Спички. Фрагмент седьмой. Плохая комната

Я не буду показывать вам шестой фрагмент про охоту на жар-птицу.
Почему? Потому что я его забыл и не хочу больше вспоминать.
Если в двух словах и без подробностей, то Веста пожгла мне руки каленым гвоздем, чтобы прогнать Ворону-судьбу. Потом Бармаглот заварил гнилую кашу в старом глиняном горшке, а мне досталось перо жар-птицы.
 «Плохая комната»

Бармаглот не довез свое варево до адресата, и старый глиняный горшок лопнул раньше времени. И хоть я и не захлебнулся этой мерзостью, но она все же обдала меня с ног до головы. Я, конечно же, сменил одежду и попытался отмыться, но куски липкой грязи местами повъедались в кожу и никак не хотели отставать.
Несколько капель этой грязи попали мне в глаза и, как следствие, ЗРЕНИЕ мое нарушилось. Грязь эта имела свойство разрастаться, застилать глаза и временами я перестал замечать многое из того, что раньше казалось мне важным.
И что хуже всего, я перестал видеть ее. То есть ее, как человека я, конечно же, видел, но краденое и сшитое из двух сердце скрылось у меня из вида. Я близоруко щурился, заглядывая в ее шкатулку с секретиками, пытаясь увидеть там что-то важное, но капельки грязи из Бармаглотова котла в эти минуты расползались по моим зрачкам, и шкатулка, в которой раньше мне, как человеку творческому, всегда было чем поживиться, наполнялась серо-зеленой мутью, в которой я безуспешно пытался разглядеть былые блестящие камушки и украшения.
Я с головой ушел в работу, починяя разную волшебную утварь местным эльфам, и совсем позабыл про розового динозавра. Я перестал его кормить и выгуливать, и он, как следствие, впал в анабиоз и пылился на полке позабытой игрушкой.
Она, конечно же, не могла этого не замечать и из кожи вон лезла, пытаясь улучшить ситуацию.
А я… Я, конечно, видел это, но не замечал.
Слушал, но не слышал.
Комки грязи никак не хотели покидать ни мое тело, ни органы чувств.
Не помогала ни горячая вода, ни спиртовой растворитель, ни формалин.
Горячая вода размазывала, но не смывала жирную грязь.
Спиртовой растворитель растворял не грязь во мне, а скорее меня в грязи и от него пришлось отказаться. Формалин так вообще, давал странный эффект. Он ничего не сделал со мной, но кардинально изменил мое отношение ко всему. Оно стало формальным, как и сам формалин.
***
- Сказочник! Милый мой Сказочник!
- Ум…
- А расскажи сказку…
- У - ум…
- Но я хочу. Мне надо. В конце концов, я привыкла.
- Я устал.
- А раньше не уставал.
- Усталость имеет свойство накапливаться.
- Я соскучилась.
- Ну что я могу поделать… Не скучай.
- А давай… Давай зажжем спички и посидим у огня. Как раньше, помнишь?
- Ну, давай.

Она вскакивала, доставала заветный коробок и с глазами, горящими в ожидании чуда, чиркала спичкой. Но мое сознание не раскрывалось и не подставляло небу и пламени обнаженные струны души.
Теплый ветер не одевал меня, а на ногах вместо лета были обуты грубые кирзачи.
Грязь застилала глаза, заползала мне в крылья и повисала на них тяжелыми липкими комьями. И я просто не способен был подняться до той высоты, с которой взрослая женщина превращалась в маленькую девочку в цветастом сарафанчике, сандаликах, и с непослушными пушистыми локонами.
Ту самую маленькую девочку, которая хохочет и хлопает в ладоши от чудес, цена которым – желание и немного фантазии. Чудес, которых у любого Сказочника не один десяток рассовано по карманам курток и брюк.
У меня это получалось все хуже и зажжённая ею спичка моментально тухла после короткой вспышки. С обугленной головки начинал валить едкий сизый дым, от которого слезились глаза и разрывало кашлем легкие.
- Сказочник! Кхе-кхе, Сказочник! Кхе! Что это со спичками? Почему они не горят?
- Отсырели, наверное. Намочил, видать, когда мылся.
- Но почему такая вонь?
- А я формалином мылся. Формалин и воняет.
- И что же теперь делать? Их же надо срочно сушить.
- Конечно же, надо. Хотя бы формально.
- Я положу их на батарею, не вставай.
- Спасибо.
- Пожалуйста. А спинку мне почешешь?
- Почешу. Формально.
- Давай хоть так, - вздыхала она, - только окно открой, воняет ужасно твоим формалином.
Я открывал окно, формально обнимал ее, так же формально чесал и гладил ей спинку, говорил формальности и ждал, когда она заснет.
Сквозняк от открытого окна раздувал занавески и наполнял комнату черным ночным воздухом. Когда она засыпала, я втихоря звонил всем знакомым феям, чтоб они добавили в ночной воздух побольше любовного порошка и цветочной пыльцы.
Феи мне, конечно, не отказывали и даже денег за свои услуги особо не требовали.
Любовный порошок и пыльца блёстками залетали со сквозняком в комнату, мелькали перед включенным монитором и оседали на кошачьих лапах. Кошки жмурились в неге и разгоняли пушистыми хвостами чудесные снадобья фей.
Надышавшись этим коктейлем, они обкладывали нас со всех сторон, любовь и ласка выплескивалась из их желтых глаз мармеладными кошачьими песенками, напевая их дружным квартетом, они мяли нас своими теплыми лапками, растирая цветочную пыльцу и отгоняя плохие сны.
После этого в комнату с улицы залетали феи и под шорох их крыльев засыпали уже и кошки.
Феи карамельным бальзамом рисовали на нас места для утренних поцелуев, дружной гурьбой поднимали и укладывали наши руки в теплые объятья, подвигали поближе друг к дружке и до самого рассвета раскладывали по комнате крошечные шоколадные приманки для знаков внимания.
А как только на востоке загорался рассвет – они вылетали вон за окно, оставляя после себя шлейф из блестящих звездочек, которые оседали на нас солнечными сновидениями.
В этой утренней дремоте мы заползали друг дружке под одеяло, и наши сшитые сердца начинали стучать в унисон.
Но чем выше поднималось рассветное солнце, и день начинал вступать в свои права, тем меньше оставалось в комнате свежего воздуха.
А вонь от формалина продолжала усиливаться.
***
А потом у соседей случился пожар, и все стало совсем плохо.
Сначала из-за забора просто воняло паленой резиной и мне казалось, что это просто проблемы с проводкой.
В моей деревне проблемы с проводкой, чтоб Вы знали, случаются, когда проводники долго находятся в изоляции. Либо в изоляции друг от друга, либо когда их специально изолируют разноцветной изолентой кровожадные люди. Тогда проводники начинают думать, что они действительно разные и провожают себя в разные стороны.
Между ними тогда возникает напряжение и ситуация может выйти из-под контроля.
Тогда жди беды.
Вот и сейчас проводка начала дымить и искриться.
Изолента начала плавиться и гореть, но я сначала не придал этому значения – соседи сами разберутся.
Но однажды вечером над соседским забором небо озарилось багровым заревом серьезного пожара, вверх повалил густой черный дым и вонь стала просто нестерпимой.
Я подбежал к забору, подтянулся и заглянул внутрь.
На детской площадке полыхали вкопанные в землю покрышки и их, судя по всему, никто не собирался тушить. Вокруг них из темноты в зарево и обратно метались какие-то безумные тени и силуэты.
Они издавали дикие сумасшедшие звуки, смысл которых не хотел оседать в моей голове.
Нет, они не тушили горящие покрышки, а наоборот, подливали в огонь масла с бензином. Черный дым валил хлопьями из оранжевого пламени и эти безумные и эти безумные тени глотали его и упивались им.
Глаза, души и лица их стерлись в одноликую черную закопченную полосу, которую оставляет автомобиль после экстренного торможения на асфальте.
Люди – черные полосы.
Люди – сгоревшие палки.
Люди – нелюди, потерявшие остатки разума в неудержимой вакханалии пожара и разрушения.
Где – то там у них зазвонили тревожные набаты, но это словно раззадоривало безумцев. Их становилось все больше и больше, они толкали друг друга в черное пламя и безудержно хохотали, наблюдая, как корчатся и горят человеческие тела. Вонь горящей резины смешивалась с омерзительно-сладковатым запахом горящей человечины, который ударил мне в нос и я, едва не потеряв сознание, свалился с забора на землю.
Меня переполнял ужас и омерзение. Я никак не мог понять, почему и зачем соседи рушат и жгут свои же дома.
Эти душевные переживания обессилили меня, и я не мог отползти от забора, потому что ноги мои запутались в траве, а сил на то, чтоб вырвать ее у меня не было.
Чтобы не слышать этот адский концерт и не видеть черное зарево я скреб руками по земле и пытался песком и глиной забить себе уши и засыпать глаза.
Пытаясь укрыться от сажи, сыпавшей с неба, я прятал голову в землю, грызя зубами травяные корни и песчаный грунт.
Я отбрыкивался ногами от горячего черного снега и пытался закрыть от него почерневшими руками лицо.
Корчась и извиваясь, как червячок на стекловате, я скрежетал зубами, выплевывая их куски, блевал едкой желчью и пытался разодрать себе грудную клетку, чтобы прижать и наконец-то успокоить скачущее безудержным нервным галопом сердце.
Тщетно.
Все было тщетно.
Резина покрышек продолжала гореть, жирный черный дым, клубясь красными проблесками, стеной поднимался в небо, собирался в тучи и осыпал на землю густыми хлопьями сажи, и проливался черным смрадным дождем. Он становился все сильнее и вот уже капли его собрались воедино и обратились теми самыми черными птицами, живущими на темной стороне луны.
Сначала они гигантскими чернильными кляксами несколько раз хлопнулись об землю возле меня, обдав, разбившись, черной больной кровью.
А потом из-за забора застрекотали пулеметные очереди, и каркающая черная стая всей своей массой рухнула на меня.
- Иди и смотри! Иди и смотри! – орали они мне в уши.
И каждое утро я поднимался, шел и смотрел.
Я шел по обгоревшему битому кирпичу, рваной арматуре и смотрел в пустые глазницы окон расстрелянных домов.
Я ступал по покрывшейся окалиной броне, заглядывал в дымящиеся люки и пожимал обугленные руки черным мертвецам.
Я ходил в отравленных фосфором садах и видел, как хоронят окровавленных белых птиц.
Я шел среди плюющихся смертельным огнем железных чудовищ и видел, как они пухнут, пожирая горе и слезы невинных.
Я бродил в контуженой тишине по изрытым воронками цветочным клумбам, смотрел на пульсирующие в конвульсиях цветы, наблюдал за потоками горького сока из их перепуганных лепестков и все силился услышать сквозь звенящую тишину, о чем же они шепчут.
А когда слух ко мне вернулся, я услышал, что они не шепчут, они кричат.
Вы когда-нибудь слышали, как кричат цветы?
Это не каждому дано и не приведи Господь иметь Вам такой слух.
Потому что от этого крика можно сойти с ума.
Этот крик похож на перекошенное лицо белого цвета, которое несется с бешеной скоростью в бесконечном темном тоннеле метро.
Оно жмурит до боли глаза и оставляет за собой тающий белый след, как от кометы.
Рот его раскрыт в обреченном отчаянье, потому что оно знает, что несется навстречу страшнейшей из бед.
Когда кричат цветы - из ушей начинает идти кровь.
Посему если Вам дано слышать этот крик, лучше поскорее перещелкнуть телевизор на какой-нибудь другой канал.
Когда кричат цветы - слышащие люди надевают кольчуги и шлемы, потому что легче смыть кровь, чем цветочные слезы.
А я стоял в стороне и ничего не мог сделать, только смотреть.
У меня не было ни кольчуги, ни шлема, ни даже перочинного ножика. Только коробок волшебных спичек, которые не заканчиваются.
И пусть они отсырели от формалина и не хотят гореть. Плевать. Я все равно найду им применение.
Я спрыгнул в траншею, пробежал по ходу сообщения, прополз под колючей проволокой и, оказавшись на цветочной клумбе, принялся за работу.
***
- Сказочник, а что ты делаешь?
- Строю противотанковые укрепления для цветов.
- А зачем?
- Чтоб их не обижали и они не плакали. Слышишь, как они кричат?
- Нет, Сказочник, ты, по-моему, слишком много на себя берешь. Это не твой цветник и противотанковые укрепления не делаются из спичек.
- Не делаются. А я сделаю. Видишь, первый ряд частокола уже готов. Скоро я сделаю второй, третий, сотый… Я нарощу эту ограду вверх и организую прикрытие с воздуха. Ты же знаешь, я умею. И материала хватает, - тряхнул я коробком. А цветы да, не мои. По крайней мере, эти. Но я должен что-то сделать. Я не могу иначе, я обещал.
- А как же я? Ты мне тоже обещал. И так все формалином залил, ни чудес, ни сказок. А если с тобой что-нибудь случится, что мне тогда делать?
- Ничего со мной не случится. А даже если и случится… Что ж… В конце концов я всего лишь спичка в коробке того, кто все это устроил.
- Ты! Ты сам все это устроил! Я про нас сейчас говорю. Ты показал мне свои спички и заставил поверить в чудо! Ты украл мое сердце из темной башни и склеил его со своим! Ты прогнал от меня черных птиц! Я привыкла к тому, что ты есть и что ты здесь! Так нечестно! Слышишь, нечестно! Сказочники не обманывают и не бросают, а ты что задумал? Совсем уже сдурел от своего формалина.
Я не знал, что ей ответить. Я не мог подобрать правильных слов и на помощь мне пришел Полководец.
Он выкатился на своем бронепеде из каких-то дымящихся руин и подкатился к нам.
На колесах его бронепеда были натянуты блестящие гусеничные ленты, а сам он был разодет в полную боевую форму настоящего Полководца. Седые волосы его прятались под лихо заломленным беретом, детское лицо было разукрашено черными маскировочными полосами, а борода была опалена.
Культя скрывалась под рукавом форменой рубашки, на груди рисовались ордена, а во второй руке он сжимал пластмассовую саблю.
- Йо – хо – хо! Вот так встреча! – прокричал он, - все в сборе, это радует. Ты готов, Сказочник?
- Готов, - вздохнул я, - в конце концов, это моя работа, я этому учился. И я обещал.
- К чему это ты готов? – уперла она руки в боки, - я не позволю тебе, Полководец, забрать его от меня! Неужели ты не видишь, что нам друг без друга нельзя?
- Не вижу. Я давно уже ничего не вижу. С тех самых пор, как Дракон сжег мне глаза. Да мне этого и не надо. Главное понимать суть. Вот если бы ты поняла, с каким огнем играла…
- Но я не понимала, с каким огнем играла.
- Теперь ты понимаешь, с каким огнем играешь. Но толку с этого? Пожар уже горит, и когда его потушат – одному Богу известно. Если Сказочник твой умеет зажигать спички, значит, знает и как их тушить. Тем более он когда-то пообещал, а Сказочники, если они действительно Сказочники, не обманывают. Плюс цветы. Ты думаешь, он долго сможет слушать их крик?
- Он мне тоже пообещал, а я важнее, потому что пожар большой, а я маленькая, а маленьких обижать нельзя и оставлять одних.
- А цветы разве не маленькие?
- Но это не его цветы! И цветник не ЕГО.
- Эти цветы не его, но вон там, - Полководец махнул культей – там растет один цветочек, которому твой Сказочник тоже обещал. Негоже обманывать цветы.
- И пусть себе растет! Там ничего не горит и он вовсе не обязан из-за этого совать свою голову в петлю.
- Рискнуть головой он обязан по другой причине. А рассуждать о цветочках не тебе, милая моя. Вот посадишь свой, тогда и посмотрим, как ты заговоришь.
- Вот и посажу! Вот и поговорим! – она начала срываться на крик. Уходи, Полководец, ты хороший мальчик, но когда ты появляешься, то в нашем доме пропадает смех. Ты его воруешь.
-Нет, его ворую не я. Вспомни первое ваше лето. Оно к вам прилетело от любви. И вы, как дураки смеялись в небо, в ответ не слыша смех из под земли.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Только лишь то, что тот кто украдёт ваш смех прячется под землёй.
- Что же это за сказка такая, - затопала она ногами, - то формалином обольют, то пожар устроят, а теперь ещё и смех своровать хотят! Я не хочу так! Мы так не договаривались!
- Можем договориться по-другому, но выбор на самом деле невелик. Потому что за все недостойные поступки нам будут преподноситься уроки и порой достаточно жёсткие.
- Это несправедливо!
- Почему же? Возьмём, к примеру, твоего же Сказочника. Ну какие он может сказочные дела творить, если своих обещаний не выполняет? На пожар не едет, за цветком своим не ухаживает… Скоро, того и гляди, корявками зарастёт. Будешь потом искать его в Корявой Чаще. И не факт, что найдёшь.
Как и в той ситуации с выбором и поступком, он должен получить урок и сделать выводы. Если ты сделаешь это вместе с ним - замечательно. Если нет… Ну, на нет, как говорится, и суда нет.
Она заглянула в его пустые глазницы, но там, как всегда, не было ничего кроме обожжённой черноты.
Они ещё долго спорили обо всём на свете, но я уже их не слышал, потому что с головой окунулся в себя, пытаясь осмыслить сказанное Полководцем.
Получить уроки и сделать выводы…
О да, мне есть, что рассказать об этом. И если прошлый раз я говорил о выборе и поступке, то сейчас я попробую донести до вас, что мне известно о уроках и выводах.
Точно так же, как выбор и поступок ткут нашу жизнь в единое полотно, так и уроки и сделанные из них выводы являются неотъемлемой её частью.
Не знаю, как там у кого, но за каждый свой выбор и совершённый поступок, жизнь неизбежно преподносит мне урок, из которого должно сделать выводы. Ничего не происходит просто так и обязательно возвращается бумерангом либо мне в руки, либо ударом в затылок.
Не знаю, почему так. Наверно потому, что я Сказочник, и коль мне в руки даны волшебные Спички - я обязан им соответствовать.
Мои Спички призваны зажигать огонь, дающий свет во тьме. Огонь, дарящий тепло надежды в холодном безверии.
Этот огонь всегда со мной, он прячется в маленьком картонном коробке на крохотных серных головках спичек, которые не заканчиваются.
И каждый раз, когда в этом возникает нужда, я обязан чиркнуть спичкой и зажечь пламя. И для того, чтоб это пламя разжигало уютные очаги и согревало сердца и руки, я должен быть чистым. Иначе может случиться беда, и пламя волшебных спичек устроит пожар.
Да, да. Потемневший Сказочник может сам того не ведая сотворить беду.
Вот и сейчас совесть кусала меня за сердце бешеной собакой и лаяла мне в уши о том, что пожар у соседей не обошёлся без меня. Разум прикладывал к сердцу холодные компрессы и пытался заживить зияющие в нём раны, но чёрные птицы с тёмной стороны луны показали мне слишком много, чтоб я мог успокоить взбесившуюся совесть.
Ровными, как на параде шеренгами, чеканя шаг, мимо меня снова и снова проходили мёртвые друзья:
 «Нам страшно никогда так не будет уже
Мы раненое сердце на рваной душе», - гремели они в такт чёткому строевому шагу.

Поравнявшись со мной, они делали «равнение на», отдавая воинское приветствие. Я брал под козырёк, и они единым возгласом выплёвывали из простреленных лёгких всего одно слово:

- ПРЕДАТЕЛЬ!
И я не находил слов, чтоб им возразить.
Где-то там вдалеке за пожарами всхлипывал оставленный мной одинокий цветочек. И каждая его слезинка, пусть даже самая пустячная и невидимая мной, рикошетила в меня разрывными пулями и оставляла глубокие борозды шрамов на коже.
Я проклинал себя, искал и не находил оправданий.
- Квазимодо - урод, Квазимодо - урод, - писал я пальцем на стенах, обмакивая их в продырявленное сердце.
Временами мне казалось, что я болен и мне необходим врач. Но взгляд мой был обращён не на Весту, которая лечила мои недуги. Глаза мои блуждали по сторонам в поисках стороннего доктора. Грязь, засевшая в них, опять стала ползти на зрачки, и я снова впал в полуслепое состояние. Формалин испортил моё чутьё и, не разбирая дороги, я отбежал в сторону, спрятался за угол и достал телефон.
Не хочу, чтоб она видела, что я ищу помощи не у неё, которую сам нарёк Вестой-богиней-хранительницей очага, зажжённого от волшебных спичек. Она не должна знать, что её Сказочник слаб и способен прятаться от неё. Она не должна во мне сомневаться.
Это был мой выбор.
Это были мои поступки.
И я, конечно же, знал, что получу за эти поступки соответствующие уроки. Вот только, что это будут за уроки? Я не знал. А если бы и знал…
Корявое семечко уже залетело мне в рот сладенькой таблеткой и пустило первые корявые побеги по моим венам. Я стал врать сам себе и уже не мог остановиться.

***
-Алло. Подклиника доктора КрОта. Слушаю вас.
- Подклиника? Почему подклиника?
- Потому что мы не лечим, не исправляем и не снимаем болезненных состояний.
- А что вы делаете?
- Можем подлечить. Можем подправить или подснять. Потому и подклиника, собственно говоря.
- Сгодится. Итак, что вы можете мне предложить?
- А что, собственно, вас беспокоит?
- Слишком много в крови серебра, как мне кажется.
- Почему вы так думаете?
- Почему? Хм, дело в том, что сеять хаос и дрожь - вот моё ремесло. А на деле получается или свет, или звук, или звук, или яд. Квазимодо - урод, короче.
- Понятно. Случай стандартный – подлечим. Что-нибудь ещё?
- Да. Тут мне чужая грязь в глаза попала. Временами она разрастается и застилает мне зрачки. Я перестаю замечать многие важные вещи.
- Поможем. Чтоб грязь не застилала зрачков, их нужно сузить. Чем уже будет зрачок, тем легче будет сконцентрировать его на важном.
- Но мне бы от грязи избавиться…
- Это не наш профиль. Напоминаю - мы всего лишь подклиника. Зрачки подспустим, а дальше сам как-нибудь.
- Ладно, разберусь. Что вы мне посоветуете в моём случае?
- А у нас одно лекарство - зелёные слизни. Их и пропишем. А дозировку подберёте сами.
- А сколько можно?
- В любых количествах, в каких хочется.
- Представить совсем не сложно, чем это может для нас закончится…
- Это ваш выбор, - пожали плечами на той стороне телефона.
- Мой выбор, мой поступок, мои проблемы и моя ответственность. Давайте ваших слизней.
Доктор КрОта продиктовал мне адрес, уточнил сумму и положил трубку.
А я взял необходимые вещи, деньги и на цыпочках, чтоб она не слышала, вышел из дома и отправился на автобусную остановку.
Мне было противно и стыдно.
Зелёные слизни… Какая мерзость…
И это при том, что дома меня ждёт прекраснейшая из женщин…
- Ладно, - подумал я, - подлечусь и вернусь. Долго не буду.
Корявые веточки полезли из-под кожи наружу и залезали внутрь тела, оставляя на нем незаживающие раны.
Со временем корявок становилось всё больше, они покрепче закреплялись во мне, чтоб уже не отпускать. Но взгляды моих суженых зрачков были сосредоточены не на этом. Я искал лечебных слизней доктора КрОта. Когда я находил их, то прятал под кожу и возвращался в дом.
Но обратный мой путь проходил всё ближе к Корявой Чаще. Меня тянуло туда, словно магнитом и я становился всё более корявым, высохшим и угловатым.
Зелёные слизни заползли в мои глаза и уши, и вот уже цветочный крик становился почти неслышным, а стройные ряды мёртвых друзей уходили в сладковатую дымку.
Веста продолжала поддерживать тлеющее пламя нашего семейного очага, но она чувствовала, она догадывалась.
Она знала.
Чуткое женское сердце не проведёшь. Чаша её терпения наполнялась, и края становились всё ближе.
Она искала выход из ситуации, но витающий в доме запах формалина так и не дал ей сделать нужный шаг.
И, как и следовало ожидать из теории выбора и поступка, жизнь преподнесла нам урок.
И вот уже прошлое застыло парализованной птицей, изготовившейся к полёту.
Настоящее, лязгая сталью, распахивало и закрывало тяжёлые бронированные двери, за которыми в тёмной неопределённости пряталось испуганное будущее.

***
- Сказочник! Сказочник! Ска-а-а-а-азочник!
- Чего тебе?
- Ты куда пропал? Я тебя ищу повсюду.
- Я ушёл.
- Куда?
- В Плохую Комнату.
- В Плохую Комнату? А зачем?
- Потому что я плохой Сказочник и мне надо побыть одному, чтоб осознать и сделать выводы.
- А почему эта комната Плохая?
- Потому что тут плохо.
- Но что там?
-Ничего хорошего.

***
- Фамилия, имя, отчество?
- Сказочник. Просто Сказочник.
-Место рождения?
- Под небом голубым.
- Адрес прописки?
- Город Золотой.
- Род занятий?
- Фиолетово-чёрный.
- Показания давать желаете?
- Да, желаю.
- Итак. А что вам надо?
- Да просто свет в оконце.
- Хм… А что вам снится?
- Что кончилась война.
- И куда идёте вы?
- Туда, где светит солнце.
- Чего боитесь вы?
- Что до темна не доберусь.
- Вы осознаёте, что всё сказанное может быть использовано против вас?
- Да.
- Вы обвиняетесь в безответственном отношении к тому, кого приручили, совершённом без цели сбыта. А так же в злостном формализме, повлекшем порчу волшебного имущества, отягчённом слюнтяйством, безверием и корявыми поступками. Вам понятна суть предъявленных обвинений?
- Понятна.
- Виновным себя признаёте?
- Признаю.
- Раскаиваетесь?
- Ещё бы. Я же собственной совести показания даю.
- Конвой! Уведите…