Счастливое лето

Заслышав свист Женьки-голубятника, Славка вылетел с заднего двора на огороды, перемахнул через забор (порвав рубашку на старом гвозде), перебежал соседский луг и оказался возле Женькиной голубятни. Сооружение это походило на миниатюрный терем из какой-то наивной детской сказки. Тут и островерхая крыша, похожая на кокошник Василисы-премудрой, и фигурные фронтоны, и нездешние пилястры, выкрашенные ядовитой жёлтой краской, контрастировавшие с общим синим тоном стен. Домик явился плодом буйной Женькиной фантазии, и воплотил в себе все понравившиеся ему архитектурные стили. Над Женькой и его голубятней смеялись, а мать Женьки сообща жалели и при каждом удобном случае интересовались, «калi ўжо сынок возьмецца за розум». Но весь свой «розум» и душу Женька вложил в птиц. Не нужно ему было ни еды, ни питья, ни сна, ни отдыха – весь без остатка Женька растворился в птахах, умевших только летать, урчать и размножаться. Но, видно, было в них что-то ещё, что заставило взрослого мужика потерять голову и с мальчишеским задором свистеть в небо, подбадривая своих подопечных, совершавших в пронзительной синеве невероятные перевороты и кувырки. Причём иногда это происходило на такой высоте, что никто, кроме Женьки, акробатические номера голубей разглядеть не мог. И стоило очутиться рядом с ним в такие минуты кому-то из «жалельщиков», как они сами теряли всю свою приобретённую благоразумность и начинали вместе с ним кричать и прыгать по крыше курятника, лепившегося к голубиному чудо-терему.
Вот и в тот день Женька стоял на курятнике и махал в небо ситцевой юбкой (наверняка снятой с бельевой верёвки). Его чистая радость и довольство жизнью переда-лись и Славе, в один миг взобравшемуся по лестнице на курятник.
– Гляди, гляди! – с восторгом ухватил его за рукав Женька, указывая на какую-то точку в безнадёжно глубокой, как океан, небесной шири, по которой расплескались лёгкие молочные облака. – Сики, чё делает! А?! Переворот! Ещё! Ай, молодца! Ай, молодца!
На загорелом лице Женьки проступала живая, подвижная сеточка морщин. На оттопыренных ушах виднелись розовые пятна сошедшей от солнечных ожогов кожи. В своей франтоватой широкополой шляпе, добела вылинявшей рубашке и старых брюках, закатанных по колено, он походил на очень бедного ковбоя, которому только и остаётся, что скитаться по прериям в поисках… Впрочем, скорее всего, ему вовсе не нужно было что-то искать. Он просто жил, не ломая голову над решением неразрешимых задач бытия. Для таких людей весь свет – дом родной. И они искренно уверены, что места в нём всем хватит.
Славик приставил козырьком руку и всмотрелся в небо. Чуть заметная чёрная точка кувыркалась в потоках упругого тёплого воздуха. И только тут Славик всё понял. Он понял Женьку. Понял настолько, насколько это было возможно. Голубятник Женька находился там, на этой безумной высоте вместе со своей птицей, наслаждавшейся своей летучей природой, и для которой полёт перестал быть просто тяжёлой работой крыльев. Радость этого сочувствования человека и птицы была столь очевидной, что Слава уди-вился, как не смог догадаться раньше о сути и причине Женькиного увлечения.
Женька стоял на краю крыши в двух метрах от земли, но на самом деле он был гораздо, гораздо выше. Всё его щуплое жилистое тело подалось вперёд, как будто жаждало одного стремительного рывка, какого-то вдохновенного порыва, которое чудесным образом помогло бы ему преодолеть земные оковы и улететь. Улететь… Как улетает счастливая душа, уверенная в том, что нет для неё на этой планете больше никаких важных дел. Или все дела перестали иметь какое-то значение.
Слава понял. И понял во многом благодаря прошедшему вечеру, открывшему некую сладкую и вместе с тем горькую жизненную истину: счастливо можно жить только вот так – в страстном желании улететь за кем-то. И не важно, какая бездна окажется под ногами. Совсем не важно, когда есть за кем лететь. В мыслях ли, в делах ли. Без разницы.
Потом они долго лежали на тёплом рубероиде крыши и смотрели в небо, следя за птичьим представлением. Пахло цветущими одуванчиками и берёзой. Слышался поскрип старого колодезного «журавля» в соседском дворе.
Так мирно и покойно было на душе у Славика, и он подумал, что мог бы пролежать так целую вечность...