Прокрустово ложе

  Когда она появилась в городке, о ней ещё никто ничего не знал. Это было летом. На каникулах, когда начал работать пионерский лагерь, эта не знакомая женщина оказалась там, на должности старшей пионервожатой. Она была высокой, стройной, узкобёдрой с высокой и красивой грудью. Она не была полной, но в то же время выглядела  монументально. Её голова была посаженная на стройной шее. Лицо этой женщины было интересным, но красивым его было бы назвать нельзя. Оно было узким, лоб высоким, открытым. Глаза её смотрели на собеседника откуда – то из глубины и были серыми. Нос  был изящный, прямой с горбинкой на переносице. Губы были средней толщины, резко очерчены,  и с видимой тонкой выпуклой белой каёмочкой по контуру. Подбородок был несколько тяжеловат, что сразу давало понять собеседнику - он имеет дело с человеком  с сильным характером. Её лицо очень гармонично дополняло стройную фигуру и тоже смотрелось скульптурно. Осанка была её царственной с прямой спиной. Такая осанка редко встречалась у людей того времени. Она почти постоянно носила большой серый кашемировый платок, который днём покрывал плечи и большую часть её фигуры, а вечерами и её голову с ровными волосами. Она неизменно ходила в длинной слегка расклёшенной юбке и, облегающей её стройную фигуру с выразительным бюстом, трикотажной блузке, что делало её зрительно ещё стройней и выше. Она была шатенкой, и поскольку лицо её было довольно смуглым, то брови почти не были заметны на нём. И всем своим обликом она напоминала большую гордую птицу со сложенными крыльями.

 Она держалась в стороне от большинства работников лагеря, выполняя строго только свои служебные обязанности. Другие вожатые и педагоги были молодыми людьми – студентами педагогического института, которые проходили здесь в лагере практику.  Она же была по – видимому, их старше, но определить насколько, по её внешнему виду, было трудно. Никто тогда в лагере не видел, как она улыбается. Она представлялась всем загадочной фигурой, и тем самым вызывала к себе повышенный интерес окружающих.

 Лето, как  всегда, промелькнуло быстро. Лагерь закончил свою работу. Студенты уехали продолжать учёбу в институте. Начался учебный год и в школе. И вот тут – то, несколько учеников шестого класса, из тех, что были прошедшим летом в местном пионерском лагере, обнаружили, что историю будет преподавать у них та самая загадочная женщина  - бывшая старшая пионервожатая из лагеря Евдокия Антоновна. Урок истории был вторым первого сентября, то есть, в первый день учебного года.  Как всегда, в этот день в классах было шумно. Ребята обменивались впечатлениями лета, обнаруживали, что кто-то кого-то перерос, и многое из рассказов соучеников вызывало у них восторги и  удивление. Поэтому почти постоянно уже после звонка на урок в классе стоял несмолкающий гул. И вот в один из таких моментов в класс вошла она. Класс поднялся для приветствия вошедшего преподавателя,  на мгновение затих, и после разрешения сесть, возобновил, но уже приглушенное общение, обмен впечатлениями. Учительница уже стояла молча у своего стола с указкой в руке, но гул в классе не прекращался. И тут вдруг раздался страшный грохот. Новая учительница ударила по столу указкой так, что та разлетелась вдребезги. Все затихли.  Она не произнесла ни единого слова упрёка. Она просто начала урок в наступившей тишине. После этого случая ей больше никогда не проходилось стучать по столу или доске, чтобы привлечь к себе внимание своих учеников.

 Вскоре стало ясно, что свой предмет она знает блестяще, и её появление в школе для её новых учеников большая удача. Но эта удача свалилась на школу благодаря одной истории, которая произошла с Евдокией в другой школе в соседнем городке.   Со временем эта история стала достоянием жителей и их городка тоже.  И она была так же необычна, как и сама Евдокия.

2

Юность Евдокии пришлась на годы войны. Она рано осталась без родителей, стала взрослым и самостоятельным человеком. Среднюю школу ей пришлось оканчивать уже после войны и совмещать учёбу в вечерней школе с работой. У неё была цель, она хотела быть историком. И она им стала. Педагогический институт ей тоже пришлось оканчивать вечерне. Но она упорно занималась и уже в двадцать шесть лет приступила к работе преподавателя истории в одной из школ Подмосковья. Так случилось, что большинство её ровесников мужчин погибло во время войны. Годы упорного труда и учёбы совсем не оставляли ей времени для личной жизни. И в свои двадцать шесть лет она была одинока. Но теперь у неё появилось время осмотреться, порой взгрустнуть, потосковать. Но, немного поразмыслив над своей проблемой, она пришла к выводу, что время её уже ушло, она превратилась в «закоренелую старую деву», и ей теперь уже нечего думать о замужестве и собственных детях. Подросло новое поколение молодых и красивых невест.
 
  Так она проработала два года в маленьком подмосковном городке, продолжая углублять свои знания истории и уже начала подумывать о поступлении в аспирантуру. Но вот тут – то и произошло то, что перевернуло все её планы с ног на голову и совершенно изменило её спокойно текущую в определенном русле жизнь. В тот год она вела преподавание истории в десятом классе, последнем выпускном. Он должен был стать её первым выпуском в жизни.

  В её классе было несколько способных учеников. Но одного из них можно было без натяжки назвать блестящим. Это был высокий юноша, очень серьёзный и всегда внимательный на уроках. Иногда он подходил к ней с просьбой подсказать ему дополнительную литературу по той или другой теме. Она с удовольствием подсказывала ему её, и потом они могли какое – то время уже вдвоём обсудить тему и её углублённый материал. Юноша был успешен по всем предметам школьной программы без исключения. Чувствовалось, что к тому же он упорно и плодотворно трудится, что далеко не всегда сочетается с блестящими способностями. Ей нравилось с ним беседовать. Это был умный и развитый собеседник. И порой она не чувствовала разницы в их возрасте. Ей никогда прежде не приходилось получать такого удовольствия от общения со взрослыми людьми. И порой ей даже становилось грустно, что это уже у него десятый класс, и он скоро уйдёт из школы, и она лишиться возможности общения с ним.
 
  Кирилл тоже грустил по поводу того, что ему придётся скоро покинуть школу и городок. Ему всегда казалось, что он значительно взрослей своих соучеников. Его порой удивляло, что их могут волновать какие – то мелочи, которым он никогда не придавал большого значения. Он не принимал глупых заигрываний девочек, и, замечая их, никак на них не реагировал. Все мелкие интрижки и взаимные претензии его соучеников друг к другу казались ему мышиной вознёй недостойной внимания взрослого человека. А он уже чувствовал себя таковым в свои семнадцать лет. 

  Он вырос в благополучной семье. Оба родителя его были живы. Но, вероятно, годы войны, эвакуации и первые тяжёлые послевоенные годы наложили сильный отпечаток на его сознание и взросление. Он был в семье старшим  из детей. Младше его были ещё две сестрёнки. И в отсутствие отца дома он привык быть опорой матери. Оба его родителя были инженерами и работали на местном военном заводе.  Они возлагали очень большие надежды на будущее своего талантливого сына и верили в то, что он пойдёт дальше своих родителей. Они представляли себе его в будущем  блестящим учёным.
 
  Когда Евдокия появилась у них в школе, он сразу обратил на неё внимание. Она даже внешне очень отличалась от других учительниц школы. Её манера держаться вызывала у всех уважение, у кого – то почтение, но кое-кого и раздражала. А Кирилл со временем стал её боготворить. Чем дольше она преподавала у них, чем больше он общался с ней, тем больше он восхищался ею. Он чувствовал, что ему в жизни встретилась редкостная женщина. Но в то же время он понимал, что между ними лежит пропасть лет, целых двенадцать. И их пути скоро должны разойтись и каждый дальше по жизни пойдёт своим, так же, как они не совпали в жизни по времени. Но почему жизнь так не справедлива к нему? Ему не нужен никто другой, и ему вряд ли ещё в жизни может встретиться подобная женщина. Кирилл молча думал над своей проблемой. Он не видел никакой возможности ею с кем – то поделиться. Стараясь отвлечься от этих мыслей, он всё глубже погружался в занятия. Но он видел Евдокию почти каждый день, и в такие дни сердце его наполнялось ликованием. И каждый день без встречи с ней был для него потерянным, пустым. Это глубокое чувство к Евдокии было для Кирилла первым любовным увлечением. Ему было хорошо, оттого, что оно его посетило, оно грело его, в общем-то, одинокую,  душу. Но в то же время он чувствовал себя и глубоко несчастным, так  как не видел никакой возможности в будущем быть с ней вместе. Так что, к этому состоянию восторга и счастья примешивалась горечь предстоящего расставания, которое ему казалось неотвратимым.

  Уже в начале десятого класса Евдокия стала догадываться, что она для Кирилла не просто учительница и не просто любимая учительница. Она видела его сияющий радостью взгляд, когда входила в их класс на урок, она чувствовала идущую от него тёплую волну, когда они оставались наедине. Она стала замечать, что ему хочется к ней прикоснуться, что он ищет повод для того, чтобы побыть с ней рядом. Этот юноша очень нравился ей. Всё в нём соответствовало её идеалу мужчины. Вот только возрастом он был совсем  юн. Её тоже тянуло к нему с невероятной силой. Но она говорила себе, что она не имеет права ответить на его чувства. Этого не примут ни общество, ни его родители, да  она и сама не сможет себе простить, если она поломает его судьбу, отнимет у него его блестящее будущее. Нет, нет, её поезд уже ушёл. Ответом на его чувство она разрушит и свою будущую жизнь тоже.
 
  То, что в её жизни появился такой человек, который был способен оценить её достоинства, которому она была интересна, как женщина, как человек, как интересный собеседник, очень согревало её. Она уже не так остро ощущала своё одиночество. Он был человеком, рядом с которым она могла быть самой собой, не играть ничьей роли, как это бывало в отношениях с другими. Такое родство душ и такое полное понимание и приятие  её другим человеком она ощутила впервые в жизни. И если Кирилл в силу своей молодости мог ещё надеяться на подобную встречу в жизни, то она знала уже точно, что для неё она второй раз в жизни невозможна. Но она должна была всеми силами держать себя в руках, строго контролировать свои слова и поступки, дабы возникшая ситуация не стала достоянием общественности.
 
 Она теперь часто находилась, будучи в одиночестве, в задумчивости, погружаясь в свои мысли и переживания, не замечая ничего происходящего вокруг. Однажды в свободный от уроков день она поехала в Москву. Это был будний день, и середина рабочего времени. Электричка, в которую она села на станции, была полупустой. Она нашла себе место около окна и села лицом в сторону движения поезда. В этот момент рядом с ней не было других пассажиров. Она  сидела, всё время глядя в окно вагона, и была погружена в свои невесёлые мысли.

  Евдокия не заметила, как напротив неё на одной из остановок села пожилая просто одетая женщина. Женщина в отличие от Евдокии смотрела на неё, а не в окно. Евдокия в какое – то мгновение почувствовала на себе чей – то взгляд и перевела свой с пейзажа за окном на свою попутчицу. Их глаза встретились. Лицо женщины было таким добрым, что Евдокия невольно поздоровалась с незнакомкой. Та ответила ей с улыбкой. Они обменялись впечатлениями от погоды и ещё несколькими привычными в такой ситуации фразами. И вдруг попутчица сказала: «Вы меня простите, но мне показалось, что у Вас на душе лежит какая – то печаль. Уж очень грустные у Вас глаза. Мы с Вами не знакомы, и, возможно, никогда больше не встретимся. Я человек уже немолодой, многое довелось в жизни пережить и прочувствовать. Вы можете поделиться со мной своей печалью. Бог даст, может, я могу Вам дать добрый совет, чем – то помочь в вашем горе». Женщина сказала это так тепло, что сразу расположила Евдокию к себе. Вообще она не была  склонна перед кем – то бы ни было раскрывать свою душу, но сейчас она заговорила. Да, действительно, может, это судьба послала ей эту женщину, перед которой она может раскрыться и выложить то, что так тревожит её. Евдокия давно чувствовала потребность с кем – то поделиться, посоветоваться. Но с кем? Она не видела никого рядом, кому бы она могла довериться.
 
  Евдокия рассказала попутчице о том, что происходит в этот момент в её смятенной душе. Та в свою очередь поинтересовалась семьёй собеседницы. И Евдокия рассказала ей историю своей семьи. Женщина внимательно и с сочувствием выслушала её и заговорила. «Девочка, ты должна сама решить свою судьбу. Я всегда, решая трудные проблемы, спрашиваю себя: кому я принесу вред, если поступлю так, а не иначе? Вот и ты спроси себя. Вы оба любите друг друга. Ты не виновата, что была война, и твои потенциальные женихи с неё не вернулись. И не бойся испортить ему жизнь, я вижу, ты сильная и сможешь стать ему опорой, а не обузой. А люди? Что ж, они поговорят и успокоятся. Будет трудно. Я прекрасно это понимаю. Но ваша любовь необыкновенна. Она преодолеет всё. Ты в своей жизни уже столько одолела, одолеешь и это. Я верю, что вы будете счастливы. Не отталкивай его от себя. Вы нужны друг другу». Электричка приближалась к очередной остановке. Попутчица поднялась, «Ну, дорогая моя, до свидания. Я желаю тебе быть счастливой. И это в твоих руках» - сказала она на прощание и направилась к выходу. Дойдя до двери тамбура, она обернулась, посмотрела на Евдокию и помахала ей рукой. Поезд остановился, и попутчица сошла, а Евдокия поехала дальше. Через несколько минут после остановки она уже думала: «А было ли всё это сейчас? Может, я задремала, и мне приснилась эта добрая женщина». Но как бы то ни было,  ход мыслей Евдокии теперь, после беседы с попутчицей, поменял направление: «Да, я должна для начала признаться себе, что я люблю его и люблю не для себя, а для него. Я, действительно смогу стать ему опорой, и я помогу стать ему тем, кем он должен стать. Мы заткнём все чёрные рты, и они будут нам завидовать».

3

  К концу рабочей недели в горле у Евдокии неприятно запершило. Она начала кашлять, ей стало трудно говорить, а потом и глотать. К вечеру её начало лихорадить. Домой она пришла уже с высокой температурой. Живя одна, она привыкла держать дома на пожарный случай кое–какие лекарства. Есть вечером ей совсем не хотелось. Преодолевая боль при глотании, она напилась горячего чая с малиной, проглотила аспирин и легла в постель с надеждой, завтра быть уже совсем здоровой. Но, на следующий день в воскресение, ей лучше не стало. Одна из соседок по квартире обратила внимание, что Евдокия слишком долго не выходит в общую  кухню их коммуналки.  Как правило, она поднималась одной из первых в квартире и в выходные дни тоже. Сначала соседка подумала, что, вероятно, Евдокия сегодня уехала в Москву. Но обычно, она на всякий случай накануне всегда предупреждает о таком намерении кого-нибудь из жителей квартиры. Когда все соседки были уже на ногах, оказалось, что никто из них не был предупреждён о подобном намерении. Тогда соседка тихо постучала в дверь комнаты Евдокии, откуда она услышала хриплый едва слышимый голос хозяйки комнаты: «Да, войдите». Соседка сразу поняла, что Евдокия заболела и ей требуется помощь.

  К понедельнику Евдокия ещё была больна, и не в силах идти на работу. Температура уже упала, но боль в горле оставалась, была страшная слабость. О том, чтобы идти на работу  в таком состоянии, не могло быть и речи. Одна из соседок вызвала ей на дом врача и забежала в школу сообщить и болезни Евдокии. Телефонов в их городке тогда  в частных квартирах не было.
 
 Урок истории в десятом классе должен был быть третьим, но вместо Евдокии на этот урок пришла математичка, и тогда ребятам стало известно, что Евдокия заболела.  В этот день Кирилл принёс в школу очередную книгу, из тех, что она ему давала для углублённой проработки изучаемой темы.  Отсутствие любимой учительницы сильно огорчило Кирилла. Остаток дня он много думал о сложившейся ситуации, и пришёл к выводу, что он должен пойти к ней. Во-первых, он обещал сегодня вернуть книгу, во-вторых, может быть ей нужна срочно помощь, и, в-третьих (а это, пожалуй, было - во-первых), он просто хотел её видеть.  Он никогда ещё не переступал порога её квартиры. Для него это было, как прикосновение к великой тайне, как посещение святого места, священного храма. Он очень волновался и даже порой на уроках был не очень внимателен. Такого с ним не было ещё ни разу. Он опасался, что она может быть не довольна его визитом. Но ведь это нормально, когда  ученик навещает больную учительницу. Ну что в этом криминального?
 
  Он давно знал дом и номер квартиры, где жила Евдокия. Он даже знал где, расположено на фасаде дома окно её комнаты. Поэтому найти Евдокию после уроков не представляло для Кирилла труда.  Преодолевая сильное волнение, он вошёл в парадное трехэтажного кирпичного дома и поднялся на последний этаж. Войдя в подъезд дома, он почувствовал мелкую дрожь во всем теле. Она была ему неприятна, но он никак не мог с ней справиться. Он позвонил в звонок один раз, хотя под звонком висела табличка с четырьмя фамилиями. Фамилия Евдокии была в ней последней, и к ней надо было звонить четыре раза. Спустя короткое время он услышал по ту сторону двери детский голос: «Кто там?»  «Здравствуй. Здесь живёт Евдокия Антоновна?» - решил на всякий случай уточнить Кирилл. – «Я её ученик из десятого, пришёл навестить больную» - ответил Кирилл,  уже почти успокоившись.  То, что ему откроет дверь ребёнок, придало ему смелости. Мальчик лет десяти открыл дверь Кириллу и указал ему на дверь рядом с кухней. Дверь в кухню была открыта, все остальные были закрытыми. Кирилл подошёл к заветной двери, немного потоптался и тихо постучал. «А вдруг она спит?» - подумал Кирилл. Он не хотел будить больную своим стуком. Из комнаты послышался слабый и хриплый голос, в котором трудно было узнать голос Евдокии: «Войдите».

  Кирилл открыл дверь и переступил порог крошечной комнатки. Она была не более трёх метров в длину и  около двух в ширину. Её кровать стояла вдоль длинной стороны комнатки у окна, в метре от входа.  Кирилл остановился на пороге этой «кельи». Дверь была расположена на короткой стороне комнаты почти в углу. Всю комнату можно было окинуть одним взглядом. Это была точно такая же комната, в какой спал у себя дома Кирилл. Евдокия и семья Кирилла жили в типовых домах. Эти дома были построены ещё до революции бывшим хозяином завода для инженерного персонала предприятия. Все квартиры в них были одинаковыми и  изначально предназначались для проживания одной семьи. Маленькая комната в квартире при кухне была предусмотрена для прислуги. Поскольку семья Кирилла имела троих детей, она занимала в их квартире две комнаты, одна из которых и была такой.  И спал и занимался в ней старший из детей, то есть Кирилл.
 
  Евдокия лежала на узкой кровати лицом к двери и была накрыта одеялом до самого подбородка. Её волосы разметались по подушке. Смуглые щёки были бледны. Она выглядела сейчас очень слабой и беззащитной. Ему стало её бесконечно жалко и захотелось погладить по головке. Такой он видел её впервые. В комнате пахло каким–то лекарством. Она чуть приподняла голову, посмотрела на Кирилла и, лицо её расцвело в улыбке. На бледных щеках даже появился лёгкий румянец. «Кирюша, заходи, не стесняйся. Извини, что я  принимаю тебя в таком неприглядном виде» - проговорила она слабым и хриплым голосом. Она впервые назвала его не полным, ласковым именем, и от этого его сердце учащённо забилось. Он переступил порог комнаты и закрыл за собой дверь. « Проходи, садись. Как хорошо, что ты пришёл» - быстро проговорила она, и он почувствовал, что она искренне рада его визиту. У него как – будто огромный камень свалился с плеч. Вдоль второй длинной стороны комнаты стоял стол, заваленный книгами и тетрадями. На стене над ним висели строганные доски, которые служили полками и были заполнены книгами. В ряд со столом  в углу стояла этажерка, и она тоже была заставлена книгами. Единственный стул был задвинут сиденьем под стол.  Кирилл поставил свой портфель под стол, вытащил стул и повернул его так, чтобы сидеть лицом к Евдокии. «Здравствуйте, спасибо, я ведь обещал сегодня вернуть Вам книгу и захватил её с собой в школу. Поэтому я и решил занести её Вам, а заодно узнать, как Вы себя чувствуете. Может, Вам нужна помощь, может надо что-то купить в магазине или в аптеке? Вы не стесняйтесь, говорите. Я в момент сбегаю» - говорил Кирилл, пристраивая портфель и усаживаясь на стул. «Нет, нет, у меня всё есть. У меня хорошие соседи. Они дали мне всё необходимое. Сын соседки Серёжа уже мне и лекарство, прописанное врачом, купил в аптеке»    - поспешно ответила Евдокия. «Ну, тогда я буду поить Вас чаем. Вам надо много и часто пить. И от этого Вы не должны отказываться. Договорились?» -  сказал Кирилл твёрдо тоном, не допускающим возражения. Евдокия сдалась: «Ты, пожалуй, прав. Мне, правда, неудобно нагружать тебя своими заботами. Но я согласна. Моя тумбочка в кухне сразу направо от входа, в углу. На ней есть керогаз, спички и чайник. Чашка и сахар в тумбочке на верхней полке». «Я сделаю это для Вас с большим удовольствием -  сказал Кирилл и отправился в кухню.
 
  Он поил её чаем, потом он рассказывал, что было сегодня в школе. Она попыталась рассказать ему, что она собиралась дать классу на несостоявшемся уроке. Но он попросил её не говорить много, не напрягать больное горло. «Сначала, Вы, должны поправиться, об этом мы поговорим потом» -  в заключении сказал Кирилл. За окном уже погас короткий осенний день. Ему очень не хотелось уходить от неё, но он боялся её утомить, понимал, что мама скоро придёт с работы и может волноваться по поводу того, что его так поздно нет, да и уроков надо было на завтра много сделать. Он попрощался. Он слышал, как уже пару раз хлопнула входная дверь в квартире. Соседи возвращались с работы. Надо было уходить.

  Он ушел, а она  ещё долго чувствовала в душе тихую радость. Ей давно не было так хорошо. Она видела, что всё, что делал Кирилл, не было актом простого сострадания,  видела, что ему очень хотелось хоть что - то ещё сделать для неё, быть для неё нужным, полезным. Теперь она почувствовала себя значительно бодрее, и глотать было уже не так больно. Она поднялась, надела халат и вышла в кухню. Одна из соседок уже стояла у своего столика и чистила картошку. «Я вижу тебе уже лучше. Говорят, тебя навестили из школы. Я думала поставить варится картошку и зайти к тебе, узнать, может тебе что – то нужно» -  сказала соседка, не прекращая работы. «Спасибо, меня уже поили чаем, да и чувствую я себя значительно бодрее. Конечно, выходить в магазин мне ещё рано, а дома я уже могу сама себя обслужить» - ответила Евдокия и зажгла свой керогаз, чтобы в очередной раз попить чая и потом прополоскать горло.

  Она проболела целую неделю. Кирилл забегал к ней каждый день хотя бы ненадолго. Он брал у Евдокии новые книги и возвращал их назад, пару раз ходил в магазин за покупками для неё. В субботу Евдокия пошла в поликлинику на приём к врачу. Он посоветовал побыть ей дома ещё три дня, но она попросила закрыть её больничный лист. Она чувствовала себя ещё не совсем бодрой, но ежедневные визиты к ней Кирилла её тревожили. Она опасалась, что у него могут быть из-за этого неприятности дома. Её опасения были не напрасны. Городок, в котором они жили, был маленьким, и все здесь друг друга знали. Ежедневные посещения Кириллом Евдокии не остались незамеченными кумушками городка. В воскресение мама вдруг спросила у Кирилла, как себя чувствует Евдокия. Он сказал, что она, вероятно,  в понедельник будет уже в школе. «Кирюша, а тебе не кажется, что ты не правильно ведёшь себя в отношении Евдокии Антоновны? Ведь она ещё достаточно молодая женщина, а ты уже взрослый юноша. Ты дал повод для разговоров о вас местным сплетницам. Этим ты поставил её репутацию под удар» - спросила мама сына, стараясь не задеть его самолюбия. «Нет, мама, я не вижу ничего плохого в том, что я немного помог больному и одинокому человеку. Тем более, что она моя учительница, любимая учительница» - несколько раздражённо парировал Кирилл. «Я не сделал ничего плохого» - добавил он.

  После болезни Евдокии каждый шаг Кирилла в её сторону теперь фиксировался тайными «наблюдателями» и доносился  маме Кирилла. А он теперь стал бывать у неё дома. Иногда он шёл проводить её после уроков, если у неё в это время тоже заканчивался рабочий день. А в зимние каникулы он предложил ей вместе пойти на лыжах. Но у Евдокии не было лыж, и она отказалась. Когда же Кирилл пришёл к ней с лыжами, которые принадлежали его заболевшей сестре, она не нашла больше аргументов для отказа, и на следующий день их совместная прогулка состоялась.

  Это был день православного рождества. Сияло холодное зимнее солнце. Снег вкусно, как крепкий арбуз, хрустел под ногами и лыжами и искрился, слепя глаза. Да, это был чудесный день, такой, в которые кажется, что весна уже не за горами, что скоро потекут ручьи и запоют птицы. Он ждал её в девять часов утром возле дома. Она, спустившись и выйдя из парадного, увидела его, и они оба просияли лицами. Он помог ей прикрепить лыжи, и они прямо от дома на лыжах направились  в сторону леса, который обступал городок со всех сторон. Они бежали по накатанной кем – то лыжне. Было совсем тихо, безветренно. Ели стояли укутанные в пушистые платки. Они обои быстро разогрелись и раскраснелись. Евдокия оказалась хорошей лыжницей и уверенно бежала за Кириллом. Они добрались до того места, где можно было съехать вниз в небольшую лощину. Обычно, в выходные дни здесь всегда было много катающихся на лыжах и на санках. Но сейчас здесь никого не было, по-видимому, для массового гулянья было ещё рановато.  Они съехали вниз, он первым, она за ним, и пошли по лощине.

  Когда лощина сделала небольшой поворот, Кирилл остановился. Он достал носовой платок и протёр им лицо. Евдокия стояла от него на расстоянии полутора метров. Она сняла рукавицы, надела их на палки и поправляла волосы, которые выбились у неё из-под шапочки. Он посмотрел на неё сияющим взглядом, в котором Евдокия почувствовала, что – то необычное. «А, Вы, знаете? Я люблю Вас» - вдруг выпалил он. И в глазах его теперь стоял немой вопрос. «И я тебя тоже» - ответила она как – то совсем просто и обыденно. «Нет, нет, Вы не поняли меня. Я люблю Вас всем сердцем, всей душой, я хочу прожить с Вами всю свою жизнь и разделить с Вами радости и горе, которые выпадут на нашу общую долю» - заговорил Кирилл голосом, в котором слышалось отчаяние. «Милый мальчик, я тоже люблю тебя так. Но подумай, что предстоит пережить нам обоим, если мы решимся соединить свои судьбы. Ты молод и не знаешь ещё, как злы могут быть люди. Я уже многое пережила в своей, может, и не очень долгой жизни. В себе я не сомневаюсь. Но вынесешь ли ты осуждение родителей, товарищей общества? Хватит ли у тебя сил нести всю твою жизнь бремя изгоя? Подумай хорошо, у тебя есть ещё время. Я пойму тебя в любом случае» - проговорила Евдокия сейчас вслух, то, что она уже много раз говорила ему мысленно.  «Я уже всё продумал. В марте мне исполнится восемнадцать лет. Тогда мы сможем пожениться. Вы предлагаете мне подумать. Да я уже три года только об этом и думаю. Вы ведь единственная в своём роде женщина, и я не хочу Вас потерять. Я всё понимаю и ко всему готов. Я не мыслю себе другого спутника в жизни. Поверьте, это не юношеская блажь. Это вполне зрелое решение» -  всё так же горячо продолжал Кирилл. «Мне только надо было знать, любите ли Вы меня, как я Вас» - заключил он этот разговор. Потом он приблизился к ней, взял её руки в свои и бережно и нежно поцеловал их. Руки Евдокии были тёплыми, мягкими. Она охватила ими лицо Кирилла, провела ладонями по его щекам и поцеловала его горячие губы. Она почувствовала, что он дрожит всем телом. «Ты, наверно, замёрз. Побежали, надо разогреться. Не хватало ещё, чтобы ты простудился» - сказала она, чтобы погасить остроту момента. Хотя она прекрасно понимала, что он дрожит вовсе не от холода. Теперь они оба как – будто летели на крыльях. Он был счастлив. Она тоже была счастлива, но в то же время её продолжал точить червь сомнения. Хотя, что уж теперь сомневаться. Поздно. Рубеж, отделяющий их друг от друга, перейден. Она просто не имеет права возвратиться назад.

4 

  Слухи о «ненормальных отношениях» между Евдокией и Кириллом расползались по городку всё шире и шире. Поначалу мама Кирилла старалась не обращать внимания на эти разговоры. Порой ей приходилось отшучиваться, порой отмалчиваться. Но, в конце концов, эти разговоры заставили  её  серьёзно поговорить с сыном. «Кирюша, я знаю, что ты очень часто бываешь в обществе Евдокии Антоновны? Весь городок только и говорит, что у вас с ней роман. Мне постоянно приходится выслушивать сплетни, и даже то, что говорят за моей спиной, доносят мне мои «доброжелательницы» - начала мама этот непростой разговор с сыном. Кирилл дал договорить ей до конца и начал: «Мама, милая, мне решительно всё равно, что говорят о нас эти люди. Да, они правы. Наши отношения можно назвать романом. Это очень хорошо, что ты сама начала этот разговор. 
  "Пришло время нам об этом с тобой поговорить» - отвечал Кирилл. Говоря это, он увидел в глазах матери ужас. «Мама, мы любим друг друга. Мы хотим быть вместе. Мы поженимся, как только я буду иметь на это право. И не делай, пожалуйста, такое страдальческое лицо. Я понимаю, что наши отношения не укладываются в рамки прокрустова ложа нашей морали. Но уж так случилось. И изменить этого невозможно» - продолжил Кирилл оглушенной его известием маме. Она села на стул, положила обе руки на стол и стала их разглядывать, так, как – будто давно их не видела и что – то на них искала. Ей надо было прийти в себя после услышанной новости и найти нужные слова для продолжения разговора. «Боже мой, боже мой, как она может так поступать? Ты ведь совсем юный, неопытный. А она взрослая зрелая женщина, да как же ей не стыдно совращать мальчика? Ведь она же учительница. Ты же не глупый парень, подумай, что может получиться из этого брака хорошего? Кирюша, ведь это просто нелепо. Какой из тебя муж? Тебе же обязательно надо учиться дальше. Мы верим, что у тебя большое будущее. И ты хочешь сейчас вот так просто поставить на нём крест. Нет, мы с папой этого не допустим. Мы будем за тебя бороться» - заговорила мама. На щеках её выступил румянец, речь была сбивчивой и возбуждённой. Кирилл, стараясь не показывать своего волнения и не повышать голоса, заговорил тоже: «Мама, с кем и против кого ты собираешься бороться? В чём виновата Евдокия Антоновна? Пойми, мы полюбили друг друга, и это ни от кого не зависит, и никто этому не в силах помешать». «Ну ладно, я вижу, что сейчас наш разговор не приведёт ни к чему хорошему. Я настоятельно рекомендую тебе очень хорошо ещё ни один раз подумать. Может папе удастся тебя убедить в том, что ты можешь совершить непоправимую ошибку. Ты очень огорчил меня, полагаю, и папу тоже. Но я надеюсь, что ты одумаешься, ты же у нас большая умница. Но честно скажу, мы от тебя такого никак не ожидали» - закончила мама, поняв, что ей сейчас ни в чём не удастся его убедить.

  С этого разговора с мамой начались увещевания со всех сторон. Папа объяснял ему, что он просто созрел, как мужчина, что у него это чувство вовсе не любовь, а желание иметь женщину, что вполне нормально для здорового молодого парня. Он говорил сыну, что Евдокия скоро состарится. Пройдёт время, и он будет стыдиться появляться с ней на людях, говорил, что Кирилл испортит себе жизнь, не начав ещё по настоящему жить. Отец говорил, что понял бы сына, если бы она была неотразимо красива. Кирилл пытался ему объяснить, что ему не нужна красивая кукла, пустоголовая кокетка, или жена- наседка. Он говорил отцу, что видит в Евдокии всё то, о чём может мечтать мужчина с его интеллектом, что только с ней он чувствует себя свободно и может говорить на любую тему, что у неё прекрасная фигура и выразительные черты лица. Кирилл говорил, что она для него богиня и воплощение всех самых прекрасных черт, которыми может обладать человек.

  Потом были разговоры с директором школы, который не только увещевал, но и грозил. Он кричал, что Кирилл и Евдокия навлекут, да пожалуй, уже навлекли, на школу большой позор. Он говорил, что это неслыханный случай аморального поведения, который повлечёт для Кирилла лишение его золотой медали после окончания школы. Он призывал Кирилла, в конце концов, подумать о Евдокии, которую он будет вынужден уволить и при этом дать ей такую характеристику, с которой она вряд ли сможет продолжать работать в другой школе.
 
 Но все эти увещевания, угрозы и призывы не смогли сломить решимости Кирилла. А Евдокия, видя его преданность и упорство, не находила возможности пойти на попятную и предать их взаимное чувство. Она теперь была уверенна, что они выдержат все невзгоды, которые ещё встретятся на их тернистом пути. Они оба постоянно ловили на себе то насмешливые, то осуждающие взгляды земляков. Теперь Евдокия, входя в учительскую комнату, чувствовала себя так, как – будто ныряла в ледяную воду. Среди учительниц было много одиноких женщин с неустроенной жизнью, которые имели возможность воспитывать только чужих детей. Они особенно остро воспринимали ситуацию, возникшую из-за Евдокии в школе. Некоторые из них буквально исходили жёлчью и ядом в своих высказываниях, которые произносились, как в присутствии, так и в отсутствии Евдокии в учительской. Ей не оставалось ничего другого, как молчать. Она делала вид, что ничего не слышит и не видит. Но нервы её были напряжены до предела. Больше всего она боялась сорваться на уроках. Это бы восстановило против неё даже тех немногих, кто молчал или даже сочувствовал им обоим, ей и Кириллу.

  Директор вызывал Евдокию тоже и говорил с ней гораздо резче, чем с Кириллом. Он называл её падшей женщиной, высшей степени аморальной. Он говорил ей, что таких, как она, нужно гнать из школы поганой метлой и не подпускать к детям на пушечный выстрел. Потом её поносили на заседании партийного бюро школы, несмотря на то, что она не была членом партии. А когда она, возражая, пыталась объяснить им, что они не имеют никакого права вмешиваться в их с Кириллом личную жизнь, члены партийного бюро приняли решение освободить её от работы в школе по окончании учебного года. И уволить её с записью в трудовой книжке с указанием причины увольнения: за аморальное поведение не совместимое со званием советского учителя.

5

  В общем – то Евдокия ожидала приблизительно такого развития событий.  Проблемы нарастали, как снежный ком. Ей надо было уже сейчас в начале марта подумать о новой работе для себя и о другом жилье для них с Кириллом. Им, конечно, придётся перебираться на новое место подальше от этого городка. Но куда? И потом, кто же осмелится взять её к себе на работу с такой записью в трудовой книжке? Это должен быть очень смелый человек и хорошо её знающий. Дорога в аспирантуру теперь для неё тоже будет закрыта. Да она и сама не станет туда уже поступать. Ей надо будет ставить на ноги Кирилла. Потом могут появиться дети. Они не должны мешать Кириллу расти и достигнуть того, что он заслуживает. Дал бы только бог на всё это здоровья. Она готова ко всему.
 
  В районном отделе образования время от времени собирали учителей разных специальностей и проводили с ними семинары. В  задачу этих семинаров входило доводить до сведения рядовых учителей новые веяния в преподавании  тех или других школьных дисциплин. Заодно на них проводили интенсивную идеологическую накачку учителей в духе марксизма-ленинизма и в соответствии с очередным зигзагом линии партии. За прошедшие годы преподавательской работы Евдокии приходилось по поручению инструктора районного отдела народного образования делать доклады на подобных семинарах. Она стала заметной фигурой в районе среди учителей-коллег. После одного из таких докладов к ней подошла красивая крупная женщина в хорошо сшитом бостоновом костюме и представилась ей лично. Это была директор средней школы в соседнем городке. Она сделала ей предложение перейти на работу в её школу. Директриса собрала у себя в школе блестящий преподавательский коллектив. Но хорошего историка её школе пока не- доставало. К этому моменту Евдокия ещё не отработала в своей школе положенный для молодого специалиста срок. Она не отказалась на отрез от этого предложения. Но мысли о поступлении в аспирантуру отодвинули у Евдокии воспоминание об этом эпизоде  куда – то на задний план.

  Теперь, когда она оказалась, можно сказать, в огненном кольце, она вспомнила об этом предложении и решила попытаться им воспользоваться.В один из дней, когда у неё в школе были заняты только утренние часы, ещё в первой половине дня она приехала в соседний городок. Там она легко и быстро разыскала школу десятилетку, которая была единственной в нём. На счастье Евдокии, директриса была в это время на своём рабочем месте.  Евдокия без проволочек была принята. Директриса очень обрадовалась её визиту и встретила её словами: «Неужели это Вы пожаловали нашу школу своим посещением. Рада, очень рада». Такой приём подбодрил Евдокию. Она села на предложенное ей место. Она решила ничего не скрывать от директрисы. В этом не было никакого смысла. История  Евдокии с Кириллом всё равно скоро будет известна  здесь, если она уже не дошла до директора и преподавателей этой школы.

  Евдокия сказала, что обстоятельства её жизни повернулись так, что она решила воспользоваться прежним предложением директрисы, если оно осталось ещё в силе. «Я помню, в ваши планы входило поступление в аспирантуру» - заметила директор. «Да, были такие планы, но...» И Евдокия рассказала о событиях происшедших с ней за последнее время. «Я не хочу от Вас ничего скрывать. Вы всё равно об этом узнаете. И решать Вам, брать ли меня на работу в Вашу школу. Там на меня уже спустили всех собак и травят со всех сторон. Но это никак не повлияет на мои взаимоотношения с любимым человеком. В конце этого месяца мы распишемся. Я не вижу в этом ничего аморального. Просто два любящих человека хотят соединиться» -  объясняла Евдокия свою позицию. «Да, конечно, ситуация несколько необычна. Но Вы правы; и никакие записи в Вашей трудовой меня не испугают. Я знаю Вам цену, я хочу иметь такого историка в своей школе, и Вы будете работать у нас» - совершенно твёрдо закончила директриса этот тяжёлый для Евдокии разговор. Евдокия была на седьмом небе от счастья. От чувства благодарности и восхищения директрисой у Евдокии увлажнились глаза. Она попрощалась, не смея дальше отрывать директрису от дел. Та крепко, по – мужски пожала руку Евдокии, и они расстались.
 
  Теперь у Евдокии растаяли последние сомнения в том, что всё будет у них с Кириллом благополучно. Главное, будет работа, а значит и крыша над головой. С этим можно было начинать новую жизнь с любимым человеком. Ведь она чувствовала себя в высшей степени ответственной за будущее Кирилла. И теперь оно стало приобретать вполне конкретные очертания.

6

  Кирилл и Евдокия расписались в городском совете в конце марта. В качестве свидетелей их росписи были приглашены двое сотрудников городского совета, которые в это время находились в здании. Больше никто из коллег Евдокии или жителей городка не почтил своим присутствием этот момент «вопиющей безнравственности», не говоря уже о находящихся в состоянии полного отчаяния родителях Кирилла.

  Теперь они могли бывать вместе столько времени, сколько им позволяла работа Евдокии и учёба Кирилла. После росписи он часто оставался в школе  и занимался в каком – нибудь пустом классе, чтобы дождаться конца работы Евдокии и вместе с ней идти к ней домой. В родительский дом он старался прийти попозже. Ему тяжело было опять и опять  видеть страдальческое выражение глаз матери, слушать поношения отца. Он приходил, когда  сразу можно было лечь спать. Он очень страдал оттого, что ради любимой женщины ему пришлось пойти фактически на разрыв с родителями. Он был обязан им всем и не хотел быть не благодарным сыном. Он очень надеялся на то, что со временем они поймут его выбор, и их отношения восстановятся. А пока, он должен приложить все силы  к успешному окончанию школы и потом так же успешно сдать вступительные экзамены в институт. Ведь медаль, которую он заслужил всеми десятью годами учёбы в школе, он теперь не получит. Она даётся не только за отличные успехи в учёбе, но и за примерное поведение. А вот его поведение теперь может быть расценено только, как дурной пример уж никак не достойный подражания. Они оба мысленно торопили время, чтобы, наконец, покинуть этот городок, где им было неуютно, где к ним относились так враждебно, где не принимали их союза. Они спешили проститься и с городком и со школой, в которой особенно досаждали им.
 
  Евдокия всё время говорила: «Ведь мы ни у кого ничего не украли. Мы не нанесли своим браком никому оскорбления. Мы не разбили ни чьей жизни. Я могу понять твоих родителей и мечтаю о том, чтобы они тоже поняли нас. Ты не должен на них обижаться. Я приложу все силы для нашего сближения. Для этого нужно время». Она сама иногда гнала его к родителям: «Ты должен пойти и узнать, возможно, им нужна в чем – то твоя помощь. Ну, если не маме, то сестрёнкам. Я уверенна, они по–прежнему любят тебя и гордятся старшим братом, не смотря на то, что им, наверно, тоже достаётся от других за тебя». Днём он приходил в родительский дом, когда дома были только сестрёнки, и помогал им с уроками, выполнял за них кое – какие мамины поручения и уходил, когда родители должны были возвратиться после работы. Он не спрашивал потом у девочек, рассказывали ли они родителям о его визитах. Хотя знать об этом ему очень хотелось и об их реакции  на его визиты. Девочки рассказывали ему, что они видят часто у мамы заплаканные глаза. А папа стал на них покрикивать, чего прежде не бывало. Он иногда говорит: «Вот, растишь вас, растишь, вкладываешь в вас всю душу, стараешься воспитать достойными людьми. А потом получаешь такую оплеуху, какую получили от вашего брата. Людям стыдно смотреть в глаза. Интересно, что вы преподнесёте нам с мамой в ближайшем будущем? Послужит ли вам уроком то, что произошло с вашим братом?»

  В квартире с родителями Кирилла одну из комнат занимала пожилая женщина, одинокая, уже на пенсии. Однажды, заметив заплаканные глаза у матери Кирилла, она, продолжая возиться возле своей керосинки, заговорила: «Ну, и чтобы это я плакала? Парень жив, здоров, учёбу не оставил, женился на самостоятельной женщине, а не какой – то там финтифлюшке или, прости господи, гулящей. Ведь многие бабы осуждают их потому, что самим смелости на такой поступок не хватает. Вот и я в своё время людей побоялась, их пересудов. Ну и что хорошего у меня, кроме пенсии, есть? Кому я старая перечница нужна без мужа, без детей? Ведь и вспомнить то нечего. А она, Евдокия молодец. Вовремя поняла, что свою жизнь она должна строить, ни на кого не оглядываясь».  Мать Кирилла ничего не ответила соседке. Но она поняла, что есть люди, которые смотрят на историю сына и Евдокии иначе, чем те, что осуждают и травят молодых.

  Однажды, Кирилл, выходя из родительского дома, столкнулся с отцом в парадном. Отец ответил на приветствие Кирилла и бросил: « Мне с тобой поговорить надо». «Я спешу, но, если это не долгий разговор, я могу остаться» - ответил Кирилл. Он терялся в догадках, на какую тему отец хочет с ним поговорить, и ничего хорошего не ждал от этого разговора. Была уже середина апреля, и день был довольно тёплым. Ласковое солнце начинало пригревать. В некоторых местах земля уже совсем освободилась от снега. Отец предложил сесть на скамейке около детской площадки. Там не было снега, и земля, покрытая песком, даже сухой. «Я хочу знать о твоих дальнейших планах. Что ты собираешься делать после получения аттестата зрелости?» - спросил отец. «Я, как и думал прежде, подам документы в Бауманку. Мы с супругой переедем в соседний городок. Она договорилась с тамошним директором школы. Её берут туда на работу. На первых порах нам придётся снимать жильё в частном секторе. Со временем получим государственную  комнату. Там развернулось строительство жилых домов. Ну, мы не рассчитываем на новую квартиру, а отселенческую комнату можно будет получить. Так что, с моим уходом и вам будет просторнее» -  ответил Кирилл отцу, уже совсем успокоившись. Отец только и сказал после его сообщения: « Ну, ну, поживём, увидим». Но Кирилл видел, что он настроен миролюбиво и, кажется, даже доволен его ответом.  Они попрощались, и Кирилл ушёл к Евдокии.

7

Директор школы выполнил свою угрозу. Кирилл не получил своей заработанной медали после окончания школы. Чтобы этот демарш против него выглядел естественно, на экзаменах на аттестат зрелости по двум устным предметам ему поставили по четвёрке. Кирилл даже не стал требовать объяснений по этому поводу. И он, и Евдокия понимали, что это совершенно бесполезно. Правда, его одноклассники недоумевали и задавали учителям неудобные вопросы, на которые получили невразумительные ответы. Но это ничего не меняло.
 
В конце июня Евдокия получила в школе полный расчёт и трудовую книжку на руки. Можно было ехать в соседний городок оформляться на работу в тамошнюю школу. Ей, практически, не пришлось быть безработной ни единого дня. С первого июля она была принята на новую работу. Тогда же директриса предложила ей летом поработать старшей пионервожатой в местном лагере. В городке стоял большой гарнизон, который шефствовал над лагерем. Муж директрисы был военным в звании полковника и имел вес в гарнизоне. Поэтому кандидатура Евдокии была утверждена на эту должность без проблем.

  Городок был расположен по обе стороны железной дороги. С одной её стороны находились дома принадлежащие военному ведомству, с другой – располагался частный сектор, застроенный одноэтажными домиками со всеми удобствами во дворах. Там то и сняли для себя небольшую комнатку Евдокия и Кирилл. Часть денег на оплату жилья и покупку дров Евдокия получала от государства. Пока Евдокия работала в лагере, Кирилл готовился к вступительным экзаменам. Она рано уходила из дома, так как лагерь был от их дома километрах в пяти. Возвращалась она домой поздно, так как уходила из лагеря только после отбоя для детей на сон. Всё лето она проработала почти без выходных. Но она говорила Кириллу: «За то я не мешаю тебе готовиться к экзаменам». При такой нагрузке она умудрялась ещё когда – то делать покупки и готовить Кириллу еду.  Он сам стал просить её оставлять ему список покупок и дел, которые надо было сделать в её отсутствие. Но она старалась ограничить свои поручения для него минимумом.  Ведь для них обоих было так важно, чтобы он с первого раза именно в этом году поступил в институт. К началу учебного года было уже ясно, что Кирилл блестяще сдал экзамены и зачислен в институт. Евдокия приступила к работе в новой для неё школе. Начались трудовые и семейные будни.

  С первых же дней своей студенческой жизни Кирилл пытался найти себе работу. Ему повезло. На одной из профилирующих кафедр института  нужен был человек на должность лаборанта. Зарплата была мизерная. Но Кирилл решил, что нужно же с чего - то начинать, и согласился. Его угнетало то обстоятельство, что он какое – то время был вынужден, как он говорил: «Сидеть на шее у жены». И не смотря на то, что она говорила ему: «Ты работаешь сейчас на наше общее будущее. Подумай, как это важно», он всё равно страдал, каждый раз, когда снова садился за обеденный стол есть. Потом у него в институте появились знакомые ребята, которые так же, как и он нуждались в заработках. И он, в тайне от Евдокии, в выходные дни ездил с ними на товарные станции железной дороги и разгружал вагоны с овощами и фруктами. Ей говорил, что занимается в читальном зале института с литературой, которую не выдают на дом.

  Евдокия быстро вошла в коллектив учителей новой школы. Она была человеком бесконфликтным и корректным. Конечно, слухи об её неординарном браке очень скоро дошли и до учителей новой школы. Ведь оба городка были расположены в одном районе.  Их школы подчинялись одному районному отделу образования. Евдокия и здесь порой ловила на себе любопытные взгляды коллег. Чувствовала, что за её спиной кое-кто из них обсуждает её поступок. Здесь, как и в большинстве школ было несколько учительниц с неустроенной личной жизнью. Но здесь она, почему - то, легче переносила косые взгляды коллег. Дома они были с Кириллом только вдвоём.  Хозяйка дома, казалось, не докучала им своим вниманием, что вполне устраивало молодую чету.

  Быт в этом городке был для них обоих труднее. Ведь  на прежнем месте они обои жили в коммунальных квартирах с водопроводом,  канализацией и центральным отоплением. Но Евдокия с лёгкостью вела домашнее хозяйство. А Кирилл не чурался тоже никакой домашней работы. Его привычка во всем помогать дома маме сработала и в их совместной жизни с Евдокией. Они очень быстро, что называется, притёрлись друг к другу и стали отличной командой. Возвращаясь домой, Кирилл часто улыбался себе самому. В эти минуты в электричке он не замечал вокруг себя ни толчеи, ни, порой, ругани пассажиров друг с другом. Он ехал в предвкушении встречи с любимой, и в душе его всё пело и радовалось. И если прежде Евдокия не очень спешила с работы домой. Книги и тетради могли подождать. То теперь она старалась без причины не задерживаться на работе. Она всегда торопилась сделать покупки и успеть приготовить что – нибудь вкусненькое для Кирилла. Книги и тетради и теперь могли подождать. Ей почти всегда удавалось успеть с домашними делами до его возвращения из института. Ведь он ещё после лекций оставался на кафедре выполнять свою работу лаборанта. Евдокия давно уже созрела для того, чтобы заботиться  о любимом человеке. И эта возможность, которая появилась у неё с той поры, когда в её жизни возник Кирилл, делала её жизнь наполненной. Делала её счастливой.

  В начале ноября Евдокия поняла, что у них будет ребёнок. С одной стороны это была большая радость. Но с другой – появление ребёнка в их жизни с  неустроенным бытом несло с собой новые проблемы. Но они обои решили, что не стоит ничего предпринимать против его появления на свет. Ну, растят же люди детей и в этих домах. Ребёнок должен появиться во время больших летних каникул. Евдокии даже не придётся прерывать преподавание до его появления. И уже это обстоятельство можно было рассматривать, как положительный знак. Природа давала добро на его появление на свет.

  Школа, в которой теперь работала Евдокия, действительно не имела прежде такого историка. Она не просто преподавала историю. Она учила своих подопечных работать с книгой, с первоисточниками, составлять тезисы по различным темам, учила их думать, а не просто усваивать материал. Она готовила их тем самым к продолжению учёбы в ВУЗ(ах) и техникумах. И те, кто это понимал, старался научиться всему, что она давала им. Но были и такие, кто сопротивлялся её методам преподавания. Однажды на родительском собрании кто – то даже поднял вопрос о том, что она слишком много времени тратит на уроках на ненужные вещи. Они говорили, что её метод только отвлекает детей от настоящего глубокого изучения истории. Но эти разговоры никак не повлияли на Евдокию. Она продолжала делать то, что считала нужным, и директор школы её в этом поддерживала.

   Теперь, когда Кирилл был уже в институте, изучение общественных наук занимало у него не так много времени. Порой он мог полностью воспользоваться своими школьными конспектами. И в этом была большая заслуга Евдокии. В таких ситуациях он испытывал к ней большое чувство благодарности и даже был горд тем, что она отдала предпочтение именно ему перед всеми другими мужчинами.  Он всеми силами старался соответствовать этой необыкновенной женщине. Он высоко ценил её труд на их общее благо. Порой он начинал сомневаться в том, в праве ли он использовать её доброту и любовь, лишая её возможности самой идти дальше в образовании и карьере. Но в то же время, он не мог отказаться от возможности быть с ней рядом, идти по жизни вместе с ней. А она всегда говорила ему: «Я сама по доброй воле выбрала такую жизнь для себя. Я женщина, и семья и твои успехи для меня во сто крат важнее карьеры. И всё, что я делаю для тебя, я делаю с радостью и удовольствием и делаю это для себя самой тоже». Он иногда удивлялся её энергии и силам, которых пока хватало на всё, что касалось школы и их тяжёлого быта. У Кирилла почти не было времени помогать ей в рутинной ежедневной домашней работе.

8

  Пока стояла золотая осень, они всё же выкроили пару дней для прогулок в лесу. Это были дни бабьего лета. Смешанный лес представлял собой настоящее пиршество красок. Но в глубине леса уже начинало пахнуть прелой листвой. Евдокия очень любила этот запах. Он был ей приятней запаха самых дорогих духов. Он напоминал ей детство, родительский дом, который стоял в лесу. Её папа был лесником. Поэтому и лес был для Евдокии, словно, близкий родственник, и каждая встреча с ним приносила ей радость. Общения с ним были, словно свидания с родными, которых она потеряла. Когда они с Кириллом приходили в лес вдвоём, она как – будто знакомила своих родных со своим любимым. И ей казалось, что они радуются тому, что она нашла, наконец, свою половину в достойном человеке.

  Они бродили по лесу, любовались им, собирали грибы, наслаждались тишиной и его ароматами. Эти прогулки давали им большой заряд бодрости, вселяли новые силы и, что тоже было немаловажно, разнообразили их рацион. Эти моменты совместного переживания восторга и тихой радости ещё больше сближали их. Они сливались в единое неделимое целое. Они становились единой душой, одним сердцем.

  Евдокия иногда вдруг говорила: «Боже мой, а я думала, что такого у меня уже никогда не будет. Неужели я это заслужила. Да за одно только то, что мы можем вот так идти по лесу вместе, держась за руки, словно дети, дышать одним воздухом и понимать восторги друг друга, уже можно многим пожертвовать».

  Зимние каникулы в школе не совпадали с каникулами в институте. У них не было возможности в эти дни пойти в лес на лыжах. Но за то Кирилл сдал первую сессию в институте только с отличными оценками и в следующем семестре получал повышенную стипендию. Эта добавка к стипендии хоть и не очень существенно, но всё же увеличила их семейный бюджет. И это обстоятельство несколько редуцировало чувство вины Кирилла перед женой.

  В конце  января, когда экзаменационная сессия в институте была уже позади,  в один из выходных они выкроили время для лыжной прогулки. Этот день был совсем не похож на тот, в который они открылись друг другу в своих чувствах. Он был пасмурным, ветреным, но не очень морозным. Местность, в которой они жили, была равнинной. Поэтому и их прогулка проходила всё время по ровному ландшафту. Кирилл, работая иногда в публичной библиотеке города, с тех пор как узнал о беременности жены, почитывал там литературу об этом периоде в жизни женщины. Ему хотелось знать всё о её новом состоянии, о том, что можно и чего следует избегать ей  в это ответственное время. Евдокию иногда удивляла его осведомлённость в этих вопросах. Она сама знала о себе меньше, чем он. Он считал, что такая прогулка в движении на свежем воздухе будет Евдокии очень полезна. Ну, конечно, по ровному месту, а не катания с гор. Ей нравилось, что Кирилл проявляет интерес к её состоянию и заботу о ней и их будущем ребёнке. Она чувствовала себя им защищённой, оберегаемой. Это чувство было ею давно забыто. Но теперь оно, как нежный прекрасный цветок, начинало расцветать в её душе и сознании. Она воспринимала нынешнее его отношение к ней, как чудо, на явление которого она не рассчитывала. Ведь он был ещё почти ребёнок, как казалось ей. Но в то же время, она чувствовала, что рядом с ней не просто любимый и любящий её молодой человек, а муж, на которого можно будет опереться и положиться в трудную минуту. От этой мысли у неё рождалось к нему чувство благодарности, и крепла убеждённость в том, что их встреча была не случайной. Она ни разу не пожалела о том, что соединила свою жизнь с его жизнью. И что бы там ни говорили люди, «прекрасен их союз» теперь и, она верила в это, останется таким навсегда.
 
 Прогулка принесла им не только радость общения с природой, не только восторг от движения на свежем воздухе, которое так требовалось их молодым телам. Так случилось, что в одном месте Евдокия не заметила едва торчащую из- под снега корягу, которая лежала на их пути. Она въехала одной лыжей под корягу, потеряла равновесие и упала. Всё это произошло так быстро, что она, при падении растянула себе ногу в голеностопе и сильно ударилась коленом об корягу. При попытке подняться, она ощутила острую боль в ноге и осталась лежать на снегу, в ожидании подходящего Кирилла. В этот раз он шел немного сзади её. Поравнявшись с Евдокией, Кирилл сразу не понял серьёзности возникшего положения. Но, когда он попытался помочь подняться жене, а она при этом застонала и сдавленным голосом попросила его быть осторожней, он испугался. Они ушли от дома всего то километра на два.  Он не сразу заметил эту проклятую корягу и неестественно изогнутую ноги Евдокии. Её надо было как можно быстрее поднять из снега, освободить от лыж и тащить домой, где можно будет рассмотреть повреждения и оказать  помощь. Но он понял, что сделать это будет непросто. «Только бы она не потеряла ребёнка. - промелькнуло в голове у напуганного Кирилла – Всё остальное заживет».

  Снег был глубоким. Ноги без лыж утопали в нём. Идти было трудно, и тем более прыгать на одной здоровой ноге для Евдокии -  почти невозможно. Ему удалось поднять её, не снимая своих лыж. Пока она стояла на одной ноге и опиралась для устойчивости на него, он освободил её пострадавшую ногу от лыжи, которую пришлось оставить на месте происшествия. Они с трудом развернулись в обратном направлении, стоя вместе на трёх лыжах, и медленно двинулись в сторону дома. В начале обратного пути у них не очень хорошо получалось двигаться синхронно, но постепенно их движение приобрело определённый ритм. И они шаг за шагом могли понемногу приближаться к дому. Поскольку день был пасмурный, то и темнеть стало рано. Постепенно мороз начал крепчать. Но им обоим от напряжения было жарко, да так что у Кирилла пот потоками сбегал по спине. Евдокия время от времени просила остановиться для того, чтобы вытереть со лба пот, который застилал ей глаза. На счастье, с наступлением сумерек ветер утих. На крыльцо дома Кирилл внёс Евдокию на руках. Он всё время спрашивал её, как она себя чувствует, нет ли головокружения, тошноты или болей в области живота. Но боль в ноге была так сильна, что она не ощущала в своём теле ничего, кроме неё.

  Это приключение прошло для беременности Евдокии без видимых последствий. Ей пришлось посидеть дома с неделю. Потом она ходила на работу с туго перевязанным голеностопом, из-за чего нога не помещалась в ботинке, и она была вынуждена ходить в просторных валенках, благо стояли ещё морозы. Но беда пришла с другой стороны. Её беременность стала явной, и хозяйка дома заявила, что она сдаёт комнату только молодым парам без детей. А по сему, Евдокия и Кирилл до рождения ребёнка должны найти себе другое жильё.
9
  Их хозяйка была женщиной средних лет. В юном возрасте она приехала в этот городок откуда –то из глубинки и нанялась в няньки к детям в семье офицера. Вскоре на танцах в одном из клубов она познакомилась с парнем из частного сектора города. Не то чтобы она влюбилась в этого парня, а скорее поняла, что сможет закружить ему голову. Он был года на два старше её и не служил ещё в армии. Мать его умерла несколько лет назад, и он жил в собственном доме отца с ним вдвоём.        Клава, так звали эту женщин, быстро смекнула, что можно войти в этот дом сначала снохой, а со временем стать и его хозяйкой.

  Она вышла за этого парня замуж буквально перед самой войной. Клава оставила работу няньки и устроилась работать на игрушечную фабрику, которая находилась с незапамятных времён в частном секторе городка, ещё задолго до того, как рядом по другую сторону железной дороги появился гарнизон. Теперь она была настоящей жительницей этого городка с постоянной пропиской. Это обстоятельство давало ей возможность выбора работы.

  Вскоре грянула война. Молодой муж Клавы был призван в армию с первых же её дней. Сначала он проходил кратковременную подготовку где – то на Урале, и Клава получала от него письма. Потом он был отправлен на надвигающийся на Москву фронт. Вскоре она получила извещение о том, что в одном из боёв под Тулой он погиб. Клава со свёкром остались в доме одни. Известие о гибели единственного сына сразило отца, он стал равнодушным ко всему, начал часто болеть. Немец не дошёл до их городка, его остановили в пяти километрах от него. Но жизнь стала очень тяжелой. Они вдвоём со снохой выживали в основном за счёт того, что давал огород в шесть соток около дома. Свёкор Клавы работал тоже на игрушечной фабрике. Он был токарем и вытачивал на своём станке деревянные игрушки. Клава работала там за швейной машинкой. Теперь свёкор вытачивал приклады для ружей, а Клава шила рукавицы и пилотки для воинов. Они работали по двенадцать часов в сутки. Работа на фабрике велась в две смены. Это были тяжелые годы. Но они оба пережили их. Клава по–прежнему работала на фабрике, но теперь уже в качестве вахтёра вневедомственной охраны. У свёкра развилась отчаянная астма, и он получал мизерную пенсию. Работать у него уже не было сил.

  Теперь вся забота о доме и свёкре лежала на плечах Клавы. Но она была не из тех, кто теряется и плачет. Вне суточных дежурств на фабрике Клава имела двое суток свободного времени. Она начала торговать на базаре жареными семечками, которые мешками привозили крестьяне с Украины. Она ездила на Киевский вокзал в Москву, где покупала товар. Дома она его мыла, сушила, а потом небольшими порциями жарила. У неё уже было насиженное место на базаре. Жители городка привыкли к ней, и у неё уже были постоянные покупатели, которые ценили качество её товара. Эта торговля давала ей больше дохода, чем работа на фабрике. Теперь у неё были деньги для закупки товара, на мзду милиционеру, который мог в случае отсутствия таковой, в любой момент прогнать её с насиженного места на базаре и на приобретение материала для постоянных ремонтов дома. И ещё одной статьей дохода были жильцы в свободной комнате. Клава с годами стала женщиной,  которых называют тёртый калач. Она твёрдо знала, чего она хочет. У неё не было никаких комплексов, когда дело касалось денег. Свёкор теперь слушался её во всём, а она была полноправной хозяйкой дома.

   Клава предпочла сдать комнату этой паре скорее из любопытства. До неё уже дошли слухи о том, что это за пара. Кроме того, это были люди как бы из другого мира, непонятного ей. Ей хотелось подсмотреть их жизнь, понять, что их объединяет, какими интересами они живут. В конце концов, она сделала вывод, что это очень скучные люди. Они жили как – то тихо, без шума и скандалов. Их комната была завалена книгами и они, не жалея денег, покупали их ещё и брали читать в библиотеке, и ездили в город, чтобы читать их в городе в другой библиотеке. Клава не понимала, что дают им эти книги. Уж, конечно, это только одни глупые расходы,  блаж. Эти люди никогда не выпивали. Во всяком случае, Клава ни разу не видела, чтобы они сдавали бутылки из-под спиртного. «Они, наверно, сектанты» - решила она. Их образ жизни никак, в понятии Клавы, не укладывался в понятие об образе жизни христианских людей. «Ну, не инородцы же они» - думала Клава. На это было не похоже.
 
  Когда же Клава поняла, что у пары будет ребёнок, она потеряла к ней всякий интерес. Они такие же, как все. Она не имела своих детей и теперь, когда ей было уже под сорок, мысль о детях пугала её. Дети – это столько забот, суеты,  беспокойства. Их появление может и в её жизнь тоже внести суету. Дети плачут по ночам, они болеют, их пелёнки постоянно должны сушиться в её дворе. Нет, она этого не хочет. Пусть ищут себе другое жильё.
               
10

  Это был год сто сороковой годовщины войны восемьсот двенадцатого года.  Среди классов, в которых Евдокия вела историю, были и седьмые. Эти классы по программе средней школы как раз должны были изучать этот период истории России. Евдокия задумала провести с ними вечер, посвящённый этому юбилею. В период подготовки к нему она возила своих учеников в Москву  в исторический музей. Там она сама провела их по залам с экспозицией исторических документов и всего прочего, что имело отношение к этому  периоду  истории России. Это был запоминающийся и наглядный урок. Он глубоко погрузил ребят в ту далёкую эпоху. Им казалось, что они ощущают запах сражений, присутствуют на заседаниях штаба Кутузова, что они сами скачут на легких конях уланов и видят пожарища павшей Москвы. Потом они читали рекомендованную Евдокией литературу по этому периоду истории. Они разучивали старинные солдатские песни и готовили доклады.

  Ребята и их учительница Евдокия Антоновна были увлечены этой темой, и в подготовку к вечеру были вовлечены практически все ученики седьмых классов. Всё это происходила до того, как Евдокия на лыжной прогулке повредила ногу. А вечер прошёл на зимних каникулах, и на нём были все семиклассники, и пришли их друзья и младшие братья и сёстры. Она видела, как светятся глаза её учеников, как они горды тем, что этот вечер получился интересным и полезным в то же время. И он был плодом их совместного труда. Благодаря подготовке к нему, они узнали много нового и многому научились. Она сама испытывала чувство глубочайшего удовлетворения и тоже в душе гордилась этим успехом.
На тот момент в их жизни с Кириллом как – будто всё утряслось и вошло в определённую колею. Беременность Евдокия переносила легко. И их маленькая семья жила в ожидании чуда – появления нового своего члена, их ребёнка. Кирилл изредка выкраивал время для поездок к родителям. Он узнавал, что нового происходит у сестрёнок, рассказывал маме об институте. Что касалось его личной жизни с Евдокией, то он  о многом умалчивал. В любом случае хороша или плоха она была у них, это бы ранило родителей. Папа, упоминая о Евдокии, никогда не называл её по имени. Он всегда говорил: «Эта женщина». Поэтому Кирилл и не сообщил родителям, что они скоро станут дедом и бабушкой. Он понимал, что они надеялись на то, что этот безумный брак их сына в скором времени распадётся.
  Рождение же ребёнка, становилось большим препятствием к осуществлению их заветной мечты. И о трудности, которая возникла с жильём в связи с беременностью Евдокии, он тоже умолчал. « Они всё равно не могут ничем помочь нам с Евдокией» - рассуждал про себя Кирилл.

  Они решили, что эту проблему они непременно должны решить ко времени декретного отпуска Евдокии, то есть приблизительно за два месяца до рождения ребёнка. Так что, у них ещё было несколько месяцев в запасе для поисков другого жилья. А пока Евдокия рассказала коллегам в школе об отказе хозяйки сдавать им комнату после рождения ребёнка. Кое – кто из них уже тоже столкнулся с подобной проблемой и сочувствовал ей. Они все уверяли Евдокию, что она найдёт своей семье другое пристанище. И она искала, расспрашивала родителей своих учеников, и те в свою очередь спрашивали у своих сотрудников.

  К этому времени у Евдокии в школе был уже наработанный авторитет хорошего учителя. Со своими учениками она была достаточно строга и требовательна. Ни один её ученик не мог себе позволить уклоняться от выполнения её заданий. Она умела всех поставить в такие рамки, которые заставляли работать с её предметом каждого. В то же время она не унижалась сама и не унижала никого из них криком. Она давала понять каждому, что он взрослый человек и достоин самоуважения и уважения других. На её предмете даже самые безразличные к учёбе и давно потерявшие уверенность в себе и самоуважение чувствовали себя её партнёрами по работе. Это возвышало их в собственных глазах и глазах окружающих. Они начинали подтягиваться и по другим предметам. Евдокия владела настоящим искусством преподавателя и учителя, которое даётся от природы далеко не каждому. Её работу никак нельзя было назвать ремеслом. Да, это было настоящее искусство.

  В этой школе она была не одинока. Не даром её директор так кропотливо подбирала сюда кадры талантливых учителей. Поэтому в этом коллективе было меньше склок и сплетен. Тон здесь задавали талантливые люди, которые отдавали детям знания и душу, не говоря уже о времени. И времени на сплетни у них не хватало. Здесь были собраны люди, которых отчасти называют «не от мира сего». Они вели основные предметы школьного курса. Уже одно это бы могло сделать Евдокию счастливой. Но к тому же, рядом с ней был любимый человек, и они ждали их первого ребёнка. Всё это окрыляло молодую женщину. И грядущая  неурядица с жильём не могла нарушить её душевного равновесия и поколебать уверенности в светлом завтрашнем дне.

  Работа Кирилла в качестве лаборанта на кафедре института приносила семье не значительный доход. Но преподаватели кафедры и её заведующий присматривались к молодому человеку. К концу первого курса всем им стало ясно, что молодой человек со временем станет хорошим приобретением для кафедры и в будущем сможет успешно работать на поприще науки. Он был там уже своим человеком и неоднократно участвовал в дискуссиях по различным  темам и направлениям работы кафедры. Так что, практически, с первого курса института будущее Кирилла было уже определено.

Эпилог.

  Через пять лет работы Евдокии во второй школе в ней освобождалось место заведующего учебной частью. Директор школы решила, что Евдокия – самая подходящая кандидатура на эту должность. Тем более, что никто из учителей старше на эту должность и не претендовал. Директор была уверенна, что Евдокия с её энергией и новаторством сможет внести новую, свежую струю в преподавание теперь не только своего предмета. Она предполагала, что оставит Евдокии ещё и часть часов для преподавания предмета. Таким образом, Евдокия должна была получить приличную прибавку к зарплате. Её дочь была уже в детском саду. Девочка прекрасно развивалась и радовала родителей. Кирилл по окончании института получил красный диплом и сразу был зачислен в аспирантуру на кафедре, где все пять лет проработал лаборантом.
 
  Но старый «грех» - её неординарное замужество и на этом пути оказался для Евдокии большим камнем преткновения. Должность заведующей учебной частью в школе считалась номенклатурной. Поэтому  претендент на эту должность должен был проходить утверждение в райкоме партии. Райком партии не дал своего согласия на то, чтобы эту должность занимал человек с таким «аморальным прошлым». И Евдокии оставалось работать, не покладая рук и дальше. Но у неё всё ещё было море энергии. Она радовалась успехам Кирилла. Радовалась тому, что все её труды приносят плоды, и это её вдохновляло  снова и снова.

  После рождения внучки, родители Кирилла смягчили свой гнев. Первой, в тайне от отца, молодых родителей посетила мама. Девочке было уже три месяца. Она была красивым ухоженным ребёнком, и сердце бабушки растаяло после знакомства с ней. В следующее своё посещение она приехала со всем необходимым, что смогла собрать у себя для малышки. Это были годы повального дефицита, и собрать приданное для ребёнка было сложно. Всё время чего – то не хватало. Новоиспечённая бабушка не смогла долго держать в секрете от отца и дочерей свои визиты к сыну. И вскоре вся семья пожаловала в гости к молодым родителям.

  Постепенно по мере того, как подрастала малышка, лед в отношениях между матерью Кирилла и Евдокией таял. Теперь их объединяли общие заботы о ребёнке. Свекровь, которая подняла троих детей, помогала Евдокии и словом и делом. Отец тоже не был только равнодушным наблюдателем. Он тоже радовался и таял, когда внучку привозили к ним домой. Но в отношении Евдокии он оставался таким же суровыми, почти не разговаривал с ней.

  В первый год после окончания Кириллом института и неудачной попытки войти в должность заведующей учебной частью Евдокией, она родила вторую девочку. Это обстоятельство способствовало получению семьей двухкомнатной квартиры во вновь построенном доме. На этом закончились их мытарства в частных домах,  в семейных общежитиях и коммунальных квартирах. Теперь Кирилл, помимо занятий в аспирантуре, работал на своей кафедре в роли ассистента, иногда подменял преподавателей на лекциях, вел семинарские и лабораторные занятия. Он был занят по самое горло. И опять все заботы о доме и детях лежали в основном на плечах Евдокии.
 
  Кирилл порой по выходным дням, когда бывал свободен, замечал, как устало выглядит Евдокия. Часто под её глазами были видны чёрные круги, лицо стало темнее. Он понимал, что это усталость. Ему было жалко её. Он иногда говорил, что может быть лучше найти ему работу где – нибудь в НИИ, и тогда он будет менее загружен, сможет больше времени проводить в семье и помочь ей. Но Евдокия настаивала на том, чтобы он шёл тем путём, на котором уже стоял. Он осуществлял самое её заветное желание, они обои доказывали, что их брак имеет право на существование и приносит хорошие плоды, что их союз никогда не был порочным и не был мимолётным увлечением ни с чьей стороны.
 
  Шли годы. Кирилл уже защитил кандидатскую диссертацию, работал на кафедре в качестве доцента и делал докторскую диссертацию. Старшая из девочек оканчивала школу. Евдокия по–прежнему преподавала историю в школе. Но она теперь быстро уставала и была не так энергична, как прежде. Обе девочки помогали ей в работе по дому, каждая по мере своих сил. Она старалась научить их всему, что умела сама, подготовить их к жизни так, чтоб они не терялись ни при каких обстоятельствах.  У неё теперь время от времени возникали проблемы со здоровьем, иногда они были так сильны, что она вынуждена была ложиться в больницу.

  Как – то в очередной раз, когда она легла в больницу, в палате с ней на соседней койке оказалась пожилая женщина – мать одной из её прежних учениц. До этого случая они едва ли в жизни обменялись парой слов, разве что здороваясь. Их пути прежде не пересекались. Но тут, оказавшись в одной палате, они вдруг разговорились. Соседка Евдокии была человеком с широким кругом интересов, начитанной, а главное мудрой женщиной. Евдокия поняла, что с ней она может быть откровенной и искренней, что дальше неё их беседы никуда не пойдут. Она давно не встречала подобного человека и пожалела о том, что до сих пор они не были близко знакомы. Женщина была неизлечимо больна. Кроме того, она прошла тяжёлый и сложный жизненный путь, и была очень одинока, не смотря на то, что имела двоих взрослых детей.
 
  Они подолгу беседовали, и Евдокия рассказала соседке историю своего брака, которую женщина знала понаслышке.  «Я восхищаюсь Вами с тех пор, как Вы учили моих детей. Ведь теперь никому не придёт в голову упрекнуть Вас в том, что Вы испортили жизнь своему мужу, помешали ему в его карьере» - сказала однажды в одной из бесед теперешняя соседка по палате  Евдокии. «Да, Вы правы. Но это обстоятельство не исключило того, что наша семья до сих пор находится под бдительным наблюдением окружения» - с горечью ответила она. « Почему, когда люди живут друг с другом по каким угодно соображениям, кроме любви, но в общепринятом соотношении возрастов в паре, это не вызывает ни удивления, ни осуждения, ни повышенного интереса к ним у их окружения?» - продолжила Евдокия – «Я знаю такие пары и среди моих коллег, когда люди сошлись не любя друг друга, у них нет даже общих интересов или увлечений, они зависят друг от друга только материально. Но это воспринимается обществом, как норма».
 
  Эта больничная встреча произошла весной. А летом того же года женщина ушла из жизни. Евдокия после больницы какое – то время чувствовала себя лучше. Кирилл решил, что они непременно должны поехать  в это лето в отпуск куда – нибудь на юг и в этот раз без детей. Они могут месяц побыть у его родителей. Сестрёнки уже вылетели из родительского гнезда, а мама вышла на пенсию и была свободна от работы. Кирилл впервые в жизни подал заявление в профсоюзный комитет института с просьбой предоставить ему две путёвки для отдыха на юге. Его просьба была удовлетворена. И в августе месяце они вдвоем с супругой отбыли в Ялту.

  Август был в тот год очень жарким. Пансионат, куда они получили путёвки, был расположен в верхней части курортного города. Поэтому дорога к морю и обратно доставляла мало удовольствия. Да и на пляжах люди буквально лежали и сидели в притык друг к другу. Море к вечеру выглядело грязным, не аппетитным. Кирилл и Евдокия находили радость в прогулках по паркам, ездили в Никитский ботанический сад или в другие курортные городки Крыма. Они были здесь впервые, не смотря на то, что много знали о Крыме и его истории. Но эта жара не давала им насладиться в полной мере его красотами. Особенно плохо переносила жару Евдокия. Она всё время испытывала дискомфорт.

  Последней их экскурсионной поездкой по Крыму было путешествие в Бахчисарай. Оно начиналось очень рано. В шесть часов утра они должны были сидеть уже в автобусе. Накануне поездки их соседи по столу в столовой купили знаменитое Новосветовское шампанское. Они принесли его к ужину и угостили им Кирилла и Евдокию. Вино действительно было превосходным. Но потом ночью Евдокия проснулась от сильного сердцебиения, ей было нехорошо, она не могла спать и поднялась утром к автобусу не в лучшем состоянии.

  Их путь пролегал по горной части Крыма. Дорога петляла и часто делала крутые повороты. Уже через двадцать минут езды Евдокию укачало, открылась рвота. Когда они приехали в Бахчисарай, ей было уже так плохо, что она была способна только сидеть в тени на скамейке. Ей было не до осмотра дворца и его окрестностей. Она была не в состоянии пойти со всей группой пообедать в местное кафе. Немногим лучше она перенесла и обратную дорогу. До конца отпуска оставалось три дня. Все эти три дня она пролежала в постели, собираясь с силами для обратной поездки в Москву.
 
  По возвращении домой, когда начинался учебный год, состояние Евдокии улучшилось незначительно. Она вынуждена была опять обратиться к врачам. Ей сделали анализ крови и немедленно положили в районную больницу на обследование. Старшая девочка в прошедшее лето,  ещё до отъезда родителей в Крым была принята в Московский университет на исторический факультет без экзаменов. По окончании школы она получила золотую медаль. Это было единственное светлое пятно в воспоминаниях этого лета для Кирилла и Евдокии.

  Больница, в которой лежала в этот раз Евдокия, находилась в районном городе на несколько остановок электрички ближе к Москве, чем их городок. Кирилл старался хотя бы три раза в неделю после работы посетить жену. Но во время его посещений палатного врача Евдокии уже не было в больнице, а Кириллу надо было обязательно с ним встретиться и поговорить. Кирилл подозревал, что дело со здоровьем жены очень серьёзно, но насколько, и что он может и должен сделать, чтобы помочь ей быстрее поправиться, он не знал. Пока что, ему было известно только, что у неё малокровие.
Это был день дежурства палатного врача. Кириллу удалось в этот день вырваться с работы пораньше. То, что сообщил ему врач, ошеломило Кирилла. «У Вашей жены лейкемия -  рак крови» - сказал ему врач – «Мы не располагаем средствами лечения этой болезни. Все возможные методы лечения пока находятся на стадии научных разработок. Я знаю, что Вы недавно возвратились из Крыма. Крымское солнце и жара спровоцировали ускорение процесса».  Кирилл онемел от этого известия. Он не мог найти слов для вопросов. Эта новость была, как неожиданный удар бича по лицу. Потом, овладев собой, он спросил врача: «Знает ли моя жена об этом диагнозе?» «Нет, у нас не принято ставить в известность о таких диагнозах наших пациентов» - ответил врач. «Но может быть это ошибка, неужели это окончательный приговор, может всё же можно и надо что – то делать?» - с мольбой и дрожью в голосе спросил Кирилл. « Мы даём ей препараты, повышающие гемоглобин. Но мы не в состоянии опережать течение болезни. Недуг быстрее нас. Вы должны быть готовы к тому, что она скоро уйдёт» -  был ответ врача.

  Кириллу потребовалось время, чтобы справиться со своим лицом и зайти к Евдокии в палату, проститься до следующего своего посещения. Возвращаясь из палаты, Кирилл опять встретил врача в больничном коридоре. «Доктор, скажите, пожалуйста, сколько времени может это продлиться?» - Кирилл никак иначе не мог сформулировать свой вопрос. «Максимум месяца четыре, в лучшем случае» - был ответ врача. И он быстро зашагал по коридору, куда – то в другой его конец, оставив Кирилла, стоящего в растерянности. Какое – то время Кирилл не находил в себе сил сдвинуться с места и не понимал зачем он должен ехать домой. Потом он вспомнил, что девочки его уже, наверно, заждались и могут тревожиться, и направился к выходу из больницы.

  Всю дорогу он размышлял о том, должен ли он сейчас сообщать дочерям эту страшную новость, и как это можно сделать вообще. Уже подъезжая к своей станции, он решил, что скажет только старшей и, возможно, не сегодня. Это была среда, а она сможет поехать навестить мать в больнице не раньше пятницы. До пятницы у него ещё есть время продумать, как ей об этом сказать. Но вот как подготовить младшую к такому известию, он вообще не мог себе представить. Ведь ей только двенадцать лет, она ещё совершенный ребёнок с детскими фантазиями и играми. При мысли о младшей дочери у него ещё сильней защемило сердце, и слёзы навернулись на глаза. Он стоял в переполненном тамбуре вагона электрички лицом вплотную к её входной двери, и никто из попутных пассажиров не мог видеть его лица. Сейчас это было очень кстати. Снаружи шёл дождь, его капли быстро ползли по стеклу окна, постепенно сливаясь в единый поток.

  Врач почти не ошибся в своём прогнозе. Она ушла в середине декабря. За две недели до кончины она совсем ослабла,  почти не ела и уже никого не узнавала. Её кровать выставили из палаты в глухой аппендикс длинного коридора больницы, чтобы её кончина не травмировала других пациентов. Кирилл и дочери по очереди, сменяя друг друга, находились около неё. У старшей приближалась первая в её жизни экзаменационная сессия в университете. Надо было сдавать курсовые работы, зачёты. Ей приходилось трудиться с высочайшим напряжением сил и нервов. Но она твердила себе, что мама не простила бы ей, если бы она провалила эту сессию. Кирилл почти не появлялся на работе.
  Руководство кафедры отнеслось с пониманием к его семейной ситуации, сотрудники сочувствовали ему и подменяли на занятиях. Он был самым молодым из тех, у кого была уже почти готова докторская диссертация. На кафедре знали какую роль в жизни Кирилла играла его супруга и понимали, что значит для него эта потеря, которая неумолимо надвигалась на его семью.
 
  Кирилл только молил бога, чтобы неизбежное не случилось в то время, когда около матери находилась младшая из дочерей. И он всячески старался предотвратить её посещения матери без сопровождения. То, что переживала семья, и без того наносило ей огромную травму, и взрослые опасались за её психику. Как она перенесёт эту потерю? Девочка до самого конца не верила в то, что такое может произойти. Это просто не укладывалось в её детском сознании. Это бывает только со старыми людьми. Но её мама ещё совсем не старая. Дедушка и бабушка старше её, и они живы, и она тоже будет жить.
Родители Кирилла не оставались безучастными в помощи. Бабушка взяла на себя заботы о быте их семьи. У неё почти не оставалось времени на посещения снохи в больнице. Но никто от неё этого и не требовал. Всё понимали, что тот груз, который она взвалила сейчас на себя, был и без того для неё тяжел с её расшатавшимся здоровьем. Дед посильно помогал ей в этих хлопотах. Они оба теперь понимали, что значила для их сына эта женщина, и мать Кирилла корила себя за то, что столько времени не принимала свою сноху и обвиняла её в смертных грехах.

  Отец молчал, но было видно по всему, что он тоже осознал свою неправоту. И всякий раз, когда кто – то возвращался из больницы, справлялся о состоянии Дуси. Он, так же, как и младшая его внучка не хотел верить, что Дуся уже не поправиться. Он гордился успехами своего сына и понимал, что в них большая заслуга принадлежит ей. Он не мог себе теперь представить, как семья сына будет жить без неё. Для него это теперь тоже было непоправимым горем, гораздо большим, чем то, что он раньше принимал за горе – женитьба сына на ней. И если прежде он испытывал острое чувство стыда за выбор своего сына, то со временем он стал гордиться им. И удивлялся, как его сын, такой молодой и, казалось бы, совсем ещё не зрелый юноша, разглядел в ней человека, с которым можно было уверенно и успешно идти по жизни. Он теперь тоже понимал, что она редкостный человек и посвятила свою жизнь ему - Кириллу и дочерям, хотя могла и сама достигнуть в ней многого, гораздо большего, чем быть простой школьной учительницей. Но это был её выбор.

   Кирилл не отчётливо помнил потом день похорон и людей, которые почтили это печальное мероприятие своим присутствием и проводили вместе с ним его дорогую Дусю в последний путь. В память ему врезалось только одно небольшое событие, которое произошло потом на поминках в их квартире. Тогда к нему подошёл один из коллег – старенький профессор с кафедры экономики и выразил Кириллу своё соболезнование следующими словами: «Я очень хорошо понимаю ваше горе и состояние, в котором вы находитесь сейчас. Подобное было со мной, когда я потерял свою первую супругу. Я прожил с ней тридцать лет. Теперь мне восемьдесят. Я женился после этого уже четыре раза. Все мои супруги тоже уже ушли из жизни. И вы знаете, я привык к тому, что они меня покидают. Мне жалко терять каждую из них, но я привык к этому».

  Кирилл потом, вспоминая это соболезнование, много думал над тем, что же хотел ему выразить такими словами профессор. Он, несомненно, хотел его утешить и давал понять, что всё в жизни преходяще. Кирилл не знал первой супруги профессора и не мог судить  о её взаимоотношениях с ним. Но он твёрдо знал, что он не встретит уже в своей жизни женщину подобную его Евдокии.  И никого другого он не мог вообразить на её месте.
 
  После ухода Дуси из жизни Кирилл работал, как робот. Он не находил в себе силы вернуться к работе над диссертацией. В ней оставалось только свести все главы воедино, отдать работу в печать, разослать её в различные инстанции и на рецензию. Но у него не поднимались руки для продолжения этой работы. Он приезжал домой потому, что его ждали дочери, и младшая ещё очень нуждалась в нём. Но уход Дуси из жизни первое время как-будто воздвиг между ними стены, и каждый из них, молча в себе, переживал эту утрату. Он видел заплаканные глаза младшей, трагически печальное лицо старшей, но не находил слов утешить их, так как сам был безутешен и разбит. Во время школьных каникул младшую родители Кирилла забрали к себе. Старшая сдала успешно первую в своей жизни сессию. Потом у неё и Кирилла тоже были каникулы. У неё появилось время для чтения художественной литературы. Кирилл уходил иногда из дома подышать свежим воздухом или смотрел телевизор, что было для него необычно. Где – то через неделю после начала каникул он вернулся домой после очередной прогулки. Было время обеда, и они вдвоём сели к столу. Младшая была в школе, у неё в этот день должен был быть какой – то сбор после уроков. Убрав посуду со стола, старшая сказала: «Папа, я хочу с тобой поговорить. Есть у тебя сейчас для меня время?» Кирилл был раду такому началу, он давно чувствовал, что они должны говорить, что пора разрушить стену молчания, которая заставляла их каждого в отдельности переживать постигшее их общее горе. «Да, конечно» - ответил коротко Кирилл. И дочь начала говорить с ним о его заброшенной работе. Она говорила, что в память о маме он должен к ней вернуться, что этого очень хотела бы покойная.  « Я понимаю, что сейчас это очень трудно. Но ты можешь и должен всё закончить и защититься. Это будет лучшим памятником маме. Ведь она посвятила этому свою жизнь, и ты просто не имеешь морального права остановиться» - он слушал свою старшую дочь и видел перед своим мысленным взором Дусю и понял, что дочь тысячу раз права.

  Он почувствовал в этот момент, что Дуся рядом. Он понял, что она осталась в их дочерях и будет с ним, пока будут все они живы, а потом будет жить в их внуках. И он почувствовал в себе прилив новых сил. Почувствовал, что он сможет идти дальше, он знал теперь, что он может жить
не только ради дочерей, но и ради неё. Она всегда будет рядом. И никто и ни что не способны отобрать у него всё то, что дала ему его Дуся.   

Кёльн, январь 2007 г.