Партсобрание

                Моему командиру посвящаю.               





Уходило дождливое  лето. Полетела, закружилась листва с высоченных тополей.  Шуршашие её ручьи перетекали через дороги, плясали в игрушечных вихрях ласкового ветерка, путались в остриженных газонах, сбивались за день  у стен и бордюров в яркие озера и наметы, вызывая деланный гнев прапорщика Галака- горластого и проворного старшины учебки .  Ночи стали  теплы и прозрачны необычайно -на белом от звезд небе ослепительной, отчетливой полосой ярко горит, едва пульсируя Млечный путь и кажется, хоть читай при этом невероятном, вселенском свете вечности.

       Вместе с моим другом Витькой –заступившим на Первый пост часовым, мы обобрали и съели поспевшие  под окнами штаба вишни. На  этом посту была такая традиция: с 12 до 4 ночи, пока отдыхал дежурный по части, а пом.деж обходил казармы и караулку, часовые, свернув рулоном кусок ковровой дорожки и положив его под голову, мирно спали под сенью знамени части. А в тот далёкий раз –случилась вариация на тему первого поста: пока мы в дивном свете звезд наслаждались скудными дарами природы, карабин сам охранял Знамя полка.

      Вечером мне позвонил парторг  и приказал «прибыть в клуб на парт. собрание части, чтобы дать партийную оценку возмутительному поведению твоего командира  мл.лейтенанта Повх П.Н.»… И было из-за чего…

   … Дождь лил уже месяц, превратив всю землю без асфальта в непроходимую липкую грязь, которая бесформенной густой желтой массой облепляла всё, что к ней прикасалось. Она наворачивалась гигантскими катками на колеса кабельной тележки с огромным барабаном, которую изнемогая и коптя густым сине-черным дымом, пытался тащить от колодца к колодцу наш Газ 66; она вЫвозила всё и всех, вЫваляла в себе, налипла жирным солидолом на сапоги и руки , одежду и инструменты,  вымотала души и силы  до такой степени, что не было сил даже ругаться. И этот дождь! То ливень, всё скрывающий за белесой пеленой, то мелкий – грибной. Но без перерыва. А тут, едва выбрались на твердое место у проезжей  дороги, выдохнули в одном порыве и - брызнуло солнце, да такое отмытое, яркое и жаркое, что разом разноцветными хрустальными огнями вспыхнули все лужи, каждая капля на каждой травинке, на каждом листике чахлых окрестных кустов. ЗапарИли промокшие насквозь разномастные бушлаты и шинели, пилотки и фуражки. Четкими, как по лекалу отчерченными, семицветными многоярусными коромыслами  встали три радуги - одна над другой. 
  Повх скомандовал:
  - Обедать!

   И мигом - скатертью-самобранкой улегся кусок брезента, вынырнули из небытия обшарпанные термосы с провизией, застучали весело ложки. Засопел под паяльной лампой мятый закопченный чайник.    По привычке быстро проглотив нехитрый обед, я улегся  покемарить между крыльями пустого кабельного барабана- посуше и подальше от галдящего народа.   И тут – шум тормозов, стук хлопающих дверок. И барский, капризно-обиженный бас:

  - Это что еще за …ть-перемать…!  Что за банда? Старшего – ко мне!
Я моментально слился с окружающей грязью, выглянул  из-за катушки и буквально в пяти   шагах увидел несколько лощеных полковников, которые , чуть не подпрыгивая от усердия, раболепно заглядывали в глаза коренастому, звероподобному дядьке в красивой фуражке с хронически недовольной миной на загорелом, мрачном лице.

  Мой командир, старший всей группы кабельщиков, в грязных резиновых сапогах и перепачканных солдатских шароварах, но в чудом сохранившей  чистоту  щегольской форменной рубашке с галстуком ,с еще необмятыми, новенькими  погонами младшего лейтенанта, имитируя строевой шаг приблизился к этой напасти и совершенно спокойным голосом представился:
  - Товарищ генерал армии! Группа военнослужащих в\ч…. проводит прокладку спец. кабеля. Старший группы…  И тут началось! Такого дурного ора и мата я еще не слышал. Генерал армии орал и топал ногами, не замечая лужи , разбрызгивая её себе и своей свите на штаны.
  -Всех арестовать и на губу- громыхнул  он на последок.
  -Не имеете права, товарищ генерал армии- совершенно спокойно возразил Повх.
  - Сгною! ..ть…ть…Ть!!!
  - Мы служим в ведомстве и выполняем приказ Ю.В.Андропова. Так что обращайтесь к нему.
Повисла тишина...

   Генерал утробно заревел, затопал по луже, плюнул с отвращением и уже молча плюхнулся на заднее сиденье белой «Волги» без номеров, буркнул что то угодливо склонившемуся к нему полковнику и умчался вместе со свитой, взметая фонтаны грязной воды .

       Оцепенение спало. Опять закипела работа, заревела помпа, выбрасывая мутную воду из колодца, закрутилась катушка, худея толстым свинцовым кабелем, утекающим под землю бесконечной серебристой змеёй. За работой я не сразу заметил пару автозаков с армейскими номерами, притормозивших рядом. Тут уж поднялись все.  Схватив ломы и лопаты, еще недавно выглядевшие парализованными овцами  наши офицеры и прапорщики, заняли чуть не круговую оборону от примчавшихся арестовывать нас камендатурских.  И опять Повх был спокоен, уверен и корректен. Показав свое удостоверение и какие-то бумаги, он отправил их значительно дальше, чем к чертовой матери. Воронки уехали без нас.

      Так я повидался с командующим КДВО Д.Т.Язовым, будующим министром обороны и последним маршалом СССР.
  И вот, по слухам, из  Округа пришла уничтожающая «телега», родившая то парт. собрание. Чего только парторг не вспомнил и не выдумал на нём, поливая Повха грязью, вспоминая чудовищную небывальщину и  даже не намекая, а призывая остальных коммунистов  подразделения к тому-же.  И опять - тот же овечий страх, который отчетливо читался даже в затылках молчащих офицеров. По очереди все участники действа поднимались на ватных ногах и блеяли какие-то нужные дежурные фразы в русле и порицания и осуждения.  Дело принимало скверный оборот, и судя по всему тянуло или на выговор с занесением(страшная, по тем временам кара) или исключением из рядов еще неколебимой КПСС. А у 35  летнего младшего лейтенанта  была  еще впереди защита  диплома и вся офицерская жизнь.   Осталось лишь мне высказаться и поставить на его карьере жирную точку. И парторг, уже не сомневаясь, дал слово мне.

   Чем было ценно парт. собрание, это то, что на нем чисто теоретически все были равны. А я, будучи солдатом, перевел это право в плоскость практическую, и произнес пожалуй одну из речей по убедительности достойную Цицероновой  против Катилины. Я рвал и метал тезисы парторга, я опровергал его в каждом из  высказываний о Повхе ; приводил нескончаемые примеры его профессионализма, ежедневной доблести,порядочности, отваги и честности;   я обличил в трусости и недостойном офицеров поведении каждого, кто был тогда в поле и сейчас в зале. Я обращался ко всем сразу и к каждому в отдельности с вопросом: а кто из них мог также противостоять той темной силе и глупости , кто мог спасти всех от ареста и выполнить архиважное задание самого Андропова, а следовательно не только всего Комитета, но и Родины в целом?

      Можете смеяться, но дело закончилось  аплодисментами и смехом. Я почувствовал себя удачливым артистом и едва удержался от поклонов публике. С трибунки я видел только пунцовое растерянное лицо партийного божка и склоненную голову моего командира, ожидающую "удара топором" . Но, дело для него закончилось лишь устным порицанием.

  А меня в партию так и не приняли, и обещанное направление в МГИМО после дембеля   не дали.

  Может, оно  и к лучшему.


Барнаул 2015г.