М. М. Кириллов Северные города России

М.М.КИРИЛЛОВ



СЕВЕРНЫЕ  ГОРОДА  РОССИИ

Сборник рассказов

     Родом я из города Ленинграда. Это уже север для большинства из нас. А всю жизнь  прожил южнее: в Москве, Рязани, Саратове, бывал в Ставрополе, Киеве, Львове, Минске, в Бресте, в Крыму, в столицах почти всех союзных республик, в Петропавловске-Казахстанском, в Иркутске и в Кабуле. Можно даже считать меня южанином. Но стремился всегда я в северные  города нашей Родины, в те, что поближе к Ленинграду.

ФИНСКИЙ ЗАЛИВ,  ОЛЬГИНО
      Первое такое место в моей жизни было на северном берегу Финского залива, в посёлке Ольгино. Мы с отцом посетили его в 1945-м году. Было мне тогда 12 лет. Там война и блокада застали наших родственников из первой семьи отца (в том числе, мою сестру и её бабушку) уже в июне-сентябре  1941 года.
      Приехали туда на электричке. Посёлок сохранился, но в послевоенное время людей в нём было ещё мало. Застали бабушку, посидели за чаем. Пока отец беседовал с ней о прошедших годах, я читал данную мне толстую книгу под названием «Библия». Об Иисусе Христе. Раньше о такой книге я даже не слышал. Воспринималась книга как сказка, сказание. Но почему-то, знакомясь с ней,  становилось грустно.
     Те, кто тогда выехал из блокадного Ленинграда (в их чисде, первая семья отца), погибли или потерялись по дороге в Сталинград. Выжила только сестра Ольга. Отец вывез её тогда из г. Георгиевска (Северный Кавказ). И она с 1942 г. жила в Москве.
      Попрощались с бабушкой. Побродили по берегу залива. Стояла осень, туман, моросил дождик, зябко было как-то. Плоский берег был засыпан большими камнями. Среди них возвышалась громадная гранитная глыба (не менее двух метров в высоту). Отец, знавший эти места, рассказал, что по легенде этот кусок камня буто бы откололся и упал в воду с баржи, когда в начале 19 века в Санкт-Петербург везли граит из Скандинавии то ли  для памятника на Дворцовой площади (Алксандрийский столп), то ли для Медного всадника на Сенатской.
      После посещения Ленинграда мы с отцом возвратились в Москву. А посёлок Ольгино стоит до сих пор и домик тот стоит. Но за прошедшие 70 лет все наши родственники там уже умерли.

ПОСЁЛОК  РАЗЛИВ, ШАЛАШ ЛЕНИНА

    Будучи слушателем Военно-медицинской академии, отдыхал как-то с друзьями в академическом доме отдыха «Разлив». Было это летом 1953-го года. О самом доме отдыха мало что помню. Разве что, его  комнаты и веранды. Вокруг дома росла скудная растительность, рядом было озеро, по которому мы (ко мне приезжала Люся, будущая жена)  катались на лодке. Места здесь низменные. Встречались даже болота, топи. Посёлок становился скучным, особенно в ленинградскую непогоду.
       Помню и сами ленинские места, куда нас отвезли на  автобусе. Они  описаны во многих книгах, показаны в фильмах и запечатлены на картинах и   известны так хорошо, что писать об этом как о собственном впечатлении очень трудно.
     Помню, большой  скошенный луг, невдалеке пару копен сена. Довольно высокий шалаш, крытый соломой, рядом спиленные пни -  под стол и сиденья.  Вилы у входа в шалаш.  В нём самом было темно, но можно было разглядеть заправленную кровать и этажерку с книгами. Конечно, всё здесь было стилизовано, но просто и практично. Наверное, как-то так было и на самом деле. Несомненно же было только то, что здесь в августе-сентябре 1917 по решению ЦК РСДРП тогода действительно скрывался Владимир Ильич Ленин, вождь мирового пролетариата.
      Именно здесь, на пенёчке, он написал свою замечательную книгу «Государство и революция». Насколько глубоко прочли эту книгу нынешние руководители нашего буржуазного (общенационального) государства?
      Конечно, посетить эти места для меня и моих товарищей было тогда событием. В наши дни, практически 100 лет спустя после Октябрьской Революции, память о Ленине остаётся всё также актуальной. Патриотизмом, объявленным СМИ за неимением ничего другого национальной идеей, пытаются скрыть классовую сушность Революции, гражданской войны, строительства социалистического государства и самой советской и российской государственности, в том числе в наше время. Вопиющее классовое неравенство, а оно реально существует, в нынешней России пытаются прикрыть фиговым листком «общенационального» патриотизма, на самом деле такого разного для крупного бизнеса и для трудящихся города и деревни. Единства интересов на самом деле нет. Вернули, к примеру, Крым и это хорошо, так захотели его жители, но в чьих интересах в большей мере? Что от этого выиграют наши богачи, а что миллионы бедных, в том числе в самом Крыму?  Классовый анализ нельзя искусственно выбрасывать  даже при  решении общенациональных задач, если таковые вообще возможны. 
      Вспоминая Ильича сейчас, хорошо понимаешь, как поверхностна и далека власть, даже на вершине  своих «рейтингов» от товарища Ленина. Многонциональныый Советский Союз за 70 лет вырастил нации, в этом и был смысл СССР. Не Ленин виноват, что  «неавтономная» УССР выродилась в нацистское государство, оказавшееся «бомбой, заложенной Лениным при строительстве СССР». Виноваты те, кто предал интересы рабочих и крестьян и заветы Ленина о пролетарском единстве союзных республик.    
     Прошло более полувека с тех пор.  Не помню, как мы уезжали тогда из Разлива, да и  уехали ли?

ПРИОЗЁРСК
      Выехали в Приозёрск с Финляндского вокзала. Поезд шёл долго и всё время сквозь могучие леса. Приозёрск – это ещё Ленинградская область, но   у самого Ладожского озера. Но всё здесь напоминает Карелию.   Вспоминаются слова  песни тех лет: «остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озёр…».
     Едем с женой Люсей в здеший санаторий МО по путёвке. Раньше не были здесь никогда. Нам повезло - погода хорошая: солнце, но не жарко. Приозёрск – конечная станция этой железной дороги. Тупик.
      Вокзал скромный, полупустые кассы. Город равнинный, спокойный. С одной стороны, озёра с островами, похожими на меховые шапки, разбросанные по их поверхности, с другой, гладь Ладожского озера, большого, как море.
     Устроились в отдельном номере, освоились в санатории и начали отдыхать.
      Вышли в город. Рядом с санаторием рынок, дальше площадь, откуда можно позвонить по межгороду. На площади небольшая, но очень красивая и какая-то светлая церковь имени Алесандра Невского. Заходили внутрь. Службы не было, так как внутри проводился ремонт. Но священник был. В войну фашисты оккупировали город, но ни он, ни церковь не были сильно разрушены. Через весь город к Ладоге шёл широкий сквер, оборудованный скульптурами детской тематики и парковыми скамьями. Посетили книжные магазины. Всё здесь было близко и удобно для жизни,  большой промышленности, во всяком случае, в центре города, не было. Да и что может быть в этих краях: лес, да рыба.
     За железной дорогой, сразу за санаторской стеной начинался скалистый остров и озеро. Это было местом паломничества отдыхающих. Остров был покрыт высоким лесом. Его основу, как и основу других островов составляли скальные породы, едва прикрытые мхом и травой.  На скалистых берегах в солнечную погоду многие располагались позагорать, искупаться, здесь же можно было покататься на лодках. Это место было очень популярно среди отдыхающих.
      Довольно скоро нашлись знакомые. С одним из них – терапевтом -  мы вместе работали в Кабульском госпитале в 1987 году. Другой был начмедом в этом госпитале. С ними ежедневно по утрам мы встречались тогда в реанимационном отделении госпиталя. С этим временем были связаны невесёлые воспоминания. Прогуливались по дорожкам вместе мы и с другим доктором- известным инфекцонстом из ВМА им. С.М.Кирова.
     Как-то познакомились с пожилыми москвичами, жившими возле Кремля, на Моховой улице. Я поделился с ними своими воспоминаниями о посещении Дома Советов в сентябре 1993 года, за 2-3 дня до его расстрела из танков. С одобрением рассказал о ярких выступлениях Анпилова на митинге москвичей. Анпилов был очень популярен тогда и своей открытостью  даже напоминад мне  С.М.Кирова. Но тогда я впервые услышал от этих людей о том, что Анпилов на самом деле, хоть и талантливый журналист, но склонен к авантюризму и человек спецслужб. Президент площади, как тогда говорили. В суждении о нём надо быть поосторожней предупреждали они. Тогда, в 1996 году, это противоречило моему раннему впечатлению о нём. Ведь он отсидел в Лефортовской тюрьме. Впоследствии  мнение моих знакомых подтвердилось вполне. Анпилов оказался партийным раскольником и в начале нулевых годов своим авантюризмом  нанёс большой урон коммунистической рабочей партии.
     Всякие люди встречались в санатории. Был, например, офицер из Приднестровья, служивший там под началом генерала Лебедя («упал, отжался»). Офицер рассказывал многое, неизвестное нам.
     Встретили выпускника нашего Саратовского военно-медицинского факультета с женой. Он служил в Краснодаре. Тепло вспоминали Саратов. Катались по озеру,  подплывали к островам, пытались ловить рыбу. Вода в озере достаточно прозрачная, видно было, как возле крючка с наживкой крутится мелкая рыба и её много, но не берёт. Рыба  как рыба, да рыбаки мы  были некудышные.
     Очень интересное место рядом с санаторием - крепость Карела. С озера – бастионы с бойницами, вокруг  площадью гектара два-три – вместо крепостных стен каменные валы. У стены небольшой Музей. Крепость - тихое и мрачноватое место. Здесь, кажется, даже птицы не летают. Построена она при Екатерине второй, после казни Пугачёва. Сидели в ней, во внутренних казематах, старая и молодая жёны Емельяна Пугачёва и его дети. Мы забирались внутрь. Поднимались по лестнице. На втором этаже – холодные каменные мешки с узкими прорезями наружу. Сидели узники здесь десятки лет, там и умирали. Говорят, что выпускали их иногда, сжалившись, во двор воздухом подышать. Детей жалели. Когда мы посетили крепость, ещё только начинали говорить о расстреле царской семьи большевиками в 1918-м году. И это было, конечно, названо преступлением советской власти. А тогда, при Екатерине, руководил военными гарнизонами и тюремным ведомством Российской империи из Петербурга сам  Суворов. Именно он, как известно,  разгромил и пленил Пугачёва. Позже народный герой, по приказу императрицы,  был казнён. Но ведь это была совсем другая история и стандарты в ней были другие, не правда ли?  Наезжал генерал и в крепость Карелу.  Об этой, карательной, миссии царской власти и великого полководца, мало кто знает.
      Нам с женой тогла, в санатории,  было по 60-65 лет, мы ещё много и охотно ходили и казались себе молодыми. Уезжали из санатория мы вместе с офицером-приднестровцем. За разговорами не заметили, как за окнами показался Ленинград.

ПЕТРОЗАВОДСК

      Моя короткая поездка в Петрозаводск пришлась на март. В это время даже у нас  в Саратове стоит снег, и Волга покрыта льдом. А здесь, двумя тысячами километров севернее, – зима и подавно ещё прочнее держится. Петрозаводск – большой Приозёрск. Но это севернее - Карелия на берегу Онежского озера.
      Вокзал города оказался побогаче, чем в Приозерске. Город этот более промышленный, железная дорога здесь забита составами. Сам город, при некоторых различиях. напоминал Приозёрск, своей северной скромностью.
     Набережная, протянувшаяся вдоль берега Онежского озера, формирующая весь город, была совершенно засыпана снегом. Даже ходить по ней было сложно. У берега стояли вмёрзшие в лёд лодки и небольшие суда. На постаменте у берега возвышался памятник молодому царю Петру.  Всё вокруг памятника тонуло в снегу. Над заливом, на фоне низкого неба было усыпляюще белым бело.
    Подметил, людей на улицах в городе мало, ходят они медленно – видно, скользко. Все в шубах и теплых шапках. Стайками пробегают лишь школьники и студенты. В мединституте, куда я приехал, оказалось много работы. Национальный колорит не бросается в глаза. Практически русский город, хотя, говорят, есть здесь и карелы, и вепсы. Устроился в гостинице, там и пообедал.
     Повидал кафедральный Святодуховский собор. Он был в реконструкции.  Видел в городе и другие церкви.
     В воскресенье выбрался в республиканский музей изобразительных искусств. Позже пошёл на Оружейный (в прошлом, железоделательный и оружейный, а ныне тракторный) завод. Ему более 300 лет, он положил начало этому городу и создан был по указу Петра. Видел старинные пушки тех времён. Город -почти ровесник Ленинграда (Петербурга). В годы Великой Отечественной войны он был сильно разрушен и потом долго восстанавливался. Боевые действия здесь, в Карелии, в какой-то мере, отвлекали  немцев от Ленинграда в период его блокады.
      В гостинице было холодно. Трудно в городе, не имея в нём ни родных, ни знакомых. Кажется, что не только город и озеро здесь завалены снегом, но и ты сам. Север потому и север, что не юг. Летом в этих местах, наверное, намного веселее.

ЯРОСЛАВЛЬ

          Ярославль — чуть-чуть Куйбышев, чуть-чуть Тамбов или  Москва. Но более северный всё-така. Какой-то особенно русский город. Может быть, еще и Новгород такой. Театр имени Федора Волкова и великолепный памятник первому лицедею на Руси. Необычная для волжских городов чистота улиц и площадей. Ухоженный, зеленый город. Я посетил его в июле 1983-го года. Сосед в троллейбусе с гордостью подтверждает это мое случайное наблюдение.
       В городе десятки церквей. Среди них больше старых — 15—17-го веков: Богоявления, Ильи Пророка, Иоанна Предтечи и др. Но есть и сложенные позже — Петра и Павла, к примеру, по типу собора в Ленинграде. В православии принято строить церкви либо с одним куполом (бог - отец, Саваоф), либо с тремя (бог-отец, бог-сын и дух святой), либо с пятью (бог и евангелисты), либо, наконец, с 13-ю (бог и 12 апостолов). А в Ярославле есть церковь и о пятнадцати куполов (17-й век) — единственная в мире. Богохульство! Построить храм не во славу господа, а во славу красоты. Только на Руси верят так, что - либо пропьют бога, либо поднимутся выше его.
      Спасский монастырь — маленькая крепость. Существовал еще до 13-го века. После нашествия татар был отстроен вновь. Это в нем хранилось и исчезло «Слово о полку Игореве». В центре монастыря — высокая звонница, вроде большой русской печи с башенками для колоколов. 500 лет стоит, простоит еще не меньше. Со звонницы открывается вид на весь Ярославль (центр города у реки Которосль до впадения ее в Волгу запрещено застраивать современными зданиями).
      Слушал звоны колоколов. Гул разносится под сводами. Какое волнение, смятение чувств, подъем душевный, торжество и грусть! То силища, то ласка, то жалоба — вздох, то ликованье — утренний свет. Это музыка народа, звучавшая еще до клавесинов в светских гостиных и бережно использованная Глинкой и Мусоргским.
      На набережной Волги картинная галерея. Крупнейшее собрание русской живописи, особенно 19-го века. Жаль, что не удалось увидеть иконы.  Поразительная особенность: некоторые художники «не похожи» на себя. Айвазовский: «Пирамиды в Египте» и «На перевале» — ни капли морской воды... Пирамиды тонут в вечернем небе, освещенные заходящим солнцем, внизу паломники, кибитки, жизнь. На перевале — горы внизу, облака, камни на дороге. Цепочка лошадей и маленькие фигурки бредущих людей. И Куинджи («Степь») — совершенно не Куинджи: спокойная чистая картина, обычные краски.
      Превосходная вещь Левитана «Усадьба ночью»: черное ночное небо, непогода, купы темных кустов и вдали — очертания дома, веранды, слабо освещенной огнем лампы, вынесенной из комнат. Кто-то зачитался.
      Некоторые лица на портретах словно притягивают. Кажется: не ты смотришь, а на тебя смотрят. Можно стоять минутами и вновь подходить и мысленно говорить с этим человеком («Портрет Антипова» Репина и другие).
      Наша современница — Огарёва-Дарьина. Клюква высыпалась из лукошка, расколотые сосновые поленья, вязаные рукавицы... Кисло, шершаво и тепло. Жаль, однако, что в последних картинах этого и других авторов нет проблемы, нет социальной глубины. Вокруг жизнь, страдания, преодоление, а пишут клюкву и варежки, хотя и талантливо.
      Вечером с медиками- стажерами, которыми я руководил, были на аэродроме. Боевая техника: рев моторов, темп, готовность, напряжение на КП. Летчики — молодежь в основном. Спрашиваю командира полка о нашем выпускнике — враче полка: «Как доктор? Хорошо ли выучили... на вашу голову?» Смеется в ответ. Лицо крупное, спокойное, глаза серые — без тайников. «Доктор — что надо. Но если что, мы добавим!».   Перед сном искупались в речке — притоке Волги. Тихая заводь, чуть холодный ил на дне. Плывешь на спине — над головой перистые облака в гаснущем небе и две белые полоски — шлейфы от турбин самолетов, улетевших все это защищать.
      Заехали в Карабиху — музей-усадьбу Н. А. Некрасова. Это в двадцати км от Ярославля по дороге в Москву. Большой, зеленый, солнцем залитый двор. Высокий дом с постройками. Веранда на втором этаже. Однако слишком все прибрано: не хватает луж, кур, пса у будки или кошки на перилах... Слишком много усадьбы и мало не очень счастливого человека и поэта. Возникает острое желание взять томик Некрасова и напомнить забытые строки. Интересна мысль Некрасова о справедливости и необходимости сдачи обидчику. Некрасов — это борьба. А посещение усадьбы ненужно умиротворяет образ поэта.
      Прежде места севернее Ленинграда и  Москвы представлялись мне расплывчато, неопределенно. Теперь после поездки в Карелию, на северную Волгу, в Ярославль, Россия стала для меня шире, словно зажегся сильный свет в дальней комнате необъятного дома. Прибавилась еще одна грань.
     Если на Руси останется даже только Ярославль.  Русь будет жива.