Прощай, любимый город!

        Пожилой человек Пётр Тимофеевич Ладушкин, подволакивая искалеченную в Афганистане ногу, спустился по железным ступеням вагона на почти пустынный перрон. Лишь несколько подвыпивших молодых людей, вышедших ранее его из вагона, громко разговаривая и размахивая руками, двинулись в сторону посёлка. Спускаться по ступеням вагона ему помогала проводница Любаша.
  – Осторожней, Пётр Тимофеевич, не спешите. Без моей отмашки поезд не тронется, – сказала она, придерживая его за плечо. Лишь тогда, когда Любаша почувствовала, что он уверенно встал на твёрдое покрытие перрона, она отпустила его. – Сейчас я вашу сумочку с костыльком подам и прощавайте.
 
Пётр Тимофеевич, глядя с низкого перрона, невольно залюбовался её крепкими белыми, уходящими под подол  фирменной коротенькой юбочки, ногами. Любаша заметила это, но ничуть не смутилась.
  – Ну и как!?  Хороши?! – спросила она  и, сверкая золотыми коронками, рассмеялась. В больших голубых глазах  её запрыгали бесенята. Она тряхнула головой и тяжёлая, туго заплетенная коса её перелетела со спины через плечо на грудь.
  Пётр Тимофеевич в знак одобрения и согласия поднял вверх большой палец левой руки. Он улыбался, глядя на эту брызжущую  здоровьем и молодостью красавицу. Как только Любаша подала Петру Тимофеевичу вещи, поезд, как будто нетерпеливый рвущийся в дорогу конь, дёрнулся и, тихонько постукивая на стыках, покатил.
  – Прощайте, Пётр Тимофеевич! Удачи вам! – донёсся издалека голос Любаши. За долгую дорогу они узнали друг о друге если не всё, то почти всё и Любаша знала какой удачи пожелать Петру Тимофеевичу.
 

Пожилой человек огляделся. Перед ним стояло небольшое кирпичное здание вокзала, а чуть подальше ещё одно на стене которого висела неброская вывеска – Жирекен. Дальше по дороге (а дорогу ему объяснили всё те же парни, подсевшие в вагон в районном центре) стояла котельная, высокая труба которой курилась лёгким дымком. Ещё дальше на высоком взгорке виднелись крыши домов. Эти крыши и были основным ориентиром, к которому ему и надо было идти. Пётр Тимофеевич  перекинул ремень плотно упакованной сумки через плечо, задвинул её за спину, так она меньше мешала,  взял в правую ладонь, отполированную за долгие  годы ручку костыля, опираясь на него, сильно прихрамывая, пошагал.


Когда он прошёл мимо котельной, то ему пришлось с трудом и отдыхами  преодолеть неудобный, для таких, как он, железный мостик через небольшую речку. Уже спускаясь с него по скользким мокрым после недавнего дождя ступеням, он опять увидел тех парней, что проехали с короткий путь с ним в вагоне. Они сидели на берегу речки в тени моста. Один из них небритый лохматый обернулся и призывно махнул рукой.
  – Иди, дед, спиртяги выпей  за приезд!  Остальные засмеялись и тоже стали приглашать – иди, старый передохни, а то впереди крутой бугорок! Пётр Тимофеевич отрицательно качнул головой, показал рукой на грудь, на сердце и пошёл дальше. Не успел он немного подняться в гору, как молодёжь догнала его.
  – С таким ходом, Дед, ты до самой ноченьки не доберёшься до цели, – сказал Лохматый. – Давай мы тебе поможем. Федька бери его с той стороны, – приказным тоном предложил Лохматый самому молоденькому, коротко стриженому пареньку. – А вы дуйте к бабке, ещё спиртяги возьмите, а то чего-то закусило, – сказал он остальным. Он достал из внутреннего кармана лёгкой курточки несколько бумажек и подал одному из них. Сильные  руки парней подхватили Петра Тимофеевича. Ему оставалось только перебирать ногами.
    – Здоровые же вы, ребятушки! Наверное,  не только спирт пьёте, но и спортзал посещаете? – спросил он.
  – Да уж, дедуля, хотя паять мы не умеем, но клепать мы за..за..забодаем! – споткнувшись на последнем слове, ответил Лохматый и засмеялся.
  – Где же вы ногу-то так? В Чечне, наверное? – спросил,  молчавший до этого Федя.
  – Для Чечни-то он, наверное, староват, разве что в Афгане или производственная травма, – сказал Лохматый.
  – Ты угадал, парень, – подтвердил слова Лохматого Пётр Тимофеевич. – Это как в Афгане.
  –  У вас какое звание? –  спросил   Лохматый.
  – Полковник в отставке – ответил Пётр Тимофеевич.
-  Ого! Прилично! – воскликнул  Лохматый. – А к нам, откуда же прибыли? Похоже, любопытству Лохматого не было предела.
  – Из Таганрога, –  ответил полковник.
  – Фью, – присвистнул Лохматый. – Из такой дали и к кому же? 
  – Да ты заколебал старого вопросами, – как будто угадывая мысли полковника, одёрнул Лохматого Фёдор.
  – К Нине Михайловне Злотовой. Не знаете такую женщину? – вопросом на вопрос ответил полковник.
  – Как же не знаем. Очень даже знаем. Она у нас в автоколонне диспетчером работала, а сейчас на пенсии. Даже покажем, где живёт. Они как раз одолели взгорок. – Вон видите третья пятиэтажка? – отпустив Петра Тимофеевича, Лохматый рукой показал на одну из появившихся пятиэтажек.
 

Полковник поблагодарил ребят за помощь и направился к указанному дому. Он с трудом поднялся на третий этаж. Постоял перед оббитой дерматином дверью, чтобы отдышаться и нажал на кнопку звонка.
  – Вам кого? – негромко спросил за дверью женский голос.
        – Нину Михайловну Злотову.
        – Да это я, а вы кто? – опять спросила женщина.
        – Вам письмо из Таганрога, – сказал Пётр Тимофеевич.
        – Ой! Правда?! Это надо же, ответил всё-таки!
 

Слышно, как торопливо щёлкнула щеколда, закрутился ключ в замке и дверь распахнулась. В проёме двери стояла женщина. Синий цветистый халат скрывал полноту женщины. Очки на серебряной цепочке лежали на груди. Крашеные в белый цвет волосы,мягкие тапочки, лицо ухоженное, но все, же чувствовалось, как много ей приходилось прилагать усилий, чтобы скрыть прожитые годы. Лишь в поблёклых голубых глазах, как эхо далёких годов отражалось что-то близкое и родное. Это была она – его первая ещё школьная любовь. Не найдя в его руках конверта женщина озадачено – вопросительно смотрела на него.
  – Мне где-то надо у вас расписаться? Сейчас я ручку принесу. 
Она повернулась, чтобы пойти, но полковник остановил её.
  – Здравствуй, Нинель!
 

Женщина, несмотря на свою полноту, резко развернулась к нему лицом.
  – Как вы сказали? Нинель?! Вы сказали Нинель?! Так меня называл один…один, – она торопливо поискала рукой на груди очки, одела их и, сделав шаг поближе к Петру Тимофеевичу, стала всматриваться  в его лицо.  – Господи, Боже мой, так это ты Петя?! Ты приехал в такую даль? Я никак не ожидала, а ты приехал, ты приехало. Было видно, как побледнело её лицо, как задрожали губы. Ей делалось нехорошо. Пётр Тимофеевич, опираясь на костыль, сделал к ней шаг и обнял свободной левой рукой.
  – Успокойся, Нина, успокойся. Всё будет хорошо.


Они немного постояли, придерживая друг друга, потом женщина отступила со словами
        – Что же мы встали у порога, давай заходи, заходи, – попыталась  снять с его плеча сумку, чтобы помочь, но он, молча, отстранился и вошёл в дверь.
  – Господи, такая даль, такая даль! Как же ты устал, наверное? Я никак не ожидала, что ты приедешь. Я даже на ответное письмо-то не надеялась. Написала по «авоськиной системе», авось думала, получишь. Может быть, думала, ты опять живёшь в родительской квартире.
  – Такой вопрос по переписке не решишь. На месте решать надо, – ответил Пётр Тимофеевич.
  – Ты давай раздевайся, я сейчас, – сказала хозяйка и ушла в комнату.
  Пётр Тимофеевич снял с себя сумку и поставил на пол, потом снял лёгкую летнею куртку и, оставшись в светлой рубашке,  присел, на стоявший у вешалки стул.
  – У меня два предложения, – вернувшись из комнаты, сказала Нина Михайловна, – моешь руки и сразу за стол или горячий душ, а потом за стол.
  – Я не голоден и посему душ, душ и только душ, – ответил полковник.
  – Тогда я сейчас в ванной всё приготовлю и оставлю тебя на час-полтора. У меня дело неотложное, - сказала Нина Михайловна.
 

Он, конечно же, понимал, что она не хочет стеснять его и даёт ему эти полтора часа для того, чтобы он пришёл в себя после дороги и привёл себя в порядок. Возвратившись, домой, Нина Михайловна застала гостя на кухне. Гладко выбритый, со строгим пробором в красиво причесанных, совсем не редеющих, но седых до белизны  волосах, в шёлковой светло- жёлтой рубашке, заправленной в белые брюки, он заканчивал сервировку стола. У хозяйки от удивления распахнулись глаза
  – Ты что же это изобилие из Таганрога привёз?! – спросила она и почувствовала, как лёгкий запах одеколона коснулся её ноздрей.
  – Ну, зачем же? Это мне девушки в вагоне - ресторане прямо к выходу приготовили. Упаковали в одноразовые термоса. Горячее я ещё не  распаковывал. Тебя жду. А из Таганрога я тебе привёз то, что ты, когда то любила, – он наклонился к сумке, стоявшей  у ножки стола, и достал красивую в воздушных стеклянных пузырьках бутылку и подал ей. – Читай.
  Она повернула бутылку этикеткой к себе и прочитала узорчатую вязь «Гара-Чинах».
  – Неужели ты это помнишь?! – удивлённо воскликнула она.
  – Неужели можно забыть?! – в ответ удивился он. – Ты только это вино на вечеринках и пила.
  – Пила да не спилась как… – она не договорила и посмотрела на него. Он понимающе кивнул головой.
  – Позвольте на правах гостя пригласить вас к столу, – полковник широким жестом обвёл стол и засмеялся.
  – Да, да я сейчас. Из сумки надо выложить и переодеться. Ходила по магазинам ломала голову, чем гостя угостить, а он,… а он, ну надо же! – заторопилась хозяйка.
  – Сейчас мы выпьем, закусим,  и ты мне расскажешь всё по порядку, – сказал полковник, когда Нина Михайловна присела напротив него за стол.
  – Да что рассказывать? Я тебе в письме всё подробно написала, – сказала хозяйка.
  – Огромнейшее тебе спасибо, Нина, за внука. Ты даже не представляешь,  какой ты сделала мне подарок, – сказал полковник.
  – Ты так говоришь, как будто я тебе его родила, – улыбнулась Нина Михайловна. Они чокнулись бокалами. Хозяйка отпила глоток и отставила бокал в сторону.
  – Как же ты их нашла, или обнаружила? Не знаю, как сказать, – спросил полковник и поставил недопитый бокал на стол.
 

 – Если уж рассказывать, то с самого начала, – сказала Нина Михайловна. – Когда я из Таганрога приехала в тот паршивый город, не хочу его даже называть, в котором находилось твоё офицерское училище, и когда как на крыльях летела по аллее через парк, прилегающий к училищу на долгожданную встречу с тобой, то вдруг наткнулась на вас. Я тебя сразу узнала. При полном курсантовском параде ты в одной руке держал фуражку, а другой обнимал девушку. Вы самозабвенно целовались, ничего не замечая вокруг. Ты даже однажды повернул голову и посмотрел на меня какими-то  глупыми глазами и не узнал. Мне показалось, что голубое летнее небо обрушилось на меня. Я присела на ближайщую скамейку. Мне кто-то дал попить воды из бутылки. Потом добралась до вокзала и уехала в Таганрог. Там я забрала документы из института, в котором училась и уехала, куда глаза глядят. И как в песне: «мой адрес не дом и не улица, мой  адрес – Советский Союз». Моталась по стройкам. На БАМе немало потрудилась. В Жирекене оказалась по приглашению подруги. Здесь тоже была когда-то комсомольско-молодёжная стройка. И кем я только не работала. Последние три года перед пенсией – диспетчером в автоколонне. И вот когда стала оформлять пенсию, а там надо столько справок, то зашла в бухгалтерию ГОКа. Девушка только начала печатать мне справку, как вдруг на всю контору раздаётся гневный мужской голос
  – Что же бардак здесь развели! Где эта Ладушкина!?  Она когда-нибудь будет работать или нет?  Свинячье стойло, а не кабинет. Эту алкашку уволить и найти другую уборщицу. Всё, хватит!!! 
  – Да вон она идёт. Я в окно вижу, – ответила мужчине женщина.
  – Озвученная фамилия ударила меня по сердцу. Сколько я по жизни знала людей, но с такой фамилией никто не встречался. Хотя справка была уже напечатана, я всё же постояла  в коридоре, подождала эту уборщицу.


Когда она поднялась на этаж, я увидела ещё молодую, но уже увядающую женщину с усталостью на лице и отрешенным взглядом. Я хотела тут же спросить о Таганроге, но что-то удержало меня. Я решила сделать по-другому. Будто случайно познакомилась с ней, пригласила в гости и, угощая спиртным, стала расспрашивать, не открывая себя. Изрядно выпив, она разговорилась. От неё я узнала, что её отец Пётр Тимофеевич Ладушкин ей не родной. Мама её, Анастасия Алексеевна, познакомилась с отчимом, когда он учился в офицерском училище. Они ездили с ним по разным гарнизонам, пока его не призвали в Афганистан на войну.


В Афганистане он пробыл не долго, потому что в одном из первых же боёв был ранен. После лечения они вернулись в Таганрог и жили у его родителей. Родители немного погодя умерли один за другим, и они остались жить в этой квартире. Когда началась перестройка, то отчим с другом решили заняться коммерцией. Он с другом ездил за товаром, а она с мамой торговала на рынке.


Там она и познакомилась с красавцем Борей. Влюбилась до потемнения в глазах, и когда он предложил бросить всё и ухать на Дальний восток, в Приморье к Тихому океану и так далее, то она согласилась, и они уехали. Сразу же решили не писать никому, не своим родственникам, ни друзьям. Остановились в Находке. Когда пожили немного в снятой однокомнатной  квартире, Боря неожиданно исчезает и, похоже, навсегда. Тут она, конечно, начинает пить и всё такое прочее.
 

– Позволь я тебя перебью, – сказал полковник. – Ты в первых ничего не ешь и мне несколько это обидно. Для кого старался?  А, во-вторых, внесу некоторую ясность в твой рассказ. Она не просто так ухала, а с огромной суммой денег, которую мы с другом накопили, чтобы залпом вложить в одно прибыльное дело. Мы их с Настёной потом долго отрабатывали. Жили на хлебе и воде, но восстановились. Друг оказался надёжным, отнёсся с пониманием. Хранились деньги в сейфе в нашей  квартире, она, конечно, подсмотрела, как ларчик открывался. Тем более, я её не очень опасался, своя всё-таки. Проболталась  этому Боре, а Боря оказался сообразительным и приделал к денежкам ножки. Так что с этим всё ясно. Расскажи мне о внуке.  Ты многое о нём написала, но наверняка  есть ещё что-нибудь? 
  – А что ещё? Кто Колин папа она, похоже, и сама толком не знает, но отчество дала ему Петрович. С ними он не выживет. Вечно голодный, как попало одетый, забитый, душа, сжавшаяся в комочек. У этого нынешнего его, не знаю, как назвать, чтобы не обозвать, родители уехали и оставили ему трёхкомнатную квартиру. Так они её обменяли на однокомнатную с  доплатой. Сейчас она не бегает ко мне, денег не просит, ещё значит, не всю доплату пропили, а Коля  внук твой так и ходит Гаврошем.  Он два раза убегал от них, милиция находила и назад приводила. Её предупредили о том, что лишат родительских прав. Она даже не спохватывалась, что его дома нет. Мне как-то сказала, что он очень похож на бабушку, на твою Настёну-сластёну. Так, кажется, ты её называешь? 
  – Да, когда-то называл. Её давно нет. Семь лет как умерла, – с изменившимся выражением на лице – ответил полковник.
  – Ой, прости меня, Петя. Я со своим языком…, – огорчённо воскликнула Нина Михайловна.
Полковник в ответ сделал успокаивающий жест рукой. Они замолчали.
  – Если я правильно понимаю, Екатерина не знает, что её мамы нет на свете? – нарушила молчание Нина Михайловна.
  – Вполне может быть и так, но мы ушли от темы, – сказал полковник.
  – Ты всё о Коле? Благодаря твоей настойчивости я вспомнила о том, что он очень хорошо поёт, – сказала Нина Михайловна. – Слушаешь его и, сердце замирает. И песен знает нескончаемо много. Видно память музыкальная. Так эти алкаши соберутся у  Екатерины, напьются, поставят его в уголок, положат перед ним драную шапку, а потом копейки в неё кидают, и песни ему заказывают. Когда он напоёт на бутылку китайского спирта, то его же посылают за этим спиртом. Ну, просто нелюди!  – Нина Михайловна увидела, как помрачнело, посуровело лицо полковника, и замолчала.
  – Ну, что ж, по-моему, с этим всё понятно, – сказал полковник. – Я принимаю оптимальное решение. Мы с Колей уезжаем в Таганрог.
  – А как же Катя?! Она же мать ему, – взволновалась Нина Михайловна.
  – Вот это мы сейчас и обсудим, – с неожиданной улыбкой сказал полковник.
 

Лицо его посветлело. Он был человеком действия и только в действии ощущал жизнь во всей её полноте. Он положил руку на три конверта, лежащих на углу стола с самого начала их трапезы. Взяв верхний, подал его Нине Михайловне.
  – Завтра вы с Колей пройдётесь по рынку, по магазинам и купите ему летнюю одежду. То есть от дождя, солнца, ну и, конечно спортивную форму. Там деньги, – ответил он недоуменный взгляд Нины Михайловны. Потом он взял другой конверт и тоже подал ей.
  – Это письмо, которое я написал ей, Екатерине. В нём я описал болезнь и смерть её мамы и всё связанное с этим, и о том, что она очень переживала  и ждала её. Написал о том, что я тоже готов простить её, но при условии, исходя из сегодняшнего её положения, в котором она сейчас находится, что внук будет жить со мной до полного её выздоровления. Письмо открыто и, тебе надо с ним ознакомиться.
  – Ты думаешь, она всё так поймёт и примет? Она деградированная личность. У неё осталась одна извилина в голове и та думает о том, как бы  выпить, – горячо и торопливо перебила полковника Нина Михайловна.  – И Коля ей нужен будет для того, чтобы деньги из тебя вытягивать. Разведёт спекуляцию.
  – Спасибо за дополнительное  разъяснение, но это я понял по твоему письму и сегодняшнему рассказу, – сказал полковник.  - Поэтому это письмо ты продержишь у себя до тех пор, пока она не спохватится, что Коля исчез. Тогда и передашь письмо ей. Оно должно ещё удержать её на некоторое время от каких-либо действий.  А времени нам надо будет месяца полтора.
  – Я скажу ей, что отправила Колю к друзьям в деревню молочка попить, – сказала Нина Михайловна.
  – Хорошо. За этот срок с помощью друзей я приму необходимые меры. Слава Богу, друзья ещё есть. Предположительно хочу определить его в Суворовское училище. Конечно же, хочется, чтобы жил со мной, учился в гражданской школе и всё такое прочее, но трезво осмысливая ситуацию, понимаю, что года мои уже прошли и если со мной что-нибудь случится, то он может остаться один на полпути, а армия поставит на ноги, с ней он не будет один. Ей на глаза мне нельзя попадаться, если узнает, то сразу поймет, куда Коля исчез, а хотелось бы взглянуть. Конечно, понимаю, что она совершено, изменилась и из прошлого в ней ничего не осталось. Так что будем надеяться на будущую встречу. В общем, завтра день на сборы, а послезавтра мы уезжаем.
  – Так скоро?! Ты даже не отдохнул с дороги, – ошарашенная неожиданным сообщением  полковника, выдохнула Нина Михайловна.
  – Будем ковать железо пока горячо, – ответил полковник и немного помолчав, сказал.  – Сейчас мы решим ещё жизненно-важную для меня проблему.
Полковник взял самый увесистый конверт и, придерживая его в руках, продолжил
  – Когда мы с Колей уладим все свои дела в Таганроге, и я сообщу тебе об этом, то ты предложишь Екатерине уехать  с тобой в Таганрог. Здесь деньги не только на дорогу, но и на прочие расходы.
  Нина Михайловна взяла конверт в руки. Изумление, смешанное с непониманием отразилось у неё на лице.
  – Я хочу, чтобы мы жили все вместе, – предугадывая её вопрос, сказал полковник. – и предлагаю тебе стать мне женой, а Коле бабушкой. Но пока ты останешься здесь для тылового обеспечения и, пожалуйста, не говори сейчас ничего. У тебя будет уйма времени, чтобы подумать. Немного помолчав, полковник продолжил.
  – Первая любовь никогда не забывается. Она занимает своё место в сердце и горит тихим пламенем. Когда мне бывало особенно трудно, то моя душа приходила к ней и грелась у её огонька.
  – Ну, вот расхлюпалась! Довёл до слёз окаянный! Катись отсюда! – вытирая выступившие слёзы и в тоже время улыбаясь, сказала  Нина Михайловна.
  – Сейчас собрался и подался, – в тон ей ответил полковник. Они долго смотрели в глаза друг другу. – Ну, чтож  пора главного героя на сцену. Что он ещё скажет? И где его искать? – озабочено проговорил полковник.
  – Я тебе не успела сказать, что они в нашем подъезде в однокомнатную квартиру вселились. На  втором этаже. Когда домой возвращалась, там такая дискотека шла, что хоть уши затыкай. И ни дня без этого. А Коля, наверное, на своём обычном месте сидит. Иди за мной.
  Нина Михайловна прошла в комнату и вышла на балкон. Он, без костыля, придерживаясь за мебель и стены, вышел за ней.
  – Смотри вот он на бордюрине сидит беленький, – показала она рукой вниз.
  Пётр Тимофеевич посмотрел и увидел мальчика. Белокурые, давно не стриженые волосы, кольцами вились на его затылке. Серого цвета рубашка с подвёрнутыми рукавами была заправлена в штаны непонятного цвета. На ногах сандалии. От вида его сгорбленной фигурки у полковника сжалось сердце. Ему пришлось ухватиться за балконную дверь.
  – Зови, – охрипшим голосом сказал полковник, а сам вошёл обратно в комнату и присел на диван.
  – Коля иди ко мне! – негромко позвала мальчика Нина Михайловна и тут же вошла в комнату. – Слетел как воробышек с ветки. Сейчас будет здесь. Он у меня часто ночует.  Тебе что худо? Может быть валидолу дать?
  Полковник отрицательно покачал головой.
  – Ты иди,  встреть его. Сначала  накорми и подготовь его. Я подойду после, – произнёс он.
  – Здравствуй, бабушка! – разнёсся по квартире звонкий мальчишеский голос.                – Ты меня звала?
  – Ты проходи, проходи на кухню. Прямо здесь руки помой и садись кушать, – ответив на приветствие, пригласила Нина Михайловна Колю.
        – Ничего себе! Это что у вас на столе-то?!  У вас праздник разве? – спросил Коля.
        - Праздник, праздник, Коля. Ты присаживайся и кушай, – слышался наполненный   добротой голос Нины Михайловны.  – Как у тебя дома дела?
  – Какие у нас дела? Дела у нас известные, – Мамка пьяная на диване валяется, а эти двое, мой  новый папка и его друг на кухне сидят. Напьются и драться начнут. Бабушка, а что у тебя за праздник такой?
  – Да это у тебя праздник, Коленька! – не выдержала и открыла новость Нина Михайловна.
  – Ну, нет! У меня  праздников не бывает, – убеждённо сказал Коля.
  – Да ты не знаешь ещё! Тебя твой дед нашёл и за тобой приехал! – по задрожавшему голосу Нины, полковник понял, как она волнуется.
  – Дед? У меня есть дед? Интересное дело. У меня отцов много было, а деда ни одного. А где же он сейчас? – спросил Коля.
  – Я здесь, Коля, я здесь! – показавшись в дверях кухни, ответил Пётр Тимофеевич.  Как же он похож на Настёну. Прямая линия носа, белокурые вьющиеся волосы, серые глаза. Как не готовился полковник к этой встрече, от волнения  забыл, что хотел в этот момент сказать и что сделать.
  – Я твой единственный дед, а ты мой единственный внук. Так что давай знакомиться, – сказал он и подал мальчику большую ладонь. Ему захотелось погладить мальчишку по волосам, но он не решился. Пётр Тимофеевич обошёл сидящего за столом внука и присел на своё место.
  – Сейчас мы Коля поговорим с тобой, как два солдата. Ты согласен? – спросил полковник.
        – Согласен, – тихим эхом ответил  мальчик….
       

Следующий день пролетел быстро. В торопливых сборах. Наступило и это утро. Утро прощания. Утро отъезда. Пётр Тимофеевич проснулся рано. Не было ещё и шести часов. По его настоянию хозяйка постелила ему на полу спальной комнаты. Сама она расположилась в зале на диване. Полковник, сидя, двумя руками размял затекшую за ночь ногу и поднялся. Он надел совсем новый спортивный костюм, с собой привезенные домашние тапочки и подошёл к кровати. Коля, раскинувшись, тихо посапывал. Стараясь не шуметь, полковник вышел на кухню.
  – Ты сегодня спала или нет? – спросил он стоявшую у плиты Нину Михайловну.
  – С вами поспишь. Всю ночь  бу-бу-бу,  бу-бу-бу и когда, думаю, наговорятся, – Совсем не сердитым тоном ответила Нина Михайловна.
  – Прохожу проверку на выносливость. Пока кажется, удаётся. И откуда у мальца столько вопросов? – сказал полковник.
  – С ним разве кто-нибудь и когда-нибудь серьёзно разговаривал. Одни тычки да подзатыльники, – сказала Нина Михайловна. Ещё вчера Нина Михайловна договорилась с мужем подруги, Игнатом  Сергеевичем, о том, чтобы он рано утром отвёз деда с внуком на станцию Чернышевск-Забайкальский. Там они сядут на поезд.
  – Это для того, чтобы не светиться на Жирекенском вокзале, – объяснила она Петру Тимофеевичу. 
  – Я тут вот о чём подумала, – завела и сегодня на эту тему разговор Нина Михайловна. – Чтобы не показываться и не садиться в машину при всех любопытных окнах, вы с Колей сейчас завтракаете и идёте пешком вниз к трассе. Коля знает дорогу. А мы с Игнатом Сергеевичем сложим вещи в машину и догоним вас.
  –  Ах ты, конспираторша наша! – засмеялся полковник. – Ни дать, ни взять – Надежда Крупская.
  – А ты ехидный офицеришка, – засмеялась в ответ Нина Михайловна.
        Они шли по потемневшему от росы асфальту. Над лесистыми сопками, окружившими Жирекен, поднимался белый туман. Начинался долгий июньский день. Коля пытался подстроиться под сбивчивый шаг деда, но у него это не получалось. Он, то отставал, то забегал вперёд               
  – Как же здесь легко дышится и ощущение бескрайного простора, – сказал Пётр Тимофеевич.
  – А в Таганроге? – спросил мальчик.
  – Там по-своему красиво. Там море. Везде есть своя красота. Кто умеет смотреть, тот увидит, – полковник замолчал.
   

Тёмно-красные «Жигули» обогнали их и остановились. Сидевший за рулём Игнат Сергеевич через спинку переднего сиденья потянулся к задней двери и открыл её. Передняя дверца тоже открылась и из неё выглянула Нина Михайловна.
  – Садитесь пешеходы, – сказала она.
  Полковник пропустил внука вперёд, потом уселся сам и машина тронулась. Мальчик сразу же развернулся, встал коленями на сиденье и, опершись руками о спинку, стал смотреть на удалявшиеся дома, на убегающую ленту дороги. Непонятные ему самому переживаемые чувства отражались на его лице.
  – Бабушка, а Жирекен как правильно называется? Городом или деревней? – повернув голову, спросил он Нину Михайловну.
  – Если официально, то городское поселение. Коля ты сядь правильно, – скорее попросила, чем приказала она.
  Наполненный сопереживанием к внуку дед наблюдал за ним, не зная, что сказать. Они постояли у железнодорожного переезда, пережидая идущий на восток грузовой поезд. Потом двинулись дальше.
  – Деда, а это, правда, что моя мамка скоро тоже туда приедет? – неожиданно поднял влажные глаза на полковника внук.
  – Даю слово офицера! – ответил полковник. – Как сказал, так и будет. Одной рукой он обнял внука за плечи и притянул к себе. Не зная как отвлечь мальчика, не зная, к месту это будет, или не к месту он вдруг сказал
  – Бабушка говорила, что ты очень хорошо поёшь. Спой нам что-нибудь,  пожалуйста, а мы подпоём.
  Внук с удивлением в глазах посмотрел на деда. Он ещё  ни разу не пел в машине. После недолгого молчания хрустально-чистый голос мальчишки раздался в тесном салоне машины. 
  – Прощай, любимый город! Уходим завтра в море, и ранней порой мелькнёт за кормой знакомый платок голубой… *
               
      *Автор - В.Соловьёв-Седой.
  02.  2012.