Остров Кунашир

 
                Просто Глава 1.

    Свои стихотворные «складушки», никогда не создавала в «муках творчества». Что-то возникло в голове, как бы само, села записала (когда уже писать научилась),  именно потому  не называла их стихами, было своё название – стихолёты. Потом разобралась, так легче запомнить какие – либо события, а иногда заготовить «план – набросок». Например, когда попала на преддипломную практику - Курильские острова, точнее - остров Кунашир, в записной книжке «набросала» следующие строчки:
   Сольфатарные рулады, вспоминаю до сих пор, Менделеевские лады: «бульк» - вулканчик грязевой, «фью» - присвистнут фумаролы, «тирли–лирли» - ручеёк……
   Что за бред, подумает каждый, кому такие строчки «зацепятся за глаз». Это для любого бредятина, а для меня памятка.  Есть некоторые стихолетики, которые в тезисном порядке, намекают на будущее содержание.
  Сначала вместе с Алексеем, моим мужем, прибыли на Сахалин в САХКНИИ, попали под руководство главного «Вулкановолка» страны Е. К. Мархинина. Подождав, когда соберется десант геологического отряда на острова, и, дождавшись телеграммы с института Вулканологии об извержении самого северного вулкана Курил - Алаида, на острове Атласова, погрузились со всеми полевыми необходимостями в теплоход и отчалили мы в сторону острова Кунашир. Путешествие по морю было для меня незабвенно «волнующим» - мутило и тошнило со страшной постоянностью. Мой бедолага муж, не переставая удивляться (ведь полный штиль), прямо вместе со спальным мешком переносил мое туловище  то на палубу, то в каюту, пытаясь как-то облегчить страдания. Наконец дошли мы до желанного острова, выгрузились на плашкоут. Его подбрасывало вверх-вниз, как больного при «пляске святого Вита», а меня сразу перестало мутить. Плашкоут вскорости подгреб к причалу рыболовецкого завода Южно-Курильска. Поселились все в бывшей библиотеке. Кроме нас (пары студентов) и сотрудников САХКНИИ, с нами обосновался, аспирант ЛГУ герпетолог Лёва Боркин. Наутро начались «трудовые будни». Распределив обязанности в дежурстве по кухне между собой (нужно же что-то есть) мы разбежались в разные стороны, кто вверх на вулкан, кто вниз к лугам в погоне за квакшами, кто к пограничникам - за разрешением на работы. Я отправилась с Алешей в местную библиотеку, в надежде на какие-то материалы для диплома. Там ничего не нашлось - зато библиотека оказалась интересной, там были книги, увидеть которые, можно было разве что в научной библиотеке большого города. Алеша с начальником отряда (тучным, всегда пьяным и ворчливым) ушел на вулкан Менделеева. А я напросилась в луга с Левушкой – за квакшами.
   Никогда прежде не видела таких маленьких и красивых лягушек, они были изумрудных и голубых ярких окрасок, с голубыми же глазами. Они повисали, на листиках, ветках, травинках, а не скакали, как знакомые мне в моем детстве лягушки. И еще они не квакали, а пели. Это было многоголосие хорового пения – нежное и переливчатое  в полутонах и оттенках звуков. Лёвушка  собирал их в специальные банки, затем занимался их препарированием. И лучше было не смотреть, как он делал свою работу. Наверно это было нужно для изучения этих редких существ. Видимо люди не умеют по-иному что-то или кого-то изучить, кроме как разложить все на элементы.
   Итак - мы вместе с квакшами отправились к нашему месту сбора для того, чтобы решить обеденную дилемму. Входим в прихожую и застаем там Тамару (Зав. химической лабораторией САХКНИИ). Она многозначительно прикладывает палец к губам и показывает на замочную скважину. Дескать - посмотрите. Заглядываю и вижу: Максим Алексеевич - сотрудник Тамары, стоит над кипящей кастрюлей и… дует в каждую макаронину, а продув, опускает в воду. «Он так стоит уже 40 минут, давясь от смеха, говорит Тамара». Оказалось, что это она настояла на его поездке в поле, так как он умудрился прожить и проработать до самой пенсии, ни разу, не выехав на полевые работы. К тому же привык, что его обслуживают женщины (жена, мать, сестра…). Вот она (Тамара) и решила повоспитывать его на старости лет.

                Глава 2. БАНЬКА

   Прожив в Южно-Курильске более недели, периодически «плюхаясь» в холодной океанической воде и проводив в «дальний поход» мужа, я тихо и тоскливо бродила по берегу океана.  Под ногами стелились буро-зеленые, длинные пряди ламинарии (морской капусты). На черном вулканическом песке, белели панцири морского гребешка. Изредка проползали мелкие крабики. Больно впивались в стопы морские ежи. Как-то вечером, навстречу моему «дефиле», вышла девушка: черноволосая, востроглазая, бедовая. «О чем блуждаешь?» - спросила, и в ее глазах призывно запрыгали чертики. «В баню хочу», ляпнула я, имея в виду - «А ну ее в баню!».  «В баню?  Будет тебе завтра баня!» Мы оказались почти ровесницами (она на пару годков старше), дипломница Томского Университета, гидрогеолог, тоже на преддипломной, зовут Нелли. Обменявшись впечатлениями, разошлись по домам. Наутро, в окно постучали, за окном Нелли, «выходи, в баню пойдем». Напялив на себя мокрый купальник (кто тут их баню знает), выскочила с мылом и полотенцем на улицу. Пошли в сторону вулкана, по берегу океана, шли долго километров 5-7, но идти было легко. Вставало солнце, довольно крупные рыбки, тыкались мордочками в босые ноги, небольшие чайки парили над водой – охотясь на тех самых рыбок - завтракали. Вода, отливая розовым блеском поднимающегося солнечного блина, нагоняла плотоядные желания: жареных блинов, рыбы или на худой конец вареной картошки с собственноручно уже выращенной редиской. Вспомнилось как стоя на причале рядом с Алешей, практически на голый крючок ловилась крупная навага, это «не рыба» комментировали местные жители. «Не рыба» была гораздо крупнее самой крупной селедки. «Конечно - говорили мы между собой - у них рыба – только лосось» Неля остановилась и сказала, чтобы я вышла из воды и одела кроссовки. Нужно было подниматься вверх, «к ваннам», как выразилась она. Недоверчиво взглянув и встретившись с ее хитрым глазом, я надела мои видавшие лучшие времена кроссовки.  Идти стало тяжело, мокрая, острая, застывшая лава самых причудливых форм, норовила сделать подножку. Наконец мы остановились. «Раздевайся» - заявила Нелька и сама, сбросив шорты, опустилась в выбоину в магме, образующей гладкую, чашеобразную «лоханку». Я опустилась в такую же рядом. Блаженство обняло и стало покалывать тело.  Мы оказались на литоральной полосе, с одной стороны вода горячего источника, бьющая со дна «лохани» или со склона вулкана, с другой - разбавляющая вода океана. Мы пришли как раз вовремя, начался прилив и соленая вода, волнами начала добавляться в наши «ванны». «Давай банься, скоро вода поднимется и погранцы придут» Что мы делаем не так и почему поставят за «баню» в угол я поняла не сразу. Оказывается весь вулкан Менделеева, поделен между разными пограничными отрядами. У Нелли было разрешение на двоих, но на посещение верхних «цивильных» источников. Появились пограничники, посмотрели сверху, как мы засуетились и старший из них сказал: «не спешите, но смотрите, чтобы нам вас не пришлось спасать» и пошли дальше. «Ух, ты!» - пропыхтела Нелли – «Пронесло!» - и недоверчиво на меня покосилась – «Ты, что ли блатная?».
 Распаренные и чистые мы побрели домой.

                Глава 3.  Банька-2

С утра, сделала все приготовления по диплому - в гидрогеологической партии из отчетов предыдущих лет перекопировала тектоническую, гидрологическую и физическую карты. На обед, выпив болгарский персиковый компот и закусив его сгущенкой, отправились мы с Нелей по вчерашним пропускам в места отдыха бывших хозяев острова.
Прошли как прежде 7 км, поднялись вверх по крутому склону и перед моим удивленным взором предстала, неожиданная для такой высоты, картина. На выровненной большой площадке, где-то - 800 на 600 метров, два, разной формы и разноокрашенных бассейна. Между ними еще один совсем маленький, величиной с ванну. Сверху нависала всевозможная растительность. Сползали по насыпи кусты можжевельника. Раскинула ветви дикая сирень. Шиповник уже распустил свои нежные, розовые цветы. Кедрач перемежался карликовой березой. Золотой рододендрон уже отцвел, и его кожистые темно-зеленые листики цеплялись за фиолетово-лиловые «хвосты» иван-чая. Все вышеназванное великолепие, образовывало большую пиаловидную чашу, вмещающую в себя ярко-голубой, зеленый и белый бассейны. Подошли к бассейнам, яркая расцветка которых объяснилась цветным кафелем, устилающим дно. Вверху, над головой, протянуты тросы. Они уходили куда-то вдаль. «Куда?» - заинтересовалась я. Ответ – «К сольфатарным полям».
«На тросах висели вагонетки, в которых перевозили на суда самородную серу. Была и еще одна сдвоенная линия с кабинками для пассажиров. Они подвозили их к бассейнам. Но опоры и вагонетки, равно как и кабинки, проржавели и пришли в полную негодность, остались лишь тросы. И всё это было в давние-давние «японческие» времена»». Пояснения нам давал наш «экскурсовод» - командир погранотряда  капитан Федор.
Нелька уже все это знала и тащила меня к бассейнам, ей не терпелось увидеть выражение моего лица при процедуре погружения в гидротерму. Глядя на нее, можно было вообразить, что именно она является первооткрывателем волшебной страны под названием «Нелляндия». Мы вошли в воду очень медленно - в первом (голубом) бассейне температура выше 40 градусов. Тело обожгло блаженной истомой. Сразу вспомнилась сказка про «Конька­-горбунка» и через пару минут захотелось выскочить под холодный душ. Душа не было, зато был бассейн с водой похолоднее (маленький) и, наконец, с приятной прохладной водой - большой. В нем можно было даже поплавать. Все бассейны - с водой разного состава: радоновый, сероводородный и смешанный. Бултыхались до тех пор, пока у меня сердце из ушей стало выскакивать. Говорю: «Неля! Хватит, пошли домой, а то разморимся - не дойдем». Бросила на меня презрительный взгляд, буркнула «Барышня!..» и нехотя поплелась в кедрач - переодеваться. Командиру зачем-то понадобилось в город, и он пошел с нами. Нелька всю дорогу хихикала и поддевала «Барышня и сопровождающие лица» или «Федя! Наша барышня замужем!». Наконец дошли до моего домика. Я вошла, рухнула на раскладушку и уснула «непробудным сном». Это была пятница, а проснулась в середине воскресенья. Тамара сказала, что приходили Федя и Неля, она их прогнала: «Не беспокойте ребенка! Зачем в радоне два часа мокли? А вы знаете, можно ли ей было?»
   Мне тогда можно было всё, просто, в силу моей субтильности, не так много…

                Глава 4.  Баня-3

   Широка ты матушка Россия. В то время, когда на одном ее просторе встречают начало дня, на другом - отходят ко сну, всяческие  Ея радетели и стяжатели. Интересно, что в моей юности первых было гораздо больше чем вторых. Хотя возможно, все было юношескими иллюзиями. Не могу пожаловаться на недостаток стяжателей, посетивших мою жизнь, но радетелей было так много, что сейчас можно вспоминать и улыбаться до конца, так с улыбкой и уйти в «туман».
   Остров посетил наш «генералиссимус» Мархинин, вместе с новым начальником отряда Колей Личкановским. Предстала, пред ясны очи обеих. Мне было велено ежедневно, независимо от природы ходить с рюкзаком и бутылками на сольфатарное поле вулкана Менделеева. Нужно делать заборы термальной воды из разных источников. По технике безопасности, «в поле» должно быть минимум  два человека. Но то по технике. Сначала, пока был Коля, мы ходили с ним. Потом, старалась кого-то уговорить с собой. Все геологи, гидрогеологи, биологи знали – есть девочка, знающая дорогу на вулкан и ее можно «сопровождать». Но, увы, это удавалось не всегда, особенно в плохую погоду.
   Однажды утром, пришлось пойти одной и под дождем. Под дождем 7 км. туда, 7- обратно. Обратно – особенно тяжеловато. Иду туда, мимо домика соседки тети Маши. Открывается оконце, тетя Маша кричит: «Ты куда, сумасшедшая?» отвечаю «Велено по любой погоде», «Вот я ужо твоему начальству задам…». Обратно вернулась гораздо позднее, чем обычно.
   На следующий день заболела. В домике одна, все вместе с Мархининым уметелили на Сахалин. Лежу на раскладушке, читаю  Маяковского, Моэма еще кого-то (цапнула с полки в библиотеке на букву М). Мериме там, Мопассана. День лежу, второй «ладно думаю, если умру во цвете лет, так мне и надо». Кашель легкие выворачивает. Через дрему слышу, где-то стучит…. Поползла к двери, открыла - тетя Маша: «Я готова, одевайся, идем». Что-то натянула, иду - все лучше, чем умирать. Приходим к ней во двор, она меня втолкнула в какую-то избушку, содрала с меня одежку, пропихнула дальше в ж-ж-ж-жаркую комнатушку. Сижу голая. «Ну, думаю, я тут совсем задохнусь». Кашель донимает, ноги, что две колоды. Я почти в полуобмороке - в жаре, пару. Вплывает тетя Маша: «Как ты тут мое дитятко? Не бойся, сейчас, лечиться, будем» и шварк какую-то пахучую воду на горячие камни. Я, еле ворочая языком: «Не надо, мне плохо» - «Сейчас хорошо будет». Уложила меня на лавочку и вначале веником из какой-то хвои, а потом дубовым отходила от всей ее украино-русской души. Держала меня там часа два. Вынесла буквально на руках, завернув в кожух. Очнулась на кровати с множеством подушек и подушечек. Тетя Маша говорит: «Будешь жидкостью наполняться» и вносит – арбуз! Курилы, Кунашир, июль месяц - арбуз! «Откуда?!». «Дочка», говорит, «из Астрахани прислала. Вчера получила». «Как?». «А просто, в опилках.… Пока посылка по почте шла – дозрел». Фантастика! Арбуз был огромный мы его еле вдвоем «уговорили».
Так я перестала умирать и, на утро, была уже здорова...  А тетя Маша свою угрозу осуществила и Кольке от нее досталось. Потом я узнала, что когда-то она так Кольку спасала и была эта процедура в «бане, по-черному».

                Глава 5.  Медведь

   Стоял расчудесный, солнечный, ласковый, августовский день. К сожалению, не нашлось попутчиков на мой каждодневный марш-бросок на вулкан. Вынуждена была идти в одиночестве. Потом, позднее, напишутся стихолетные строфы:

Одиночество - плохое общество.
Говоришь - сюда пришел один,
Сам себе слуга и господин.
Только вот зачем, тогда пришел
И себя ли в зеркале нашел?
Не забыл ли в суматохе лет,
Кто прислал тебя на этот свет?
И чему ты можешь научиться,
Если к одиночеству стремится?

   А пока, рюкзак с пустыми бутылками на плечах, сургуч для закупорки и веревка в кармашке - «Вперед!» и, как говорится, «Левой! …».
   Как обычно - иду, мурчу под нос песенку: «родилась эта песенка, на крылечке - на лесенке…» и дальше по тексту.
   Иногда останавливаюсь отдышаться и тогда перехожу, на другой репертуар «кто тебя выдумал звездная страна, снится мне издавна, снится мне она…».
   При подъеме замолкаю. Тропинка идет меж высоких деревьев. На пути возникают кустарники шиповника, уже дразнящие красными, продолговатыми плодами. Кое-где маленькие кустики княженики манят - «Съешь меня…».  Дикая малина - еще зелена. А вот голубика уже поспела.
   С приближением к сольфатарам растительность меняется. Появляются магнолии и бамбук. Когда дорожка юркает в бамбуковую рощицу, идти становится сложнее, все время нужно смотреть под ноги. Рост у меня небольшой - 159 см, а бамбук растет часто и высота у него, как у кукурузы на поле под Одессой.
   Иду по «кукурузному» полю. Клок неба над головой, а под ногами узкая тропа, протоптанная многочисленными нашими собратьями:  геологами, вулканологами и другими логами. Снова выныриваю из рощицы, слева от меня ручей журчит, справа над тропой свесились кусты. Огромный, пушистый куст голубики. Такую ягоду я потом не раз еще увижу на Камчатке, но такой величины (с вишню) уже никогда. Ягода висит прямо над дорожкой. Останавливаюсь и начинаю «клевать», а потом как бывает - «одну ягодку беру, на другую смотрю»…. - увлекаюсь. Ем уже полным ртом, прямо с куста, пригибая ветки с ягодой ко рту. При этом двигаюсь спиной вперёд, по тропе, вокруг куста. И тут чувствую - по спине холодок пробежал, побежали «мурашки» и волосики (как бабуля говаривала) на потылице трымтять и шеволятся. Тихонько поворачиваю голову, и тут, уже, дыбом вздымаются волосы на голове. Прямо перед лицом огромный, лохматый, коричнево-рыжий ком. Он шевелится и издает звуки похожие на порыкивание собаки и урчание кота, если их умножить на 6-8. Я еще не понимаю, что это, но животный страх уже сковывает меня железной хваткой. Ноги прирастают к тропе, слово «Спасаться!» даже не возникает в сознании. Да и само, сознание, или осознание себя как индивида, напрочь отсутствует. Шевелящийся огромный шар чуть-чуть приподнимается вверх, и я вижу лапы! В мозгу мелькает - «Медведь!».  От этого мелькания я уже готова грохнуться в обморок. Через минуту, длящуюся ВЕЧНОСТЬ, зверь медленно, нехотя, без каких-либо усилий, на четырех лапах, так что задние лапы как бы обгоняют передние, уже скрывается за перевалом. Я в оцепенении остаюсь стоять и прихожу в себя минут через 15 - 20. Дальше как автомат - «кукурузное поле», сольфатарная площадка, отбор проб, путь домой. И всё это под гипнозом страха. Молчала два дня. Когда на третий рассказала тете Маше она меня «растормошила» фразой:  «Медведь нынче  сытый, отъетый. Рыба на нерест прошла, ягоды много. А ты…! Какая с тебя еда? Так - баловство одно. Он, зверь то, на таких худосочных, и не посмотрит».
   Но на вулкан одна я больше  не ходила.   

      
                Глава 6. Тётя Маша

   Прежде чем рассказать о Леве Боркине, хочу еще раз вспомнить, соседку тетю Машу. Такими людьми как она, Земля все еще вертится и пусть бы подольше. Проста наружно, непроста духовно. Росточком - полтора метра. Руки - две вечно порхающие птички-ласточки. Все вьют что-то, лепят, строгают, потрошат, стряпают… Голова седая, глаза синие, удивленные как у младенца, впервые увидевшего падающий снег. Лицо - полная Луна над морем в сентябрьскую полночь и дорожка от нее (от луны) по воде стелется. Так и от Марьюшки Андреевны - не дорожка, а стезя. Катится себе по этой дорожке человек и всем, кто рядом - светло, радостно.
   Приехала в Южно-Курильск девчонкой семнадцати лет, хотела заработать и в Астрахани дом построить для родителей. По найму в рыбокомбинат попала - на обработку рыбы для консервов. Дальше в цех красной икры перешла. Влюбилась в рыбака. Замуж вышла. Дочь родила. И все это время родителям деньги на дом посылала. Раз в два года, как водится, в Астрахань в отпуск ездили. Так однажды, когда дочке в школу идти, оставила ее маме с папой, науки узнавать, а сама опять на Кунашир к мужу. Был это год огромной путины. Много страна на рыбно-икорном промысле заработала - все шло на валюту. Муж ее бригадиром рыбаков был. Попали в сильный шторм, еле до суши дошли. А Машин муж, после рейса заболел. Все по дочке тосковал, так и умер не повидавшись. Осталась она одна в доме и хозяйка, и хозяин.… Вот уж и дочь выросла, дом построила, а тетя Маша, так и жила одна - на берегу большой воды. Каждый новый сезон новые люди: рыболовы, обработчики, геологи… Тетя Маша, все мне говорила: «Людей много - человеков не хватает… Ты, что там детка пишешь? Стихи? Напиши про меня». Вот тетя Маша, извини, что через столько лет и не в стихах, но все же написала я про тебя. Слышишь?


                Глава 7.  Лёвушка.


   Лёвушка, как уже писала, был аспирантом крупного специалиста в области пресмыкающихся и земноводных животных. Сейчас уже не вспомню его имя, но по рассказам Левы, был его руководитель не просто доктором наук, а академиком. И он (академик), в свои полевые годы, встречал на Курильских  островах, «пращура» древних ящуров. Это было важным открытием в области герпетологии. Назывался «пращур» скромно - Углозуб, потому что зубки у него должны были быть острым углом вниз. Лева был чуть старше нас и всегда внимательно относился ко всем предложениям по розыску интересующих его животных: квакш, головастиков, ужаков, ящерок и, разумеется, углозубов.
   Лев Боркин - потомственный петербуржец, жил и учился  в ту пору в тогдашнем еще Ленинграде, который любил до самопожертвования. Был Лева высок, где-то за 180, а может, казался таким. Определить  было сложно -  обладатель роста  отличался худобой и постоянно сутулился. Одежда на нем весела как «с  чужого плеча». Возможно (думала я), «плечо» от академика, который был гораздо плотнее Левы и значительно ниже его. Поэтому брюки и рукава несколько коротковаты. Брюки - темно-крапчатые. Свитер сиреневато-лиловый, давно потерявший форму, трикотажный, с кое-где выдернутыми нитями (причем одет всегда на голое тело). На ногах - то резиновые сапоги-болотники, с отогнутыми, наподобие ботфорт, голенищами. То видавшие виды туфли. Очень бледнолицый (вернее белокожий, как все «рыжики»). Лицо, руки и выглядывающие из растянутого ворота плечи, покрыты крупными  веснушками. Шея длинная, всегда изогнутая, вероятно от тяжести очень умной головы. Венчала все это великолепие рыжая, вихрастая шевелюра. Он все время куда-нибудь спешил: то на луга, то к ручьям, то в свою  импровизированную лабораторию. Человек он был одиозный, характером и яркостью «оперения» привлекающий к себе внимание. Местные жители - специалисты в разных областях науки и жизни (охотники, рыбаки, военные). Узнав о сфере его интересов, они все сначала удивлялись, потом улыбались и заводили разговоры о том, что кто-то, где-то и когда-то видел в луже на Онекотане головастиков, а кто-то в кратере на вулкане Головнина встретил самого УГЛОЗУ-У-БА...
   Лева тут же отправился к пограничникам за разрешением на посещение кальдеры Головнина и там (у погранцов), ему сообщили, что лучше сразу на Парамушир - где точно видели головастиков.
   Собрав свой инвентарь (баночки, пробирки, кисточки, скальпели…), нахлобучив потертую шляпу и водрузив, на себя старенький рюкзак, отправился наш «Жак Паганель, он же - Дуремар» за головастиками.
   Дуремаром или Паганелем, в силу своих литературных предпочтений, кликали его все так или иначе соприкасавшиеся с ним курильчане. Мы с Нелли, и в глаза, и за глаза, звали его просто Левушка.               
   Как уже известно, моему добровольному читателю, попасть на судно с причала, не представлялось возможным, но не потому, что причалов не было, как могут подумать некоторые неискушенные «сухопутные». А в силу того, что глубины вблизи берега не позволяли «Пассажирам» (пассажирским судам) швартоваться из-за их большой осадки. Поэтому, для того чтобы перегрузиться с берега на «Пассажир» использовали плашкоут (самоходная баржа). Плашкоут с людьми и их багажом подходил к «лайнеру». Сверху спускали некое сооружение (трал) под названием парашют, похожий на большую авоську, внутри которой, для жёсткости, лежало пара поддонов. Пассажиры загружались внутрь. Затем, посредством грузовой стрелы и лебёдки, сетку с людьми перемещали вверх на палубу, хотя по ощущениям перемещаемых, это была уже не палуба, а «БОЛЬШАЯ ЗЕМЛЯ».
Но надо заметить, что подобный способ доставки использовался крайне редко - только в случае сильного волнения на море или физической неспособности вышеназванных «гражданских» к самостоятельной переправе.
В случае же отсутствия подобных непотребств, пассажиры переправлялись с борта на борт посредством более цивилизованных способов перемещения - по спущенному трапу или штормтрапу (для непосвящённых - верёвочная лестница с деревянными ступенями).

   Паганель (он же Дуремар) возвращался  из похода. С перегруженным рюкзаком, Левушка, переправляясь по штормтрапу с корабля на плашкоут, не удержал равновесия и… «завис» между кораблем и близко стоящим плашкоутом. А дальше как в мультике - «висю это я висю»… Из рюкзака посыпались, потом и кровью добытые образцы предметов Лёвиного обожания. Самого Леву багром выуживают из «зависания», рюкзак цепляется, сопротивляется, мешая спасти хозяина. Наконец Лева, «несолоно хлебавши» водворен на плашкоут и благополучно, правда, уже в несколько подмоченном виде, доставлен на берег. На берегу, реакция на «сюжет у зрителей» проявляется неоднозначно. Кто-то сочувственно смотрит вслед, кто-то беззлобно улыбается в усы, кто-то не скрывая «ржет как гусарский конь». Опечаленный Лева, уходит на вулкан Головнина, где, разумеется, не находит своего вожделенного углозубика.
  Мы - я и Нелька, озадаченные тем как ему помочь, предлагаем на утро, всем втроем, сходить в мой ежедневный поход на сольфатарное поле. Левушка соглашается. А мы (две молодые заразы), лелеем тайное намерение.
   Лева после всех его приключений с потением и намоканием, никогда не меняя свой «прикид - а ля будущий академик», просто стал несколько «благовонить». Поэтому мы решили и сами поплескаться в природной гидротерме и его соблазнить искупаться и постираться в теплой воде. Захватив все купальные принадлежности, отправились мы в намеченное место «санитарной обработки». Дорога мною проторенная многократно, сейчас казалась гораздо привлекательнее и наряднее, чем мои самостоятельные вылазки. Я, изображая экскурсовода, указывала то влево, то вправо: «… а сейчас обратите ваше внимание, на причудливо переплетенные между собой растительные эндемики нашего дендропарка. Пихта поддерживает своей сочной зеленью более нежную лиственницу. Бамбук оттенен прекрасными цветами магнолии…».  Нам так импонировало наше настроение, мы шутили, хохотали и путь туда пролетел с быстротой курьерского поезда. Поднялись к сольфатарам - запах сероводорода, перемежается, с приносимым ветерком, ароматом магнолии. Звуки, как из зоны отторжения в «Сталкере». Грязевой вулканчик - «бульк», то там, то сям - «фью» - фумаролы, «тирлирли» - термальный ручей, убегающий из-под корки спекшейся серы. И повсюду стразы самородной серы. Они переливаются на солнце, манят своими золотыми бликами, будто говорят: «ты хотя бы кусочек меня заверни в свой рюкзак».
   Долго потом будут они печально пылиться в коробках для образцов, никому не нужные, оторванные от своего дома, а пока манят «возьми».
   Я отбираю пробы воды, засекаю интервалы времени между выбросом сероводорода, бульканьем пузырьков вулканчика. Все несет информацию для вулканологов - чего ждать от якобы спящего вулкана Менделеева. Лева в это время ищет своих «головастиков» и даже что-то находит.
   Работа окончена, и мы идем к «вымытому» термальной эрозией базальтовому желобу, по которому стекает горячая сероводородная и холодная вода источника. Ниже по течению желоб наполнил уже, созданную нами запруду. В ней, как в маленьком озерке, я ежедневно смываю с себя усталость от работы и длительного перехода, остальное завершает, еще не замутненный заботами, возраст.
    Мы с Нелли, сбросив верхнюю одежду, сползаем по отшлифованному желобу в лохань озерка, умываемся, плещемся, моем волосы. Призываем Левушку к себе. Левка - ни в какую! И тогда, Нелька прибегает к запрещенному приему. «Ой»! Вскрикивает она «Что это  здесь? Это - не углозуб?» И наш наивный, так и не наученный многочисленными обманами Лева, бросается к нам посмотреть на углозуба. Дальше дело техники - Нелька сдергивает его за лиловое безобразие, то, что когда-то называлось свитером, в воду. А коварная я, придавливаю сверху, чтобы намок он весь вместе с одеждой.
   Ямка наша не так широка, но глубины - сидя хватает, чтобы помыться.
   Лева стесняется, не хочет при нас раздеваться, но жестокие девчонки настаивают. Мы отворачиваемся. Лева снимает свитер и брюки и… становится ясно из-за чего стеснение. Белое, никогда не тронутое солнечными лучами, нескладное «тулово», все покрыто веснушками.
«Ну и что?!» - дуэтом восклицаем мы с Нелей. Стираем его многострадальный свитер и брюки, отойдя к другой лужице и вручив Леве, шампунь и мыло. Затем раскладываем всю одежду на кустах кедрача и загораем под солнышком, периодически прикрывая Левушку подсохшим полотенцем, чтобы не сгорел. Вот так подружились мы с будущим доктором наук Львом Боркиным.
   Расставшись по окончании практики с Левой и Нелли, тетей Машей и Колей, с домом на берегу океана, вулканом Менделеева и Кунаширом всеми его чудесами, мы уже никогда не встретимся. Только отголоски былых встреч, в течении жизни, иногда, словно эхо, будут звучать знакомыми именами.
   Одна из моих будущих сотрудниц окажется однокурсницей Нелли. Мелькнет в геологическом отчете фамилия Личкановский. Лев Боркин окажется чьим-то сотрудником в Петербурге.
   То земле-е-е-трясение-е-е тряха-а-а-нет Кунашир, то цунами «смоет» большую часть того, что видел и где ходил. И сразу в мозгу возникает калейдоскоп кунаширских  пейзажей. Лица его дружелюбных жителей. Его, кажущиеся издали белыми - корабли. Его разбросанные по берегу экзотические, японские бутылки, кем-то утерянные тапочки. Наткнешься на такой тапок, и хочется найти второй, но второго, как правило - нет, и ты начинаешь думать о том, кому тапок принадлежал, был ли человек этот доволен собой...  А еще - затонувшие, ржавые, японские шхуны. Кому принадлежали, мирные они или таили в себе угрозу, куда ходили и откуда пришли…?
 
   Замечательный своими просторами, насыщенный природными явлениями край - КРАЙ СВЕТА.

                Глава 8.  Ипритка

   Можно много рассказывать об острове Кунашир. Вспомнить,  прежде всего,  его геологические достопримечательности. Скалы монахи. Мыс Столбчатый, «вырастающий» из-под земли. Огромный,  до 40 - 43 метров «орган». Весь Столбчатый состоит из возвышающихся, прямо из земли, шестигранных колонн. На уровне прибоя каменные колонны, «скошены» и поверхность образует «паркет». Сейчас принято называть такие места - местами силы, якобы они являются концентрацией энергии планеты. Не спорю, но тогда кратер любого вулкана, особенно действующего, какое место? А выходы горячих гидротерм, расположенных в пару сотнях метров от Столбчатого? Весь остров, просто песня планете, ее растительным, и  животным обитателям. На нем «сплелись» между собой, южные и северные представители флоры. Тайга кунаширская, состоит из нескольких видов ели,  пихты, дуба и клена; все это великолепие, смешано с древовидной магнолией и бамбуком.  Вдобавок, все увито многочисленными лианами.
   Расскажу вскользь об одной замечательной ягоде, «аборигены» зовут ее «клоповник». Почему так? Да! Пахнет клопами, хотя это, как нам известно, вопрос спорный. Ягода крупная - с вишенку (впрочем, там все с вишню). Ягодка мясистая и сочная одновременно. Ее засыпают сахаром и через день сироп готов. От тысячи болезней, если сиропом запить алкоголь (спирт, водку, самогон) никогда не отравишься. Именно этот сироп, получила я, вдогонку первого в жизни стакана. Вся «закавыка» в том, что растет ягода в местах обитания ядовитой лианы. Имя лианы Ипритка, ядовиты ее испарения. А испарения распространяют свои пары тогда, когда клоповник созрел. Мой знакомый геолог, получив от ипритки ожог, ежегодно ездил на остров, к его сероводородным источникам. В момент цветения клоповки и до ее созревания - обострение болезни. И облегчение - только в источниках Менделеева. Ожог получить может каждый, но больше страдают люди с первой группой крови и такие «рыжики» как Лева. На острове обитают и одни из крупнейших бабочек - махаоны маски и огромные, как на Камчатке, медведи - до 3-х метров в высоту, если на задних лапах.

                Глава 9.  «Лосось идет!»


   Однажды ночью, я проснулась, как мне показалось от землетрясения. Прислушалась - вроде ничего не трясется и все же, какой-то странный шум и зуд. Вышла на улицу, слышу - Нелька зовет: «Аленка, беги сюда, лосось идет!».
   Прямо возле домика, где жила Нелли, устье небольшой горной речушки, впадающей в океан. По ней, движется живая «рыбья река»  чешуя трется о чешую и создает шум. Если учесть количество рыбы, входящей в реку - треск и шум, как от ломающегося льда в весенний ледоход. Гул стоит и, кажется, что вода закипает. Тысячи рыбин, раздавшись в боках и сгорбив спину, устремляются к истокам реки от ее устья. Чтоб сгореть, как воск церковных свечек, но исполнить свой последний танец. Зрелище, достойное,  не в пример боям гладиаторов и корриде. Природу не переиграть!


                Глава 10.  ЯПОНЦЫ.


   Еще один небольшой шажок остался в моем, пережитом много лет назад, странствии.
   Стоял звенящий всеми чашечками цветов, и искрящийся всеми серебряными бликами, от аквамариновой воды океана, полдень. Воскресенье. Спешить было некуда. Выхожу на ступени крыльца, привычный взгляд на океан, вдох и глаза буквально утыкаются в невиданное мной с моего крылечка зрелище.… На рейде стоят два невероятной красы теплохода! Бегу к Нелли, у ее хозяйки есть бинокль, оставшийся от китобоя мужа. Смотрим по очереди. На палубе, выстроившись как на парад, стоят одинаково одетые люди. Возле судов «суетятся» несколько плашкоутов, морских пограничных катеров и еще каких-то суденышек. Так простояли они весь день. А мы рассматривали людей, подтянутых, одетых в одинаковые серые костюмы.
   Местные рассказали, что все предыдущие годы, спустя 5-6 лет после войны, один раз в год, японские суда привозили «паломников». Эти люди, приезжали к местам захоронения своих родственников - кто родителей, кто бабушек и дедушек. Всех тех, кто жил в этих местах, до передачи островов СССР. Паломники каждый год были одеты все одинаково и каждый раз в иной цвет. Находили свои могилы, делали какие-то подарки местным за уход и присмотр за могилами, и уходили вновь на Хоккайдо.
 
У меня разумеется есть фотографии того периода,тем более, что они вошли в диплом, при его защите. Но они чёрно-белые, тогда не было других возможностей. Потому, я взяла фотографии из интернета и приношу свою глубокую признательность их автору - Юрию Максимову.

Фотография на странице автора соответствует описанному периоду времени (1972)