Памятник в тундре

                Крайний Север

                «Потрудившемуся на пользу науки»
                ПАМЯТНИК В ТУНДРЕ

Из столетней давности возникло имя этого человека, обросло тайнами и неправедными толками. Чернокнижник! Урядник! Аборигенам обиды чинил!
С ними «спорит» редкого светло-серого камня памятник-крест. Он стоит в тундре Чукотки.  В её безлюдной глубине таких знаков немного: разных, одиноки, вопреки забвению взывающих к надежде, что  время в конце концов потребует высветить написанные на них имена и опровергнуть слухи. Последние не в досужих разговорах возникали, а в официальных беседах с ответственными лицами, которые,  увы,  не увидели  в  самом  этом факте истину: обидчикам ни один народ памятников не ставит. Но защитить человека от оговора может только другой человек, даже если их разделяет целое столетие.
Поэтому я  написала этот очерк - результат трёхлетнего поиска и работы в архивах страны.
Не был он ни урядником, ни чернокнижником. Он стал первым представителем государственной власти на Чукотке. Основал город, которому отдал всё: силу духа, талант врача, честь русского дворянина, доброту христианского сердца, жизнь…
Увековечить память о нём – наш долг. Чтобы каждый живущий сегодня  и завтра мог прочесть это  имя - первопроходца Новой Земли и первого начальника  Чукотки - Гриневецкого  Леонида Францевича.

 « Ввиду беспримерного подвига…»
 Веку   минувшему  отнесём с благодарностью эти слова. Мятежному его духу. На вершине интеллектуального всплеска его -  открытия, героизм освободительного движения, риск  цареубийства,  неслыханная доселе смелость инженерной мысли, слава раскрывающихся один за другим талантов. Их влекла, объединяла вечная идея гуманизма.  Щедро  одарённое подвигами,  бескорыстием, девятнадцатое столетие отметило каждого, дерзнувшего вырваться вперёд, знаком неординарности и конкретностью  цели.
  Судьба тех, кто «сделал»  тот век, во многом схожа, даже в трагически коротких сроках жизни. Гриневецкий – в их орбите. В десятилетие уместились главные события его жизни с 1881 по 1891 год.
 Они знакомы нам как период «отчаянной схватки с правительством горстки  героев», по характеристике В.И. Ленина. За яростной огненной вспышкой народовольческой стихии  малозамеченным,  оказалось другое прогрессивное движение, не столь кровавое и жертвенное, но потребовавшее  от энтузиастов не  меньше самоотверженности и духовного напряжения.
  Это возросшая активность  Русского географического общества по изучению России  и Центральной Азии, руководил которым П.П. Семёнов, будущий  Семёнов – Тян -Шанский.   Своё главное десятилетие  и Гриневецкий посвятил  исследованию новых земель.
 В 1881 году студент Военно-Медицинской  академии  Леонид Гриневецкий  принимает участие в гидрографической экспедиции в Обскую губу, где  «кроме исполнения обязанностей врача  занимается приготовлением орнитологических препаратов».
 В 1882 году организуется научная экспедиция на Новую землю. Гриневецкий  в её составе.  Первым  из европейцев он прошёл остров поперёк: от южного конца  Моллерова  залива  на западном  берегу до устья реки Савиной на восточном.
 Об этом – письмо Русского Географического общества от 30 ноября 1884 года и ходатайство Военного министерства от 12 декабря 1884 года.
 «… Для занятия ответственного поста врача метеорологической и магнитной  станции, поставленной под начальство флота  лейтенанта Андреева, Советом  Географического общества  был назначен лекарь Гриневецкий.
  Выбор оказался вполне удачным. Неся на себе помимо обязанностей   врача  ещё и обязанности второго помощника начальника станции по производству метеорологических наблюдений, лекарь  Гриневецкий  внимательнейшим и в высшей степени  добросовестным отношением к делу порученному немало способствовал успеху дела всего предприятия, как то засвидетельствовал Географическому обществу лейтенант Андреев.
… Независимо от своих обязанностей лекарь Гриневецкий по поручению своего начальника исполнил подвиг, никому доселе неудавшийся, я разумею успешный, беспримерный в летописях полярных исследований, переход его поперёк  Новой Земли, что дало Совету Географического общества право наградить г. Гриневецкого  Серебряной медалью»
 Подвиг «поименованного врача» завершается книгой «Поперёк  Новой Земли», блестящим докладом в Географическом обществе, императорским орденом и званием  колежского асессора.
Чины доставались трудом. В этом десятилетии на особом слуху год 1888. Остаётся во славу Отечества дружественный нам «берег Маклая» в далёкой  Новой Гвинее. На берегу Иссык – Куля  находит  последнее пристанище  Пржевальский.  Книгу великого   современника  о путешествии в центр Азии  как эстафету  возьмёт с собой в новую экспедицию молодой учёный  Леонид Францевич Гриневецкий.
 Русское Географическое общество, продолжая начатое знаменитыми первопроходцами, открывает своё отделение во Владивостоке. Наряду с ним с апреля 1888 года Агентство Русского Добровольного флота организует регулярные пассажирские рейсы вдоль Охотского побережья.
  В июле того же года утверждается проект основания  Анадырского уезда на Чукотке, которая была, как напишет приамурский генерал-губернатор барон Корф, «пустынной и почти совсем  неизвестной местностью». Чукчи же – в числе народов  «не вполне покорённых».
  Стопка книг – первый признак сборов. Томик  Пушкина, Сологуба, Григоровича , учебники по астрономии, геологии, метеорологии, книга по кулинарии, конечно – по медицине, в стопку же и  план котиковых лежбищ: Корабельного, Северного, ещё Корабельного. Карта  их составлена им, Гриневецким  в 1887 году на Командорских островах. Карта лежбищ  клеится на плотную бумагу, из неё мастерится сумка. В сумку складываются все записи, чертежи, рисунки – работа почти трёх лет на Командорах. Так удобнее, компактнее…
 Ему, Леониду Францевичу  Гриневецкому, тридцать четыре года. Он – член - сотрудник Русского Географического общества. За плечами – опыт путешественника – исследователя.
 « Новому начальнику Анадырской  округи предписывалось: во-первых, ознакомиться с  краем в широком смысле слова  и установить добрые отношения  с населяющими бассейн  Анадыря  инородцами и, во-вторых, вести пассивное наблюдение за  иностранцами (американцами) … вести метеорологические наблюдения, собирать образцы  растений  и  даже выяснить, в какой мере можно будет объясачить  инородцев Анадырской округи  без ощутимого обременения их».
  Гриневецкий, зная о хищническом истреблении котиковых лежбищ на  Командорах, представлял  размеры  варварства  американцев на берегу  Чукотки.  Россия могла потерять свою богатую окраину.  Решение правительства  об образовании там казачьего поста и управления власти прозвучало для  Гриневецкого призывом к новому подвигу на благо Отечества.  Свою задачу он видел в исполнении миссии гуманизма, достойной славных своих современников.  Он вправе рассчитывать на должность начальника нового округа на Чукотке.  По образованию. Достигнутому положению. Происхождению.
                «    ПРОИСХОДИТ ИЗ ДВОРЯН…»
 Студентам военно-медицинской академии  «только российским подданным»,  предоставлялись льготы: слушать лекции бесплатно, получать при этом стипендию, иметь форменную одежду.  За это они обязались  «прослужить по окончании курса медицинских наук в  Военно-медицинском ведомстве по назначению начальства:  за академическую  стипендию - два года, за невзнос платы за слушание лекций – два года, итого – четыре года».
 Военному ведомству России стали нужны  не только солдаты, но и специалисты всех областей жизни.  Лекари же  «с навыками   и знаниями военных чинов, которых не даёт университет – особенно».
  Потомственный дворянин  Гриневецкий,  двух -  и трёхимённые предки которого  подтверждаются во дворянстве с восемнадцатого века  церковным документом, полученным Академией в сентябре 1876 года, очень хотел стать учёным. Однако достаточных средств  на обучение не имел, а на вопрос послужного списка: имеет ли имение, родовое или благоприобретённое – отвечал: « Неизвестно».
« Я, нижеподписавшийся, обязуюсь за освобождение от взносов установленной платы за слушание лекций в Императорской  Медико-хирургической Академии прослужить по окончании курса медицинских наук в Военно-медицинском ведомстве по назначению начальства…»
  Многое остаётся пока неизвестным из детства и юности  Гриневецкого. Был, вероятно, кто-то в семье, кто повлиял на выбор главного дела жизни, вдохнул в душу сильное чувство ко всему живому. И, похоже,  человек этот принадлежал  к  тем, кто видел воплощение идей гуманизма и прогресса именно в возрастании нравственности, в добродетели,  в революции науки. Только такой путь  усовершенствования общества видел он, и  Гриневецкий принял  это убеждение, впитал его и посвятил ему жизнь.
  « Моя искренняя привязанность  и любовь к Северу, неодолимою силою влекущая меня вновь туда, где прошли самые лучшие годы моей жизни…» - так напишет он о пройденном , прожитом  9 января 1889 года в докладной записке на имя военного губернатора  Приморского края.
 Текст её с  первых строк  взволновал меня. Видимо, и человек, писавший их,  был в неспокойствии.  Потому что такие  трепетные строки рождаются в человеке  в мгновение, вдруг, а не в долгой работе над словом. Вчитайтесь в них. В едином порыве с мечтой  плещутся воспоминания и просьба.  Человек раскрывается как на исповеди.
 « Если может быть сомнение о нравственной личности моей  и о способности уживаться с людьми, то на этот счёт имею честь доложить, что я, будучи  знаком со многими  инородцами  и  преимущественно  с северными, глубоко убеждён, что также хорошо полажу с населяющими бассейн Анадыря  чукчами, как ладил с самоедами, остяками, с которыми в общей сложности я прожил более пяти лет… Почитанием я имел удовольствие пользоваться среди тунгусов до своей поездки на Командорские острова, после чего они потеряли меня из виду. Нынче они вновь меня  открыли, и один даже прислал приветствие на Рождество Христово…  Таким образом, не материальные выгоды, не значительное содержание, а чисто интеллектуальный интерес побуждает меня просить назначения на эту должность»
 Что-то  всё же смущало в этой «исповеди». А по сути в официальном письме.  Человек с честно заработанным  авторитетом, отец семейства ( в 1889 году в семье появилась вторая дочь), уже надворный советник выкладывает о себе всё, вплоть  до  «могу быть причислен к совершенно непьющим», чтобы убедить  в своём « исключительном праве»  на эту нелёгкую работу и должность  как на привилегию. Он как будто страшился отказа и никак не мог допустить  возможность его.
 «Каковы  бы ни были слухи, распускаемые моими недоброжелателями, имею честь покорнейше просить  Ваше Превосходительство  верить  тому, что я всегда и при всех случаях жизни и службы стремлюсь быть безукоризненным, и уж этого одного достаточно для того, чтобы нажить себе множество врагов и неприятностей».
 Вот что его беспокоило!  Больно ранило!  Перед слухами, интригами, сплетнями он был беспомощен. Как всякий честный человек!
 Может, когда-то первыми было слово, но главным определяющим человека был всегда  ПОСТУПОК. Только он  есть убеждение во всём!  Пусть же умрут, наконец, все слухи и в будущее войдёт о нём только это: «СТРЕМЛЮСЬ  БЫТЬ БЕЗУКОРИЗНЕННЫМ» как и слова другого  великого «лекаря» из того же времени  Фёдора  Петровича  Гааза:  «ТОРОПИТЕСЬ ДЕЛАТЬ ДОБРО».
 Таково завещание века девятнадцатого  потомкам.
    ИЗ ДНЕВНИКА  ГРИНЕВЕЦКОГО.
«Переход от Командорских островов до Анадырского лимана был исключительно под парусами, потому лишь на девятый день 9 июля  в пять часов вечера клипер окончательно стал на якорь у мыса Александрова на  южном берегу устья реки.
 В первый же свой съезд я заметил. что место, невдалеке которого  стоял  клипер, представляет достаточно удобств, чтобы   обосноваться на нём. От  добра  добра  не ищут – говорит русская пословица  и потому, осмотрев на другой день ещё два места, одно в 18 верстах, другое в 5-6 верстах от мыса Александрова, решил основаться на том, которое с первого раза  показалось мне подходящим… Я осмотрел это место вторично и более обстоятельно. При выборе я руководствовался следующими соображениями:  во-первых, песчаная коса у мыса Александрова при устье небольшой речки, впадающей в Анадырь, из года в год посещается чукчами как сидячими, так и «оленными» для меновой торговли, которая тут же и происходит. Сюда же приезжают купцы из селения Марково. Вышеприведённое  представляет первое и главнейшее обстоятельство, побудившее меня поселиться здесь. Во-вторых, здесь постоянно зимуют несколько чукотских семей.  В - третьих, по берегу в изобилии  лежит плавниковый лес, хотя   мелкий, но вполне пригодный для отопления. Здесь лучше, нежели  где – либо ловится рыба».
Первый дом был поставлен  с  учётом имеющихся знаний о строительстве на мерзлоте.  Насыпь под фундамент. Остов дома с наружной и внутренней обшивкой. Дом обнесён дёрном со щебнем с севера и с боков в несколько ярусов, южная сторона  - до окон, которых пять – по числу помещений в нём. Длина дома – десять саженей, ширина – три сажени, высота – две сажени. Была в нём русская печь. Комнаты отапливались ещё «камельками».
  В описи  имущества  Гриневецкого  нахожу: медный самовар, свечи. пряности для солений, деревянная  посуда наряду с более дорогой, медные подсвечники, «машинка для  рубления  мяса»,  «керосиновая кухня»… Знать истинно русский по духу человек был Леонид Францевич.  « По личному уже неоднократному опыту я знаю, что в пустынях, подобной нашей, невыразимо приятное чувство и сознание благополучия появляется у человека лишь тогда, когда послышится в доме первый запах  свежеиспечённого хлеба» (из дневника Гриневецкого)
 «Обустроившись окончательно, я предполагаю взять к себе в дом чукотского мальчика с целью обучить его русскому языку и грамоте, как и с тем, чтобы самому научиться говорить  по- чукотски» (там же)
 Гриневецкий  описывает поразивший его случай, когда из группы встречающих его чукчей вышел один из них… с хлебом – солью. Ещё более, до испуга, был удивлён  и  гостеприимный чукча, поняв, что ружьё «Карля» дарится именно ему.  «Привыкший за всякую мелочь платить американцам в 3-5 раз дороже, бедный чукча глазам своим не хотел верить, принимая от меня в подарок такую, в его глазах, ценную вещь».
Офицеры клипера, как люди бывалые и здесь бывавшие, деликатно старались помочь советом  при  этой встрече и тем и другим.  По всей видимости, за длительный путь весь экипаж связали дружба и взаимная  симпатия.  Эта сердечность, понятная всем народам, не могла не расположить  сразу и местных жителей. Чукча  Кохлянто вызывал  у Гриневецкого  почтительное уважение. За готовность всегда помочь.  За безукоризненную честность. В своём отчёте он  отмечает её как национальную черту: « чукча  умрёт  с голоду, а не воспользуется чужим добром. Конечно. Бывают и исключения. Но они редки».
  Этому приводит  он  настолько много примеров, что помощник, снимая копию и, видимо, не имея нужного терпения,  сокращает текст по своему усмотрению: « … вторая половина рапорта  начальника – о евангельских  добродетелях чукчей, их нравственных качествах, деликатности»  или  «с большой похвалой доктор пишет о чукчах, особенно выделяет Кохлянто (Кохиянто) и просит о представлении  его к правительственной награде».
 … Клипер разгружен и готов в обратный путь. С утра он расцвечен флагами. В полночь 22 июля1889 года его орудия дали залп салюта, а на единственном домике на берегу взвился русский национальный флаг.
 Я вижу, как стоят на берегу все казаки, чуть впереди всех – начальник экспедиции и живущие  поблизости  чукчи. Они прощаются с кораблём, со своим прошлым. Отныне у всех них начнётся новая жизнь. 
Завтра 23 июля они познакомятся каждый со своими обязанностями  в приказе  №1 по Анадырскому окружному управлению.  «Оставаясь на жительство  в дикой суровой стране, среди малознакомого нам племени, мы должны прежде  всего во избежание лишений и невзгод, поставить себя в отношении населения так, чтобы  оно относилось к нам с полным доверием и уважением…»
 Гриневецкий приступил к выполнению задания, которое было ему дано – обследовать состояние чукчей, выяснить, что можно предпринять для  предотвращения бедственного их  положения … Привить чукчам понятие об их принадлежности к русской империи. Избегать всякого проявления власти в тех случаях, где это шло бы в разрез с  их интересами и понятиями.
 Новоселье прошло благополучно, начальник при свете свечи ( окна чрезвычайно малы) пишет отчёт – докладную на имя военного губернатора  Приморья в Хабаровск. Об устройстве, о первой встрече с аборигенами, изобилии   провианта  и  плавника («хватило бы на двадцать домов как наш») . «Словом, я остаюсь здесь на зимовку, нимало не опасаясь за благосостояние за вверенных мне людей».
 Он думает, мечтает, и между тем…рисует. Свечу с  прямым тянущимся вверх пламенем, себя в профиль, большие с каким – то робким выражением глаза, бородка, усы, волнистые волосы из-под военного покроя фуражки… Настроение прекрасное, почерк лёгкий, летящий.  Хлеб -  соль…  Хороший признак!  Улыбка просится на бумагу.  И день этот 22 июля 1889 года, когда он поселился в свой первый на Чукотке дом, - он тоже отмечен добрым знаком: это день рождения его трёхлетней дочери Марии.
 « В заключении считаю обязательным засвидетельствовать… с Божьей помощью и бодрым духом остаёмся в этом суровом и диком краю, в надежде, что дело наше пойдёт благополучно».
 Всё действительно пошло благополучно.
  Медицинская помощь, совершенно бесплатная, не только меняла в лучшую  сторону отношения русских и аборигенов,  она  опрокидывала привычки, рождала  другие чувства.  В документальных  записях  помощников и лично  Гриневецкого  не встретила я ни строки, ни слова о шаманских угрозах, что хоть  как - то сторонились люди врача, боясь духов, заклинаний.  Наоборот, в отчётах доктора не однажды упоминается о том, что «люди идут за тысячу вёрст» за  лекарством, что «неоднократно  получал письма и словесные просьбы о лечении», что «звание врача между северными инородцами  обаятельно».
 Немало интересного в этих записях для врачей, психологов, социологов, исследователей края. Метеорологические, геологические, биологические наблюдения занимали его сутки до минуты.  Изготовление чучел птиц и животных, фотографии (был «аппарат для снимания видов»), рисунки, чертежи, поездки по стойбищам – команда была полностью задействована.  Как врач Гриневецкий  понимал: безделье – враг здоровья людей и ещё больший враг морального здоровья коллектива.
 «Время от ноября до апреля  здесь такое, что не только вся органическая жизнь, но даже и человек как бы замирает: даже и чукчи в это время, как говорит  Василий Онехе, сидят  закупорившись по своим  зимним юртам, питаясь теми запасами рыбы и оленины, какие были сделаны летом» (из дневника  Л. Ф. Гриневецкого).
 Доктор «встретил» месторождение каменного угля, которое лежит  на южном берегу в 200-300-верстах от устья реки.
 У самого устья,  на так называемом Кедровом мысе доктор  «встретил», несомненно, анадырский выкидной лес.  «Одно,  весьма замечательное обстоятельство можно наблюдать на Кедровом мысе: когда подъезжаем к нему с лимана, то на далёкое пространство можно охватить глазом резкую границу распространения  кедрового кустарника или, вернее, леса».
  Начальник округа обращает  внимание на  безрассудно «избиваемого» оленя, подсчитывает, сколько их надо семье с нартами для безбедной жизни и ставит вопрос  о регламентации истребления животных. Записи ведёт урядник  Павлов, немало удивляясь работоспособности доктора.
 Начальник округа встречается с марковским  священником  Шипицыным,  узнаёт о бедах поселения.( Марково – поселение  с континентальным климатом,  где поселились в семнадцатом веке  казаки Дежнёва).    До 70-х годов  прошлого века в этом бойком селе с конца декабря и до марта  звенела – гуляла ярмарка.  Мамонтов рог (клык),  пушнина, металлические  изделия, табак, нитки, конский волос (американцы до него охочи: делали сети) – всё  было тут как на  настоящей ярмарке. Теперь американцы «переманили»  чукчей в  посёлок  Лаврентия, открыв там факторию.  Им не нравилось, что в устье появился русский  начальник с казаками. Среди  американцев чувствовалось далеко не мирное настроение: их суда снабжены орудиями, чего раньше не бывало. Разноплеменное  население  Марково,  жившее в постоянных раздорах, испытывало великую нужду.
 «Я нисколько не сомневаюсь, судя по настоящему отношению к нам местных жителей чукчей, что если в последующие годы сюда присылались бы необходимые для существования предметы – американское влияние упало бы», - доказывает  Гриневецкий  необходимость русской фактории.
  «Климат в Анадыре крайне суров, не может даже идти в сравнение с климатом Новой Земли, лежащей на 1000 вёрст севернее Анадыря… !6 июня ещё лежит снег в аршин толщиной. Ветры и пурги до того часты и сильны, что решительно не дают возможности никуда  отлучаться из дому» (там же)
 Поразившая вдруг мысль обжигает. Чем живёт чукча? Почему ждёт прихода  шхун американцев, которые его грабят ? Гриневецкий   вникает в экономику жизни местного жителя. Ясак  ясаком, но как, с помощью чего (кого)  добывает его чукча? И когда Гриневецкий  понял, сам почувствовал цену его – он был потрясён.
 Чукча Гырму – его советник и добрейшая душа. Его прозвали «хромым»… А эти шрамы на всех почти лицах!   Сердце щемило и переполнялось не находящим выхода  чувством  протеста, сострадания, безысходности.   «О! Если бы  кто-нибудь  мог себе представить, что за нечеловеческий  труд  представляет  зимой пушной промысел, а, следовательно, и то, во что обходится несчастному чукче какой-нибудь  чайничек, котелок …Сколько риска!  Вот почему много среди чукчей калек  Хромой  Гырму  потерял  ступни именно на охоте  из- за трёх рублей.  Несчастный и достойный высокого звания человек, будучи настигнут бурной  вьюжной  ночью, отморозил  ступни и ходит на коленях. Я приказал сделать ему  костыли, однако же страшная боль в культях не даёт возможности ходить вертикально…»
 Яростные слова, обжигающие факты.  Он подсчитывает, сопоставляет, раскладывает  «за» и  «против»: медный котелок для чукчи стоит две лисицы – огнёвки плюс четыре оленьих шкуры. Немыслимо! Один кулёк белой муки – два песца. В России кулёк муки стоит два рубля!
 В Марково цена на  моржовый клык ниже, в Петропавловске – выше, местом сбыта клыка стала Япония. Вот почему царское правительство «спохватилось» приобщить Чукотку к империи!
 Цена оленя крайне низка. Топоры, котелки, чай, ножи, ружья ( двадцать оленей за одно ружьё! – всё везут сюда американцы.
 А если бы не везли?  Как добывал бы себе чукча на жизнь? Чем кормился бы? Укрывался?  Втридорога дерёт заморский  «доброжелатель».  А что мы хотим?  Чтобы он, знающий, как  извлечь для себя выгоду из всего на свете – делал иначе?
  «По совести…,- рука, видимо дрогнула от дерзкой мысли, перо остановилось, но совесть не хотела молчать, - по совести мы не должны мешать  американцу торговать здесь, ввиду отсутствия русских предпринимателей.
 Охрана берегов, лишение возможности американцев беспрепятственно  «пользоваться богатствами нашего края, которые липнут к нему, как мухи к мёду» - теперь его первостепенная обязанность.  Упорно, доказательно, варьируя поводы, чтобы вновь и вновь возвратиться  к этой мысли, сообщает он в рапортах новые и новые факты, пишет многочисленные  «в дополнение к прошлому моему письму…», требует, просит.
  «Вся суть в том, чтобы не отдать чукчей в руки недобросовестному эксплуататору, ибо в таком случае  чукчи  будут несчастны», - взывает он, наконец, к состраданию вышестоящего начальства.
 Да и в отношении высказываний по совести, в сторону правды, какой бы она ни была, первый начальник округа был близок нашему времени. Впрочем, верно, ему и в голову не приходило искажать или смягчать какие-нибудь жестокие, порой оскорбляющие слух европейца факты, как исторические, так и медицинского характера, как касающиеся быта и нравов местного населения, так и морального облика некоторых своих современников.
 Нравственность едина как истина и не зависит ни от должности, ни от национальности, ни от сословия.  Помните – « стремлюсь быть безукоризненным» ?  По всей вероятности, доктор Гриневецкий в этом стремлении был до чрезвычайности строг к себе, но добивался, увы, того же от других.
 Увы, потому что махни он рукой на жульничество и лень урядника Павлова, на «нечистую» руку и  «крайнюю  степень нравственности» помощника  Дмитриева, которого сам отстаивал у начальства в Петропавловске, вняв просьбам Дмитриева; спусти он повару, который, имея мяса в избытке, кормил людей «худым» - не истратил бы он столько сил и здоровья.
  Он не мог. По долгу службы и личным принципам, так как отвечал за команду полностью. Был Леонид Францевич безупречно честным человеком и бесконечно добрым душой и не любил вообще «прибегать к  каким бы то ни было наказаниям».
  И рядом со строжайшими, категорическими приказами о наказании тех, кто « вредит  казённому делу» - по-детски  беззащитные слова глубоко обиженного человека: »Зная мои старания установить с чукчами добрые отношения, они вздумали отпугивать их от меня, выдумывая всякие нелепости». Это его угнетало больше всего. Враги нашли самое уязвимое место - добрейшую душу человека!  И вот уже  горькое, до боли сердечной признание смертельно больного человека: « Огромную неудачу и даже несчастье я понёс только в выборе сотрудника себе (речь о Дмитриеве – Л.Ж.), ибо попал просто на мошенника, не будь этого несчастья, то результат моей миссии был бы значительнее, да и я был бы, пожалуй, ещё жив».
  Только в выборе помощника ошибся! Для человека, начинающего большое дело, отсутствие единомышленника – уже несчастье, а присутствие рядом подлости в экстремальных условиях – несчастье вдвойне. В конце концов  Дмитриев был отослан в Петропавловск, но  «делу казённому», видимо, навредил он немало.
  Частые поездки по стойбищам, борьба с постоянными в эти два года эпидемиями, тревога за жизнь вверенных ему людей, коими он  был, «безусловно, доволен и  лучше которых не желал бы никогда, но которые по здоровью – сущие инвалиды». В немалой степени  нервные затраты на помощника уносили здоровье самого доктора  день за днём.
  Снова он торопится, волнуется, теперь уже сознавая близкую свою кончину, докладывает о выполнении главной задачи : отношения с чукчами налажены. Искренне  поражаясь жестокости некоторых  чукотских обрядов, старается убедить, «что при всём том в обыденных отношениях чукчи – превосходный  народ», тем самым подтверждая и присоединяясь к мнению знаменитого гуманиста Миклухи – Маклая  о том, что Россия – единственная европейская страна, которая  не принимала и никогда не примет полигенизма, что разделение людей  по расовому признаку противно самому русскому духу.
  Антропологические наблюдения Гриневецкого  проявляют его гражданскую позицию и совершенно просто объясняют для последователей и преемника причины его удавшейся миссии. « Чукча,- пишет он,- подчиняется только нравственной власти как компетентность и авторитет. Чукча справедлив, рассудителен. Но в обиду себя не даст. Поэтому мы жили в дружбе с ними… В течение двух лет ни один инородец не обманул меня и часто они оказывали нам совсем бескорыстно большие услуги».
  Он неназойливо предупреждает и просит быть деликатнее с местными жителями, безусловно и во всём им доверять. Слышу в этом созвучие мыслей и духовное родство с лучшими нашими представителями науки, о  котором  Миклуха -  Маклай  заметил»: От каждого, кто это родство сознаёт, оно требует прежде всего дела».
«…  Перенос Управления в Марково – дело необходимое, это нужно потому что и население сконцентрировано главным образом именно в верховьях и средине реки Анадыря. Тут кочуют чукчи, ломуты,  чуванцы, тунгусы и олютары. Тут главный центр и торговли и промыслов, отсюда же легче всего можно делать всевозможные поездки во все концы округа».
  Тот  последний год  жизни подарил ему ещё одну встречу. С чуванцем Николаем Кобелевым. Ему посвятил Леонид  Францевич немало строк. Как и многим марковцам и самому селу. Оно было для Гриневецкого  как бы духовным прибежищем, где он спокойно жил и работал, всем доверяя и пользуясь  тем же доверием  к себе.
  Здесь открыл он Афанасия  Ермиловича  Дъячкова – учителя божьей милостью, талантливого к наукам человека, помощника себе настоящего и друга.
  Здесь появился у него крестник Брагин(имени не указано), староста Кулиновский, которому «особое доверие», Дмитрий Воронцов, Алексей Мидучин, Андрей Никулин, Иона Алин, Трифон Колмаков, Леонтий Кобелев… Даже в день кончины своей он помнит, что «труды многих людей не оплачены, заплатить непременно». Каждому из перечисленных отписывает подарок из личных вещей и книг (большинство  книг – Афанасию Дьячкову для школы).
  Находила душа его отклик в сердцах местных жителей, без труда и он общался  и  с бедняками чукчами и с «крезом  здешнего края»  Николаем  Кобелевы, который дал начальнику округа более ста оленей для раздачи местному населению и уверил, что даст «хоть тысячу». Их, оленей, у него с сыновьями тридцать тысяч.
 Каково! Факт интереснейший! Затрудняешься и определение-то дать такому проявлению гражданственности – не гражданственности, но, во всяком случае, весьма необычной  немеркантильности  местного креза  по отношению к  землякам – беднякам. И сколь ясны оба в удивительном этом знакомстве, сколь деликатны и необходимы друг другу в хитрой этой жизни.
  Тихая безветренная стужа всё-таки радовала доктора. Начавшееся нездоровье обостряло восприятие окружающего, «лирические» строки кажутся неспешными, несколько непривычными для его деятельной натуры.  Он спокойно пишет, что прошлая 1889 – 1890 года зима в здешних местах была необыкновенно тёплая, самая большая стужа – немногим  более сорока, нынче же – без малого шестьдесят. Без кавычек и иронии написано об этих  необыкновенно тёплых сорока …мороза.
  Северяне без труда узнают в них марковскую  чудную погоду, потому что у  нас в Анадыре редкий день без ветра. Оказывается – как и сто лет назад: « На устье же просто-таки без перерыва всю зиму дули самые адские ветры, до того сильные, что я отвык ложиться спать раздетым… всегда ложился  спать одетым в полушубке, чтобы быть всякий момент готовым на случай какой – либо аварии».
  За спокойными усталыми словами нетрудно понять угнетённое состояние человека, стоически нёсшего  бремя первопроходца  « В такие бурные ночи я людям велю спать одетыми. Я сильно тревожился за крышу. Мне казалось, что ветер, который колеблет весь дом, легко может сорвать и крышу, что было бы несчастьем».
  Мне же, сидевшей в полутёмной келье Томского архива, казалось, как будто врукопашную схватился он  со всеми земными  несчастьями вообще, защищая от них и природу, и людей.
  « Имея в виду изобилие мясной провизии, а также крайнюю степень нужды  у окружающих нас чукчей, прошу г. Дмитриева (помощник начальника) отпустить одного оленя, передать его Гырму, чтобы он  поделил этого оленя, сообразуясь с числом людей в юртах, на каждую юрту выдать от 8 до 15 фунтов муки».
  Ближе к весне – чаще такие распоряжения. О кедровом лесе, о реке, о тундре – всё надобно беречь;  о достаточном кормлении и непременной защите от стужи и ветров собак, которые трудятся наравне с людьми. «Возражения же, что такая защита послужит  к изнеженности собак, вследствие которой они  будто бы сделаются негодными для поездок – я считаю  неосновательными. Напротив того – здоровые, хорошо выдержанные животные всегда крепче и выносливее  измученных, ослабленных голодом и холодом».
  Категоричная эта защита меньших братьев наших была мне по душе, как и многое другое, что предпринимал доктор. Но, честно говоря, чего не предполагала узнать – так это о качелях и катке по весне, устройстве и топке бани и о том, что в новогодний вечер была разыграна пьеса  «Царь Максимилиан». Троекратный залп из ружей возвестил о приходе Нового 1890-го года! Рождались традиции…
  « Скорблю глубоко Ваше Превосходительство, что мне не суждено укрепить и основать на Анадыре наше дело, так блестяще начатое. Как бы ни оценивали мою деятельность в этом краю, я всё-таки схожу в могилу с сознанием добросовестно и по мере сил  исполненного  долга: смею сказать, что я открыл торную дорогу для будущих деятелей края…»
  Умер он 26июня 1891года. Похоронен в урочище  «Собининской»  на берегу реки Майн.  «По смерти моей,- завещал Леонид  Францевич,- похоронить без всяких забот о церемониях, похоронить просто, как хоронят простого жителя».
  Так и сделали его друзья марковцы – Афанасий Дьячков, Константин  Кулиновский,  Анатолий Косыгин. Правда и не совсем так.  В знак уважения и почитания  «когда несли к месту погребения – команда была в парадной форме. На гроб (из любимого им каюка, купленного в Марково, в котором сам  изволили плавать) положили орден и  саблю (затем были взяты). Дали три выстрела из пяти ружей…  Так закончилась жизнь Леонида Францевича  Гриневецкого.
  Спустя несколько лет среди этой тишины в небольшой долине встанет красивый памятник – крест благородного светло – серого камня с высеченными на одной его стороне словами: ПОТРУДИВШЕМУСЯ  НА ПОЛЬЗУ НАУКИ.
  Четыре простых слова завершили деятельность  Гриневецкого. Четыре простых слова. Как прощальный знак признания заслуг. Как последнее искреннее рукопожатие его поколения.
  «Ввиду беспримерного подвига…  Ввиду исключительности работы…» Век девятнадцатый с благодарностью передал нам память  об очередном  первопроходце  Земли из когорты смельчаков – романтиков Леониде Францевиче  Гриневецком.
  Он, его век, сберёг для нас документальные свидетельства жизни и труда  первого начальника Чукотки и первопроходца Новой земли, а один из авторов этих документов  чуванец Афанасий Дьячков донёс до нас и черты личного обаяния доктора Гриневецкого.  Они – такие разные и тонкие натуры, безошибочно почувствовали друг в друге ту степень государственности, которая  всегда необходима  для торжества гуманизма и прогрессивных мыслей.
  Он, его век, торопясь, чтобы не забылось имя учёного, внёс это имя уже в 1893 году в энциклопедический словарь  Ефрона и Брокгауза. Правда, с ошибкой в дате рождения.  Леонид Францевич  Гриневецкий родился в местечке Городище на Украине  13 сентября 1853 года, а не в 1839-  ом, как дано в  энциклопедии  Ефрона и Брокгауза.
  Его век… Что же сделал наш, двадцатый, для сбережения памяти о замечательном соотечественнике ? Пока ничего. Пресловутые слухи  ли  были тому виной, или вихри столетия, а, может, исчез тот  «чисто интеллектуальный интерес», которым  живы  духовность  и  высокая нравственность, в   основе  которой, как известно, лежит,  прежде всего, уважение к прошлому.  Иначе как можно объяснить то, что в городе, у которого есть основатель, нет улицы с его именем? Есть береговая коса, где стоял первый  дом с русским национальным флагом, и нет никакого о том упоминания ? Ни одно научное  учреждение города не носит имя учёного, первого исследователя края. Нет  ни строки о докторе  Гриневецком  и там, где, казалось, сам бог велел – в медицинских учреждениях города.
  Право же, соотечественник,   ПОТРУДИВШИЙСЯ НА ПОЛЬЗУ  НАУКИ  и во благо самых отдалённых  краёв  Отечества, заслужил место и в советской энциклопедии.  Краткая запись вместила бы несколько дорогих не только северянам строк:
«Гриневецкий Леонид Францевич. Русский путешественник. Врач. Антрополог. Первый начальник  Анадырского округа. Исследователь Новой Земли, Командорских островов, Чукотки  (коса Гриневецкого). Всегда и везде был защитником местного населения, страстным проповедником идей гуманизма и равенства народов  России»
                Людмила  Жукова  - Вахрушева
                1988год.   г Анадырь