Сладенькое

Этот вечер, как, впрочем, и все другие в декабре, выдался очень холодным. У редких прохожих мгновенно коченели куртки и шубы, двигатели автомобилей измученно глохли в капотах, трубы канализации, не выдерживая рекордно низких температур, тихо разрывались. Даже воздух, подёрнутый плотноватой сизой дымкой, казалось, вот-вот сгустится настолько, что, достигнув жидкого состояния, ледяной влагой затопит заиндевевшие улицы.
 
Спасаясь от суровых морозов, студенты института искусств, вопреки обычаю и несмотря на существенную нужду, сегодня поспешили разойтись по уютным тёплым домам, а не репетировать в просторных и прохладных аудиториях после занятий. Оттого многие кабинеты и коридоры единственного в институте корпуса уже наполнились призрачным вечерним полумраком. Только в хорошо отапливаемом танцевальном зале по-прежнему ярко горели лампы, чей свет усиливался отражением от огромной подковы зеркал, растянувшихся на неполные три стены и опоясанных чёрной тростинкой станка. В помещении находились двое: юноша сидел за пианино в углу и очень внимательно разглядывал нотные листы, а девушка методично кувыркалась на потрёпанном синем мате, с которого свисали бесстыже крупные лохмотья ткани.

Окна зала были сплошь испещрены волшебными рисунками из инея, напоминающими ветви ели, полные пушистой зимней бодрости. Где-то в глубине блескучей оледеневшей тьмы бесшумно проезжали машины, и огни их фар наполняли эти рисунки таинственным мерцающим светом.

После долгого и досконального изучения нот юноша аккуратно водрузил листы на подставку, размял тонкие длинные пальцы и с большой осторожностью заиграл. Девушка продолжала репетировать кульбиты и перекаты, грациозно изгибая своё гибкое, изящное тело, чья красота подчёркивалась облегающим тренировочным костюмом. Всякое её движение было отмечено необычайной плавностью и лёгкостью. Иногда она украдкой, через зеркало, поглядывала на юношу, но тот не отрывался от своего дела и сидел практически неподвижно. Постепенно запас энергии девушки уменьшался, равно как и частота упражнений, а через несколько минут иссяк вовсе. Она лениво опустилась на растерзанный мат, томно потянулась и закрыла глаза.

Молчание окутывало их туманной пеленой точно так же, как холод окутывал утомлённый город. И хотя отсутствие диалога можно было бы счесть за необходимое условие труда, витавшая в воздухе напряжённость не позволяла довольствоваться данным объяснением. Инициатором молчания определённо выступал юноша, который старался не замечать девушку и придавать ей значения не больше, чем предмету интерьера, целиком погрузившись в музыку. Она же, напротив, не раскрывая глаз, стремилась ухватить каждое его микродвижение. Вскоре бесконечное безмолвие наскучило девушке, она приподнялась и спросила:

— А что ты играешь?

Юноша вздрогнул и поёжился, словно его обожги чем-то. Даже широкий костюм не мог скрыть мощного напряжения мышц.

— Да так. Ерунда. – скороговоркой пробубнил он, не оборачиваясь к собеседнице.
Пытаясь удержать сосредоточенность на чёрно-белой клавиатуре, он с тяжёлой академической скрупулёзностью старался извлечь из инструмента последовательность изложенных на нотоносце звуков. Губы его от усердия сжались и утончились, бледное лицо исказилось глубокой морщиной, пролегающей между нахмуренных бровей. Он бережно, но упорно тащил из пианино ноту за нотой, и понемногу сплетал из невесомой ткани звука дивный музыкальный орнамент.

И всё-таки работа не ладилась: пальцы, как заколдованные, постоянно попадали не на ту клавишу, он часто сбивался с ритма. При каждой новой ошибке он всё больше краснел и играл всё более тихо и робко.

Девушка, улучив момент, без какого бы то ни было стеснения пододвинула мат почти вплотную к фано, нежно присела и принялась пристально исследовать юношу, чуточку приоткрыв рот с карамельными губами. Усилием воли юноша сделал вид, что не заметил этой вызывающей дерзости, однако запах её духов, который, словно ядовитое зелье, с каждым вдохом отравлял его разум, вызывал в нём безрассудное желание бросить своё занятие и играть исключительно для своей единственной слушательницы.

Однако юноша упорно продолжал неуклюже скользить по клавишам, вычерчивая прежний мотив, пока у него не перестали получаться даже первые несколько нот. Он принялся за другое произведение, гораздо более примитивное, – но безуспешно. Отчаяние охватило его удушающей петлёй. Подскочив со стула и в волнении пройдясь по залу, он вцепился руками в станок и, усмиряя собственный пыл, начал вглядываться в далёкую сумрачную стужу. Девушка всё это время с беспощадной затейливостью взирала на него чарующими голубыми глазами.

— Сыграй мне что-нибудь. – попросила она томным властным голосом.

— Прости, пожалуйста, мне некогда. – быстро ответил он, чтоб скрыть дрожь в голосе.

Тем не менее ноги будто сами понесли его к фортепиано. Он скорее смутно намеревался продолжить репетировать, нежели покорно подчиняться девушке, но чувствовал, что сил на витиеватые сочинения классиков не осталось. Потому он только опёрся локтём верхнюю крышку инструмента и замер.

— Прошу тебя… – с придыханием сказала девушка, вложив в эти слова максимум женского обаяния. – Один раз. Ты ведь не откажешь?

Юноша не нашёлся, что ей ответить. Он опустил голову и резко опрокинулся на стул.

— Что тебе сыграть? Что? – почти шёпотом осведомился он, по-прежнему не желая встречаться с ней глазами.

— Не знаю… – девушка игриво пожала плечами. – Что-нибудь… сладенькое.
 
Она произнесла это со всей присущей ей легкомысленностью и коварством, с осознанием почти неограниченной власти над ним. Ей доставляло истинное наслаждение наблюдать за его внутренней борьбой между смиренным благоразумием и той непреодолимой страстью, которой он так пылал к ней. Верно разгадав его темперамент, она находила, что никакой потенциальной опасности для неё возникнуть не может, а потому решила воспользоваться выпавшим случаем и максимально обострить обстановку, стараясь не пресекать, тем не менее, границы откровения.

— «Сладенькое»? – в недоумении переспросил он, стараясь тщательно передразнить её интонацию. Она кивнула с хищной улыбкой.

Он был в панике и лихорадочно размышлял, как выкрутиться из неловкого положения. Идти у неё на поводу означает окончательно поддаться искушению слепого, чуждого логике зову сердца, а значит, навлечь на себя позор и рабское ярмо страдальца безнадёжной любви, стать очередной жертвой, свежим экземпляром в коллекции начинающей светской львицы. Балансируя на тонком канатике между нежелательной развязкой и трусливым бегством, которое на деле будет означать поражение, он в одночасье принял решение довести борьбу до логического завершения.

— Сладенькое… — нараспев повторил юноша, как будто пробуя слово на вкус. – Сладенькое. Ага…

Он рефлекторно облизал губы. Затем стремительно обернулся и посмотрел на девушку в упор. Она ловко поймала его взгляд, и тогда лицо юноши вдруг прояснилось, он выпрямил спину, с жадным вниманием обратился к клавишам и заиграл.

Тоненький, едва слышимый ручеёк звука всколыхнул воздух. Сначала ноты не имели никакого благозвучия, они сиротливо сходили со струн и слабо звенели, впрочем, музыканту удавалось слить их в одно гармоническое целое, в сплошной поток. Девушка с любопытством вслушивалась, пропускала поток через себя, нежась в волнах удивительной мелодии.

Постепенно застенчивость исчезала, пианино выдавало всё более сильное, уверенное звучание. Композиция наполнялась будоражащим, подлинно сладостным предвкушением.

Мат, на котором возлежала девушка, теперь отчего-то напоминал ей роскошное королевское ложе. Она заигрывала с мелодией, слегка побаивалась её нарождающейся огненной мощи, и в какой-то момент начала подчинять ей змеиные изгибы рук и тела. С удивлением она обнаружила, что музыка стала повелевать ею.
Неожиданно громко грянул очередной такт, и композиция разлилась исполинским фонтаном самых разных тонов, переливаясь сотнями оттенков, восторженно сверкая причудливой гаммой. С пьянящей, всеподчиняющей ясностью вырисовывался предельно простой ритм.

Для девушки это уже не было беззаботной игрой: музыка проникала в самую её душу, завладевала всем её существом. Она понимала, что уже не контролирует ситуацию и не в силах что-либо изменить, не в силах заставить остановиться – ни себя, ни юношу, который словно бог распростёр руки над инструментом. Она захлёбывалась от бессилия и удовольствия. Удары клавиш всё отчётливее выводили нечто, похожее на самодовольный горделивый марш, уверенной походкой шествовавший по залу. Казалось, это незримая материя музыки готова воплотиться в образ величественного царя с пышными одеяниями из ярких мелодичных переливов. И царь этот собирается миловать послушных, а также карать тех, кто преступает черту.

В кульминации пианино взорвалось настоящей какофонией пронзительных звуков, запряжённых в стройные тактовые размеры. Весь необъятный объём бушующей мелодии обрушился на распалённую девушку, которая, не имея сил сдерживаться, застонала от удовольствия.
 
Звук понемногу стихал, становился беднее, спокойнее, проще и, повибрировав чуть-чуть в терпком, счастливом послевкусии, смолк.
 
Воцарилась блаженная тишина. Девушка лежала неподвижно, юноша тяжело дышал, опустив обессилевшие руки на колени. Затем не спеша потянулся к охапке нотных листов и захлопнул крышку. Она с шумом упала, что прозвучало как краткий постскриптум отгремевшей композиции. Девушка шевельнулась и попыталась присесть.

— Что это было? – спросила она охрипшим голосом.

Он посмотрел на неё прямо, без всякого смущения.

— Это? – изрёк он с плохо скрываемым торжеством. – Да так. Ерунда.
Пот обильно стекал по его раскрасневшемуся лицу – в зале стало очень душно. Красивые кружевные ели на стекле начали таять, оставляя после себя лужи на подоконнике. Велев девушке пересесть, - хоть та и не двинулась с места, - юноша чуть приоткрыл ставни; из образовавшегося проёма повалил белёсый туман. Прохлада почти мгновенно установилась в этом помещении.

— Хотя, мне кажется, получилось как-то не очень. – говорил он, закрывая окна. – Слишком… приторно, что ли… – юноша кокетливо поморщился, задвинул свой стул подальше в угол и энергично направился к выходу.

— Да нет, очень даже… – пролепетала девушка.

Он попрощался и ушёл. Она ещё долго сидела не то в ступоре, не то в глубокой задумчивости на старом ободранном мате. 

(2014)