Короли... Глава 14

        – …Вот, например, возьмём такой случай. Я как-то прихожу на работу, как и положено, к девяти, а меня в дверях поджидает эта малограмотная захмычка и спрашивает: “Андрей Васильевич, где вы были вчера всю вторую половину рабочего дня? Привезли мебель и, как всегда, некому было разгружать. И почему только, как вас не схватишься, так никогда нет на работе!” И знаешь, стою я перед ней, слушаю её фельдфебельский ор и понимаю, что чтобы я сейчас ни говорил в своё оправдание, для неё это будет пустым звуком. Она, когда принималась орать на кого-нибудь, делала это с таким удовольствием, что сразу становилось ясно, почему кто-то жить не может без прыжков с парашютом, а кто-то обожает лазить по горам или в одиночку по океану шнырять на байдарке. Она так выплёскивала свой адреналин, мать её ети!

        – Хм, – хмыкнул Владимир, внимательно наблюдая, как растет столбик пепла на сигарете, забытой в пепельнице. – Ну и что ты? Тебя что, действительно не было на работе?

        – Как же! Уж тут то я отыгрался по полной программе. Ко мне накануне, как раз перед обедом, вваливается собственной персоной Аркадий, муж главврачихи и тащит меня в свою тачку. По дороге объясняет, зачем я ему понадобился, – какая-то там ерунда, я уж и забыл что, и проторчал я с ним, – а, на стройке, по поводу сантехники, – часа три. После он сразу отвез меня домой. Когда мы ехали, я ему ещё сказал, что завхозиха неровно дышит в мой адрес, и неплохо было бы поставить её в известность. Как сам догадываешься, он тут же забыл о моей просьбе, а наутро я, как пацан, был уделан по самые уши Зинкиной словесной блевотиной.

        – Ну, а говоришь, отыгрался, – хитро прищурился Князев. – Каким макаром?

        – Положим, не Макаром, а Аркадием... – Андрей откинулся на спинку стула и довольно покачал ногой. – Как только она на минутку заткнулась, я ей так ласково говорю: “Зина Ивановна, вам привет от Аркадия Мамонтовича. Мы с ним вчера ездили туда-то и туда-то. Я, зная, как вы будете переживать по поводу моей отлучки, попросил его позвонить вам и предупредить, что я уехал с ним. Он сказал, что не велика птица, перебьется, а если будет возникать, то пусть позвонит ему и он ей скажет пару ласковых…”.

        – Что, так и сказал?! – расхохотался Андрей. – И не боялся, что он открестится от всего?

        – Да–да, открестится! Во-первых, чихал он на неё, и, во-вторых, Зинка ни за что бы ни стала ему звонить сама.

        – И чем же у вас всё это кончилось?

        – У меня все кончилось так, как и всегда – заявкой. А вот у Зинки завоз мебели накануне обернулся по причине её жутко сволочной натуры ба-а-льшими неприятностями.

        – Это почему?

        – Я же сказал – сволочная натура! Вот послушай…



        В тот день, наконец-то, завезли долгожданные кушетки. Истомившиеся больные, засыпавшие главврача бесчисленными жалобами по поводу отсутствия столь необходимых предметов мебели, могли торжествовать – их взяла! Но радость, как, оказалось, была несколько преждевременной и, мягко говоря, неполной.
Читатель, конечно же, помнит, с какой помпой обставлялось каждое такого рода мероприятие. Но в этот раз Зина Ивановна превзошла саму себя. Когда огромная фура подъехала к воротам, её клаксон заревел столь внушительно и долго, что и в самой поликлинике, и в домах окрест сразу поняли – произошло событие, по значимости своей равное только что самому вселению в неё. Дальше действо разворачивается по наработанному годами сценарию.

        В ответ на рёв клаксона распахивается окно на шестом этаже и в нём появляется Зина Ивановна. Она что-то громко кричит и тогда из машины вылезает парень в спецовке. Он подходит к зданию, становится под окно с высунувшейся Зиной Ивановной и в награду за это получает ключ от ворот, брошенный её милостивой рукой.

        Из подъезда поликлиники появляется бегом Андрей и они вместе распахивают тяжёлые сварные ворота. Фура, отдуваясь и фырча словно какое-нибудь экзотическое животное, неторопливо тащит сквозь них свою неповоротливую тушу и спустя несколько минут подплывает к вестибюлю. Там, во всём своём спокойном величии, в котором при одном только взгляде на обладательницу оного сразу же становиться видна грандиозность события, уже стоит главная распорядительница хозбала.

        Зина Ивановна с величавым спокойствием наблюдает как из кабины машины высыпали грузчики и водитель. Она просто-таки с каменной невозмутимостью смотрит на неторопливую суету четырёх мужиков у дверей машины. Но зритель, заинтригованный процессом начинает понимать, что вот-вот произойдёт нечто более значительное. И он не ошибается в своём предчувствии!

        Едва распахнулись широкие двери, и прибывшие парни в спецовках не спеша скрылись в недрах огромной фуры, как Зина Ивановна, издав неопределённый крик, со стороны очень смахивающий на боевой клич индейцев, срывается с верхних ступенек. Подбежав к ним, она энергичным жестом прерывает начавшуюся было возню и отдаёт распоряжения, в результате которых степенные и плавные движения грузчиков приобрели стремительность полёта ласточек. Что она им сказала, конечно же, догадливый читатель понял сразу же! В самом деле, Зина Ивановна, исходя из своего громадного управленческого опыта на посту зама по хозчасти, знала, чем можно подстегнуть нерадивых и ленивых! Магарыч в виде убойнопроцентной жидкости всегда творил чудеса!

        И вот теперь, когда мужики буквально сорвались с цепи, Зина Ивановна смогла полностью отдаться упоительной стихии командирского пыла. Надо видеть Зину Ивановну в такие моменты! Она была похожа на уставного прапорщика на плацу перед высоким начальством, выжимающего из своих подопечных последние силы! Её можно без всякой натяжки сравнить с суровым шкипером, во время учений гоняющих матросиков по вантам! Это был главарь пиратов, ведущий своих головорезов на абордаж испанского галеона!

        Горе тем, кто в такие мгновения попытается прервать вдохновенный пыл и раж неукротимой Зины Ивановны! Он будет сметён с дороги как пылинка напором мощного пылесоса, как былинка под натиском полноводного селя, как хлипкая хибара под ударами ураганного ветра! И неважно, кто окажется в этот момент перед ней – здоровый ли детина, один вид которого приводит окружающих в трепет, или немощная старушенция, – пощады не будет никому!

        Вот как раз со старушкой и вышло у нашей воительницы в этот день промашка! Вообще-то этот день был бы ничем не примечателен, если бы не происшествие, которое надолго запечатлело его в умах действующих персонажей.

        Поначалу ничто не предвещало трагических, скорбных минут, которые изрядно попортили крови нашей героине и заодно её высокой покровительнице. Всё шло как по маслу, как и рассчитывала Зина Ивановна. Грузчики бойко перебрасывали длинномерные упаковки, рабочий с водителем затаскивали их в вестибюль, сама Зина Ивановна собственноручно указывала места для складирования и попутно распихивала докучливых посетителей, пытавшихся прорваться между носимыми предметами к лифту или лестнице.

        В иные моменты по её лицу было видно, что будь её воля, она немедленно закрыла бы доступ в поликлинику на технический перерыв! С некоторыми несознательными больными даже приходилось вступать в короткие стычки, дабы вразумить их, что они сами задерживают устройство комфортных условий ожидания приёма к докторам! В сердцах хлопая себя по бокам руками, Зина Ивановна как бы тем самым говорила: “Ну что ты поделаешь с этим народом!”.

        И всё же дело потихоньку продвигалось. Вот уже и фура была освобождена от груза и часть его поглотили ненасытные пасти лифтов; вот подключились уборщицы, собирающие бумажную упаковку, впопыхах раскиданную по всему пространству вестибюля; а там и Зина Ивановна всё чаще стала отлучаться на этажи, чтобы собственноручно следить за расстановкой новеньких кушеток, заменяя ими старые. По всему было видно, что сей процесс, то бишь, замены старого новым, был делом весьма нелёгким, ибо частенько набегала тень на лоб и пролегала озабоченная складка меж бровей нашей Зины Ивановны!

        И как же досадовала она, когда в столь ответственный момент ей приходилось распылять свое внимание между таким серьёзным делом и беспардонными и наглыми больными, рассевшихся на старых кушетках и всеми силами стремившихся остаться на них до приёма врача. В ответ на их нелепые замечания о том, что до начала приёма ещё целых полтора часа, Зина Ивановна, усилием воли собрав последнее терпение, отвечала таким зарвавшимся больным, что приходить надо после обеденного перерыва и нечего тут рассиживаться и мешать трудовому процессу!

        Грозно нависнув над таким строптивцем, не желающим очищать место, Зина Ивановна, исчерпав последние доводы, вроде “да на тебе ещё пахать и пахать, а она прогревать сюда одно место пришла!..”, она давала команду. Подскочившая в мгновение ока пара дюжих молодцев с легкостью приподнимая оккупированную кушетку вместе с укрепившимся на ней больным телом, легонько кренили его. В результате сей манипуляции больное тело с лёгким взвизгом и криками: “Я буду жаловаться!..”, сползало на пол и не прекращая нудных причитаний, отбывало в неизвестном направлении.

        Очищенная кушетка взгромождалась на гору себе подобных в конце коридора и её место занимали вновь привезённая мебель в виде стульев, сварганенных из пары крашеных черной краской железных труб и такой же гофрированной сеткой, предназначенной под многострадальные седалища больных.

        Вот так фокус! Да-да, уважаемый читатель, если ты, паче чаяния, имеешь счастье проживать в дивном районе Марьино, то тебе, в довершение всего, придётся теперь в часы посещения поликлиники обживать чудо мебельного искусства! Так и хочется воскликнуть избранным – терпения вам и скорейшего выздоровления! Немногочисленные посетители, таращась на сии произведения современного мебельного искусства, горестными взглядами провожали удобные мягкие кушетки, которые хоть как-то скрашивали долгие часы ожидания перед дверьми врачебного кабинета.

        Подготовленный таким образом коридор представлял собой весьма неприглядное зрелище. Горы кушеток вперемежку с новыми стульями, одинокие фигуры больных, стойко вынесших яростный административный напор, и теперь боязливо жмущихся к стенам, а посреди всего этого техногенного хаоса – мелькающая фигура Зины Ивановны, громогласно подгоняющая бригаду сборщиков. Те, производя немалый шум, и с видом знающих себе цену мастеров, разбирали принесённые стулья и свинчивали их в звенья по пять штук.

        Худо ли бедно, но постепенно в коридоре вырастали стройные ряды стульев, издали похожих на какие-то панцирные образования, призванных заменить удобные мягкие кушетки. Зина Ивановна летала от одной группы сборщиков к другой с надоевшим им до смерти к концу первого часа рефреном: “ну быстрей, … быстрее, что вы уснули, что ли!”. В конце концов один из них не выдержал: “Будешь надоедать, мать, всё свернём и уйдём! Шла бы ты лучше пообедала!”. Зина Ивановна осклабилась своим большим ртом и примирительно сказала: “Да я что, я ведь хочу успеть к окончанию перерыва… У меня распоряжение Тамары Витальевны…”. На что тот же рабочий усмехнулся: “Тут, мать, люди работают, а не зайцы скачут!”, и, отвернувшись, сказал напарнику: “Некоторые думают, что чем чаще они щёлкают зубами, тем быстрее идёт работа, язви их в дробину!..”.

        Видя такой оборот дела Зина Ивановна решила по-своему распорядиться оставшимся до конца пересменки временем. Кликнув появившегося Андрея, она решительно направилась на следующий этаж, куда грузчики с фуры уже доставили все необходимые стулья.

        Выйдя из лифта Зина Ивановна окинула взглядом поле битвы, то бишь, лежащий перед ней коридор. Как назло, этим этажом оказался третий, на котором располагались все терапевтические отделения, а стало быть самые густопосещаемые приболевшим населением. И это обстоятельство сыграло с ней злую шутку…
Уж лучше бы она последовала мудрому совету монтажника-сборщика и присоединилась к своим товаркам, поглощающим вкусный обед в уютной комнате для приёма пищи! Взвинченная до предела собственным метемпсихозом, Зина Ивановна к моменту появления в коридоре третьего этажа пришла в состояние, близкое к экзальтации.

        Уперев руки в бока, она встала по середине первой трети коридора, словно отсекая собой выбранное ею пространство, и скомандовала Андрею звенящим от напряжения голосом:

        – Выноси кушетки!

        Это распоряжение не прибавило Андрею живости в движениях, Помня получасовой давности баталии по освобождению кушеток, он нехотя сдвинулся с места. Первые же седоки энергично возроптали против перемещения их с насиженного места на собственные ноги.

        Андрей не стал упорствовать и обратив к Зине Ивановна скучное лицо, развел руками, как бы говоря этим: “Вот видите…”. Стало ли это последней каплей, переполнившей чашу терпения Зины Ивановны, но ей вдруг показалась, что все эти люди, объединившись вместе, составили против неё заговор и теперь хотят её извести своим молчаливым сопротивлением. Она широко раскрыла рот, будто ей не хватало воздуха и медленно багровея, просипела:

        – Всем встать! Немедленно освободить кушетки!

        Подскочив к первому же ряду сидевших близь неё людей, она, ухватившись за край кушетки, энергично задвигала ею в стороны, да так, что бедные посетители посыпались в разные стороны словно кегли в боулинг-зале.

        Среди тех, кто ещё оставался на своих местах, раздались возмущенные голоса: “Да как вы смеете! Разве так можно!..”. Несчастные, они и не подозревали, что этим только подливали масла в огонь. Приговаривая про себя: “Ещё как смею…”, Зина Ивановна, бросившись к следующей ближайшей от неё кушетке, вцепилась в неё своими маленькими, но сильными дланями и затрясла её, что твой мужик грушу. И опять послетали с сиденья люди и опять возник ещё более слышный хор протестующий голосов. А остервенившаяся вконец Зина Ивановна уже подлетала к другой кушетке и с маху сбрасывала не успевших вскочить неловких болезных!

        Не переводя дыхания, на едином порыве она переворачивала одно за другим сиденья, пока не оказалась у оставшейся в дальнем углу, кушетки. И тут её остановил тихий, едва различимый слабый голос: “Погодите, можно мне остаться сидеть… мне плохо… что–то сердце прихватило…”.

        Как ни слаб был шепот, ни прерывист был голос, просивший Зину Ивановну не беспокоить обладателя, вернее, обладательницу его, ибо перед впавшей в чуть ли не истерику разбушевавшейся завхозихой, оказалась маленькая, сухонькая, хилого виду старушонка.

        Может быть оттого остановилась могучая в своём порыве Зина Ивановна, что приустала маленько, и как раз пришло время перевести дух. Так или иначе она с широко раскрытым ртом, жадно глотающим воздух и выпученными глазами, с полминуты смотрела на старушонку, не совсем понимая, что это такое возникло перед её воспалённым взором! Старушонка, видя в остановке Зины Ивановны добрый для себя знак, пробормотала, счастливо улыбаясь: “Спасибо вам, большое спасибо…”.

        Но Зина Ивановна, придя в себя от ступора, в который поверг её неудержимый раж, процедив сквозь зубы: “Какое там ещё спасибо…”, видимо, посчитав слова старушонки ещё одним изощрённым издевательством, ловким движением выбила из-под неё кушетку.

        Старушонка, божий одуванчик, весом не более сорока килограммов, взлетела в воздух, словно подброшенная мощной катапультой и, грохнувшись со всего маху на пол, осталась лежать без движения. Весь окружающий место события народ оцепенел от виденной картины. И в это время позади толпы, безмолвно глядевшей то на лежащую старушонку, то на Зину Ивановну, возникло движение. С возгласами, “пропустите, да пропустите же”, к центру событий пробился мужчина. Он бросился к лежащей старушонке и, приподняв ей голову, закричал: “Мам, что с тобой, очнись!..”.

        Кто-то из обступивших, придя в себя, сказал:

        – Вы её к кардиологу отнесите, на четвёртый этаж, на сердце она жаловалась, когда её вот эта с кушетки сбросила. Может у неё сердечный приступ.

        Мужчина, ни слова не говоря, подхватил мать на руки и, расталкивая стоявших перед ним людей, бросился к лестнице. Толпа возбуждённо загудела. Из некоторых реплик можно было разобрать несколько сочувствующих бедной старушке, но более всего раздавалось в осуждение решительных действий Зины Ивановны. С возгласами “это так оставлять нельзя…”, “это ж беспредел какой-то…”, “идти к главврачу…”, “жаловаться в райздрав…”, толпа тесной стеной надвинулась на стоявшую с каменным лицом Зину Ивановну.

        Но этот маневр её ничуть не испугал. Окружённая полуторадесятком разгневанных больных, она яростно отругивалась от них, словно обложенная со всех сторон гончими матёрая лисица. Ощерив крупные, желтоватые зубы, Зина Ивановна производила столь грозное впечатление, что один только её вид держал на расстоянии наседавших на неё людей, бурно жестикулирующих перед её носом руками с зажатыми в них разными предметами, типа сумок и увесистых медкарт.

        Распихав всех, со словами “идите жаловаться, куда хотите”, она пробилась сквозь плотный заслон и, бросив Андрею распоряжение таскать все кушетки вниз, устремилась на лестничную площадку. Уже через пару минут её голос уверенно раздавался со второго этажа, ничуть не выдавая ни единой интонацией только что произошедших с ней бурных треволнений.

        Казалось, на этом всё кончилось для нашей воительницы! Но, как всегда бывает в этом мире, над сильными людьми проносятся и сильные бури, как высокое дерево притягивает к себе все молнии, принимая на свою гордую главу яростные удары стихий.

        Надо же было такому случиться, что совместилось во времени два, казалось бы таких случайных события, как смерть от инфаркта несчастной старушонки и заурядная замена мебели. Ведь связать два таких разных по своей значимости события в единую цепь, нужно обладать совсем уж изощрённым злодейским умом!

        И когда Зину Ивановну срочно разыскала Татьяна Израилевна и передала приказ Тамары Витальевны, срочно явиться к ней в кабинет, Зина Ивановна не усмотрела в этом ничего для себя плохого или неприятного. Мало того, ей было что доложить Тамаре Витальевне! К этому моменту практически вся мебель в коридоре была заменена новой. Гордая сознанием хорошо выполненной работы, Зина Ивановна с широкой улыбкой явилась пред очи своей патронессы.

        – Тамара Витальевна, всё в порядке, на двух этажах кушетки я заменила! – в своём громогласном стиле с порога доложила завхозиха.

        Трухнова поморщилась и, отложив в сторону лист бумаги, подняла озабоченный взгляд на довольную Зину Ивановну. Тяжело вздохнув, она уронила руки на стол и сказала:

        – Ну прямо не знаю, что и делать! Вот тут у меня лежит заявление, подписанной десятком человек. В нём говориться, что ты только что убила какую-то старуху. Они только что от меня ушли. Что там случилось ещё?!

        – Какую старуху? – взвизгнула Зина Ивановна. – Я пальцем никого не трогала! Ведь они не хотели освобождать кушетки! Я всех по-хорошему просила! Так ведь им хоть кол на голове теши!

        – Ну и что?

        – Рабочий приподнимал кушетку, и они вставали и уходили! Вот и всё!

        – Зина Ивановна, при чём тут рабочий! – раздражённо оборвала её Трухнова. – У меня вот тут написано, что ты сама подошла к кушетке, на которой сидела старуха и сбросила её на пол. После чего она умерла в кабинете кардиологии. Вот, полюбуйся!

        Трухнова нервным движением бросила Зине Ивановне лист бумаги. Та, схватив его, впилась глазами в написанное, но, тут же отбросив лист на стол, вскричала в озлоблении:

        – Я не разберу, что там написано, но всё это клевета! Я что, виновата, что у старухи больное сердце! У меня тоже больное сердце, а я работаю за троих и вот благодарность!

        – Ты перестань впадать в истерику, – остановила Давилину Трухнова. – Расскажи толком, как всё было…
После получасового разговора, Трухнова, озабоченно покачивая головой, резюмировала:

        – Да, дело нешуточное! Вряд ли сын старухи откажется подать на тебя в суд. Тут надо что–то предпринять. Будем думать…



        Вторая половина дня прошла спокойно, если только не принимать во внимание повисший над Зиной Ивановной дамоклов меч. Весь его остаток она провела в размышлении, о низости людской натуры. После неких стратегических планов, выработанных в кабинете Трухновой, Зина Ивановна несколько успокоилась, только горькая заноза, засевшая где-то внутри, не давала ей вернуться в нормальное деятельное состояние. Что там старуха, которой давно полагалось лежать в могиле, – не она была этой занозой, нет! Те, кто написал подлую кляузу, – вот кто был изощренным злодеем-пакостником! Что она им сделала, – одно только добро и вот их благодарность!

        Первые последствия не вовремя преставившейся старушки обнаружились уже на третий день. Жаждавший мести за безвременно загубленную жизнь матери, убитый горем и нанёсённым ей оскорблением, сын сразу же после похорон объявился в кабинете Трухновой.

        Тамара Витальевна, с увлажнёнными от сочувствия глазами, слушала горестно-возмущённую филиппику пожилого мужчины, мудро давая тому выговориться. Она по опыту знала, что преждевременно выплеснутый на кого-то гнев по своему действию становиться похожим на холостой патрон – шума много, а результатов мизер. Через пять минут мужчина затих и Трухнова сочла своевременным вставить несколько слов. До этого она во время пауз, которые делал сын почившей старушки намеренно молчала, заставляя, тем самым своего визави снова продолжать свою речь, что он и делал, но уже с заметно меньшим накалом. И вот, дождавшись подходящего момента, когда по её мнению пыл мужчины иссяк, Тамара Витальевна мягко произнесла:

        – Я искренне вам сочувствую, поверьте, очень жаль вашу матушку, но ваша родительница имела очень больное сердце. Мы в тот же день собрали консилиум и пришли к мнению, что этот случай ни в коей мере не повлиял на состояние вашей матери…

        – О чем это вы!? – вскричал мужчина. – Она, по свидетельству очевидцев, потеряла сознание в результате падения с кушетки, откуда её сбросила ваш завхоз!

        – Вы послушайте меня. Вот заключение консилиума, в котором говориться, что результатом смерти стал обширный инфаркт. Мы сверили его с результатами вскрытия, на котором вы сами настаивали и наше заключение полностью подтвердилось с выводом патологоанатома. Ваша мать, уже в поликлинике, куда вы её привезли, находилась в состоянии инфаркта.

        – Да не меняет это ничего! Ваш завхоз поступила с ней самым мерзким образом, за что я требую её увольнения. У меня есть свидетели, которые подтвердят все произошедшее! – Мужчина привстал на стуле и стукнул кулаком по столу. – Я найду на неё управу. Если она не будет сегодня уволена, моё заявление завтра же будет в суде!

        – Ваше право поступать, как вы считаете нужным, но в действиях моего зама по хозчасти ничего, кроме излишнего рвения, чтобы послужило причиной смерти вашей матери, наша администрация не находит.

        – В том, что вы так говорите, нет ничего удивительного, – одна шайка, но у меня есть свидетели и они-то покажут в суде всю правду!

        Трухнова спокойно выслушала выкрики мужчины и покачала головой.

        – Я думаю, вы ошибаетесь. Вот у меня письменные заявления тех людей, на которые вы ссылаетесь в своём списке свидетелей и она все в один голос говорят, что в тот день в коридоре была спокойная рабочая обстановка. Я сама там не присутствовала, и потому у меня нет причины сомневаться в их показаниях. – Трухнова раскрыла лежащую перед ней папку и, вытащив оттуда несколько листков, протянула их мужчине.
Тот судорожно схватил бумаги и, впившись в текст глазами, начал нервно перелистывать их по мере прочтения. Прочитав всё до конца, мужчина посмотрел на Трухнову полубезумным, больным взглядом и, отбросив листки в сторону, прошептал:

        – Бред какой-то…

        Трухнова собрала листки и, положив их назад в папку, мягко сказала:

– Вы не волнуйтесь, мало ли что может показаться сгоряча, тем более, что и вас в момент смерти вашей мамы тоже там не было. Вы ведь находились в это время внизу, в регистратуре. А люди, побеспокоенные перестановкой мебели, слишком нервно отреагировали на работу наших сотрудников, Поэтому некоторые высказались так кардинально, тем самым введя в вас в заблуждение. Я конечно, не оставлю этот случай без последствий и приму меры по пресечению подобного в дальнейшем, но это всё равно не вернет человека к жизни. Что поделаешь, ваша мама была уже в годах и сердце не выдержало, просто это случилось в неподходящий момент, – так уж совпало.

        Трухнова замолчала. Мужчина, враз обмякший, сидел не шевелясь в кресле с отсутствующим видом. Трухнова наклонилась к нему и спросила:

– Что с вами? Вам плохо?

Мужчина поднял голову и в его глазах блеснули слёзы. Он покачал головой и, тяжело вздохнув, сказал:

– Равнодушие и чёрствость, – вот что нас убивает…

Мужчина сгреб шапку и, тяжело поднявшись, вышел.

        Тамара Витальевна смотрела ему вслед и едва заметная усмешка тронула её губы. Что ж, нелёгкий бой пришлось ей выдержать, но тем слаще победа. Она с облегчением вздохнула: “Эта дуроломина по гроб будет мне теперь обязана!…”.

        Погоди-те же, полные скепсиса, читатели, кривить губы в понимающей усмешке, – дескать мол, нужно автору чем-то обелить Зину Ивановну, так потому и придуман ход со свидетелями-отступниками. Вот тут-то вы и не будете правы, вернее правы, но наполовину, ибо не знаете, каким образом это отступничество было достигнуто. Хоть автор и льстит себе, полагая тебя малосведущим в этот вопросе, хотя на самом деле многие уже догадались какой ценой оно, это отступничество досталось достопочтенной госпоже Трухновой.

        Приступив к реализации плана по спасению реноме Зины Ивановны, а то и чего посерьёзнее, Тамара Витальевна сделала несколько упреждающих ходов, заключавшихся прежде всего в том, что она велела Зине Ивановне разыскать все телефоны тех людей, которые изъявили желание дать свидетельские показания против неё. Зина Ивановна забегала как ужаленная и в течение получаса из медкарт были извлечены все необходимые номера телефонов. Потом с каждым из пострадавших от злонамеренных действий Зины Ивановны между Тамарой Витальевной и ними состоялся с небольшими вариациями примерно такой разговор:

        – Добрый день, мне пожалуйста Марью Ивановну. (Либо имярек того, с кем начинался следующий разговор).

        – Я вас слушаю.

        – Вас беспокоит главврач поликлиники Трухнова Тамара Витальевна. Я вас беспокою по поводу вашего сегодняшнего заявления. Мы не могли бы переговорить несколько минут на эту тему.

        – Хм! А чего тут разговаривать! Это безобразие надо пресекать в корне и весь разговор! Я вам прямо скажу, – судить надо таких работничков!

        – Марья Ивановна, извините, вот мы всегда торопимся осудить человека, не разобравшись по настоящему в чём же дело. Я не могу сказать, что произошло на этаже, но вы мне вкратце опишите, что же там случилось на самом деле.

        – А то случилось, что старушка померла после того, как ваш завхоз сбросил её с банкетки…

        – Погодите, Марья Ивановна, разрешите уточнить некоторые подробности. Что, она вот так подошла и ни с того ни с сего сбросила человека на пол?

        – Нет, конечно, – сбавив тон, ответила Марья Ивановна. – Перед этим она просила всех освободить банкетки, чтобы заменить их на стулья.

        – Вот видите, не такой уж зверь мой зам по хозчасти Давилина, как её изобразили во всех заявлениях. Значит были у неё веские причины, чтобы поступить более решительно, чем в обычной ситуации. Её сильно поджимало время, так как монтажники-сборщики должны были за обеденный перерыв закончить сборку стульев на всём этаже. Давилина очень торопилась, что, может быть, было расценено со стороны людьми, как своего рода резкость в её действиях по отношению к присутствующим. Поверьте, работа у неё нервная, она тащит на своих плечах такой объём работы, что, может быть, она немного и сорвалась. Знаете, ведь по-человечески её можно понять. Как вы считаете?

        – Ну-у, конечно, это всё так, только можно же было потребовать это от людей и в другой форме. А так, в результате её поведения умер человек…

        – Простите, я вас перебью, чтобы уточнить ещё одну деталь. У этой пожилой женщины была тяжёлая болезнь сердца и когда её сын привез на приём, она уже находилась в состоянии инфаркта. Независимо от того, потревожила ли её Давилина, или нет, исход был бы однозначен. Вопрос был только во времени. Это подтвердил и консилиум врачей, который был тот час же собран после смерти женщины. Как вы считаете теперь, есть ли вина нашего работника в её смерти, если подойти к этому здраво и непредвзято, учитывая всё вышесказанное, и уж тем более ломать ему жизнь из-за обстоятельств, так трагически совпавших?

        – Да-а... я не знаю... может быть вы и правы. Теперь я и уж не знаю…

        Трухнова, уловив все эти паузы, нерешительность и сомнения, пустила в ход свой последний неотразимый аргумент:

        – Я вижу, Марья Ивановна, что вы здравомыслящий и справедливый человек! В самом деле, стоит ли ломать жизнь человеку, повторюсь, из-за трагического совпадения. Тем более, что вам в нашей поликлинике, в случае вашей непредвзятой позиции, всегда пойдут навстречу. Приходите ко мне в любое время и я вам помогу с решением любых вопросов. Поверьте, мы по достоинству это оценим. Марья Ивановна, вы меня поняли?

        – Конечно, простите, забыла ваше имя-отчество. Наверное, я немного погорячилась…

        – Я тоже так думаю, и очень рада, что мы пришли к взаимопониманию. Марья Ивановна, у меня к вам небольшая просьба. Напишите небольшое заявление в свете нашего разговора, как всё было на самом деле, а мы подъедем к вам домой и заберём его у вас. Если можно, то сделайте это сегодня, хорошо?

        Марья Ивановна, уже смекнувшая, какими выгодами может обернуться дружба с самим главврачом, радушно откликнулась на просьбу Трухновой:

        – Ну конечно же, подъезжайте…

        Примерно такой же разговор состоялся и с остальными восемью свидетелями, изъявившими горячее желание обличить и искоренить порок бессердечия и чёрствости в одном из мест, где по определению, их и следа не должно быть. С одним-двумя, особенно принципиальными, пришлось повозиться несколько дольше, но в конце концов талант и опыт Тамары Витальевны одержал верх. Куда им, неискушённым, тягаться с ней, познавшей все тонкости полемических дебатов, да простит меня читатель за невольную тавтологию! К тому же, Тамара Витальевна делала им всем такое предложение, от которого никакой человек, если он только находился в здравом уме, никогда не смог бы отказаться.

        В самом деле, придти в урочный час в поликлинику и вместо того, чтобы выстаивать очереди за каким–нибудь талоном в регистратуру, каковую надо занять ни свет, ни заря, или в кабинет флюорографии, можно просто подняться в кабинет главврача, где тут же уладят этот вопрос, да ещё проводят с любезной улыбкой до самого порога, – поверьте, это дорогого стоит! И что там против этого какой-то листок с десятком необдуманных слов, да к тому же обременённых последующими хлопотами и потерей времени по вызову в суд! Надо быть последним недоумком, что-бы так обмишулиться с собственной выгодой!

        В общем, результатом такой напряженной деятельности и стали те заявления, которые предъявила Трухнова пылающему жаждой мести сыну почившей старушки. Сама Тамара Витальевна была довольна. Ещё бы! Ей совсем не улыбалось, чтобы имя её поликлиники трепалось по всем углам и что особенно важно – в начальствующих кругах! И уж не дай бог, эта история попала бы в прессу, как в раже грозился сделать сын старухи – тогда пиши пропало! Эти строкачи расписали бы всё так, что мало не показалось бы!
И всё эта тупая обломина Зина Ивановна, что б ей чесалось во всех местах! Ничего, дивиденды я с ней потом стребую! Она теперь вся с потрохами у меня вот где! А что бы она не вздумала трепыхнуться, заявления от граждан пусть полежат у меня где-нибудь поближе. Если что – я ими быстренько освежу ей память, от чего я спасла её в своё время!

        Вот теперь, когда была улажена эта пренеприятная ситуация настало время подумать и о небольшой компенсации за столь тяжкий моральный ущерб. Тамара Витальевна, потянулась в кресле, расправляя затёкшую спину и с видимым удовольствием, предалась воспоминаниям, с чего началась эта весьма прибыльная эпопея с приобретением партии седалищных изделий. Как-то, за полмесяца до этого, Тамара Витальевна, изобразив на лице досаду, отбросила от себя красочно оформленный проспект. Поиграв пальцами, она набрала номер телефона:

        – Галина Михайловна, зайди ко мне.

        Через минуту Галина Михайловна уже входила в кабинет Трухновой, держа в руках тоненькую папку. Подойдя к столу, она протянула её Тамаре Витальевне и лаконично сказала:

        – Здесь всё.
       
        Трухнова, взяв папку, недоумённо спросила “что всё”, а затем, засмеявшись, сказала:

        – Галина Михайловна, никак не привыкну к твоей способности каждый раз предугадывать, зачем ты мне понадобилась. Тебе с твоим талантом надо экстрасенсом стать, а не сидеть на зарплате в захудалой районной поликлинике.

        Галина Михайловна, взглянув Трухновой в глаза, без тени улыбки, совершенно серьёзно ответила:

        – Мне здесь спокойнее. Я человек скромный и того, что тут перепадает, мне вполне хватает. Давайте к делу Тамара Витальевна, а то у меня много работы.

        – Ну, что ж, очень хорошо. – Трухнова раскрыла принесенную экономистом папку и углубилась в изучение.

        То, что она прочла, видимо, её совершенно устроило, и только одно замечание Тамара Витальевна сделала, указав в протянутом Галине Михайловне листке, смутившее её место:

        – Вот здесь, может быть, стоило уточнить количество, пропорционально сумме, чтобы не вызвало лишних разговоров.

        – Я не думаю, – скривив в усмешке губы, протянула Галина Михайловна, – Модель изделия не проиндексирована, а потому соотношение цен невозможно проверить. Это ж какой ворох документации нужно перебрать, чтобы сверить модель и цену. Так что здесь можно не волноваться.

        – Ладно, отдавайте в бухгалтерию на оплату. Да, и ещё вот что, – остановила в дверях Галину Михайловну Трухнова. – Желательно, чтобы все кассовые чеки после проведения документов были ликвидированы.

        – А зачем, – возразила Галина Михайловна, – и так всё в ажуре. Раз нет точных данных, то кто усмотрит в ценах на эти стулья какие-то несоответствия. Как раз, пусть чеки останутся в неприкосновенности. Меньше вопросов будет.

        – А если при переучёте обнаружится разница в моделях, не будет ли это лишним поводом к внеплановой ревизии? Вот что меня беспокоит!

        – Тамара Витальевна, поверьте, для того, чтобы это обнаружить нужно поднять все документы поставщиков этих партий стульев, а они, как вы знаете, на самой базе рассортированы между соседними индексами. Они как бы растворились. Их нет как самостоятельной поставки. Всё включено в другие партии.

        Трухнова молча смотря на Галину Михайловну, что-то обмозговывала. Потом, видимо, переварив услышанное, ответила:

        – Хорошо оставим всё как есть.



        Вот тут читатель, возможно, захочет узнать, о чём же шёл этот малопонятный разговор между нашими дамами. Дело было так.

        В тот памятный день, о котором с удовольствием вспомнила Тамара Витальевна, именно с полмесяца назад, зашла к ней в кабинет Зина Ивановна и пожаловалась, что на всех этажах много кушеток пришли в негодность. Тамара Витальевна, оторвавшись от какого-то важного дела недоумённо приподняла брови: “Как это – в негодность?” Зина Ивановна при этом вопросе по своему обыкновению впала в экзальтацию, то бишь, перешла на крик. Бурно жестикулируя, она прояснила ситуацию: “Все порезаны, и везде из них торчит поролон! Люди говорят, что хуже таких кушеток можно найти только на свалке!”.

        Пришлось Тамаре Витальевне отложить в сторону свои срочные дела и пройтись по этажам, чтобы удостовериться, – вправду ли так плохи кушетки, или это просто досужие разговоры. Прошлась Тамара Витальевна по своим владениям и впала в задумчивость. Правду говорили люди! Надо было срочно что-то предпринимать, но тут Тамара Витальевна, по своему обыкновению отложила, на всякий случай, решение этого вопроса на некоторое время. А вдруг что-то придет дельное на ум и ситуацию можно будет повернуть с выгодой для себя.

        Ах, эта интуиция! И опять она не подвела в ответственный момент свою кармическую хозяйку! Не прошло и двух дней, как из вороха мыслей родилась изящная и, как и все интеллектуальные произведения Тамары Витальевны, простая идея. Правда, она возникла не без помощи верной соратницы и гуру экономической мысли, Галины Михайловны, но опять, отмечая чудесное свойство гения Тамары Витальевны, упомянутые той вскользь пару слов, Тамара Витальевна смогла превратить в мощный стратегический план.

        Ровно за два дня до сошествия на Тамару Витальевну озарения, со словами “что будем брать?” Галина Михайловна протянула ей прайс-лист с обозначенными в нём списком моделей стульев, кушеток, банкеток и прочих изделий для сидения. Трухнова внимательно просмотрела его и задумчиво сказала: “Брать обитые кожей будет накладно, да и порежут их через месяц снова. Вот эти”, – она ткнула пальцем в лёгкие, плетёные из тонких металлических прутиков, конструкции, – “тоже долго не продержаться. Прямо ума не приложу, как быть!”.

        Галина Михайловна, понимающе усмехнувшись, проронила, как бы невзначай, но многозначительно глядя на Трухнову: “А средства надо израсходовать, а то срежут в следующем году. Можно было бы поиграть с расценками, если…”. Она замолчала, а Трухнова, как-то вдруг встрепенувшись, подняла голову. “...что, если, ну, я имею в виду, разность цен на оформленный и фактически проплаченный товар?”.

        Трухнова ответила не сразу, но видно было, что эта фраза породила в её голове интенсивный мыслительный процесс. Через минуту, она, обработав полученную информацию, почему-то довольно безразлично ответила: “Я подумаю. Ты пока проработай этот вариант и подойди ко мне с ним завтра утром. Может быть, что-нибудь и удастся извлечь из него полезного”.

        На том Тамара Витальевна отпустила Галину Михайловну. Едва за той закрылась дверь, она схватила телефонную трубку и набрала номер: “Алло, Наталью Сергеевну можно?… Наталья Сергеевна, голубушка, это я. Привет, как дела, здоровье?”. Затем последовавший обмен любезностями занял ещё несколько минут, и только по прошествии их Трухнова сказала: “Да, Наталья Сергеевна, я хотела тебя спросить вот о чём. У меня есть информация, что кое-кто у меня в поликлинике водит меня за нос. Дело такое. Я закупила оборудование, но по смете проплата получилась гораздо большей, чем оно стоит в действительности. Как такое могло получиться?”.

        “Это очень просто, если предпринять кое-какие меры, – живо ответила Наталья Сергеевна. – Стоит только поиграть с индексами, предварительно договорившись с продающей стороной и низовую модель можно провести по цене высшей. Разница в этом случае получается значительной, а обнаружить эту махинацию при умелой работе невозможно. Если, конечно, не зарываться, – добавила, засмеявшись, Наталья Сергеевна”. “Странно, – задумчиво проронила Трухнова, – если всё так просто, то почему это не практикуется повсеместно?”. “Ну, на это есть много причин, к чему их все перечислять, – просто я знаю, что так можно делать”.

        Закончив разговор, Тамара Витальевна, не выпуская трубку из рук, набрала новый номер и, дождавшись ответа, спросила: “Нину Аркадьевну можно? Нина Аркадьевна, добрый день! Это я, Тамара Витальевна, давно мы с вами не виделись! Нина Аркадьевна, у меня к вам есть небольшое дело. Скажите, вы будете на месте через два часа?”. Получив утвердительный ответ, Тамара Витальевна с просительными интонациями добавила: “Я к вам подъеду и поговорю о деле лично. По телефону, знаете, можно упустить некоторые моменты, а так вы сможете что-то добавить, уточнить, да и вообще, разговаривать вживую с интересным человеком приятнее”.

        Как и обещала, Тамара Витальевна через два часа уже подъезжала к большому мебельному магазину на Братиславской. Выйдя из машины она, никого не спрашивая, прямиком направилась в кабинет директора. По всему было видать, что место это ей хорошо знакомо. Доказательством этого послужило и то, что, едва она вошла в кабинет, как ей навстречу, расцветая широкой улыбкой, поднялась дородная, лет шестидесяти, и, вместе с тем, очень живая в движениях женщина. Они сошлись на середине кабинета и дама, дружески обняв Тамару Витальевну, сказала, не снимая радушной улыбки с лица: “Рада, очень рада видеть такого гостя! Что привело ко мне, какие проблемы?”.

        Тамара Витальевна, заранее отрепетировав стиль и манеру поведения, придала своему лицу выражение усталой озабоченности и ответствовала соответственно: “Да… Нина Аркадьевна, такие наши дела и заботы, что вздохнуть не дают. Вот и сейчас, надо менять все кушетки и кресла на этажах, а где деньги брать, одному богу известно. Сами знаете, какие наши финансы! Нищета полная, а спрашивают, будто у меня в кармане богатый спонсор сидит. Вот, пришла с вами поговорить насчёт приобретения партии кушеток или стульев”.
Нина Аркадьевна, в момент вся обратившись в слух и внимание, сочувственно кивала головой. И когда Трухнова закончила свой горестный монолог, она сказала: “Тамара Витальевна, чем могу, тем помогу, подберём вам то, что вас максимально устроит”.

        Трухнова опять прерывисто вздохнула и это не ускользнуло от внимательной Нины Аркадьевны. Она опять привлекла к себе Тамару Витальевну и ласково спросила: “Что такое? Какие ещё трудности! Ну-ка, говорите мне всё как на духу!”. “Нина Аркадьевна, только вы сможете мне помочь, – со слезой в голосе тихо обронила Тамара Витальевна. – У меня скоро будет проверка финансовой деятельности и отчёт по закупкам оборудования. Так вот, я, чтобы приобрести что–то действительно нужное, денег не жалела и в конце концов оказалась в накладе. Но разве ревизорам объяснишь, что всё закупленное не моя прихоть, а необходимость…”. Трухнова замолчала и было видно как на её глаза набежала нечаянная слеза.

        Нина Аркадьевна сочувственно спросила: “Что, так всё плохо?”. “Да, уж куда хуже”, – пробормотала Тамара Витальевна, шмыгая носом в платочек. “Ну, что ж, попробую тебя выручить. Сколько тебе надо в этот раз?”. Трухнова, не отвечая, покачала головой и изобразив на лице страдальческую улыбку, сказала: “Вы всегда выручали меня, Нина Аркадьевна, но в этот раз мне деньги не нужны… Да и взять их для возврата мне в обозримом будущем будет негде. У меня к вам другое предложение”. Тамара Витальевна промокнула платочком остаток слезы и, понизив почему-то голос, продолжила: “Тут мне один человек подсказал, как можно решить быстро и, главное, безопасно, мой вопрос…”.

        И Тамара Витальевна изложила свой план на ушко Нине Аркадьевне. Та, выслушав Трухнову, некоторое время молчала, но затем, обратив лицо к Тамаре Витальевне, внимательно посмотрела на неё. Трухнова с надеждой вглядывалась в глаза своей избавительницы. Но Нина Аркадьевна, замявшись, ответила уклончиво, но так, чтобы её ответ не был воспринят как отказ, но только как повод для размышлений: “Так-то оно так, да знаете ли, дорогая Тамара Витальевна, может кто и пользовался такими методами работы, но чтобы я! Упаси боже! Это ведь какой риск! У нас частный магазин и хозяин наш крут, ох и крут! Боязно вот так, за какие-то копейки лишиться всего! Вы сами понимаете, что такого места мне никогда уже не найти, ежели что случиться…”. Она замолчала, выжидающе глядя на Тамару Витальевну.

        Трухнова, правильно расценив сделанную Ниной Аркадьевной паузу, тихо ответила: “Кто же говорит, что за копейки. Всё ведь в наших руках. Если подойти с умом, то и дело может получиться очень стоящим!”…
С полчаса ещё длилась беседа уважаемых дам. То одна из них, то другая, делая взаимные реверансы, тем не менее, стойко отстаивали свой интерес. Было видно, как иногда покрывалось легким румянцем лицо Тамары Витальевны, или в сердцах вскрикивала Нина Аркадьевна. Но, в общем и целом, разговор двух подельниц протекал в деловой и деликатной атмосфере.

        По истечении нужного для уточнения всех вопросов времени, обе дамы, немного раскрасневшиеся, как гимназистки в известной песне, умильно поглядели друг на друга. Тамара Витальевна, видимо, не в силах сдержать нахлынувший на неё избыток чувств, сказала: “Господи, Нина Аркадьевна, как приятно иметь с вами дело, просто благодать какая-то!”… Нина Аркадьевна, принимая комплимент, ответствовала ей в том же духе и, провожая Трухнову до дверей, вдруг остановилась и спросила: “Тамара Витальевна, как бы мне побывать у вас в поликлинике на процедурах? Что-то поясницу ломит, давленьице шалит… Давненько я не бывала в вашей сауне. Целебнейшая вещь для меня, я вам скажу! Мне бы с семьей на пару часиков два раза в неделю, – оно было бы в самый раз!”.

        Тамара Витальевна чуть не задохнулась от того, с какой поспешностью ответила любезной и дорогой Нине Аркадьевне: “Да что вы, что вы… Как можно спрашивать! В любое время, когда угодно!… Я скажу, чтобы вас пропускали и в субботу и воскресенье!”…

        Выйдя на улицу Тамара Витальевна сделала такой выдох, что любой посторонний человек сразу же догадался, какой камень свалился с души этой, светящейся счастьем, женщины. Через полчаса Трухнова уже входила в свой кабинет и с чувством удачно проведённого дня приступила к исполнению своих служебных обязанностей.

        Вот так, в результате хитроумной комбинации, в поликлинике появились скамьи из стульев, держать которые подобало разве что где-нибудь в рабочей раздевалке, чтобы и крепко было и долговечно и практично. То, что они тесны, да и жестковаты малость для измученных хворями телесных субстанций болезных, – это было как-бы издержками, чего ни в одном деле не удаётся избежать никогда.