Окрошка из енота, удода и ДДТ

                Подарок для плевка на грязной поверхности затхлого пруда
     Новый тридцать седьмой год Аркадия Бабченко спустился сливочным тортом с невинными вкраплениями бизе на голову народонаселения смутной страны, суетящейся в переулках подсознания, тупиках энтузиастов и на корпоративах РосНано, где кашалотистые инноваторы заглатывали вискарь пополам с Севенап, наскоро заряжали в башню журналисткам, помощницам и членам Общественных палат, жали ручонки нерукопожатным, обмусоливали ноги безногим и вставляли стеклянные глаза мусульманских Барби в орбиты безглазых, тем самым провозглашая торжество разума над умом. Непреклонные, вставшие с колен, отщемившие свои два процента в угоду и на пользу всех страждущих и полуодетых, неглижистых и жидковатых, навроде Брежнева, бывшего на самом-то деле Эпштейном, нембуталистым, этаминалистым соратником фенаминовых поэтесс, пивных ларьков и молочных пакетов треугольной формы, изволили гневаться, поминая всуе святые имена Ли Харви Освальда и Аль Пачино, шевелились шевиотовыми штанами под нежную ручку вратаристых, гудящих, звонящих во все колокола колоколен и звонниц смелых и отважных. По сути своей - мыло. Истинно, истинно, заменится шило на мыло и восстанет аспид, и ахуй ринется с небес на твердь земную, и карлики займутся сексом со старухами, толстыми, обоссаными старухами, и национальный вопрос получит достойный ответ ледорубом по зубам, и экономика воспрянет, глянет оком запухшим тети Вали со Шпынем неразумным, побренчит погремушечкой Поха и снова заснет сном летаргическим, так пугавшим Гоголя и По, что они заранее уморили себя, не откладывая на завтра то, что можно сделать послезавтра.
     - Харэ пророчеств, - сказал я и плюнул в пруд. Плевок утонул. Ушел на дно. На дне сидели партизаны и пили вино, вспоминая былые походы, раны, контузии и предательства, обернувшиеся подвигом в сложноподчиненных ситуациях невыясненной субординации, вроде, вот оно, вынь да положь, ан нет, вынули, глянули, обернуться не успели, а на самих уже положено глобально, таким прибором неприподъемным, что Муамар и Слободан пустились в пляс по адским половицам избы Персефоны, из дуба, это уж как водится. Тут все из дуба. Даже головы. Хотя, вот Сталин был хлопчато-бумажным, Микоян чугунным, а юрист Барщевский он хрен знает какой, точнее, не хрен, а Конкин. Он же помнит, как ему Высоцкий ужаханный гнал в кино чё-то там " с потрошками", Говорухин опять же усатый, Бортник. Не хватает только Кристины Орбакайте, принцессы брауншвейковской, гашеком загашенной.
     - Надо культуры, - решил я строго и включил выключатель, подумал, выключил включатель, посмотрел порнокомиксы на тему девочек с персиками, мальчиков с вибраторами и карликов со старухами и обрадовался до невероятности. Невероятность куксилась и  радостно скалилась птицей Гамаюн, озабоченной и ответственной, заботящейся о животных однопартийцах за дольку малую, медальку блестскую, похлопывание по плечику хрупкому, потрепывание за щечку трудовую, наливным яблочком выпятившуюся от головки лиловой, в само горлышко пролезающей со звучком таким " хлюп-чмок".
     - Теперь политики чуток, - раздухарился я, осмелев от прав человека, подпрыгнул и пошел посмотреть на Андрея Малахова. Посмотрел. Вспомнил Гоголя и По, но не стал уподобляться, выпил чаю и глянул в небо. Там было битком, но не хватало солнышка, поэтому снова щелкнул кнопочкой телевизора, улыбнулся нежно президенту нашему, заботливому, и шторкой плотной экран занавесил, дабы не ослепнуть от лучей ярких, согревающих весь мир униженных и оскорбленных королей, королев и прочих шахматных фигурок, не дающихся скользким бочком изгибистым, лаковым, мореным, ни Кирсану Илюмжинову, ни Гарри Каспарову, ни, прости Господи, Кашину с Пионтковским. Только я знал, что фигурки не шахматные, а шашечные, и игра называется "свара", а не " в Чапаева", как мнится Лимонову, Проханову и Гиркину, трем богатырям палитры полосатой, а ведь из них троих только один Дед знает, что не полоски там, а фуфаечки с бирочками на груди, знает да не говорит, утаивает тайну, ухмыляется про себя, кайфует, предвкушает, как темницы рухнут и все строем и с песней, колонной, шеренгой дадут и Беломор-канал, и Дубровлаг, и Антимайдан. Дадут, дадут да все и выйдут дымком в небо пустое в тишине безнабатистой, ибо нет уже Магомаева, был да весь вышел.
     - Устал,- подумал я торопливо, открыл пакет молока, выпил неторопливо и стал смотреть порно. Карликов со старухами. Под музыку отечественную Юры музыканта.