О моей маме Марии Федоровне Жидковой

  Хочу написать о моей маме, Марии Федоровне Жидковой, и о её жизни, хотя  это очень трудно и ответственно. Родилась в 1905 году в Саратовской глубинке. Из очень бедной семьи. Она - третья Мария: до нее умерли от тифа две девочки. А всего из одиннадцати детей дожили до наших дней пятеро: два ее брата, Дмитрий и Николай, и две сестры, Зинаида и Анна. Умерла мама в июле 1991-го, не дожив двух месяцев до исторического августа, ставшим рубежом совершенно другой жизни в России: рухнул Советский  Союз и прекратила существование единственная партия - ВКП(б) – Всесоюзная Коммунистическая Партия большевиков.
    Теперь, с высоты возраста и прожитых без нее лет, могу сказать: моя мама  -  человек совершенно необычайный, редкий, прекрасный и удивительный.  И мы, я и моя младшая сестра Санечка, любя ее, уважая и  добродушно посмеиваясь (с безоглядной уверенностью молодости, что нам все ясно и понятно), часто говорили: «Ну, наша мама - человек далекого коммунистического будущего». А иногда, не понимая, что богохульствуем, называли ее «разнузданным альтруистом» или даже – «Иисус Христоc в юбке». Комсомолка 20-х годов, преданная и благодарная советской власти за возможность выбиться из нищеты, учиться, получить высшее образование, мама по своему духу, жизненному настрою и моральным принципам была человеком одной идеи. Главная ценность в  жизни - это Человек и непоколебимая вера в его безграничные возможности. Каждый человек -  особая планета со своей   жизнью и судьбой.  Кто он и кем бы он ни был – национальность, язык, цвет кожи – все это не имеет никакого значения!  Человек всегда имеет право на уважение, достоин внимания, сочувствия и помощи. Вот какие благородные идеи  и главное - ее личный пример -  взрастили наши с сестрой детские души.
        Жили мы тогда в Москве на Волочаевской улице, заменившей первое название «улица Бухарина». Зловещее словосочетание «враг народа» засело в детской голове чем-то пугающим и опасным... В доме нашем, большом, кирпичном, в пять этажей и с пятью подъездами, жили в основном «серповцы», работники металлургического завода «Серп и молот», где тогда работала  мама инструктором-агитатором.
       В четырехкомнатной коммунальной квартире проживали  четыре семьи. Кроме взрослых, пятеро детей. У нас  была комната метров двенадцати. Помню: в узкой, как пенал, комнате слева от двери стоял диван, небольшой стол и в углу, рядом с окном, полки с книгами до потолка. А по другой стене - узкая кровать, за ней - другая, детская, с сеткой по бокам; а напротив окна, в стене, был шкаф для вещей и от пола до потолка на крюках висели два велосипеда (родители даже участвовали в традиционных праздничных проездах по Москве).      
        Жили тесно, скромно, без излишеств - спокойно и достойно, другого не знали, да еще далеко не у всех были такие современные, городские, удобства - полный комфорт!  Уличную колонку заменили водопроводные  краны в доме, вместо дровяной печи - батареи, а на кухне - газовая плита и четыре конфорки.  Уборная - в квартире, а не на улице, отдельная ванная. И даже в коридоре телефон! К электричеству уже привыкли: всюду - лампочки «Ильича»!      
        Дом этот был построен для рабочих - главный класс общества. Семей из интеллигенции было мало – прослойка. К ним относилась и наша семья. Мама -работник завода,  а папа - инженер-электрик. Соседка Мария  Николаевна,  торговавшая на рынке  мясом, безобразно неграмотная в речи, но преуспевшая, видно, в арифметике, открывая крышку нашей кастрюли на общей плите, с презрением шипела: «Анжинеры, а щи хлебаете пустые – без мяса!».         
        В эти годы, до школы, вспоминаю маму отдельными эпизодами. Так, когда я прибегала  зареванная домой и жаловалась, что меня дразнят «жидовкой» и часто не принимают играть в разные игры, мама утешала меня. Помню только, что  «царское правительство старалось поссорить разные народы…». Обида на необразованных дворовых девчонок смягчалась виной царского правительства … (вот уж кто настоящий враг народа!), и я снова бежала во двор играть и прыгать через веревочку.
        Надо сказать, что в подростковые годы я была весьма… непривлекательной, ну, просто - «гадкий утенок». Рано вытянулась вверх и, сколько себя  помню, на уроках физкультуры в линейке по росту всегда стояла первой. Была очень худой, долговязой и нескладной, с желтым цветом лица (про тело - не помню), так как с трех лет болела малярией и лечили акрихином. Гендерную принадлежность скрывала «бесполая» одежда и отсутствие волос на голове: стригли наголо, «под машинку», оставляя лишь короткую челку на лбу. Может, это было требованием медицинских оздоровительных учреждений  (меньше хлопот!), куда меня до школы регулярно отправляли лечиться. Думается, такой неприглядный вид не вызывал симпатии не только у детей, но и у  взрослых. А я горько переживала обиду и отчужденность и, стараясь спрятать это, растила в себе внутреннее противостояние: «Вы еще не знаете, какая я, вот покажу вам всем  - жалеть будете…» - мысленно угрожала я кому-то и независимо играла сама с собой, показывая, как мне одной весело и интересно.
      Еще помню, как мама  отводила меня на пятидневку в детский сад, который располагался на  первом этаже соседнего подъезда. И каждый раз – одна и та же сцена: я плачу, а мама, отвлекая меня от момента расставания, просит подойти к окну. Я подбегаю к окну и смотрю на удаляющуюся маму. Я не увижу ее целых пять дней!  Столько пальцев на одной руке. Хорошо, что не больше! Мама научила считать и загибать пальцы, отмечая прошедшие дни. И сквозь слезы и железную решетку окна вижу  застывший в памяти кадр: перед лестницей вниз, повернувшись ко мне, стоит мама. Она  в темном, длинном, прямом пальто, с большими бортами и широким поясом. На голове берет, надетый чуть набок. Поднятая рука, как маятник больших часов, делает несколько прощальных качаний, и мама, спускаясь все ниже и ниже, исчезает… Перед глазами только решетка окна и мои вцепившиеся в нее руки.  Меня с трудом отрывают от окна и ведут в группу. Смотрю на свою руку: пять пальцев – пять долгих дней без мамы…      
        Много позже (я уже студентка),  когда  видела, как мама обнимает и гладит мою подругу Инульку Войсят, я спрашивала: «Мам, а почему ты нас так же не обнимала и не гладила?» - «Чтобы… не привыкали».  Вот так. Все жертвы - ради высокой цели…
       Любовь своего сердца, душевное тепло, внимание, заботу мама щедро отдавала не только близким, но и тем, кто в этом нуждался. Могла выслушать, утешить, приласкать, обогреть, накормить, помочь и словом, и делом. Радостная жертва - вот смысл и побуждение всех ее поступков. Всё - во имя человека! Активная атеистка, мама жила по законам самой высокой морали и нравственных принципов. Это о ней: «Не знающий Бога, но живущий по Богу, да прикоснется к ризе господней!».  Можно привести много примеров из ее жизни о конкретной самоотверженной помощи людям. Вот один из них, о чем я узнала только тогда, когда мамы не стало.
        Во время похорон мамы  я обратила внимание на пару молодых людей  лет двадцати пяти,– мужчину и женщину. Они держались особняком, ни с кем не разговаривая. В конце скорбного прощания все ожидали автобуса, чтобы ехать на поминки к нам домой.  Я подошла к ним и, узнав, что они бывшие студенты мамы, пригласила их поехать с нами: если они спустя годы пришли проститься с мамой, значит, их связывает нечто бОльшее, чем просто память. И уже дома,  уединились в ее комнате,  они поведали свою историю.
        Ольга и Павел  - оба из  Сибири, успешно окончили школу и поступили в МВТУ имени Баумана    на разные факультеты. На первом курсе  они и познакомились с моей мамой: она вела семинарские занятия по  курсу истории КПСС. Мама всегда внимательно и душевно относилась к своим студентам, особенно жалела тех, кто впервые остался без родительской опеки и начал самостоятельную жизнь сразу в столице. Недаром же мама заняла первое место при  анонимном голосовании студентов старших курсов по  вопросам: кто из преподавателей оказал на вас самое большое личностное влияние и  кто поддержал вас больше всех в первый год обучения.
        Мама заметила, что  одна из ее лучших студенток резко изменилась: не выступает на семинарах, сидит, опустив голову, старается быстро покинуть аудиторию, будто  избегая маму. Попросила Ольгу остаться после занятий. Разговор был трудный, со слезами отчаяния. Влюбилась. Беременна. Пропустила по неопытности первые недели  срока. Домой вернуться не может: позор на всю округу и конец образованию. Что делать? «Выход из положения» запрещен официально,  а если тайно – никого не знает и боится, да и сроки не дают медлить с решением. Мама расспросила о возлюбленном. Павел - студент, живет в общежитии, Ольгу любит, все знает, тоже переживает и не знает, что делать. Мама, как могла, успокоила Ольгу. У нее, ведь, есть самые главные радости жизни, о которых мечтает каждая женщина. Она встретила свою Любовь, и   судьба дарит ей ребенка. Все  остальные «трудности» неизмеримо мельче, они есть у всех родителей. И можно преодолеть многое, чтобы сохранить ребенка и семью. Мама сказала, что поможет обязательно. Только ей надо все обдумать и разузнать. Ольга впервые вздохнула свободно: слова утешения светлой надеждой облегчили тяжесть безысходности.
        Через два дня встретились втроем – был и Павел. Мама узнала, что они решили оформить свои  отношения официально, и очень обрадовалась: только при этом условии она сможет помочь им получить отдельную комнату в общежитии. И сделать это надо немедленно, пока есть условный вариант. Мама с Ольгой поехали в районную контору ЗАГСа, и после беседы с заведующей им предложили, минуя все сроки ожидания, прийти через три дня... Расписались. Стали жить вместе в  отдельной  комнате студенческого общежития.   Павлу нашлась и подработка в мастерских МВТУ. В положенный срок родился мальчик – Ванечка.               
         Однако на этом история не закончилась. Оказывается, мама договорилась с молодыми родителями так: каждый месяц она будет давать им определенную сумму денег - на мальчика, чтобы только они не бросили учебу. Ольга и Павел, потрясенные, сначала от такой помощи отказывались, но мама переубедила их: «Я буду давать вам деньги в долг». – «А как же мы отдадим их вам?» - «Вы будете записывать, а когда станете инженерами, потихоньку и отдадите. Я же крестная Ванечки: первая из рук медсестры взяла его на руки, когда встречали Ольгу из роддома». У мамы, видимо, были свои представления о том, кто такая крестная, и о ее обязательствах.
        В течение трех-четырех  лет на ее письменном столе под стеклом появлялись разложенные в ряд фотографии маленького мальчика: грудничка,  растущего малыша и последняя  - уже уверенного мальчугана в брючках с футбольным  мячом в руках. На вопрос, кто это, радостно и, казалось, шутливо отвечала: «Мой крестник». А родителям его, пришедшим с цветами и подарком после защиты диплома, сказала: «Забудьте о деньгах. Главное - мы все - герои: спасли ч-е-л-о-в-е-к-а!». Вот такая наша мама!
    Возвращаюсь к биографии мамы.   
    Первые месяцы войны мама занималась подготовкой людей для подполья (в случае «изменения  оперативной обстановки», а яснее сказать – сдачи Москвы). Даже использовалась наша опустевшая коммунальная квартира на Волочаевской улице. Через два месяца, после гибели во время бомбежки своего предшественника, она стала вторым секретарем (по кадрам) Первомайского райкома партии. Это был очень важный район Москвы, так как на его территории находился металлургический завод «Серп и молот», где ремонтировались танки прямо с фронта, а еще – ликероводочный завод: его «боевые сто грамм» приравнивались по важности к танкам.
 В Москве на ночное время был объявлен комендантский час, и мама  в кожаной куртке ездила на  мотоцикле по ночному городу, так как беспрерывно работали многие предприятия. Перед сражением под Москвой в составе делегации мама бывала на фронте и выступала перед бойцами, рассказывая о работе в тылу и помощи фронту.
  Мой папа, Шершов Сергей Федорович, с первых дней войны ушел в ополчение, где были в основном московская интеллигенция и рабочие, наспех обученные и слабо вооруженные. В боях под Москвой многие погибли, а он был ранен. После госпиталя  направлен в город Муром и стал начальником училища связи, где за короткие сроки готовились для фронта связисты…
 В начале июля 41-ого года всех детей сотрудников многих институтов Академии наук (папа  работал в этой системе)  отправляли в эвакуацию на север Казахстана, в  небольшой поселок «курорт Боровое», где до войны был туберкулезный санаторий. Насколько  помню, это был длинный поезд с большим количеством вагонов, в котором было очень много детей от 3-х лет до старшеклассников. Мне было 10, а моей младшей сестре Санечке – 3 года.  Мама рассказывала, что,  провожая нас, она думала: увижу ли я своих девочек… Что бы ни случилось с нами, если будет жива советская власть,  они не пропадут. Вот что пришлось ей пережить! При этом - ни одной слезинки. Помню, как громко и долго плакала маленькая  сестренка, не принимая ни игрушек, ни утешений, словно чувствуя всю боль расставания.
Вернулись в Москву мы с сестрой в 1943 году.
Но впереди было еще одно испытание – гибель любимой младшей сестры мамы – тети Анечки.
Анна Федоровна Жидкова, доцент кафедры философии  Высшей партшколы при ЦК ВКПб (на Миусской площади  в Москве), ушла на фронт, окончив двухмесячные  курсы пулеметчиков. Принимала участие в боях под Москвой. После этого была в Москве. И они с мамой виделись в последний раз. Как знали - сфотографировались. На снимке тетя Аня в военной гимнастерке.  После переформирования воинских частей она стала замполитом полка и воевала на Ленинградском фронте. Полк попал в окружение. Командир был убит, и она, раненная в голову, успев забежать в какую-то избу и, перевязав рану, возглавила выход бойцов из окружения. Во время этого боя она погибла. Это было под деревней Павлово Новгородской области 21 февраля 42-ого. Ей было 34 года. Захоронена она с краю общей могилы, о чем рассказали местные жители. Спустя годы мама и племянник Станислав, сын сестры Зинаиды, ездили  туда и перезахоронили тетю Анечку в отдельную могилу под большой березой. В память о ней Анной назвали мою дочь.
  После войны мама окончила Академию Общественных наук и в 47 лет защитила кандидатскую диссертацию. Потом она преподавала историю КПСС в Бауманском институте (теперь университет) и ушла на пенсию только под 70 лет.
   А папа защитил кандидатскую диссертацию и 20 лет возглавлял кафедру экономики и организации энергетического производства в Московском Энергетическом институте. Умер он в 72 года в 1972-ом. Оба похоронены на Новодевичьем кладбище в левой стене перпендикулярного выступа.
     Смотрю на их прекрасные лица.  Любимые, незабвенные.  До последнего вздоха буду любить вас, помнить и благодарить.
   
 Инна               
9 мая 2015 года

      После первого прохождения «Бессмертного полка» по Красной площади в Москве написан первый вариант текста о маме.  Вставки о моих детских годах сделаны в декабре 2023 года.