Мгновенья дивных встреч Евгений Матвеев и Вячеслав

ЕВГЕНИЙ МАТВЕЕВ
И
ВЯЧЕСЛАВ ТИХОНОВ

10 февраля 2016 года

Как не просто писать о Вселенной!
Сколько её проявлений предстаёт пред нами, сколько красок и сколько элементов её составляют!

Так, я думаю, и о Евгении Семёновиче Матвееве – это и актёр замечательный, и режиссёр великий, и гражданин Отечества нашего достойный и светлый, и искромётный человек, который нёс столько позитивной энергии, что вокруг него всё преображалось, приходило в движение и устремлялось ввысь, к добру и правде.
А что может быть выше этого?
Поэтому, конечно же, я не пытаюсь дать какие-то оценки этому совестливейшему из людей, это давно сделали и его коллеги, и родство, а только передаю воспоминания одного дня, который был мне ниспослан судьбой, и который я провёл рядом с Евгением Семёновичем…

***

В моей памяти накрепко отпечатался тот Великий праздник – 40-й годовщины со дня освобождения Орла, а если уж шире – победоносного завершения Курской битвы.
И было это именно 23 августа 1983 года.
Я, молодой подполковник, весь в пыли, только вылез из УАЗика, где, по-моему, я проводил времени больше, нежели в привычных условиях – шла действительная битва за урожай и армия, в ту пору, всегда привлекалась к помощи народу на сельхозработах.
Приехал из так называемого «целинного батальона», почему-то мы именовали эти подразделения именно так, и думал, что хотя бы день переведу дух в гостинице.
Гостиница «Орёл» располагалась в красивейшем месте, рядом с обкомом партии и на берегу реки Орлик, впадающей в величавую Оку.
Через парк надо было спуститься к ней – и ты на высоком обрывистом берегу, который только в одном месте плавно подходил к бурной воде у берега, и плавному течению посредине..
Красиво, очень.
На заднем сиденье машины лежало несколько десятков яблок, которые где-то добыл мой водитель, и я, целую горку их, сколько влезло, положил в фуражку, естественно, оставив большую их часть для него, и, отдав распоряжение по завтрашнему дню, пошёл к гостинице.
Весь тротуар, вся площадь перед гостиницей, была просто запружена народом.
Седовласые фронтовики, но ещё очень бодрые и здоровые, событию-то больше 32 лет, большинство – в форме, все – с наградами, оживлённо переговаривались, обнимались, плакали…
Я сердечно раскланивался с ними, поздравлял с праздником, и уже перед ступеньками, у входа в гостиницу, услышал такое задорное и солнечно-звенящее:
– Подполковник, а яблоками-то угостишь?
Повернувшись к говорящему, я онемел – предо мною стоял Евгений Семёнович Матвеев, любимый и чтимый нами, военными людьми, особо.
Тут и я не «подкачал», даже сам не знаю, как и вырвалось:
– Конечно, товарищ капитан, буду только рад!
Не помню уже, мне кажется, что Матвееву-то и яблока не досталось, так как все ветераны, как дети, ринулись к моей фуражке и за секунду их разобрали.
Матвеев стоял в некоторой даже растерянности:
– А откуда ты, подполковник, меня знаешь?
Тут уж пришлось мне потребить всё своё красноречие, и не для себя – я-то всё это знал, а для присутствующих, скорее, ветеранов, которые слушали меня в абсолютной тишине, рассказать о капитане-артиллеристе Матвееве, который всю войну готовил молодых офицеров-артиллеристов для фронта, написал десятки рапортов, чтобы его отправили в действующую армию, но все они остались без удовлетворения – начальник училища не хотел лишаться прекрасного воспитателя и достойного наставника молодёжи.
(Официальные биографы Евгения Семёновича упорно именуют Томское военное училище времён войны пехотным. Это не так. Оно было артиллерийским. И я хорошо это знаю хотя бы потому, что его завершил в своё время и маршал артиллерии Кулешов, который возглавлял ГРАУ МО СССР, и которого мне сподобилось много раз видеть).
Так Евгений Семёнович и не попал на фронт.
И, слава Богу, мыслю я, потому что со всей вероятностью, до Победы он бы не дожил.
Артиллеристы противотанковой артиллерии несли огромные потери.
Да и не отсиживался бы он за спиной других, в силу своего характера.
 
Но, я мыслю, что Евгений Семёнович сжёг не одну даже сотню танков врага, потому что его воспитанники, которых он вырастил и воспитал, делали это на всех фронтах.
Чуть забегая вперёд, скажу, что он сам говорил, как после войны не один майор, подполковники и даже полковники обнимали его и благодарили за науку.
– Спасибо Вам, дорогой Евгений Семёнович. Мы Вас очень любим и гордимся тем, что Вы – офицер, участник войны, а не только любимый актёр, – завершил я свой рассказ.
Видно было, что он даже расчувствовался.
Только махнул мне рукой, а в глазах заблестели слёзы.
И я пошёл в гостиницу…

***

За обедом я рассказал начальнику опергруппы округа генералу Турло (он был вообще-то Турла, литовец, отец знаменитого чемпиона мира по какому-то виду стрельбы, но за годы службы все привыкли его фамилию и произносить и писать через «о») о своей встрече с Евгением Семёновичем Матвеевым.
Пётр Михайлович был прекрасным руководителем, очень корректным и опытным командиром, авторитетным военачальником, с которым считались и очень его уважали местные советские и партийные органы, что помогало нам решать все вопросы, связанные с уборкой урожая на местах, поддержанием порядка и дисциплины.
Генерал Турло сразу воодушевился и говорит мне:
– Слушай, комиссар, а давай мы встречу с ним организуем. Сможешь?
– Все силы приложу, Пётр Михайлович. Сейчас же займусь. Но, Вы же знаете, что его планы нам неведомы…
Никакого таинства в поисках Евгения Семёновича не было – администратор гостиницы, хорошо зная всех нас, руководство опергруппы по уборке урожая, сразу же мне и сказала, что «артист Матвеев живёт в таком-то номере».
И тут же добавила, что он здесь не один, а там же, рядом с номером Матвеева, расположился и Тихонов, знаменитый и любимый нами «Штирлиц».
 
Я быстро устремился к номеру Евгения Семёновича, дверь в который была открыта настежь, а из номера раздавался тот особый голос Матвеева, который мы все помним и знаем.
Он с кем-то спорил, и мне было слышно:
– Да, нет, Слава. Не так всё было…
Я постучал костяшками руки  по дверной коробке и услышал:
– Да входи, чего ты там скребёшься!
Я вошёл в номер, без всяческих изысков, точно в таком проживал и я, и несколько растерялся – в кресле, за журнальным столиком, сидел Тихонов, а Матвеев, вышагивая по ковру, что-то ему напористо говорил.
Тихонов курил.
– О, подполковник, – вскинулся Матвеев, – а ты что здесь забыл?
– Не забыл, Евгений Семёнович, а пришёл к Вам специально с большой просьбой.
И тут же, сориентировавшись, обратился и к Тихонову:
– И к Вам, Вячеслав Васильевич…
Они, молча, смотрели на меня: Матвеев весело и озорно, Тихонов – не сказал бы, что он очень радовался встрече со мной.
Я очень коротко объяснил им, что в Орле расположена оперативная группа по руководству войсками, призванными для оказания помощи сельским труженикам в уборке урожая.
И мы были бы очень рады и счастливы – видеть столь чтимых в армии великих артистов на встрече с офицерами опергруппы.
При моих словах о «великих артистах». Матвеев солнечно и красиво засмеялся, и даже обратился к Тихонову:
– Видал, Слава, «бронзовеем».
Именно эти его слова я запомнил.
Тихонов, при этом, как-то даже досадливо поморщился, но не проронил ни слова.
Я не знаю, какие отношения были между ними, действительно великими актёрами, но в этот день я их видел вместе.
– Ну, что, подполковник, у нас сегодня вечер свободен.
Давай, часиков на шесть, жара уже спадёт, и встретимся.
И только после этого он повернулся к Тихонову и спросил:
– Не возражаешь, Слава?
Тихонов, по-моему, даже без слов, поднял к верху руку с дымящейся сигаретой и я посчитал, что дело разрешилось.
– Евгений Семёнович, тогда в семнадцать тридцать я буду у Вас, с машиной.
– Хорошо, подполковник, договорились.
И я поспешил к Петру Михайловичу Турло, с докладом.
Он тут же предложил:
– Слушай, я поставлю задачу сейчас же, командиру батальона, и встретимся с гостями на природе. Согласен?
– Это будет просто прекрасно…
И «машина» завертелась.
Ровно в 17 часов 30 минут я был у номера Матвеева, который был уже закрыт, а его голос раздавался из соседнего, в котором проживал Тихонов.
Увидев меня, Матвеев засмеялся:
– Молодец, подполковник. Точен.
И мы готовы.
Мы спустились по лестнице, и вышли из гостиницы. Прямо у подъезда стояла «Волга». Именитые гости сели сзади, я запрыгнул, быстро, на своё место, рядом с водителем, и мы поехали.
К слову, они даже не спросили, а куда мы едем.
В излучине реки, на красивейшем месте, почти у воды, был накрыт прекрасный стол, прямо на новеньком брезенте, сверху которого были постелены белые скатерти, и толпилась большая группа офицеров опергруппы, кроме дежурных, все остальные были здесь.
Матвеев засмеялся, тут же снял пиджак и галстук, и, отвечая на приветствие офицеров, сердечно обнялся с Петром Михайловичем Турло, тут же уселся, а правильнее – улёгся на брезент, опёршись на руку, и ждал развития событий.
Вячеслав Васильевич Тихонов усаживался как-то долго, не проронив ни слова.
Пётр Михайлович управление дальнейшим ходом событий взял в свои руки, и прекрасный вечер пошёл непринуждённо и сердечно.
Матвеев не умолкал ни на миг.
Произнёс, не один, хороший тост за нашу Армию. Вспоминал пережитое и пройденное.
Утолив голод и выпив, конечно, мы стали говорить по душам – о сыгранных ими ролях, обстоятельствах, при которых они были на них определены, творческих задумках и планах…
Тихонов не был столь многоречив, но мне совершенно неожиданно открылся его талант не только, как великого актёра, а и талантливого мастера краткой мысли. Некоторые из них я тут же записал в блокноте.
Это сегодня известны его афоризмы, они изданы, тогда этого ничего ещё не было.
Но мне запомнился на всю жизнь его целый философский трактат, который он произнёс на этой встрече.
Мораль его была в том, что мы заспорили о весьма двусмысленной мысли Ф. М. Достоевского, который утверждал, это известно почти каждому, что красота спасёт мир.
– Нет, – страстно вмешался в беседу Вячеслав Васильевич, – никогда красота, как таковая, мир не спасёт.
Мир спасёт красота, если она добра, светла, а кто это может определить?
Красота, очень часто, бездушна, надменна и безбожна.
Поэтому мир могут спасти только светлые помыслы. И действия людей в русле этих помыслов.
Сколько я видел крушений судеб людских, сколько, мы все знаем, рушилось даже государственных устоев от преклонения властителя пред дурной красотой.
Эта тема увлекла всех, и Вячеслав Васильевич говорил об этом ещё долго, словно выплёскивая из своей души какую-то накопившуюся и личную боль.
Конечно, в ту пору мы ничего не знали о его личных страданиях в жизни и не могли связать его слова и с его личным опытом.
Матвеев, понял своим чутким сердцем, что Тихонов, говоря об этом, страдает и лично, попытался перевести разговор на шуточные рельсы.
И на этой встрече он повторил свои знаменитые слова, произнесённые его Захаром Дерюгиным на ступенях Смоленского Храма, образ которого он так талантливо и блестяще сыграл в фильме «Судьба», и который, конечно же, мы все смотрели и знали:
– Не, Слава, не говори, вот смотришь на какую-нибудь королеву, а у нас, на Руси, королевы – через одну, а то и чаще, умом понимаешь, что она чужая, а глазу приятно.
Мы даже овациями поддержали слова любимого артиста.
Не преминул тут же  "отыграться" и Тихонов, и когда стали подавать нам дымящуюся уху, в глубоких алюминиевых мисках, он, с добрым и светлым лицом, улыбкой даже, что бывало с ним редко, произнёс, адресуясь к Матвееву:
 - Смотри, чтобы "вустрица" не попалась...
Матвеев даже как-то растерянно посмотрел на всех, а потом залился смехом, вспоминая сцену из "Поднятой целины".
Хохотали и мы за ним все, до слёз. Эта сцена предстала пред всеми нами, зримо, как дед Щукарь скормил Макару лягушку, попалась в воде, которую он зачерпнул из Дона. Долго не утихал наш смех.
Много было говорено за этот вечер – и обо всех ролях, которые они сыграли, и ответственности артиста пред своими героями.
И Матвеев согласился со мной и даже одобрительно сказал в мой адрес два слова, когда я стал что-то говорить о том, что артист, сыграв роль Нагульнова, Будулая, Захара Дерюгина не имел права предавать своих героев и жить как-то по иному, без света в своей душе не только на сцене, но и в жизни.
Тихонов мои слова оспорил, и сказал, примерно, следующее:
– А если я играл только роль негодяев за всю свою сценическую жизнь? Что же мне тогда – и в жизни быть негодяем?
Нет, я бы не стал наше ремесло всё же в такой степени связывать с нашей реальной жизнью.
Она совсем иная.
И не согласиться с ним было нельзя.
Более того, я помню, что даже у него спросил, а вот что он может сказать лично о своём коллеге Льве Дурове.
Тихонов, как и всё, что он говорил, не «растекался мыслью по дереву», а отвечал кратко и односложно:
– Да, мой юный друг. Вот Вы и противоречите сами себе – в жизни Лев Дуров – стеснительный, добрый и очень мягкий человек, а мне его пришлось «пристрелить» в «Семнадцати мгновениях», как исчадие ада, талантливейшего предателя, прямо идеолога зла.
 
Вспомнилось, как я говорил, что самая любимая моя роль Матвеева – это роль того танкиста, которого он так талантливо сыграл в фильме «Родная кровь» с великой актрисой Вией Артмане:
– Да мы все, Евгений Семёнович, были влюблены в неё, с лейтенантской поры.
И не просто, как в артистку, а как в обворожительную женщину. И никакого значения здесь возраст даже не имел.
Матвеев как-то чуть растерянно даже, посмотрел на меня и эту тему продолжать не стал, только лишь одобрительно кивнул головой.
Это сегодня много говорят, что с этой великой актрисой и красивейшей женщиной у Евгения Семёновича была не только платоническая связь, по роли в фильме, но тогда об этом никто ничего не говорил. И не знал.
А так как они оба, уже давно, в мире ином, не будем и мы эту тему ворошить дальше.
Помню, как Пётр Михайлович меня даже поддержал и сказал, как он завидовал Гунару Цилинскому, который сыграл, и мне думается, что лучше всех – роль советского разведчика Николая Кузнецова.
И в этом фильме они так органично и красиво – с Вией Артмане, смотрелись на экране.
Мы старались уделять одинаковое внимание нашим именитым гостям.
И я помню, как оживился Вячеслав Васильевич, когда я рассказал ему несколько анекдотов про Штирлица.
Он даже улыбнулся при одном из них, хотя говорят, что этих анекдотов не любил и даже было немало конфликтов на этой почве с его коллегами.
Но в этот день - может, не досадили ещё, или окружение всё же было не привычным для него и он нам просто простил эти вольности, но он воспринял эти анекдоты спокойно и не оборвал никого, и меня в том числе. Но, к слову, мы и не увлекались, были темы интереснее и важнее, так, два-три, не больше, только и извлекли на свет.
Если вспомню, кажется, звучал этот анекдот как-то так:
«Гитлер стоит в очереди в столовую, с подносом.
Вдруг его отталкивает штандартенфюрер «СС» Штирлиц, и говорит: «Простите, Фюрер, но у нас Герои Советского Союза обслуживаются вне очереди».

Много минуло лет тому, но я вспоминаю Будулая в исполнении Матвеева и молдавского артиста Волонтира.
Хорошо, нет слов, сыграл Волонтир, земля ему пухом, но той страсти, которую вложил в одну серию всего, чёрно-белую, Матвеев, у него нет.
И танца того нет, если кто помнит из людей старшего поколения.
Мне всегда было страшно смотреть на эту сцену – сколько страсти, боли, утрат было вложено Евгением Семёновичем в эту роль.
Мороз идёт по коже и до сей поры.

К слову, прекрасно им показан на экране и Леонид Ильич Брежнев, прошедший всю войну в действующей армии, в фильмах Озерова.
Наверное, не он, а лизоблюды больше виноваты в том, что стали, потом, навешивать на него всевозможные отличия, до ордена Победы.
Бог с ним с Маршальским званием, мог быть он им, но вот орден Победы, это, конечно, уже был перебор.
Но мы, конечно, в ту пору об этом не говорили.
Много мы говорили о фильмах, в которых главные роли сыграл Вячеслав Тихонов и которые были столь популярны в войсках: «Они сражались за Родину», «Война и мир», «Фронт без флангов», его ранних работах.

Конечно, более всего говорили о фильме «Война и мир».
Казалось, что сам князь Андрей присутствует среди нас.
И его, а вернее – Льва Толстого, обличение войны, как страшного испытания для народа, и, вместе с тем – возвышения его духа в борьбе с врагами Отечества, единения нации, были нам понятны и близки.
 
 
Помню, как я набрался духу и сказал Тихонову, что во всех ролях – он органичен, прекрасно их воплощает на экране, но мне очень не нравится его роль в фильме «Дело было В Пенькове», там он совершенно не похож на сельского парня, нарочитый и искусственный.
Как ни странно, Вячеслав Васильевич не обиделся, а даже со мной согласился, сказав, что и сам не видит много оснований для гордости от этого фильма.
А вот все его остальные роли, особенно в фильмах о войне, мы активно используем для воспитания личного состава в духе верности и преданности Отечеству.
Не скрою, мы об этом не говорили, но меня поражало нечестное, на мой взгляд, признание заслуг Матвеева со стороны государства.
Звезда Героя Социалистического труда у Тихонова была заслуженной и честной, и те роли, которые он сыграл – тому порука, но этой звезды заслуживал и Евгений Семёнович.
Не в меньшей мере.
Но она его миновала. Язык имел острый, и никогда не проходил мимо неправды и несправедливости.
Не забудем и о том, что Евгений Семёнович, кроме актёрского мастерства, был и режиссёром, а это уже иная стезя, это организация деятельности огромного коллектива, непростого, где многие актёры имели и капризы собственные, и устоявшиеся штампы, и привычки, и характер, и опыт...
 И свести всё это воедино - труд не простой, потому что к назначенному времени - задание выполни, хоть умри.
Поэтому режиссёрское мастерство было непростым делом. Да ещё и с властью, от партийной, до Госкино - надо было найти разумение.
Не все могли это сделать. Евгений Семёнович мог и это.

И завершая рассказ об этой солнечной встрече, я хочу предложить читателям несколько афоризмов Вячеслава Васильевича, которые были изданы уже в другое время, но они не утратили своей актуальности и до сегодняшнего дня.
(К слову, и здесь он был очень корректен и являет для нас всех пример - если эта мысль была им у кого-то заимствована, то он аккуратно указывал на авторство. Более всего пометок его рукой адресовано Татьяне Синявской.
Знать, её мысли были столь значимы для Тихонова, что он ими пользовался и для своей деятельности - не только, как актёра, но и гражданина. Я же их даю просто в перечне, совсем ничтожное число, как мысли В. В. Тихонова, потому что он в каждую из них вносил своё, развивал её и совершенствовал).
***
Трудно стало работать. Развелось много идиотов, говорящих правильные слова. (Штирлиц)
*
Сеешь разумное, доброе, вечное, а вырастают белена и «чертополох». (Мельников, учитель)
*
Ты никогда не задумывался о великой роли бумаги? На ней можно написать «На холмах Грузии…», а можно кляузу на соседа. (Мельников)
*
От большинства людей остаётся только тире между двумя датами. (Мельников)

Громче всего требуют тишины...
*
Люди говорят – уходит время. Время говорит - уходят люди.
*
У меня всего лишь два недостатка: плохая память и ещё что то!
*
Признав реальность – не пытайся её оправдать...
*
Красота спасет Мир, если она добра. Но добра ли она? Не красота спасет Мир, а светлые помыслы. Ибо какой прок от надменной и безбожной красоты?
*
Слабый всегда уступает дорогу сильному и только самый сильный уступает дорогу всем.
*
Желая стать свободным, нужно ли освободиться и от этого желания?
*
Жизнь так полна и щедра, что человек всегда найдёт, где досыта нахлебаться.
*
Откуда у фина (так у Тихонова - И. К.)карельская грусть?
*
Преступления, перешедшие грань человечности, должны караться по законам, перешедшим грань милосердия (Татьяна Синявская)
(Мыслю, что эти слова Вячеслав Васильевич позаимствовал именно у Татьяны Синявской, потому что они ему очень нравились – И. К.)
*
...люди - животные из царства животных , поэтому и не хотят быть людьми...
*
Каша в голове – так поделись с ближним!
*
Каждый "суслик" – агроном
*
Если голова и сердце работают не
по отдельности – значит ты знаком с самим собой!
*
Дарить, ожидая благодарность непристойно, но непристойней её не получать (Татьяна Синявская).
*
Потребности человека, разрастаясь, тоже могут стать злокачественными (Татьяна Синявская).
*
Не все в жизни выбираешь, иное – выбирает тебя.
*
Не ищи повод, и так причин предостаточно
***
И, конечно же, эта история была бы неполной, если не привести несколько «баек» и от Евгения Семёновича:


НА ПОЛНОМ СКАКУ

В городе Николаеве отмечался торжественный праздник, во время которого по стадиону должны были пройти герои любимых кинофильмов. Приглашен был на торжества и Евгений Матвеев в качестве Нагульнова из «Поднятой целины». Присутствовало все местное партийное начальство, вся культурная элита. Когда Матвеев увидел тачанку, на которой ему предстояло прокатиться вокруг стадиона, он наотрез отказался садиться в нее: эта телега разваливалась на ходу. Но устроители сказали, что в числе почетных гостей будет сам секретарь ЦК партии, так что пришлось согласиться. Это едва не стоило артисту жизни. На стадионе неожиданно включили прожектора, кони взбесились и понесли. На одном из поворотов отвалилось колесо и тачанка перевернулась. Матвеев вылетел из нее и, пролетев несколько метров, ударился об асфальт. В результате у него был поврежден позвоночник, и пришлось долго и трудно лечиться.

ОБИДЕЛСЯ
В фильме «Воскресение» была сцена, где к Нехлюдову, которого играл Матвеев, в тюрьме подходит мальчик, родившийся здесь же, и Нехлюдов спрашивает его: «Ты чей?» А мальчик отвечает: «Я здесь родился. Моя мама — политическая».
Нужно было снимать, и тут обнаружилось, что мальчика на площадке нет, забыли пригласить. И тогда режиссер Михаил Швейцер предложил привезти на площадку сына Матвеева — пятилетнего Андрюшу, поскольку искать кого-то не было времени. Андрюшу привезли, и Швейцер стал ему растолковывать, что нужно сказать одну-единственную фразу: «Я здесь родился. Моя мама — политическая».
Камеру включили, но Андрей вдруг, вместо того чтобы произнести «Моя мама — политическая», крикнул в камеру:
— Не скажу! Моя мама — хорошая!

СВАРЛИВЫЕ СТАРИКИ
Матвеев ставил фильм «Почтовый роман» и решил встретиться с людьми, которые видели лейтенанта Шмидта и которые помнили восстание на крейсере в 1905 году. Пришли на площадку два сварливых старика, одному 87, другому 88.
— Расскажите все, что помните, — попросили их.
И тут начался цирк. Старики с первого же слова сцепились и заспорили, кому из них начинать свои воспоминания.
— Ты вчера выступал перед пионерами, так что сегодня моя очередь! — начал тот, что помоложе.
– Стою я, ето, на корабле, а тут мимо Петр Петрович идеть... Я, натурально, ето, честь отдаю...
— Да ты врешь, гад! Ты ж на берегу служил... Ты за брехню свою уже квартиру получил.
— А ты, ето, всех пионеров уже замучил своими рассказами!
С трудом удалось утихомирить рассорившихся ветеранов. После чего решили обойтись без свидетелей, архивными материалами.

ВЫСОКОЕ ДОВЕРИЕ
В 1975 году в буфете «Мосфильма» к Матвееву подошел режиссер Юрий Озеров и сказал торжественно:
— Ну, брат, поздравляю!
— С чем? — удивился Матвеев.
— Тебя утвердили на роль Брежнева в моем фильме...
С этими словами Озеров ушел, оставив ошарашенного артиста размышлять. Матвеев долго думал над предложением, но в конце концов решил отказаться от роли. Пошел к генеральному директору Мосфильма Н. Т. Сизову:
— Не могу играть эту роль.
Тот помолчал и сказал:
— Надо.
— Да как же я его играть буду, когда я ничего не знаю про него. Характер, привычки...
— Смотри телевизор.
Через некоторое время Матвеева вызвал на беседу тогдашний председатель Госкино  Ф. Т. Ермаш. Угостил чаем, печеньем. И тут Матвеев спросил:
— А как же быть с «г»?
— Какое еще «г»? — удивился Ермаш.
— Ну, Брежнев звук «г» произносит на украинский манер...
— Это ничего. Ленин вообще картавил, и ничего...
— Ленин не слышит, как его дразнят, а вот Брежнев...
— Хорошо, — согласился Ермаш и набрал номер приемной Генсека: — Тут Матвеев у меня, артист, надо его принять, обсудить кое-что...
Прощаясь, Ермаш сказал Матвееву:
— Все роли в фильме «Солдаты свободы» утверждал лично М. А. Суслов! Так что пути к отступлению нет.

ПАМЯТЬ
Евгений Матвеев снимал кинокартину «Особо важное задание» о Великой Отечественной войне. Группа работала на месте событий, и жители старшего возраста еще помнили, как это было.
Режиссеру нужно было снять налет фашистской авиации на мирных сельчан, которые по полю уходили от наступающего врага. Матвеев собрал народ, от мала до велика, и попросил людей сыграть в массовке, помочь в съемках.
— Сейчас налетят вражеские самолеты, начнут бомбить... Здесь работают пиротехники, будут взрывы и дым — вы не пугайтесь... Поступайте так, как вы поступали во время настоящих налетов в войну, — разбегайтесь по полю, прячьтесь в канавах и так далее...
Съемки начались, показались «вражеские» самолеты, народ побежал, в общем, все получилось, как надо, и Матвеев был доволен. Обошлись одним дублем, и дубль этот был удачным. Режиссер собрал народ, поблагодарил всех за помощь и собирался уже садиться в машину, как увидел лежавшую в канаве старуху. Он не на шутку встревожился, не умерла ли старушка от испуга и неожиданности, ведь взрывов, огня и дыма было очень много. Подбежали к бабушке, она оказалась, к счастью, жива. На вопрос, почему до сих пор лежит, ответила:
—А в войну мы во время налетов всегда прятались до самой темноты.

Светлый был день.
До сей поры звучит в моём сердце солнечный голос и задорный смех Евгения Семёновича Матвеева, и, казалось, беспристрастный, но – сколько на самом деле в нём было огня и глубокой мысли – особый голос Вячеслава Васильевича Тихонова.
Спасибо Вам, Великие Люди, в первую очередь.
Мы Вами гордились и норовили, хотя бы немножко, наследовать совести и чести героев, которых Вы воплотили на экране.
Помните, как он ответил полицаю, которого играет В. Спиридонов в «Судьбе», который укорял Дерюгина, что не за идею его убьёт Захар, застав у Маши Поливановой, своей и неправедной, но и такой высокой любви:
«А я за них и воюю, за баб этих».
 

Светлая Вам память, Светлые Гении русской Земли.