Пастыри Глава 29

Тодор всё смотрел и смотрел на танцующую дымку перед собой. Она была как древний океан на неведомой планете, и скрывала такую же древнюю, таящую мрачные загадки бездну. Ночью он плохо спал – не мог быть спокойным рядом с этим ужасным местом. В общем-то, Разлом вечного забвения не был так уж ужасен с виду. Птицы без опаски летали над ним, и Тодор часто видел мелких зверушек, шныряющих неподалёку, но что-то постоянно заставляло его кожу покрываться ледяными мурашками. Лиа всю ночь бормотала и ворочалась. В её неразборчивых словах Тодору мерещилось зловещее заклятие, а со стороны Разлома, казалось, доносятся протяжный тоскливый шёпот и возня. Тодор говорил себе, что это лишь насекомые или вездесущие грызуны, но когда прохладный ночной ветер вдруг касался его лица, это было похоже на дыхание мертвеца, и он крепко зажмуривал глаза, закрывал голову руками.
    
Сейчас, при свете дня, безмятежное волнение дымки, раскинувшей свои призрачные владения до самого далекого горизонта, казалось ему не менее мрачным, хотя Лиа была совершенно спокойна и даже в хорошем расположении духа. Сказать по правде, Тодор думал, она только бодрится. Магией он никогда не владел и не знал, каково это, но построить мост через эту чудовищную пропасть… Абсолютно немыслимо. Тодор не представлял, сколько нужно магической энергии, чтобы такое сотворить, но догадывался, что колоссально много. Под силу ли это одному единственному магу?
    
Он бродил взад-вперёд перед пропастью, поглядывая на Лию. До обеда она то дремала, то подолгу смотрела вдаль с задумчивым видом, а примерно в полдень вдруг засуетилась. Достала из сумки их походные чашки, начертила на песчаной земле четырёхугольник. В два угла она расставила чашки, в одну налила воды, в другой сотворила пляшущий язычок огня. В третьем углу насыпала земляной холмик, а последний оставила пустым. Затем уселась в середине четырехугольника.

- Мне нужно попросить энергии у Вселенной, - объяснила Лиа Тодору, увидев его вопросительный взгляд. – Это очень старый обряд. Им давно никто не пользовался, ведь магам в обычной жизни дополнительные силы не нужны. А мне, думаю, нужны, даже очень… - Она вздохнула. – Короче, сиди тихо, не мешай.
    
Тодор пожал плечами, промолчав. Что тут скажешь? У магов свои особенности. Он отошел, прилёг под деревом на землю и устало закрыл глаза. Если Лиа сейчас не вызовет извержение земных недр или песчаную бурю, то, возможно, удастся поспать. Сквозь дремоту он слышал, как она тихо произносит заклинание. Произносит. И произносит… Уже минут пять без остановки. Тодор открыл один глаз. Лиа по-прежнему сидела в центре четырехугольника. Она всё продолжала говорить, ее голос стал странным, отрешенным, словно она впала в транс, а кожа тускло, но заметно светилась изнутри голубым. Тодор задумался, что она сейчас ощущает? Прилив сил? Жар? Холод? Или ничего. Может, её мозг переключился на иные уровни восприятия, и Лиа видит другой мир? Да ну, чушь какая-то. Тодор фыркнул. Скорее всего, она не видит ничего. Будто спит без снов. Он закрыл глаз и представил себя сидящим на её месте. Почувствовал бы человек что-то? Вот горит огонь, оранжевый, горячий цветок. Вот едва заметно дрожит в чашке серая, теплая от жары вода. Вот ветер ворует песчинки с холмика в третьем углу, а всепроникающий воздух заполняет всё пространство, даже не подозревая, что участвует в обряде… Огонь, вода, земля, воздух… Вулканы, океан, скалы, ураганы… Тодор никогда не видел ни океана, ни гор, извергающих огонь, но его мозг всё равно рождал образы: неясные, расплывчатые, однако величественные, первобытные, могущественные. То были силы, неподвластные никому. Непостижимые никем и живущие ни для кого. Силы, замкнутые на себе, довольствующиеся собой. Для них человек – лишь пыль. А маги? Сердце Тодора забилось быстрее - он ощутил волну страха, и наслаждения, и благоговения, сплетшихся воедино. Что это за хрень такая? - подумал он и открыл глаза. Лиа всё так же сидела и бормотала заклинание. С севера подул ветер.

***
К тому времени, как Лиа завершила обряд, прошло часа три. Она встала, потирая затекшие ноги, затушила огонь, вылила воду, убрала чашки и подошвой сандалий стёрла с земли четырёхугольник.

- Что ж, пора начинать. – Её голос звучал напряжённо, но решительно.

Тодор так и не уснул, пока она набиралась сил. Сейчас он стоял рядом с Лией, и её напряжение передалось ему. Он ничего не ответил, не знал, что сказать, только кивнул и смущённо почесал отросшую бороду. Ему хотелось быть полезным, но это явно был не тот случай.

- Я не знаю, как именно магия будет действовать, когда я начну. Поэтому лучше тебе отойти подальше, за деревья. На всякий случай. То, что я собираюсь делать, - чрезвычайно мощные чары. Ладно?

- Если предложено спасаться, мне два раза повторять не надо, - ответил Тодор и ушёл, пытаясь подавить смутные дурные предчувствия.
    
Лиа взяла посох, подошла к пропасти на расстояние трёх-четырёх метров. Глубоко вздохнув, перехватила посох покрепче и стала читать заклинание. Концентрирующий кристалл ожил, и не просто засветился, а вспыхнул ослепительным оранжевым светом. Тодор смотрел на это, и животный страх липкими щупальцами начал обвивать его ноги, становившиеся ватными, живот, в котором сжимались все внутренности, а потом стало жарко в груди и голове. Налетел порыв ветра, словно взревело потревоженное чудовище. Тодор опёрся о древесный ствол - тёплый и шершавый. Он был напуган. Хотя почти ничего ещё не случилось, его инстинкты кричали на своём языке дрожи и паники, что происходит нечто немыслимое, но он не мог оторвать глаз от Лии.
    
Она подняла посох вверх, и не от руки её, но из всего тела, словно живые корни, к нему потянулись струи голубого света. Кристалл ответил сияющими нитями оранжевого, и они переплелись с голубыми, стали оплетать пространство вокруг Лии, создавая подобие кокона. Лиа громко произносила магические слова. Тодору вдруг показалось, что всё пространство вокруг напряглось, будто рожающая женщина перед последней потугой, а небо нависло над пропастью и вот-вот со звоном треснет, осыплется прямо в стальную, взволнованную ветром дымку.
    
Но тут заклинание оборвалось. Посох Лии взметнулся, крутанулся в её руке, описал дугу, и нижний его конец с силой ударился в землю. Что-то загудело, от посоха по земле во все стороны побежали коричневые змеи трещин, он вошёл в расколовшуюся почву примерно на треть, продолжая сиять, и вдруг ярчайшая вспышка ослепила Тодора, раздался гулкий вибрирующий хлопок, мощная волна энергии хлынула в пространство как цунами, сбила Тодора с ног. Он вскрикнул, падая, схватился за лицо. На мгновение у него мелькнула дикая мысль, что глаза сожгло, и он ослепнет, но в следующую секунду внимание переключилось на другое: наступила тишина.

Абсолютная тишина. Склизкая, как молочный кисель. Тодор осторожно открыл глаза и краешком сознания  с облегчением отметил, что зрение в порядке. Он выдохнул и отчетливо услышал, как воздух с шумом проходит сквозь трахею, так, будто у него заложены уши. В голове тонко и противно звенело. Был полнейший штиль. Ни единое живое движение, ни единый случайный звук не нарушали стеклянную неподвижность воздуха. Силуэт Лии темнел в сияющем оранжево-голубом коконе, взявшись обеими руками за посох. Потом она отставила одну ногу далеко назад, отняла руки и развела их в стороны и вниз, немного отклонив назад корпус. Пространство заворчало, зарокотало беззвучно. Тодор ощущал это рокотание кожей, внутренностями, каждым нервным окончанием. Он вжался в ствол ближайшего дерева, обняв его руками, и покорно ждал, когда всё закончится, хотя чувство было, словно его вот-вот разорвёт, раздавит или вывернет наизнанку; но мешать Лие нельзя и нельзя бежать. Порой стоит перетерпеть. Просто перетерпеть и всё. Он надеялся, это сработает и сейчас.
    
Бурление энергии прекратилось, как будто вода, бегущая в сосуд, наконец заполнила его до краёв и успокоилась. Воздух снова остекленел. Тодор боялся пошевелиться, ему чудилось, что малейший шорох прогремит взрывом и сотрёт здесь всё впрах.
     Лиа стояла с отведёнными назад руками несколько секунд, а потом стала медленно поднимать их в стороны, и, повинуясь её движению, ожило пространство. Мириады песчинок, сухих листьев, мелких веточек и камней плавно и бесшумно поднялись в воздух, зависли в невесомости. Тодор с изумлением увидел, как капельки пота с его рук отделились от кожи и застыли в воздухе, похожие на стеклянный бисер. Он не смог сдержаться и легонько толкнул камешек, висящий перед глазами. Тот мягко качнулся и вернулся на место. Через минуту вокруг сгустилась настоящая песчано-лиственная мгла, плотная, осязаемая, пахнущая пылью и жарой. Сквозь неё Лию было не рассмотреть, и Тодор не видел, как её тело вдруг резко подалось вперёд, а руки размашисто, с силой сцепились перед сияющим кристаллом, хлопнув друг о друга, накрепко сплетя пальцы.
     И в это мгновение начался настоящий ад.
     Мир вокруг Тодора взревел, взвыл, возопил и рванулся вперёд с неистовой, всесокрушающей свирепостью. Ураган, страшный и безумный, как тысяча чёрных смерчей, родился от последней потуги пространства, бросился туда, куда его призвали, прихватывая по пути всё и вся. Тодор кричал, но не слышал себя. Обхватив дерево руками и ногами, он отчаянно старался удержаться, а взбесившийся ветер сёк его песком, превратившимся в миллиарды игл, листьями, ставшими плетьми, безжалостно побивал мелкими камнями, будто выпущенными легионом пращников. Ствол дерева пригнулся к самой земле, покоряясь стихии, Тодор с ужасом думал, что в любую секунду его корни легко высвободятся из песчаной почвы, и их так и унесёт вместе – дерево и намертво вцепившегося в него человека. Если на то пошло, он вообще не понимал, откуда у него силы держаться; откуда силы терпеть дикую боль от песка и камней, которые, наверное, уже освежевали его спину и обнажённые руки, от коры, о которую сдиралась кожа... Вся боль скрутилась в один бесформенный ком, Тодор не разбирал, где она сосредоточена. Он кричал и держался, держался и кричал. А ураган бесновался, бесновался бесконечно, и даже если бы Тодор поднял лицо, спрятанное между руками, и открыл глаза, он не увидел бы ничего – всё вокруг стало ветром и песком.
    
И он не увидел бы Лию.
    
Мага, окружённого сиянием, вытянувшего вперёд яростно сцепленные руки, с волосами, вырвавшимися из причёски и мечущимися вокруг лица. Не увидел бы её сведённое судорогой лицо, непреклонный, ледяной взгляд. Не увидел бы, как песок, и листья, и всё, что несла буря, смыкается частица к частице, капля к капле, спрессовывается, сливается в монолит… Образуя мост. Через великий, извечный, доселе непреодолимый Разлом вечного забвения.

***
Сначала очнулся разум Тодора. В пустой черноте, словно капля, упавшая со свода глубокой тёмной пещеры, мелькнула мысль: «Я не умер». Потом во тьму вторгся свет, сначала робкий, затем осмелевший – Тодор медленно, не без труда открыл глаза. Буря закончилась. Он почувствовал, что положение его тела какое-то странное. Прямо перед лицом по земле скакала крошечная птичка, что-то клевала в песке. Тодор пошевелился, и она, возмущённо пискнув, упорхнула. «Значит, магия не убила всё живое в округе. Сколько я провалялся?». Кряхтя и корчась от боли во всём теле, Тодор кое-как встал, тяжело опёрся о потрёпанное, обломанное, но чудом устоявшее дерево и наконец огляделся более-менее осознанно, хотя голова кружилась. Первое, что обнаружилось, - он стоит на склоне гигантского кратера.

- Его мать гидре в брюхо! – выдохнул Тодор, а потом заорал вне себя от злости, молотя руками: «Да что это такое! Задери вас всех дохи! Да сколько можно!» - Он понял, что после всего ему ещё придётся карабкаться по склону, чтобы выбраться наверх.
    
Сражение с воздухом отобрало значительную долю сил, которых и так было немного, и Тодор, чуть не плача, плюхнулся на песок. Начали гореть огнём исполосованная спина и руки.

- Творцы… Долбаные священные Творцы! – бормотал он, обняв покалеченное дерево, как старого друга. – Будет чудом, если я не свалюсь вниз и не подохну здесь с глоткой, забитой песком. И где, мать её, Лиа?!

Однако деваться было некуда. Посидев и попроклинав всех и вся минут десять, Тодор всё же встал и начал своё восхождение, стараясь игнорировать жгучую боль израненного тела. Песчаная почва осыпалась под ним, время от времени руки и ноги увязали, несколько раз Тодор падал в изнеможении и подолгу полулежал на склоне, но, к счастью, тот не был слишком крутым, а жара отступала по мере приближения ночи. Когда серебряный серп луны засиял в полную силу, пальцы Тодора вцепились в край кратера. Он выкарабкался наверх и моментально провалился в сон.
    
Очнулся, когда далёкий горизонт начал светлеть, ещё пряча горячее солнце, но уже готовясь вот-вот отпустить его в небо. В синем сумраке вздыхал предрассветный ветер. Тодор поднялся и, хромая, поплёлся к Разлому. В неверном свете он увидел чёрную слегка выгнутую ленту, пересекающую пропасть, - мост. «Неужели у неё получилось?! И где же она сама?..». В следующую секунду он заметил посох, который уже не светился, но так и торчал вертикально из расколотой земли, а рядом с ним какую-то груду на земле.

- Лиа? – неуверенно позвал Тодор. – Эй, Лиа! – Подошёл ближе. – Радуйся, ты едва меня не угробила. Эм… Лиа?

Он присел и потряс её за плечо. Никакой реакции. По его саднящей спине рассыпались противные ледяные мурашки. Он потряс снова – тот же результат. Тодор перевернул Лию вверх лицом и отшатнулся, сев в песок. Её невидящие глаза были открыты, и хотя было ещё темно, он ясно видел голубые сосуды, расчертившие её лицо и шею тускло мерцающей жуткой сетью. Он подумал, что Лиа мертва, и волосы на затылке Тодора зашевелились. Так ведь не должно быть? Они должны дойти до конца и вернуться вдвоём. Все мучения были напрасны, и теперь и он умрёт здесь, в пустыне, убитый жарой и жаждой, иссушенный беспощадным солнцем, а мир поглотит проклятье, и его отец тоже погибнет от него, так и не увидев сына снова? А Лиа… Единственный человечный, если можно так выразиться, маг умерла так глупо, не рассчитав сил. Так по-дурацки рискнув, распрощавшись с жизнью ради ничего. Какая дикая, трагичная, несправедливая нелепость!

- Тодор, ты туп как куриная задница! – злобно крикнул он Разлому. – Никто тут не умер! – А потом уже тише проговорил сам себе: «Если рассудить, просто взять и рассудить: когда маг умирает, его энергия уходит в Космос. Да, кажется так. Раз эти голубые линии – вены или что там у них – хоть немного, но светятся, значит она ещё жива. Просто в отключке. А может, в идиотской Вселенной…Маги, они странные… Надо просто подождать».
    
И он ждал. Просидел около Лии до утра. Потом до полудня. Но она так и не пришла в себя, хотя один раз Тодору показалось, что он услышал хрипловатый выдох, и это привело его в состояние настоящей, хоть и нерациональной радости. Когда солнце вновь устремилось к горизонту, он уже обрёл способность мыслить трезво и понял, что в любом случае нельзя сидеть здесь, надо двигаться вперёд. О том, чтобы оставить Лию, не было и речи. Пораскинув мозгами, Тодор решил сделать волокушу. Покопавшись в сумке Лии, он отыскал моток толстых ниток с иглой и сшил вместе свой и её плащи. Потом отобрал из обеих сумок самое необходимое, сложил в одну, надел её, взялся за концы волокуши, на которую до этого уложил Лию, и медленно побрёл к мосту. Ладони с ободранной кожей горели огнём. Впрочем, как и спина, и руки, и всё тело, покрытое ссадинами и синяками, но собственная боль сейчас занимала Тодора меньше всего. Он даже не думал о том, что раны могут воспалиться. Всё, на чём сконцентрировался его мозг, - спасение Лии и достижение треклятой цели. Чтобы солнце не сожгло Лие лицо, он прикрыл его углом плаща, и уже прошёл по мосту метров сто, когда внезапно его осенило: посох! Ругаясь последними словами, Тодор остановился. Прикосновение к магическому посоху для человека смертельно. Энергия просто сожжёт его быстрее, чем раздастся вскрик. Что же делать? Он посмотрел на Лию, решительно нахмурился и потащил её назад, бурча:

- Если не получится, так хотя бы поджарюсь быстро, не успею ничего почувствовать. У дохов было хуже…

Тодор подтащил Лию к посоху, потом передвинул её поближе, повернул на бок, взял её руки в свои и осторожно прикоснулся ими к торчащему посоху. Ничего не произошло. Он стал аккуратно раскачивать его, чтобы вытащить. Сначала посох поддавался тяжело, но через несколько минут вдруг резко тронулся и вышел из земли. Тодор издал крик ужаса и в панике отдёрнул руки. Посох отлетел в сторону, с глухим стуком упал неподалёку. Переведя дух, Тодор тем же способом, таская бесчувственную Лию с места на место, уложил, наконец, и её и посох на волокушу. Со стороны процесс выглядел комично, только вот посмеяться над ним было некому. Спустя несколько часов, одуревший от усталости, Тодор свалился рядом со своей ношей. К этому времени он не прошёл и трети моста. Его мучила жажда, но он сделал лишь два глотка из фляги. Лиа предусмотрительно наполнила и свою и его, однако неизвестно было, когда удастся пополнить запас снова.
    
В этот раз Тодор так устал, что спал крепко и глубоко, невзирая на то, что таинственная дымка клубилась в полутора метрах под ним, а сам мост не был образцом надёжности. По сути, он напоминал бревно, перекинутое через реку, только плоское. Шириной он был метра два, без всяких подпор и перил, а толщиной с метр, и лишь магия могла придавать такой конструкции прочность. Будь Тодор менее измотан физически и морально, даже перспектива этого перехода привела бы его в ужас. Но сейчас у него просто не было на это сил. Иногда, когда взгляд невольно падал за край моста – такой леденяще близкий, – внутри ёкало, но Тодор думал: какой смысл заострять на этом внимание, если выбора всё равно нет. Перед ним одна дорога – вперёд через пропасть, в губительное, изменчивое однообразие пустыни, по которой гуляют жгучие ветры из Огненной земли. Другой не дано. Поворачивать назад не менее опасно и к тому же глупо, ведь они уже так близко. Лиа говорила, что за Разломом край света…
    
Во второй половине следующего дня, Тодор задался вопросом: хватило ли Лие сил, чтобы достроить мост до конца? Вдруг он оборвётся на середине? Но ещё через пару часов вздохнул с облегчением, ясно увидев вдали край пропасти и каменную ленту, примыкающую к нему. Лиа за всё это время так и не пришла в себя. Два раза у неё начинались судороги, и Тодор едва не поседел, пока бесконечные три минуты крепко держал её, перевёрнутую на бок, бьющуюся в конвульсиях. Он поил её водой, и Лиа глотала. Скорее рефлекторно, но Тодор считал это явным улучшением, радуясь, что по крайней мере от жажды она не умрёт. Шёл он очень медленно, чтобы камни, местами выдающиеся из моста, не причиняли ей боль, и это было так странно: он, жалкий, слабый человек спасает всемогущего, всесильного мага. Но ещё больше он изумился, осознав, что испытывает к этому самому магу дружеские чувства. И даже немного больше… Последнюю мысль-ощущение он поспешил придушить, но тёмный голос в голове нашёптывал, что раз она влюблена в Кирта, а он в неё, аналогичное может произойти и с другими.
    
Наконец настал день, вернее раннее утро, когда Тодор ступил на привычную землю, втащил на неё изрядно потрёпанную волокушу и растянулся рядом на противно тёплом песке. Если бы он знал, что мышцы состоят из волокон, сказал бы, что болит каждое из них. Ссадины не спешили заживать и горели от жары и пота. Голова гудела, и невыносимо хотелось пить.
    
«Что дальше?».
    
Тодор поплыл по сумеречным волнам дремоты.
    
- Мы ещё здесь? – хриплый полушёпот вырвал его из мира грёз, прозвучав, будто колокол на смотровой башне. Он вскочил на ноги.

- Лиа! Ты таки жива! – с превеликим ужасом Тодор почувствовал, как защипало глаза. Как бы между прочим он потёр их рукой.

- Кажется… Мы должны идти. Перейти через Разлом, - Лиа попыталась привстать, но рука подогнулась, и она бессильно опустилась на землю.

- Мы уже перешли. Я тащил тебя. Я сшил плащи и тащил… Так что мы уже здесь. То есть там…

- Творцы… У меня нет никаких сил. Совсем никаких. Я… наверное умираю.

- Ты же очнулась! Теперь ты пойдёшь на поправку, это точно.

- Иногда перед смертью наступает короткое улучшение.

- Не надо, - серьёзно проговорил Тодор, присаживаясь рядом с ней. – Не говори такой ерунды.

- Ты знаешь, что это правда, - мягко ответила она. – Дай мне нож.

- Пока я в состоянии топтать этот клятый песок, ты себя не зарежешь!

Лиа фыркнула, слегка улыбнувшись обветренными губами.
- Не для этого. Моя голова не такая дурная, как твоя.

- Я должен эту шутку оценить? – с притворным скептицизмом спросил Тодор, достал из сумки нож и вложил его в руку Лии.

- У отщепенцев есть один обычай, - заговорила она. – Варварский, но мне кажется, сейчас для него самое время. Когда два человека из племени безоговорочно доверяют друг другу, становятся друг для друга как братья и сёстры, они совершают короткий ритуал. Он означает клятву в вечной дружбе. Нерушимое обещание преданности до смерти. – Лиа обессилено помолчала, потом произнесла: - Дай руку.

Удивлённый Тодор протянул руку, и она взяла её, горячую, своей, ледяной.

- Ш-ш, - шепнула она и медленно провела по его ладони остриём ножа. Тодор охнул, дёрнувшись. Потом она сделала надрез на своей ладони. – Вечная дружба. Абсолютная верность. В соседстве и разлуке. До конца времён. До того дня, когда погаснет солнце, и после него, - прошептала Лиа и соединила их кровоточащие ладони в отчаянном рукопожатии.
    
На секунду Тодору показалось, что он летит куда-то с бешеной скоростью. Потом он понял, что ничего не видит и закричал в панике. Все его кости вдруг ожили и задвигались, тело перестало подчиняться разуму, в слепой темноте перед глазами вспыхивали красные огни. Он упёрся руками в землю, тяжело, часто дышал и изгибался, будто тот кригаль, когда нож пробил ему артерию на шее. Слух тоже отказал. Тодор метался, разбрасывая песок, ничего не соображая от дикого, всепоглощающего ужаса. Но вдруг агония оборвалась. Он распахнул глаза в холодную пустоту. Он увидел чёрную бесконечность, в которой плавали мерцающие, равнодушные звёзды. Он увидел гигантские неведомые планеты, гулко молчащие, объятые ураганами, льдами, испепеляемые звездным огнём, увидел, как огромные метеоры врезаются в них, оставляя шрамы или пожираясь океанами лавы. Увидел, как одна галактика ласково обнимает другую, как тихо вихрятся звёздные реки, стремящие свой бег к чёрным излучающим провалам. Эта тьма была так огромна, непостижимо, непознаваемо огромна, что его ничтожное тело задрожало, и Тодор тут же ощутил, что парит в пустоте. «Что со мной? Я наконец умер?», - подумал он, и услышал, как пространство озвучивает его мысль.
    
А потом он услышал голос. Чистый, ясный, мелодичный, ласкающий дремавшие доселе струны его существа. Голос, вибрирующий четырьмя тембрами одновременно.
«Нет бытия, которое не переполняли бы вопросы, но нет вопроса, на который не существует ответа. Нет смерти…»
    
Тодор слушал, и благоговение переполняло его.