В конце каникул глава 3

Мы пять раз обошли улицу вдоль и поперек. Когда бабушки у подъездов стали косо поглядывать на странную компанию, Артем предложил посетить еще одно милое нашим сердцам место.
С ребятами мы обогнули огороженную територию военного института, прошли вдоль бесконечно длиного ряда гаражей, по узкой дороге вышли к пустынному перекрестку, где в последнее время автомобили ездили раз в полчаса. Там высилось заброшенное здание дореволюционной постройки из красного кирпича. Окна были почти все выбиты. Вместо стекол рамы были забиты листами фанеры. Двор был завален кусками шифера, кирпичами, обломками бывшей мебели. Мы остолбенели от такой картины. Строение было зданием нашей старой школы.
Её закрыли в год нашего выпуска. Тогда  как раз был пик моды на сокращения всего того, что только можно. По-умному это называлось оптимизацией. По официальной версии школа прекратила существование из-за отсутствия хорошей освщенной дороги и ветхости здания. Но скорее всего все ещё более банально — чиновники не сочли нужным финансировать из бюджета маленькую школу на окраине, где учится всего чуть больше ста учеников.
Кто знал, что за два года она придет в такое состояние? Мы стояли и не могли произнести не слова. Как будто находились перед погибшим родним существом — точнее нельзя выразить.
Артем дернул ручку двери — заперто. Тогда он отодвинул лист ДСП, закрывающий окно в фойе, залез внутрь и оттуда подал руку нам. Мы оказались внутри школы.

Зеркала у раздевалки уже нет, вместо него — покрашенная в бог весть каком году стена, на которой оно висело, осколки и стеклянная пыль на полу. Леся ступала через куски стекла осторжно,с грациозностью балерины.
-Боишься повредить ножки? - насмешливо сказал Артём, а я толкнула его в бок, чтобы он не обижал мою подругу.
Леся была обута в легкие сандалии, состоящие из тоненькой подошвы и нескольких ремешков.
Мы же с Артёмом для прогулки выбрали более практичную обувь. Оказалось, его кеды были один в один с моими, только шнурки у него были черными, а у меня — белыми. Одноклассник тоже заметил это странное совпадение:
-Вот что значит стиль unisex!
Выйдя из фойе, мы оказались у широкой лестницы, ведущей на второй этаж. Мы  поднимались по ступенькам безмолвно и медленно, будто ступали по руинам древнего храма. Да ведь школу и называют храмом знаний.
Каких-то десять лет назад мы неслись по этим коридорам и лестницам, сметая на своем пути все: стенды, старшеклассников, учителей. У нас был особый способ играть в догонялки. В школе имелось два входа: один общий, другой вел в крыло, где учились младшеклассники. Весной и ранней осенью оба были открыты, и нас на переменках выпускали в школьный дворик. Так мы приучились бегать друг за другом по кругу. Выскакивали из одной двери, через двор перебегали к другой, пересекали внутри всю школу, попадали через спортзал в наше крыло и снова выбегали из первого входа. Заносчивые шестиклашки крутили пальцами у висков, а нам было весело. Наверное, это было наше лучшее время.
Хотя мы этого не понимали, конечно. Думаю, мы все могли бы многого добиться в этой жизни, если бы нас научили ценить каждый выпавший нам шанс на счастье.  Но мы думали о чем угодно, кроме того, о чем надо было.
* * *
Все чаще с того дня на песочнице я стала засматриваться на  эту смазливую мальчишескую физиономию. Я стала замечать, когда он приходит в школу, вставала у окон фойе, заплаконных от дождя, и всматривалась на дорогу. Он являлся всегда без десяти восемь со своим дружком Юркой, Лесиной любовью. Мы с подружкой переглядывались. Ей глаза сияли радостью, а я всегда прятала свои мысли и как можно быстрее опускала глаза. Артем говорил ном «здорово», а я отвечала «привет» и чувствовала, как под кожей щек румянцем разливается горячая кровь.
Я не могла понять, что со мной творится. Меня ужасно злили его насмешливые колкие глаза и постояные шуточки. А когда он начинал как-нибудь выпендриваться, и взгляды поклонниц устремлялись на школьного красавца, я делала вид, что Артема вообще не сущесвует, а его словечки и фразочки для меня — белый шум. 
Один раз он подходит ко мне в коридоре, ни с того ни с сего начинает гладить по плечу, приговаривая «лапочка, лапчка». На две секунды я оторопела, ровно до того мгновения, когда он шлепнул меня по руке со словами «фу, половая тряпочка». И засмеялся. Так  он проделывал уже с третьей девочкой в классе и теперь ожидал моей реакции. Я крикнула ему на весь этаж : «дурак!» и убежала в низ в фойе. Там меня встретила Леся. На вопрос, от кого я спасаюсь бегством, я в красках и эмоциях рассказала, что произошло и последними словами обругала Артёма.
Тогда Леся спросила:
-А может ты в него влюбилась?
Я испугалась этих слов, замотала головой, но она только засмеялась.
-Ты что? В этого придурка? Да лучше с моста прыгнуть! - я наверное слишком вспылила и даже не заметила, что кричу чуть ли не во весь голос. Леська продолжала смеяться. Я сначала обиделась а потом засмеялась тоже.
С того момента нам обеим стало все понятно..
Теперь по вечерам, когда зажигались фонари, но родители еще не бросались нас искать, мы с подругой прятались на скамейке в парке и доверяли друг другу все свои тайны.
Трогательно-счастливые от каждого взгляда наших мальчиков, мы даже не требовали взаимности. Нам было достаточно всего того, неземного, чем были полны наши души.

Я, не мыслившая прежде ни о чем больше, кроме игр и домашних заданий, словно почувствовала за спиной крылья. Я теперь видела и пронзительно-синее небо, и слышала поздних птиц в золотой листве сентябрьских тополей. Куда то делась теснота узких улиц и темнота коротких дней. Мир словно развернулся, задышал, стал живым и объемным, готовым подарить без остатка все свои краски и звуки.

Как то раз Артем даже заступился за меня, даже скорее не за меня, за всю нашу компанию.  К нам, девочкам, пристали мелкие вредные мальчишки,  с которыми мы до шестого класса всегда дрались. Сеня — один из них, крупный, апатичный и озлобленный невесть за что —  отобрал у меня блокнотик и разорвал пополам.
Артём, который только что вышел гулять и увидел, что творится, подскочил к Сеньке, отнял у него из рук ошметки от моего блокнота. Завязалась даже  короткая, но удачная для Артема драка. Он потом весь вечер ходил гордый и довольный, как главнокомандующий, одержавший победу на всех фронтах.


Однажды я вышла не с компанией одноклассников, а с  двумя девочками из моего дома, которые в тот погожий июльский денек первыми вытащили мня на улицу.
Я и  раньше с ними проводила время, но, сдружившись с одноклссниками, видела Свету и Юлю гораздо реже. Хоть они были не самой плохой компанией, я зевала от их сплетен и болтовни ни о чем.
Кажется, им не нравилось, что я каждый день прохожу мимо их носа в соседний квартал.
Так вот, в тот вечер мы шли с этими девочками мимо сада, а там на лавочке как раз собралась вся моя компания. Леська, Артём были там тоже.
Я поздоровалась. Юля и Света последовали их примеру: некоторые из ребят были им знакомы.
Вдруг Светлана  поворачивается к Лесе и моднице Насте, и говорит, показывая пальцем на меня:
-А вы знаете, что она шпионит за вами?
Дальше следовал целый вагон полнейшего  бреда, о том, что меня посылают в их двор следить за Леськой и Настей, а потом я рассказываю о том, что они делают Светке, и мы вместе над ними угараем.  Будто бы по моему мнению повадки моих одноклассниц заслуживают только смеха. Леся спросила, правда ли это, но ошарашенной мне не дали сказать ни слова в оправдание. Тут же подскочила Юлька и подтвердила слова своей подруги, добавив, что я хожу сюда ещё и ради внимания красивых ребят. До сих пор помню ее нагловатый писклявый голосок.
Я стояла в стороне в оцепенении и не знала, куда себя деть. Не было сил ни уйти, ни отстаивать свою правоту. Глаза нестерпимо кололо, но гордость не позволяла мне расплакаться. Они устроили нечто типа консилиума на счет меня, что-то выкрикивали, спорили. Из того что было дальше помню одно: Леся взяла Артема за руку и отвела его в сторону. О, как хорошо я знала, какую мою тайну она скажет ему на ухо!
Я потеряла последнее самообладание, что во мне еще оставалось, и бросилась через дворы домой.
На следующей неделе вся параллель седьмых классов знала обо мне все, что только можно было знать обо мне. Я чувствовала себя прокаженной, когда каждый раз в коридорах школы пробиралась сквозь толпу к нужному кабинету. Ребята оборачивались, посмеивались за спиной. Мне все казалось тогда преувеличенным, на каждом шагу мне слышалось «она влюбилась», «Смотрите, влюбленная».  Дальше — больше. Смешки за спиной по поводу моей немодной одежды, фигуры, голоса, неулыбчивого лица  - до всего теперь было им дело. Прежде незаметный человечек стал теперь средством, чтобы развеять скуку смехом и пустыми сплетнями.
 Сейчас я могу над этим посмеяться, но вы не представляете как легко было разрушить мир маленькой мечтательной девчонки.  В один миг потеряла всех и подруг, и Артёмку.
Тот потом уже не говорил со мной, не шутил, смотрел на меня так, будто мог сквозь мою спину разглядеть рисунок на обоях.
Через месяц его (надо ж такому случиться) посадили со мной за одну парту. Раньше я была бы на седьмом небе, но теперь...  Он стал всячески игнорировать мое существование, никогда не спашивал ни домашнее задание, ни ручку, если забывал. Артем всегда сидел в полоборота, а при каждом удобном случае отсаживался к своему болтливому дружку Юре. Словно рядом со мной сидел не человек, а айсберг, из тех, о которые разбиваются корабли.
Плюс ко всему я когда-то рассказывала Лесе и Насте, что хочу стать археологом и раскапывать руины цивилизации майя. Теперь от кого-то я улышала, что я никакой друг и мое место разве что среди мумий.
… Время шло. Я помирилась с Леськой. Мы больше не считались лучшими подругами, только здоровались и прощались, обменивались короткими репликами. Я не знала, что творится в ее жизни, она — что в моей.  Я ходила в школу и возвращалась одна. Вечерами мне никто не звонил, в соцсетях, когда те появились, никто не писал. Кажется, меня стали считать замкнутой странноватой гордячкой. Может, и правильно считали. Теперь я стала многого бояться: того что меня засмеют,  что влезут в душу. Лучшими друзьями стали книги и любимый плеер.
* * *
Кабинет музыки сохранился лучше других, несмотря на то, что стулья были раскиданы по углам, а плакаты с разными видами скрипок, дудок и барабанов были сорваны со стен вандалами. Но самое главное — старое фортепиано, душа этого места, почти не пострадало.
Артем хозяйским движением поднял крышку. Пальцы коснулись кавиш. Инструмент издал тяжелый страдальческий вздох.  Артем попытался сыграть «Лунную сонату», затем «yesterday”, а потом мы вместе играли в шесть рук ужасную какофонию, которую Артем назвал шедевром. Счастливые, будто только что получили «Гремми», мы с грохотом захлопнули крышку пианино и  ушли осмотреть спортзал.
* * *
Артём долго занимался в музыкальной школе, и поэтому во всех школьных мероприятиях его задействовали как пианиста. Не думаю, что он от этого был в восторге. Скорее даже он мысленно проклинал завучей и учителей, которые постоянно заставляли его оставаться после уроков на репетиции. Но, несомненно, Артем был наделен немалыми способностями в музыке. Жаль только, что он бросил это дело.
Однажды уже в девятом классе наш класс целый урок праздно просидел в кабинете музыки, потому что у нас было «окно». Мальчишки смеялись о чем-то своем, девочки готовились к контрольной по алгебре. Я тоже склонилась над тетадкой: ничем другим я занять себя не могла. Вдруг сквось весь этот смех, грохот  и гомон прорвалась тихая, но глубокая, словно спускавшаяся сверху, мелодия. Я беспокойно подняла голову на звук. Артём присел на крашек учительского стула и одной рукой наигрывал что-то на пианино. Я не знаю, что это была за вещь, но столько силы и нежности, тоски и надежды было в песне, что не верилось, что она звучит в этом сером дне в душных стенах, среди шума и криков.
К тому времени мне казалось, что я перестала думать об Артеме каждую секунду. Но незатейливый мотив словно клещами вытаскивал из глубин моей души все самое болезненное и грустное. Как он изменился! Сам стал высоким, стройным и широкоплечим, а лицо сделалось , мужественным, резко очерченым, словно нарисованным черной тушью по бумаге, но в то же время осталось тем же живым и веселым. Теперь я не могла так просто подойти к нему.  Уже тогда у него появились девушки, и такие, которым я была не чета. Я искренне желала Артему счастья и ни на что больше не надеялась.

А потом был выпускной — самый последний, который запомнила маленькая школа. Половина класса разбежалась по колледжам и техникумам, другая половина распеделялась по другим окрестным школам. В девятом классе на выпускном у нас не было всего того блеска и пафоса, который был после одиннадцатого в огромной новой школе. Зато была неподдельная искренность и чувство, что действительно теряешь важную частичку себя в этом мирке, которому осталось жить несколько часов. Я смутно помню, какая была программа праздника, о чем говорили учителя и родители. Кажется, самые банальные и сентименталные вещи, которые говорят на каждом выпускном балу. Потом — море слез, слов прощания. Остальное — как в тумане.
Помню еще свое растерянное белое лицо в большом зеркале в фойе. Оно было такое чужое и незнакомое под маской  инородного для меня макияжа, осененное будто не моими впервые уложенными волосами. Шикарное коралловое платье тоже делало из меня какое-то другое существо. Одноклассницы удивлялись, называли красавицей, но все равно смотрели сверху вниз, а я только отшучивалась и через силу улыбалась.
Когда все сидели в наряженнов зале и ждали торжественной части праздника, Артём болтал с мальчишками, шутил, а я сидела рядом сама не своя. Я вслушивалась в его слова, чтобы запомнить его ни на чей не похожий голос, звонкий, с резкими перепадами между высокими и низкими нотами. Я думала: если забыть голос человека, то он и сам сотрётся со страниц памяти.
Потом одноклассники танцевали заранее поставленный вальс. Меня, понятное дело, никто не звал. Я всегда обо всем, что готовили в школе для мероприятий узнавала только в день этого события.
Мальчики и девочки кружились перед зрителями в волнах музыки, а я сиделана своем месте с аттестатом в руках и таяла от мысли, что это последний день моей глупой девчоночьей влюбленности, что это конец, что мне потом не будет шанса даже столкнуться с Артемом на улице, не говоря уже о какой-то дружбе. В июле он уехал с родителями в Воронеж и потом приезжал только на каникулы.
Я умирала от того, что запомнюсь ему навсегда маленьким взъерошенным воробышком.
Я любила его, потому что мы были контрастами, потому что он был недосигаемо красив, потому что он был больше мечтой, чем реальным человеком. А в вечер выпускного эту мечту у меня отбирали , и я оставалась наедине с собой и своей неустроенной жизнью.
 * * *
… Пока Леся осматривала бывший кабинет информатики, мы с Артёмом в спортзале  встали у окна с пустыми рамами без стекол. Подоконник был низким. От страха высоты у меня закружилась голова, я, наверное, даже пошатнулась. Я всегда была трусихой. Каждый раз мне становилось плохо даже у открытых окон второго этажа.
Артём заметил это и слегка обхватил сзади рукой мои плечи. От этого я почувствовала себя немного устойчивее. Сколько раз я раньше боялась даже коснуться его руки и заливалась краской, если мы, как в стихотворении у Цветаевой «слегка соприкоснулись рукавами».  А теперь мне ни горячо, ни холодно, когда Артём стоит так близко.
На улице накрапывал мелкий, почти незаметный дождик.
-Запах дождя — мой любимый. Такой одновременно душный, терпкий и свежий. Ни на что не похожий.  - вдруг ни с того ни с сего задумчиво сказал мой спутник. Вот уж не ожидала от него романтики и любви к красивым эпитетам.
-Серьёзно? А я ведь тоже. А еще обожаю, когда после грозы воздух насыщен озоном, - ответила я.
-И в это время лучше всего смотреть, как бъются в окно капли и пить горячий чай.
-Завернувшись в одеяло или плед.
-В темноте или при свете настольной лампы.
-И под рок-балладу.
-Кто бы мог подумать, что ты тоже слушаешь рок! По тебе не скажешь.
-Вот как!? Значит, ты многого обо мне не знаешь. А что насчет жанров? Я предпочитаю «альтернативу», немного симфо и русский рок, если слова со смыслом.
-Ух ты, у нас столько общего. Почему мы не общались раньше? Мне кажется ты была совсем другим человеком. А сейчас я бы не отпускал тебя.
Он сказал всё это таким тоном, каким никогда не говорил со мной. Искренне, с какой-то даже своеобразной нежностью. Но в душе у меня впервые за два года всё застыло и сжалось, словно куда-то внутрь, в грудь ворвались первые заморозки. Я не нашла ничего лучше, чем выпутаться из его рук и обратить все в шутку.
-Ещё бы ты меня отпустил! Я бы  тогда рухнула из окна вниз головой. А рок мы с тобой еще послушаем вместе, да только скоро меня в этом городе уже не будет. Так что... прости.
-Странно, что мы можем никогда не увидеться.
-Я буду скучать. И по тому классу. Передавай приветы нашим.
-Да, и я буду скучать.
Где он был с этими словами раньше? Он бы никогда не сказал их той маленькой мне, от смущения не способной принем связать и пары слов, незаметной и невидимой. Они были нужны совсем другому человеку, а не мне в настоящем. Я  многое поняла об этом мире, где-то научилась закрывать глаза на драмы, где-то различать притворство. Мне не вернуть ни той светлой наивности, ни умения размечтаться так, что, захватывает дух. Так где же он был до того, как я выкинула из головы столько милого и неповторимого хлама? А Артём всё такой же, будто мы не расставались.

Мне стало неловко, я не знала, что ответить, но помогло несчастье. До нас донеслись Леськины крики, мы бросились к позабытой нами подруге. Оказалось, она всё такии умудрилась разодрать себе ногу. Правда вопли были страшнее, чем царапина, мы все не на шутку перепугались. Нам пришлось успокаивать Леськины нервы и обрабатывать ее ногу антибактериальными влажными салфетками.
После этого происшествия у нас не было настроения дальше лазить по развалинам и мы решили пойти по домам. То есть кто-то пошел, а кто-то поковылял. Мы с Артемом сначала проводили Леську, а потом он довёл меня до остановки.

…


Я уезжала через день в восемь утра. Мы выехали бы раньше, если бы не пришлось стягивать с кровати чуть ли не за ноги младшего брата. Будильники и другие нормальные способы разбудить человека над ним просто не имеют силы. Со мной в Москву ехала мама, которая поможет мне обустроиться и в первое время не сойти с ума. А папа останется дома с этим бесенком. Не подумайте, что я на самом деле так думаю про своего братика. У дверей я крепко обняла его и расцеловала в обе щеки. Без его проделок будет скучно. Никто не спрячет компьютерную мышь, не разрисует мне обои, не заставит столы и подоконники грязными бокалами из-под чая.
На вокзал надо было ехать на автобусе. Шел туда только маршрут№28, мы ждали его минут пятнадцать и дождались в аккурат тогда, когда папа набирал номер такси.
Мы уселись в маршрутке по-царски: только наша семья и больше ни одного лишнего пассажира. Мне хотелось, чтобы водитель ехал помедленней, но он как назло гнал и виды за окнами мелькали частыми неразличимыми кадрами.  А ведь мне хотелось попрощаться с каждой улочкой, где навсегда осталась частичка моей души. Словно что-то важное отрывали от меня.

У входа в вагон, где усталая раздраженная проводница проверяла документы у очереди отъезжающих, я обняла по дружески, совершенно одинаково, Леську и Артема, которые решили проводить меня. И оба объятия показались невыразимо горячими в мягкой прохладе августовского утра. Мы говорили друг другу банальные фразы, те, которые и всегда говорят при разлуке: «пока», «удачи», «еще увидимся», но в глазах из каждого из нас было нечто большее.
Дорогие, не забуду вас! До свидания, город. Я говорю "прощай" и всё ему прощаю, отпускаю прочь старые обиды и сожаления.
Как ни парадоксально, расставаться надо друзьями. Когда прощаешься с горячо любимыми — остается боль, с врагом — сердце будет вечнохранить злость к этому человеку. А от друзей на память остается только свет.