Пока трещит печка, или какую тайну хранят пакеты

Я тщательно вырисовывала куриные лапки остроносым кусочком уголька на паркете, когда отец подбросил в печь сухих еловых веток. Она со скрипом потужилась, будто слегка припухла, и комната заполнилась густым и свежим запахом хвои, с едва заметным привкусом лавровых листьев. Раскаленный воздух от чугунной печки согрел лицо и руки. В комнате стало светлее.

В глубине ее, на кушетке сидела бабушка и чесала кота, да так усердно, что у того подрагивали лапы каждый раз, когда ненавистная расческа вгрызалась в его наэлектризованную шерстку.

«Неспроста...», - думаю я, брезгливо отползая поглубже в тень, а сама вспоминаю черный пакет на дне вековой антресоли, в который, своей беззаботности на погибель, мне угораздило заглянуть.

Озадаченное лицо свернулось в непроизвольную гармошку. Первые несколько секунд после непродолжительной паники я усердно пыталась понять, кто запихнул Марусю (так звали нашу кошку) в полиэтиленовый пакет под двумя узлами, да еще зверски затолкал в сырые недра антресоли, густо пахнущие не то кислыми пряниками, не то чьей-то испорченной молодостью. Однако, выкорчевав пакет из кроваво-красного пятна от лопнувшей банки вишневого варения, а затем, внимательно приглядевшись, мне стало ясно – в пакете кошки нет. В нем, склубившиеся и тусклые лежали, гвоздями вбитые в мою память, комки ее несчастной шерсти.

Сердце мое уже неслось по направлению к пяткам, когда за спиной я услышала скрип мятежной паркетины, а за ним, медленное, но последовательное пошаркивание в мою уже мокрую сторону.

«Ну и чего ты лезешь, куда не просят?!» - бронзовым колоколом раздался в сужающемся коридоре бабушкин сердитый вопрос.

Ну не сказать же ей, что я играла в водолазов-подводников (что, к слову чистейшая правда), исследующих потонувший несколько сот лет назад, фрегат с романтичным морским названием «Антресоль». Вот я и выкашляла то, на что, как мне тогда казалось, она отреагирует с чуть большим пониманием и сочувствием:

«Баб, я, кажется, нашла чучело нашей Маруси…».

Как выяснилось позже, это действительно был пакет с Марусей, разве только не с ней самой, а с ее вычесанной шерстью. Из нее бабушка планировала связать большой и теплый платок на больную поясницу деда. Да вот только мне радостней не стало,  перед глазами хвостатый меховой платок, грызущий на кухне куриную лапку, после чего, с аморфной мурлыкающей физиономией взбирающийся на хозяйскую поясницу.

И все же страшные тайны хранит морское дно. Стоит тщательней готовиться, прежде чем погружаться на такую глубину.
 
А пока моя голова со смирением пережевывала Марусины муки, голодные чайки, по ту сторону оконных рам, штурмом бились в очумевшие стекла.  Разочаровавшись в рыбе, их человеческие крики клянчили хлеба. На этот случай у деда был припрятан другой пакет, вызывающий у меня несколько другие чувства, теплые и трепетные. В пакете хранился старый, черствый и местами уже покрывшийся разноцветной плесенью, хлеб. Моей любимой была синяя. Набрав в левую ладошку несколько таких сухих ломтиков, смочив водой, правой я подбрасывала их с балкона над головой. Завидев аппетитный мякиш,  пикирующие чайки своими бакланоподобными ртами заглатывали угощение. Только и мелькали их гагатовые глазки, а балкон покрывался тонким слоем жемчужных перьев и белых пятнышек птичьего помета.

А печка трещала и деловито пыхтела, понимала, что выполняет самую важную и ответственную работу.