28. Беспокойство Рэя и тревоги Хранящей Покой

Жизнь Светлой Опушки входила в спокойное русло. Все шуа с удивительной быстротой и лёгкостью привыкли к присутствию человека. Он продолжал интересовать Народ, но их добродушное любопытство почему-то совсем его не тяготило. Было приятно чувствовать себя частью их жизни, включиться в её спокойное, светлое течение.

Прошло всего несколько дней, но иногда Рэю казалось, что он всегда жил здесь. Ходил собирать тумисовые ягоды и поливать апуту; купался в реке; таскал контейнеры в посёлок; прикреплял их ремнями из плотной ткани к рыжим бархатным спинам добродушных тилапов, косящих на него умными лиловыми глазами; вместе с Ришем купал их в реке; смотрел на игры и возню малышей; ловил на себе внимательно-тревожные взгляды Тиши (у него такой сухой нос! должно быть, он простудился!!!); припасал угощение для тилапов; слушал по вечерам сказки, которые рассказывал старый Шиф, и сам рассказывал истории о других мирах, которые ему самому начинали казаться сказками.

Теперь, когда они больше не боялись нарушить утренний сон человека, он получил представление о том, что такое утро в Светлой Опушке. Конечно, это не та тишина, которая встретила его первое пробуждение на Шуали.
Сонные, иногда ворчливые голоса взрослых шуа, звонкие — детей и подростков; кто-то перекликается с одного конца посёлка на другой, пытаясь выяснить, что же они там, в конце концов, хотят получить на завтрак; на дальней стороне никак не могут определиться спросонок, а когда это, наконец, происходит, то с этой стороны им не без злорадства отвечают, что уже достали из кладовки что-то другое и, сопровождая свои действия непрерывным ворчанием, снова лезут в кладовку — менять на то, что попросили. Когда кладовка закрыта, с той стороны сообщают, что это даже лучше, что они достали то — другое, и менять его не надо...
А в это время на ручье малыши, хоть их и немного, поднимают такой визг, писк и плеск, что кажется — они разносятся по всему лесу.

Оказывается, утро — самое шумное время в жизни шуа. И Рэй встречал его улыбкой, какое-то время слушал многоголосую перекличку и возню просыпающегося посёлка, от которой улыбка нередко переходила в смех, потом выходил из зеленоватого сумрака домика под утренние лучи или мягкий обволакивающий свет пасмурного дня, и шуа, с ворчанием закрывавший соседнюю кладовку, улыбался (или улыбалась) ему.

Кажется, они не умели ни злиться, ни раздражаться всерьёз. По крайней мере, Рэй не мог себе этого представить. А вот представить себе грустного шуа, погружённого в какие-то безрадостные или тревожные мысли, к сожалению, было нетрудно.

Риш находился рядом с ним почти постоянно и, спустя несколько дней после первого знакомства, Рэй заметил, что его юный друг застыл неожиданно в печальном оцепенении. Ему казалось, что человек, занятый своим делом, не обратит на это внимания. Через несколько минут Риш тряхнул головой и стал прежним — деятельным, весёлым, словно и не было ничего. "Хорошо, если мне это только показалось", — подумал Рэй.

Но нет — не показалось, и не было случайностью. Такие минуты — тревоги, пугающей и непонятно чем вызванной, — повторялись и даже, кажется, случались всё чаще. Теперь Рэй замечал, что иной раз в разгар общего веселья вдруг промелькнёт между счастливыми и беззаботными шуа что-то неуловимое, словно тень, скользнувшая по улыбающимся лицам и каждому заглянувшая в глаза, оставляя в них крохотную, но ощутимую частицу печали и страха.

Впрочем, это последнее наблюдение относилось только к взрослым, во взглядах которых Рэй теперь отчётливо видел оттенок грусти и тревоги, слабый, едва различимый за бесконечным жизнелюбием, но всё же заметный, когда узнаешь их поближе.

Но куда больше его беспокоили напряжённо-тревожные взгляды Тиши, которые бросала она на сына, когда он отворачивался и не мог этого видеть. В такие моменты Рэю всегда вспоминалось, как смотрели на его товарищей-наёмников матери, жёны и подруги, провожая их на очередное задание.
Они улыбались, старались выглядеть уверенно и спокойно, но стоило близкому человеку отвернуться, и глаза становились тревожно-больными от невысказанного страшного вопроса и напряжёнными от желания вобрать, впитать и удержать дорогой образ.

Хоть и в меньшей степени, но именно такое или подобное выражение мерещилось Рэю в чёрных глазах Хранящей. А это уже настораживало. Незаметно для себя Рэй привязался к Ришу, чего, впрочем, и следовало ожидать, и теперь не мог не беспокоиться за него, хотя толку в этом не было никакого.

Как бы к нему ни относились, всё равно он остаётся чужеземцем, который ничего не может изменить в их жизни и обычаях. Даже спросить о том, что его волнует, он пока не решался, предполагая, что его расспросы могут лишь заставить их замкнуться и стать осторожнее в его присутствии. Пока, судя по всему, шуа несколько недооценивали наблюдательность человека, и он предпочитал, чтобы так было и впредь.

В целом же жизнь в Светлой Опушке, вполне соответствуя названию посёлка, была светлой и радостной. Моменты грусти и тревоги, заметные на этом фоне, в обществе людей, например, не привлекли бы внимания самого дотошного наблюдателя. Вполне понимая это, Рэй решил не придавать большого значения непонятным ему перепадам настроения. Скорее всего, ничего особенно страшного за этим не стоит.

Прошёл примерно месяц. Из одного из соседних поселений, жители которого большей частью занимались заготовкой древесины, прибежал подросток и передал просьбу: так как сразу несколько гиртовых деревьев достигли изменения, они не успевали справиться с ними и просили, чтобы Светлая Опушка взяла на себя одно дерево. Если это возможно, конечно.

Последнее дополнение не было просто формой вежливости. Шуа трудились много и без выходных (все их выходные и отпуска приходились преимущественно на зиму). Хотя иногда отдыхали, конечно. В иные дни по нескольку часов могли предаваться отдыху и развлечениям, но случалось — весь посёлок напряжённо работал от зари до зари, потому что именно в это время — ни раньше, ни позже — надо было что-то собрать, посадить, обработать или заготовить. На этот раз Тиша решила, что они в состоянии оказать помощь, и посыльный радостно умчался домой.

Тиша уверенно сколотила "бригаду", состоявшую из молодых мужчин, двух почти не уступавших им в силе женщин и подростков, назначила ответственного, "консультантом" стал Шиф, и хотела было заняться другими делами. Тут взгляд её упал на человека, озаботился, и Хранящая попыталась при помощи простодушной хитрости избежать возможных осложнений.

— Тебе, наверное, это не будет интересно. Вы с Ришем собирались пойти посмотреть на маленьких тилапов. Так почему бы не сделать это сейчас?

Риш вздрогнул, но ничего не сказал. Вообще-то он собирался (это даже было его обязанностью), как и остальная молодёжь, смотреть на работу дровосеков, учиться и помогать. А посмотреть на маленьких тилапчиков (если удастся) можно и в другой день.

Рэй был того же мнения. Он ни секунды не сомневался, что тилапята — это что-то необыкновенное, но его заинтересовало, что это за "изменение", и почему "достигшие" его деревья нужно срубить немедленно, а также — зачем нужна толпа народу, чтобы управиться с одним деревом, пусть и очень большим.

— Если можно, я хотел бы посмотреть на их работу, — ответил Рэй, указывая на шуа, увлечённо проверявших полученный на складе инвентарь.

Тиша вздохнула. Смотреть-то — пусть бы смотрел, а вдруг полезет куда не надо? Рэй брался за любую работу, учился он очень быстро и делал вместе с шуа практически всё, что делали они. Тиша пыталась бороться поначалу. Она несколько иначе представляла себе положение и жизнь инопланетного гостя. Но он говорил, что ему это интересно, нравится и всё в том же роде, категорически отказываясь бездельничать не только один, но и в компании Риша.

Хранящая готова была пожертвовать для гостя хорошим работником (Ришем), но к тому, что этот гость сам будет трудиться наравне с ними, она совершенно не была готова. В конце концов она махнула на человека лапой — пусть делает, что хочет. Хотя это её по-прежнему смущало.

Вот из-за этой активности Тиша и боялась отпускать его в гиртовый лес. Рэй не уступал в ловкости шуа, а, возможно, и превосходил, и вполне мог, например, полезть на дерево. Но как бы ловок он ни был, Тиша твёрдо решила ни за что не допустить участия человека в этом небезопасном деле. Можно, конечно, пойти туда самой и проследить за ним лично, но посёлок и так лишался многих рабочих рук, а дел было немало.

Хранящая высоко подняла голову. Её поза и выражение глаз приобрели внушительность, твёрдость, почти властность. Переговаривавшиеся поблизости шуа затихли: не только Рэй, но и они не видели её такой.

— Ты знаешь, Рэй, что я храню, в меру своих сил, покой этого посёлка, — сказала она со спокойным достоинством. — Ты — наш гость. Предусмотреть всё невозможно. Это не в наших силах. Но если ты пострадаешь из-за того, что здесь тебя не оградили от опасности, о которой знали... Жители Светлой Опушки надолго потеряют покой, а я — навсегда... Поэтому, не желая ограничивать тебя ни в чём, я прошу, очень прошу, чтобы ты дал мне обещание: не отходить от Шифа и никуда не лезть.

Тиша немного опустила голову и добавила почти виновато:
— Не думай, что я волнуюсь только из-за этого. Ты стал для нас кем-то большим, чем гость. Ты... Рэй, — она сделала особое ударение на его имени, подчёркивая, что её отношение к нему носит личный характер. — И мы все... очень привязались к тебе... Я бы назвала тебя другом, если только ты позволишь...

— Конечно. Это... мне... очень приятно, то есть... — Рэй был тронут, смущён, но, кажется, Тиша поняла всё правильно и, потерев лоб, он перешёл к более лёгкому вопросу:
— Ты совершенно напрасно беспокоишься за меня, но чтобы ты не волновалась — хорошо, я обещаю.

Добившись искренностью того, чего не удалось достичь хитростью, Тиша облегчённо вздохнула, заулыбалась, но не забыла, прежде чем заняться делами, едва заметно прикоснуться к плечу Туна, который тоже собирался идти в лес. Мол, ты там всё же присмотри за ним.

Тун успокаивающе махнул лапой. Он понимал её беспокойство и знал, что вызвано оно не только её особой ответственностью как Хранящей. Тиша действительно привязалась к человеку, испытывая к нему почти материнские чувства, и Тун уже сейчас думал о том, как тяжело ей будет с ним расстаться. Пожалуй, им всем будет его не хватать, но преданный Тун, как всегда, в первую очередь думал о жене, когда не думал о сыне, конечно.

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/08/1967