Дядя Толя

Толстое матовое лезвие колуна тяжело опустилось на промёрзшее полено. Клац! – и две половинки разлетелись по сторонам, глухо ударяясь об обледенелую землю. Я устало огляделся. Свежесрубленные дрова лежали вокруг меня беспорядочной кучей, робко щетинясь остатками сучков.

- Это ты всё сам нарубил?

Смутно знакомый голос вспорол вязкую тишину студёного воздуха. На дорожке перед дачным участком стоял человек в старой телогрейке, ватных штанах и огромных ботинках. Я тотчас узнал его.

- Здравствуйте, дядя Толя. Конечно, сам.

Дядя Толя улыбнулся своей обезоруживающей, мудро-наивной улыбкой, хорошо знакомой мне с далёкого детства. Затем прошёл сквозь символические ворота в виде отодвигаемой оградки, приблизился к расположившейся под сенью пушистой ели полянке, усыпанной рубленой древесиной, и протянул мне руку.

- Молодец! – с чувством произнёс он, - помогаешь своей тётке.

И дал мне конфету.

Конфета – фирменный знак дяди Толи. Всегда, в любое время года и суток, в любом месте и при любых обстоятельствах где-то в закоулках его обширных карманов неизменно пряталась шустрая стайка конфет и леденцов, готовая прыгнуть в руки всем попавшимся навстречу людям, - сколько бы тех ни было.

Я растрогано поблагодарил его и проводил до домика, к своей тёте. Он бесшумно раскрыл дверь, - и на меня повеяло томной теплотой очага, уютной духотой живого отопления. Но, преступив порог, дядя Толя сейчас же дёрнул ручку, и дверь закрылась – чтоб не выпускать тепло, видимо; а я остался один в бело-коричневой пустыне осенней мерзлоты. Через плотную обшивку двери донёсся смех – дядя Толя и тётя Таня были давнишние и очень хорошие друзья.

Когда я был маленьким, дачное поселение работников томского ТЭПа было относительно молодым и дружным. Ещё устраивались общие вечера, ещё звучала музыка из старинных радиоприёмников. Но с каждым годом добираться в глушь тайги стареющим инженерам становилось всё труднее, радости от этого было всё меньше. Поселение понемногу вымирало. Наследников дачного дела не было почти ни у кого – я являлся одним из редких исключений. Поэтому тэпоский коллектив любил и охаживал меня как мог.

Любил меня и дядя Толя. Его собственные сыновья к тому времени уже выросли и разъехались, и он трепетно привязался ко мне. Видя мою открытость и искренний интерес к «мужским увлечениям», будь то рыбалка, строительство, или поход по грибы, он старался устраивать для меня все эти мероприятия, - никто другой этого сделать не мог, ведь тётя приезжал всегда одна, без мужа.

Немало весёлых минут принесла мне его компания, много свежих впечатлений и бесценных навыков я получал. Не говоря уже об обязательных порциях конфет при каждой новой встрече.

Пакуя холодные поленья в ровные ряды под крошечный навес, я старался вспомнить все те волшебные минуты, когда мир вокруг, казалось, сплошь состоял из захватывающих приключений. Найти хорошую грибницу в лесу – такой триумф, настоящее сокровище! Я кричал от восторга, дядя Толя тихонько посмеивался добрым, тонким смехом.

А мелкая рыбка, выловленная из местного пруда? Это же подлинное торжество, это победа разума над стихией! Волшебство, доступное каждому. Думайте, что хотите, но склизкое извивающееся тельце, крепко сжимаемое в ладонях, было гораздо сладостнее и желаннее любого подарка, любой самой дорогой игрушки.

Под навесом больше не было места. Пришлось нести дрова к домику, к крыльцу. Им предстоит пролежать целый год прежде, чем они станут годными к употреблению. Год. Я бы не хотел лежать год и смирно дожидаться своего сожжения, однако чуть-чуть поваляться в тепле не отказался бы. Мышцы мои немели от нагрузок, к кончикам пальцев на ногах тихонько прокрадывался обжигающий холодок. Но за городом темнеет быстро – надо работать интенсивно.

«Сейчас бы в баню» - думал я.

Да, а ведь именно у дяди Толи я впервые познакомился с баней – инфернальным местом водных пыток, которое поначалу меня жутко пугало. Помню, что я просил ставить ведро со снегом где-нибудь неподалёку – если мне станет дурно, я буду им мазаться и спасу себя. Мазаться не приходилось, зато я часто кидался снежками в коричневую стену печи и любовался тем, как они с громким шипением исчезали. А со снежками исчезали, растворяясь в небытии, мои глупые детские страхи.

А потом что-то случилось. Дядя Толя вдруг стал мне надоедать. Я больше не ходил с ним в лес смотреть зверей, перестал слушать его рассказы, отказывался от походов в баню. Моя капризная детская натура по неведомым причинам решила вычеркнуть его из своей жизни.
Он не обижался. Не подавал виду. Только грустно отшучивался, надеялся на следующий раз и дарил разноцветные конфетки. Затем разворачивался и не спеша, вразвалочку, уходил к себе на участок. Я смотрел ему вслед и чувствовал странное облегчение.
Со временем я перестал приезжать. Появились новые увлечения, было уже не до природы с её вечным хаосом и дикостью. С дядей Толей мы не виделись несколько лет, черты его внешности понемногу начали вымываться из памяти. И только теперь, случайно заехав поздней осенью на обветшалую дачу, среди руин летнего великолепия я встретил своего старого знакомого.

Преодолевая желание всё бросить и распластаться прямо на голом снегу, я водрузил раскосую корягу на пенёк и занёс над головой колун. Неверно рассчитанный удар отколол маленькую щепку от плоти коряги, а та со скрежетом завалилась на бок.

Другой скрежет – двери – возвестил меня, что дружеская беседа окончена, дядя Толя возвращается домой. Я ещё раз встретился с ним глазами: на меня смотрел старик, повидавший жизнь, но не утративший, как мне показалось, влюблённость в неё.

Я вновь установил корягу и, кроя беззвучными матами кривое дерево, поднял колун.

- Да ты бы лучше по росту дерева поставил. Сучками вверх.

Его смирный, слегка подрагивающий голос почему-то разозлил меня. Я бросил в его сторону раздражённый взгляд, но спустя миг одумался, отвёл глаза и переспросил – что сделать?

Но дядя Толя уже бодро ковылял к своему участку. Он давно убедился, что его советы здесь никому не нужны.