30. Характеристики длительности сознания

§ 30. Характеристики длительности сознания

По справедливой мысли У. Джеймса, сознание «находится в постоянном изменении», оно «происходит» как смена состояний души [1, с. 115,116]. Действительно, содержания сознания конечны, переменны, подвержены изменению. Мысли, представления, идеи, воления, чувствования, фантазии, эмоции, воображение, любые переживания и когнитивные акты, составляющие содержания сознания, не могут поэтому быть его онтологическим основанием. При этом они составляют жизнь сознания, укоренены в нем, а следовательно, на этом основании покоятся, благодаря ему возможны, выражают его формой своего существования. То, что обнаруживается в постоянной их смене – это именно изменчивость, временная форма их существования. Последовательность этих актов или состояний конституирует длительность сознания как его неизменное свойство и бытийное основание. По А. Бергсону, время есть ткань психологической жизни, и поэтому «“существовать” для сознательного существа значит изменяться» [2, с. 42, 44].

Чистое сознание и есть, по сути, чистая длительность. В этом ракурсе сознание, «очищенное» от содержаний посредством выведения их «за скобки», вполне сопоставимо с длительностью как формальным условием и качеством, отвлеченным от наполняющих ее состояний сознания: «Чистая длительность есть форма, которую принимает последовательность наших состояний сознания, когда наше “я” активно работает, когда оно не устанавливает различия между настоящими состояниями и состояниями, им предшествовавшими» [3, с. 750].

Длительность есть качественная характеристика сознания, его форма. Чистая длительность – это нераздельная качественная множественность, в отличие от числа – количественной множественности рядоположенных элементов. В этом заключается фундаментальное различие и противопоставление жизни сознания и внешних предметов, вещей. Характеризующая внешние объекты по отношению друг к другу и к наблюдателю «внеположность есть собственное свойство вещей, занимающих пространство, тогда как состояния сознания не внешни по отношению друг к другу» [3, с. 749]. Последовательные состояния сознания, в отличие от внешних объектов, «друг друга проникают, и в самом простом из них может отразиться вся душа» [3, с. 749].

Бергсон длительность уподобляет мелодии, а составляющие длительность состояния сознания – нотам, составляющим мелодию. На основе этой аналогии и анализа других подобных примеров он заключает, что «можно понимать последовательность без различения, ее можно понимать как взаимное проникновение, как солидарность, как внутреннюю организацию элементов, из которых каждый есть представитель целого и отличается и выделяется только актом мышления, способного абстрагировать» [3, с. 751]. Основной вывод Бергсона, обособляющий длительность, утверждающий особенность ее реальности, заключается в том, что «в нашем “я” существует последовательность без взаимной внеположности, а вне моего “я” существует взаимная внеположность без последовательности» [3, с. 757].

Эссенциальным свойством длительности является непрерывность. Действительно, «нет ни аффекта, ни представления, ни желания, которые не менялись бы ежеминутно; если бы состояние души перестало изменяться, то длительность прекратила бы свое течение» [2, с. 39]. Исходя из этих положений Бергсон справедливо заключает, что «в человеческой […] душе имеется только процесс постоянного развития» [3, с. 776]. Осмысливая непрерывность личного сознания, Джеймс утверждает, что в нем «нет ничего, что могло бы связываться, – оно течет» [1, с. 121]; поэтому образом непрерывного изменяющегося сознания является «река», а не «цепь». Так он приходит к идее «потока сознания». Согласно Гуссерлю, «поток переживаний» есть универсальная форма единства прошлого, настоящего и будущего, которая объединяет в универсум переживания, образующие реальное бытийное содержание трансцендентального Ego [4, с. 99]. Таким образом, непрерывность можно назвать условием единства сознания.

В своих рассуждениях Бергсон приходит порой к парадоксальным (но только на первый взгляд) выводам, что «изменение происходит непрерывно и само состояние является уже изменением» [2, с. 40]. В действительности, «состояние» предполагает наличие неизменных, стабильных значений переменных параметров (со-стояние). Бергсон же говорит о том, «нет существенной разницы между переходом от одного состояния к другому и пребыванием в одном и том же состоянии» [2, с. 40]. Это противоречие философ пытается устранить утверждением континуально-динамического характера душевной жизни: «О состояниях […] нельзя сказать, что они являются отдельными элементами: они продолжаются одни в других в бесконечном истечении» [2, с. 41]. Образуемые этим синтезом состояния являются уникальными и неповторимыми, из чего Бергсон приходит к идее необратимости длительности: «Наша личность, строящаяся в каждое мгновение из накопленного опыта, постоянно меняется. Изменяясь, она не дает возможности тому или иному состоянию когда-либо повториться в глубине, даже если оно на поверхности и тождественно самому себе. Вот почему наша длительность необратима» [2, с. 43]. К подобному выводу приходит и Джеймс: «[…] ни одно состояние, раз протекши, не может вернуться и быть тождественным с тем, которое было ранее» [1, с. 116].

Поясним этот момент, пользуясь излюбленными экземплификациями самого Бергсона, на примере мелодии и нот. Отдельная нота (т. е. состояние сознания) может повторяться много раз в мелодии. Тем не менее, не абстрактно, но в общем контексте, в целостном охвате мелодии (а не совокупности нот) повторяющаяся нота будет уже другой. Например, повторяясь в разных местах музыкального произведения, одна и та же нота придает разный характер музыкальным фразам, в которых находится, и сама несет в себе оттенок уже прозвучавшего, продолжением которого она является. Это качество и есть то, что не дает состоянию повториться «в глубине». Но что, по мнению Бергсона, есть эта глубина? Это перманентное «утолщение» прошлого, растущего за счет нового настоящего: «Ведь наша длительность не является сменяющими друг друга моментами: тогда постоянно существовало бы только настоящее, не было бы ни продолжения прошлого в настоящем, ни эволюции, ни конкретной длительности. Длительность — это непрерывное развитие прошлого, вбирающего в себя будущее и разбухающего по мере движения вперед. Но если прошлое растет беспрерывно, то оно и сохраняется бесконечно» [2, с. 42].

В действительности же длительность и является условием динамики сознания, смены его состояний. Бергсон пишет: «Ибо “я”, которое не меняется, — не длится» [2, с. 41]. И в этом пункте он прав. Но утверждение в выше приведенном виде реальности лишь «разбухающего» прошлого кажется чересчур утрированным. Лишь настоящее и существует постоянно, и это вовсе не аннигилирует развитие, преемственность актуального состояния, эволюцию и «продолжения прошлого в настоящем». Любая система наделена памятью о своих прошлых состояниях, так как она в них пребывала и из них эволюционировала. Единственный вопрос, требующий обстоятельного решения этой проблемы, связан с установлением природы этой памяти и ее видов применительно к различным системам.

Впрочем, сам Бергсон и выделяет память в качестве психологического условия синтеза длительности, что вполне бы позволило ему ограничиться реальностью настоящего, не впадая в логические противоречия [5]. (Следует отметить, что характер идей и методов в философствовании Бергсона делает подобные ошибки непринципиальными) Длительность у Бергсона характеризуется тем, что «каждый момент прибавляет нечто новое к тому, что было раньше» [2, с. 43]. Но чтобы это новое было синтезировано в длительности и помещено в прошлое, оно должно быть удержано в сознании посредством памяти: «[…] последовательность существует только для сознательного наблюдателя, который удерживает в своей памяти прошлое» [3, с. 757-758]. Отсюда происходит совсем необязательная психологизация онтологического по сути принципа длительности: «[…] длительность и движение суть мысленные синтезы» [3, с. 766-767]. По существу, память является психологическим эквивалентом длительности.

Касаясь вопроса о принципиальной уникальности каждого нового состояния сознания, Бергсон отмечает ее связь с непредвидимостью этого состояния: «То же, что не разлагается на элементы и что никогда не было воспринято, по необходимости является непредвидимым. А таковым и будет каждое из наших состояний, рассматриваемое как момент развертывающейся истории: оно является простым и не могло быть когда-либо воспринятым, ибо соединяет в своей неделимости и воспринятое прежде, и то, что прибавляет настоящее» [2, с. 43]. На самом деле, непредвидимость состояния сознания относительна. Состояние любой системы, в том числе сознания, является следствием реализации благоприятных условий (как внешних, так и внутренних) и возможностей для перехода в него. Равным образом актуальное состояние сознания уже содержит некоторое количество потенциально возможных в будущем состояний сознания, отвергая другие состояния, переход к которым невозможен из наличного. Поэтому можно говорить о том, что «будущее состояние системы как бы притягивает, организует, формирует наличное ее состояние» [6, с. 111]. Исходя из этого, будущее состояние системы предвидимо, но некоторым особым образом, как узнавание или даже припоминание [7].

В некотором смысле эту точку зрения подтверждает сам Бергсон, утверждая: «С полным основанием можно сказать: то, что мы делаем, зависит от того, что мы суть: но следует прибавить, что, в известной мере, мы суть то, что мы делаем, и что мы творим себя непрерывно» [2, с. 44]. Поэтому понимание бергсоновских взглядов на непредвидимость состояний следует прилагать не к самим состояниям, а к их носителю – сознанию. Действительно, одно и то же состояние будет являться сознанию разным в разные же моменты его жизни просто потому, что само сознание уже не тождественно себе прежнему, и так в каждое мгновение.

Итак, сознание непрерывно изменчиво, в нем происходит смена состояний, что делает сознание динамичным. Динамика сознания конституирует длительность, являющуюся, по сути, формальным условием этой динамики. Таким образом, длительность есть онтологическое основание сознания и его содержаний, а «чистое» сознание есть не что иное, как чистая длительность. Длительность поэтому является качественной характеристикой сознания и его формой. Длительность непрерывна и необратима, что позволяет говорить о синтезе модусов времени в системе и об эволюции системы. Этот синтез есть, в свою очередь, условие единства сознания. Память, которой наделена система, синтезирует в актуальном состоянии прежние и потенциальные будущие состояния. Именно поэтому можно говорить о том, что состояния взаимопроникают друг друга и образуют «поток», а не «цепь» или рядоположенность, что свойственно пространству, но не времени. Время же, точнее, временность (темпоральность) – непосредственная и очевидная форма бытия сознания как идеального феномена.

--

1. Джеймс У. Научные основы психологии. СПб.: С.-Петербургская Электропечатня, 1902.
2. Бергсон А. Творческая эволюция. М.: ТЕРРА – Книжный клуб; КАНОН-пресс-Ц, 2001.
3. Бергсон А. Непосредственные данные сознания // Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Мн.: Харвест, 1999.
4. Гуссерль Э. Картезианские медитации. М.: Академический Проект, 2010.
5. Использование «прошлого» для обозначения «нынешнего» «есть» явно противосмысленно. Темпоральный модус «прошлое» обозначает то, что уже прошло, поэтому оно уже не [есть], в отличие от настоящего (теперь), которое есть. Значение лексемы «настоящий (-ая, -ее)» в русском языке замечательно передает связь истинности, «теперьности» и наличности.
6. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Интуиция как самодостраивание // Вопросы философии. 1994. № 2.
7. Возможно, реализация в будущем потенций, содержащихся в актуальном состоянии, делает возможным феномен deja vu, который парадоксально предстает как «вспоминание» будущего, ставшего настоящим.