Лучик надежды

   Поспелов, редактор региональной газеты, после оперативного совещания задержал в кабинете корреспондента Егоршина и спросил, раскрывая папку с   бумагами:
- Ты, кажется, бывал раньше в Мелкоозерске?
   Николай Егоршин, подвижный моложавый мужчина нахмурил рыжеватые  брови и, немного помедлив, ответил:
- Да, приходилось… Только очень давно… Когда отмечали столетие основателю тамошнего колхоза… Герой труда, почетный аграрий… Сам губернатор приехал его поздравлять…
   - Письмо поступило оттуда, - прояснил редактор интерес к  селению, бывшему на южной окраине области. – Ты, вот, пока ознакомься… После решим, как с ним  поступить.
   Поспелов передал Егоршину листки из школьной тетради с крупно написанным текстом, и корреспондент удалился.

   Письмо было многословным, и каждое слово казалось горячим, как будто писалось на раскаленной плите. В страдальческих выражениях  сельская женщина сообщала о старинном рыбацком  поселке, который, по ее убеждению, катится к гибели, и уже достиг последней черты. Подробно писалось о состоянии водопровода. Похоже, что там его уже  не было.
   Пробежав глазами письмо, Егоршин задумался. Запустение отдаленных селений стало в последние годы прискорбной закономерностью, но в этом, по его представлению, такого быть не должно: там было солидное производство, было много пятиэтажных домов. Как такое село могло захиреть?.. И что значит людям, живущим в многоэтажных домах, лишиться водопровода?!..
   Егоршин вернулся к описанию водопровода: «…очистные сооружения бездействуют, водонапорная башня разрушена. Не вырыты из земли разве что трубы. По ним хотя и подается вода, но крайне не регулярно, и совсем не пригодная для питья и для прочих хозяйственных нужд. Людям приходится ей запасаться в период редкой подачи, и самим  ее очищать: отстой, кипячение…».
   Непригодность воды подтверждалась документально: к письму была приложена копия акта обследования водопровода. Акт был составлен три года назад, но это не умаляло  значимость документа: водопровод за три года, находясь без ремонта, лучше не стал.
  В письме говорилось и о безобразном состоянии дорог, и о плохом лечении в больнице, и о потребности школы в ремонте. Говорилось так же о том, что не так давно в этой местности была вспышка холеры, и автор выражал опасение: как бы ни вспыхнуло вновь это страшное заболевание.


- Никак в голове не укладывается, - сказал Егоршин редактору, - как можно такое село довести до плачевного состояния. Я помню, там были все признаки  цивилизации.
- В селах везде почти так, - вздохнул огорченно Поспелов. – Тема изжеванная… Но ты все-таки съезди туда, посмотри, может быть выдашь что-нибудь свеженькое… Можешь замахнуться на фельетон.
- Фельетон?.. Нет, я теперь опасаюсь писать фельетоны: наживаешь слишком много врагов… Понятно, когда обижается герой фельетона, но на тебя скалят зубы и однофамильцы! Они-то причем?!.. В фельетоне указано точно: Иванов Петр Иванович, казалось бы, какое отношение фельетон имеет к другим Ивановым, но и те почему-то в обиде.
- Ну, дело твое, - согласился редактор. – На месте определишься…

    В салоне автобуса, на котором Егоршин ехал в Мелкоозерск, было жарко и душно: окна из-за пыльной дороги были закрыты.  Большая часть пассажиров – женщины. Они, судя по их разговорам, возвращались с базара: говорили о торговле и ценах. Николай невольно их слушал, стоически перенося дискомфорт.
   Но вдруг появилась еще одна неприятность: повеяло табачным дымком. Взоры всех пассажиров обратились вперед, где на первом ряду сидел молодой человек. Конопатый, лобастый. Сидел, развалившись по-барски, и развлекал себя тем, что пускал в потолок сизые кольца. Слова о запрете курения были крупно натрафаречены на стекле, отделявшем салон от кабины водителя. Они были прямо перед глазами курильщика, но он их будто не видел.
   Кольца, теряя свою замысловатую форму, собирались в прозрачные облачка, и удушливый дым расплывался по салону автобуса. К зловонному запаху табака примешивался другой, специфический запах. «Анаша!» - определил Николай.  Он с этим зельем познакомился во время службы на южной границе.
  Егоршин патологически не переносил  наглецов, и первым его желанием было одернуть курильщика. Одернуть язвительно, хлестко. Он это умел. «Но ведь не только мне неприятно, - сдержал он порыв. – Почему другие молчат?.. Они же, вероятно, односельчане, им проще…»
   Но другие лишь морщились и  замыкались в себе, и  Николай не выдержал испытания  наглостью, он пересел к наглецу и потребовал шепотом  на ухо:
- Погаси папиросу!.. В автобусе не курят!..
- Да пошел ты! – огрызнулся куряка.
- Я тебя выкину, сявка болотная, если не прекратишь! - угрожающе  прошипел Николай.
   Парень увидел в глазах Егоршина нечто такое, что смутило его. Глухо ворча, он растоптал папиросу.  Николай вернулся на прежнее место, и постепенно в автобусе восстановилась добрососедская обстановка. Только конопатый курильщик испепелял Егоршина злобными взглядами.

   Во время остановки автобуса для отдыха пассажиров и  прочих естественных нужд анашист куда-то звонил  по мобильному телефону. Одна из женщин прислушалась к разговору, а потом подошла к Николаю и сказала ему об опасности:
- На конечной вас встретят его дружки. Отпетые негодяи…
   Курильщик стоял в стороне и, ухмыляясь недобро, посматривал на Егоршина. Женщина заметила его взгляд, отошла к группе других пассажирок и стала им что-то рассказывать.  У нее, и в руках двух-трех ее собеседниц тоже появились мобильники.

   В Мелкоозерске автобус ждала небольшая толпа сельских жителей: плотные загорелые оживленные мужики и, отдельно, угрюмого вида подростки.
    Женщина, предупредившая Егоршина, поспешила к высокому широкоплечему мужчине, что-то торопливо сказала ему, и они вдвоем подошли к Николаю.
- В гости к кому-то или как? – спросил баритоном сельчанин. - К нам теперь не часто ездят из города… Меня Степаном зовут. Степан Афанасьев.  А это – жена. Антонина Сергеевна.
- Меня – Николай, - сказал Егоршин, пожимая сильную руку. – Из газеты. Нам написали, что с водопроводом у вас непорядки.
- Не только с водопроводом, - усмехнулся Степан. – Здесь проблем столько, что сразу не разберешься…
- Я попытаюсь, - Егоршин улыбнулся в ответ. – Начну с устройства в гостиницу… Не подскажите, как добраться до вашей  гостиницы?..
- А никак, - сказала Антонина Сергеевна. - У нас теперь закрыли гостиницу.
   Увидев растерянность на лице приезжего корреспондента, она предложила:
 – Можете остановиться у нас. Есть свободная комната.
   Егоршин посмотрел на часы: пятый час. Время только на обустройство. Но как без гостиницы? И он согласился принять любезное предложение.   
   По пути к дому Афанасьевых Николай сумел еще кое-что узнать об этой симпатичной чете. Степан – шофер в местном пожарном подразделении,  Антонина Сергеевна – домохозяйка. Раньше  она работала в консервном цехе на комбинате. Их сын призван в армию, и в его комнате может поселиться корреспондент на время командировки.

   Квартира гостеприимных мелкоозерцев оказалась на третьем этаже пятиэтажного дома, и Егоршин убедился воочию в наличии водопроводной проблемы: он попытался умыться с дороги, но из крана стекала только мутная струйка холодной воды. Про горячую воду здесь давно позабыли: для газовых водонагревателей напор был недостаточный.
   Формально, вода все же была… Но, была ли она?!.. Ее подавали, как остроумно  заметил Степан, безбашенно.  При отсутствии водонапорной башни в трубах случался или очень сильный напор, или такой, что капало лишь из поливочных кранов. И везде была муть: вода на головных сооружениях не очищалась, не хлорировалась. В ванне у Афанасьевых отстаивалось четыре ведра. В прихожей, в углу у двери – коромысло.   
- Приходится и на речку ходить, - сказала Антонина Сергеевна, уловив цепкий взгляд Николая.

  За ужином и после, перейдя в зал, Степан подробно рассказывал о поселке, подчеркнув, что раньше он имел статус городского типа. Сейчас его статус официально понижен до простого села, и это повлекло за собой ухудшение условий их жизни. К тому, что Егоршин уже знал из письма, добавились новые социально важные факты: больница преобразована в фельдшерский пункт, упразднен милицейский участок, сокращен почти до нуля штат клубных работников.
    Отец Степана был редактором  многотиражной газеты, функционирующей при рыбном комбинате. С развалом комбината и, как следствие, упразднением газеты он многие свидетельства о жизни поселка и предприятия перенес на квартиру, и  его сын охотно демонстрировал их городскому корреспонденту. Егоршин внимательно слушал, рассматривал фотографии и делал с разрешения хозяина записи в блокноте.

   История Мелкоозерска, по словам Афанасьева, была тесно связана с фамилией  Сапожниковых, расторопных купцов, основавших в этих местах  рыбный промысел и первичную обработку пойманной рыбы.
    Рыбы в те времена было неисчислимое множество, и добывали ее в количестве, какое не успевали ни сбыть, ни переработать, хотя обработка ее была примитивной – грубый посол. Какую-то часть посоленной рыбы направляли на вяление, оттуда, кстати сказать, и взяла свой старт такая деликатесная в наше время вкуснятина как вяленая вобла.
   Егоршину невольно представилась янтарная спинка этой рыбины и кружка с пенистым пивом. Действительно - деликатес! Да еще в хорошей компании, да еще в такую жару – это блаженство!.. Но он  самоотверженно отогнал от себя обольстительное видение и вновь сосредоточил внимание  на истории, красочно излагаемой Афанасьевым.
   По его утверждению, даже грубый посол не мог принять на себя всю рыбу, пойманную и привезенную сюда рыбаками, и массу ее направляли на вытопку рыбьего жира.  Мера вынужденная: не допускать же того, чтобы рыба просто протухла. Особенно много вылавливалось и направлялось на вытопку жира сельди. Знаменитой каспийской сельди, известной под названием «залом».     Жиротопных котлов было такое количество, что место, где сейчас находится Мелкоозерск, называлось «Жирельни»…   
- Со временем, а именно с установлением Советской власти, - говорил Степан Афанасьев, - процесс обработки рыбы совершенствовался. Были построены: холодильник, консервный цех, икорный цех…

   Егоршин следил за мыслью рассказчика и машинально преобразовывал его просторечные выражения в почти готовые для печати фрагменты: «Примитивные рыбные промыслы с примитивной первичной обработкой пойманной рыбы развились в знаменитый на всю страну  рыбообрабатывающий комбинат…   Комбинат обеспечивал работой многих людей поселения и способствовал развитию этого поселения, приближал его облик и быт к городским условиям жизни… Поселок и комбинат – близнецы братья. Комбинат осваивал новые технологии, поселок – прирастал цивилизацией. Здесь стало появляться то, о чем люди мечтали: круглосуточная электроэнергия, газ, канализация, водопровод, центральное теплоснабжение… Превосходный Дворец культуры вместо избы-читальни. Школа, больница… Словом, строилось все, что наблюдается в самом, что ни на есть цивилизованном городе».
    Степан не преминул отметить, что его родители и родители Антонины Сергеевны принимали активное участие  в улучшении и производства, и  жизни населения Мелкоозерска. Свои слова он подкреплял вырезками из газет и журналов и фотографиями. Фотографии были на удивление качественными.
- К нам каждую путину корреспонденты даже из Москвы приезжали, – похвалился Степан, выкладывая любовно бесценные для него документы.
   Фотографии были бережно разложены по коробкам.
- Вот открытие моста через речку,- говорил хранитель мелкоозерской истории,  показывая снимок, на котором было много празднично одетых людей.
   Было понятно без слов, что люди собрались на большое для них событие, но Степан подчеркнул  его значимость:
- Мелкоозерск расположен на острове, и раньше к нам трудно было добраться. Был паром. Вручную таскали его с берега на берег. А в межсезонное время так и вообще были отрезаны от внешнего мира: ни лед, ни вода. Мост  для нас был, как манна небесная.
   При этих словах, он выложил фотокарточку, на которой люди цепочкой тянули канат, находясь на дощатом пароме.
- Вот старый комбинатский причал, - продолжал Степан, показывая фотографию деревянного сооружения. – А вот, который сейчас.
   На очередной фотографии красовался солидный железобетонный причал с разгрузочной техникой и стоящими под разгрузкой судами.
- А вот новый консервный завод, - показывал Степан пачку фотографий громадного двухэтажного здания. - Он взамен старого цеха…
   Была здесь и фотография старого: длинный деревянный одноэтажный барак. Были так же фотографии производств относительно новых, построенных уже в послевоенные советские годы: жестяно-баночный цех, большой холодильник, завод по производству льда… Фотографии убедительно говорили об огромном вложении средств и труда в становление  сельского поселения: из лачуг для жилья и примитивных устройств для работы оно вырастало в солидный современный промышленно – производственный комплекс с полноценной инфраструктурой.
   Было видно, что Степан с теплотой вспоминает о Советском периоде жизни. И хотя вспоминать о том времени считается сейчас старомодным, чуть ли не архаичным и  бесполезным, Егоршин находил  откровенное  сожаление о прошлом оправданным и уместным. По желтеющим публикациям в многотиражной газете и фотографиям он убеждался, что жизнь в поселке была не хуже, чем в городе, что люди трудились на современном  промышленном предприятии, что страна получала тысячи центнеров рыбы, тонны осетровой икры, миллионы банок рыбных консервов. Он убеждался в благополучии этих мест в Советское время. 
- И все это кончилось, - сказал печально Степан, подводя итог виртуальному путешествию в прошлое. – Горбачев и Ельцин поставили крест на нашей безоблачной жизни.
     Сказал он  и о своем видении краха:
- Когда Горбачев объявил перестройку, все как с ума посходили: стали расхватывать все что попало! Приватизировать! Был Государственный лов с отлаженным флотом, стали -  отдельные звенья на допотопных бударках!.. Вернулись в первобытное время!..  Рыбу всю раньше сдавали на комбинат – теперь перекупщикам! Цехи остались без рыбы, кто работал в них - без зарплаты!.. По этой схеме все и свернулось. Весь комбинат. А без комбината свернулось и прочее. Тот же водопровод. Водопровод остался бесхозным, поскольку выгоды от него никакой, одни затраты…
   Егоршину  захотелось кое-что уточнить.
- Что, комбинат совсем не работает? – спросил он.
- Практически, да. Комбинатом его называть перестали. Работают кое-как отдельные производства: холодильник, одна консервная линия, посольное отделение… Но все это уже не едино, как было раньше. На каждом участке свой хозяин и свой командир…
- Но вода-то им тоже нужна! Как они без водопровода?
- А они запустили старую нитку, которая построена еще до войны.
- А вода в ней откуда?- допытывался Николай.
- Я же тебе говорю: старая нитка… Там своя водокачка, свои отстойные баки, свои бочки с хлоркой…

   После разговора со Степаном Егоршин долго не мог заснуть. Уютная комната, свежий деревенский воздух,  постель  – условия не хуже, чем в первоклассной гостинице, все располагало ко сну, но ему не спалось.
«… Ерунда получается, - думал корреспондент, - на всем протяжении истории все нормальные люди стремились к тому, чтобы улучшить свою не такую уж длинную жизнь, а у нас, наоборот, ухудшают…  Взять хотя бы этот Мелкоозерск: его населению, наверняка в Советское время жилось хорошо. Намного лучше, чем сейчас. Зачем им нужна перестройка?.. Так же и другим сельским жителям… И не только сельским… Вот я – городской… Спроси у меня: когда было мне лучше?.. Конечно, тогда, до перестройки… Так бы ответили и большинство населяющих села и города. Не нужна была перестройка! Нужно было, направить мозги на отдельные недостатки… Устранять отдельные  несовершенства. И это было возможным при центральном руководстве страной. Были все инструменты: Госплан, Госснаб и прочие Госы… Никакой перестройки не было нужно, но ее навязали. И кто?.. Степан считает, что Горбачев и Ельцин. То есть – высшее руководство страны. А им-то зачем?.. Страна была солидной и уважаемой всеми… Им-то чего не хватало?.. Вся экономика была в их руках, в государственном ведении, а оказалась бесхозной…»
  Егоршин вспомнил рассуждения Степана о причинах бесхозности и ее ужасных последствиях. Рассуждения были пространными, но, по сути, просты: лишился хозяина, вот и бесхозный. Под хозяином этот очень неглупый мелкоозерец подразумевал государство. «Но ведь раньше рассуждали не так!..- вспоминал Егоршин обоснование перестройки административной системы. - Раньше считали, что бесхозность имеет место только при общественной форме собственности: если все общее, то – конкретно ничье! А кто так считал?.. Те, кто принял решение – высшее руководство».
   Здесь у Егоршина появились сомнения: они сами-то верили этим словам?.. Или они  заблуждались?.. Заблуждались искренне или сознательно наводили тень на плетень?.. «Скорее – второе: они не могли заблуждаться, имея в полном распоряжении сонмы ученых… Они говорили: вот будет хозяин, и тогда все наладится. А что получилось? Хозяин появился, но там, где и без него было отлажено, там, где была хорошая прибыль. И этот коварный хозяин думал только о собственной выгоде! Хапнул по легкому деньги и – в кусты! То бишь, за границу!».
  Примеры, подтверждающие такие соображения, у Егоршина были.  «В чем же кроется тайна?..- продолжал раздумывать он. -  Возможно, в разном понимании слова хозяин?..». По мнению Николая, настоящим хозяином, то есть заботливым, бережливым, приумножающим свое хозяйство, может быть тот, и только тот, кто сам, с нуля создал это хозяйство. А тот, кто получил хозяйство готовым и даром,  тот не будет никогда ни бережливым, ни приумножающим, ни рачительным. Потому что не знает он настоящую цену тому, что имеет. Он будет мотом, расточителем, в лучшем случае, экономным в расходах, но тем хозяином, о котором говорили, затевая перестройку,  – никогда! Именно так и происходит сейчас во многих некогда благополучных местах.
   Егоршин представил себя на месте человека, принимавшего решение о перестройке. Не скромничал: не боги горшки обжигают, и кухарку прочили в управление страной! И он подумал, как бы он поступил, если бы оказался тогда у руля? «Конечно, не стал бы все огульно ломать!.. Пусть в административной системе имелись свои недостатки, но было же и хорошее!.. Много хорошего! Очень много хорошего!.. Примеры?.. Да сколько угодно!.. Ну ладно, пусть недостатки диктуют отказаться от централизованного управления, велят перейти к рыночной экономике. Но ведь и это можно сделать разумно, без  потрясений! Без шоковой терапии, как любили тогда говорить те, кого эта терапия не касалась. Они за шоковой терапией народа наблюдали из защищенных уголков и кабин. Спокойно наблюдали за тем, как обезумевший от их терапии народ роется в мусорных баках в поисках пропитания. Наблюдали его обнищание, набивая собственные карманы плодами от даром доставшихся им плодоносящих угодий… При этом они понимали, что такое бесчинство бесконечно продолжаться не может, что народ очухается от сомнамбулизма и потребует возвратить награбленное. Опасаясь такого поворота событий, они вывозили из страны капиталы…».
   Здесь у Егоршина мелькнула мысль, одобряющая вышедший недавно Закон об амнистии на такой капитал при условии его возвращения в Россию: с паршивой овцы хоть клок шерсти.  В адрес устроителей шоковой терапии у него было еще много невысказанного, но он вернулся к вопросу: как бы он поступил? «А поступить надо было просто: дать возможность развиваться частному предпринимательству параллельно с государственной экономикой. Пусть соревнуются…».   Егоршин подумал об этой альтернативе, нашел ее идеальной и усмехнулся: «Задним умом мы все хороши!». Еще подумав, нашел, что в этом суждении он был не прав. Если он, рядовой человек, увидел правильный путь улучшения экономики, пусть, как говорится в пословице, задним умом, вернее, задним числом, позже нужного времени, и может лишь об этом досадовать, то те, кто был в то время у руководства, не имели права так ошибиться. У тех, кто заварил эту кашу, была  возможность предвидеть последствия:  их окружала масса  квалифицированных кадров, с которыми они  обязаны были считаться, получать их просчитанные научно рекомендации.
   За выводом о зловредных последствиях  бездарного руководства появился вопрос: что теперь делать?.. Да, виновные обозначены. С них должен быть спрос, но жизнь продолжается, как теперь поступить?..  Не найдя приемлемых вариантов ответа на этот традиционно русский вопрос, Николай устало вздохнул и отдался во власть богатырскому сну.

   В программу командировки Егоршина входила встреча с автором письма. Афанасьевы  знали эту односельчанку,  и Николай с утра со Степаном, который вызвался его проводить, направился к ней.
    Мария Мухина, женщина, которая написала в редакцию, была похожа на шест:  худая, прямая, высокая. Узнав причину приезда корреспондента, она сразу провела его в кухню и открыла водопроводные краны. Не обнаружив в кранах  воды, Мухина дает волю  расшатанным чувствам.
- Когда же прекратят  издеваться над нами?! – восклицает она и стучит по крану половником.
   Егоршину кое-как удается успокоить издерганную домохозяйку и втянуть ее в разговор, но, кроме эмоций, к тому, что было в письме, она ничего не добавила.

  Выйдя от Мухиной, Егоршин сказал, что теперь он обязан встретиться с главой сельской администрации, и пригласил Степана с собой. Степан отказался. Он был не высокого мнения об этой «главе», и объяснял это, примерно, такими словами: раз народ избрал тебя на высокую должность, доверил тебе власть в своей местности, дал тебе полномочия, и ты дал согласие – будь добр, исполняй!.. Неси свою службу исправно!..
- На тот же водопровод, - говорил он, в обоснование своего недовольства неизвестным пока Николаю местным правителем, - можно было добиться средств из областного бюджета, если толково представить им наш сегодняшний день!.. Кто допустит, чтобы целый поселок сидел без воды?!.. А вдруг эпидемия?!.. Вдруг снова холера?!.. Нет, я к нему не пойду…
- А мне придется идти, - сказал Егоршин. – Нужно и его позицию выслушать.
   Степан потоптался на месте, о чем-то подумал, почесал за ухом и пошел рядом с корреспондентом.
- Чтобы тебе его было  легче найти, - объяснил он перемену решения.
    До сельской администрации добирались они проходными дворами, и в одном из них, среди группы подростков, сидевших на сооружениях детской площадки, Егоршин увидел  автобусного наглеца. Ребятишки жадно курили и неестественно громко смеялись, в воздухе витал  запах дурмана. «Опять анаша», - определил Егоршин и внутренне напрягся: поведение окуренных наркотическим зельем непредсказуемо. Но его случайный попутчик  взглянул безразлично на проходивших мимо мужчин и отвернулся. «Не узнал: наверно накурился до одури», - подумал Николай, расслабляясь.

   Главы сельской администрации на месте не оказалось. Только щуплый, морщинистый  мужичок в  сорочке с короткими рукавами и парусиновых брюках одиноко бродил в пустом вестибюле. Это был бухгалтер администрации.  Егоршин представился,  бухгалтер назвал себя по фамилии – Куляев, и сказал, что Иван Александрович хотел с утра зайти к фельдшерице: у него обострились боли в спине, и что на вопросы, интересующие  корреспондента из области, ответить он готов сам.
  Куляев предложил пройти в кабинет, на двери которого висела табличка: «Глава администрации Мелкоозерска Галкин Иван Александрович».
 Кабинет был просторным и светлым. Мебель добротная: двух тумбовый стол с зеленым сукном, длинный стол для небольших совещаний, сейф, шкафы, мягкие одноцветные стулья. В общем все, что положено быть в кабинете начальника столь высокого ранга.
  Степан Афанасьев со скучающим видом уселся на стул у окна, Егоршин сел у стола совещаний, Куляев занял кресло хозяина кабинета. 

   Бухгалтер  повторил то, что Николай уже слышал от Афанасьева  и  Мухиной, но слушать его было тоже полезно: он  излагал историю так, что корреспондент вдруг почувствовал,  что присутствует при эпохальном событии:  при погребении  такого великого, что поставит в тупик археологов будущего. Они найдут здесь останки не худшего для этих земельных пластов городища и будут гадать, почему оно оказалось погибшим.
   Бухгалтер, как и Степан, дал однозначный ответ на причину нарастающей гибели поселения, и по его убеждению, начало ей дали те же два безответственных деятеля по фамилии Ельцин и Горбачев. О загубленном здесь рыбоконсервном комбинате Куляев говорил как о безусловной диверсии, о чисто вражеском злодеянии.
- Он имел Государственное значение, имел государственный план своей работы, - рассказывал он. - В этот Государственный план входила и застройка поселка. А как же иначе?!.. Все работники комбината – местные жители!..  Согласно плану здесь и был построен водопровод, который  интересует газету. Отличный водопровод! С системой очистки воды на высшем санитарно-техническом уровне.
   В речи бухгалтера часто звучали канцеляризмы, но корреспондент  отнесся к ним с пониманием: человек, когда говорит о важном событии, часто волнуется и не следит за чистотой своей речи.
- Поселок стремительно рос и стал считаться городского типа, - продолжал  Куляев рассказывать. - Здесь стали строить многоэтажные дома с необходимыми сетями. Был проложен газ. В планах местной администрации было расширение детского сада, школы, строительство физкультурного комплекса. Все эти планы осуществлялись до известного момента, названного перестройкой. Они рухнули вместе гибелью народных завоеваний.
   Бухгалтер вытер платком вспотевший лоб, выпил полстакана воды, налив ее из графина, и тут же продолжил:
- С переходом  к сегодняшней жизни все повернулось в не хорошую сторону. Комбинат остался без рыбы: рыбаки стали сдавать ее перекупщикам в необработанном виде.
   Бухгалтер сформулировал возникшую закономерность: там, где нет выгоды, все будет рушиться. Социальные затраты – это, сказал он, не для сегодняшних прохиндеев.
-  А с водопровода какие доходы?- повторил Куляев слова Афанасьева, - только расходы. И водопровод начал хиреть. Сперва разрушилась водонапорная башня. Ее отключили из системы, и тут же за ней стали лопаться трубы. О том, что на головных сооружениях не работает очистка воды и вовсе никого не заботило.
- А вас? – спросил Николай. – Сельскую власть?.. Разве теперь он не у вас на балансе?..
- Пришлось взять себе, - признался бухгалтер. – Но денег на ремонт его нет...
   Егоршин мог бы сказать, что в городе водопроводчики сумели повернуть ситуацию в свою пользу и имеют от водопровода такие доходы, что отпуска проводят в экзотических странах. Но ему не хотелось  распространять  приемы алчных городских водопроводчиков.   Однако оставлять далеко не рядового сотрудника местной администрации в пессимистическом состоянии тоже было нельзя. «Как же ободрить несчастного мелкоозерца?..»- прикидывал он, и кстати вспомнил про мысль, возникшую при его вечерних раздумьях: мысль об амнистии украденных капиталов.
- Скоро может все поменяться, - сказал Николай доверительно. – Слышали о  новом Законе?.. О возврате вывезенного капитала в Россию?..
- Серьезно?.. – удивился бухгалтер. – Нет, я его не читал… А когда  он выходит?..
- Уже введен в действие… Только представьте себе, о каких суммах поставлен вопрос! Миллиарды в иностранной валюте!..
   Для усиления эффекта Николай переводит похищенное в рубли, бухгалтер в потрясении ахает, но тут же скептически замечает:
- А нам-то какой от этого прок?
- А вы подумайте сами!.. В страну возвращаются деньги! Куча денег! Миллиарды! Их надо будет использовать: не будут же они лежать мертвым грузом. Деньги не любят лежать мертвым грузом: они теряют свой вес!.. А где сразу для такой массы найти вариант применения?.. Вот здесь и появится возможность отщипнуть от этакой кучи кусочек. На ваш же, скажем, водопровод!.. Но для того, чтоб их вам дали, надо хорошо подготовиться. Нужны объемы работ, подрядчик, материалы…
   Бухгалтер быстро смекнул, что корреспондент говорит о дельных вещах, и вскоре уже сам начинает поддакивать и строить радужные планы. Они прервались с появлением в комнате нового человека. Это был мужичок невысокого роста, плотный,  с круглым лицом, красным то ли от жары, то ли от склонности к вредным привычкам.
- Ого, да у нас здесь собрание почтенных умов, - воскликнул он  тенором. – Чего обсуждаем-с?
   Бухгалтер резко поднялся со стула.
- Мы тут, Иван Александрович, - отвечал он почтительно, - говорим о проблемах поселка... Корреспондент к нам приехал по жалобе… Из области…
- Из области?.. Корреспондент?.. – переспросил мужичок, который, как догадался Егоршин, и был главой сельской администрации.
   Егоршин достал служебное удостоверение. Пока мужичок его рассматривал, бухгалтер продолжал говорить:
- Обсуждаем водопровод… Есть вариант, как привести его в рабочее состояние…
   Бухгалтер был уже опьянен возникшей перспективой оздоровления поселка, и теперь сам говорил о той пользе, какую можно будет извлечь из Закона об амнистии капиталов.
- Все тогда будет у нас  хорошо!
- Галкин, Иван Александрович, - представился мужичок, и со скепсисом воспринял восторженность своего сотрудника. - Хорошо-то, оно хорошо, только, знаешь… Ты закон-то этот читал?..
- Нет, - смутился бухгалтер. - Мне сейчас корреспондент рассказал, а он изучал его очень внимательно.
- Может, он изучал, только каждый  видит в нем то, что желает увидеть…
- Что же в Законе увидели вы?.. – вмешался Егоршин в диалог, показавшийся ему в чем-то обидным.
- Вы назвали его: «Об амнистии капитала», – ответил снисходительно Галкин. - Амнистию кому обычно дают?.. Правильно – преступникам… Значит, как я понимаю, речь идет о прощении преступников. А уж вернут ли они вывезенные из страны капиталы или оставят их за границей, об этом я не нашел. Это оставлено на их усмотрение… Потом, он и называется по-другому: о добровольной декларации капиталов…
   Галкин разъясняет свое видение этого закона, и у него получается не совсем то, к чему пришли Егоршин и сельский бухгалтер.
- Я тоже по-первости  думал, что это кардинальный закон,- говорил Галкин  своим снисходительным тоном, -  а он не о том, чтобы взыскивать с них, то, что разворовано и вывезено, а про то, чтобы они сами добровольно указали свои награбления! По-моему - миф!.. Кто согласится показать, что уже имеет в кармане, да еще и предъявить доказательства, что все законно, что все налоги уплачены?..  Я так считаю: раз объявляют амнистию, то надо назвать преступников по именам и фамилиям, назвать их преступления, и только потом говорить об амнистии.
   Глава администрации несколько охладил надежду бухгалтера на возврат капиталов, во всяком случае, на их массовый обратный поток, но того уже не просто было вернуть к пессимизму.
- Водопровод все равно надо чинить!.. – настаивал он. - Представь себе, что деньги появятся, а нам их разве дадут?.. Скажут: а сколько вам надо? Где расчет вашей стоимости?.. Нам сейчас надо не искать дырки в законе, а готовиться к лучшему!
   Бухгалтер наседал на главу сельской администрации, и ему удалось пробудить в нем  чувство ответственности.
- Ты прав! Надо работать! – согласился он, наконец. – Но делов здесь – не разгребешь… Надо отыскать исполнительную документацию, определить объемы работ, составить новую смету…-  перечислял Галкин первоочередные дела, обнаруживая свою компетентность в водопроводной проблеме. -  Только кто за это возьмется?.. А денег у меня нет…
- Я возьмусь! – неожиданно подал голос Степан. – Вернее, я с Артамоновым. Вы его знаете: он в комбинатском ОКСе работал, знает, что и как надо сделать… А я по образованию – сантехник.
- Бесплатно?.. – спросил недоверчиво Галкин. - Когда деньги появятся, я, конечно,  все компенсирую…
- Считай, что договорились!
   Такой поворот воодушевил и главу сельской администрации, настолько причем, что Егоршин  подумал: «Надо бы их, приземлить, проверить сначала, как  работает  этот Закон». Но он не рискнул охлаждать столь пылкий энтузиазм.
- Готовьте документацию, - сказал он, прощаясь. – Объемы работ, сметы, работников. Вообще, будьте готовы… А мы, со своей стороны, поставим ваши проблемы перед областным руководством. Возможно, и местный бюджет сумеет что-то подбросить…

    В этот же день Егоршин на маршрутном микроавтобусе покинул Мелкоозерск.  В дороге он размышлял об увиденном, прикидывал варианты своей публикации, и наутро в редакцию вошел уже с почти готовой статьей. В ней  он оплакивал  потенциальную гибель некогда процветавшего поселения, делал «наезд» на «архитектора перестройки», говоря, что его  «перестройка»,  свелась к воскрешению мироедских повадок тогда, когда люди привыкли уже к бескорыстным, товарищеским, добрососедским   отношениям друг к другу.
   Завершалась статья возвышенным панегириком Закону об амнистии капиталов. На примере Мелкоозерска автор показывал, как нужен возврат украденных денег людям, попавшим в беду в результате происков перестроечных архитекторов.
   Редактор похвалил содержание статьи, но  с публикацией ее решил воздержаться.
-  Капиталы пока не спешат возвращаться на родину, - объяснил он  огорченному Николаю. – Пока только лучик надежды…
- А что тогда делать с письмом?.. – спросил Егоршин растерянно.
- Подготовь ответ его автору, примерно, такого порядка: наш корреспондент обсудил с главой местной администрации факты, изложенные в вашем письме. Были  намечены меры по решению затронутых вами проблем…  Ну,  добавь  еще пару слов благодарности и пожеланий… А с администрацией ты поддерживай связь: пусть там все же готовятся к восстановлению утраченного… Возможно, как-то принудят капитал возвращаться, чем черт не шутит, - ответил он на недоумение, прочел которое во взгляде  Егоршина.   
  А перед тем вдруг предстала худющая женщина, молотившая по мертвому крану половником.

Февраль 2016 года