Один день Эпохи Великого Взлета

Пролог.
Год 2058-й, декабрь. Великий Кризис.
Промозглый ветер гнал мокрый снег по вечерним московским улицам и свистал промеж домов. Редкие огни освещали улицы. Повсюду раздавался заунывный вой сирен и клаксонов в кажущейся бесконечной автомобильной пробке. Кутавшиеся в шарфы и пальто прохожие спешили по домам. Мелкозернистый снегопад мешал разглядеть рядом со зданием Голден-Банка красные цифры курса обмена валют. Кажется 180 рублей и 68 копеек за доллар. Сгустились сумерки. В просторном холле банка, со старинной лепниной на потолке и картинами, написанными еще в XIX веке неизвестным художником для какого-то московского купца, владевшего тогда старинным особняком, было еще светло.
Вдруг, у подъезда раздался вой автомобильных клаксонов. Резко затормозило несколько автомобилей с тонированными стеклами. Послышалась какая-то суета и крики. Потом звон стекла на парадных дверях. И в холл ввалились молодчики в черной униформе и в балаклавах. Практически у всех – торчащие вверх «калаши». Автоматная очередь ударила по огромной люстре на потолке. Погас свет. И тут же тьму прорезало множество фонарей.
- Ни с места! – раздался сипловатый бас. - Всем оставаться на местах! Именем науки!
В ответ послышался визг девушек-операционисток. Потом вкрадчивый голос в темноте произнёс:
- Мы не причиним вам вреда. Вы лишь пожертвуете немного во имя великой цели, во имя процветания и прогресса. Серега, зажги свои фары, будь так добр.
- Андрюха, фары у Стаса, сейчас он подгонит.
– Стас, ты долго там колупаться будешь, мать твою! Гони сюда свою осветительную установку, живо!
- Да будет свет, и вот явился Ньютон, - раздался чей-то веселый голос. Послышался моторный шум, и зал тут же осветился направленным в разные стороны пучками света. Источником света стала радиоуправляемая установка на колесах, возле которой, ухмыляясь, копошился молодой худощавый парень с короткой стрижкой.
- Я здесь всего лишь техник-механик-самоучка, несущий так сказать свет людям, и ко всему остальному не имеющий ни малейшего отношения, - все также ухмыляясь, промолвил он.
По стенам испуганно жалось множество парней и девушек в банковской форме. Налетчики рассредоточились по залу. Главарь, коренастый мужик средних лет, сиплым басом скомандовал:
- Главного ко мне! Пусть предоставит наличку.
Из дверей напротив главного входа вышел невысокий лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти, замдиректора банка, и двинулся к коренастому неровной походкой.
- Ключ где? – рявкнул коренастый.
- Но… но… но как же это возможно? Да вы в своем уме, уважаемый? Да с меня за это три шкуры сдерут!
- Советую вам расслабиться, не сопротивляться и получать удовольствие от того, что участвуете в благотворительный акции, - раздался из-за колонны вкрадчивый голос, ранее обещавший не причинить вреда. Из-за колонны появился высокий толстяк и бесшумно подошел к замдиректора.
Тот протянул ему из кармана связку ключей, которые тут же выпали из дрожащих рук.
Толстяк с поразительным для его внешнего вида проворством нагнулся и поднял связку.
– Экий вы неловкий, дружище! – Потом вглядевшись в его серое лицо, он обернулся к главарю. -  Серега, ой блин, брат Сергей, может быстренько скорую к нему вызовешь, а то его кажется, кондрашка сейчас хватит.
- Нам тут лазарет, да и вообще лишние люди не нужны - возразил коренастый.
Через несколько мгновений в задней стенке осветительной установки изящно откинулась крышка, и из нее буквально выстрелил, выкатываясь, еще один ящик, у которого автоматически открылась верхняя крышка. Ящик оказался весьма вместительным. Через несколько минут его до краев наполнили пачками с множеством стодолларовых купюр. После чего крышка захлопнулась, и ящик мгновенно  «въехал» обратно.
- И я вам очень не советую вызывать полицию, - сказал Сергей. То есть, вернее конечно можете, но там вам вежливо скажут, что все уже решено.
- То есть как? - У замдиректора округлились глаза.
- А так! Вы уже полгода как вошли в сферу влияния Академии наук. - Сергей тут понизил голос. – Только тс-с-с. Я вам сейчас конфиденциальную информацию выдам. Так что, папаш, вы еще радоваться должны, что не достались Ваське Забулдыжному - главарю ОПГ Академического района. А тут ты можно сказать во славу Науки и Прогресса страдаешь, да и то, разве если это можно назвать страданиями? Я ж у тебя с офшоров по безналу не требую переводить, ну во всяком случае пока?
В дальнем углу зала скрючившись на полу, сидел старик-охранник. Он не смог никак предотвратить случившееся и  чувствовал себя раздавленным, из глаз катились слезы.
- Андрюха, иди, утешь старика, - крикнул главарь толстяку - Боевая дружина Академии всегда славится своей щедростью, мы ж не гопота какая-то.
– Сейчас, дай за заначкой сбегаю.
Он проворно прошмыгнул к разбитым дверям банка и бросился к стоявшему прямо у самых дверей джипу Чероки. Через пару минут он уже бежал обратно с большой сумкой через плечо. Подбежав к охраннику, он вынул из нее новогодний пакет. Там лежала бутылка шампанского, коньяк, палка сервелата, коробка конфет и банка кофе. – Отпразднуй Новый год, - сказал он.
Старик утер платком слезы.
– Спасибо.
- Служу Науке! – вытянувшись, насколько позволяла его комплекция, и приложив правую ладонь к сердцу, крикнул он.
- Служу Науке! – гаркнула банда в черном, шустро погрузилась в автомобили и исчезла.

***
Белоснежное, длинное, пятидесятиэтажное здание Дворца Науки, по своей конфигурации напоминало океанский лайнер. Главный конференц-зал полон народу: мужчины и женщины разных возрастов, в синих униформах со знаками отличия различного достоинства. Оркестр на боковой сцене играл «Военную симфонию» Гайдна. Я с трудом протиснулся на свое место, указанное на билете с золоченым тиснением.
В передней же сцене открылся люк, и из него вверх взмыл подиум, на котором была закреплена серебристая сфера. К сцене выбежал Зотов – второй человек в Академии. Он встал рядом  подиумом.
- Приветствую вас, братья и сестры! - В зале раздались аплодисменты и крики «ура». – Мы собрались с вами в этот торжественный день и час, чтобы отметить радостное событие. Универсальный анализатор материи, - он указал на серебристую сферу, - теперь наш!
В зале началась настоящая овация.
 – Лидер наш скоро придет, он задерживается. - продолжил оратор, - вы пока можете расслабиться и отдохнуть.
Зал расслабился. На сцене оркестр стал играть разную легкую музыку – вальсы и фокстроты, а народ разбрелся кто куда. Я же двинул в кафе неподалеку от конференц-зала.
Я сел за столик, заказал себе порцию красной рыбы с картофелем, салат, бокал французского вина и чашечку кофе с яблочным пирогом. «Великий Кризис. Представляю, что сейчас ест на завтрак средний москвич, у многих дети малые. Жалко конечно, но что поделаешь. Наша наука ведь тоже порою очень трудные времена проходила». Тут я пустился в воспоминания об обшарпанных стенах, о нехватках самых элементарных реактивов еще каких-то пять лет назад, необходимости экономить на том и на этом, вечно закрытую на ремонт столовую. Одно слово – нищета! Хорошо сейчас, когда всем заправляет Академическая корпорация и положение ученых изменилось.»
Сквозь гул голосов я ловил фразы, доносившиеся со стороны соседнего столика, где уселись с порциями запеченного цыпленка две дамы среднего возраста: майор Академии Татьяна Кинешмина, - один из двух моих бывших научных руководителей (вторым был Веретёнцев), а другая, – ее приятельница, - Галина Бесшумова, подполковник.
- Послезавтра я еду на Бали по путевке Комитета матпомощи сотрудников, - начала Кинешмина.
- Я тоже собираюсь поехать в круиз где-то в феврале, переждать где-нибудь нашу вечную морозную погоду с метелями. И тоже за счет нашего славного Комитета, за смешную доплату, - где-то что-то вроде трех тысяч рублей! Мне ведь врач запретил торчать зимой в нашем тяжелом климате. А то вечно гриппую, и старые последствия астмы, заработанные еще в прошлые Мрачные Времена, дают знать.
- Да в Комитете все путевки отличные, да и не только. А сам наш лидер?
- Ну, Веретено вообще умница! – громко, почти на все кафе воскликнула Кинешмина. – А какой хваткий! Всю Москву, всю стану, весь бизнес, а то и самые верхи в руках держит.
Мне захотелось почему-то встрять в их разговор и брякнуть что-то про ограбление Голден-Банка, но, столкнувшись взглядами с Кинешминой, я лишь кивнул ей. Она ответила мне тем же.
Тут я услышал чье-то радостное, и очень знакомое кряхтение и обернулся. К моему столику направлялся профессор Варламьев. Давным-давно он руководил моей дипломной работой! Насколько помню, человек он веселый, ироничный и даже немного развязный. И сейчас он шел в рубашке, без форменного пиджака, который нес в руках.
- Александр, здравствуй? – он плюхнулся на соседний стул и положил пиджак на другой стул, находившийся напротив меня. Тут я заметил, что в пиджак было что-то завернуто.
- Здравствуйте брат…
- Да хорош ты повторять все эти дурацкие обращения, - которые вам тут вдолбили, - перебил он меня.
- Борис Михайлович, какими судьбами?
- Да вот, подоспел как раз к вашему, то есть нашему торжеству. И моя штуковина для нее как раз кстати, - и он тут кивнул в сторону свертка.
- Что это у вас там? – спросил я.
- О, пока это секрет, понизив голос, ответил он. Но сейчас вот-вот его увидят все. Перренат это, соль рениевой кислоты, как ты помнишь, - кристалл!
- Перренат чего? И такой огромный?
- Перренат церия, октаэдр, красавец, - живо крикнул он, так что за соседними столиками стали оглядываться.
«Вот тебе и секрет», - разочарованно подумал я.
– А для чего он собственно нужен, такой большой? – спросил я у него.
- Для исследования кристаллических свойств, а потом применения в катализаторных, лазерных исследованиях, да и теперь новых направлений вообще полно, но главное просто для красоты, усмехнулся он, - мы ж этим всю жизнь занимались… Да хоть в медицине!
- В медицине? – удивился я. - Это как?
- Для некоторых это так, - загадочным тоном ответил Варламьев. - Есть разработки, где предполагается, что он аккумулирует разные лучи, направляемые в тело пациента для лечения, в том числе опухолей. Главное все же красота! Мы ж этим всю жизнь занимались, и что, изменять теперь любимому делу из-за каких-то там кризисов?
- А вы знаете, мне еще до Эры Великого Научного Взлета довелось побывать в Америке с другими работами, тоже по перренатам. Даже думал остаться. Но ничего не вышло, потому что… как бы вам так сказать, чтобы не обидеть…
- Ну, говори уж, я разве похож на обидчивого?
- Мне сказали, что все эти перренаты, так скажем, не востребованы.
- Это как так не востребованы?! – чуть не подпрыгнул со стула Варламьев. – Да кто они такие, эти америкашки, да и все прочие, чтобы учить нас жить? Это отныне мы будем определять, кто тут востребованный, а кто нет. Всё у нас в руках, вот как! – зло ухмыльнулся он.
Немного успокоившись, Варламьев достал из кармана брюк какую-то коробочку.
– Вот погляди сюда! Только нагнись, чтобы посторонние не пялились, -  понизил он голос.
В коробочке лежала маленькая золотистая цепочка, с нанизанными на нее, как бусы, блестящими кристаллами в форме октаэдров.
- С помощью подобных кристаллов мы здорово раскрутили одного очень крупного олигарха!
- Это как, - удивленно спросил я?
Варламьев понизил голос до шепота.
- Никому не проболтаешься?
Я помотал головой.
- Так вот, такой цепочечкой этого олигарха раскрутили, я бы сказал, в интимном плане.
- Это как это так? – удивился я.
- Эх ты, недогада! Привел к себе мужик мамзель, а у него случилась беда. Нестояк. Мамзель расстроилась и ушла к другому. А мы тут как тут. Пожалели бедолагу  и объяснили, что нацепив эту перренатную цепочку на больное место, он от своей проблемы избавится. Ха-ха-ха! – Тут Варламьев рассмеялся. – Ну и дорогой товарищ, недолго думая, раскошелился на нашу славную Кристаллографическую лабораторию.
- И вы, профессора и академики, опускаетесь до такого дешевого развода? – спросил я.
- Не надо усложнять – возразил Варламьев. – Ну какая мне, скажи на милость, разница, кого там и как раскрутили моей маленькой перренатной цепочкой и схватив его за «орган»? Ослабнет ли он там у какого-то лоха, или наоборот окрепнет как самородный рений, - мне важно, что денежки в карман капают! Финансирование нынче превыше всего, - так кажется наш Веретёнцев говорит, - и он поднял указательный палец вверх. - Всё – в дом, всё – в семью, а у нас ведь у всех семья, не так ли, брат Александр? – обратился он с усмешкой ко мне, подчеркивая при этом не очень почитаемое им академическое общепринятое обращение.
- А олигарх потом что? В суд не подал?
- Ты забыл, где живешь? Ну ты не в курсе разве, что, - тут он перешел на шепот, - у наших людей всё схвачено. Пусть еще скажет спасибо, что к нему не применили нашу операцию «ПФ» - «Принуждение к Финансированию», или более мягко «Вливания в обмен на реактивы». Это когда самым-самым верхам предлагается выбор: или они щедро снабжают все проекты Академии, или все самые так скажем небезопасные реактивы, хранящиеся в наших недрах, как бы случайно расходятся по самым разным рукам.
Я чуть не поперхнулся красной рыбой.
- Кстати я тебя специально разыскал, по делу. Ты не забыл про вон тот сверточек под моим пиджаком? – и он кивнул на стул напротив меня. – Давай, бери его и помоги донести универсального анализатора материи. Сейчас мы быстренько его распатроним и посмотрим, как он мой кристаллец считывать будет.
- А как же шеф?
- К черту шефа! Фиг его знает, когда он соизволит явиться. У меня времени в обрез.

***

Через пару минут, протиснувшись сквозь внушительную толпу, мы с Варламьевым уже были возле Универсального анализатора материи. Несколько человек вызвались нам помочь. Темноволосая девушка-аспирантка Марина, в звании капитана, со стройной фигурой, из Лаборатории космических магнетиков, перегнувшись через массивный трубчатый корпус установки, пыталась соединить кабели.
- Почему не заскочил ко мне сегодня в лабораторию? – спросила она.
- Да недосуг было, извини. К докладу готовился, ночью не спал.
- Ну и как?
- Да вот на ЦМГ должны утвердить, и за него гонорар нехилый полагается.
- Центр по реализации международных грантов? А сколько, если не секрет?
- А неприлично в чужой карман залезать, - ухмыльнулся я.
- Понятно. Только какие нынче международные гранты в эпоху бойкота нашей Академии… за известные делишки? - понизила голос она.
Среди окружающей толпы послышались смешки. Все прекрасно знали, что ЦМГ занимается, в том числе международными валютными махинациями, и говорят, не брезгует и кое-чем пожестче. А то, что было сотворено в прошлом месяце с офисом Голден-Банка в Москве неизвестными боевиками – это были еще цветочки.
- Вы наверное слышали про Голден-Банк? – обратился я к Варламьеву.
- Шурик, я все слышал. Но не надо из наших боевых дружин делать гангстера. Они всего лишь солдаты Науки! – жестко отчеканил он. – Ты занимаешься в своей лаборатории тем, чем хочешь, пока они добывают на это средства.
Тут вмешалась Марина.
- Но что-то мне атмосфера в нашем коллективе не очень нравится, - сказала она. - Все боятся назвать вещи своими именами. А чего стесняться-то? Все свои! Чернь должна понимать руководящую силу научного сословия, власть над дикой и грязной рыночной стихией и миром голого чистогана.
- Ничего себе.
- И не смотри на меня как на чудовище. У меня есть титул Добытчика третьей степени, хотя я всего лишь аспирантка. А ты хоть Добытчик?
- Я предпочитаю чистую работу, тихие научные исследования. А выбиванием средств насущных пусть занимаются те, у кого это лучше получается.
- Сашка, ты лузер! – скривилась она.

***
Универсальный анализатор материи собран. Вокруг собралась большая толпа. Варламьев развернул свой сверток и все ахнули: в лучах многочисленных ламп поблескивал всеми цветами радуги огромный кристалл, где-то примерно полкубометра объемом, в форме гексаоктаэдра.
- Тяжелый какой, - сказал я, прилаживая его на предметное стекло и закрепляя различными зажимами.
- Ну, елочка, зажгись! – скомандовал Варламьев и нажал красную кнопку на корпусе прибора.
Все так и ахнули. По кристаллу из электронно-лучевой трубки ударил мощный луч какого-то розоватого излучения. Но все самое главное стало твориться наверху, куда все, как по команде устремили глаза: там, многочисленные мониторы заиграли всем цветами радуги. В мгновение ока на одних из них появились изображения кристаллической структуры объекта, на других стали вычерчиваться различные диаграммы и графики, характеризующие его различные физические свойства. А я, поворачивая большой диск на корпусе анализатора, регулировал скорость возникновения всех этих графиков и диаграмм. Поворачивая другой диск, поменьше, можно было регулировать их масштаб. Толпа смотрела вверх, как завороженная.
- А давайте что-нибудь еще попробуем, - сказал Володя, молодой аспирант, протиснувшийся к подиуму.
- Что ты предлагаешь? – спросила Марина.
- Ну, есть у меня образец, - ответил он, протягивая какой-то небольшой металлический слиток.
Народ оживился и стал предлагать, кто во что горазд.
- Сань, ты ставь-ставь, все, что народ просит, - деловито сказал Варламьев. Наш прибор надо испытать на самых разных предметах.
Но тут всеобщее внимание прервал оркестр со сцены, заигравший Рихарда Штрауса, вступление к симфонической поэме «Так говорил Заратуста».
- Шеф идет, - заговорили в толпе.
- Ну что, пора выключать нашу игрушку, - скомандовал Варламьев.
Вскоре все сидели на своих местах. В глубине сцены открылись створки широкой коричневой дубовой двери с позолоченными украшениями, и в зал вошел Веретёнцев. Синяя форма отлично сидела на этом невысоком человеке. Его скуластое лицо, с курчавыми рыжими волосами появилось на всех мониторах. Все встали. Раздались продолжительные аплодисменты. Через некоторое время шеф знаком остановил их, и отрывистым низким голосом произнес:
- Приветствую вас, братья и сестры!
В зале раздалась овация и снова аплодисменты.
- Нашу торжественную встречу объявляю открытой.
Оркестр грянул «Мы рождены служить науке». Зал встал, и как один, все приложили руку к сердцу и хором затянули:
 
 Мы рождены служить Науке
Чтоб мир подлунный был наполнен Красотой
И мы пройдем любые муки
Но станет счастлив просвещенный род людской.

Множество восторженных лиц были устремлены к сцене. Каждый пел слова гимна с воодушевлением, на лицах сияли улыбки.
Музыка смолкла. Снова раздались бурные аплодисменты. Веретёнцев продолжил:
- В этот торжественный день и час мы собрались здесь, во-первых, чтобы поприветствовать наших славных героев, что охраняют наш мир и покой, и он кивнул в сторону черной, поблескивающей орденами, шеренги Боевых Дружин со знаменами, растянувшейся вдоль левой стены зала.
- Браво! Браво! – закричал зал.
- Во-вторых, - знаком остановив присутствующих, продолжил он, - мы отмечаем радостное событие, - приобретение нами нового замечательного прибора, который принесет нашей славной Академии процветание и позволит подняться до новых недосягаемых высот. Мы долго шли к этому чудесному мигу, - понизив голос, продолжил он. Наука бедствовала многие и многие десятилетия под гнетом воров и махинаторов. Каждый из нас с болью вспоминает те тяжкие времена.
И тут его голос сделался суровым:
- Хотите ли вы хотя бы на миг вернуться в те времена?
- Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! – стал скандировать зал.
- Хотите ли вы вернуться в то время, когда зимой в наших нищих лабораториях гулял ветер и любой эксперимент мог быть сорван из-за отключения электричества или отсутствия фондов?
- Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! – еще громче закричала толпа.
- Хотите ли вы, чтобы группа невежд, обладающих властью и деньгами, диктовала нам что, как и когда изучать? Чтобы чиновники управляли наукой и решали, какие исследования финансировать, а какие нет?
- Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! – ревел зал, и со всех, даже с самых дальних его концов стали раздаваться громоподобные раскаты, уже заглушавшие речь Веретёнцева, хотя она и усиливалась динамиками на стенах.
Я сам немного устал горланить, и оглядел окружающих меня людей. У всех одинаково блестели глаза. Они скандировали «Ни-ко-гда!», а я почему-то подумал, что мы все похожи на зомби или религиозных фанатиков. Только нашей религией была наука.
В это время на переднем мониторе появилось изображение Земли из Космоса, на которой точками горело множество огней. Изображение стало увеличиваться, и на месте огней появились мелькающие изображения многих и многих городов. Веретёнцев продолжал:
- Вот наша Земля! Наша замечательная Земля, на которых миллионы людей трудятся, чтобы улучшить благосостояние Академической Корпорации. Нашей Корпорации. Мы несем людям свет разума и просвещения. И мы надежно держим этот шарик в своих руках!
С этими словами он подошел к Универсальному анализатору материи.
- А я вижу, что он уже весь готов? – усмехнулся он. – А я и не думал, что вы тут такие проворные. С этой установкой нам сам черт не брат! И пусть бесятся от бессильной злобы все наши враги и завистники! Даже если мир будет рушиться, наша Академия будет стоять как скала, как твердыня!
И зал снова взорвался аплодисментами и скандированиями «Ве-ре-тён-цев! Ве-ре-тён-цев!».
Шеф поднял руку, знаками останавливая присутствующих. Официант, появившийся сзади на сцене, подал ему огромный посеребренный кубок,
- Подобно этому кубку с шампанским, пусть радостью наполнятся наши сердца! – воскликнул он.
И зал снова потонул в аплодисментах. Потом все потянулись в банкетный зал.

***
Перед банкетом Маслёнкин отозвал меня в сторону.
- Александр, я бы хотел передать тебе параметры и характеристики нашего нового образца сверхпроводникового сложного магнитного арсенида. Сохрани у себя.  Это очень интересный образец. С его помощью мы заткнем за пояс всех. Сверхпроводимость плюс магнитные свойства плюс мощный поглотитель солнечной энергии. Да все сырьевики лопнут от злости! – ухмыльнулся он. - Так что это дело пока строжайший секрет.
Мы отправились к нам на этаж. Маслёнкин достал флешку из своего сейфа, и вручил мне. Сразу ознакомиться с материалами мне не удалось. Приятный женский голос настойчиво приглашал всех сотрудников присоединиться к празднованию в банкетном зале. Но перед этим Маслёнкин хотел навестить дочь в детском городке. Видно сегодня оставить ребенка было не с кем. Но не тащить же Иринку на взрослое мероприятие?
Как раз для таких случаев на третьем этаже соорудили детский парк для детей сотрудников, с качелями-каруселями, и даже бассейном с аквапарком и разными игровыми площадками, где их развлекали аниматоры. Была там даже целая оранжерея и стеклянный коридор, окруженный со всех сторон аквариумом. Был там даже маленький зоопарк с зайцами, барсуками, и прочей живностью. Для детей постарше многочисленные помещения были отданы под физические, химические и математические школы с первоклассным экспериментальным оборудованием, где готовилась новая смена для нашей Корпорации. Детский парк охраняла внушительная охрана.
Вообще надо сказать, в Академии так называемому детскому вопросу уделяли особое внимание. У нас был своеобразный культ семьи и ребенка. Женщины могли до пяти лет сидеть с детьми дома, и им руководство Корпорации выплачивало огромные пособия, - добытые, как говорили злые языки, из так называемой программы «Принуждение к финансированию». Но многие молодые сотрудницы выходили на работу из декрета месяц спустя после рождения ребенка. Это не было обязательным, но было почетным. С детьми же сидел целый штат бебиситтеров, завербованных Корпорацией. Они проводили с детьми целые дни, в том числе и в этом нашем Детском городке.
Пока ездили туда-сюда в лифте, по включенному там радио мы слышали некоторые обрывки новостей: «…занята Нижегородская торгово-промышленная компания… Боевые дружины…», и дальше какой-то комментатор истеричным тоном:
- Когда, наконец, прекратится этот беспредел? Кто, наконец, остановит распоясавшуюся ученую шайку?
На что ведущий ему спокойно отвечал:
- Пока нет неопровержимых доказательств вины Корпорации, так что умерьте, пожалуйста, ваш пыл. Но впрочем, я вполне вас способен понять.
- Да обыкновенный передел рынка, на самом-то деле, ничего здесь особенного, - добавил еще один гость радиопередачи.
- Слишком надолго он затянулся, этот беспредельный передел, или передельный беспредел, - вам не кажется? – возразил первый, истеричный гость.
Мы с Маслёнкиным лишь бросили друг на друга несколько виноватые взгляды, - довольно неловкая ситуация все-таки возникла.
- Да, дела. - Только и смог сказать он. – Не хотелось бы, чтобы лично меня во все это впутывали. Я ведь немолодой человек уже. Но дела у нас пока идут ОК, и слава Богу! – воскликнул он, чтобы не продолжать щекотливую тему.
Мы перешли в банкетный зал. Столы были расположены в виде огромной буквы «П», во главе которой сидел Веретёнцев. Мое место находилось где-то неподалеку, рядом со мной было место Варламьева, по другую сторону – Маслёнкин. Кинешмина оказалась напротив меня.
Играла, как фон, легкая музыка. Через несколько человек справа от меня, в своих креслах вальяжно развалились наши черноформенные «боевики», и я оттуда слышал чуть приглушенные, но оживленные слова «Нижний», «палата», но разобрать толком не мог, хотя и догадывался о чем речь.
За столами завязалась оживленная беседа. Какая-то молодая дама неподалеку от меня, приглушенным голосом стала рассказывать своему соседу о голодных очередях в городе, о режиме экономии электроэнергии, - который наша структура, мягко говоря, не соблюдает. На что ее спутник возразил:
- Тише, Оль, не будем о грустном. Ты знаешь ведь, что начальство не любит упаднических настроений. И мы ведь все равно ничего изменить не можем. Так что давай потом поговорим, если тебя это так волнует.
- Федя, - возразила она, - в конце концов, мы стали забывать о реальном мире, в котором живем. Наука стала самоцелью.
- Попрошу тебя, не здесь, - ответил он, сурово возразил он.
По репродуктору заиграла легкая музыка, и я дальнейших слов разобрать не мог.
Тем более меня отвлекла Кинешмина.
- Брат Александр, как ваши опыты с арсенидами?
- Коммерческая тайна, - ответил я. – Я не могу вам многое рассказывать. Вот будет презентация, - так вы увидите все сами. Думаю, результаты превзойдут все ожидания. Но вы в курсе насчет последних событий? – тут я решил спровоцировать ее, чтобы она поделилась более подробной последней информацией, о которой она, скорее всего, была в курсе.
- Что это за события? – насторожилась она.
- Да так, Голден-банк, и еще кой-какие делишки в Нижнем.
- Что-о-о? – Громко воскликнула она, да так, что на нас  стали оглядываться.
- В Нижнем наши славные ребята опять захватили какой-то банк, - произнес я довольно громко.
Мне захотелось проверить общую реакцию на то, что вещи называют своими именами. Весь этот цирк с полунамеками и витиеватыми обсуждениями мне уже порядком надоел. Но раньше, когда я занимался докладами и отчетами, да и вообще наукой, я старался на это не обращать внимания и гнать от себя тяжелые мысли. Но вот сейчас, когда народ расслабился, я решил попробовать завести откровенный разговор. По рядам пирующих прошел легкий ропот.
- Что? Да как ты смеешь? – возмущенно воскликнула она. - Брат Александр! Вы забыли, кажется, наши внутренние правила! Ни слова! Ни слова о политике! И особенно о политике компании! Как вы можете прямо связывать наши фантастические успехи с суровыми буднями наших славных ребят? Ой, я что-то не то, кажется, говорю, - но вы меня поняли. Но в такой день у  нас в принципе не принято говорить о грустном!
- Что случилось, Танюш? – услышал я знакомый баритон сзади. Это подошел Веретёнцев.
- Да вот, - брат Александр кажется не умеет держать язык за зубами и позволяет себе всякие вольные разговоры в наших стенах, - поспешила сообщить Кинешмина. – Про Голден-банк что-то такое вспомнил неуместное, да и про Нижний Новгород.
– Какая тебе разница, что вокруг происходит? – напустилась она на меня. – Ты делаешь свою работу, ну и делай, как и все мы в общем-то. А есть дела, которые тебя не касаются, - это дело начальства. И она подмигнула Веретёнцеву.
- Волков, - сурово воззрился он на меня. Я ж и уволить могу, и не посмотрю на все ваши заслуги перед наукой и Академией!
И тут уже продолжил более мягко:
- Саш, мне кажется, вы мало закусываете. Может с вас уже достаточно? Вам следует пойти отдохнуть. Или заглянуть в лабораторию и посмотреть, как идут дела с онлайновым программированием выращивания кристаллов для нашего Универсального анализатора материи.
- Слушаюсь… то есть, служу науке! – поправился я. – Но пойду, пожалуй, подышу свежим воздухом, и оставлю вас в приятной компании.
 
***
В коридоре ко мне подбежал Варламьев.
- Выгнали тебя, Сань, да? Ну не расстраивайся. В конце концов, ты правду сказал, а начальство они все лицемеры. Дипломатия-с, понимаешь ли.
- Да ладно, я не в обиде.
 - Погоди. Летим ко мне в лабораторию. Я завтра в Германию лечу и хочу тебе сперва парочку наших образцов передать.
- Лаборатория в Дубне?
- Ну да. Там у меня образцы отобраны.
Мы поднялись на скоростном лифте на самый верхний этаж, потом Варламьев повел меня к лестнице, ведущей к вертолетной площадке. Там он показал охраннику пропуск. Я предъявил паспорт. Выписывание временного разрешения мне на полет в качестве пассажира заняло буквально пять минут. Мы поднялись на вертолетную площадку.
Варламьев влез в серебристый компактный вертолет, я вошел в кабину за ним следом. Он включил двигатель, и мы стали набирать высоту.
Я глянул вниз. Перед нами открылась панорама вокруг Дворца Науки. Вечерело. Дворец и прилегающие здания были окрашены в розовые тона закатного зимнего морозного солнца. И тут я увидел какую-то странную темную ленту, огибающую практически весь Дворец по спирали, - в три или в четыре витка, которые заканчивались где-то с задней стороны здания.
- Борис Михайлович, что это? Я никогда этого не видел.
- А, очередь, - чуть отвернувшись ко мне от своего пульта управления, ответил он. – За гречневой крупой видать, - ухмыльнулся он. – Кризис, дорогой мой, нынче кризис на дворе.
На душе у меня похолодело.
- Что-то здесь не так. – Сказал  ему. – Давайте все же снизимся чуть-чуть, посмотрим, что за дела.
- Да брось ты, эка невидаль. Нынче такие ленточки вокруг элитных зданий отнюдь не редкость. – По-моему, пункт раздачи еды по карточкам у вас тут где-то с черного хода, или что-то в этом роде. Стоит ли на этом задерживаться? Время ведь деньги у нас, и оно не ждет.
- Борис Михайлович, - если это толпа, то я впервые такое вижу около нас. Давайте спустимся, похоже, это не просто очередь за гречкой!
- Ну ладно, но только ненадолго.
Мы снизились. И вправду, зрелище, открывшееся перед нами, выглядело просто устрашающе: сотни и тысячи людей, в основном пожилых женщин, иногда с детьми, одетых в ветхие пальто, выстроились огромной змейкой, огибая Дворец Науки. Очередь двигалась медленно. Вокруг сновали еще какие-то люди, иногда выдергивая кого-то из очереди. Мы сделали несколько кругов, облетая толпу, снижаясь ниже и ниже. Было видно, как некоторые люди, особенно мальчишки, поднимают глаза, разглядывая наш вертолет, но основная масса продолжала упорно смотреть вперед и медленно-медленно перемещаться.
- Стойте-стойте! – закричал я. – Там, внизу, посмотрите! Женщина в яркой малиновой шапке! Я ее, кажется, знаю!
- Да брось ты! – махнул рукой Варламьев, буквально на секунду оторвав ее от штурвала. – Мне б твое зрение. Хотя и сам ты, я вижу, очки носишь. Но глазастый ты какой!
- Развернитесь назад, медленно, насколько возможно. Прошу вас! – закричал ему я. – Мы не можем просто так улететь и оставить ее там внизу.
- Да там миллион наверное таких! – засмеялся Варламьев. – Да ты пойми, - на кону может быть миллионы и миллионы долларов, успешная работа нашей новой установки, слава науки, да и твоя собственно слава, о себе уж молчу. И времени у нас в обрез! Стоит ли бросать это все из-за какой-то, прости господи, малиновой шапочки. Ну, насмешил ты меня!
- Борис Михайлович! Я настаиваю, чтобы вы спустились вниз! Если не хотите, я лично готов прыгать сам.
Конечно же, прыгать на самом деле мне и в голову не приходило. Но насколько я знал своего бывшего дипломного шефа, он хоть и любил поглядывать на студентов свысока и что называется давить авторитетом, но настойчивость и твердость в своих подопечных всегда ценил. Особенно если она была аргументированной.
- Ладно, черт с тобой. Спускаемся!
Мы приземлились едва ли не в гущу толпы.
- Подожду тебя здесь, - сказал Варламьев. – Даю тебе пятнадцать минут.
Я кивнул ему, и выскочил из кабины. Унылая очередь продолжала двигаться и двигаться вперед. Я пробежал несколько метров вперед, пытаясь разглядеть даму в малиновой шапочке. Но пока ее не было видно. Я подбежал к первой попавшейся бабульке в сером пуховом платке и спросил ее, что это за очередь, и куда она движется. Она довольно брезгливо посмотрела на меня, даже не глядя в лицо, в основном разглядывая, по-видимому, мою униформу.
- Сам не знаешь, что ли? Нанимаемся к вам, подлецам, на поденную работу. И последнее ради этого нам приходится отдавать. Но что поделаешь, кушать-то надо!
И тут я все вспомнил. Мне рассказывали, что существует целая такая посредническая то ли фирма, то ли вернее банда, что-то вроде биржи труда, которая нанимает на  подсобные работы к нам, в Академическую Корпорацию, в основном, в конец, обедневших и опустившихся москвичей и «гостей столицы». Людям приходилось отдавать в залог порой все свои сбережения, порой даже машины, а то и квартиры, чтобы получить право доступа в очередь под специальным номером. Далее им нужно было пройти мудреное тестирование, чтобы устроиться в Академию кладовщиками, посудомойками, стеклодувами, уборщицами и ремонтными работниками, с получением в общем-то неплохой зарплаты. Но, по сути, без права покинуть Академию до специального распоряжения ее Президента. Многие, прежде чем стать такими счастливчиками и получить заветную зеленую форму обслуживающего персонала, должны были пройти кандидатский стаж, находясь по сути на копеечной зарплате, но получая полуофициально некое пособие и продуктовые талоны от все того же Академического Бюро Трудоустройства.
Продуктовые талоны выдавались соискателям бесплатно, а вот талоны на жилье в академическом общежитии-казарме выдавалось Бюро под проценты, которые бедолаги потом пытались вернуть, иногда тщетно, после заветного трудоустройства. И лишь только тогда получали у нас все причитающиеся им права, включая возможность продвижения по службе или же столь же заветное президентское разрешение, чтобы покинуть нашу Академию. В случае самовольного оставления службы им грозило судебное преследование, до которого впрочем, дело доходило редко. Чаще всего, как и в случае невозвращения долгов, их разыскивали громилы из Бюро и жестоко избивали, а иногда даже и убивали их.
- С Бюро шутки плохи, - вспомнил, как мне пару лет назад сказал в одном разговоре один стеклодув. – Говорят, даже сам Веретёнцев находится у них в кулаке.
Как только я это вспомнил, меня прошиб холодный пот. Я побежал вперед быстрее. Вокруг очереди сновали какие-то мужики крепкого телосложения, в серой, и явно форменной одежде, перемещаясь вразвалочку, и оценивающе разглядывая людей из очереди. Были среди «серых» и люди более субтильного телосложения и с более интеллигентными лицами. Попадались среди них и женщины.
- Сдавайте ваши отпечатки! Подписывайте контракт! – нараспев зазывали они. – Внесли по тысяче рублей, и вы на пути к счастливой жизни. Подходим-подходим, не стесняемся. Уборщицы-стеклодувы-печники-кладовщики-электрики-официанты, - нам все нужны. Подходим-подходим, не мешкаем! Подписываем контракт!
- Бебиситтеры, пожалуйста, в отдельную очередь. У бебиситтеров особые права, ну и спрос, само собой, особый.
И иногда к ним подходили, а иногда они указывали пальцем на кого-либо из толпы, и практически никто из медленно движущейся очереди не осмеливался оставаться на месте, и они кто трусцой, а кто переминаясь с ноги на ногу, подходили к зазывалам. Те отводили их к разбросанным вдоль очереди столикам, давали им прочесть какие-то бумаги и поставить под ними подпись. Иногда около столика стоял врач, который мерял соискателям давление и пульс, требовал от них снять верхнюю одежду, несмотря на холод, и торопливо ощупывал их мышцы. Затем у них принимали купюры, снимали отпечатки пальцев, и ставили им на руки и на лоб несмываемой краской их порядковые номера в очереди. Скорее всего, бумаги – это был лишь первичный договор. Так сказать, согласие о намерениях, за который надо было заплатить считавшиеся символическими тысячу рублей, которые, впрочем, для многих соискателей тоже были деньги немаленькие. Но только после этого уже следовали другие стадии многоступенчатых испытаний.
Я побежал еще быстрее, и увидел, наконец, женщину в малиновой шапке. Эта была Шубская - старушка лет восьмидесяти, бывший главный редактор одного нашего журнала «Химию – в жизнь!», в котором я некогда публиковал свои статьи. Пару раз я даже спорил с ней по поводу правильности интерпретации некоторых результатов. Потом у нее вышел серьезный конфликт с Веретёнцевым. В результате она оказалась за пределами нашей Корпорации, а попросту – на улице. И вот теперь она стояла в этой скорбной очереди желающих заполучить самую черную работу в ее стенах. Жестокое, жестокое время стояло на дворе!
- Сестра Галина, - окликнул я ее. – И вы здесь стоите, мерзнете?
Она отпрянула.
- Что тебе здесь нужно? Не видишь, люди бедные стоят, чтоб хоть кусочек хлебушка заполучить. Вы-то там все в роскоши купаетесь!
Наклонившись к ее лицу поближе, я разглядел у нее под малиновым беретом проставленный сиреневой краской на лбу номер «2254». Это означало, что она уже находится в цепких лапах бюрошников.
Я чуть приобнял ее, и шепнул ей в ухо:
- Галина Дмитриевна, я постараюсь вытащить вас отсюда. У меня отличные связи в Академии.
- Не надо мне твоих связей, гаденыш! Чего ты хочешь? Вначале выгнали бедную старую женщину, научного сотрудника на улицу, заставили прозябать, а теперь тянете жилы, заставляя горбатиться на вас, паразитов, а потом подваливаете якобы с ласковыми словами…
- Научный сотрудник. - повторил я за ней почти по слогам. - Вы несправедливы ко мне! Это ж не я выгонял вас на улицу, и не я ставил вам на лоб вот эту самую гадость, - и я показал пальцем на ее номер. – Давайте я сотру вам его.
И я вытащил из внутреннего кармана влажную салфетку и потянулся к ее лицу.
- Руки убрал! – вскричала она, и ударила своей трясущейся суховатой рукой по моей руке, так что влажная салфетка едва не выпала из нее. – Нам здесь жить! – зашипела она мне прямо в лицо. - Ты в конце концов понимаешь? Ты знаешь, чем я питаюсь каждый день?
– Прошу тебя, брат Александр, - сказала она уже несколько более мягким голосом, - не лезь, пожалуйста, не в свое дело. Плетью, как известно, обуха не перешибешь.
И тут я заметил, что чья-то грубая рука схватила ее с другой стороны под локоть и резко потащила в другую сторону.
Я поднял глаза. Передо мной оказался рослый «серый» тип, глядевший на Шубскую с наглой ухмылкой. Через плечо у него была протянута портупея, а на кожаном ремне висела кобура с револьвером. Рядом с ним стоял какой-то холеный толстый тип тоже в серой униформе, с электронной папкой в руках.
- Так-так, нумер две тысячи двести пятьдесят четвертый. Сортировка тары для ядохимикатов.
- Нет-нет, господин начальник, - затараторила она. Здесь какая-то ошибка. Я старый научный работник, бывший редактор журнала. И мне восемьдесят три года, я человек старый. Но я пригожусь на другой работе, вы только посмотрите мои документы о квалификации…
- Молчать! – рявкнул толстый. – Нам лучше видно, какие у вас документы. По нашим документам все сходится. Ваш номер – это категория «C», - исключительно подсобные работы. А за сопротивление сотруднику Бюро вам светит еще пятнадцать суток карцера.
Среди толпы послышался ропот:
- Ироды проклятые, да гореть вам в аду!
- Ублюдки! – крикнул мужчина лет пятидесяти. – А ну, отпустите бабушку! – крикнул он, и бросился в сторону бюрошников.
Но тут же раздался выстрел. Мужчина вздрогнул. Такое, пожалуй, было впервые. Пуля, возможно травматическая, попала мужчине в ногу, поэтому он покатился по снегу, застонав от боли, и прижимая рукой раненную ляжку. Потом раздалось еще несколько выстрелов вверх. Толпа присмирела, но это, как потом оказалось, было лишь временное затишье.
Дальнейшее я мало помню. Помню, что я судорожно звонил по мобильнику всем подряд, - Варламьеву, Маслёнкину, даже Кинешминой звонил, но они были вне доступа. Старушку тем временем повели куда-то под руки. Не знаю, как я сумел догнать их, и крикнул:
- Господа хорошие, ну нельзя же так с пожилой женщиной. Вы не имеете права!
И сунул им под нос свое удостоверение. Дело в том, что по нашему Кодексу все сотрудники различных подсобных служб, а к ним относилась в и охрана, и, как я полагал, даже Бюро, обязаны были если не подчиняться, то хотя бы прислушиваться к научным сотрудникам. Во всяком случае, не имели права применять к ним физическую силу без особо оговоренных случаев. Но понятное дело, подсобных рабочих и так называемых «людей с улицы», к которым на данный момент относилась Шубская, это не касалось. И мне даже страшно стало от мысли, что же эти мерзавцы могли бы сделать с бедной женщиной, невзирая на ее почтенный возраст, не окажись меня рядом.
- Не волнуйтесь, не волнуйтесь, господин хороший. – С притворной улыбкой обратился ко мне толстый серый «бюрошник». – Мы не сделаем ей больно. Но у меня приказ: доставить эту женщину в отдел по распределению работ, где ее, к сожалению, ждут именно те работы, которые ей предписаны нашими правилами. И попрошу вас не злоупотреблять вашим положением, и не вносить в наши мероприятия дезорганизацию.


- Вы нарушаете закон. Вы забыли о Кодексе!
- Да ты как разговариваешь, щенок! – заорал он на меня, и в этот момент меня с ног свалил сильнейший удар в челюсть, который нанес мне коренастый серый бюрошник.
Ему на помощь уже бежали другие «серые братья» из Бюро трудоустройства.
- Не имеете права! – заорал я на них. Я буду жаловаться самому Веретёнцеву! – кричал я, что было сил, пока несколько человек крутили мне руки.
Толпа вокруг роптала, но не вмешивалась.
- Руки за голову! Бросить оружие! Стоять, не шевелиться! – услышал я знакомый голос над собой. Я поднял глаза, и увидел, что серые были окружены кольцом из людей в черных униформах боевых дружинников Академии. Среди них был и их главарь Серега Михеев.
- А ну, отпустите его, - скомандовал он.
«Серые» подняли меня на ноги. Шубскую они тоже отпустили. По морщинистым щекам текли слезы.
- Ну что вы, в самом деле, ребята, разбушевались. Надо культурненько так, аккуратненько, ну мы ж с вами не бандюки какие, - услышал я позади черной шеренги знакомый баритон.
Шеренга расступилась, и показался Маслёнкин. Он поманил пальцем толстого бюрошника. Тот подошел к нему, и Маслёнкин стал долго выговаривать ему что-то на ухо.
Толстый изменился в лице, подбежал ко мне и стал рассыпаться в извинениях. Стал тараторить, что они ошиблись и погорячились, и готовы выплатить мне какую угодно компенсацию, лишь бы я не жаловался на них вышестоящему начальству. Но ярости моей не было предела. Я сделал шаг вперед, и замахнулся:
- Ты на кого руку поднял, сука? – заорал я ему в рожу, и хотел было врезать по ней что было силы, но меня кто-то ловко схватил за локоть, а другой рукой зажал запястье.
- Не надо, Саня, - строго сказал Михеев. Ты что, хочешь на пять лет загреметь за насилие к представителю? Тут уж не посмотрят на то, что ты научный. Мы поступим по-другому. Видал, Федорыч уже с ними договорился.
И он кивнул на Маслёнкина. А тот, в свою очередь, уже успокаивал Шубскую, гладя ее по плечу. Вскоре к нам подошел Варламьев. Он, по-видимому, отложил свою поездку в Германию, и, узнав обо всех событиях, решил вернуться за мной. Взяв меня под одну руку, а Шубскую под другую, он повел нас к вертолету. Мы ступили на борт. Вслед нам неслись проклятия толпы. Кто-то кричал: «Что же мы молчим и терпим?! Твари мы или грязь под ногами?!» Да, нервы у людей не выдерживают. А что поделаешь – кризис!
Вскоре мы оказались в переполненном актовом зале. В центре по-прежнему восседал Веретёнцев. Оркестр опять заиграл вступление  к симфонической поэме «Так говорил Заратустра». Подозреваю, что это любимая вещь у шефа. 
Конечно же, это был триумф! Триумф Академической Корпорации, триумф научного сообщества, триумф справедливости, в конце концов! Бедная и безвестная престарелая женщина, которая в прошлом была одной из нас, наконец вырвана из лап бездушных бюрократов и мошенников, и смогла вернуться в наши ряды! Вспоминать, что покинула она эти ряды по милости Главного, никто не стал.
Веретёнцев усадил ее на специальное, позолоченное кресло, располагавшееся в центре зала, и положил ей на голову специальный золотой венок, изготовленный в виде лавровых листьев. Ну а я встал с ней рядом, и мне шеф прикрепил к пиджаку орден Сияющего Алмаза Науки в виде решетки, в узлах которой и вправду находились маленькие бриллианты.

***
В разгар торжества за стенами послышался какой-то шум. Дверь широко распахнулась, и в зал вбежало несколько человек в серой униформе.  Что все это значит? – Крикнул Веретёнцев, вставая со своего кресла. – Почему вы без разрешения врываетесь сюда?
- Снаружи происходят волнения, Михаил Владимирович. И всему виной один ваш сотрудник.
 - Если волнения там, тогда что вы делаете здесь? Идите и разберитесь!
- Требуется подкрепление. Толпа разъярена. Их несколько тысяч.
Мы подошли к окну. Там была уже не просто потасовка. Горели автомобили. Толпа громила стекла первого этажа металлическими ограждениями, вырванными из декоративной плитки вокруг здания. В ход шли палки, камни, бутылки. Слышались выстрелы.
Народ засуетился. Часть отправилась к подземной стоянке, большинство поспешило на крышу к вертолетной площадке. Боевики Корпорации готовились вступить в бой.
На мое плечо легла чья-то рука.
- Брат Александр. Тебе лучше сейчас быстро подняться на крышу и сесть в мой вертолет, пока они нас еще не засекли.
Я оглянулся. Передо мной стоял Варламьев.
- Плевать. Там на третьем этаже дети.
И мы пошли на третий организовывать эвакуацию. Собственно организацией должно было заниматься начальство, но оно куда-то испарилось. Телефоны вне зоны доступа.
Вскоре действительно подоспела помощь. Сначала появилась полиция, потом показались правительственные войска. Наших «серых» и «черных» братьев повязали и увезли. Толпу с трудом усмирили и вокруг Дворца Науки выстроили защитный кордон, чтобы не допустить мародеров. Так наш день триумфа стал последним днем Корпорации.
Правительство вернуло внешнее управление Академией. Провели ревизию  и внешнее финансовое управление. Бюро по трудоустройству распустили: Веретёнцев, видать, ловко их «сдал». Но его сотрудники, как и члены боевых дружин, не долго скучали. Все они, как и многие другие оказались под следствием.

Эпилог
Три года спустя. Зал суда. Октябрь 2061 года.
- Обвиняемые знали прекрасно, что своей преступной политикой в угоду своей так называемой «академической корпорации», только усугубляли и без того бедственное положение своих, как они говорили, «невостребованных» сограждан в мрачные годы Великого Кризиса. Но они бессовестно мечтали о мировом господстве, и даже не особо скрывали этого. Что ж, история, как это случалось не впервой, в очередной раз преподнесла тяжелый урок этим так называемым новоявленным «мировым господам». Возомнив о себе, что они умнее и образованнее всех они презрели наши законы. Возжелав получать все блага цивилизации, не участвуя во всеобщей конкуренции, они шантажировали, занимались рэкетом и грабежами. И остается только гадать, когда же все наши фигуранты осознают тот колоссальный ущерб, который они нанесли городу и стране своими действиями? «Ни-ко-гда! Ни-ко-гда!» - бахвалились некогда они. Ну что ж, мы еще посмотрим.
 - Боже мой, боже мой, - думал я, слушая всю эту пафосную  прокурорскую речь, сидя в клетке для подсудимых с высоким давлением. Голова раскалывалась: видно еще сказывается отравление, которое я успел схлопотать в лаборатории, готовя по заданию Варламьева новые образцы на основе солей таллия для нашего Универсального анализатора материи.
А открытия ведь и вправду были, и пусть попробуют они это отрицать. Пусть попробуют! Да, в общем-то, они и не отрицают, только вот тупо игнорируют сей факт.
- Я отказываюсь понимать, что от нас хотят все эти так называемые судьи, - жестко говорила Кинешмина в своем выступлении при предоставлении доказательств защиты.
– Да, мы хорошо жили, мы прекрасно жили. Но только мы в эти короткие годы принесли столько счастья человечеству, сколько не смогли принести им и несколько предыдущих столетий. Были открыты 130 – 135 элементы Периодической системы, было построено множество трехкомпонентных диаграмм плавкости различных металлов, было выращено множество кристаллов, и мы вплотную приблизились к созданию искусственной живой клетки. А еще мы разработали новые и сравнительно недорогие вакцины против СПИДа. За что нас тут судят? За что? Мне абсолютно не о чем жалеть!
Варламьев тоже весело выступал. Вытащил из кармана невесть как сохранившуюся у него в камере ту самую цепочку монокристаллов, и прокричал прокурорам: «А накось-выкуси! Такие блестящие штуковины создать хрен у вас получится. Только языком балаболить умеете».  Он, правда, в свойственной ему тактичной манере сказал не «хрен», а другое словцо, за что тут же был выведен из зала до конца заседания.
- Варламьев - тоже молодец, - думал я. – Без его связей, сложно было бы вызвать дополнительные вертолеты и увезти детей в безопасное место. Вернее, это заняло бы больше времени. Когда правительственные войска вошли в его лабораторию, его оглушили ударом по голове, - не хотели, по-видимому, связываться со стариком.
Михеев был взят в плен, и сидит здесь в зале суда. Но он, кажется, пошел на компромисс со следствием, и похоже признает свою вину, хотя Дворец он защищал довольно-таки героически.
Маслёнкин тоже в зале суда, и вины не признает. Как и аспирантка Марина Ковалева, - но скорее всего ей мало что «светит», из-за невысокого статуса в нашей структуре. Может даже и оправдают.
Сам Веретёнцев куда-то пропал при штурме: то ли погиб, то ли как говорят, застрелился, то ли исчез какими-то тайными путями. Судьи и прокуроры видать очень злятся, что его не поймали живым. Исчез также внезапно, как и внезапно появился когда-то, на заре нашей Академической Корпорации, - был взнесен тогда просто стремительно на такую головокружительную высоту, а теперь с этой высоты так же стремительно сорвался. Но многие говорят, что он прячется где-то в Сингапуре, - в одной из немногих стран, не поддержавших санкции против нашей Академии, которые впрочем, были введены полноценно лишь в прошлом году. Насчет Сингапура - это не достоверно, но многим уцелевшим ученым сидельцам хочется верить в эту красивую легенду.
Вся остальная верхушка Корпорации находится под судом, как и руководители ЦМГ и Бюро по трудоустройству, кто остался в живых и не исчез в подполье или за границу. Они, вероятнее всего, почти все без исключения получат на полную катушку. Хотя на смертную казнь каким-то чудом сохранился мораторий с тех самых давних времен.
Адвокаты пытаются защищать их, упирая в основном на факты крупных научных достижений и открытий, случившихся за все годы главенства Корпорации. Мы называли это время Великим Научным Взлетом. Все остальные - Великим Кризисом. Народ просто бедствовал все эти годы. В городе электричество и вода давались с перебоями. А нашем Дворце Науки они были в избытке всегда, несмотря на объявленный режим жесткой экономии. В городе выстраивались длиннющие очереди за продуктами. Все ресурсы поглощала наша Корпорация. Ну и «силовики» с несколькими сырьевыми корпорациями.
Я был так потрясен этим, что на суде твердо решил молчать. Просто молчать. Примерно такую же тактику принял и мой адвокат. Ну, за исключением разве что некоторых дежурных и необходимых процессуальных фраз. Ну да, я, в общем-то, неплохо жил все это время, но и много работал. Очень много. Как собственно и все в нашей компании. Но собственно мне мало что можно было вменить в вину. Ну, разве что какое-то пассивное соучастие в преступных схемах. Все время слушаний я мучился от отравления химикатами. Мои адвокаты даже ходатайства подавали выпустить меня из-под стражи под домашний арест, что после нескольких попыток все же было удовлетворено.
 - Обвиняемый Волков, ваше последнее слово?
- Отказываюсь, ваша честь!
Через неделю стали зачитывать приговоры. Пять лет,… 10 лет,… даже 23 года… Волков - три года условно…
В зале и за стенами раздалось долгое скандирование «Свободу», «Слава героям науки», и т.д. Слышались крики, лай собак приставов, глухие звуки ударов, женский визг, чей-то плач. Но все это прорвали нестройные, и кое-где хриплые голоса нашего гимна, исполняемого взявшимися за руки осужденными:
«Мы рождены служить Науке, чтоб мир подлунный был наполнен Красотой…».
И я тоже сам не заметил, как запел. Так закончилась эта эпоха Великого Научного Взлета. Но на смену ему придет другая эпоха. Надеюсь, это будет эпоха социальной справедливости.

2016 г.