Трилистник Пушкинский

1
Африканская жара!
Зло шутили, всласть ругали –
попритушится снегами
африканская жара!

Славный предок был разборчив.
Дворню в страхе содержал,
был к прелестницам разгарчив
грозный Осип Аннибал.

«Был наш барин дружен с чёртом!» –
летом, в благость и покой,
он давился волчьей, чёрной,
подгорелою тоской.

Внук таков же – нету толку.
Занятой, не занятой, –
все занятье – втихомолку
трогать локон развитой.

Мимо пруда в день субботний,
царскосельских древних урн,
бредит Лилой ли, Авдотьей, –
умницей Princesse nokturne.

Сад, старинный и роскошный, –
а в Михайловском стога!
Сон, горячий, полунощный, –
ах, за Соротью луга!..

Вдруг предчувствие ознобит,
да не вспомнить сон с утра.
Алой кровью снег подтопит
африканская жара.

2
Кто визави у красавицы Таши-Натальи?
Имя поэта в плетенье стоустой молвы...
Как восхитительна грация тоненькой тальи!
После кадрили – печальный наклон головы.

Глаз не подымет, лишь кожа слегка розовеет.
– Обворожительна! – шепот и лесть в унисон.
Прелесть гармонии... нехотя сам побледнеет
жаркий румянец на смуглых щеках Donna Sol*.

«Ах, не кокетничай, жёнка, на бале, объятья
танца прельстительны, как мне тебя уберечь?»
Благоуханны и тонки воланы на платье.
Кто без ума от светящейся линии плеч?

И зачадила в салонах изысканных сплетня,
вышептав, выщелкнув свой анонимный 'пашкви'ль'.
Царския милости за' смех – и стала заметна
к бальному шлейфу приставшая серая пыль.

«Нет, не тревожься, не злись, – ничего не случилось», –
нежно теряется в дымке кисейной рука.
Счастье витало и пело, да вдруг укатилось
выпавшим камушком памятного перстенька.

На акварели Брюллова, грешна и невинна,
словно расцветший, прекрасный и редкий цветок.
Слово поэта – чиста и ни в чём не повинна.
Страждущих уст напоённый прохладой глоток.

________________________
* Donna Sol – прозвище Александры Смирновой-Россет

3
Соборный колокол столетий
гудел, и ветер странствий дул,
касанием слова расцветил,
и гласных шёл подземный гул.

Лепнина царственных сравнений,
глагола рыцарская стать,
восторгов, грусти и сомнений
неистощаемая рать!

Непроницаема для тленья,
проникновенна для любви,
о речь, творимая для пенья,
о слово, певшее в крови!

В эпоху бунтов – самозванка,
в устах отшельника: – Повем...
Смиренница и вольтерьянка, –
склоняюсь у Её колен.

Как незатейливое счастье,
был говорок и мил, и свеж.
Таких волнующих причастий
коснусь молитвенно одежд.

Прольёт золототканный ливень
живая речь на плоть строки,
и совмещаются счастли'во
стихия слова и стихи.



Графика Шипицовой Е. В. "А. С. Пушкин"