присела покурить – это было бы логично, но Таня достала из сумки газету и развернула её, хотя ей и не читалось.
               Старушка с нескрываемым раздражением бубнила что-то себе под нос, но через несколько минут интерес к незнакомке у неё неожиданно пропал.
               Странное противоборство слабого и сильного, умирающего и жизнеспособного.
Таня пристально взглянула на женщину напротив, прошила рентгеновскими лучами толстый халат, оболочку из кожи, мышц, скелета, кровеносных сосудов и внутренних органов старушки – получился экспонат для школьного кабинета анатомии.
Столь невероятные способности Таня обнаружила у себя впервые. И тут же в памяти возникла картина Густава Климта «Три возраста женщины». Малышка и её молодая мать безмятежно и счастливо спят, а нагая уродливая старуха, закрывая лицо рукой, плачет по утраченной молодости и красоте.
Таня ещё цветёт, ей ведь и тридцати ещё нет, вот старуха и позавидовала.
Поднявшись со скамейки, «экспонат», пошатываясь, неуверенными шагами, переместился к беседке. Нетвёрдые движения старого человека напоминали первые шаги ребёнка, когда тот хватается за любые предметы в качестве точки опоры, правда, с одной существенной разницей – ребёнок умиляет и радует окружающих, а старуха вызывает жалость. Вот она ухватилась за облупившийся столб беседки, прижалась к нему щекой и замерла.

               В изношенном организме все процессы с годами замедляются, угасают, кровь остывает, и температура тела падает – ртуть в термометре замирает не на точке тридцать шесть и шесть, а уже на тридцать пять и пять. Не потому ли старушке не жарко, когда всё в природе изнывает от жары? Кровь густеет, как прошлогоднее варенье. Отсюда  недалеко и до последнего вздоха.
Теперь перед Таней стоял не живой человек, а схема кровообращения с большими и маленькими реками и ручейками, венами, артериями и капиллярами. Оживить бы это варенье, вдохнуть в кровь эликсир молодости, чтобы засахаренные ягоды снова стали свежими и сочными с округлыми формами. И она мысленно стала собирать из окружающего пространства и концентрировать в своих руках сгустки энергии. Потом, сжимая и разжимая кулачки, она выбрасывала мощные разряды энергии, похожие на гром и молнии, в сторону пожилой женщины. В этот момент Тане казалось, что она действительно обладает невероятными способностями, и таким образом сможет подпитать, зарядить угасающий энергетический кокон пожилой женщины. Почему-то Таня сама поверила в то, что чудо всё-таки произойдёт.
И начинающая девушка-мистификатор увидела, как с её лёгкой руки, пациентка помолодела на мгновенье и мелкими шажками перебралась от беседки к качелям. Устраиваясь поудобнее, женщина поёрзала на сиденье качелей, как это делают дети,  и стала раскачиваться сильнее и сильнее, даже не подозревая, какая метаморфоза с ней приключилась. Теперь движения женщины были иными, они обрели давно утраченную лёгкость и раскованность. Тане казалось, что это легковесное создание может отделиться от всего земного и полететь. Дорисовали народившийся образ лучи солнца, озарив всё вокруг. Теперь гладко зачёсанные волосы женщины вдруг загорелись золотистым оттенком юности. Куда же исчезло серебро седины?

У Тани не было под рукой блокнота, но она подумала, что если сейчас всё это не запишет, потом впечатление смажется. И она написала свои заметки на полях газеты «Советская культура».
Если бы эта пожилая женщина узнала, что её увековечили на бумаге, она бы очень удивилась…

Розы совхоза «Тепличный» Таня всё-таки купила. Двадцать пять штук стоили семьдесят пять копеек. Стоимость одной розы была равна стоимости одной поездке на трамвае, но эмоциональное воздействие от приобретения розы нельзя было сравнить с прозаической поездкой на транспорте.
Цветы превратили её комнату в сказочную долину роз. Вечером она засыпала с улыбкой на лице и ощущением счастья. Как мало нужно женщине для счастья – всего-то сказочное благоухание роз и исполнение маленького желания.

Ночью разразилась сильная гроза. Таня проснулась от ураганного ветра, шума падающего стеной дождя и ударов веток рябины о подоконник. Ветер так раскачивал деревья, что с веток в комнату стекали дождевые ручьи. Она закрыла окно. Когда гроза прошла (летом гроза проходит довольно быстро), Таня распахнула окно и увидела, что и подоконник, и рамы мокрые, старые, потрескавшиеся, с серыми разводами. Она разглядывала краску, как будто видела её в первый раз. Белила, много раз нанесённые на поверхность дерева, лежали неровно, буграми и провалами, как холмы и долины. Таня попробовала потереть порошком эти неровности, рама стала чище, но старые трещины смотрелись, как глубокие морщины на лице и руках древней старухи. Почти двадцать лет назад, когда Танина семья впервые переступила порог этой квартиры, маленькую девочку поразили  паркет, как в музее и большие окна с широкими белыми подоконниками. Теперь всё это пришло в упадок, процветание давно закончилось. Но она любила свой дом, здесь жили её воспоминания, в том числе и счастливые, которые хотелось сохранить как можно дольше.

Праздник длился девять дней. Последняя роза завяла на десятый день.
Из этого букета в двадцать пять роз, некоторые она засушила и они стали частью икебаны в керамической вазочке. Несколько штук Таня посадила в землю под банку, они долго-долго выбрасывали из почек молодые листочки и побеги, а потом вдруг почернели и пропали. Но одна (такая умница!) выросла Тане на радость и зацвела прямо в горшке.

Весной она посадила розу на газон под окном. Глубокой осенью, когда роза выбросила длинную стрелу с бутоном, а бутон никак не хотел раскрываться, соседи уговаривали Таню срезать розу самой, всё равно кто-нибудь сорвёт. И она поддалась, роза-бутон на высокой ножке в шестьдесят сантиметров, перекочевала в вазу. Цветок упорно не хотел раскрываться. Таня  и в горячей воде его держала, и подсыпала в воду сахар и аспирин, подрезала, холила и лелеяла, но роза только приоткрыла свой нежный алый ротик, словно хотела ей что-то сказать, да так и не сказала, осталась полураспустившейся и бессловесной. Собственное произведение и радовало, и огорчало цветочницу, ведь это она дала цветку жизнь, но и по её вине роза завянет – закон единства и борьбы противоположностей. Наверное, права была Анна Ахматова, когда на вопрос, какие она любит цветы, отвечала однозначно: «Несрезанные». Таким образом, человек может продлить, а не укоротить жизнь цветка.
Тане хотелось увековечить свою розу, и она нарисовала акварелью эту полурозу-полубутон. Цветок устроился под стеклом на стене и напоминал ей обо всём сразу – о том дне, о ночной грозе, о её мыслях, о любимом Павле, который всегда дарил ей розы, и учил их разводить. У любимого мужа в Одессе на десятой станции росли двадцать семь кустов роз, и ни один сорт не повторялся. Все цветы имели разные размеры, нюансы цвета, форму, рост, изысканные, аристократические и самые тривиальные, почти дикие, жили дружно в одном саду.

Однажды Таня возвращалась из Одессы в начале ноября, на дачном участке ещё цвели розы, на старой груше висели последние крупные плоды, а над террасой, обвитой виноградной лозой, свисали несколько кистей винограда. Павел срезал для неё все розы и бутоны, которые оставались на кустах, их было больше тридцати. Некоторые экземпляры поражали воображение своим размером – почти с чайное блюдце. Бордовые благоухали, белые медленно раскрывались, а жёлтые уже к утру стали осыпаться в купе поезда. Тане на лицо упали несколько душистых лепестков, и она вздрогнула и проснулась от их прикосновения к щекам. Пожилая попутчица, смотреть на которую доставляло эстетическое удовольствие, а её старость вызывала всеобщее восхищение и зависть, сказала:
– Это розы осыпаются.
– Как на кладбище, – скептически сказала Таня.
– Нет, как на свадьбе, – ответила английская леди с гордым профилем.
Таким женщинам, наверное, целуют руки до глубокой старости, а морщины их не портят, а украшают. Таня вспомнила полуанекдот про Агату Кристи. На вопрос, каким должен быть муж, чтобы он любил жену до старости, она ответила, что археологом, как у неё. Тогда женщина может не волноваться, старея, она будет представлять для мужа всё большую ценность и вызывать всё возрастающий интерес.
Когда поезд подъезжал к Москве, Таня увидела, что за окном дети катаются на санках с гор, лето и осень в Москве уже давно закончились. Хорошо, что своё бабье лето она привезла с собой.
Таня нарисовала акварелью одну розу из Павлушиного букета и послала её неувядающее изображение в конверте обратно в Одессу. Прошли зима и весна, и Таня случайно увидела в паспорте Павла рядом со своей фотографией маленькую алую розу, которая давно уже завяла, но продолжала жить на бумаге и в их общей памяти.

В следующем году розовый куст под окном расцвёл в августе. Единственный огромный пурпурный цветок радовал Таню и утром, и вечером, когда она проходила мимо или смотрела на него из окна.
В воскресенье она услышала тихий разговор двух маленьких девочек на улице:
– А у моей мамы скоро день рождения. Я ей эту розу подарю.
Газон был отгорожен невысоким металлическим ограждением, и казалось, что это защитит розу так же, как и шипы. Вернувшись вечером с чужой дачи, Таня не увидела своего пурпурного цветка. Стебель длинный остался, а шапки-розы не было. Наверное, это та самая девочка сорвала розу, одну головку, потому что под ней ещё не было шипов. Взрослый человек срезал бы весь стебель.

Тане хотелось заплакать, казалось, что от неё самой оторвали кусочек души, так было больно. Она же так холила и лелеяла свой цветок, так его любила, почти как Маленький принц свою розу.

В сентябре неожиданно умерла Танина мама. А зимой – её любимый муж Павел.
Когда-то, будучи ещё школьницей, она написала стихи.

Это в память о тебе,
На столе лежат две розы.
Это в память о тебе
Я роняю тихо слёзы.
Это в память о тебе
Глухо вьюга завывает,
И последний лист срывает.
Это в память, о тебе.

Пришло время, которое она сама себе напророчила – и вьюга, и слёзы, и память о любимом человеке.

С той поры розы в её жизни как-то сразу иссякли, и только стихи сыпались, как из рога изобилия. Она сожалела о том, что любимый их не услышит.

Когда любимые уходят.
Не попрощавшись и без слов,
Мы что-то ищем и находим,
Чтобы продлить свою любовь.

Мне он дарил обычно розы
И будни в праздник превращал.
И даже в лютые морозы
Букетик скромный меня ждал.

Когда же был он в отдалении,
По проводам неслись слова:
«Купи букет ко дню рождения
Роз королевских от меня».

И вот за праздничным столом
Стоят цветы уже иные,
Их принесли в осенний дом
Мои знакомые, родные.

Как астры ярки и свежи,
Их радугой расцвечен стол.
Из прошлой жизни миражи-
От острых лепестков укол.

Не розы, нет, не розы вы.
Давно завял ушедший мир.
Вершина пройдена, увы.
Меня покинул мой кумир.

Куда торопятся, спешат?
В какое веруют спасенье?
Как жаль, опустошен мой сад,
Второго не дано цветенья.

И деньги есть, и время есть,
Могла б зайти в цветочный.
Но не пришлёт любимый весть,
Остались многоточия…

Весной розовый куст перевезли на кладбище, не хотелось ей видеть, как срывают её цветы, словно срезают головы её любимым людям.
Около могилы Таниных родителей кусту-новосёлу почему-то не понравилось. Маленький, чахлый, лишенный солнца и света среди чертополоха и папоротника, клёнов и лип он не хотел ни расти, ни цвести. Через год она не нашла никаких следов существования розового куста – то ли он засох, то ли его выкопал какой-то вандал, осталось для неё загадкой.
С этого момента Таня начала и себя ощущать розовым кустом, перемещающимся в пространстве от начальной к конечной точке бытия.

А в совхозе «Тепличный» ничего не знали об Анне Ахматовой, несрезанных цветах и истории жизни  и смерти одной красной розы.

               
                1987-2010 годы