Племенной бык

 История эта началась еще в позапрошлом веке. В 1880 году в одной очень бедной многодетной крестьянской семье родился долгожданный мальчик. Своей земли его родители не имели. Жили тем, что батрачили на всех, кто нуждался в их нелегком труде. В тот год мать малыша работала на полях местного помещика, вязала снопы с пшеницей и укладывала их в копны. Мальчонку брала с собой, заботливо прятала его от летнего зноя под копной и в короткие минуты отдыха там же кормила и пеленала. Однажды, когда работники убирали поле, что находилось рядом с летним стойлом для скота, оттуда сорвался с цепей огромный племенной бык. Он сначала набедокурил на территории у стойла разметав все, что попадалось ему на пути, а потом, увидев что-то ярко красное в степи, подался туда, взрывая стерню копытами и разваливая на ходу аккуратно сложенные копны. Разъяренное чем-то животное привлекла яркая цветастая хустка, в которую был завернут мальчик. Занятые работой люди не сразу поняли, что случилось. Только истошный крик матери обратил их внимание на происходящее. Никто и глазом не успел моргнуть, как бык подлетел к заинтересовавшей его копне и разметал ее по полю, обнажив сверток с ребенком. Малыш, проснувшийся от встряски и яркого солнечного света, завопил благим матом. От неожиданного вопля осатаневший бык остановился, замер на месте и, с опаской потянув ноздри к свертку, начал губами разворачивать визжащий клубок ткани. В этот момент из раскрытого им свертка брызнула струя мочи прямо ему в рот. Мальчонка с перепугу, а может еще с чего, обильно описал всю бычью морду. Сбежавшиеся на крик люди замерли в ожидании, что бык растопчет ребенка, но этого не произошло. На удивление всем присутствующим, животное успокоилось и начало тыкать носом с кольцом в грудку мальчонке. Тот сразу перестал плакать, схватился ручонками за кольцо, как за бублик с маком и дергая его к себе и скручивая по кругу с радостным смехом начал плясать ножками под нижней челюстью у быка. В какой-то момент кольцо щелкнуло и вывалилось из дыры между ноздрями, перестав причинять нестерпимую боль животному. Бык взревел, задрал морду, вылизывая длинным языком разъеденную личинками мух дырку, резко покрутил головой по сторонам, вытряхивая их оттуда, грозно фыркнул несколько раз на замерших в ужасе людей и принялся ласково вылизывать младенца. Потом развернулся и как ни в чем не бывало спокойно пошел на свое место к стойлу. Обезумевшая от ужаса мать подбежала к сыну и, схватив его на руки, прижала к своей груди, рыдая от страха и боли за свое дитя. Но к удивлению всех, мальчонка был жив, здоров и невредим. Мало того - он, сунув бычье кольцо себе в рот, весело улюлюкал и радостно приплясывал, помогая себе ножками и ручками.

Эта необыкновенная история сыграла роковую роль в судьбе бедного крестьянского ребенка. Дело в том, что кличка у того злополучного быка была - Пимонт, а через неделю, когда крестили мальчонку в местной церкви, поп - то ли с дуру то ли спьяну, нарек его Пименом. Когда мальчонка подрос, местные босяки дразнили его бычьим крестником, а взрослые, подшучивая - бычьим угодником. Его доставали везде, особенно соученики в церковно-приходской школе, куда его определил сердобольный отец, желавший ему другой доли. В результате мальчик замкнулся в себе, но сцепив зубы стойко выдерживал нападки сверстников, конечно часто был бит, но и сдачу научился давать отменно. И все же с людьми он чувствовал себя не в своей тарелке, то ли дело с животными. В округе не осталось ни одного, даже самого дикого и одуревшего из них, с коим он не смог найти общего языка. Со временем люди обратили на это внимание и стали приглашать его для воспитания и приручения своих норовистых питомцев. И самое удивительное, что у молодого парнишки все получалось отменно. После общения с ним некогда одичалые и озлобившиеся лошади, скот, даже овцы, козы и свиньи становились шелковыми и покладистыми, а еще у него получалось их лечить, хотя никто не мог понять как, даже ветеринары. Так он понемногу стал зарабатывать себе на жизнь. А со временем ему за эту работу стали платить не плохие деньги и его бедствующая, часто голодающая семья стала жить на много лучше. Они купили себе новый дом в поселке с хорошим участком земли и даже стали откладывать деньги впрок.

Но тут грянула Первая мировая война и Пимена забрали в солдаты. Казалось, вот и конец всему, но не тут то было. Он вернулся домой целым и невредимым да еще и полным Георгиевским кавалером. Когда его спрашивали - за какие такие подвиги его так щедро наградили, то он неизменно отвечал, что за любовь к животине. Вскоре, ему несказанно повезло, случившиеся подряд - две революции и Гражданская война, слава Богу, не заставили его метаться по степям с оружием в руках. Но, за то он впрягся в работу, как вол. Пахал свою и чужую землю, выращивал уйму разнообразных животных и кормил всю свою большую семью. После Гражданской войны, когда все успокоилось, он наконец-то женился. Девка ему приглянулась работящая, добрая и ласковая из такой же бедной семьи, как и у него. Потом, советская власть дала ему землю и он стал рвать жилы, чтобы вылезть из удушающих лап нищеты и вылез в твердые середняки. Казалось, жизнь теперь удалась. Все сыты, одеты, дети учатся, советская власть помогает, чего еще надо работящему крестьянину. А тут - коллективизация, все опять не понятно и сложно. Все чего он достиг, что заработал тяжелейшим крестьянским трудом надо было отдать в общий котел. И он безропотно отдал. Не схватился за топор, не мстил ночами с обрезом в руках, а просто отдал. Такова была его философия души. Ей он научился у животных с которыми был близок с детства. Добро, любовь, ласка, понимание и сострадание - вот основные принципы его философии. На самом деле человеку не так много надо в жизни! И все же потом, он долго болел душой, плакал по ночам, страдал, а затем - каким-то чудом пережил с женой уничтоживший многих голодомор, потеряв тогда всех своих детей и в конце концов смирился с судьбой, замкнулся в себе и уже перестал чему-либо удивляться в этой жизни. И только на склоне лет, неожиданно для себя, он снова нашел смысл своего существования, когда согласился ухаживать за племенными быками в местном колхозе имени Жданова. И его добросовестный труд достойно оценили. Он несколько лет подряд представлял своих питомцев в Москве на выставке народного хозяйства. А однажды за успехи в развитии животноводства их колхоз наградили племенным бычком английской мясной породы. Пимен таких никогда не видел. Комолый, на коротких ногах, но весь сбитый и мощный - живой брикет первосортного говяжьего мяса и главное - кличка у быка была подходящая. Его звали Пеймен. С тех пор, это были два неразлучных друга. Пимен разговаривал с бычком, как с человеком, при этом называя его дружком и тот, казалось понимал его и отвечал ему взаимностью. Они ходили везде вдвоем. Народ часто шутил по этому поводу:
- Гляди-ка, два Пеймена идут, пора желание загадывать!
И загадывали... и сбывалось... Его уже не молодая жена радовалась, что ее старик ожил, повеселел, начал радоваться жизни. Их дом опять стал, что называется - полная чаша.

Время шло. Жизнь продолжалась и становилась все лучше и лучше. И тут снова беда! Фашист вероломно напал на их Родину. События разворачивались стремительно и неожиданно для всех. Красная Армия отступала истерзанная тяжелыми кровопролитными боями. Колхоз тогда не успели эвакуировать. Немец превосходящими силами целенаправленно рвался в эти края, чтобы побыстрее захватить железно-рудные шахты Кривого Рога. Первой в поселок Ждановка рудника имени Фрунзе ворвалась конница румын и албанцев. Они сразу же начали реквизировать племенное поголовье лошадей, а потом досталось и мирному населению. Они взялись грабить, насиловать и убивать.
- Цыганва проклятая, что с них возьмешь! - сетовал своей бабке Пимен - Они и мать родную продадут за золото, коней и девок.
За ними вскоре пришли немцы. Эти вели себя по хозяйски, как у себя дома. Для начала, правда, они жестко приструнили зарвавшихся союзников за вольности не согласованные с командованием вермахта. Потом согнали местных жителей на площадь перед памятником Ленину и четко довели свои требования к мирному населению, а для острастки расстреляли с десяток коммунистов и повесили несколько пленных командиров Красной Армии.
- Лютуют ироды! Эти не пощадят никого! - горевал Пимен, жалуясь старухе - Будут истреблять нас под корень - методично и целенаправленно! Жалко - только жить начали!
Недели через две весь скот, а к нему свиней, овец, коз и даже лошадей, присвоенных союзниками, немцы педантично учли, скрупулезно перебрали, аккуратно погрузили в вагоны и вывезли в Германию, прихватив до кучи молодых девок - от двенадцати до восемнадцати лет и пацанов - от двенадцати до шестнадцати. В общем в поселке остались только тетки средних лет с малыми детьми и старики. Инвалидов, евреев, больных и немощных они скрупулезно отловили, вывезли в Сухую балку и там расстреляли, оставив не погребенными труппы на растерзание диким животным и одичалым собакам. Холенный немецкий офицер - комендант оккупированного района назначил поселкового старосту из бывших уголовников и полицаев, его помощников из той же среды. Потянулись долгие месяцы ненавистной оккупации. Жителей гоняли на принудительные работы, за кусок прелого хлеба и пайку вонючего гнилого мяса. Летом спасали от голода суслики, их в этих местах великое множество, а зимой - кролики, коих тихомолком местные разводили в глубоких ямах потому, что ничего другого для того чтобы выжить не оставалось. Оголтелые румыны и албанцы вместе с обнаглевшей немчурой выгребали все, что представляло для них хоть какой-то интерес, а что не выгребли оккупанты, то тем не брезговали свои христопродавцы в полицайских мундирах от вермахта.

Старуха давно заметила, еще с начала оккупации, что Пимен куда-то на долго пропадает из дому, но все боялась у него спросить. Уж все передумала:
- Может сдурел на старость лет? Вон их сколько - безмужних молодух осталось. Может повадился к какой?
Эта тайна меж них так и стояла костью в горле, аж до самой зимы 44-го года. Тогда в январе Красная Армия начала освобождение этих мест от немецко-фашистских захватчиков. Немцы не собирались сдавать свои позиции и засели здесь основательно - в глухой обороне. Они окопались в три эшелона за поселком вниз по широкой Сухой балке, а Советские войска встали фронтом на другой стороне перед селами Лозоватка и Глееватка. В самом низу балки их разделяла ничейной полосой речушка Саксагань - полноводная весной и пересыхающая летом до непролазного болота. К началу февраля Советские войска предприняли очередное наступление на этом направлении, но к сожалению оно захлебнулось. Местность с обеих сторон хорошо простреливалась, а высокий рыхлый земляной берег и болото внизу балки не давали возможности сходу форсировать танками. Немцы, опасаясь действий партизан, которые активизировались с приближением наших войск, взялись за карательные акции. Заполыхали хаты в поселке, началось методичное уничтожение мирного населения, а малых детей немцы планировали угнать в Германию для использования в медицинских целях. Остававшиеся в живых жители поселка, а это были солдатки с малыми детьми, прибежали к Пимену за советом и помощью. Нужно сказать, что ещё до войны односельчане относились к нему с почтением и считали его знахарем, правда - некоторые побаивались, а некоторые - чересчур суеверные даже считали его ведьмаком за его необычный дар, но все без исключения уважали старика и чуть что - бежали к нему.   
Дед Пимен выслушал их и сказал:
- Ну что ж, бабы. Пора о детях подумать. Нечего дожидаться, пока фашисты заберут наших детей и сожгут нас в своих же хатах заживо или свои расстреляют, чего доброго из "Катюш", когда наступать начнут. А раз так, то собирайте всех детишек к ночи ко мне в хату. Мы с бабкой моей поведем их за линию фронта к нашим, а вы по землянкам и кроличьим ямам схоронитесь и останьтесь хаты сторожить и чтоб полицаи чего не заподозрили.
К ночи собрали всех детей отмеченных немцами к вывозу в хате деда Пимена. Их набралось двадцать три души - от четырех до четырнадцати лет отроду. Сам хозяин к тому времени еще не вернулся домой. Его ждали долго и уже начали волноваться. Он пришел ближе к полуночи и выглядел сильно уставшим. Видно было, что ему досталось много важных дел. Пимен присел к столу, перекусил и выпил горячего варева, приготовленного женой. Потом все собрались в дорогу, чтобы скрытно пройти огородами в сторону промоины. Выходя старуха заметила, что ее дед, замыкая притвор на дверях дома, будь-то бы прощается с ним, как с живым существом, а потом и с огромной старой шелковицей, посаженной им на заре их совместной жизни. Это наблюдение вызвало у нее неприятное предчувствие. Сердце заныло тоской и душевной болью. Всю их долгую совместную жизнь он любил ее, как-то по своему - с добром и душевной нежностью. Она это всегда чувствовала и отвечала ему взаимностью. Скупой на ласки мужик дорожил ею. За всю жизнь не разу больно не обидел, никогда не поднимал на нее руку, наоборот - щадил ее, оберегал и всегда во всем поддерживал. Она всегда себя чувствовала за ним, как за каменной стеной. Они не мыслили жизни друг без друга, особенно после того, как потеряли во время голодомора своих детей.

Беженцы шли достаточно долго, пока на краю поля у старой затопленной шахты не залаял хрипатый здоровенный пес. Тут обитала целая свора бездомных собак, охраняя входы от непрошеных гостей в заброшенные штольни, из которых время от времени выплескивались потоки мутной вонючей жижи. Цивилизованные оккупанты не совались сюда ни зимой ни летом. После того, как немцами во время нападения были разбомблены очистные сооружения Кривого Рога, в эту промоину потекли все зловонные стоки большей части индустриального города. Вонище здесь стояло нестерпимое, а еще полицаи частенько свозили сюда трупы расстрелянных и повешенных фашистами людей или туши мертвых животных, усугубляя и без того не благоприятную эпидемиологическую обстановку. Правда, позже из-за большого количества прижившихся здесь одичалых собак, напуганные их свирепостью и бесстрашием полицаи тоже перестали здесь появляться.

Пимен,услышав знакомый лай, остановил их и пошел вперед с одним из старших мальчиков. Через какое-то время мальчишка вернулся и повел за собой всю группу. Вскоре они подошли к самой глубокой из заброшенных штолен. Пимен, в окружении множества разнообразных собак, поджидал их возле неприметного заросшего диким виноградом арочного входа. Собаки встретили женщин и детей очень дружелюбно. Детям лизали руки, а взрослым виляли хвостиками. Пимен вошел в темную штольню и вывел из нее не высокого, но очень сбитого быка запряженного в специально сделанную под него одноосную тележку на резиновом ходу. На быка была одета теплая попона, на комолой голове возвышалась специально сшитая для него шапка, а на ноги были обуты не большие валенки, прихваченные бинтом. Глядя на этот цирк, бабка все поняла без слов и объяснений.
- Вот куда он бегал все эти годы. От - партизан! Хоть бы словом обмолвился. Сколько лет мучилась в догадках. - сетовала про себя старушка - Скрытный черт! А я то дура старая еще и ревновала его... Не доверял... ну и правильно делал, давно проболталась бы куме Фроське...от дура!

Узелки с пожитками сложили в головах тележки, потом посадили бабку с малышами и слабенькими детьми. Дед со старшими и крепкими пошли пешком, ведя за собой быка. Когда подошли к краю поля, ведущего назад в поселок, матери попрощались со своими детьми и направились по домам, а процессия во главе с быком и Пименом двинулась дальше по левому краю русла. Шли тихо под крутым берегом, что чернел и пугал обвисшими голыми корнями со стороны балки занятой немцами. Ступали мягко и осторожно, чтобы не хрустеть ледком, прихваченным легким морозцем. Им помогала продвигаться незамеченными разыгравшаяся к ночи метель. Примерно через пару километров пути они вышли к повороту, где промоина почти перпендикулярно вливалась в Сухую балку. Здесь было самое узкое, мелкое и безопасное место для перехода на ту сторону речки. По той стороне на всей протяженности балки рос шлейф высокого и густого камыша. Со стороны немцев отвесный берег был высоким, около трех метров и не осыпался только благодаря многочисленным зарослям ивовых деревьев и терновых кустов. В паводок его подмывала быстрая вода, образуя естественные гроты, вымоины с навесами и норы, обнажая многочисленные переплетенные между собой устрашающие корни. У самого поворота Пимен остановил быка и приказал всем сидеть тихо, а сам пошел с тем же соседским пацаном на разведку. Они зашли за поворот и спрятались в углубление берега под козырек с нависшими корнями. Кругом было тихо и относительно спокойно. Время от времени немцы, напуганные частыми вылазками советских разведгрупп, выпускали над речкой осветительные ракеты, но из-за метели те быстро сгорали или сразу падали вниз, теряя парашюты. Тогда фрицы начинали минометный обстрел противоположного берега, проводя его в шахматном порядке, с точностью до секунды перенося огонь на лед, тем самым разбивая его так, чтобы максимально усложнить переход через речку. Иногда, всполошенные взорвавшейся миной на поле или сигнальной гранатой, нечаянно зацепленной пробирающимся человеком или животным, они открывали шквальный огонь из всех имеющихся огневых средств, тем самым вынуждая советские войска к ответной атаке и их подавлению. Но этот неприметный угол, крайне не удобный для такого обстрела, был напичкан минами и хитрыми ловушками, которые наши разведчики периодически находили и разминировали, открывая на этом участке время от времени безопасный проход. В эту ночь он был подготовлен полковой разведгруппой. Они ждали связного от партизан для подтверждения маршрута прохода отдельного кавалерийского корпуса в тыл к немцам для обеспечения победоносного исхода наступления советских войск на этом направлении.

Еще немного понаблюдав за обстановкой, Пимен наконец решился отправить пацана на ту сторону.
- Витюшка - внучек, сползай вон к тем камышам, там наши разведчики должны быть. Лезь в наперник! Вот теперь - по белому снегу - тебя не видно будет. Держи штык-нож - на всякий случай. Ну - с Богом! Ползи! - тихо сказал он и перекрестил в спину уползающего по заснеженному льду мальчишку.
Метель не давала возможности все хорошо рассмотреть и старик в душе огорчался, что отправил ребенка, а не пополз сам. Вскорости подросток вернулся обратно, но не один, а с командиром разведгруппы капитаном Писаренко. Старик знал его хорошо. Они встречались с ним на этом месте и не один раз. Дед Пимен и был тем партизанским связным, которого ждали сегодня разведчики. Старик передал карты и документы, прошептал тому на ухо, что нужно было на словах, а потом доложил о беде с детишками, которых собирались угнать в Германию. Командир согласился помочь, но после того, как отправит двоих бойцов с донесением в штаб. Так и порешили. Капитан пополз обратно, а старик с пацаном вернулись к своим. Бабка с детишками уже начали волноваться, тем более, что за ними увязалась пучеглазая маленькая короткошерстная собачонка. Она сильно замерзла, стоя в сторонке тряслась и тихонько скулила. Старик подошел к ней, взял на руки, согрел дыханием ее тощее тельце, а потом подошел к тележке и отдал ее маленькой девочке Зое - родной сестренке Вити. Та обрадовалась, обняла зверушку и запихнула животное за пазуху в овчинную кацавейку с чужого плеча. Собачонка быстро согрелась, удобно свернулась калачиком и заснула, периодически дергая во сне передними лапками.
- Вот видишь, детка! Животное, оно всегда добро чует. Люби ее и она тебя любить будет. Береги ее, внучка! - ласково шептал старик ей на ушко.

Вскоре к ним подошли двое разведчиков. Командир, ткнув рукавицей в закамуфлированного быка спросил у Пимена:
- Отец - это что за животина такая? На лошадь вроде не похоже...
- Племенной бык это, сынок. - ответил старик.
- А ты что - его тоже на ту сторону потащишь?
- А как же... За него державой золотом плачено! Он английских чистых кровей!Немцы, когда пришли, всех животных в Германию вывезли, а этого я спрятал и сохранил. - с обидой в голосе доказывал дед Пимен.
- Ты что, старик, белены объелся?! Какой бык? Тут детей бы переправить, того и гляди немец очухается и накроет с минометов, а ты - бык да бык! Оставь его! Никуда он не денется. Не до него сейчас. Пора уходить, скоро артобстрел начнется. - вмешался в разговор второй разведчик старшина Цветков.
- Вы что, сынки? Как же можно оставить такую животину. Он же, как дитя малое! Я без него не могу. Ну как же можно, сынки? - взмолился со слезами старик.
- А давай, батя, я возьму и прирежу его тихонько? Припрячем его тут, а завтра мясом заберем. Командование тебе благодарственную бумагу выпишет. Так мол и так - помог Советской Армии продовольствием. Еще и орден получишь! А, старик? - не складно пошутил старшина.
Старик конечно сильно обиделся и командир это сразу же понял по его виду. Ему самому хамоватые речи городского родом старшины были не до души. Сам то он происходил из потомственных крестьян и знал цену этому тяжкому труду.
- Отставить, старшина! За хамство мирному населению два наряда вне очереди. - осадив старшину, приказал он.
- Да я чего? Я ж по доброму - помочь хотел! - пытался оправдаться старшина.
- Разговорчики...- строго оборвал его капитан.
- Есть, командир! Два наряда вне очереди! - отрапортовал обиженный старшина.
- Вот так то лучше! Извини, отец! Времени у нас в обрез. Давай поступим так. Мы сейчас переправим на ту сторону детишек и бабушку, схороним их получше, чтоб немец не достал. А потом, ты своего бычка потащишь, а мы тебя прикроем с того берега. Ну, а если что не так! Лед не выдержит, под обстрел попадешь или бычок твой шуметь станет. Не обижайся, отец - мы его пристрелим. Живые люди дороже, сам понимаешь. - предложил капитан.
- Давай так, сынки! Давай так! - повеселел старик - Вы, главное, бабку мою и детишек выведите отсюда к нашим, а я как-нибудь с дружком моим потихоньку за вами. Он у меня смирный и тихий. За годы оккупации совсем мычать разучился, бедолага.

Первой начали переправлять старушку, упаковав ее в белый наперник для маскировки, и волоком потянули на тот берег. За ней в той же униформе поползли в направлении камышей старшие ребята. Самых маленьких таскали в белых пододеяльниках - по двое и трое. Когда переправились все, пришла очередь деда с бычком. Старик, натянув самопальный камуфляж сверху тулупа, стал похож на привидение, аж самому смешно стало:
- Ну что, дружочек? Теперь мы с тобой, как два брата, похожи друг на друга. Шутовство да и только! Дожили... - обращался он к бычку со смехом. Тот с понимающим видом отвечал ему, вылизывая языком непокрытую огрубевшую ладонь. Они тихонько вышли из тени берега и понемногу начали продвигаться по льду на ту сторону. Часто битый лед предательски потрескивал под ногами. Возок, в который был впряжен бык, хорошо распределял общий вес по поверхности, не мешая, а наоборот - вывешивая бычка подбрюшной шлеей, как противовес, не давая тяжелому животному провалиться под лед. Метель стихала и немцы возобновили стрельбу осветительными ракетами, на долго заставляя их замирать на месте. Какой-то пьяный фашист из первой линии окопов, в паре километров ниже по речке палил из пулемета в белый свет, как в копеечку трассирующими пулями, пытаясь поджечь камыш. Потом они для острастки выпустили пару мин по льду. Лед под ногами как-то шумно треснул. Им оставалось пройти совсем не много, но спешить было нельзя. Провалится здесь - означало погибнуть. Старик и бычок, как по команде, разошлись в стороны друг от друга, чтобы избежать провала под лед. В этот момент старик почувствовал удар со стороны левого уха. Шапка слетела с головы и лысину обожгло чем-то горячим. Бычок охнул и как подкошенный рухнул брюхом на лед. Задние ноги провалились в холодную вязкую жижу. Возок уперся гнутыми оглоблями в лед, удерживая тело быка на весу подбрюшным ремнем. Старик, забыв о боли и крови стекавшей с лысины по правому уху и шее, упал на живот и пополз к быку. Бык лежал без движений и тихонько стонал, как человек.
- Что с тобой, дружочек мой? - спрашивал у него старик, пытаясь понять, что с ним случилось.
Бык тихонько жаловался ему, показывая мордой куда-то назад. При каждом повороте головы он похоже испытывал нестерпимую боль, при этом стонал и пытался языком слизывать снег со льда. Старик рукой начал бережно ощупывать его спину. Недалеко от крестца он наткнулся на горячую липкую жижу, которая стекала с дрожащего от боли тела животного. Похоже, та пуля, что сбила шапку, угодила в хребет быку и застряла в нем. Видно было, что задняя часть отнялась и его дружок больше не встанет на задние ноги. Сердце зашлось у старика. Он обнял голову друга и разрыдался. Разведчики видели, что что-то случилось, но не могли понять - с кем и что. Выстрела они не слышали, вспышки от выстрела не наблюдали - ни шлепка ни свиста. Похоже, прилетела шальная пуля. На войне так бывает!

Капитан подполз к старику и сразу понял по темному пятну крови на льду, что бык смертельно ранен, как для животного. У быка прострелен позвоночник и он никогда не встанет на ноги. Разведчик прихватил обезумевшего старика за ворот тулупа и перевернув на спину потащил за собой в камыши. Там их уже ждали; плачущая старуха, старшина и испуганные случившимся дети. Пока старика тащили, он немного пришел в себя. Старушка на четвереньках подползла к нему и попыталась снегом обтереть кровь с головы и шеи мужа.
- Пимоша, может - ну его? Пойдем... Ему уже ни чем не поможешь. Родной, оставь его. Ты ранен. Тебе самому помощь нужна. Пойдем, милый, пойдем - а? - умаляла его старушка.
- Ну как же можно, Нюра? Не могу я его предать. Он, как дитя малое, Нюра. Он же верит мне! - канючил обалдевший от горя старик - Ты иди, милая! На тебе дети. А я с ним останусь. Ты и он - это все, что у меня осталось. Не могу я, Нюра! А ты - иди. Не горюй по мне! Иди... - взмолился он - Прости меня за все!
Старик обнял ее и поцеловал, как в молодости - ласково и бережно в обветренные шершавые губы, обильно смоченные солеными слезами. Потом отстранил от себя огрубевшими от тяжелой работы ладонями ее заплаканное лицо и посмотрел в ее глаза пристально, как в последний раз. Он нежно погладил ее щеку своей шершавой ладонью и тихо сказал:
- Прощай, Нюра! Бог даст, еще увидимся! Иди, милая, а то детишки мерзнут.
Она все поняла и больше не перечила, только обреченно коснулась рукой его пальцев, подняла на прощание его тяжелую руку к своим губам и целуя прижалась к ней щекой, обжигая ее горячими слезами. Потом, не оборачиваясь, она покорно отползла в камыши к ждущим ее детям. Все понимающий капитан, передавая старику подхваченную на льду шапку, тихо сказал:
- Отец, мы сейчас доставим их к нашим, а потом я возьму людей и мы тебе поможем. Хоть стащим его в безопасное место до рассвета. Мы обязательно вернемся за тобой, отец! Не сомневайся - жди! Я обещаю!

По незначительному шевелению камышей на пригорке старик понял, что они уже сползают в глубокий безопасный овраг, ведущий прямо к нашим. Это означало, что они прошли опасную зону. Старик приободрился, достал из кармана тулупа какую-то смесь, набрал в ладонь и, присыпав рану на голове, плотно надел простреленную шапку-ушанку. Потом осмотревшись, пополз назад к бычку. Бычок лежал на том же месте, где он его оставил. Животное вело себя тихо, иногда трясясь от холода и постанывая от боли. Задние ноги без движения уже начали вмерзать в лед. Старик ласково погладил бычка по морде, подполз к ране и бережно затолкал в не свою смесь.
- Вот так, дружок. Тебе полегчает. Боль уйдет и кровь остановится. А ноги, что ноги... мы их сейчас вытащим из воды, оботрем и согреем. Ты не думай, дружок, я тебя не брошу. А скоро и хлопцы придут и выведут нас отсюда. Ты не бойся, они обязательно придут за нами. Командир обещал, а он человек хороший, добрый! - приговаривал старик, пытаясь развернуть бычка по льду, чтобы вытащить задние ноги из полыньи. Через какое-то время, после тяжелых и мучительных попыток у него это получилось. Так, двигая по льду то тележку, то бычка, ему удалось переместить животное назад под защиту высокого берега. Когда они уползли из под обстрела и из прямой зоны видимости, силы оставили старика. Обессиленный он упал рядом с бычком, накрыв его полой тулупа и забылся в сонном беспамятстве.

Лежащий на берегу в бессознательном состоянии от чрезмерного напряжения старик не знал да и не мог знать, что в это время совсем рядом, по оврагу, скрытно прошел по переданному им маршруту отдельный кавалерийский корпус в тыл к немцам с левого фланга и при поддержке партизан ударил по ним со стороны поселка, оттянув на себя силы и внимание противника. Что в это же время, " Катюши " начали утюжить первую линию обороны фашистов с фронта, начав наступление войск, тем самым дав возможность группе войск обойти фашистов с правого фланга вдоль реки Ингулец и взять эту группировку в клещи. И что благополучно доставившим детей и старушку до госпиталя разведчикам было уже не до него. Они в это время решали другие, более насущные задачи, поставленные перед ними командованием. Он не знал, но верил надеялся и ждал...

Все завершилось к обеду следующего дня. Немцы, испугавшись очередного котла, бросая технику, боеприпасы, продовольствие, вооружение и раненных в панике отступали в сторону Кировограда. Изрядно потрепанный ночным наступлением пехотный полк был оставлен советским командованием на отдых и пополнение на территории рудника имени Фрунзе. Командир роты разведчиков этого полка капитан Писаренко сдержал свое слово. Он, взяв с собой своих бойцов, вернулся на то место, где прошлой ночью оставил старика с быком. Когда они, обойдя минное поле установленное немцами, вышли на мысок, где промоина врезалась в Сухую балку, то на льду уже никого не было видно: ни старика с быком, ни тележки.
- Странно, никаких следов. Все припорошено утренним снежком. - удивленно заключил капитан - Хлопцы, не мог он отсюда уйти, у быка был хребет перебит. Ищите, он где-то здесь. Может под лед провалился?
Они спустились с обрывистого берега вниз. Сначала начали расчищать вчерашнее место провала от снега, чтобы убедиться, не ушел ли старик с быком под лед. Но поняв, что их там нет - стали искать по всему периметру. Один из солдат, осматривающих береговые вымоины и гроты, чуть дальше от вчерашнего места перехода крикнул:
- Товарищ капитан, нашел! Здесь они!
Все подбежали к тому месту, где стоял солдат. Капитан, отстранив бойца рукой, влез под козырек над глубоким гротом, прикрытым нависшими корнями. В глубине на боку лежал бык, бережно укутанный в белое тряпье и накрытый от головы тулупом старика. Сам старик, одетый в овчинную безрукавку, сидел на коленях, склонившись на голову быка. Похоже, он так сидел уже долго. Потому, что спина его и шапка с затылка были припорошены приличным слоем снега. Капитан взял его за плечо и, потянув к себе, спросил:
- Отец, ты живой? Мы вернулись за тобой, вставай!
Задубевшее тело старика подалось за рукой и, потеряв равновесие, опрокинулось на спину. Видавший виды за годы войны командир сразу понял, что старик уже мертв несколько часов. Он снял с головы свою шапку и со слезами на глазах тихо сказал:
- Прости, отец! Я не успел... прости!
Капитан вылез из под корней наружу. Хлопцы достали бездыханное тело старика и положили на чистый снег. Рядом, в таком же гроте нашли заботливо спрятанный им возок. Кто-то из хлопцев потянул дедов тулуп с быка, чтобы накрыть мертвое тело. В этот момент из грота послышался, как гром с ясного неба, жалобный стон потревоженного бойцом раненного животного.
- Да ты живой, дружок? Как же надо было тебя любить, чтоб спасать ценой своей жизни? Сколько надо было на это сил? Наверно, ты того стоишь... - давясь слезами произнес командир.

Хлопцы аккуратно вытащили бычка на свет божий. Он оказался живее всех живых! Сразу поднял голову и даже пытался, не смотря на боль в спине, двигаться, перебирая и отталкиваясь передними ногами. Глядя на это капитан приказал погрузить его на повозку, а сам, подойдя к старику, решил проверить, не осталось ли у него при себе каких-нибудь документов. Присев над телом, он расстегнул несколько пуговиц на овчинной безрукавке и оттянул отворот. В специально подшитом к старенькому френчу тряпичном мешочке он обнаружил бережно упакованный сверток. Капитан достал его и развернул. В нем были спрятаны дедовы награды за Первую мировую, медали и грамоты с выставки народного хозяйства и все документы на бычка, включая его родословную - красочную и писанную на английском языке.
- А наш старик Георгиевским кавалером был. Тогда награды просто так - с неба не падали. Настоящий герой был, исключительного духа человек... как жалко..!
Прости, отец, что я тебя подвел! - с великим огорчением в голосе сказал капитан.
Он снял с себя армейский полушубок и одел в него старика, бережно сложил документы и награды в свою портупею. Упаковав раненного бычка на возок, они положили мертвое тело старика на сделанные из подручных материалов носилки и двинулись караваном в расположение полка.

Пимена Яковлевича Подопригору похоронили, как солдата, со всеми полагающимися при этом почестями в братской могиле вместе с советскими воинами погибшими при освобождении города Кривого Рога, наградив его за героизм, проявленный в бою во время наступления советских войск, орденом Солдатской Славы - посмертно, а его друга - племенного бычка поселили в сенном сарае при конюшне. Ветеринарный военврач капитан Козлюк осмотрел раненное животное, мастерски вынул пулю у него из хребта и выдал письменное заключение о том, что раненный в бою с немецко-фашистскими захватчиками племенной бык по кличке Пеймен, английской мясной породы скота, жить будет, но передвигаться самостоятельно не сможет, по причине паралича задних конечностей, наступившего в результате пулевого ранения в позвоночник в области крестца и своих прямых обязанностей производителя исполнять не сможет по той же причине. Поэтому, руководствуясь государственным военным ветеринарным законодательством рекомендовано: данное животное перевести из племенного стада в откорм; с последующим забоем на мясо и использованием в пищу.

А бычок, по кличке Пеймен, не смотря на приговор ветеринарных врачей, все таки поправился, встал на ноги и довольно сносно передвигался. Говорят, даже принимал активное участие в возрождении поголовья крупного рогатого скота в военные и послевоенные годы в разоренном фашистами колхозе. Командир разведчиков капитан Писаренко передал документы и награды вдове старика и долго писал ей с фронта, пока не погиб в самом конце войны в Берлине от шальной пули во время спасения его подразделением разбежавшихся животных из разрушенного боевыми действиями городского зоопарка. Вдова старика - бабушка Нюра прожила долгую не легкую жизнь и умерла в своем доме в здравом уме и твердой памяти почти в столетнем возрасте. Ее часто можно было увидеть летом, сидящей на лавочке под окном своего дома, рядом с огромным старым тутовым деревом, с палочкой в руках и с маленькой пучеглазой собачонкой под ногами. Во время школьных каникул бабушка Нюра часто зазывала к себе детишек - тех выросших детей, что они с дедом спасали во время войны. Она всегда показывала им старинные поблекшие фотографии, награды старика, грамоты с выставки, истертое временем медно-серебряное бычье носовое кольцо, красивую, в виде цветка,ушную бирку для скота и вычурную родословную,писанную на английском языке, а потом угощала их варениками с шелковицей и вишней, рассказывая им удивительные истории о дружбе ее деда с племенным быком.