Мой брат

Мама тосковала. Я понимала это, видела, как ей плохо, но сделать ничего не могла. Часами она сидела, отрешённая, на кровати, ни на кого не реагируя, точно в трансе. Даже любимые коты не могли вывести её из этого состояния. Если кто-то задавал вопрос, она отвечала своё обычное «угу», и больше от неё ничего невозможно было добиться. Было видно, что она мысленно где-то очень далеко, в своих, только ей ведомых, воспоминаниях.
 
Из состояния этого выходила с трудом, ходила по комнате хмурая, со злобным выражением лица, так что правнуки старались обходить её стороной, а внучка вообще не показывалась к нам, чтобы не портить себе настроение. Тогда в квартире точно всё замирало: коты прятались, отсыпаясь, в шкафу или на подоконнике, опасаясь приближаться к «злой бабушке», правнуки «зависали» над ноутбуком или в компьютере, а я старалась как можно дольше задерживаться на работе, чтобы не видеть этих мучений старого человека.

Спала она неспокойно, часто кричала страшным, утробным голосом, с завываниями, всхлипами, бормотанием, точно ругались в её сне два человека: один злобный, шипящий и хрипящий, а второй писклявый, слезливый, надломленный. И обоих было безмерно жалко. И будить её было страшно, и не будить – невозможно. Я готовила валокордин и со стаканом в руке подходила к спящей, надеясь, что она сама выйдет из страшного сна и мне не надо будет приводить её в нормальное состояние.

Иногда так и происходило. Она постепенно затихала, дыхание выравнивалось, и можно было спокойно идти спать, но иногда это длилось так долго, что я вынуждена была её будить, опасаясь за мамино здоровье. И тогда бормотания прекращались, она невидящими, ничего не понимающими глазами смотрела в темноту, с большим трудом возвращаясь в реальность происходящего, потом затравленно просила прощение за то, что потревожила и заставила встать среди ночи. Выпивала лекарственную жидкость и засыпала, теперь уже спокойно, без криков.

А я понимала, что долго так продолжаться не может. Надо что-то делать. Но что? Как вывести её из этого душевного кризиса? Причина была ясна. Но что делать, как быть – понятия не имела.

Однажды позвонила московская тётушка, которая приехала в гости к своей сестре. В последнее время, когда женился её единственный сын, она стала приезжать к сестре чаще, задерживаясь у той подольше, иногда на месяц, иногда и на два, и стала рассказывать о себе, ещё одной тётушке, тоже проживающей в столице, родственниках, общих знакомых и, как бы между прочим, о странной статье в «Московском комсомольце».

- Представляешь, Жека мой приходит с работы и приносит газету, а там – статья…
- И что?
- Как что, ты не понимаешь, это статья про афганцев.
- Ну и…
- Огромная статья во всю полосу про эту самую афганскую войну. И фотография. А подписана знаешь кем? Я, конечно, точно не знаю, могу ошибаться, но, мне кажется, нашёлся твой брат.
- Как нашёлся?
- Да очень просто. Статья им подписана. Впрочем, могу ошибаться, ты особенно-то не реагируй.
- Я не реагирую. Давай просто встретимся. Покажешь статью.
- Матери пока не говори, пусть сюрприз будет.
- Хорошо. Когда придёшь?
- Так я уже возле ваших дверей стою. Домофон включайте.

Статья действительно оказалась большая, во всю полосу, подписана моим братом, странным, непостижимым образом, исчезнувшим из нашей жизни много лет тому назад. Впрочем, таких исчезновений было несколько.

Родители нас поделили. Впрочем, «поделили» - неверное понятие. Разделение произошло как-то само собой. После очередного скандала с рукоприкладством мама оказалась в больнице с переломанными рёбрами. Нас, детей, меня и брата, поместили тут же, в больнице, потому что, как выяснилось, девать нас было некуда. Она с постели не вставала, поэтому мы беспрепятственно могли гулять всюду, не выходя на улицу, заглядывали в палаты, где нас щедро одаривали больные всякими сладостями, иногда засыпали прямо на кушетке у медсестры, сердобольной женщины, частенько, чтобы не шастали где попало, та давала нам всякие игрушки, кормила нас и старалась держать возле себя.

Потом мы оказались в большом деревянном доме. Выяснилось, что хозяйка дома - наша бабушка, что работает она медсестрой, и что теперь мы будем жить с ней. Брата отдали в детский сад, а для меня места не нашлось, и меня на работу к себе стала брать бабушка. Та же больница, только люди поменялись.

Потом брат исчез. Как это произошло – не понимаю. Но как-то на много-много лет он был аккуратным образом вычеркнут из моей жизни. О нём не говорили, при мне, во всяком случае, и память о нём постепенно стёрлась из памяти, как стёрлось всё, что с ним было связано. Мама куда-то исчезала, часто надолго, её не было месяцами, но я особенно не ощущала её отсутствия, потому что, во-первых, пошла в школу, а школа моя была продлённого дня, то есть там я находилась весь день, до позднего вечера, а во-вторых, мама моя тоже дома бывала редко: она училась днём, а вечером – работала. Ночами сидела над всякими чертежами и просто не обращала на меня внимание.

Так мы прожили двенадцать лет. У каждого – своя жизнь. Мама стала инженером на счётно-вычислительных машинах, у неё был свой круг общения, свои друзья-приятели, бабушка работала медсестрой в больнице и говорила только о врачах, хирургах, медсёстрах, а я заканчивала школу и дружила со своими одноклассниками, у меня были свои интересы, в которые ни мама, ни бабушка не вникали. Так, жила сама по себе, как травинка в поле.
Изменил такое отчуждение один разговор. Однажды бабушка подошла ко мне с таинственным лицом.

- Поговорить с тобой хочу.
- О чём?
- Ну, я думаю, что ты уже взрослая и тебя можно кое о чём попросить.
- О чём? Проси.
- Вот у меня есть адрес. Ты не могла бы написать письмо?
- Какое письмо?
- Ну, что, мол, так и так, что ты – сестра, хотела бы встретиться с братом…

 И тут я вспомнила, что действительно, у меня есть брат, который где-то там, в Грузии, живёт-поживает с моим, то есть, с нашим, отцом и добра наживает, о том, что у него есть сестра, возможно, и не знает. Интересно было бы с братиком встретиться. И письмо написала, и фотографию свою послала, самую лучшую выбрала. Через положенное время пришёл восторженный ответ. Оказывается, мой братик обо мне понятия не имел, учился в военном училище, а когда показал товарищам своим фотографию, те в один голос зашумели, чтобы обязательно к сестрёнке поехал, встретился с родственниками. Руководство идею одобрило. И приехал.

Высокий статный красавец, самоуверенный, разболтанный разгильдяй, с которым меня вообще ничего не связывало. Встретились чужие люди, не имеющие ни одной точки соприкосновения. Он понятия не имел о том, что у него есть мама, бабушка и сестра. Впрочем, не особенно они, то есть мы, ему были и нужны. Приехал и отец. Тоже чужой человек, такой же самоуверенный, внутренне напряжённый, властный. Остановились в гостинице. Пробыли пару дней. И уехали, не оставив ни одного тёплого воспоминания.

А потом были письма. По-мальчишески бесшабашные, добрые, открытые. Братик писал сначала из училища, а потом из Афганистана, куда они были после окончания все направлены «по собственному желанию, по велению сердца». Письма писал главным образом из госпиталей. Создавалось такое впечатление, что он не воюет, а всё время лежит. То в одном месте, то в другом.
 
Теперь всё, что было связано с Афганистаном и с этой войной, было не только интересно, это стало самым важным в жизни. Мы узнавали жуткие подробности, рассказанные очевидцами, кровь стыла в жилах. С ужасом думала о том, что родной мой человечек, младший братик через всё это проходит. И молилась, молилась о том, чтобы вернулся живой, чтобы поскорей это всё закончилось.

А потом переехала в другой город, мама поменяла квартиру, письма от брата приходить перестали. И мы снова потерялись. Видимо, ниточка, которая нас связывала, была так тонка, что разорвать её оказалось совсем не трудно. И она оборвалась. А боль от потери осталась. Теперь эта потеря была ощутима, осязаема. Она имела плоть и кровь. Она была частью меня, моей жизни, моего существования на этой земле. Мне не хватало этих зажигательных, с рисуночками, писем, этих глупых, ни о чём, разговоров, этой энергии, которая била у братика через край. Мы потерялись. Я оставила своё сообщение в службу «Жди меня» и каждый раз, когда бывала в Москве, заходила, чтобы поинтересоваться, есть ли ответ. Но ответ всегда был отрицательным. И тут звонок тётушки.

- Надо бы в редакцию написать, чтобы адрес сообщили.
- Но там ведь адресов не дают.
- Надо написать так, чтобы ответили. Подумать надо.

И пришёл ответ. Мой братик, автором этой статьи был именно он, снова нашёлся. Это была радость, передать которую словами просто невозможно. Мама обрадовалась. Моя дочка поехала в Москву, именно там сейчас проживал мой брат, чтобы встретиться с дядей. А через полгода, летом, он приехал к нам. Ну, теперь-то уж мы точно не расстанемся, теперь-то уж ниточки, связывающие нас, стали прочнее, крепче. Теперь нас связывала не только эфемерное прошлое, но и настоящее, а ниточки завязались не только у мамы и у меня, но и у моих детей, сына и дочери, и у дочки брата. А если все ниточки собрать воедино, получится верёвочка. Её-то порвать, как ни старайся – не порвёшь. Ни за что не порвёшь.