Биография семейства

Страница автора
В настоящее время являюсь самым старым в семействе.
17.02.16 стукнет  86!
Как-то невзначай подкралась эта цифра. Сестре моей 80 скоро, брату 78. Мы решили, что живём за тех наших родных, кто безвременно покинул этот свет. Это, прежде всего, наш отец. Погиб на фронте на 32 –м году жизни.
Потом жёны наши с братом. Моя – в 52, Толина в 55.
Да у меня ещё и вторая – в 62.

А в 56-м  врачи не сумели родить крупного мальчика. Схоронили.
Три года назад и сестра Нина лишилась мужа. Прожили почти 60 лет. Вот втроём  мы за них и дотопали до престарелости.
А 25 октября 2015-го и сестра, неожиданно, осиротила нас.

В тексте я про себя довольно много рассказал. А здесь – очень коротко. Учился хорошо, закончил 8 классов, да техникум и институт – с отличием.  Весь трудовой путь на руководящих. Семь лет на производстве и полвека  в своём же институте. Работал почти до 80-ти. Даже после инфаркта. Правда, уже в щадящем режиме. Живу «шопотом». Выше доцентства не поднялся. Хотя на бесплатной должности председателя профсоюза института – целых шесть лет. Кафедральную нагрузку никто не уменьшал. Зарплату-то за неё… Наград немного – две медали и куча грамот. Взыскание одно, по партийной линии, да и то несправедливое. Отпало вместе с партией.
 На данный момент имею двух дочерей, четверых внуков и пятерых правнуков!

Во Франции принято публиковать мемуары самых обычных семейств. А мы что, рыжие!?
К своему 80-тилетию я написал, а ректор разрешил опубликовать за счёт института, некий мемуар. Назвал "Отчёт о жизни и труде". Издали у себя же в вычислительном центре. Тиражом 100 экз. На руки получил 60. Как раз хватило родным, коллегам и друзьям-приятелям.
Канва биографии в нём есть, но много  и про работу, про специальность. Да ещё и досужие старческие размышления. А вот это «творение» - чисто житейская версия «Биографии Семейства».  Внучка Соня где-то напечатала десяток экз. Кое-что осталось «за кадром», да и то, что в «Отчёте», не всем моим возможным читателям доступно. Возьму и оттуда.

ПРЕДКИ. До тридцатых.
Лет за сто пятьдесят от нынешнего, в нашем селе Пески Поворинские родились мои прадеды (в области по крайней мере ещё в трёх районах сёла, с таким названием и с ударением почему-то, на вторую букву. И даже на Украине, рядом с Донецком).
Но сначала о селе. Село очень большое. Расположено между ж.д. линией и рекой Хопёр. Длина села около 12 км. В 1802 году оно уже существовало и было передано в составе Новохопёрского уезда из Саратовской губернии в Воронежскую. Ж.д. станция Кардаил. Есть легенда. Сначала ж. дорогу проектировали через село Кардаиловка. Но местные богачи дали, кому надо, и проложили через Пески.

 Нагорнов Семён Алексеевич, прадед по линии отца. В 44-м ему было уже за 80. До войны, когда приезжал из Ильменя, бывал у него в гостях. Меня приглашали пойти «на сад». В последний раз видел прадеда уже после возвращения из Казахстана. Он пас «на плантУ» своих гусей. Маленький, бородатенький. Спросил, чей же я буду. Объяснил, как мог. Он понял: - А-а, Архипкин внук…
Ему не мудрено было и запутаться в потомках. У него было семеро взрослых сыновей. Я их почти всех знал.

Самый старший Пётр. Помню его чернобородого. У него был сын по прозванью Пашка-Чигол. Кажется, после войны он хромал. Больше об этой линии ничего не запомнилось. А теперь и спросить не у кого.

Второй – Иван. По прозванью Борода. Он её ни разу в жизни не брил. Его помню хорошо. После нашего приезда из Казахстана я с ним ездил в лес дрова заготавливать. Ему за 80, мне 15. Он меня изматывал, а сам будто и не уставал. Его ценили в колхозе, хотя он был единоличником. Он был мастер подсевать зерно на грохоте. Это такое большое решето, подвешенное на треноге. Его жена, бабка Иванна, чуть ли не смолоду не имела зубов. Совершенно. Как-то пришёл к ним в гости их взрослый и даже, пожалуй, уже пожилой, сын Андрей. Ушёл, а она спрашивает:
 – Эт хто жа был-та? Отвечают, мол, сын твой. Андрюшка.
– Сы-ын… Родня-то большая…
У них было тоже много детей, но их я как-то мало знал.

Третий Семён.   Я застал его, когда он жил со своей семьёй в землянке. Это были последствия раскулачивания. Но подробностей я не знаю. Хотя в городе живёт его внук и даже работает в нашем институте. Он и закончил наш мехфак, не без моего содействия. Это Саша Разумный. Но мы с ним совершенно не контачим. Разве только случайно встретимся иногда.
А тогда в семье Семёна Семёновича была жена, которую все звали Спиридонна. Голосистая и колготная особа. Их дочь Раечка, будущая мать Саши. И лежал её больной брат18 лет, Данила.
Но он умер тогда же.

Четвёртый - мой дед Архип. О нём потом поподробней.

Пятый Титай. Я его не застал, он как-то исчез в годы пертурбаций. А вот с его сыном Виктором Титовичем мы уже в этой квартире, где сейчас живём, встретились. Он живёт в Острогожске. Он постарше года на четыре. Служил технарём в авиации. Прочитал в «Коммуне» мою «Преамбулу жизни» и захотел увидеться. Благо его сын живёт тоже в Воронеже, работает или служит в аэропорту. Но дальнейшее общение как-то приглохло. Так что я даже не знаю, жив ли он. И как живёт его сын, тоже не в курсе.

Шестой Егор. Он тоже куда-то исчез. Я его не видел. А вот двух сыновей его знал.
Алексей Егорович после плена отбыл десятку в Сибири. Заезжал к нам в Поворино. Огромный мужичина. Жил он потом в Армавире. Наверно умер, но когда и как, не знаю. Был я в этом городе проездом, но квартиру не нашёл. Зато его сын Анатолий, тоже рослый парень, был у мамы в Поворино в гостях. Мы с ним познакомились. Наверно он рассказывал про отца. Но я не запомнил. Или забыл. Да какая разница! К сожалению, Анатолия  уже нет на свете.
Василий Егорович работал в Песковской мастерской, где я проходил практику, шофёром. Потом он с супругой был у нас на Херсонской. Приехал в больницу. Умер от рака горла. Сам говорил, что водочки хлебнул на морозе.

Седьмой Иван. Второй. У попа имён не хватило. Жил он рядом с прадедом. Вдвоём с женой. Его прозвище почему-то Каркуль.   Она, естественно Каркулиха. Был у них сын, погиб  на финской. О них больше ничего сказать не могу.

Иванов Антон Прокофьевич – прадед по линии матери. И его я знал вплоть до сороковых. И ему в это время было за 80. До войны он жил в отдельной комнате в доме бабушки Антоновны. О ней речь впереди. Не то сам помню, не то рассказали, как он на ночь заготавливал цыгарки и раскладывал их на печной приступке.
Про него говорили, что в двадцатых он не раз пытался провернуть какое-нибудь дело. Но у него плохо получалось. Так, он однажды закупил проса много, засыпал им всю подпечку. Но афёра тоже лопнула. Он был любителем выпить. Куражился.
 – Митькя! А я опять пьянай… Это он сыну своему, нашему второму деду. Кстати, это я не опечатался, так у нас и говорили – Ванькя, Тоськя… А вот Архипка и Илюшка – через А.

Дед по отцу, Архип Семёнович 1887 г.р., пестовал меня до года, но я его не запомнил. Говорят, был очень красивым и бородатым. А потом он погиб в Сибири. В молодости служил в армии в Ташкенте. К нему туда ездила будущая наша бабушка, в 1905-м. И, видно, долго там жила. Потому что даже работала служанкой у какого-то инженера. Она его звала барином.

Бабушка Евдокия Кузьминична, 1885 г.р. пришла к нам в Бобровский район из Сибири  пешим ходом. В 33-м. И жила в нашей семье до 1966-го. Об этом попозже в соответствующей временной главе.

Дед по матери Дмитрий Антонович умер за два года до моего появления на свет божий.

Бабушка Прасковья Антоновна. Оба где-то 1885 г.р.
Дядья, Пётр, Михаил и Никита.
Все трое – погибли из-за Войны. Пётр пропал без вести, Михаил дожил до 59-ти с одним лёгким, Никита умер в 28 лет, побывал  в плену.

У них была младшая сестра Татьяна. По возрасту она от нас недалеко, поэтому я звал её просто Тося. Умерла в 97-м.

Отец Илья Архипович, 1911-го  года рождения. Погиб на фронте в 42-м.  До него в семье были ещё дети. Но все умирали. Либо при рождении, либо уже детьми. С мамой они поженились в 18 лет. А я появился уже в 19, уже в 30-м..

Мама,  Мария Дмитриевна, его ровесница, ушла в 91-м. Замуж так и не вышла. Всю жизнь отдала нам, детям.

Далёкие тридцатые. Кулачество.
Вся большая семья прадеда жила вместе. У большой семьи была какая-то земля. В 15-20 км от села. В такой работоспособной семье в условиях начала двадцатых, естественно, был некий достаток.
К 30-м стали отделяться. Деду нашему достался дом-пятистенок, практически обычная крестьянская изба, но под железом. Это тогда было редкостью.
17 февраля 1930-го. В этом доме я и родился.  Мои родители жили с ними. Ещё жив был Маяковский, так что я считаю себя его современником. Вот Пушкина уже не было… А то и его бы тоже…
В этот период отец с товарищами подались в Сталинград. Работали на заводе «Красный Октябрь». Ну, кем он, малограмотный парень, мог работать… Вроде учился на токаря. Но билет ударника труда заработал. Он ему потом здорово помог. Мама ездила к ним. Вшей выводила… Но родители стали звать назад. Приехал и «попал под раздачу».

Я-то отца помню хорошо, а  сестра с братом, не очень. Мужик был малоразговорчивый. Маме мог и сгрубить: - Что вам, может третью привесть?! Дескать, вы с мамой вдвоём не справляетесь… А с другой стороны: - Чой-т нынче щи такие кислые? Кто ж варил-то? – Да, маманя.  – А-а.  Ды, нет, ничаво, они расхлябаются. По домашним делам не очень мастеровит. Нас, детей, никогда не наказывал. Мама, бывало, шлёпнет полотенцем (по нашему « утиркой»). - Отец, ты бы им сказал, чтоб не баловались. И только однажды он лежал в сенцах на кровати, пьяненький. Взял меня за ухо и еле шевеля его слабой рукой: - Не балуй… Выпивкой тогда мужики не увлекались. В гостях, конечно, выпивали. Но пьяным я его, кроме вот того случая, не помню. Мама, шутя, вспоминала: - Мане не наливайте, она ня пьёть. А мне, говорит, всё же хотелось попробовать. Но не станешь же мужу на людях перечить…

А в 31-м, согласно справке из архива, деда раскулачили.
«В хозяйстве было две лошади (две!), одна корова и одна коза (одна!)»
Это из той же справки. В «Отчёте» есть ксерокопия.
Зимой дед занимался частным извозом. И это из того же документа. То есть не лежал на печи, как прочие. Но, и это, видимо, тоже  причислялось к признакам кулачества. По семейному преданию  дед попал в списки на раскулачивание из-за ссор нашей бабушки с соседкой Шапчихой. Её муж, по прозванью Шапка, бедствовал, потому и удостоен членством в комбеде. А комбед этот и составлял проклятые списки.

Это ведь легко произнести или написать «раскулачили». А если представить, как это было в жизни, жутко становится. У Шолохова это описано. У деда Щукаря «только шкура от тела отстала. А так, ничего…» В общем, хозяйство «растряпали», всё отняли без суда и следствия, из дома выгнали. И отправили в Северный Казахстан.
А это и есть Сибирь. В чистом поле рыли бедолаги себе землянки. И как-то выживали. Наши бедствовали там целых три года. Но дед, видимо работал в каком-то советском хозяйстве. Ухаживал за племенным быком. Бугаём. Этот бугай и свёл его в могилу. Пропорол бок. А лечить было нечем и некому. Схоронили в 33-м. Об этом в том же документе.

 Эти документы были нами  получены после 70 лет унижений с клеймом кулачества. Отец так и отдал свою жизнь за Советскую власть с этим клеймом. Да и мне припомнили происхождение из семьи кулака. И не приняли в партию. А жизнь отца – не в счёт. Деда и отца реабилитировали. Об этом отдельные два документа. Но мама их так и не увидела. Я тогда попробовал испросить компенсацию. Написал в Поворинский райисполком. Слух прошёл, что  внукам реабилитированных что-то выплачивают. А положение моё – после инфаркта уволили, пенсию не платят, собираю бутылки в лесу. Это конец 90-х. Реабилитацию оформили.  Но для компенсации этого  мало. Чиновники требуют решения суда о конфискации. А деды «не догадались» тогда его получить.

Так, без решения всё у них и забрали… К слову сказать. Попросил я и ректора «оказать существенную помощь». Оказал, дали 200 000 руб, это когда мы все были миллионерами. А упаковка лекарства стоила 400 000.
Бабушка тогда сложила в котомку пожитки и подалась на родину. В Расею. Пешком. Но дважды её конный объездчик кнутом возвращал. На третий раз обманула, ушла в противоположную сторону. А уж потом кружным путём направилась на заход солнышка. За три месяца прошла, побираясь, три тысячи вёрст. И только дважды на чём-то подъехала. Недалеко. Пришла в своё родное село засветло, но отсиделась где-то до темна. Беглая же… Отыскала своего племянника Михаила. Он её принял, как и положено, по-родственному. Разузнал, где её сын Илюша обретается. А мы в это время жили под Бобровом. Считалось, что за тридевять земель скрылись от властей. Там она и «нарисовалась». По рассказам я сидел, ел галушки. Так она и жила в нашей семье до 66-года. 
 
 Сначала-то в Песках мы жили у бабушки Антоновны, маминой матери. Её старший сын Пётр был активистом, даже потом, к войне, стал зампредседателя колхоза. Но тогда, видимо, его авторитета для нашей защиты было мало. Отца в ссылку не отправили, но лишили права голоса.  Человек становился изгоем. Он так и назывался «лишенец». Практически уже и не гражданин страны. Со всеми последствиями.
В Бобровском районе, в селе ХреновОм, нас даже поселили в комнату в большом доме, отнятом у бывшего владельца. Отец вступил в комсомол, работал санитаром на знаменитом Орловском конезаводе. Потом учился на тракториста. Мама работала в совхозной столовой. Ну, а я в двухлетнем возрасте сидел дома один. Правда, у меня был друг, живший у нас за стеной, старичок Иван Иванович. По рассказам родителей, мы с ним через стену переговаривались. Да ещё и «прикалывались» - он меня звал Иван Иванычем, а я  его Валей. Это моё домашнее имя.
Пережили голодный 33-й. Тогда у меня был гостинец, кусочек жмышка. Я просил у мамы его пососать.

Но Нина со слов мамы немного смягчила голодание. Оказывается, когда отец работал на конезаводе, туда из Москвы приехала противочумная экспедиция. Забивали лошадей и что-то там исследовали у них в головах. А мясо ели втихаря. И отцу толика доставалась.
Вроде бы при отъезде экспедиции учёные отца звали с собой. Но мама с бабушкой упёрлись. Не состоялось. А отец позже упрекал их в этом.
И, в таких вот условиях жизнь продолжалась!  В 34-м 1 сентября родился у меня братишка Витя. Уж как мама справлялась, нашим нынешним внучкам-мамам, не понять.
Некоторые события из того времени описаны в Отчёте.

Но нашлась дюже бдительная сволочь. Прислала донос на отца.
В том же 34-м пришлось возвращаться на милость властей. Живём, конечно, на частной. Обычная изба. С русской печью. Но на самой широкой улице. Называется «плант». На противоположной стороне усадьба прадеда Семёна. А посреди «планта» изба-читальня. Там через стену в 36-м или даже позже мы слушали впервые радио.
Невдалеке, над ериком, изба знакомых однофамильцев. У них мальчишка Вася. Мы почти ровесники. Этому Васе предстояло в будущем стать мужем моей сестры Нины. В селе Нагорновых много. И даже с одинаковым прозвищем «по уличному» - Стяпунины. Причём даже в Молоканском углу, среди сектантов есть и такая фамилия, и такое прозвище. Хотя, конечно, совсем не родня. Но, наверно, всё же был какой-то общий предок Стяпуня.

Сестрёнка родилась 10 марта 1936-го. Ещё в Песках.
В том же 36-м году переехали в соседнее село Ильмень.
Из детства сестры, уже в Ильмене,   запомнилось.   Училась ходить в специальных ходунках.    Разогналась и прямо в кучу угля угодила. Долго потом на пипочке чёрная точка была. Сейчас нету, куда-то делась. И ещё. Была у меня любимая книжка про собаку. Так и называлась «Булька». И вот эта Булька так понравилась сестрёнке, что требовала её слёзным рёвом.

Примерно так, как сейчас мой правнук Федя требует пультик от телевизора. Направляет его на экран и жмёт, какие попадя, кнопки. Недавно так же нажимал кнопки бабушкиного мобильника и неожиданно сделал приличную мою фотографию.
А сестра требовала книжку, чтобы рвать. Всю постепенно изодрала. Вдрызг!    В последующем она это дело компенсировала. Сестринской любовью и вниманием. Но книжку точно такую же купить не догадалась. А может она стала библиографической редкостью. Где ж её купишь…

Год недоброй памяти 37-й.
Пыхнул паром паровоз,
Хлеба Гитлеру повёз.
А кто болтал про это зря,
Попал немедля в лагеря!

В этом году пошёл в школу. Учился неплохо. Я уже умел читать. Писать уже в школе научился. Тогда у нас был особый предмет – чистописание. Чернильницу-непроливайку носили с собой в мешочке. Основной учебник, кроме Букваря, конечно, «Книга для чтения». В ней мы и замазывали портреты врагов народа Блюхера и Егорова. Тухачевского в памяти почему-то нету.
Будённый и Ворошилов дожили до глубокой старости. А тех троих расстреляли.
В друзьях у меня ходили Ванька Грунцов да Витя Бондарев. С Витей, хоть и был он помоложе, мы много разговаривали по вечерам на крылечке. Бабушка смеялась:
- Сидять наши старички. Гутарють.
 
Кстати, в нашем  тогдашнем языке все глаголы кончались мягким знаком. А грибы, наоборот, звучали грубее, грыбы».
Перед самой войной призвали  дядю Мишу 1914-го г.р.  Несмотря на отсрочку для учителя. Вернулся в 45-м ещё до окончания войны. В чине капитана. И с одним лёгким. Учительствовал. Умер в 74-м.

А потом и дядю Никиту, 1918 г.р. Никита попал в плен. Но после освобождения не судили. Воевал. Вернулся в 46-м. Очень больной и в 28 лет умер.
Осла кормили ячменём,
Они кормилися при нём.
Это про Никиту. Когда они выбирались из плена. При них была ослица Дуся. Они промывали её помёт. И варили кашу. Ячневую.
Я бывал у него в больнице, в Борисоглебске. Там впервые увидел капельницу. Спросил его, когда, мол, домой.  Сказал: - Скоро. Вперёд ногами. И стало так.

Брал в руки гитару и пел с надрывом:
Здравствуй мать, неужто не узнала
Своего родимого сынка,
Ведь юношей в солдаты провожала.
А теперь встречаешь старика.
Принимай, родная, ведь не ждала
Ты меня живого увидать
И старушка горько зарыдала,
Бросилась  сыночка  целовать.

Нет, не был я зарыт сырой  землёю,
Но  крепко с нею я тогда дружил.
И за Дунаем, быстрою рекою
Много мук и горя пережил.
Смерть ходила всюду за плечами,
Голод постоянно докучал.
Летом мучила жара с дождями,
А зимой морозец прижимал.

Село Ильмень, как и Пески, располагалось  (да и сейчас располагается) между железной дорогой и водоёмом. Только это уже не Хопёр, а озеро Ильмень Мазурский (в области около десятка Ильменей, за железной дорогой напротив Ильменя – село Мазурка.) Река севернее озера. Течёт из Тамбовской области. Там на нём (на Хопре) сёла -  Танцыреи (нынче известно по тамошней психушке. Выводят алкашей из запоя). И Третьяки. Оттуда был мой соклассник в 8-м – Первушин. Математик никак не мог запомнить, тыкал длинным пальцем в грудь:
 - Первухин, иди к доске.
   
 Год назад отменили карточки. Хотя отец был паровозником, но и мама, и бабушка работали в колхозе. Тогда не принято было отказываться. Иначе отрежут огород, под самое крыльцо. Он и был-то всего 15 соток, отрезанных у бывшего хозяина избы. Неколхозникам  большего не полагалось. Остальное пустовало.
На работу ездили на арбах и с песнями. Про  песни не выдумка, действительно пели и не по принуждению, это уж точно.
Тракторов тогда в нашем колхозе не было. Солому скирдовали волокушей, накладывали копну на жерди и лошадьми тащили веревками через скирду наверх. А мы, конечно, на копне. Катаемся…

13 июля 1938-го родился братишка Толя. Отец подумал, что Толя это Валентин. И так и записал в метрике. Но я-то уже был Валя. Мама настояла, сходил, исправил. Зачеркнули и красными чернилами написали Анатолий. А печать не поставили. Через годы пришлось курсанту Анатолию оформлять через архив, что он не Валентин.
Детишки эти – Нина и Толя мне, старшему, немало хлопот доставляли. Нину за ручку, она звала меня Водя. Толю на плечо и к ребятам. Играть. Да какая там игра!? К вечеру плечо ломило. Да на телеге возил Толю-грудничка  к маме на поле, кормить. Где в этом случае была Нина, не помню. Скорее всего, с нами на телеге.
Надо бы с них за тот моральный ущерб… Да, уж ладно. Где наше не пропадало.
Сейчас он настоящий  Подполковник! В отставке.

В другое время, там же, в Ильмене, мама работала на маслозаводе. Так он громко назывался, а был совсем маленьким. Но производил не только масло, но и брынзу, и даже казеин. Так что брынзу я пробовал уже до войны. Казеин продукт тоже вроде сыра, но мы попробовали, очень уж сухой. Его и сушили на крыше, как яблоки сушат. А в Интернете хвалят, для спортсменов очень полезен. Но из него же пуговицы делают!

На том же заводике работал грузчиком какой-то пришлый, довольно колоритный парень. По фамилии Микоян. Вроде бы не весь дома.
 – Микоян, а ты бы директором смог? – А чего ж, я ж вижу, как Николай Иваныч работает. Но на баяне играл! Заслушаешься. Вот сейчас думаю, не иначе какой-нибудь засланец…

Был же у нас случай. Уже после, когда я в техникуме учился. Ездили рабочим поездом. И там побиралась, милостыню собирала дородная девка. За подаяние она «челомкала» и говорила: – Дай бог табе, чаво хочется. Говорили, что она и ночевала в пустых вагонах. А оказалось – шпионка! Там у неё и рация была… Может и неправда, но ведь говорили…

Какую-то часть молока из Ильменя возили в Пески. Или, наоборот, из Песок на заводик. Я уж и не помню. Возил дядька с деревянной ногой, на лошадке. Меня мама иногда отправляла с ним к бабушке. Ехали мимо отобранного у наших дедов дома. Сейчас, говорят, уже нету. Снесли.
В Ильмене мы жили до 40-го. С драматическими происшествиями. Отец опоздал на работу. Хотя бабушка, она спала на печке, «Всяю ночушку серники чярькала, на часы глядела, как тока обои стрелки ввярьху – будить Илюшу…» Серьники – это спички.

 Байка. Ты кем работаешь? – Спички обсериваю. А скока получаешь? – Скока обсерим, стока и получим… Сдельщина, значит.
 
У рабочего поезда паровоз сменили, и отец его по голосу не узнал. А тут только что Указ вышел. Уволили! И больше никуда не берут. Продал коровёнку и махнул в Чимкент. За длинным рублём. Земляки сманили. Через две недели явился, ни коровы, ни рубля. Даже и не длинного. Кое-как устроился там же в Поворино молотобойцем в кузницу.

Сороковые роковые. Война.   
Потом как-то опять вернули на паровоз кочегаром. И в 40-м переехали в Поворино. Конечно, на частную. Я в четвёртый класс. Толя, хоть уже и говорить умеет, но орёт почти беспрестанно. Хозяйка квартиры надела чёрную перчатку и постучала в окно. Пугаем. А он: - Ага, эт тёть Шула-а-а. Сейчас ему под 80. Уже не орёт.

    21 апреля 1941-го.
Широка страна моя родная!
Полстраны узнали, проезжая!

Уезжаем из Поворино. Отец завербовался на какую-то Карталинскую ж.д. ветку. Посмотрел в Интернете, это Челябинская Сибирь. Дома слёзы с упаданием на сундук. Что же ты наделал! Ведь это почти туда, откуда я еле добралась… Но мужик, ему идёт уже 30-й год, тогда это была полная зрелость, вот так он решил. И, забегая вперёд, если бы не Гитлер проклятый, решил отец правильно.
Погрузили в товарняк-вагон-теплушку сено, коз, кота, телушку.
Ну, телушка тут для рифмы. Корова с нами едет. И козы. Собрали несколько семей с разных станций ЮВЖД. Каждая в своём «салон-вагоне»!
 
В обычном товарном.  Ехали две недели. Сидел на сене у окна под самой крышей. И не уставал!
Волга! Другой берег еле виден. Там пристань Батраки. Проехали и её. Урал! Гор таких я сроду не видал. Дорога плавными зиг-загами, и впереди и сзади все вагоны на виду. Готовили на «буржуйках». Уголь мужики с платформ таскали.

Осталась в памяти одна женщина, её фраза. Уж очень хотела говорить «по городскому», интеллигентно. Жалуется подругам:
 - Уж не знаю, Что с ребёнком делать?! Дришет и дришет…
Но в Карталы мы не попали. Уже в дороге переадресовали в Северный Казахстан. Как раз в те самые ссыльные места. Проезжали станцию Тайнча, именно с неё наши раскулаченные двигались в степь. Представляете бабанины эмоции?!
Приехали на станцию Курорт-Боровое 2-го мая, а 5-го выпал снег.
С нами приехала семья машиниста Колычева Григория Васильевича с Фаиной Фёдоровной. Они со  станции Арчеда Сталинградской области.
Детей у них не было. Они потом взяли из детдома Генку. Вредноватый был мальчишка. Но со мной дружил. Он был моложе меня. Я потом немного жил у них, когда Нина с Толей заболели корью. Впервые ел у них отварную картошку с коровьим маслом!

Ещё семья, тоже машиниста, со станции Графской  - Бруданина Кузьмы Павловича с Ниной Ивановной. Она москвичка. Шопотом рассказала, что шла за гробом жены Сталина. У них была уже взрослая дочь Нины Ивановны, Тамара. Дядя Кузя проехал контрольный столбик перед семафором и загремел на 12 лет! Года через два приехал с туберкулёзом. И умер. А ему было около 30. Жена старше его лет на десять.
Год сорок первый. Месяц май. Курорт-Боровое. Места прекрасные.
Сдали испытания за четвёртый класс (тогда так экзамены называли). Дали путёвку  в пионерский лагерь. Кстати в пионеры приняли без упоминания кулаческого происхождения. А вот друг Ванька Маркитантов ходил  без галстука. Его отец был как-то замешан в Шахтинском деле.

Последнее письмо Иван мне прислал уже после войны. Я в сельхозтехникуме, поэтому он интересовался «вокруг каких осей крутится труд в деревне…» Я вопрос не очень понял. Он тогда поступал в Свердловский политехнический, на геофизическое отделение. Я и это название не понял. И как-то переписка угасла. Где-то он теперь, мой верный друг?!

У нас был строгий и добрый учитель, Алексей Семёнович. У него один глаз был с бельмом. Но его всё-таки призвали. Правда, вскоре вернулся.
Из учителей старших классов запомнились: завуч Алмазов Алексей Сергеевич, (если ничего не путаю) небольшой такой, с бородкой. Геометрию преподавал. На доске мелом чертил по деревянному угольнику и по линейке. Красиво, аккуратно получалось. По литературе Холин Михаил Сергеевич. Этот вообще под Ленина косил. Лысоватый. И бородка рыженькая, и жилетка, и даже пальцы за отвороты закладывал по-ильичёвски. Но, когда в сочинении я сравнил его с Великим, он испугался, и велел переписать. По физике Паницкий, вёл у нас по вечерам кружок. Опыты интересные показывал. По немецкому Ксения Владимировна. Узнала, что из Воронежа, хвалила город, расположенный на холмах. А я-то его тогда ещё не видел. Учинила «геноцид» в классе. Несколько человек не смогли отчитаться за домашнее задание. Так она всем до единого закатала по «колу».  Кол, это оценка – единица. Раньше называлась оч. плохо. Похоже, тогда только что ввели пятибалльную цифровую систему.

Дружил с Иваном Маркитантовым. Он меня и в шахматы играть научил. Он же меня подловил на поэзии. Сказал, что это он сам сочинил:

Горные вершины  спят во тьме ночной;
Тихие долины полны свежей мглой;
 Не пылит дорога, не дрожат листы…
 Подожди немного, отдохнёшь и ты…

А вот что об этом в Википедии: Это  стихотворение М. Ю. Лермонтова «Из Гёте» (1840). А Иван так и не признался. Найти бы его сейчас!
Его старший брат при нас ушёл на войну и погиб. Одна из сестёр работала в нашей школе учительницей. Но не в нашем классе.
Чуточку отвлекусь. Вот сегодня 3-го июля 14-го, прохожу по тексту в последний раз (это я так думал, но круто ошибался, вот сегодня 7 октября того же 14-го, может наконец отвяжется…). Видно, брошу недописанное. Ведь писанину закончить невозможно, как ремонт, её можно только прекратить. А тут что-то в боку ныть стало. Видать печёнка от неловкого сиденья… - Что? Да какой там цирроз! – Кто пил? Я пил?! Это иначе называется – выпивал. По случаю. Иногда… А не выпивает только столб телеграфный. Да и то, потому что у него стаканчики вверх дном!

Кстати, как раз 3 июля того самого 41-го, я слушал по радио речь товарища Сталина! Он всех нас назвал братьями и сёстрами! Этим он нас всех приподнял неизмеримо. Я это так тогда пацаньим существом ощущал. Но удивил очень «тонкий» почти женский голос и такой сильный кавказский акцент!
  Так вот лагерь. Красота! Озеро большое, глубокое, хрустальной  прозрачности! На много метров каждую галечку – отчётливо!
Местность та – Казахская складчатая страна. Потом читал – Казахская Швейцария. Сопки, горы такие, до шестисот метров. Вдали гора Синюха. Говорят – целый километр длиной! Хребет целый. Поговаривали, что это вулкан, и вот-вот взорвётся. Но бог миловал. До сих пор не взорвался. Наше пионерское озеро Щучье среди сопок.

А дальше, по рассказам – озёра солёные. Озеро Боровое, на открытках вдали от берега утёсы каменные. Один по форме и по названию – Сфинкс. На нашем озере Щучьем тоже скалы, но не такие впечатляющие. За Боровым санаторий Бармашино. Это знали, а вот, что там в войну была резиденция Молотова… Кто ж нам скажет!
Много нового в лагере. Утром бегом к озеру на зарядку и умываться. Впервые зубы чистили. Порошком. В столовой - гуляш, новое слово. Да и блюдо… На полянах «подснежники». Сейчас понимаю – дикие тюльпаны. Всех цветов спектра: и белые, и жёлтые, и лиловые, и почти чёрные. Всё это были «беляки», мы их «шашками» рубили. Офицерьё. Чем реже цвет попадается, тем выше чин. Игра такая… 
Недавно читал, академик  Вернадский  по одним со мной дорожкам… И в то же самое время… Врать не буду, не видал. В школу прочитать лекцию эту знаменитость не приглашали. Да, и вообще таких случаев не было. Чеченцев выселенных видел. Ходили в бурках и папахах. На поясе ножны. Кинжалы отобрали. Жена идёт чуть сзади, сбоку. И крутит на ходу веретено. Пряжу прядёт.

Чуточку вздохнули -  вот те на!
На нас обрушилась Война!

Там, на пионерской линейке и про войну узнали. Не очень напугались. Её ведь ждали.   В капиталистическом зверском окружении.
Никита Карацупа со своим Ингусом не успевал диверсантов отлавливать. В школе уже была военная подготовка. Длинным коли! Коротким коли!
На линейке же – подвиг капитана Гастелло! Вот – вот Гитлеру капут!
Не тут-то было. Долго ждали. Четыре года! А годы выдались очень уж какие-то несуразно длин-ные.

Вскоре и отец призван.  Три месяца в Петропавловске обучали. Потом по приказу наркома Кагановича вернули. Железная дорога тот же фронт. Но всё лето таскали в военкомат. И осенью таки забрали. По секрету шепнули, идёшь, мол, вместо  деповского начальника «приёма-увольнения». Как сын кулака.

Кстати, что-то я не припомню, чтобы были какие-то разговоры о добровольцах на фронт. А вот про бронь от призыва разговоры велись везде и постоянно.
Пару месяцев отец сидел в окопах.
А 29 декабря 1942-го пал смертью храбрых.
 
Отец не заслужил   наград,
Он жизнь отдал за Ленинград!

В Отчёте помещены ксерокопии фронтовых писем отца. Мы их заламинировали и храним. Реликвия!
Мы, конечно, ничего не знали. Похоронку получили в феврале 43-го. Даже две.     В одной - рядовой красноармеец, в другой пулемётчик. Но обе оказались верными. Отца у нас с тех пор нету…
   А я как раз на Новый год ходил в школу на ёлку. Запомнил.  И никаких предчувствий…               
И вот тут наша бабаня завыла! Сядет на табуретку посреди комнаты и во весь голос, с причитаниями. Чуть ли не на весь дом. И никаким уговорам! Остановится, посмотрит сухими глазами. И снова! Часами! Это вот был стресс! Мы тогда слова этого не знали, но прочувствовали по полной программе.    
Кстати, какие же мы все недальновидные. Были от отца и другие письма. Были от дяди Михаила фронтовые стихи. Целые поэмы присылал нам в Казахстан. Был дневник дяди Никиты. Целый блокнот. Всё куда-то исчезло. Уж бумаги-то можно было сохранить…   
 
 Мама работает в госпитале. В бывшей больнице. А где лечился народ, не помню. Наверно, нигде. Не до того…
Семьям сотрудников положен один горячий обед. Но ходим с судками все трое, с сестрёнкой и братишкой. Мама – на раздаче пищи. Поставит нас за занавеску. Сунет по кусочку хлебушка с песочком. Так у нас сахар назывался. Зайдёт главврач по фамилии Беленький. И то-онко так даст понять, что он, ну совершенно ничего не заметил за занавеской… Среди врачей было много евреев. – Что сегодня на обе-ед? – Суп с лапшами. Нам забавно. А медсёстры целым курсом из Харьковского медицинского.

Мы школьники-пионеры-тимуровцы. Ходим по дворам фронтовиков. Дрова пилим… И в госпиталь. Девчонки поют.  «На закате ходит парень…» Мы читаем стихи. – «Я волком бы выгрыз…» Аплодисменты в основном ладошкой по коленке. С двумя здоровыми руками – исключение. То с одной, то без обеих, то без ног или ноги.
Слепые… (Отчего-то слеза пробивает… Наверно, от старости…)
Наших раненых вывезли куда-то. Госпиталь огородили колючкой. Метра четыре.  Теперь это тоже госпиталь, но для пленных немцев. Настоящих немцев, правда, в нем не было.  Поговаривали, что их сами пленные подушили, и выкинули из вагонов. Их и было-то что-то человек шесть. А это все мадьяры, румыны, итальянцы. Бывало, мама скажет: - Пушкаш, ты моего мужа застрелил... - Нет, сэстра, нет, я совсем не стрелял! Раненых среди них не было. Только дистрофики. Истощенцы.
И вот же наш русский характер! Бабы наши через эту колючку  кидали пленным свой последний кусок хлеба. «Может и моему какая немка кинет…»
 
А в госпитале  начали их кормить, как на убой. Но убивать их никто не собирался. Давали то, чего наши и не видели. Хлеб белый.  Масло сливочное. Загадка…
 А наших немцы гноили в лагерях. Вот вам и конвенция  о пленных. Которую наши не подписали.
Ну вот, вроде можно было жить, комната у нас была, корова, козы.
В 43-м Нина пошла в школу. Почему-то не в начальную, куда меня сразу по приезду зачислили, а в среднюю, двухэтажную. И нас всем  классом после четвёртого перевели туда.

Но, братцы, в свои четырнадцать я полной мерой ощутил ностальгию. Это я уж потом узнал, как  это называется.  А что говорить о маме. Ей едва за тридцать, нас трое, да бабаня, мать отца. И так далеко от родины!  Вроде и люди кругом наши, русские. Но все помыслы только домой! (Кто бы думал ещё год назад, что нынешние украинцы будут так же рваться домой…)

Мамин брат Михаил был тоже на фронте офицером. Написал самому Кагановичу. И что вы думаете?! Дали нам товарный вагон. Правда, с одной дверью, правда, после распоряжения наркома матери пришлось не один месяц обивать пороги, ездила даже в Акмолинск, в какое-то управление.  Акмолинск теперь столица Казахстана. Астана называется. ( «Ак мола» по-казахски – белая могила. Неприлично для столицы…).
Я там закончил 7-милетку. В нашем  классе были и эвакуированные. И местные. Был один казашонок. Орумбек, сын нашего же преподавателя казахского языка
Сайфетдина Шамовича Шамова. И еврейка Роза Гуревич. Никаких межнациональных трений и в зачатке не было. Хотя в окружающем взрослом мире это было. Казахи жили, в основном, в своих посёлках, в глинобитных избушках с плоскими крышами. Честно говоря, грязновато жили. Недаром самое презрительное название им было «колбиты». Вши, по-казахски. Они русских в ответ называли «шошка», чушка, свинья. За то, что мы свинину ели. И не обязательно было произносить это слово. Возьмут в руку уголок полы своего халата, на манер свиного уха получается. И покажут. Тоже презирали. Но сена, целый воз или муки целый мешок за плитку прессованного чая отдавали, даже домой привозили. Железнодорожникам его давали по карточкам. А они очень любили его жевать. И пили с бараньим салом. Не пробовал, оценить не могу ни того, ни другого.
       
  В июле сорок четвертого мы уехали. На  родину. В Воронежскую область. С коровой и козами. В том же составе, что и три года назад, в Казахстан по вербовке. Но теперь уже без отца.
Был эпизод. Вагон катится по сортировочной горке. Стою, высунул башку, смотрю. Вдруг поперёк путей ко мне бегут мужики, машут, орут. Ничего не понял, но отстранился от двери. И тут трах-тарарах! Дверь на роликах задвинулась. Вряд ли моя голова это бы выдержала.
 
Приехали прямо к бабушке Антоновне. Они жили вдвоём с Тосей, тётушкой нашей.
Комната одна, да ещё с громоздкой русской печью. А нас семеро. Выручала та же печь, на ней спали. И полати. Это досчатый настил под потолком рядом с печью. Спали под толстой дерюгой. Называлась ватола. В словарях упоминается.
Не поладили наши бабушки. Пришлось опять уходить на частную. И с коровой, и с козами. Вот сколько мы за это платили, денег, я имею в виду, в памяти нету. Этим занималась мама.  Но, наверно, не так уж много. Откуда они у нас… Деньги-то. Мама попыталась в ремонт путей, но на неё посмотрели – в чём душа! А там же рельсы, шпалы. Не взяли.

В это время у нас отыскалась одна родственница – бабушка Хаврошка.
Она являлась тётушкой нашей бабушки Кузьминичны. В 6 лет она осталась сиротой и жила у кого-то из дядей. Когда подросла, её отдали  в монастырь по причине слабого интеллекта. Отвезли аж в Костромскую губернию. Послушницей она стала примерной. Но тут случилась революция, монастырь растрепали, и она оказалась на родине. И так вот и жила до наших дней то у одних родственников, то у других. В основном «в степЕ» в казачьих краях, куда подались тогда многие более-менее зажиточные. Чтобы не попасть под раскулачивание. Бывала она и у нас. Мы её встретили только после возвращения из Казахстана.  Малорослая, кругленькая такая  наивная старушка. Натурально побиралась и не стеснялась.

Слезает с печи, её шатает, она сердится – У вас пол шатается.
Обсуждают с бабушкой какую-то общую знакомую. Бабушка: - Да она ведь уже старая… Она: - Какая-то она старая, она моложе мине. А самой чуть ли не девятый десяток.
Ушла из жизни не без трагичности. В одном из дворов её сильно изгрызла собака. И она так и не оправилась от этой напасти.

Незадолго до Победы, ещё зимой вернулся с фронта, а точнее из госпиталя, дядя Миша. Он пролежал в госпитале в г. Казани больше года. Пока не приехал из Москвы профессор-генерал. И велел вскрыть операционное поле. А там догнивал марлевый тампон! Были и тогда головотяпы…
Приехал он ещё зимой. Было, конечно, застолье. Мы с двоюродной сестрёнкой Зиной под шумок слили из рюмок… Ну, это так, к слову…

Дядя тут же начал работать в школе. Математику преподавал. Закончил прерванное заочное в Воронеже. Но жил он в доме жены. У них через пару лет случилась трагедия. Мальчик Саша опрокинул на себя кипяток со стола. Схоронили. Но у них была довоенная дочь Люся. А через годы появился ещё Саша. К сожалению из всех жива сейчас только Людмила. Но об этом потом, в своём хронологическом месте.

А через год – Победа! И, в самом деле, праздник со слезами. Основное чувство – облегчение. Уж теперь-то заживём. Бежим с ребятами в центр. Там у памятника Ленину трибуна…  Речи держат генералы. Одну фамилию запомнил. Генерал Романовский. Нашёл в Интернете. Боевой, заслуженный.
 И в самом деле, праздник со слезами. Наши-то не вернулись. Такая же общая радость была потом, когда Гагарина узнали. Но на этот раз  – только чистое ликование!

В это как раз время мы сдавали экзамены за 8-й класс. Их было что-то очень много, чуть ли тоже не восемь. И письменные, и устные. Все на отлично не удалось. Поэтому в техникум пришлось сдавать приёмные. Было решено на домашнем совете идти в техникум, чтобы побыстрее решить жилищный вопрос. Невмоготу маме стало. Да и стипендия была очень даже кстати. От бабушки мы ушли на частную квартиру. Бабушки не поладили между собой. И с коровой, и с козами. Вскоре пришлось на другую перебираться.

В техникуме дали нам общежитие. В комнате двадцать человек. Со мной мой соклассник и друг Ваня Павленко. Из нашего класса туда же поступили ещё двое –  Миша Манин и Вася Ножкин. Но они жили на частных квартирах. Причём Василий – не на нашем отделении механизации, а на землеустроительном. Там сплошь девчонки, но Вася был и сам какой-то девчонистый. Они его нисколько не стеснялись. Но, как это не удивительно, он женился на одной из них. Да на самой рослой и дородной, Маше Бахмутской.

Койки в общежитии одинарные, солдатские, но спали мы на них по двое. Так что поворачивались «на другой бочок» по команде «оба вдруг» (на флоте есть такая команда «все вдруг»).   Мы спали с Васей Фарафоновым.
В 47-м голод натуральный. Сестра вспоминает, как она 10-летняя девчонка, с мамой ездила в Поворино торговать не то пышками, не то пирожками. Какой-то покупатель упрекнул, что вы, дескать, пшеничных не могли напечь. Девчонка оттараторила:
- Мы ещё аржаничных не наелись…

Но вернёмся к техникуму. Из Песок добирались до Борисоглебска двумя рабочими поездами. Это предшественники нынешних электричек. Билеты должны были брать. Но летом зачастую ехали на крышах. Ревизоры снизу ругались, но по крышам не гонялись. Опасно. Однажды наш сокурсник Николай Зотов зазевался и его скинуло мостом. Правда, обошлось без последствий. За билетами всегда очереди. Наш Коля Журавлёв носил ж.д. фуражку. Наденет очки с простыми стёклами, стучит в дверь кассы: - Дистанция пути, дайте три билета! Давали… Поезд обычно не опаздывал, но ждать муторно, особенно зимой. И вот заходит некто и объявляет: - Идёт! Народ валом валит наружу:
 - Кто идёт-то?! - Рабочий. Да нет же его… Да вон он, с ключом! Ха-ха-ха!
Летом 46-го     переехали в Поворино. Мама решила поближе к месту работы отца. Там нам давали уголь на зиму и покос для сена. И вот мы с ней погрузили пожитки на арбу, которую у кого-то одолжили, и запрягли корову. 18 км мы с ней пешком. Среди дороги подоили коровёнку. Попили молочка. Вот и весь обед. И ведь находили частную квартиру и с коровой, и с козами. Да нас пятеро. Как-то справлялись… Правда, и здесь пришлось сменить две квартиры. Спасибо козам. Платки выручали. На рынке они дешевле, а у поездов подороже. Но милиция гоняла. Непорядок!

Тогда в техникуме учились не четыре, а всего три года. Дипломных проектов мы не писали. Сдавали госэкзамены. Под конец обучения появилась у меня девушка. Тая Еланская. Через годы вдруг взяла и отозвалась. Уже в 65-м. Даже фото прислала. Дуся продолжение переписки не санкционировала.
Довольно много было практик. Особенно на третьем курсе. Зимой 48-го мы как раз проходили ремонтную практику в межрайонной мастерской. В Песках.  И я снова жил у Тоси. Бабушки уже не было.
Так вот про Тосю. Я помню её 12-летней девчонкой. А мне в то время было шесть. И вот когда мы приехали из Казахстана она работала в правлении колхоза. Счетоводом. По тем временам она была довольно образованной – десятилетку закончила. Но там и тогда она вдруг попала под подозрение в краже какого-то мешка не то муки, не зерна. Чуть не отдали её тогда под суд. А тогда «отдать под суд» было всё равно что посадить в тюрьму. Похоже оправдательных приговоров тогда в судах не знали. Но нашей Тосе повезло. Как-то разглядели её невиновность.
Она потом ещё долго работала в той же должности. Считалась знатоком населения. Чуть-ли не домашнее справочное бюро.

Как раз в это время она вышла замуж. Вернее приняла мужа. При мне пришли к ней свататься двое мужчин, жених со своим начальником. Оба в кожаных регланах. Так у нас и появился тогда дядя Лёша Лобов. Он потом долго служил в ж.д.охране, сопровождал поезда. Вот тут он как раз в форме стрелка.
От него осталась байка. Мужик он был «на все руки мастер». Ему и поручили штукатурить стену в служебном помещение. Начальник присмотрелся: - Алксей, что ж так неровно?! – Да ничего, Николай Иваныч, высохнет, сухая будет! – А ну, тогда ладно…
Позже он работал в той самой мастерской. И там был на хорошем счету. Своими руками перестроил Тосин дом. В нём сейчас живёт их младший сын Пётр с женой  Надеждой.
Тося была, пожалуй, самой близкой родственницей. С мамой очень дружили. В 94-м мы с ней вдвоём отметили её 70-летие. А в 97-м она ушла в след за старшим сыном Сашей. Он даже до 50 немного не дожил.

Уже тогда у нас была возможность получить права шофёра. Теорию нам засчитывали, правила движения учили специально. Но нужна была стажировка. При отъезде на практику нам выдали «стажёрки». Надо было наездить с водителем сколько-то часов и заполнить эту самую стажёрку. Ребята ухитрялись часы не наезживать, а стажёрки заполнили. Я не исхитрился. Права получил уже в институте. Но зато честно!
Получил диплом с отличием. Распределение на работу - в Павлодонскую МТС. Но Судьбоносец повернул иначе. В институт я тоже попал по воле судьбы. Была тогда такая практика – в институт без экзаменов, «в счёт пяти процентов», принимали отличников из техникума. Заявки техникум направлял заранее. Но случилась закавыка, Валька Горшков получил на госэкзаменах четвёрку. А у меня все пятёрки. Диплом с отличием. Мне и предложили. Дома, конечно, растеряемость полная. Ждали помощника, а он опять в нахлебники.  Но решились. Езжай! Приехал. Воронеж разбит. Главный корпус за забором с вышками. Пленные работают. Оформил документы. А учиться поехал в г. Усмань. Тогда он был в нашей области. Там был наш филиал. Директор доцент-математик Борис Лаврентьевич Панфёров.
Там не было общежития для ребят. Жили мы с И. Павленко на одной квартире. И с нами жил нынешний профессор с земфака Миша Лопырев. Он тоже из нашего техникума, но землеустроитель. Как ни проснёшься ночью, сидит Миша подле лампы керосиновой в накинутом пальто на плечах. А вы думаете, просто стать в будущем доктором наук?!  Мишу ещё в техникуме звали инженером. Он и тогда был представительный и серьёзный. Сейчас ему за 85, но он вот недавно уехал в командировку в Белгород. Пригласили. Профессор, заметный в области специалист по ландшафтному земледелию. И на кафедре всё ещё работает в полную силу. А меня вот инфаркт уволил на инвалидность. Но я всё же проработал, хотя и в полсилы, почти до 80-ти. Опять дед заехал далеко в будущее, то есть в нынешнее настоящее…

Сорок восьмой год. Упомянутый Б.Л. Панфёров - доцент и директор нашего филиала, «по совместительству» муж тётушки нашего В. Рыкова. Они и жили в Усмани. Остальные преподаватели ездили из Воронежа. Виктор по институту отстал от меня на год. В это время работал в Грязинской МТС. Но к родне приезжал. Я был с ним на квартире у Б.Л. У меня даже фото есть – с револьвером. У Б.Л. был с фронтовых времён.   Спали по двое на койке, как и в общежитии техникума. Мы, конечно, с Павленко. А вот питались мы с Лопыревым. Как-то так получалось.
Семья живет в Поворино с сорок шестого, на частных  квартирах. Семья это мама, бабушка, Нина и Толя. Нина пошла в школу ещё в Песках. Если правильно помню, сначала она ходила в какую-то маленькую начальную школу в районе вокзала. 
Потом перешла в Дулёвскую. Тогда школы располагались в отнятых или брошенных домах богачей. А назывались, в народе, естественно, по именам бывших хозяев. Как и мельницы, например. Была большая «на шести полах» Агапская, и поменьше Марковская. В Поворино Нине пришлось ходить в школу в другую часть поселения, за железную дорогу. Для Толи построили новую, невдалеке.
Вот кстати. Если не всё точно помню, пусть не обижаются. Предлагал и сестре, и брату, и дочерям написать часть своей биографии самим. А я уж расставил бы по хронологии. Не получается. Вроде и не отказываются, а не получается. Потому что писательский труд – труд непростой. Произведение не столько пишут, сколько строют. Недаром мы насмехаемся над писаниной тех, кто по долгу службы.

 Вот милицейский протокол: Задержанный Степанов задержан за нарушение общественного порядка. При белом дне, у всех на виду нарушал прямо на угол нашего милицейского здания. И на моё вежливое замечание «Ты что ж, подлец, делаешь, трах-тарарах!!!» перестал нарушать не сразу и не по причине, что осознал, а потому что иссяк».
Или вот, буквально сегодня по телевизору, какой-то из небольших автоначальников сказал: - Да, часть рейсов имеют быть сорванными по причине нехватки кадров. Каково закручено?! По учёному…
Мама кое-как насобирала   семьсот рублей и купила жилье! Размером в плане - метра три (или чуть меньше) на четыре или от силы пять. Несущие стены - плетень, обмазанный глиной. Нас пятеро. Я, правда, уже дома не жил, учился в Борисоглебске. Но когда приезжал на выходной, бабушка уходила ночевать к соседям. Просто не было места, где лечь даже на полу. Вот такая была жилплощадь. Пол, конечно, земляной. Пока плитка топится, как-то еще терпеть можно. А так плетень промерзает насквозь.
Но сколько было радости иметь свое жилье! Да ещё собственный участок сотки четыре. Во дворе свой катух. В нём наши козы и корова.  Сосед дядя Петя Коленьков шутил: - Та нэ волнуйся ты, Мария. Ось прйидэ лошадь з Воронэжу и привэзэ тоби хворосту. Лошадь – это я, студент.  На мне была обязанность и картошку с дальнего огорода. И многое другое, где какая-никакая силёнка нужна. А то мой брат как-то сказал про меня:- Он у нас учёный. В жизни тяжелее ручки ничего в руках не держал… Хотя какие-то основания у него были. Он сам-то «рукастый», всё сам умеет. А я не очень…
И вот в сорок девятом собрались строить свою хату. Это опять про Поворино. Съездили с мамой в Урюпинск, с великими трудами, на лесоскладе купили какие-то жерди. Отправили по железной дороге домой. И такое было возможно! А у меня самое яркое впечатление – блаженство, когда смог  лечь и уснуть на вокзальном каменном полу... Главный прораб, конечно, мама. Ей тридцать восемь лет. Пожилой человек! Рабочая сила - я, девятнадцатилетний студент, уже институтский, сестра тринадцати лет и брат - одиннадцати. Технология такая: выкопали канавку для фундамента и залили смесью глины со шлаком. Для связности добавляли соломы.

 Никто не подсказал, что надо гидроизоляцию сделать, отделить фундамент от стен толью (или толем, как правильно?).  Потом сильно отсыревало наше строение. Ставили доски по толщине стен и – тот же состав. Глину добывали тут же. К осени я выдолбал яму чуть ли не с хату. Мама вытаскивала ведерком. Шлак на станции. Возили мы с ребятами (в немецком для таких ребят есть специальное слово geshwistern – брат и сестра). Все руки были ободраны. Пакостное ощущение. Потом месили. Тоже, конечно, сами, голыми ногами. Еще пакостнее… Покрыли камышом. Потом теща брата издевалась: - Офицер! Из-под камыша вылез… Сенцы пристроили, опять-таки плетневые. Но можно жить! Уже к зиме – новоселье. Построили за один сезон! Был, правда, у нас опытный консультант, сосед Иван Степанович. Толковый дядька, работал в пожарной охране, но дома такие шифоньеры замастыривал! У него, чуть ли не первый в Поворино появился Москвичок. Но и он (И.С., а не Москвичок) проморгал гидроизоляцию… Пришлось потом обшивать стены досточками (или досочками, как правильно? И так, и так неправильно, правильно дощечка. Интернет так ответил.) с той и с другой стороны.    Вон когда мы освоили евроремонт! Видели в нынешних газетах
Обошьем стены вагонкой? Через годы брат прислал из Капъяра, (он оттуда спутники запускал, теперь это уже не секрет), прислал шифер. Тот же Иван Степанович, при моём подмастерстве и перекрыл. Не безвозмездно, конечно. И через долгие  проволочки. Но что мы без него?! Ну, вот, брат уже в КапЯре, а о нём почти ничего. Да и про Нину немного. Она в срок закончила школу. Пыталась поступить на земфак, но не вышло. Закончила курсы кройки-шитья в Борисоглебске. Но основная работа – платки. Она их вязала, пуховые, я имею в виду, наравне с мамой. В какой-то мере это причина трудностей с институтом. Времени-то не было. Потом – замуж и с мужем по гарнизонам всей страны. Но об этом чуть ниже. И про брата. Платки не вязал, а второгодником побывал. Потом Сталинград. Техническое училище. Электрик на заводе. Работал на «Баррикадах». По соседству с тем заводом, где наш отец «Билет ударника» зарабатывал. «Заболел» небом, аэроклуб. Даже с парашютом один раз. А дальше врачи запретили. Но в военное училище всё же пробился. И не то что, с небом, но хватай выше, с космосом. Ракетное Вольское, на Волге.

Вернёмся к стройке. Хоромы! Две комнаты: одна из них – крохотная кухонька с печью. Бабушка там, в закутке за печкой и спала. Там и скончалась через семнадцать лет. И “горница”. Мамина кровать да стол. Нет, ещё сундук неизменный. У нас вон и сейчас аж два откуда-то собралось. Но когда мы приезжали, было место на полу.  Да и пол досчатый.  Уже к соседям “не бечь”. Строили по проекту на пять лет. Вот я кончу институт, и все будет о-кей! Кончил. Своя семья. Обстоятельства. Так мама и прожила в той хатке лет тридцать. Лет пять назад мы все втроем, уже без мамы, заезжали посмотреть. Правда, лишь снаружи. Как-то постеснялись что-ли…Сейчас хате шестьдесят пять. Но стоит! И обличьем всё-таки уже дом, под шифером. Даже люди в нем живут.
Как говаривал наш эмтээсовский электрик Ваня Дробязкин:
 Нет ничего постояннее временной установки!


Студент на каникулах снимал   Фотокором, который мне подарил ещё в Казахстане Лёня Паршин. Он уезжал домой в Щигры. Где-то он теперь? Ведь недалеко. Курская область.
Главный корпус я увидел разбитым.Но, что интересно, скульптура Ленина стояла целая.

Пятидесятые. Собственные семьи.   
Год 1950-й. Первый лагерный сбор. У нас была в институте военная кафедра. Руководил ею армейский генерал Алфёров. Посмотрели бы вы, как он лицом к строю «дирижирует Ать-два!»
Было два лагерных сбора. Оба в Острогожской автомобильной части. Вот сейчас её полоскают по телевизору. Сразу не то 400, не то даже 600 солдат госпитализированы. Один даже скончался. У нас всё обошлось благополучно.
К окончанию института присвоили нам звания лейтенантов автомобильных войск. В последующие годы тоже были сборы, уже офицерские. И не в лагерях, а в городском Воронежском гарнизоне. За всю службу лишь один раз удостоился повышения звания. Так и в запас ушёл ст. лейтенантом.

Ещё в техникуме читал стихи со сцены, вёл конферанс, правда, без особого успеха. А в институте уже ставили целую пьесу. «Роковое наследство». Даже три спектакля подряд.  Кружок у нас вёл артист драмтеатра Грачёв.
Об этом была моя заметка в «Коммуне» к 200-летию городского театра… Даже потом в МТС поставил маленькую пьеску про ротозея – председателя.
Мой сокурсник Василий Салманов играл вместе со мной (Не в МТС, а ещё в студенчестве). Он гордо именовал себя «Командир катера БТ-27 Ленинец!!» Видели мы на реке этот его катер – обыкновенная буксирная баржа. Василий уже тогда болел туберкулёзом. Жил с нами в одной комнате. Но оберегались с посудой и с контактами. Обошлось. А, когда я попал на кафедру, после МТС, Василий там работал ассистентом. На медосмотре к нему претензий не было, а у меня обнаружили эндартериит. Запретили курить. Не послушался. Бросил только в 85-м. Василий Николаевич  вскоре в  возрасте  слегка за 40, скончался. А я вот всё живу… С эндартериитом…

Пятьдесят второй год. Вторые студенческие военные сборы. Как и в первый раз, два года назад, проходим в той же части в Острогожске. Только живем не в палатках, а в кирпичной большой казарме. Рядом с городским кладбищем. Там много памятников купцам разных гильдий.
 В памяти несколько острогожских видеосцен. Ранний вечер, сумерки. Идем толпой куда-то в город, вероятно, решили “прошвырнуться” в горсад, на танцы. Конечно, в бэушной форме, при погонах.
Вдруг, стоп! Полковник, командир части.
Расставил ноги циркулем): - Эт-то что такое?! Где командир?!
Па-ачему не строем?! Самый бойкий из нас: - Да, товарищ полковник… – Ма-алчать!!!  Да-аложить по форме! – Да, товарищ командир… 
 – Ма-алчать!!! Трах-тарарах!!!  Чего раскричался? Хотел человек все обстоятельно объяснить. Не дослушал…

Служили мы, как и в первый раз, двадцать суток. Но гимнастерка успела насквозь просолиться крутым потом.  Форма так успела надоесть,  что первое переодевание в гражданское воспринималось как благодать великая!
Уборка урожая того же пятьдесят второго. В селе Плеханово, на родине теоретика. Мы два студента, я и Коля Ролдугин, теперь уж давно  покойный. У нас на двоих комбайн-развалюха,  с гордым именем “Сталинец-1”, конструкции начала века, а выпуска тридцатых годов, да уж лет несколько стоял без дела. Нам его и дали. Для дела. Запомнился председатель колхоза. Именем запомнился – Разум Петрович. Заработал на фотоаппарат широкоплёночный – 9 см, «Москва». Куда подевался, не помню.

Диплом я защищал дважды. Сначала в Шишовской МТС. Перед комбайнёрами и директором, Героем Труда М.Ф. Тимашовой. А потом уже в институте. Приехал из Шишовки прямо в ночь перед защитой. Доклад писал в Лисках на вокзале. Прибежал, защита уже идёт. Сегодня же и моя очередь. А у меня рецензии нет. Мой рецензент доцент Маньков Д.Ф. – в комиссии, за столом. Набрался нахальства,  подошёл сзади. Он взял диплом, полистал. Написал полстранички.
Докладываю. На вопросы отвечаю. И вдруг Коль-Колич (Николай Николаевич Орлов) – сразу два на засыпку:  - А если дождь пойдёт? Растерялся, говорю: - Не! Не пойдёт…
- А что сказал товарищ Сталин в своей работе «Марксизм и языкознание»? Читал я эту работу. Но… ничего не понял. Что бормотал, совершенно не помню. Всё, думаю, сгорел…
Государственная Комиссия оценила на отлично!

В том же 52-м я женился. Вот какой насыщенный год оказался. С Дусей мы познакомились в 48-м, в Усмани. Мы жили на квартире, а напротив нас жили тоже студенты, ребята с других факультетов. Между прочим, там как раз жил Лёва Костин. Будущий проректор института и мой преемник в профкоме. К ним как-то пришли девушки с их факультетов. Пригласили нас пойти вместе в кино. Я уж не помню, как нас представляли, и какой фильм мы смотрели, но весь сеанс мы с Дусей держались за руки. Правда, продолжения никакого не последовало. И вновь мы встретились уже в Воронеже. Через два года. Мы переехали из Усмани сразу после первого курса, а они учились там ещё год. Так что встреча произошла осенью 50-го. Но она только спросила об Иване Павленко. Но как-то так сложилось, мы задружили комнатами. Наша 44-я, ихняя 110-я. У меня шла переписка с девушкой по техникуму. Я о ней упомянул.  Она уже работала по направлению в Калининградской области.

А вот Дуся стала моей поверенной в этих эпистолярных любовных делах. И, как-то естественно мы с ней стали «дружить» по вечерам в коридоре общежития. Там у нас и танцы устраивались под самодельные радиолы. И однажды-таки случилось. Сидя на подоконнике того же коридора, я сказал:
- Дуся, наверно я тебя люблю.
И стало так. Правда, ссорились не раз, но быстро мирились.
А в Зеленоградск пришлось писать «отлуп».
И, кстати, о ссорах. За тридцать лет после женитьбы их было всего две. И не очень серьёзные. Бывало, конечно, Дуся на меня обижалась. Из-за пьянок на кафедре. Но не ругалась, а именно обижалась. И всё. Мы с ней очень крепко дружили.

ДУСИН  КЛАН
В  30-е годы в деревне Трёхстенки жила-была девочка Дуся Винникова. Её земляки – хохлы, произносили «Тростинки». В 5км от ж.д. станции Евдаково. Она и родилась здесь. Родители из крестьян. Отец, правда, имел какое-то курсовое образование по торговой сфере. Его отец Самоил Иванович, дид Самохо, к евреям отношения не имел. Так святцы легли. Мать Марина Ивановна, бабо Марына.  Простые колхозники.
На фото они уже в 50-х.
Дед в первую мировую несколько лет пробыл в плену. Работал на хозяина. Про него, деда, а не хозяина, шутили: - Марыно, ты свытку взяла?! А то трах-бах, дож, град!

И ещё. Дедуля выпил лишнего, его стало валять. Он закричал: - Мэнэ зэмля товка! У них был ещё один сын, Кирилл. Но он не вернулся с войны. Я его не знал, естественно. А две их дочери жили и в моё время. Старшая – тётко Прыська (Фрося, Ефросинья) жила там же в нескольких домах от дедов. Её муж Митрофан Кулинцов. Тоже рядовой колхозник. И про него байка. Как-то ночью у них в хате сорвало крышку с банки вишнёвого компота. Так он увидел на себе «кровь», прыгнул с кровати и заорал: - Прысько, бежим, трах-бах - вийна!!!

Мать Дусина-Нэлина, моя дважды тёща, Наталья Николаевна,  из зажиточной семьи чуть ли не купеческого звания. Отец Каширин Николай Иванович. Мать Елена Викторовна. Жили они где-то на хуторе «близ Трёхстенки». Отца я не   застал, и на хутор ни разу не попал, хотя фото Елены Викторовны где-то у нас было, может ещё найдётся. Барственная особа, как-то полувозлежит… Дуся, да и Нэля, посещали эту свою бабушку. Дедушка был уже другой, Иван Леонтьевич. А семья прежняя – пять дочерей, в том числе и моя тёща. А ещё самая старшая, кажется Надежда, в годы революции уехала с мужем, белым офицером (если я ничего не путаю) куда-то в Баку. И пропала. Следующая тёща. Потом Елена (тётя Лёля), жила в Трёхстенках. Мы с ней общались. Одно время она даже жила у нас с неделю, здесь, на Берёзке. Застал её мужа, дядько Андрий Бабаков, лежал больной. Сильно жаловался по этому поводу. И вскоре скончался.

У них три сына, Иван и Алёша – шофера, Пётр – механик. Сейчас в живых он один остался. Хотя перенёс большую операцию. Полжелудка лишился. И работы. Стал каким-то мелким предпринимателем. Живёт всё там же. У него жена Зина, уж очень по хохлацки красиво балакает, нараспев. Зоотехник.
Их дочь Лида закончила наш экономфак. Пока была Дуся, а потом Нэля, общались довольно близко. У неё сын, студент. Живёт Лида, да и сын тоже, вроде в Воронеже, но после Нэли как-то отдалилась. Её брата Андрея, я практически не знаю.

Следующие сёстры тёщины – одна  жила где-то в Нежине, потом объявилась на родине. У сестры Лёли. Там мы с ней виделись. Потом Люда (или Люба) жила на Урале, потом у тёщи в Малышево, там и скончалась. Самая младшая Вера, уже не Николаевна, а Ивановна. Уехала в Душанбе, взяла с собой отца, Ивана Леонтьевича. Вернулась с мужем, но уже без отца. Муж её - Дусин учитель, по фамилии Иван Павлович Словесный. А преподавал, кажется, математику. Видел его на встрече Дусиного 20-летия окончания школы. Есть фото.
Вот он третий слева внизу.

Ну, вот. А теперь со стороны Дусиного отца. Воевал. В это время, уже без него где-то в ноябре 41-го родилась Нэля. Но тут оккупация, всю семью мадьяры выгнали из дома. Жили у т. Лёли в сарае. Так что записали Нэлю уже потом 42-м годом, 3 января. Так мы потом и отмечали ей день рождения. Лежал в госпитале, не то в Горьком, не то в Казани. Мать ездила туда к нему.
По возвращении работал председателем райпотребсоюза. По районным меркам, начальство довольно влиятельное. На ресурсах. Так что, как Дуся говорила, они голода не испытывали.

Не хочу сплетничать, тем более, что я тестя-то будущего не знал, но в памяти осталось – и налево погуливал, и со «змием» поддруживал. И в 48-м весной по пьяни попал под поезд. Схоронили. Был какой-то глухой разговор, что его подтолкнули. Но это в детективах всё и вся расследуют, а в жизни – схоронили и забыли…
Дуся в это самое время сдавала экзамены за 10-й класс, тогда это называлось – на аттестат зрелости. Был у неё такой документ. Так вот из-за трагедии ей позволили часть, оставшуюся, не сдавать. Вывели по среднему. С ними она и поступила тем же летом в СХИ, на землеустроительный факультет. Первый курс и они, и мы учились в г. Усмани. Там я и встретил её. Но об этом в нужном месте уже сказано.
Ещё родня с отцовской стороны. О сестре тёте Фросе я уже упомянул. У них с Митрофаном было два сына – Кирилл и Фёдор. Обоих я знал, толковые ребята. Кирюша довольно рано умер. А теперь уже и Фёдора нет. Сын Федин Николай учился на нашем факультете. Работал на родине. Сейчас на пенсии.

Вторая сестра отца – тётя Гаша. Она немногим старше нас, поэтому и Дуся и я следом, звали её просто по имени. Её муж был директором районного банка. Обоих уже нет на свете. А вот дочь ихняя Лена закончила эконом наш. Живёт рядом с Николаем. А сын Евгений - наш мехфак, сейчас владеет автомастерской. На родине. Его дочь Катя одно время жила у нашей Оли на квартире. Сейчас живёт в Бабяково. Замужем. Двое деток. Есть у Жени и ещё дочь – Рита, учится в ВГУ. Но мы с ней не контачим. Почему? Да нипочему, так сложилось. Не пересеклись по жизни.
Ну, вот вроде долг внимания хохлацкому клану оказал. И хватит. Сейчас практически ни с кем не общаемся. Дуси нет, и Нэли нет, а мы какая же родня…

Недавно уточнил у одного профессора, бывшего моего студента, правда ли, что проректора схоронили? – Конечно, что же с ним делать, он же мёртвый… Сострил!
Но вернёмся  в былые времена. Кстати, не надо досадовать на отклонения в будущее. Я же пишу это сейчас, в 2016-м, не то, что летописец - в описываемое  время.
Поженились мы в апреле 52-го. Женитьба проходила «в рассрочку».
Между лагерным сбором и комбайновой уборкой я ещё успел съездить  к Дусе на практику. В село Хорольское Таловского района. 20 км топал пешком с фанерным чемоданчиком.
Вспомнил. Дуся в полях с теодолитом. Я болтаюсь по деревне. Пришла. Вся пропылённая. Во дворе поливаю, умывается. И вдруг по какому-то поводу она врезала:- А хули ж... Я обалдел. А она удивилась, не подозревала, что это почти мат.

Свадьба была в Поворино. После уборки. Тогда как-то никаких ритуалов не соблюдали. Просто застолье и пляски на улице. Даже Коля Ролдугин приезжал с гармошкой-тальянкой. Он и оформил музыкальное сопровождение.
Потом съездили к Дусе на родину, в Евдаково. Там её мать с младшей сестрёнкой Нэлей жили. Эта десятилетняя Нэля спросонки обняла меня за шею. Видно почувствовала душа, что через 30 лет она станет моей второй женой. Потом пошли в село Трёхстенки. Тогда не ездили, а ходили. 5 км не считалось расстоянием. Там Дуся, да и Нэля, родились.
Регистрировались аж в октябре. Поехали в ЗАГС с Ильёй Панченко и его женой Машей. Они у нас свидетели, мы у них. Вот и вся процедура.
Но обеим парам не повезло, Маша тоже рано умерла. А в августе 13-го и Илью схоронили…
 
С Дусей мы прожили в счастливом браке 29 лет. А через полтора года после её смерти поженились с Нэлей. И прожили 22 года. К сожалению и её нет на свете уже десять лет.
      И уж раз про хохлов разговор, анекдот свежий: - Ну, как там у вас на Украине? Та воюемо. – С кем? Та з Росиею! – Ну и как? – Та вже е утраты (потери по-русски) одын вертолёт, та одын Прэзыдэнт. Зато сэпаратыстив узялы у плен аж тры милионы!  - А Росия? Та, мабуть злякалась (испугалась), так и нэ прыйшла…
    
     Осенью того же года 52-го мы уже на 5-м курсе, и как люди семейные, перешли на частную квартиру. Ходил к директору, просил комнату. Нету-нету! А ведь некоторые женатые активисты жили в отдельных. Квартира на Фронтовой улице, это сейчас от нас не очень далеко, но я там давно не был.
Мы с молодой женой в проходной каморке, отделённой от прохода в соседнюю большую комнату одеялом наискосок. Столик у окна и кровать у стены. Всё. В большой четверо студентов, трое мои сокурсники – Чистяков, Красиков и Кондратьев, и один с 1-го курса – Витя Щербаков.

Но ближе к родам хозяева уступили нам свою изолированную, сами ютились на кухне. Филипп Иванович, тётя Шура и их дочь-школьница Рая.
Комната тоже не очень-то метражная, пеналом. У окна стол, слева кровать. Справа потом Галина кроватка. Дуся писала диплом и чертила свои топографические чертежи на столе. Я писал на кровати, на коленках, а чертить ходил на кафедру. Там была выделена отдельная аудитория для дипломников.

26 февраля 1953-го. Родилась дочь Галя. Я в это время был в командировке, в Шишовской МТС, собирал материал для дипломного проекта.
Просто для разрядки. Репортаж: У мастера спорта Коваленко в Саратове родилась дочь. Коваленко в это время  в Киеве в честь рождения дочери побила рекорд по женской гимнастике. Три ха-ха!
Я уехал, а Дуся перешла в общежитие в свою бывшую комнату. Девчата её и в роддом доставили. Скорее всего, на трамвае.
Но дочку в первый же день увидел в окошко на втором этаже. На меня похожа. И на Дусю.

Байка.- Ну, покажи сына-то! - Та вин спыть. – На кого ж хочь похож? – Та ты ёго нэ знаешь…
Вообще 53-й – знаменательный для нас год. Первый ребёнок, защита дипломов, переезд на окраину области, поступление на работу. Тоже год насыщенный событиями.
5 марта 1953-го умер товарищ Сталин. Вот я помню свои собственные ощущения: как же мы будем жить без него?! Мы, это вся страна. Оказалось, справились. Вот живём без него уже больше 60 лет. Столько он всё равно бы не протянул.
Отвлекусь. Сейчас в нашем 12-тиэтажном только два старика старше меня. Но я установил: туда в очередь не  по возрастному ранжиру, а шеренгой. По краю пропасти и лицом к ней. Кого столкнули сзади, тот и полетел…

Пока книжка эта писалась, оба эти старика ушли в мир иной. Как раз по ранжиру. И писатель Алексей Арсентьевич Попов, на 90-м году, и бывший штурман и художник Меркулов Анатолий Иванович. Аж на 94-м году. У меня от него осталась картина, а от Арсентьича десятка полтора книг. Он их издавал на свои пенсионные. Что-то около 50 изданий! Небольшими тиражами.

Но вернёмся в пятидесятые. Самосвалом, в лютую жару,Везу семью я к новому двору
Назначение получили в единственный район, где были вакансии для обоих. Главный инженер Липчанской МТС и старший землеустроитель района! Район Радченский, на самой границе с Ростовской областью. Село, конечно, Радченское, но все звали его уважительно Радченск.
Едем сразу, без разведки и даже без телефонного звонка, всей семьёй. С пятимесячной дочкой и с 68-летней бабаней, в качестве няни.  С багажом в огромном тюке из одеяла.

Станция Кантемировка. Жара несусветная, конец июля «холодного лета 53-го». Звоню   с почты.
-Алло! И слышу в ответ: - Я нэ Алё, я Романивна. Чого тоби?
- Директора! - Ёго нэма. Ось Григорий Иванович...
Потом я, конечно, узнал, что Романивна, это старушка - уборщица, которая работала в МТС с первого дня ее основания. Пережила с десяток директоров и ощущала себя безраздельной хозяйкой станции.

Директора нет, главный агроном за него. – Пришлю бензовоз, всё равно за горючим надо. Рисую обстановку. – Нет проблем, пришлю самосвал с металломом. Ждём-с. К вечеру пожаловал. Шофёр Иван Колтунов. Там почему-то подобные фамилии ударялись на первый слог. Колтунов, Комаров, Рогозов. Едем. Бабуля с дитём в кабине, мы в кузове. Грохот, тряска. Ноль внимания. Дорога дальняя, 60 км.   Во время оккупации немцы построили для себя узкоколейку. По ней бабы «йиздыли на базарь», в Кантемировку. Я потом видел лишь остатки насыпи… Разломали.  И впрямь «Умом Россию не понять!».

Асфальта не было и в помине. Сколько потом пришлось побуксовать по нашей фирменной грязи! Уже проезжаем какую-то Иванивку.  Там хохлы. Но у меня Дуся сама хохлушка, со станции Евдаково. 
В село въехали чуть не в полночь. Село это Липчанка. По нему МТС названа.  Иван показывает на горизонте свет – МТС. Там райцентр, село называется Радченское. Был такой Герой гражданской. Радченко. У нас был комбайнёр тоже Радченко. Кстати, мы потом жили на улице Нагорной. Заранее что ли знали, что приедем…
 Иван: - Завтра пойидемо, зараз – снидать. Огромная сковорода яешни з салом! Кажись и водка была, но не уверен. Самогона там и на понюх не было, во всей округе. Свёклу там стали сеять только уже без нас.
Утром спрыгиваю с кузова всё того же самосвала.
Директор у «трапа». Самолично. Почти сорок, фронтовой танкистский  политрук.  Нога пришлёпывает. От войны-то всего восемь лет…
И началась взрослая, трудовая!

И опять ничего о родственниках…Всё о себе, да о себе… Ну, пусть сами добавляют…
Пять долгих лет работали мы тут.
Второй нормальный институт!

МТС - это не Международная Телефонная Связь и даже не Материально - Техническое Снабжение, это Машинно-Тракторная Станция.  Не успел оглядеться, директор в отпуск, меня приказом  - И. О. директора! Ничего, за месяц станцию не угробил… Не успел.
 Правда, уборка к концу. Пашем зябь. Тогда не управлялись за осень, оставалась весновспашка. Дела идут по накатанному.
Сначала мы жили в небольшом домике на две семьи.  Через стену механик по сельхозмашинам Пономарёв с женой. Старушка целый день дома. Смотрит из окошка на жизнь. – Дывлюсь, Правдыха иде. Думаю, куды ж це вона иде?! С нами жила Дусина сокурсница, Женя Чипура. Целых три месяца была у нас в районе в командировке.

Зарплату мы все трое получали в разное время. Шесть раз в месяц.
А тогда в магазинах было огромное разнообразие вин. И мы шесть разных в месяц «пробовали». Даже бабушка с нами «пригубливала».
Потом построили дом попросторнее. Тоже на две семьи. Соседом был завхоз, мой ровесник Бычков Валентин. Года три назад заезжал к нам сюда. Но вскоре ушёл из жизни. Сначала завхозом был его приёмный отец Денис Иванович. А Валентин был комсомольским секретарём. Потом дед состарился и передал «епархию». По наследству.

Детского садика в селе не было. Бабушка уехала. Наняли Гале няньку. Но нам донесли, что она девочку бьёт. Прогнали. Но тут нашлась девушка, только что школу кончила и осталась сиротой. Жила у нас года три, до нашего отъезда. Тамара Байракова. В последний год устроили её на работу в больницу. Но она уже была как член семьи. Уже и Оля у неё на руках. Как-то справлялись. На похороны Дуси приезжала. Она вышла замуж, жила на хуторе. Работала дояркой. Как-то и её уже взрослая дочь у нас побывала. Ехала куда-то к мужу-офицеру. А в нашу бывшую квартиру вселился приехавший ветврач. Николай Иванович Рубан. Родом с Кубани. С усами. Захаживал в гости. Выпивали. У него был свой ритуал. Обязательно просил сырое яйцо, пробивал в нём дырочку. Перед питьём хукал в сторону, и запивал яйцом.

Основное в нем несчастье-
Дефицит на все запчасти!
Это про ремонт. Каждую зиму все трактора разбирали и ремонтировали. Уже в первую зиму пришлось «идти впереди прогресса».
Техника вся довоенная. Хорошо хоть не допотопная. Отработала больше двадцати, да побывала в оккупации... Но о процентах износа речи  не было. Ремонтировали. Восстанавливали.

Люди там называют сами себя хохлами. Замечательный народ. Я сам из “москалей”, но не буду за эту «нацию»   «рубаху рвать и  пупок корябать».
Вот привез шофер Алексей Петрович Чередников “бабив на базарь”. Они спрыгивают из кузова: - Ну, спасыби тоби, Олёша! Он, спокойно, с нарочитым достоинством:
 - Кидай у кузов, там их багато...
Другой случай. Провинился механизатор, его отчитывает механик по сельхозмашинам наш первый сосед Пономарев (его бренд – Григорович). Обиделся тракторист: - Ото ж бросю, та пиду гэть! Дескать, попробуйте без меня... Механик ему: - Ото ж всэ думаю, як там Горьковська МэТээС без тэбе справляеться... Кругом смех. Инцидент исчерпан.

А с Чередниковым произошло такое, что и врагу не пожелаешь. Что-то погрузили ему в кузов во дворе нашего главного агронома. И сам агроном, помните –«Ось Григорий Иванович»? Тот самый. Находился возле машины вместе со своей матерью. Наблюдал и корректировал выезд со двора задним ходом. И как они оба проглядели?! Попала бабушка под колёса и насмерть! Шофёра даже не судили. Несчастный случай. Да уж куда несчастнее…
       Осваивали и квадратно-гнездовой посев, и раздельную уборку. И ещё много чего. Об этом в Отчёте довольно подробно. Повторять не буду.

Предрик в грамматике не очень,
Произносил он “пОртфель, хоЧем”…

Но про политропу расскажу.
Нельзя кичиться пред народом
Своими пядями во лбу!
К осени 54-го в МТС прислали специалиста – заведующего мастерской. Тогда заменяли практиков, которые механизацию осваивали с первых Фордзонов.
Мужик представительный. Вот сейчас показывают американских бизнесменов. Вот такой. Высокий, подтянутый, мужественный.   Фронтовик, офицер, рука ранена. Учится на заочном, у нас в СХИ, на нашем славном мехфаке.

Дорога от станции дальняя. Шофер Ваня Колтунов, парень любознательный и не без подвоха. Это он и нас со станции вёз и яешней з салом угощал.
- Николай Мефодьевич! А вот отчего заводная рукоятка трактора иногда бьет в обратную? Сколько рук мужикам покалечила! - Ну, знаешь, Иван, это такая политропа сжатия... В институте и мы учили эту политропу. Это кривая на графике расширения газов в цилиндре. При раннем зажигании горючей смеси, когда как раз и “бьет в обратную”, эта кривая действительно не обычна по виду. Но Иван-то знал причину - раннее зажигание. Всё! Два года наш Мефодьич  промучился. Никто всерьез его не принимал.               

Вмиг прозвали Политропой,
И прослыл он недотепой.

Бывало: - Политропа сказал то-то и то-то. – Пойди, уточни у  Алексеича.  Это  бывший. Тот самый практик. Которого  я в своё время  менял. Он до меня занимал должность старшего механика, а ее в штатном расписании заменили на главного инженера. Но как-то тогда обошлось. Дружили. Он тоже фронтовик, без ноги. Когда позже приезжал в Воронеж “за ногой”, заходил непременно. А Мефодьич так и уехал. Потом в училище механизаторов учил. И, кажется, успешно. Да и человек он был незаурядный. Во-первых, заслуженный, фронтовик. Но это тогда было не в диковинку. Трудоспособное мужичье население почти сплошь прошли горнило войны. Во-вторых, душа у Мефодьича была поэтическая, восторженная. Как они пели дуэтом с женой на наших вечеринках! Попал я как-то с ним в поле, что-то  с трактором было, приехали «лечить». Он вышел из машины, раскинул руки вширь, да что-то такое восторженное! Про поле, про простор!

Но и этим он к себе уважения не добавил. Не любит простой  народ вот такого восторга прилюдного. Да и что для них поле?! Место их работы. Изнурительной,  в пыли, в грохоте, в непрерывной тряске!
Изо дня в день, из года в год!  Какая уж тут романтика!
Просто вспомнилось. На Бюро райкома вызывали часам к 12 ночи. Секретарь: - Почему у вас на скирдах мужики? У вас же есть скирдомёты! – Да скирдомёт лишь подаёт на скирду, а там надо разравнивать, утаптывать. Это же объективно… - Вы за объективность не прячьтесь. Больно грамотный… Завтра же снять мужиков! Это называлось партийной требовательностью.
Вот такую требовательность предъявили к новому директору соседней МТС, недавнему полковнику. А он залез в ванну дома, и закукарекал.
Правда, в психушку не попал. Не успел. Умер.
    
В феврале 1955-го  Нина выходит замуж за Василия. Приехал блестящий офицер. Служил в Германии. Разогнал всех поклонников и увёз сестру в гарнизон. Правда, уже не в Германию, а в Клинцы.
Василий Андреевич   в майорском  звании вышел в отставку. Совсем недавно ушёл из жизни.
А лет  за 10 до той свадьбы была с ним знаменательная встреча. Мы с Ниной ездили на корове к маме на покос, за сеном. Километров за 15-20. На обратном пути уже с сеном, уже в темноте, забарахлило у нас колесо арбы. Трётся, скрипит, а что делать мы не знаем. Корова выбилась из сил. И вот нас догнали этот самый Вася с отцом. Подняли угол повозки, сняли колесо, а на оси оказалось намотано много травы, помазали. И мы благополучно докултыхали до дому. В долгой совместной жизни, а они прожили вместе почти 60 лет, они, конечно, часто вспоминали тот случай. Судьба-а!

Анекдот от Ю. Никулина. Два поезда навстречу друг другу по одной колее, и не встретились. Не судьба-а!
И ещё про Василия. Поженились, едут в поезде к месту службы. Молодая жена спрашивает: - И что, Вася, тебя сразу назначили командиром взвода?! Он, так спокойно, нарочито рассудительно: - Да! Ведь меньшей-то должности для лейтенанта не было…
Мы на первый день свадьбы не попали. Как раз были выборы. А Дуся – в избирательной комиссии. Поехали на другой день. И не как обычно из Кантемировки. А из Чертково, Ростовской области. Туда как раз надо было ехать бензовозу за горючим.    Не гнать же директорский ГАЗИК. Не графья, чай…

Но уж поездил офицер вместе со своей частью, и с семьёй, по стране. Перечислю лишь некоторые и не в хронологическом порядке.
Уже упомянутые Клинцы Брянской области, Оренбургская область - село  Домбаровка, Узбекистан - Янги-Юль, Ташкент, Туркмения - Ашхабад, потом Небит-Даг, Чита, правда, не сам город, а где-то в лесу. В начале повествования  оттуда фото с медвежонком. Байконур, тот самый знаменитый. Сусанино, то самое  с болотами, куда абориген поляков заманил. Город Кострома. И, наконец,  город Владимир. Я у них был в Сусанино и во Владимире. В Небит-Даг, что означает Нефтяная Гора, не сподобился.

Видал обоих я в гробу,
Сломавших Русскую Судьбу!

1955-й. Лето. Едем в Москву, на выставку. Я впервые в столицу. Волнение, торжественность. По радио:  – Поезд прибывает в столицу нашей Родины, город-герой Москву!
ВСХВ. Тогда она ещё так называлась. Ещё павильона Космос не было. В том здании был павильон механизации. Наш павильон. Первый спутник полетит только через два года. Мой  маленький  двоюродный братишка будет тормошить отца: - Пап, а он к Пескам подвильнёт? Не подвильнул. Сейчас мальчишке за 60, уже такие вопросы не задаёт. А совсем недавно ушёл из жизни. В 65 лет…

Про ВСХВ продолжим. По проезжей  части вальяжно движется группа довольно упитанных, где-то даже несколько пузатоватых мужиков. Наши председатели колхозов. Все шесть. Остряк с тротуара: - Во! Породистые! В какой же их павильон?!
Сталин уже лежит рядком с Лениным.
Как в песне пелось:
 - Один сокол Ленин, другой сокол Сталин.
   А вокруг над ними соколята стаей.
 (В кремлёвской стене…)
Попали в мавзолей. Солдат над ухом: - Осторожно - лестница, осторожно - лестница. Проосторожничал, уже выход. Но всё же углядел…
Вышли  наружу. В душе – ликование! Удостоился! Видел! Наверно, как у тех, кто Христа живым видал. Да и то вряд ли. Они же не знали, что он Бог, просто пропо-ведник, пропа-гандист.

А мы знали – Вожди! Тогдашний синоним слову Боги. Ведь известно, что у вождя даже пальцы все указательные.
Ленин примерно такой, как представляли. А Сталин маловат против своей иконы. И волос сверху почти что нет…
Кажется, в этом году к нам переселилась Нэля. Старики расскандалились вдрызг, мать уехала на Урал, в г. Карпинск, к сестре. А Нэля 5-й класс у нас закончила. Я у них в классе выступал с беседой о цене минуты.

Потом отчим всё же тоже махнул в Карпинск, восстанавливать семью. А там его назначили заведующим кормового участка аж в Омской области. Туда они с тёщей и подались. Мы съездили к ним в гости. У отца был среди знакомых директор совхоза, немец, сидел в одной камере с Постышевым. А я с директором выпивал. Тоже приобщился к великим…

Пятьдесят шестой год. Растим второго ребенка. Пока во чреве. Животик у Дуси солидный, но и не очень. Питание нормальное, деревенское. По вечерам длительные прогулки. В общем, никаких настораживающих признаков.  Первые роды, три года назад, прошли нормально. Еще в студенческих обстоятельствах.
Но гром грянул! Сначала она пролежала больше недели в местной больнице. Схватки идут, мучают, изнуряют, а родов нет. Сижу на телефоне, но никаких просветов.
Наконец решили врачи отправить нас в Богучар. Тоже полугород-полудеревня. Но все же поцивилизованнее.
Дело к ночи, время - март, самая распутица. Машина совсем не Мерседес и даже не Виллис, хотя маленько похожа. Это наш заслуженный Бобик. В широких кругах он более известен как, извините, Козел!

И вот прыскает наш лимузин как бобик, прыгает как козел по промоинам да лужам. Кидает нашу роженицу вверх-вниз.  Заполночь докултыхали.  Разбудили дежурных в больнице. Правда, тут же прибежали врачи, стали принимать меры. А какие меры?! У нее боли страшные, стали колоть морфий. Слава Богу, потом не стала  морфинисткой.
И потянулись опять томительные дни и ночи. Кесарево делать уже поздно, а никакая стимуляция не работает. Говорят, слишком большого раскормили... Прошло трое суток. Она все эти сутки практически проходила  из угла в угол, а я простоял под окнами. Благо палата на первом этаже.
Наконец позвали меня, и: - Выбирай, жена или  ребенок. Ничего себе выбор! Сделали перфорацию.  По русски это значит ... Нет, не могу...
Зарегистрировали Серёжей. Сделали метровый гроб. В нем (в Сереже) шесть с половиной килограмм. Где же там родиться… Схоронил там же, в Богучаре. И, стыдно сказать, забыли. На могилке не были ни разу.
Молодые были, безрассудные.

28 августа 1957-го родили девочку. Положили Дусю заранее в ту же Богучарскую больницу. Благополучно. Назвали Олей. Сейчас девочка уже на пенсии. Свои детки растут.  И  мальчик (за  сто девяносто росточком) и девочка, тоже росленькая. У мальчика  сын Фёдор, и сын Роман, у девочки дочка Алиса. Дочь (моя) бросила работу. Помогает воспитывать внука и внучку. Гоняет на машине через весь город, то к одному, то к другой. Её старшие заблаговременно «попросили» в предпенсионном возрасте, закончить водительские курсы.
Закончила, получила права. На этих курсах вёл занятия наш бывший аспирант С. В. Рубцов. В Пенсионный день вручили ей для вождения по доверенности «Пежо». Освоила, повторю, гоняет по городу.
Недавно, в январе 2015-го заменили на «Судзуки».

Примерно в те же годы (речь про 57-й) сестра Нина со своим Андреичем и с дочкой Леной жили в  городе Небит-Даг, на самом краю советской «Ойкумены». Ойкумена - освоенная человечеством часть мира. За Каспием, в Туркмении.
 Жара там была несусветная. Спали только на улице под смоченными простынями. И ещё местная пакость – пендинка. Зловредная мушка, после укуса которой остаётся шрамик на всю жизнь. Да не где-нибудь, а на лице.
   
  Нашу МТС  построили на пригорке еще в начале тридцатых. Мы приехали в пятьдесят третьем. И до тех пор на усадьбу воду завозили автоцистерной. Колодец строить нельзя, вода слишком глубоко.
Но вот года через два настал черед, получил директор наш, Провоторов Алексей Николаевич, разрешение и деньги, конечно, на бурение скважины.
Пробурили. Скважина глубокая, до воды метров двадцать, а слой воды еще больше. А я знал, что в таком случае в скважину не обязательно опускать насос, с электромотором, с проводами. Система эта довольно ненадежная, часто приходится доставать насос и ремонтировать.

А есть такое устройство - эрлифт. В самой скважине ни одной движущейся детали. Все, что может сломаться (компрессор) - наверху. Чини без хлопот.
Предложил директору, тот как-то сразу согласился. Сделали. Наверху установили бочку вверх дном, вот в нее-то вода и фонтанировала.
В последний раз видел это сооружение в работе в середине семидесятых. Приезжал в командировку. В восемьдесят восьмом (в следующий приезд) уже не было. Водопровод подвели.
Чем не рационализаторское предложение?! Но об этом и речи не было. О каком-то там авторстве, а тем более о вознаграждении. Посчитали бы за хапужество. Работает?  Ну и хорошо. На то ты и инженер.
А нынче нас приучают - ни шагу без оплаты...

 Промежуток 1958-1961
      Пять лет в МТС и полвека в институте. А между ними – два года с лишним  в четырёх местах – в Облуправлении, в Совнархозе, на Россошанском чугунолитейном и на станкозаводе в Воронеже.
  В  58-м ликвидировали МТС.  Признали, что два хозяина на земле – государство в лице машинно-тракторных станций, и  коллективы трудящихся, в лице колхозов, чревато.
В преддверии ликвидации попросился (через друзей, разумеется) перевести меня в аппарат Областного Управления. Начальник управления ремонтных предприятий Виталий Иванович Васильев назначил меня главным инженером.

 Переселились в Воронеж. Сначала я приехал один. Жил у В. Рыкова. Между Динамо и Берёзкой. На «птичнике». В бараке.
Его четырёхлетний сынишка Саша частенько вредничал, и почему-то донимал больше меня, чем родителей. Потом он закончил наш факультет, где сейчас, не знаю.
Потом перевёз и семью. Должность-то солидная, а жить негде.
Попросились на студенческую частную, к тёте Шуре. Разрешила, но без детей. Мы их развзли по бабушкам, одну в Поворино, вторую в Евдаково. Но вскоре одна заболела, привезли, потом другая. Никуда тётя Шура не делась. Она отличалась не только толстотой фигуры, но и обожанием «спотыкача». Так она называла  синюю ядовитую пакость – денатурат.
 Тяпнет стакашек и: - Ра-ра-ра!!!

Тогда строили жильё «хозспособом». Включили и меня на двухкомнатную. Участвовали своим трудом, ездили на завод за кирпичом, убирали строительный мусор и т.д. Как-то даже Толя в отпуске со мной ездил.
Но одного из участников Н.Н. Трегубова сделали главным инженером всего Облуправления. Ему стало не по чину лишь двушка. Предложили в новостройке полдома  - три комнаты. Но на окраине города. Отказался...  Забрали мою и из двух соорудили ему. Так мы оказались владельцами той самой большой квартиры  в 55 метров и участка в четыре сотки. Начальник Облуправления Прохорович А.В. даже несколько удивился, это что же, мы ему коммунизм устроили?  Но отменять не стал.
Переселялись, не ожидая окончания работ по дому. На веранде не было пола, ходили по досточке (всё же дощечка сюда не подойдёт. Хрупнет. Неправ товарищ Интернет).
В зале бочка с цементом. И холод. Оля топала ночью босичком по холодным полам. Это был конец ноября 1958-го.
 
Там мы и прожили без малого четверть века. Там Дуся и умерла. Дом принадлежал Областной ветбаклаборатории.
Семья директора ветбак Соловьёва Сергея Ивановича и жила во второй половине дома. Жили мирно. В меру выпивали. Занимались садом и огородом. Картошки, огурцов и помидоров хватало на весь летний сезон. На зиму покупали.  В саду и виноград породы Шасла, и абрикос сорта Краснощёкий. И яблоня Мельба. А вот грушу сажали не раз, но так и не прижилась.
В сарае, тоже две половины. С погребами. Сейчас в этой квартире остался сын Сергея Иваныча Саша со своей семьёй. Сашей он был, когда поселились.
  Сейчас это седовласый       завкафедрой в университете. Двое его детей тоже уже взрослые. Работают. Живут отдельно. А в нашей квартире  – многодетный (у него их пятеро) бывший наш преподаватель. У него тоже эти пятеро уже выросли. Он им на той же усадьбе построил ещё два дома.
Дуся, какое-то время не работала, Оля маленькая была.    Потом выписали бабаню. Сколько она у нас жила сейчас не помню. Но Дуся устроилась на работу  в так называемую чертёжку отдела землеустройства. Потом из этой чертёжки образовался институт Гипрозем. Там она и проработала до конца дней своих. Правда был ещё перерыв, когда Илюша был маленький. Но это много позже.
В 59-м к нам переселилась Нэля. Она закончила школу. С отчимом были какие-то непонятки. Устроилась уборщицей в цех механического завода. Поступила на вечерний в Технологический институт. На отделение по пластмассам. А у нас невдалеке был как раз завод «Пластмасс». Перешла туда сверловщицей. Работали в три смены. Вечером занятия, ночью третья смена. Прикорнёт в уголочке калачиком, мастер будит. Работать-то надо. Это я называю скрупулёзной учёбой и работой. В противовес халтурной.

У нас на этой квартире в те годы кто только не жил. Девушка-соседка по
Поворино, того самого дома, куда бабушка ходила ночевать. Коленькова Туся. Вредноватая девчонка. Всем всегда какая-то недовольная. Пока жила – какое-то напряжение в доме. Как-то у неё жизнь не сложилась. Она потом очень рано умерла. Позже на нашем факультете учился её брат Алексей. Нормальный парень. Сейчас где-то служит офицером.

И каждое лето у нас жили абитуриенты. Как из Песок, мои родственники и знакомые, так и  из Радченска, сыновья механизаторов. Помнили меня. Так и из Каменки, родственники Дусины.

 Там у нас появились первые  собаки. Аспирантом я работал с москвичами в нашем учхозе. И там, в скирде соломы ощенилась собака, похожая на овчарку. Одного щенка я привёз домой. Так и назвали Скирда. Детей обожала и обижала. Играла чересчур увлечённо, даже варежки с Гали снимала и рвала. Отвели на рынок с Капитонычем. Продали за шесть рублей. На «обмывку» потратили чуточку больше. Долго жил у нас Дружок. Откуда взялся,  не помню. Я ему даже будку самолично смастерил. Чересчур старательные собачники забрали его, несмотря на ошейник. Он гулял у нас самостоятельно. Никого не трогал. Догулялся.
В доме, потом  несколько лет, жила Варька. Болонка лохматая, белая. Галин жених, нынешний её муж единственный, тогда ей подарил. Была она щеночком размером  с варежку. Потому и стала Варькой. Подросла, но не так чтобы очень.
 
  Тот же год  59-й. Совнархоз. Нас из Облуправления вместе с ремонтными предприятиями перевели в это новое учреждение. Отвели уголок в общем большом помещении. Сижу за столом, перекладываю бумаги с места на место. Положение очень неловкое, в зале столов двадцать, конструктора, технологи с заводов, посетители. Что-то решают, о чем-то спорят. А у меня как на грех, ну вовсе нечего делать. Это, я вам скажу, похуже всякой запарки. Минуты тянутся как часы, часы как дни. Я уже никакой не главный инженер, а просто инженер-технолог. Но дела всё те же, ремонтные предприятия области. Начальник Управления машиностроения, бывший директор завода, Александр Иванович так фамилию и не вспомнил, он до этого был директором Сельмаша. Говаривал – Они там чинят трактора, чинят. Он был невеликого роста, за столом почти не сидел. Он за столом стоял.
Был такой случай. Послал меня начальник к заму самого Председателя Совнархоза Любицкому. Он мне сделал замечание, дескать, технологию не знаю. Я возразил, ту технологию, что в нашей бумаге я знал. Но он пояснил – технологию делопроизводства я нарушил, не собрал визы нижестоящих начальников. Но всё же подпись свою высокую поставил. Видимо, сказалось то, что он до недавнего времени работал на производстве. Был директором крупного воронежского завода.
 
 В соседнем отделе оказался мой сокурсник Вася Савин. Пытались мы с ним заняться переводом из английского журнала, чтобы в аспирантуру податься. Не получилось. Мотивации не было. Василий каким-то образом попал начальником автобазы в г. Шевченко, на Каспии. Там его «Зелёный Змий» и охомутал. Потом его по моей просьбе взяли на кафедру лаборантом. Но и у нас срывался. Уволили. Где-то болтался и довольно рано умер. Да у него, в добавок, трагедия в семье, 35-летняя дочь умерла. А уже без него жена Тоня слегла. Давненько я им не звонил. Жива ли…

 
Шестидесятые. Кандидатская
Годы идут. У нас уже Нэля живёт. С ней никаких проблем. Учиться поступила сама, учится тоже без проблем. И работает. Ну, иногда Дуся поможет что-то начертить. Галя первые 4 класса училась в школе аж рядом с трамвайной остановкой. Далековато. Потом построили новую, совсем близко. А Оля уже с самого начала – в ней. Учились они хорошо. Нас не вызывали, а благодарственные письма присылали. За хорошее воспитание. У них преподавала жена моего коллеги Афанасенко. К сожалению её уже давненько нету. А Митрофана Васильевича я только что вспоминал.

И ещё. По литературе у них была Елена Митрофановна. По совпадению у меня в 8-м классе тоже была Елена Митрофановна. Как-то в сочинении я написал, что Митрофанушка Простаков учился «спустя рукава». Несмотря на кавычки, она написала замечание – «какие ещё рукава…»
Как попал в Россошь, подробно в «Отчёте». Приехал 20 марта 60-го, жил сначала в доме колхозника. Запомнились блинчики фаршированные в столовой. Потом дали мне новую двушку на втором этаже двухэтажного дома. Печка, так же, как и в Воронеже, углём. Кстати, в ту весну Дусе угля не хватило, она на салазках с остановки возила. Там был топливный магазин. Потом там старичок с ишаком оказывал транспортные услуги. Но не прижился я там. Я имею в виду – в Россоши.  Вернее Дуся не согласилась переезжать. Пошёл в райком отпрашиваться. Кое-как отпустили. Мужики устроили проводы в кладбищенском парке. Проводили по-доброму. Это было уже ближе к осени. Из главных инженеров сразу мастером в заготовительный цех. Правда, на большом строящемся станкостроительном заводе. В конструкторском бюро оказался мой сокурсник Марк Зайдлин. Но я и там не задержался. Ушёл-таки в аспирантуру. На 31-м году жизни. Разрешение на отпуск для сдачи экзаменов подписал директор, Герой Соцтруда Витковский. Экзамены сдал.

В Совнархозе мы с В. Савиным пытались вспомнить английский. Не пошло. Потому что стимула не было. Императива. А тут так не хотелось заготовки возить, по ночам готовился. И сдал! Защитился уже в 36. Так что в доктора уже и запаса хода было маловато. Так и остался доцентом. Но все кафедральные ступени прошёл вплоть до заведующего.

Год 1962-й. Толина свадьба. Была у брата девушка Юля. Она и сейчас живёт в Поворино. Иногда, по праздникам перезваниваются. Подвела, за друга замуж вышла. Толя учился в ракетном училище, в г. Вольске. Там и познакомился с Людмилой. Плохо ли, хорошо ли, но прожили они 33 года. И она, к великому нашему всеобщему огорчению ушла вслед за Дусей. Брат так и не нашёл достойную замену. Живёт сейчас в Ростове. Бобылём. Но там оба его сына с семьями. Оба офицеры. Заканчивали Ростовский ракетный институт. Но служат в других службах. Хотя офицерами остались.

В 1963-м  ездили в Радченск практику проверять. Вернулся туда  впервые за пять лет. Встречали там меня, как космонавта. Ездили на «Победе» шефа П.Д. Третьякова. Его так и звали – ПэДэ. Он потом «жаловался», тормоза протёрлись, так часто его (т.е меня) там встречали на дороге. Вечером соседи Овчаровы, у которых мы и ночевали, устроили банкет. Утром от МТС – целая делегация, боялись, уеду не повидавшись. Приятно было. Года через два мы с Дусей на автобусе ездили.  Тоже приятные впечатления. В тот раз мы даже пробрались на хутор Малёваный, где жила замужем наша бывшая домработница Тамара. Тоже очень радостная встреча. Ездили на мотоцикле Петра Логачёва. Его жена, бывшая Тынянская Шура, с Дусей работала. Это ихний сынишка просился-просился к ним на кровать, а потом сказал: - Эх, вы! Собаки! А через годы Петя, бывший моряк, по каким-то тайным мотивам вдруг повесился…

Год 1965-й. К 36-тилетию Дусе купили аккордеон. Сейчас он у Гали. Бездействует. Наняли учителя. Он даёт задания и уходит. Как-то у неё не стало получаться, попросила показать, а он сказал, что на аккордеоне он не играет. Отказались от его услуг. Сама кое-что освоила. Я, было, попытался, но как дошли до «двумя руками», я спасовал. А Дуся  развлекала компании. По праздникам.

 5 мая 1966. Защита диссертации. Ей, диссертации, в Отчёте посвящена целая статья. Достаточно. Да и не всем читателям нашей семейной саги она интересна. Эта диссертация. Отмечу только, как Дуся от волнения карандаш в руке ломала. Хотя перелом в жизни, не только лично моей, был довольно значительный. Недаром я и главу назвал «Кандидатская».

Великовозрастные аспиранты в Комарёвке, на природе учили английские слова.
 Митрофан Васильевич Афанасенко и аз грешный. Мы с ним остались единственные живые из всего состава кафедры 60-х – 70-х. Перезванивались. Потому что и он ушёл туда же... *5 отметил и попрощался...
Но я и до сих пор не все английские  слова знаю. Но читаю почти всё правильно. А это ж у них не то, что у нас – как написано, так и читай. А у них пишется Руссия, а читается Раша. Всё не как у людей…


1963-й.  Ездили в Радченск практику проверять. Встречали там меня, как космонавта. Через годы мы туда же ездили с проф. Завалишиным. Так он тоже ставил меня в пример Гридяеву, который тоже до кафедры работал главным инженером МТС.
Грустно это всё писать... И Гридяев умер...



Семидесятые. Просто жизнь.
Ну, карьера шла своим ходом, не так уж и успешно, но и без провалов. А дома детишки подрастали. Вчера с Галей уточнили, когда ихняя мама пошла работать. Когда Галя была уже во 2-м классе и могла сама пожарить картошку. А ведь газа тогда не было. Нам его провели только в 71-м.
Тоже целая эпопея. Работы велись, конечно официально, на деньги ветбаклаборатории и по распоряжению городских властей. Но канаву копать собирали жильцов. Разные проволочки устранять опять же нам. Сосед Сергей Иванович снабжал меня ветеринарным спиртиком, а я ехал и договаривался. Там меня звали Будённым. За усы.
 
Газ решал многие проблемы, не только варить-жарить, но и отапливаться. Поставили такой агрегат, АГВ называется. Это даже лучше чем сейчас вот во многоквартирном. Не надо ждать объявления отопительного сезона. Похолодало, повернул вентилёк, загорелся огонёк, и потеплело на душе.
С этим АГВ тоже была история. По проекту нужен АГВ-120, а наши хозяйственники не могли такого достать, есть меньшей мощности, АГВ-80. Но директор проектной конторы тов. Ларьков упёрся и «не согласовал». Добыли, достали, и спасибо ему, не мёрзли ни в какие морозы. А с тем, маломощным, могли запросто в ледышки превратиться…

Год 70-й. Галя закончила школу. Сама, совершенно самостоятельно поступила в строительный институт. За все годы учёбы я ни разу не был у них ни в деканате, нигде. В ректорате однажды был. Приезжал за ихним ректором на предмет доставки на учёный совет. Он был у нас членом совета. Этот ректор был фигурой примечательной. Николай Александрович Ульянов,  был родным братом знаменитого артиста. Но они почему-то мало общались. И, говорят, даже не ладили. Судьба у профессора случилась трагическая. Он утонул на мелководье. Но дело было зимой. Моржевал.
       После 4-го курса Галя вышла замуж. Свадьба была весёлая. Мой брат в саду пивом «торговал». Закупили целый бочонок. Тогда произошёл инцидент с Н. Маликовым, дразнил Варьку, а она его цапнула за палец. Осерчал и покинул торжество.
       Зять Володя, Владимир Дмитриевич Шмыглёв, закончил институт годом раньше её. Его призвали в армию на офицерскую должность. Так что Галя училась ещё год без него. А по окончании  она уехала к нему. В старинный город Козельск Калужской области. Мы с Дусей на моём «Запорожце» ездили к ним. Там у них Илюша родился. Точно в Галин день рождения.

26 февраля 1976. Так что они всю жизнь экономят на банкетах. Сейчас он уже взросленький. Ему вот-вот сороковник... У него свой сын Борис. Ему пятый год. Вот он, Борис, как раз соответствует книжке Корнея Чуковского «От двух до пяти». Такие взрослые рассуждения. – Бабушка старенькая, она скоро умрёт. Да и мы все, когда-нибудь умрём… И т.п.
Там Илюша приболел, я ездил их с Галей вывозил. Уже поездом. В том же году.
Вот в тот раз в Мичуринске в каком-то кафе взял я бутылку сухого молдавского. И мне стало плохо. Отпоился минералкой. Но весьма возможно это и был первый микроинфаркт, который виден на кардиограмме до сих пор.

Володя руководил военной лабораторией. Но отслужил положенный срок и приехал к нам. Года четыре мы жили вместе. Потом они ушли на частную. И чего не жилось?! Вечные проблемы отцов и детей. И особенно зятьёв и тёщ. А может и тестьёв. Мы не стали скрупулёзничать. Они и сейчас живут. У них второй сын Игорёк. Игорь ещё молодой. Всего 36. Заведует каким-то МФЦ. У него сын, даже старше Бориса. Трофим. Осенью уже в школу пошёл.


74-й. В первый раз выезжал Председателем ГЭК. Принимать защиту дипломов в Ставропольском СХИ. В это же время Дуся отдыхала в Джубге, где-то около Туапсе. А дядя Миша – в Трускавце. Приехал оттуда очень больным и умер. Я даже на похороны не попал. Позже ездил на сорок дней.
В 74-м ещё одно событие. Оля закончила школу и поступила в Университет! На химический. И тоже совершенно самостоятельно. Правда, сосед Саша Соловьёв там уже преподавал. Но он только отслеживал. За время учёбы и по её поводу мне не пришлось побывать в ВГУ. Первые два года у нас жила дочь Дусиной подруги Клары  Галя Зубкова.  Клары не стало в недавние годы. А Оля с Галей дружат до сих пор. Хотя та живёт в Смоленске. Но каждое лето приезжает на материнскую усадьбу. И заезжает к нам.

А Оля в годы учёбы даже в ГДР побывала. С ними учились немцы оттуда. Вот недавно приезжали на 30-летие окончания. А тогда был взаимообмен студентами.
Просто кстати. Оля у нас больше всех побывала за границей. Кроме ГДР, она в прошлом году побывала в Испании. Отдыхала. Видела там на прогулке Крылова, который «непутёвые заметки». И в том же году она с Витей, Ирой и Фёдором попала в ту же германскую зону, но теперь это ФРГ. И в Австрию. Тоже отдых. Да она ещё в школьные годы побывала в «Орлёнке». А это почти что Артек! Хоть и не заграница.

Но внуки  наши все -  и в Египет, и в Турцию. Чуть не каждый год. А я вот только в Литве побывал и в Грузии. Но и то только в советские времена.

Год 1978-й. Возглавил профсоюз института!
Наш доморощенный поэт Я.А. Великовский про меня:

Весь в усах и в бороде,               
Знаем мы одно бесспорно,
Не оставит вас в беде
Никогда Вэ И Нагорнов.
У него   добрейший вид,
Нет в нём хитрости, уловки.
Вы уйдёте без обид            
От него… И без путёвки!

С этим автором и ещё на ту же тему. Стою у главного входа института. На той стороне дороги останавливается машина. От неё бежит Великовский: - Одесский анекдот. Умер член профсоюза. Надпись на могиле: «Жлобы из месткома! Ну, теперь вы верите, что я действительно болел?!» Рассказал, повернулся и к машине. Сел. Уехал. В Израиль.

Одних заседаний! Сейчас удивляюсь, как успевал!
Наши месткомовские,  партком (членом был по должности), ректорат (и тут член), Учёный совет (то же самое). Да ещё кафедральные. И, повторю, полная учебная нагрузка – лекции, лабораторно-практические, курсовые и дипломные проекты…
Но от депрессии - надёжная защита. В середине срока потерял жену, не задепрессировал, некогда!

Просто вспомнилось. Кавказский тост. Привёз из Азербайджана Г.З. Соколовский. Он там был Председателем ГЭК. Тост был обращён прямо к нему. «Предлагаю випить за гроб, в каторый положат нашего гостя, (Г.З. опешил, но слушал дальше): каторый сделают из досок, каторые напилят из дуба, каторый вырастет из жолудя, каторый я си-час па-са жю!!»
А в МТС было всё же труднее!

    В 1974-м купили Запорожец. Конечно, не новый. Но уже не «горбатый», как у брата. У Валентина Власова купили. Этот Валентин по жизни был какой-то невезунчик. Ещё тогда он рассказывал, сколько всяких происшествий ему пришлось пережить. А через несколько лет его убили в местном лесу неизвестные.
С «Запором» расстались в 77-м. Продал его, конечно за меньшую цену, чем сам заплатил. Да ещё какому-то родственнику Дьячкова. Не буду же я на нём наживаться… Но он и нам достойно послужил. Тогда был у нас в области картофельный дефицит, так мы ездили за ним аж в Курскую область. А они картошку из области не выпускали. Так наша кафедральная машина с будкой (мастерская) везла картошку, а я на Запоре ехал впереди и разведывал объезды милицейских постов. И по лесам, по бездорожью…

Потом мы с Галей ездили на нём аж во Владимир к Нине в гости. Выехали чуть свет утром, а приехали уже по тёмному. Да нас дождь застал, так мы из света фар не выпускали какой-нибудь грузовик, как провожатого. А утром тоже приключение. Вася тогда служил где-то далеко от города и ему надо было рано вставать на автобус. – Не волнуйся, Вася, я тебя отвезу. Только выехали, порвался тросик акселератора. Так ему пришлось нас сопровождать в мастерскую. На службу уехал сам, конечно с опозданием. Ну, а если бы это случилось в дороге?!
 
 В 79-м  Оля закончила университет и попала по распределению в Казахстан, в г. Гурьев. Отработала там год и её отпустили. Устроилась к нам на кафедру химии. Вела занятия на подготовительном отделении.
В это как раз лето к нам в СХИ поступила Марина. Нинина дочь.
Окончила экономфак. Работала в Гипропроме, потом в Театре юного зрителя. Не артисткой, нет. Бухгалтером. Сейчас домохозяйка. У неё внучка, тоже Марина.
А  тут как раз в партийных органах объявили охоту на семейственность в ВУЗах. Вызвали нас на бюро райкома. У ректора работала жена в институте. Но ему, кажется, ничего не предъявили. У Гребнева – невестка в библиотеке. У меня дочь. И объявили нам по выговору. Я спросил:
 - За что?! Первый  секретарь, кстати, однокурсник моего зятя, Иваненко: - А, так он не понимает?! Строгий ему! Это и было моё единственное взыскание за все полвека работы.  Вот и пришлось Оле уходить из института. А я, пожалуй, сглупил тогда. Надо было подать заявление и уйти из месткома. Хотя вон на кафедру философии к нам из университета перевелась доцент И. Богачёва, участница Великой Отечественной. А там осталась её дочь. Так что вряд ли этот мой демарш сработал бы.

Оля устроилась в агрохимлабораторию, где и проработала до пенсии. И даже на год дольше. А потом уволилась внуков воспитывать.
В эти годы я отдыхал в санаториях. И в наших областных, и даже в Сочи и Кисловодске. Но всё зимой. В летний период даже председателю месткома путёвки было не достать.

Вот тогда я и видел знаменитых артистов в Сочи. Шурова и Рыкунина. Бориса Андреева, Марину Ладынину, Зою Фёдорову, Олега Анофриева. Они тоже почему-то в это время там гастролировали. Все старенькие, жалконькие. Поэтому и зимой.

В 79-м безо всякого блата мне разрешили купить «Жигули». Местком, а потом и партком, и ректорат учли, что такому занятому кадру ездить трамваем далеко и долго. Хотя года за два до этого я посоветовался с В.И. Марковским, он был проректором, стоит ли мне попросить ректора о машине. Он мне сказал: - Он тебе расскажет рассказ, какой дефицит машина и сколько желающих его заиметь. Я тогда и не пошёл.
 
Дуся была ещё жива.
 Тоже рулила профсоюзом. В Росгипроземе. Вместе были на одном семинаре в санатории Горького.
Были у меня приятели – хирурги Саврасов А.С. и Капитоныч. Тоже судьба страшная у Ивана Капитоновича Негробова. Попортился головой. Выгнал из квартиры и жену, и дочь с зятем. А через время нашли его со вскрытыми венами в ванне. Через несколько лет и эта самая дочь, Алеся, тоже  умерла… А теперь и жены его тоже нету… Про Саврасова давно не слышал.

Восьмидесятые. Чёрное знание.
1981-й.  И сразу обухом по голове! Дуся умерла…
1 марта. Три часа ночи. У Дуси день рождения. 52! Пишу стихи от сердца.
Друзья! Мне в жизни крупно повезло – я до сих пор люблю свою жену!
Стихи были не то, что колченогие – никакие. Но вот эта строка – чистая правда! Вот, может быть, тогда она и сказала: - Вовка, что-то случится, слишком хорошо мы живем. Она имела в виду наши отношения. Уж лучше бы я этого не писал… Накликал. Уж лучше бы она этого не говорила… Накликала! Но, видно, это нам свыше было предупреждение…
Через четыре  месяца её не стало…

Это случилось 30 июня 1981-го. Началось всё 2-го мая. Пришли приятели-соседи.
 Капитоныч, врач, сказал: - Что-то мне Дуся не нравится.
А меня в первый раз накрыло «Чёрное знание». Я вдруг чётко понял, что она скоро умрёт! Но я, конечно, никому об этом не сказал. Дело в том, что Дуся пыталась залечить кровотечение из дёсен. И никак не прекращалось. А у моего коллеги Слюсарева недавно умерла жена от лейкоза. И неё как раз было такое же с кровью из дёсен…
 И у Дуси  оказался острый лейкоз! И откуда такая пакость?!
В конце мая мы собирались ехать в Поворино на день рождения мамы. Напрасно нас там ждали. Дусе стало плохо, пошли в поликлинику, там взяли кровь и испугались. Послали нас срочно в больницу.
И вот, когда мы шли к врачам, она мне сказала, чтобы я не отчаивался, в случае чего. – Мы с тобой тридцать лет прожили. Да так, что дай бог каждому. Детей вырастили… Предчувствие что ли…


У Дуси сокурсница и подруга Римма Мещерякова.  Она тогда жила в Хабаровске. Преподавала в партшколе политэкономию. До того она закончила Высшую партшколу при ЦК и защитила кандидатскую. В те годы я был у неё в московском общежитии. Как раз были гости из Хабаровска. Выпивали. Мужики с положением.
Римма потом каждый год приезжала в Воронеж к родным. И обязательно – к нам.
А после похорон Дуси она тоже прилетела. Погоревали вместе.

Но до того Дуся, уже в ранге Евдокии Дмитриевны,  работала в Радченске старшим землеустроителем района, потом в той же должности, но в штате МТС. Когда вернулись в Воронеж, работала в институте Росгипрозем инженером. Была 10 лет секретарём парторганизации, потом до самой смерти председателем месткома. Мы тогда оба занимали эти бесплатные должности.

В конце 90-х конкурс в газете «Коммуна» про любовь. См. в Отчёте. Присудили первую премию. Кольцо золотое вручил главный редактор. Подарил его внуку к свадьбе (кольцо, конечно, не редактора же). Пожалуй, оставлю всё без комментариев. И так всё ясно. Про любовь и дружбу.
   
Осень 82-го. Уже без Дуси. Выдаём Олю замуж. Приехал из Кривого Рога 18-тилетний Сергей Шапаускас. Оля ездила туда к подруге в гости. И познакомились. Возраст не стандартный. Он моложе на 7 лет. Но как-то согласились. Свадьба была в институтской столовой. 
Отец Сергея Винцас Винцасович жил там же,  «у Крывом Рогу».  На свадьбе был со своей второй женой Натальей, не матерью Сергея.  Он из литовских защитников от ихних лесных братьев. Потом Оля с Сергеем ездила туда. Бабушка ни слова по-русски.

Винцаса тоже уже несколько лет нет в живых. Хотя он был моложе меня на два года. И, чтобы  больше о Сергее не вспоминать. Ушёл он из семьи, когда уже и Витя был и Соня. Непутёвым оказался их папаша. Служил прапорщиком. Нынче уже на пенсии. Да ни на какой не на пенсии, он её не заработал. Ему недавно  только 50 стукнуло. А он уже много лет живёт в своём Рогу. На иждивении матери. А 13 июня 14-го узнали, что и она умерла. В Воронеже у него осталась ещё одна семья. И дочь. Виктория. Уже взрослая.

Нина с семьёй всё ещё во Владимире. Она работает в поликлинике, в регистратуре. Вася вышел в отставку. И стал работать в Облсельхозтехнике инженером по новой технике! Это с годичным танковым училищем-то! И ведь справлялся. Мало того, он и в Воронеже потом на той же должности. Начальниками у него мои сокурсники, Б.З. Сушков и Н.П. Колесников (Мир с ними обоими!).
Мы с ним, хоть и в разное время, ездили в командировку в один и тот же КубНИИТиМ под Армавиром.
Обмен квартиры сначала мы с Дусей искали, а нашли уже с Нэлей???…..

А к Октябрьским праздникам 82-го и мы с Нэлей поженились. Перевёз её пожитки из Кузнецка. Ездил сам на своих жигулях. И водитель на Камазе. Её однушку в Кузнецке променяли на комнату в коммуналке. Около вокзала.  Потом им отошла и ещё одна комната. Но третий сосед до сих пор числится. Хотя сам живёт где-то в области. Мои все из этой квартиры разъехались. Попозже о них расскажу.

Зима того же 82-го.  Марина, Нинина дочь, моя племянница. выходит замуж. За нашего же студента Семынина  Серёжу. Он из деревни Негачёвка. Они и до сих пор рядом. Марина уже не работает. А Сергей – полковник, руководит фельдъегерской службой в Воронеже. Защитил кандидатскую. Сотрудничает на нашей же кафедре. По совместительству. Он самый старший из троих братьев. Средний Анатолий – фермер. Отец ихний умер, вот он и ведёт его хозяйство. Младший Владимир тоже уже полковник ФСБ. Недавно ему стукнуло сорок. Вот такая семья!

В самом конце 82-го родился у Марины с Серёжей сын. Назвали Алексеем. Помнится, возил я их на своих Жигулях в Негачёвку. К деду Виктору Григорьевичу и бабушке Ольге Демьяновне. К сожалению обоих их уже нет на свете.
А Алёша теперь кандидат юридических наук, имеет свою юридическую контору. Жену красавицу Катю и дочку Мариночку.

Мы переехали в нынешний дом в 83-м. В марте. В только что построенный. Уже с Нэлей. Её однушку в Кузнецке обменяли на комнату в коммуналке. Там Оля с семьёй жила. До Нэлиной смерти. А после Оля ко мне переехала. Сначала с Соней. Но та ушла назад. На самостоятельные хлеба.
А в том самом 83-м, но уже в ноябре, родился Витя. В октябре 82-го мы сыграли свадьбу Олину. Приехал её знакомый по Кривому Рогу (она туда ездила к подружке) Сергей, на 7 лет моложе её и уговорил нас на эту женитьбу. Теперь вот и суди – зря или не зря… Семью он сохранить не сумел. Это вот за то, что «зря». Но у Оли прекрасные дети и ВиктОр и СофИя. Она их сама вырастила и воспитала. Теперь у неё от них два внука и внучка. Выходит, что не «зря». Боги, они знают, что делают!

А когда Вите годик, Толя переселился. вышел в отставку.
После нашего переселения я машину стал хранить в кафедральном гараже. Но там из неё пропал приёмник, пытались снять лобовое стекло. Это в закрытом гараже-то, у председателя месткома! Продали. С 84-го я безмашинник (а что, ведь раньше были безлошадники…)
В январе 85-го умер Завалишин наш завкафедрой. Тут меня второй раз накрыло Чёрное… Я опять промолчал. Какое-то время кафедрой заведовал М.Г. Мацнев. Он и во время болезни его замещал. Но в конце года объявили конкурс. Вот как раз тогда и вызвали меня и коллег в партком и велели подавать на конкурс. И тут же назначили И.О. Конкурс состоялся без меня весной, я был в командировке в Зернограде.

Конец 89-го. На кафедре дела буксуют. Никто ни в чём мне не перечит, но и никто почти ничего не делает. Провёл малый референдум, с одним вопросом – кого желаете заведующим. Все лаборанты и даже ассистенты назвали меня, а доценты почти все написали свою фамилию. Подал заявление, и был возвращён в рядовые доценты. Заведующим избрали того же Мацнева.
Он в 93-м умер досрочно и меня назначили И.О. заведующего. Проруководил полгода и передал кафедру бывшему своему студенту Дьячкову А.П. Он к тому времени уже был доцентом. Этот проруководил нашей кафедрой дольше всех – ровно четыре срока – двадцать лет. И только вот весной 2014-го передал кафедру новому, молодому.

В те же годы три раза больно меня били мои друзья автомобили. В 85-м, в 87-м и в 93-м. См. Отчёт.   Там подробно, а вот  из-под колёс мы вылезали с братом. Маме поломали ноги. В Воронеж её доставили на санитарном самолёте.
Устроили Мемориал в Песках – И Тося там, и дядя Лёша, и даже Саша. Там и маму поместили потом.
А два года назад Лёша Семынин и Витя наш привезли из Новгородской области землю с захоронения нашего отца. Сделали общую памятную доску, высыпали земельку на мамину могилку. Теперь там и его фотография.

ДевянОстые. Очень непрОстые.
 
 Пенсия у меня хорошая,
 Но  очень уж маленькая…
Народная шутка

В 90-м оформил пенсию. И вышел из партии. Официально, на партсобрании. Статус мой теперь –   просто старик.               
Сравнялось 60.  Назначили пенсию. Но к тому времени уже можно было и работать, и получать пенсию.
Работаю. Начала падать учебная нагрузка. Переводят на полставки, потом на четверть – ты же пенсию получаешь… Тогда же вышел из партии. Генсек её куда-то не туда… Мотив - возраст, сил хватает только на основную работу…

В 1991 году у нас появилась дача. За Новоживотинным, за мостом через Дон. Ездить только на служебном автобусе с Олиной работы. Довольно неудобно. А через год  Нэля взяла участок от завода. Даже два по 15 соток. Далековато, в 70 км от Воронежа. За станцией Курбатово, на Курском направлении. Но есть поезд, хоть и со второго Воронежа, но всё же. А там, на месте очень близко к остановке.
Первые годы работали в основном мы с Олей.
 А как тёща в 93-м умерла, главной рабочей силой стала Нэля.
Эта дача нас здорово выручила в девяностые и нулевые. У меня в 99-м инфаркт, с работы уволили на инвалидность. С пенсией перебои. Но картошку и прочее на зиму заготавливали.
   
  И в том же 93-м Мацнева не стало. Вот тут о моём Чёрном знании я сказал Нэле. Мы с ней вдвоём потом удивлялись.
Наша мама жила уже в Воронеже, в Нининой семье и вместе с Марининой семьёй. Перед её диваном телевизор. Условия, конечно, не ахти. Но сыта, ухожена. Она не жаловалась. У нас с братом условия получше. Но у меня тёща лежачая, а у Толи жена, не тем будь помянута, мягко говоря, неприветливая. После аварии мама  так и не оправилась. Как-то у неё в сознании всё двоилось. Она и Нину, вроде знала, а всё спрашивала, где её дочь, которая в Поворино каждый год летом приезжала.

30 мая 1991 она скончалась. В первый день своего 81-го. Хоронить отвезли на родину, в Пески. Там сейчас целый мемориал. И в марте 99-го –у меня  ИНФАРКТ! Публикация в  «Коммуне».(см. Отчёт). Но в том же году, осенью позвал Завкафедрой Дьячков А.П. на компьютерах составить программу и выполнять курсовые проекты. Приняли на договорных началах в коммерческую организацию на факультете.
Последние 10 лет, до самых 80-ти я этим и занимался.

В 94-м как раз на годовщину смерти М. Мацнева приехала к нам Зина, сестра двоюродная. В сопровождении Петра Агапова. Ей сделали операцию в «Электронике». Врач (фамилию не помню, не хочу помнить) «перетрудился». Нина, сестра Зинина дала ему денег. Ему там все давали, за очередь на операцию… и чтобы не «зарезал»…
Но Зину выписали домой и там она всё же умерла.

Летом 95-го Нэле в роддоме при той же больнице тоже  сделали операцию «по женским». Она её и доконала через девять лет.
А осенью и Люся Толина….

Тут даже неловкость одна случилась. Люся долго болела дома. А мы как-то не узнали об этом. Телефона у Толи не было. Так я «озаботился» его молчанием и позвонил его  сыну Серёже в Ростов. Толя обижался, через Ростов узнавал, не чтобы приехать…
Люся (Толя зовёт её Людой) была женщиной волевой и успешной. В Кап Яре  работала в госпитале операционной сестрой. И уже в первые годы их тамошней жизни «пробила» очередь на «Запорожец». Это была первая машина в нашей родне. И в Воронеже была успешной старшей сестрой в зубной поликлинике. О ней  очень тепло говорили её коллеги на похоронах.

В 94-м мы с соседом затеяли погреб под первым этажом. Тогда на этом этаже жильцов не было. Была сексуальная лаборатория. Поэтому препятствий мы не встретили. А вот кирпич нам привезла Галя. Когда через годы купили строительную бытовку, её из-за Воронежа туда к нам на дачу привезла та же Галя. Это я про её помощь всегда по-крупному!

Двадцать первый. Довольно нервный.
С компьютерами проработал десять лет. За это моему бывшему студенту, ныне профессору Дьячкову Анатолию Петровичу отдельное спасибо!

А вот это мне брат сочинил к 70-тилетиюБрату
17.02.2000
 
Вот он сидит, наш генерал
Высокий лоб, как у Сократа,
Богатств особых не собрал,
Но есть ли кто достойней брата?!

Пусть поседела голова,
И борода седая тоже,
От сердца ведь идут слова,
Нет никого тебя дороже!

Прекрасный муж и добрый дед,
Какие славные внучата!
На званый все пришли обед,
Бутылки будут все начаты…

А рядом верная подруга,
Супруга, спутница, жена,
Всё сохранить её заслуга!
И ей высокая цена!

А семьдесят, это не много,
Конечно, это не закат,
Пусть будет долгая дорога!
Мой дорогой, любимый брат!

Сегодня славный юбилей,
Ну, что ж, очередная веха.
Живи до ста, и не болей,
А возраст счастью не помеха.
                = Брат =
 
12 августа 2004 не стало Нэли. Практически скоропостижно. Вот тут меня Чёрное Знание никак не насторожило. Это уж потом стало известно, что на поминках соседа по даче она сама сказала, что следующей будет она… Жаловалась на быструю уставаемость на дачных работах. Было плохо от единственной рюмки вина. Приехала с дачи в четверг, и ей стало плохо. Отпаивал активированным углём и марганцовкой. В воскресенье вызвали скорую. Она уже путалась мыслями, на вопрос, что закончила сказала – политехнический… Отвезли в «электронику». Я её там навестил во вторник. Она слабенько улыбнулась. А в четверг её не стало.
Попытался узнать, что случилось. Её лечила врач, дочь нашего преподавателя. Но мне сказали, не допытывайся. Рак. Вот и весь диагноз.

В декабре 2008-го 75 лет кафедре. Был банкет. Ветеранам дали премию. Меня в приказе именовали бывшим преподавателем. Хотя правильнее было бы – бывшим заведующим. И премию хоть бы на рублик, чисто символически… А-а, чего там, что с ним считаться?! Он всё равно на четверть ставки.

К  Новому 2010 сошёл с дистанции. Было намерение хотя бы трусцой до 80-ти. Но конкурент подпихнул маленько. Ну, и ладно. Хватит. Буду, наконец, полностью на заслуженном…
Теперь мой статус древний старик!
Но банкет 80-тилетия на кафедре всё же устроили. Как раз вышли «мемуары», этот самый «Отчёт…», раздал коллегам. От профкома 5 тыс, правда не зелёными, но всё же…
Брату   А это я ему к 75-тилетию!
13.07.2013
 
На юбилей к деду,
Я не приеду.
У вас жара, стихия…
Рельсы искривляются,
А потому пишу стихи я.
Это ж не возбраняется?

Даже в свой юбилей,
Ни о чём не жалей.
О прошлом жалеть
Нету смысла…
Нам туда уж не влезть,
Вышло так, как вышло…

А вот близких людей
Потерял по дороге,
Тяжко их пожалей…
Хотя бы и не многих.

А что  там – впереди,
Это нас не бередит.
Об этом голову ломать,
Чтобы дров не наломать!

Вот с тем и поздравляю!
И долгих лет тебе желаю!
Ты тоже, как и брат,
Детьми и внуками богат!

К ним не придирайся,
Понять их постарайся!
Они ведь, внуки наши,
Совсем, совсем иные.
А мы с тобой уж мелко пашем,
Старые. Больные…

Не буду больше ныть я на миноре,
Хочу закончить громко, на мажоре!
Радости и счастья тебе – море!
И здоровым стать, как можно вскоре!!!
                = Брат =
 
Просто вспомнил, покойный Валерий Кузнецов шутил – то Ильич ездил на Жигулях, потом гулял с собачкой, а теперь  лишь с палочкой. Он же как-то спросил, так ты что и стихи пишешь? Полный маразм! Пошутил.
Ну, уж может и не кстати, из нашего дома двух преподавателей, наших же, убили. Сначала доцента с земфака Н.А. Рязанова, в 2010, а через полгода и этого самого Валерия Владимировича Кузнецова, профессора. Зав кафедрой нашего факультета. Так и непонятно, за что.

 А в 13-м в нашем доме ушли два старика-ветерана. Теперь из мужиков я самый старый.
А до этого самый старый у нас был Меркулов Анатолий Иванович. Ему шёл 94-й. Он ветеран Великой войны. Был штурманом на американском бомбардировщике. Не признавал звания лётчика. Они, говорил, извозчики, а воевали штурмана!
Я ему подарил свою книгу «Отчёт о жизни и труде». А он специально скопировал картину маслом. Вот она висит у нас в зале. Да! Он был не только воином, но и художником.

Вторым был Попов Алексей Арсентьевич. Писатель, поэт. У него пародии поэтические не хуже, чем у телезнаменитого Иванова. Арсентьич издавал свои книги на свои же кровные. Малыми тиражами. Хотя был членом союза писателей ветеранов Войны. Наиздавал их что-то около пятидесяти. Многие в моей библиотеке, с дарственными надписями.
Он ушёл на 90-м!

Это его ЯНВАРСКИЙ ЭТЮД
Как хорошо на лыжах полем снежным
Бежать, минуя пригородный вид,
Приправленный морозцем воздух свежий
Всё тело оживляюще бодрит
Задержимся в берёзовой аллее
И выразим мы вслух или в уме,
Эпитетов хвалебных не жалея,
Восторги и природе, и зиме…
А это для души заряд немалый,
Из сердца тут же просятся стихи…
Так позабудем телесериалы
И — к тем берёзам, что в районе СХИ.
Алексей Попов-Феклушин

Я знал Арсентьевича как сосед. Он слегка был причастен к тому, что я под 80 начал писать. Я, конечно, и до этого был грамотным, умел писать. Даже написал диссертацию, около полусотни научных статей по специальности. И даже с десяток публикаций в «Коммуне». И ещё раз даже, занял первое место и получил приз в конкурсе про любовь. В той же газете. Но он, Арсентьевич, вдохновил меня на мемуары, а институт опубликовал.
Человек он был интересный. Полгода не дожил до 90. Схоронил его племянник как-то полутайно. Увёз из дома и всё. Я даже не знал об этом.

После ухода на заслуженный (это я уже о себе) занялся писательством. Сочинил «Планету грёз. Не всё всерьёз». Даже послал в одно московское издательство фантастики. Они долго молчали. Я пошутил, смотрите, мол, конкурентам отдам. Ответили, тоже отшутились, работу публиковать не будем, смело отсылайте конкурентам.
Разозлился и всё убрал из компьютера. Прямо как Гоголь. (Да какой там Гоголь, так… Гоголёнок престарелый). Потом опомнился, собрал, что смог. Вообще-то решил больше не пробовать с публикациями. Это ведь участь всех гениев, писать «в стол». Ну, Вы, Читатель, конечно понимаете - такая самоирония. Придумал новое слово: Дедушка иронит.
 
=========================================================

Я на этом закругляюсь, если что не так, но как американцы говорят:
«Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет».

А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!
И этот «мемуар» пусть уж продолжают другие пенсионеры и наши потомки.
Г. Воронеж, февраль 2016 года