Приключения капельки

Темная, длинная ночь отступила. Вот уже и месяц зацепил рогом верхушку самой высокой сосны и сковырнулся вниз. Стало сереть, постепенно светлеть и оказалось, что ночью было так темно и непроглядно потому, что на землю сел туман.
Только свет от месяца мог сквозь туман пробиться к земле, но был он от этого зверинно-желтый, смазанно-мерцающий. Лучики же от звезд плутали в этом матово-бело-кисельном месиве и вконец растворялись в нем, придавая ему внутреннее свечение и переливчатость. Туман как молоко.
Всё светлеет и светлеет. Вот уже на востоке по горизонту видна четкая белая полоса. Проснулся ветерок, вздохнул, ахнул и ударил по ватному одеялу тумана, взбил его так, что клубы-волны закрутились, завертелись, стали расползаться, вздыбливаться, наседать друг на друга и снова оседать, кружиться и переваливаться. Ветерок выскочил из этого нежного месива, пронесся по кустикам, пригладил траву, с разбегу уперся в крайние деревья, качнул верхние ветки, крутанулся и снова бросился с налету в самую гущу тумана. От такого наскока по лесу пробежал легкий шум: деревья махнули руками-ветками, вскрикнула спросонья птица, ухнул напоследок филин и снова всё на время притихло.
А ветер бьет и бьет. Часть тумана закружилась и пошла вверх, навстречу первым лучам солнца. Другая часть, более плотная, насыщенная, вязкая присела вниз, к земле, стала стелиться по камням и кочкам, сползать в низины, лощины, оседать на ветках, траве, камнях.
Поднявшиеся вверх клубы тумана встретились наконец с лучами солнца. Лучики стукнулись о капельную взвесь, брызнули в разные стороны, преломляясь и сталкиваясь, еще и еще раз расщепляясь сами, и подгоняя и подталкивая клубы тумана. От такой свистопляски верхний край неба порозовел, затем стал все более и более насыщенным, ярким, и, чем больше лучиков подкрашивали клубы тумана, тем больше цвет густел, наливался силой, становился плотно-розовым, красным, багряным, светлел до желто-ослепительного.
Вот, наконец, край солнца поднялся выше горизонта, лучи брызнули ослепительно - ярко и яростно, стремительно заполнили все вокруг. Вскрикнула птица.
Первые, острые лучи, по скользящей коснулись верхушек деревьев, пригладили листву, пробежали по пригорку, прибивая все ниже и ниже, заталкивая в самые глубокие трещины и ямы последние остатки тумана. Ударились в землю, отдали ей свое тепло и этот процесс стал уже непрерывным. Земля встряхнулась, ожила, поползли по своим делам жуки, букашки. А лучи все бьют и бьют, разогревая и пробуждая ее. Кое-где оставшиеся клочки тумана моментально под таким напором разбиваются, разогреваются и улетают ввысь, по пути бесследно исчезая, другие, тяжелые цепляются и оседают на всем что есть.
Выглянув из-за пригорка, лучи озарили склон горы, начиная с самой ее верхушки. Здесь почти ничего нет, только камни, несколько кустиков, трава. Каждая травинка покрыта мельчайшими капельками – это последние остатки тумана. Кажется что это изморось или какой-то белесый налет. Вот лучики скользнули по ним, взорвав снопом искр. Мельчайшие капельки сработали как линзы, ослепив новым, переливчатым светом все кругом. Теперь травинки не серебряные, а золотые, они блестят и переливаются.
Травинки зашевелились, качнулись. Каждую из них тронул лучик и они пробужденные стали выпрямляться и тянуться. Тянуться вверх, к солнцу, к свету, к жизни. Разогреваясь от солнца стебельки травы расправляются, они взбодрились, задвигались. Корни принялись качать воду вверх, наполняя каждую клеточку. Зеленый цвет травинки становится все более и более насыщенным, а под лучиками солнца, преломленных в линзах-капельках росы, получился изумрудным, изумительным.
Наиболее крупная травинка быстрее всех напиталась влагой и распрямилась, отчего капельки росы сначала принялись накатываться друг на друга, объединяться, укрупняться. Вот, наконец, образовалась достаточно крупная и тяжелая капля. Она вобрала в себя почти все росинки c травинки, постепенно добралась до самого кончика, пригибая его обратно к земле. Гнет и гнет. Тяжелеет, наливается, пригибает. Оторвалась. Травинка качнулась, освободившись от тяжести, выпрямилась, собирая остатки росинок в новую каплю.
А капля, зацепив по пути былинку, шлепнулась со всего маху о землю. Брызги полетели во все стороны.
Насыщенная земля приняла новую порцию влаги. Напитанная до предела, уже не прячет слезинки внутрь себя, сочится ими.
Травинки качаются, лучики греют и подталкивают, ветерок дует, и рядом сбитые падают и падают другие капли, отрываются от листьев, веточек, стекают по стволам, сочатся по уклонам, по бокам камней. Между травинок уже четко видна тонюсенькая, в спичку толщиной серебристая линия. Малюсенькая, но уже непрерывная. Земля так напитана влагою, что не принимает новые порции, держит их на поверхности. Изогнувшись вокруг кочки ниточка нырнула под ближайший камень, стекла в такую же как она сама крохотную ямку, всего то в ладошку. Замерла.
Падающие капельки постепенно наполняют ниточку и ямку. Вот она уже почти до краев, вот перевалилась через край, скользнула дальше вниз, встретилась с такой же ниточкой-струйкой. Объединились, проскользили, скакнули вниз, дальше.
Странная эта линия – ниточка. То она тонюсенькая, того и гляди оборвется, то становится в палец толщиной, расползается во всю ширь. Вот она объединилась с другой ниткой и должна вроде бы стать более толстой, заметной, ан нет – осталась такой же или даже сузилась, а в другом месте без видимых причин наоборот пожирнела.
Приглядывайся, не приглядывайся: не удается заметить течет она все же или стоит. Должна течь, обязательно, не может не течь. Но ничего не видно. Можно выбрать удобное место: вот здесь перепад высот, значит обязательно будет заметно как течет, с высоты перетекая в более низкое место. Ничего. Вот приблизилась к краю, обрыву, всего то здесь несколько миллиметров разницы, но ведь должно быть заметно. Нет. Вот дошла до камешка, перегнулась через него. Два – три миллиметра вертикально вниз и дальше пошла петлять среди неровностей. А течет – не течет незаметно, не рассмотреть.
Но мы не сдаемся, можно поперек нитки положить веточку или камешек побольше, пережав русло. Вот сейчас мы все и выясним. Если течет, то нитка до препятствия должна набухнуть, насытиться, наполниться и в конце концов перевалить через препятствие. А та часть, что после преграды должна поперву утечь, исчезнуть. Но опять ничего не происходит. Может надо подождать? Минута, две, три. Ничего.
Ура! нашел! Сейчас положу в этом месте на нее былинку: щепку, веточку и сразу увижу как движется. Увы. Даже самая крохотная тростинка цепляется за что-то или ложится поперек, так что заметить движение нет никакой возможности.
Но не может она не течь. Ну никак не может не течь. Это начало, исток, здесь рождается великая река. Да и просто по законам природы вода должна стремиться вниз, течь, перетекать. Но нет. Сказать что я видел это - не могу, но точно знаю, что именно сейчас и здесь это происходит.
Вот так и стоят эти серебристые линии, как паутинка, как нервы, как украшения окутав всю землю кругом. Глаз радуется, а взять в руки, подержать, пощупать эту красоту - не получается.
С краю поляны, почти у кромки леса, под тенью деревьев, среди в беспорядке наваленных, покрытых мхом валунов – углубление, не углубление, яма, не яма. На самом низу густая прегустая трава. Но что это? Пока не приглядишься и не заметно совсем, что трава не стоит, а плавает в воде. Вот оно. Вода со всего луга собралась здесь. Незаметно, неявно, исподволь серебряные нити-струны доставили ее сюда. Трава настолько густая, что даже налетевший ветерок на блюдце-поверхности не подымет ряби. Можно опустить руку провести плавно. Быстро и резко не получится: пальцы обволакивают травинки, крепко и цепко держат, не дают плескаться.
Вода холодная, через минуту руку ломит, а выпьешь её как зубы сводит, дыханье перехватывает..
У нижнего края, на стыке двух валунов, как коса незамужней девушки, наружу свешивается несколько травинок. По ним вниз сбегает струйка.
Вот она. В палец толщиной струйка, но уже четко видно движение. От чаши, вниз по камням, между кочек и травинок по земле, иногда прячась в расщелины, но уже больше никуда не пропадая, бежит водица. Постепенно набирает силу. Ручьем не назовешь, даже ручейком, но это точно бегущая вода. И бросать ничего не надо, видно: где то подцепило сухую хвойную иголку, и сразу поволокло, потащило, не остановить, не удержать. Попала в струйку веточка, великовата она пока что, но все равно вода тащит её, упирается. Зацепилась веточка за травинку, остановилась. Следом прибило иголку, напоследок притащило опавший лист. Вот вам и запруда. Вот уж надавила вода, поднатужилась и обошла сбоку или продавила, понесла дальше, а в конце бросила с краю, и сама все дальше и дальше.
Пробежала какая то живность, ступила лапой по влажному ложу струйки и убежала. Может и не заметила ничего, только жижа чавкнула вслед. Струйка моментально иссякла, исчезла. Не течет больше ничего вниз. В ямку наливается вода, подымает мутную взвесь. Проходит секунда, вторая, третья, десять, пятнадцать, и вот, струйка перевалила через край отпечатка и снова рванула вниз, догонять убежавший хвост.
Всё, уже не удержать.
Муть в копытце осела, частью унесло ее вниз. Прошла минута, вторая, вот уже и копытце всякой дрянью забило, пройдет еще немного времени и не догадается никто, что была секундная заминка. Была ли?
А струйка бежит себе, встречается с другими, набирает силу.
Объединяется.
Можно зачерпнуть в ладошки, попробовать. Прохладная. Солнце не успело еще настолько нагреть землю, чтобы стала вода теплой, но и не ледяная она уже, как от ледников: зубы не ломит, жажду утоляет. Хоть и с земли, но кристально чистая, на вкус сладкая. Можно брызнуть на лицо, и ощущение, как будто пузырьки на коже лопаются, щекотно. Можно умыться и сразу чувствуешь, как морщинки расправляются, кожа становится упругой, гладкой, чистой. Уставший путник сполоснет руки, наберет в ладони водицы, умоется, попьет и снова бодрый, можно в путь идти дальше.
Кончаются альпийские луга. Здесь равные площадки практически отсутствуют. Везде уклоны и откосы, обрывы и уступы, расщелины, седловины, отроги. Скалы-скалы, утесы-утесы.
Ниже по склону горы густые заросли. Деревьев так много, и они стоят настолько близко друг к другу, что старые не могут упасть, так и стоят, опершись на стволы соседей или повиснув на их ветвях. Между ними, там, где можно ухватить хоть сколько ни будь солнышка, кусты. Густотищя; густо, тень. Чащоба; темно и влажно. И скалы-утесы, утесы-скалы.
Вниз по склону пробивается ручеек. Он получил свой голос, который теперь никуда не пропадает, он упорно пробивает себе дорогу между камней, валунов, коряг. Не пропадает, не замирает, не замолкает ни на секунду. Одновременно напитывается, прибавляет в весе. Голосок звенит, журчит. Вот перевалился через валун, прыгнул с высоты вниз, а там, от множества таких ударов уже и ямка выбита, а в ямке вода скопилась. Ударила очередная порция в водицу – та зажурчала, вспенилась, хрюкнула. Ветерок дунул, снес струю на пару сантиметров бросил на бочару валуна, отчего взорвалась она снопом брызг. Пшикнула, зашипела. Вода из чаши пролилась вниз, дальше, унося взбитую пену. В ямке – ладошке осталась чистая вода и несколько пузырей, не успевших лопнуть, но ветерок сменил направление, вздохнул, чтобы набраться сил, струйка снова ударила в то место, где была прежде, била много-много раз, и снова зажурчала, запузырилась. И зажурчало, запузырилось.
Ручеек набирает силу, становится насыщенней, голосистей.
Теперь воде некуда ни спрятаться, ни потеряться, не уйти под землю. Ей остается один путь без вариантов и других возможностей: вниз по жесткому, каменистому ложу, который сама и пробивает. Иногда она растекается по большому, широкому камню, попавшемуся на пути, капли и струйки тут и там, но потом неизбежно собирается в одно.
Вот путь ручейка по земле оборвался, он перевалился через камень, прыгнул вниз, где за многие века бьющая отвесно вода выбила ямку. Ямка наполнилась водой и, падающая струя журчит, пузырится, возмущается. Замирает, замолкает на секунду и снова ворчит и булькает. Но стоит отойти на пару шагов, как ничего почти не слышно, отойдешь на пять шагов уже почти и незаметно. В десяти шагах пройдешь, и, может, ничего и не заметишь.
А воды прибавляется. С каждого луга, с каждой полянки течет такая ниточка-струйка-ручеек. Их много, очень много. Они объединяются, вместе пробивают дорогу среди камней. Поток становится полноводным и шумным. Вода уже не ищет дорогу среди камней и других препятствий, она сама бьет ее. Попав на камень, она взрывается негодованием, подымает в воздух столб брызг, бьет и бьет с ревом, брызгами неустанно, безостановочно. Бьет до тех пор, пока не выворотит этот камень, не столкнет его вниз, не разобьет на более мелкие и утащит осколки вниз.
На первый взгляд наивно и неправдоподобно намерение крушить и бить все на своем пути. Ну что может сделать вода? Мягкая, пластичная, ускользающая сквозь пальцы и препятствия. Но бьет, бьет, бьет, бьет. День и ночь. Бьет. Зимой и летом. Бьет. Утром. Бьет. В дождь. Бьет. Бьет всегда, без устали, без остановки, без перерыва. Зимой, когда все покрыто многометровым слоем снега, когда лютый мороз сковал все и лед может удержаться только на некоторых камнях, где не достает поток, все остальное разбивается и сносится вниз. Над стремниной стоит плотный туман. Ручей дышит. Ревет и бьет, бьет, бьет. По берегам уже не растут деревья – не могут. Стоит кому то закрепиться, пустить корни, как ручей выбивает камни из под корней и выворачивает дерево. Тут и там поперек ручья лежат поваленные бедолаги. Крепкие, сильные на вид - они повалены и брошены.
Вода с бешенством ударяет о ствол, стреляет брызгами, схлынет и снова, раз за разом в то же место. И не думайте даже перейти по этому бревну на другую сторону. Опасно очень. Смертельно. Ствол постоянно влажный, а струи все бьют и бьют. Могут так ударить по ноге, что потеряешь равновесие. Или поскользнешься. И все вокруг шумит, ревет, бесится. Струи валятся, прыгают, вертятся; то вздыбятся, то схлынут, сцепятся, вспенятся, ухнут. От этого и звук пляшет: то громко, то как ватной пробкой уши заложило, то снова до визга, до крика, как дичина взревет.
В удобном месте переходишь на другую сторону – не смотри вниз, на воду. Вздыбленная поверхность, плывущий звук – только на секунду, на сотую ее долю, на мгновенье потеряй концентрацию, и все: упал. Если повезет и не поранишься о камни, не расшибешься о бревно, не напорешься на острые как кинжал сучья, то повезло - просто намокнешь.
А ручей течет вниз, набирает силу. Стал он настолько мощным, сильным, что теперь его слышно уже издалека. Ровный, раскатистый шум стоит мощно, непреклонно, непоколебимо. Слышно за несколько километров. У-у-у-у-у. Сразу и не определишь направление: то ли ветер в ветвях шумит, то ли гудит прорываясь через седловину, а приблизишься, подойдешь вплотную – рев стоит оглушающий. Не слышно ничего, можно что-то услышать только когда кричат прямо в ухо.
Шум.
Рев.
Брызги.
Ярость.
Склоны ущелья сдавливают, отражают, концентрируют звук.
Чем ниже, тем склоны выравниваются, становятся положе. Вот в немногих пока местах появились речные долины. Здесь ровная площадка, сплошь из больших и малых, отполированных и принесенных бешенной водой камней. Далее начинаются склоны горы, кое где пологие, а в большинстве крутые. Но они уже покрыты растительностью.
Поток спускается вниз, выравнивается, успокаивается. Появляются следы обитания. Вот сбоку, на небольшом пятачке притулилась хижина - времянка. Вся от стен до крыши сложена из плоских камней. Здесь в сезон обитают пастухи, выгоняя на лето стада высоко в горы. Ниже поставлена мельница и воды ручья-реки упорно ворочают тяжелые жернова, помогая людям, превращая жесткие зерна в мягкую муку, которая в жаркой печке станет пышным караваем.
Ещё несколько поворотов и вода выходит на простор, скользит по долине, и там, дальше, сливается с водами океана. Гребнем вздымается. Ветер с верхушки срывает пену, уносит вверх, чтобы проблуждав по небосклону к вечеру сесть туманом на склон горы.
Всё сначала. И снова и снова, день за днём, век за веком.


Рецензии
Очень насыщенный текст. Спасибо автору.

Марина Ерошина   13.03.2021 01:11     Заявить о нарушении
Спасибо, очень приятно.

Павел Вещунов   11.12.2023 13:38   Заявить о нарушении