Полустанок Часть 7

http://www.proza.ru/2016/02/02/2592   

    Олег Анатольевич попросил Ирину проводить его до крыльца. Она дёрнула за шнурок, выключив настенную лампу под цветным абажуром над кроватью Зары; набросила  пальто и вышла вслед за ним.
   – Да, лекарства, таблетки… всё это хорошо ... на  короткое время, но, ведь поймите, – он как-то очень мягко и тихо произнёс «поймите», – главное, как  ещё и душа человека  помогает организму бороться с болезнью, а у Зары, чувствуется, душа не на месте, болит…Что тут можно посоветовать?
   
   Утро морозное, скрипучее… Снегирь присел на ветку яблони и осыпал снежный покров  сверкающим дождём. У Ирины перехватило дыхание: «вот эта зимняя волшебная сказка… почему она остаётся всего лишь фантастической холодной и безучастной красотой? Что в ней такого, что притягивает к себе человека, даже самого отрешённого, потерянного и слабого? А, может быть, и не настолько холодной? Со временем,  красота, что  однажды заполнила каждую клеточку сознания, вдруг  в одночасье становится целебной и возрождающей силой»…
 
   – Ты  меня не слушаешь? –  спросил Олег Анатольевич, проследив за взглядом Ирины, ставшим вдруг задумчивым и равнодушным. Она не заметила, как он  запросто перешёл на «ты».
   – Нет, что Вы,  кого ж мне ещё слушать-то… просто думаю про  Зару,  ведь мне без неё… – почти прошептала она и, стыдясь навернувшихся слёз, уткнулась лицом в  воротник.
 
   Под утро, когда  тихое  посапывающее дыхание Зары успокаивало Ирину, ей   удавалось немного подремать. В первые же минуты чуткого  сна появлялся Костя, он молча смотрел на неё долгим взглядом, удивляя не столько цветом, сколько нежностью красивых серо-голубых глаз. В такие мгновения только от него, одного-единственного,  она ждала тепла, сочувствия и надёжной защиты. Хотелось пожаловаться, рассказать, как тоскливо и безрадостно идёт жизнь, как мечтает, что произойдут перемены, и это время обязательно наступит, ведь та короткая встреча на вокзале не может быть случайной: какое-то зёрнышко надежды запало в душу и теперь стремится прорасти…
   
   Странное дело: воспоминания  о детстве заставали Ирину ещё во сне. Пробудившись, она лежала без движения, боясь разом стряхнуть знакомые картинки отрывочных сновидений,  которые сами собой укладывались в ленту событий  далёкого прошлого.
   
    …В то время Иришке исполнилось двенадцать лет. Мама зашла в комнату и,   улыбаясь, слегка прищуриваясь,  заявила, что они едут погостить на пару недель  к её  сестре Анне в Барнаул. А дальше – долгие сборы,  волнения от того, чтобы ничего не забыть: светлые туфли с ремешком на пуговке, плиссированную юбочку, блузку с рукавом «фонарик»,  вязаную кофту со «стоечкой», любимую  расчёску и другие нужные мелочи… всё это проверялось, и по сто раз  перекладывалась  в коричневом дерматиновом чемодане,  купленном по такому случаю,  для Иришки.
 
    Шум, привокзальная толкотня, и вот, взволнованные предстоящей поездкой, –столь редким событием в их монотонной жизни, они добрались до купе  плацкартного вагона. «Мам, давай я сразу постель приготовлю и полезу наверх». Молодой человек, – сосед с боковой полки, – помог  достать и развернуть жиденький  матрас, пихнул в изголовье комковатую подушку.
   
    Состав дрогнул и медленно поплыл, словно на бреющем полёте. Иришка  расстелила ещё чуть влажное постельное бельё, отдающее запахом дешёвого стирального порошка. Забравшись на верхнюю полку и  прижимаясь подбородком к подушке, она следила, как за окном чередовались столбы с табличками и непонятными надписями «Зона контактного провода», «Осторожно! Негабаритное место».  Солнце, отражаясь светящимся пятном, скользило по рельсам параллельного пути…
   
    «Пирожки с картошкой, с капустой, ватрушки! Молоко деревенское, творожок… всё свеженькое, кто желает, пожалуйста!» – выкрикивает весь набор полная раскрасневшаяся тётка.  Пробираясь с внушительной сумкой по вагону, она предлагает домашнюю стряпню и молочное, торопится – всё нужно распродать быстро, ведь на следующей станции ей выходить. «Иришка! Спускайся, чаю попьём, да и еды  своей полно набрали…» Стаканы с подстаканниками – это «отдельная песня»: интересно разглядывать металлическую штамповку со знаком МПС и замысловатый узорчатый рисунок. Ложечки позвякивают в такт движению вагона, а чай кажется каким-то особенным и его неповторимый вкус запоминается на всю жизнь….
    
    Начинает темнеть. Вдруг, от неожиданности  резко вздрагиваешь:  перед глазами мелькают чёрные квадраты, а в проёмах на долю секунды проскакивает закатное солнце – это, на большой скорости с жутким громыханием, встречный товарняк перекрыл безмятежный вид за окном …нужно  успеть вовремя начать счёт несущихся  вагонов – 69, 72, 78… Товарный состав пролетел, всё стихло.    И вновь, тихие, умиротворяющие картины следуют одна за другой: деревья, качающие ветками вслед; вспаханная противопожарная полоса; одинокая коза, привязанная  к колышку; перевёрнутые вверх дном стеклянные банки, насаженные на штакетник забора,  и,  выложенные  камушками на откосах, надписи  «Миру-мир», «Счастливого пути»…
 
   Приглушённый свет, перестук колёс и ещё из воспоминаний – самое тайное, сокровенное, скрытое от посторонних глаз: Иришка достаёт из вязаной сумочки, которую всегда носит  с собой, маленькую целлулоидную куколку, заворачивает её в конверт, сложенный из вафельного полотенца, укладывает рядом и баюкает, шепча  ласковые слова.  Это же девчонка!  Материнский инстинкт просыпается рано, что ни говори...
    Все детские воспоминания – это, наверное, тот самый запас прочности, главный понятный смысл, точка отсчёта, что  даются нам с самого детства, чтобы было с чем сравнить и от чего отталкиваться, следуя по ухабистому жизненному пути.

  … Поставив кастрюлю с тестом на табуретку возле печки, чтобы поскорей подходило, Ирина понесла блюдце с творогом для Зары; слава Богу, она с трудом, но шла на поправку.

   – Ну что, моя старушка, когда уже мы с тобой частушки запоём? Пора вставать, масленица скоро, блины будем печь… а на дворе-то какая благодать, ты бы видела, просто чудо, как хорошо, – присаживаясь на кровать и  поправляя одеяло, щебетала Ирина. – С утречка Таврик носился, как оглашенный, я в него снежками бросала, а он  за ними, и всё хватает, хватает их зубами…  на дорожке уже снег подтаивает, а сосульки так и сверкают на солнце самоцветами, я даже одну на язык попробовала…
 
  – Складно ты распелась и частушек никаких не надо, ты  лучше скажи,  картошку-то хоть поставила варить? Сегодня какой день… на вокзал собираешься? – вдруг огорошила напоминанием о свидании Зара.
  – Я-то бы поехала, да  только тебя боязно оставлять, – смутилась Ирина.
  – Ну, так уж и боязно… ничего со мной не случится, я вон ночью на ведро сама сходила, тебя не хотелось будить.  Поезжай, не помру…
 
    В небольшом овале старого зеркала на Ирину смотрели грустные серо-зелёные глаза, взгляд которых отражал то, что творилось внутри. Первое настоящее свидание, – тут бы радоваться, светиться от счастья, но себя не пересилишь – настроение омрачено недавними событиями: падение с мотоцикла, медленное выздоровление, исчезновение Сергея, Зара… «И не поехать нельзя, ведь так хочется в глаза ему посмотреть, да ещё хоть разок  голос услышать».
   
    Казалось, она стоит прямо на путях: что-то огромное надвигается и с непреодолимой силой удерживает  её на месте, ноги, словно приросли: ни уклониться, ни сбежать. «Пассажирский поезд, сообщением… прибывает на станцию «Поспелиха», стоянка 10 минут» – объявлением из неразборчивых слов прокашлял голос из репродуктора.
    Ирина смотрела на окна замедляющего ход поезда, чтобы первой увидеть Костю, подготовиться, вдохнуть глубоко и полно,  унять волнение, но прозевала... он появился перед ней запыхавшийся и объясняющий скороговоркой, что «на сей раз... получил место в последнем вагоне,  вот и …пришлось бежать».
   
    Что изменится, если говорить, говорить, пытаясь подобрать правильные слова и интонацию, а  глаза  всё равно и так всё скажут, о чём ты думаешь, и выдадут  тебя с потрохами?  «Здравствуйте, Ирина!...» Константин  взял в свои тёплые руки обе её ладошки  и нежно прижал к своим губам. Она почувствовала запах его волос и вдруг рассмеялась: «Ой, а там, на макушке, я один  седой волос у Вас заметила, можно мне…» Он немного смутился,  пятернёй поддел волосы со лба  и откинул наверх:
   – Я скоро и так весь поседею… без Вас, – парировал он  шутливым тоном, – Ирина, у меня есть подарок, вот…правда, не знал, что выбрать,  – сказал он и протянул Ирине небольшой свёрток, – только посмотрите потом, хорошо?

  Ирина спохватилась:
– Костя, да что же мы стоим?  Я  для Вас пирожков напекла, вот, возьмите…
– С большим удовольствием,  я ведь всё  время вспоминал  про Вашу картошку и огурчики…Теперь вот пирожки запомнятся…– улыбаясь, слегка иронизировал он над ней.
 
   А  ей хотелось запомниться не пирожками и не картошкой, а какими-то очень важными словами. И от него услышать  главное, что можно потом, наедине с собой, долго перебирать в памяти и домысливать  множество разных значений сказанного… «наверное, он подумал… нет, не то…может, он считает…».
   
   Костя  прижимал к груди пакет с пирожками, а у Ирины в голове вертелась  одна-единственная мысль:  «Нет, Костя,… пожалуйста, не уезжай, не отпущу… вот сейчас обниму  тебя крепко-крепко… опоздаешь на поезд и останешься со мной». Она боялась услышать, как из громкоговорителя прохрипит сообщение,  что «до оправления поезда остаётся одна минута». Почему, ну почему кто-то чужой, властный,  отмеряет нам жизненное время? Время, которое вот сегодня, сию секунду  должно остановиться и замереть до тех пор, пока мы сами не решимся вновь запустить его ход. Почему в нашем распоряжении нет песочных часов,  которые мы могли бы перевернуть, а потом  по своей воле начать новый отсчёт времени?…
   
   Ирина поднялась в автобус и села у окна. Подарок лежал в сумке, но посмотреть, что же там такое,  она решила дома. Снизу несло теплом, подогревала салонная печка;  стало душевно и радостно от того, что теперь можно полчаса подумать о свидании с Костей. Время стоянки поезда сократили на  две минуты. Костя, нехотя, сначала медленно,  потом ускоряясь, направился к своему дальнему вагону; вдруг спохватился, вернулся на несколько шагов, помахал и крикнул: «Я напишу, обязательно напишу… куда…»  Она поняла и перебила его: «Деревня Кременец!.. просто, Кременец…»
   
   Ирина толкнула калитку и сразу услышала  непрерывное тявканье Таврика. Поднявшись на крыльцо, с недоумением  увидела, что дверь в дом приоткрыта. Кровь отлила от головы, и сердце заколотилось, как заячий хвостик …Ноги не держали: Ирина так и осела у порога,  глядя на Зару, которая с мертвенно-бледным лицом, без движения лежала на полу…

 продолжение следует

http://www.proza.ru/2016/02/11/1411