Мастер Шерман

ЕЛЕНА РОГОВАЯ - http://www.proza.ru/avtor/rogovajawebde - ПЕРВОЕ МЕСТО В 10-М ЮБИЛЕЙНОМ КОНКУРСЕ ПОВЕСТЕЙ И РОМАНОВ МФ ВСМ


Глава 1

Жарким летним днем у входа в парикмахерскую на улице Советской Армии (бывшей Преображенской) сидел  худощавый мужчина лет  сорока пяти. Одет он был в белую рубаху, кожаный жилет, широкие брюки со складками у талии и парусиновые туфли,  которые он каждое утро начищал  зубным порошком. Густая копна волнистых волос с проседью придавала ему  не только солидность, но и пару  лишних сантиметров в высоту, что было немаловажно при его  весьма скромном телосложении.

Тонким брусочком шлифовального камня мужчина неспеша  водил по  режущему полотну ножниц,  отглаживая сталь  до нужной ему кондиции. Проведя бруском пять-шесть раз, он сначала оценивал качество работы на глаз, а потом   брал клочок газеты,  мочил его в чашке с водой и делал несколько надрезов на сырой бумаге, проверяя остроту инструмента.

Увидев на противоположной стороне улицы  истопника  знаменитых  бань  Исаковича (Гарнизонных), он прервал свою работу и поинтересовался:
- Доброго вам  утра, уважаемый Мотл! Я  буду  очень признателен, если вы на минуточку задумаетесь и посчитаете совсем приблизительное  количество помывочных мест, находящихся  в использовании в настоящее время. Нет, я не настаиваю, но буду рад тому, что меня немножко обнадежат. Я должен знать, на что мне сегодня расчитывать.

- Ждите, Израил, скоро от нас  придут к вам, - отрапортовал истопник, вытирая руки о грязный фартук. – Даже номера заняты.
- Те, что по 25 копеек или за 75?
- Да отчепитесь  вы от меня. Не мое это дело в билеты подглядывать.  Билет – он не женщина, чего на него зенки лупить.  С меня спросу мало, лишь бы пар в бане хороший был, да в бассейнах вода подогретая.

- Вот и спасибо, уважаемый Мотл. Вы поговорили со мной пару слов, а мне  уже забот на целый день.
После разговора Израил быстро встал, стряхнул с коротких брюк наждачную пыль, привычным движением  закрепил ножницы в  прорези  жилета и скрылся в помещении. Он знал, что  не позднее, чем через полчаса  из бани  выйдет первый клиент и наверняка зайдет к нему побриться или сделать стрижку.

***
Уже много лет он работал на этой улице и каждый день благодарил Бога за милость и любовь, которую он когда-то проявил  к его семье, позволив  родителям почти даром купить салон у сбегающего от большевиков хозяина.  Обучившись парикмахерскому делу, Изя перенял семейный бизнес и, не успев сделать пару стрижек,  с ним мудро расстался, передав в руки советской власти честно приобретенное имущество. Его поступок был оценен руководством города по достоинству, а за сей щедрый, а главное, пролетарский жест  ему было  разрешено  работать  в родных стенах  на должности заведующего вплоть до ухода на фронт. Провоевав  почти четыре года, он  получил ранение в грудь,  был прооперирован  и по инвалидности  комиссован из армии. Когда  Одессу освободили от фашистов, фронтовик вернулся в родной город  живой, почти здоровый и с двумя медалями на груди.

Первое, что он сделал по возвращениии домой  – попросил у соседей лопату  и направился к старому платану,  чтобы откопать ящик с дорогим ему во всех отношениях  интструментом,  предусмотрительно спрятанным   перед уходом на фронт. Самой большой ценностью в тайнике  были марселевские щипцы, а также филировочные ножницы,  которые по тем временам  стоили огромных денег и  попадали  в Одессу из Америки лишь контрабандным путем.

Постижерный инструмент, состоящий из деревянных  болванок  для париков,  тресбанка, кард и крючков для тамбуровки,  он спрятал  на чердаке дома.  Зная, что конопляная парусина почти не пропускает влагу, он обмотал ей  каждый предмет и аккуратно  закопал под толстым слоем чердачного  шлака.
Собрав  имущество, Изя любовно окинул все  взглядом  и, протерев  каждый  предмет влажной тряпочкой, решил завтра же приступить к работе. Наш герой  не был коммерсантом, но прекрасно разбирался в людях и понимал, что через неделю – другую у него не будет отбоя от клиентов.  Война войной, а женщинам всегда хочется быть красивыми.

В первый же день после открытия парикмахерской,  Лиза Шпигельглаз проходила мимо и увидела, как  какой-то мужчина, до боли напоминающего мастера женских причесок  Израила Шермана, аккуратно раскладывает на столике инструмент. Она приостановилась, заглянула сначала в окно и, убедившись, что это никто иной, как маг и чародей парикмахерского дела, не зашла, а буквально влетела в салон, захлебываясь от радости и открывающихся перед ней перспектив.
Увидев Лизу,  Израил  вознес руки к небу и поблагодарил Бога  за милость. Он знал совершенно точно, что через несколько часов после ее ухода вся Одесса будет знать об открытии салона.  Вознесенную  благодарность к Богу Лиза приняла на свой счет и, как в довоенные годы, протянула руку для поцелуя.

- Мадам Шпигельглаз, вы ангел! Вижу, вижу, что во время моего отсутствия вашей хорошенькой головки  не касалась  рука настоящего мастера. Выпьем чашку  чая или сразу сделаем шаг навстречу красоте?
Елизавета  в ту же секунду  расплылась в улыбке и уселась  в  откидное кожаное кресло, чудом  уцелевшее от бомбежек  на чердаке дома.
- С какой прической  мадам желает видеть себя сегодня? – поинтересовался Израил.  - Как и до войны? Я вас понимаю. Красоту еще никто не отменял. Волосы - это единственное богатство женщины, независящее от войн и  кризисов мировой экономики. Значит, как и раньше: делаем прямой пробор и по бокам коки.

Надев на себя фартук,  Израил перво-наперво помыл роскошные волнистые волосы куском марсельского душистого мыла, купленным  ранним утром  на Привозе и,  вооружившись  расческой и ножницами, приступил к стрижке неровных концов.
Работал мастер с упоением и неторопливо,  давая огрубевшим  рукам  вновь почувствовать шелковистость  женских волос, их мягкость, воздушность и струящуюся красоту.  Он снова тот укротитель, который из строптивых и непослушных прядей создаст произведение искусства.  Как он скучал без всего этого! Не было на фронте и дня, чтобы не вспоминал  он о  парикмахерской, ее тишине, а особенно запахах, которые буквально преследовали его в каждом сне.

По завершении работы, Израил взял небольшое круглое зеркало, чтобы клиентка смогла увидеть прическу сзади. Увидев восхищение и блеск в глазах женщины,  он  не стал скрывать свою радость от полученного результата и более того, отказался от денег за работу.

-Мадам, вы моя первая клиентка после открытия  и  мой пригласительный билет в светлое будущее, а потому я  не возьму с вас ни копейки.
Несмотря на добрые сто килограммов веса, из парикмахерской мадам Шпигельглаз выпорхнула  с легкостью ласточки и с полной уверенностью в завтрашнем дне. Она даже не сомневалась, что с этого момента красота ей гарантирована до конца  Изиной  и, на худой конец, ее жизни.  Одно из двух и третьего не дано.
Провожая к выходу Лизу Шпигельглаз, Израил не стал долго прощаться, потому, как увидел у входа Розу Гольд, с любопытством  и восхищением разглядывающую  выходящую из парикмахерской женщину с очаровательной прической.
- Уважаемая Роза!  Вы ко мне и это правильно - радостно произнес  Израил, приглашая  даму зайти в салон....

Глава 2

Роза Карловна снисходительно взглянула и величественно переступила порог салона, позволяя Израилу поддерживать себя под локоток.  Она окинула взглядом помещение, покачала головой и глубоко вздыхая, уселась в кресло.
- Да, да, да. Кому сейчас легко, - озабоченно проговорила она. - Но!  Изенька, ви живой, здоровый и это значит, что  вас ждет доход и процветание. Поверьте мне, я знаю, что говорю. Работайте и зарабатывайте на красоте. Только она спасет мир и всех нас.
- На это и рассчитываю. Я могу вам предложить журнал с прическами или окунемся в прошлое?

- «Марлен Дитрих» меня вполне устроит, - произнесла Роза,  внимательно рассматривая свое изображение в зеркале. Повернув голову направо, потом налево, она  похлопала себя по отвисшему подбородку, потом  быстрыми легкими постукиваниями пальцев пробежалась по щекам и дойдя до глаз, растянула кожу век в разные стороны, придавая взгляду таинственность.
- Да,  красота ускользает и годы нам не друзья. Раньше я была молода и красива, а  теперь только красива, поэтому доверимся «Марлен», мой друг.
- Роза Карловна, уважаю ваш вкус и  верность  стилю.  Значит делаем косой пробор и пускаем  мягкую волну,  переходящую в завиток на концах. Или все же перманент?

-Да ви интриган! Но за это я вас ещче больше уважаю. Дорогой мой, конечно же перманент. На сегодняшний день это практично. К тому же, пышная прическа замечательно смотрится с маленькой шляпкой. Оставим «Марлен Дитрих»  до лучших времен  и  пока ви накручиваете коклюшки, я  вам задам деликатный вопрос. Ви уже коммунист?
- Товарищ Роза спрашивает  за поговорить или имеет конкретный интерес?
-  Изенька, пока ви воевали на фронте за это время могло многое  измениться, а у меня работа.
-Так вам есть-таки что сказать, а вы молчите!

- Ну не могла же я сразу, хотя сами понимаете, что сваха – это навсегда и никакие пули с фугасами не заставят меня безмолствовать. Понимаете, к вам приходят много дам и все хотят поговорить за счастье. Изя,  если ми с вами объединимся, то  сможем сделать хороший гешефт, а город  немножечко счастливее. Скажу вам по секрету, несмотря на трудное время и большой дефицит приличных  мужчин, их у меня есть. У Розы все под карандаш и пусть это вас не сомневает.
На этой фразе Роза Карловна нащупала ногой сумку, которая лежала возле кресла и  не желая отвлекать мастера от работы, решила достать ее сама. Не успел Израил предложить ей помощь, как та с акробатической легкостью носком левой туфли подцепила радикюль за ручки, после чего для удобства перекинула на правую и начала  медленно поднимать согнутую ногу, чтобы можно было дотянуться до нее рукой.

Изя прекратил накручивать коклюшки и замер от удивления, а еще больше от того, что по мере изменения высоты подьема  в зеркале  все отчетливее появлялось отражение  обнаженного тела и шелкового нижнего белья розового цвета, обрамленного по краю тонким кружевом. «Похоже у старушки дела идут лучше, чем я ожидал»,  - сделал вывод мастер и стыдливо отвел глаза, дабы не смутить ничего не подозревающую Розу Карловну. Поставив сумку на колени, она недолго в ней порылась и вытащила пухлый конверт, перевязанный атласной лентой.

- Вот! Вот Изенька, что я хотела вам показать. Ви только посмотрите какие красавицы ждут своего счастья: Рахиль, 29 лет, брУнетка, замужем не была, рост 158, а самое главное - приятной полноты. Взгляните теперь на эту фотографию. Какая экзотика! Гюзель, 32 года, рост выше среднего, с уважением относится к иудеям  и всем сердцем желает стать одной из них. Единственный нюанс – это пятилетняя дочь. Красавица? Я тоже так считаю.  Так, а это кто у нас?  «Увы, уже 50, но я их совсем не ощущаю». Пардон, это мое фото, - произнесла Роза Карловна и шустро спрятав картотеку в радикюль,  перевела разговор на другую тему.

- Ви не думайте, Изенька, что было трудно только на фронте. Мы здесь без дела тоже не сидели. Раз уж зашел такой разговор, то мне нужен ваш совет. Ви конечно понимаете, что когда пришли немцы жизнь в городе не закончилась и  нам было-таки  чем заняться. Так вот, в соседнем доме, справа от меня, квартировался вражеский офицер. Ничего не могу сказать о нем плохого. Хоть и немец, но очень интеллигентный мужчина  и руководил ихней немецкой хозяйственной частью. Так вот, стал он мне знаки внимания оказывать и чем дальше, тем больше. Сами понимаете, что женщчина я привлекательная и беззащитная.

Как-то раз он  пригласил меня к себе. Ну, я подумала, что может быть у него дело какое ко мне, но на всякий случай решила обратиться к контрабандисту Толе Шмуклеру. Толя человек серьезный, понял все с полуслова и со словами «Он поразит все, кроме маникюра» продал мне дамский пистолет «Беретта» .  Все случилось так, как ожидал Толя и через пару часов прогулки по катакомбам, мы были на румынской стороне. Так что я хотела вас спросить. Как ви думаете, меня представят к награде?
- За что?
- Как «за что»? За освобождение Одессы от фашистских захватчиков.
- Роза Карловна, вы конечно красавица и храбрая женщина, но я вам немножечко подскажу: в вашем случае за лучшее будет помолчать.
-Жаль, Изенька, жаль. Награда обойдет меня стороной, но ви-таки правы.  С этой минуты я  вам ничего не рассказывала...

- Скажу больше, я уже все забыл. Волосы будем укладывать в сеточку,  или несравненную пышность и красоту вы сдержите шляпкой? И правильно. У вас замечательный головной убор. Я почти такой же видел на голове у  английской королевы. Жора Пикель на Привозе мне предлагал  купить эту фотокарточку, чтобы показывать моду клиентам.  Так я правильно сделал, что не купил. Зачем нам английская королева, когда есть вы!
- Изя, хоть ви и шутите, но делаете мне приятно, и сказать, что я вам снова рада – это не сказать ничего.

Расплатившись за услугу, Роза Карловна еще раз подошла к большому зеркалу, внимательно себя осмотрела со всех сторон, подкрасила губы и абсолютно счастливая направилась к выходу. Потом, как бы невзначай, обернулась и произнесла: - Израил, ми с вами договорились. Не забывайте, делайте мицвот*, сообщайте всем заинтересованным женщЧинам и мужчинам, что у Розы Карловны есть все, о чем они мечтают. Любовь – она не просто так, ею надо заниматься.  И не слушайте тех, кто говорит, что деньги – это зло. Зло, Изенька, так быстро не кончается.

- Как я вас понимаю, мадам Гольд! Мы с вами начинаем гешефт* и должны быть готовы  к тому, что у нас все получится, - произнес Израил улыбаясь. - Хорошего вам дня, Роза Карловна,  и будьте мне всегда здоровы.
Провожая Розу Гольд, Израил увидел пожилого мужчину с потертым коричневым саквояжем, сидевшего на скамейке у входа в парикмахерскую.
- Вы ко мне? – поинтересовался мастер.
-И только к вам, Израил Гершевич.
-Тогда  - прошу...

Мицвот – доброе дело (иврит).
Гешефт – мелкое предприятие, дело ради барыша (нем, ивр).

Глава 3

Мужчина неспеша  встал со скамьи, благодарно кивнул на приглашение и  вошел в салон. Что-то до боли знакомое было в его благородном лице и походке. Израил лихорадочно перебирал в голове фамилии и имена клиентов, но все было безуспешным. И только тогда, когда он предложил клиенту чашку чая,  его осенило, что постаревший мужчина есть никто иной как Ефим Петрович, бывший управляющий известной чайной  фирмы Г.Крапивина.

- Ефим Петрович, какими судьбами? Вы откуда?
-Из бань Исаковича, что через дорогу от вас, милейший. До сих пор не привык называть их Гарнизонными,  хотя  на сегодняшний день они таковыми и являются.  В парилке услышал, что вы снова работаете, и  сразу же направился  к вам, в самом что ни на есть чистом виде. Разрешите полюбопытствовать, каким чаем вы меня собираетесь напоить?
- Сборным, Ефим Петрович. Щепотка черного с «Привоза», а остальное – сушеная зелень из луговых трав и сада. Времена сейчас трудные, - как бы оправдываясь произнес Израил.

- Вот и замечательно, что из трав. По крайней мере это намного вкуснее и безопаснее, чем покупать у спекулянтов невесть что. А помните, какими чаями мы торговали?  Семь сортов черного, три – желтого, столько же лянсин и цветочного. А зеленый! Жемчужный, шанхайский, фучанский.  Голова закружится от воспоминаний. Вы какой больше всего уважали?
- В то время родители могли себе позволить качество, поэтому мы пили «желтый лянсин» в железной чайнице с замком ну и, конечно же, фруктовый.

- Да, да, - оживился Ефим Петрович, и его глаза вновь засияли как и много лет назад, - а к празднику его продавали  в китайских чайницах, обтянутыми  ярким  шелком с изображениями драконов и золотых рыбок. А сахарные «головы» помните?  Продавцы их дробили специальными  машинами на такие куски, какие пожелает клиент. Потом подбирали их специальной лопаточкой и заворачивали в синюю бумагу, которая так и называлась – сахарная. Да что говорить, какой сервис был!  Пересылка чаев по требованию клиента  бесплатно в любой порт, куда заходили суда «Русского общества пароходства и торговли»! Даже привередливые клиенты не могли на нас обижаться. На складах в доме Вагнера, что на  Екатарининской, в любое время можно было прийти выпить кружечку-другую чая, и лишь потом понравившийся купить. «Вы уже знаете какие пробы желаете иметь?» «Мы вам их пришлем на дом». Какое обслуживание! Израил, куда все это делось после революции?

На этих словах бывший управляющий сник и даже осунулся, став в одно мгновение тем же незнакомым пожилим мужчиной, который несколько минут назад зашел  в салон. Взглянув на него, Израил молча направился к выходу и прикрыл дверь.
- Правильно сделали, - с благодарностью произнес  Ефим Петрович. - В последнее время я очень плохо переношу шум. Я так от него устал.  Возможно вы знали, что до революции мы жили в прекрасной квартире недалеко от коммерческого императорского училища? Моей зарплаты хватало, чтобы оплачивать такое жилье. Я не буду говорить, с каким трудом нам удалось остаться жить в этой квартире после прихода советской власти, но за неделю она превратилась в коммуналку. У нас забрали не только жилплощадь, но и мебель, посчитав, что в двух оставленных комнатах все равно нам некуда будет ее поставить.

В первые же дни туалет перестал функционировать, и пока его не прочистили, все жители ходили в деревянный во дворе. На кухне появилось пять столов, и на каждом из них по кирогазу. Бегающие по коридору дети, вечно висящее мокрое белье на веревках, которое то и дело бъет по лицу всяк проходящего, и я уже не говорю за отношение между жильцами и ежемесячные разборки при оплате за свет.
Один раз из-за того, что кто-то воровал лампочки в коридоре,  соседка ошпарила другого соседа супом, который она несла в свою комнату. Все это вы, милейший,  знаете не хуже меня. Мир перевернулся. С этим я уже смирился за много лет, но год назад  к нам въехал майор НКВД. К своей полученной по ордеру комнате, он присвоил не только  «лишние»  метры вдовы Петряковой, но и нашу мебель, которой она пользовалась уже много лет.  Вы бы видели ее лицо! Израил Гершевич, первый раз в жизни я радовался, глядя на то, как люди страдают. Она потеряла имущество. Заметьте, не свое имущество!  Да-да, это низко и недостойно приличного человека, но только так  она смогла почувствовать то, что нам пришлось пережить с их приходом.  Представляете, до чего нас довели. Мы стали радоваться человеческому горю.

После заселения майора в нашу квартиру стало практически невозможно пользоваться ванной. Теперь все по расписанию. На ее дверях висит замок и у каждого жильца есть специально отведенное для этого время. Нашей семье разрешено один раз в неделю постирать белье и помыться. На все про все у нас четыре часа. Абсолютная бесправность унижает и отнимает здоровье. С тех пор я  регулярно хожу в баню и только сегодня этому обрадовался, потому что  снова встретил вас.
- Я тоже, - тихо произнес Израил. – Ну давайте не будем расстраиваться. Как только закончится война, в городе начнут строить жилье. Не сомневайтесь, Ефим Петрович,  мы с вами еще поживем в отдельных квартирах. Ну–с, а теперь приступим к делу! Какую прическу предпочитаете?  Конечно «Полубокс»! Только он  подчеркнет все  достоинства вашей внешности.

Вооружившись ножницами, Израил быстрыми и точными движениями сделал окантовку, сняв волосы по кругу,  и только потом  приступил к основной части стрижки. Особенно старательно он работал в области виска, срезая волосы  под углом.  Он делал несколько подрезов, немного отходил  в сторону, внимательно смотрел и возвращаясь вновь подправлял  длину с помощью филировочных ножниц. Неровности на затылке  он убрал с помощью машинки,  продвигаясь уже в обратном направлении к густой волнистой шевелюре. Все это время клиент не проронил ни слова и сидел с закрытыми от удовольствия глазами. По окончании стрижки Ефим Петрович взглянул на себя.

- Это кто? Познакомьте меня с этим пожилым, но еще приятным мужчиной, - довольный результатом произнес он и, оглядев себя со всех сторон добавил, - раз уж я к вам зашел, поработайте надо мной еще немного. Побрейте меня.
- С удовольствием, -произнес Израил и потянулся за безопасной бритвой.
- О, нет, уважаемый Израил, оставьте ее для молодого поколения. Опасной и только опасной! Надеюсь, она еще не заржавела в вашем чемоданчике?
- Как можно! Берегу ее для солидных и понимающих клиентов.

С этими словами Израил достал из тумбочки небольшой видавший виды чемоданчик, раскрыл его и извлек оттуда две бритвы. Положив обе на ладонь, он протянул их для выбора.
- Какой из них клиент желает быть побритым?
- Конечно же «Карлом Радером», - улыбаясь и закатывая от удовольствия глаза произнес Ефим Петрович.
- Я и не сомневался, но ради уважения к вашей личности не мог не спросить.  Как я люблю работать с понимающими людьми! «Карл Радер» - это же настощий роллс-ройс в бритье!

Израил извлек из чемоданчика кожаный ремень и один край закрепил на крючке, привинченным для этой цели к столу. Потом он нанес на кожу пасту и приступил к правке. Натянув ремень, он взял бритву за «голень» и,  положив ее плашмя, плавными и неторопливыми движениями  начал протягивать по шлифовальной поверхности  «гребнем»  вперед. Сделав около пятидесяти движений в ту и другую стороны, он достал из чемоданчика лупу и внимательно осмотрел кромку лезвия с двух сторон. Удостоверившись в высоком качестве своей работы, он аккуратно отложил бритву в сторону и принялся помазком взбивать пену.
Откинув кресло немного назад, Израил приступил к бритью.

В отличие от других брадобреев, у него был свой фирменный «хват», который позволял ему ловко передвигаться по поверхности лица, аккуратно обходя родинки и крылья носа. Одного-двух движений было вполне достаточно, чтобы кожа лишилась жесткой щетины на несколько дней.  После бритья он протер лицо, нанес на него травяной бальзам и укрыл на несколько минут мокрым горячим полотенцем.
- Отдохните, уважаемый Ефим Петрович, - проговорил мастер, обмывая инструмент после работы.
Закончив обработку бритвы, он подошел и снял полотенце с лица клиента. Ефим Петрович спал сном младенца, посапывая и подтрясывая губами при каждом выдохе. Израил постоял в замешательстве несколько секунд и со словами « Шерман все понимает» тихонечко отошел от кресла.

Глава 4


Пока Ефим Петрович пребывал в блаженной дреме, Израил решил продолжить изготовление шиньона. Дело это хлопотное, требующее большого терпения, а главное - сноровки. Тресбанк он закрепил на столе еще пару дней назад, рассчитывая начать, как только появится свободное время.  Война войной, а без накладных волос в парикмахерском деле никак не обойтись.

До революции этим занималось заведение «Трините», которое находилось на пересечении Дерибасовской и Екатерининской. Там искусно плели парики и шиньоны, спасая модниц от однообразия, лысеющих от безжалостной потери волосяного покрова, а  криминальных элементов от зорких глаз царской полиции.  Свои первые навыки в постижерном деле и солидную клиентуру  Шерман получил именно там, за что по сей день был благодарен хозяину заведения «ложных волос», вспоминая его добрым словом.

Надев очки, Израил аккуратно развернул холщовую тряпицу, в которой были купленные для парика волосы и, смочив руки водой, вытянул  из общей массы  первую тоненькую прядь. Разложив ее на столе, он несколько раз провел рукой  по волосяной ниточке, увлажняя и расправляя ее и, покрутив  край вокруг пальца, пропустил  между средней и нижней  натянутых на тресбанке  нитями.  Торчащий кончик  он ловко подцепил крючком и  цыганской иглой  подшил к первому узелку. «Самое сложное в любом деле – это начало», - думал  Шерман,  осторожно подтягивая колонкИ на тресбанке. Вновь закрепленный пучок волос он подбил  к предыдущим, строго соблюдая плотность вязания, от которого зависели прочность и густота шиньона. Увлекшись работой, мастер не заметил, как в салон вошел мужчина.

- Израил Гершевич, здравствуйте, шоб вы были здоровые!
- И вам мое почтение, - отвтил Израил, внимательно рассматривая вошедшего.
Перед ним стоял никто иной как  известный  в узких кругах карточный шулер Гоша Пик. Одет он был по последней моде и выглядел весьма прилично для своих неполных пятидесяти лет.
- Гоша, какими судьбами!
- Услышал, что ви на прежнем месте, и сразу до вас. Если бы ви знали, какое уважение я испытываю к мастерству ваших рук!

На этой фразе, спавший Ефим Петрович зашевелился.  Смущаясь и извиняясь за то, что позволил себе заснуть, он подхватил  стоящий  в ногах саквояж  и, спешно попрощавшись,  удалился, забыв рассчитаться за оказанную услугу.
- Гоша, своим громким голосом вы напугали мне клиента. Он  ушел не заплатив, - улыбаясь произнес мастер.
- Прошу пардону. Надеюсь Фима встрепенется от склероза по пути домой, а если нет – ваш расход лежит на мне.

Окинув быстрым взглядом интерьер парикмахерской, со словами  «ежик и бритье по двойному тарифу» Гоша уселся в кресло.
- Как ваша жизнь, уважаемый?  Откуда Вы?  - смачивая волосы клиента, поинтересовался Шерман.
- Оттуда, где нас всегда хотИт видеть народ.
- Сколько на этот раз?

- Немного, но хватило, чтобы испортить настроение на пять лет. Знаете, лагерь уже не тот. Политические  сильно пошатнули порядок, норовя даже блатных форшмануть своими идеями.  Изя, я  их не раз слышал и скажу справедливости ради,  там есть-таки на что заострить слух и зрение.  С нами  сидел доктор Болдин, ученик самого профессора Филатова!  Золотые руки! Его бы пальчики, да к нашему делу. Оперировал все, и за это лагерная администрация разрешала ему свободно передвигаться.  К нему везли больных со всей округи. Однажды в госпиталь доставили одного из наших, который уже несколько лет ничего не видел. Иван Николаевич провел ему несколько операций и вернул зрение.  Так вот после этого исцеленный написал письмо начальству, а другое в Москву с благодарностью, что его сослали в лагеря, потому как  если бы не ГУЛаг, он бы никогда не попал под нож знаменитого доктора Болдина.  Я, конечно, недолюбливаю врагов народа, но и среди них есть уважаемые люди.  А какие  планы на будущее у бывшего фронтовика?

- Восстановить парикмахерскую и спокойно работать.  Ханне без меня было трудно, поэтому не хочу ее огорчать. А почему вы спрашиваете?  У вас есть интерес?
- Я просьбы не имею, уважаемый Израил Гершевич, но разговор до вас есть.  Обращаюсь к вам, как к понимающему в нашем деле  человеку  и закаленному в боях герою. Время сейчас беспокойное, тяжелое, а салон  и семья нуждаются в финансовых подкреплениях.

Так вот, на днях в город приехал  ростовский шулер по-крупному играть. Фраер он "жирный", но держал фасон, пока про него не заявили. Мы к нему стали различно подходить и отправили делегацию  проевших зубы наводчиков.  Склонив  его на око,  сыграли пару раз. Он, разумеется, виду не подавал, но мы его враз узнали "по когтям". В первый вечер он проиграл нам немного денег и отказался, сославшись на головную боль. На следующий день мы его склонили на штос*. Он снова проиграл, но уже хорошую сумму денег, и сказав, что не понимает наших правил уехал к себе в гостиницу.

На третий день мы согласились на его правила, заложили банк и выдали свою колоду карт. Пару раз он выиграл очень деликатно, и мы уже не волновались, а когда банкомет в третий раз раздавал карты, он накрыл их сразу рукой. Не дав присмотрется к картам объявил, что его масть и забрал несколько тысяч. Видя такой расклад, наши шулера заволновались и захотели остановить игру, но "собаку съевший" фраер бросил укор за трусость и после этого выиграл у нас крупную сумму, обезжирив приличных людей на несколько кусков.

После этого вечера мы захотели сделать ему угрозу, но потом передумали и направились к "жирным феям"* с большим желанием одолжить немного денег, сами знаете под какой процент. Утром мы снова заложили банк, пригласив интересного фраера на продолжение игры. Не успели мы  поиграть и пятнадцати минут, как он взял весь банк и удалился, оставив нас в незавидном положении и позах.

Так что я хотел вас попросить, уважаемый Израил Гершевич. Учитывая ваш щикарный  карточный опыт, легкие руки и то, что он никогда вас не видел, не смогли бы ви сегодня поработать у нас, простите за выражение,  «Иудой». Я вас умоляю, ничего сложного. Вам даже не нужно с нами играть, просто стоять рядом  и, посмотрев мельком в его карты, с помощью установленных знаков сообщить расклад. Один палец на столе – это бубны, два - трефа, а можно и глазами в сторону или вверх и вниз.  Ну как, согласны?

- Гоша, только не делайте удивленных движений руками. Я вас тоже очень уважаю, но учитывая серьезность игры и высокий процент, мне моя жизнь дорога как память. Ханна не переживет мой уход навсегда. Могу вам предложить  для крапа фосфорные спички, которые сохранились со времен моего азарта. Прошлый век? Вот видите, я отошел от дел и безнадежно устарел. Гоша, с недавних пор я стал трепетно относиться к жизни и удачу рассматриваю под другим углом. Она, как хор в нашей синагоге: голос есть – поешь, а нет – только подпеваешь. Иногда я думаю: «А вдруг я на фронте  израсходовал весь ее запас?».  Нет, Гоша, я больше не смею рисковать. Единственное, чем я могу вам  помочь – это респектабельно выглядеть, а еще - пожелать удачного крапа на рубашке карт и хорошего зрения.

- Израил Гершевич, я составил себе представление, и как говорил мой покойный папа: «На Бога надейся, а на работу все-таки  устройся». Так?
- Так, Гоша, именно так, - произнес Израил, опрыскивая клиента кельнской водой из пульверизатора.

Гоша Пик встал с кресла,  посмотрел на себя в зеркало и, оставшись довольный своим внешним видом, как и обещал, рассчитался  с мастером по двойному тарифу. Уходя из парикмахерской, он оглянулся и, подмигнув на прощанье  весело произнес: - Как говорите, «израсходовал весь запас»? А я вам по-другому скажу. Если тебе выпадают удача со счастьем, то подбирай их побыстрее, а иначе такое богатство подхватят самые хитрые и расторопные.
Израил покачал головой, глубоко вздохнул и с грустью посмотрел на уходящего, как будто предчувствуя беду.

Штос - карточная игра.
Жирные феи(жарг.)- ростовщики у картежников.

Глава 5

- Жид вернулся! Изька жид, снова мысли острыми ножницами у людей отрезает. Головы всем чистит, готовит к суду божьему, чтобы человеки прощение Всевышнего смогли получить красивым видом. Изька старается, а люди не идут к нему, потому как не хотят с грехом расставаться, помыслы свои наружу выпустить.

Израил оглянулся. На тратуаре с гордым видом стоял блаженный Боря Тряпочка. Правую руку с оттопыренным указательным пальцем он вознес к небу, то и дело угрожающе потрясывая ею. В другой руке сумасшедший держал авоську, набитую  скомканными газетами, среди которых торчали горлышки пустых бутылок и уголок потрепанной книги. Старый твидовый пиджак свисал с торчащих острых плеч, подчеркивая худобу хозяина, а рваные грязные штаны еле прикрывали синюшные ноги, обутые в резиновые калоши. Свою речь блаженный закончил также внезапно как и начал. Потом он подошел к Шерману, заглянул в глаза и, ткнув его тремя пальцами  в лоб со словами: «Вот тебе крестное знамение!», тихо поплелся по тратуару, позвякивая при каждом шаге пустыми бутылками.

Пару секунд Израил стоял в оцепенении, почесывая лоб после удара. Опомнившись от происходящего, он забежал в парикмахерскую и, порывшись в чемоданчике, вытащил из него завернутый в платок хлеб, свежие огурцы  и пару яиц, собранные для него утром заботливой Ханной. Разделив пополам обед, Шерман пулей выбежал обратно, чтобы догнать уходящего Борю.
- На, поешь немного.

Боря с безразличием взял еду, сунул в сетку и молча продолжил свой путь. Бездомная собака, одурманенная запахом пищи, тут же подбежала к авоське и поплелась за блаженным, подгрызая на ходу торчащий из дырок кусок хлеба. Израил хотел было отогнать псину, но та мгновенно ощерилась и злобно зарычала, давая понять, что на этом его миссия закончилась.

Не успел мастер зайти в салон, как в дверном проеме показалась миловидная дама.
- К вам можно?
- Конечно, - с тихой грустью ответил парикмахер.
- Вы снова с нами,– улыбаясь произнесла женщина.
- Лора, куда я без вас. А вы все такая же красавица, и трудности жизни никак не отражаются на вашем внешнем виде.
- Я вас умоляю, еще как отражаются. Вот, посмотрите  во что превратились мои руки от тяжелой работы. А мешки под глазами от недосыпания  и беспокойства!  Уважаемый Израил Гершевич, хорошо, что вообще жива осталась. Слава Богу,  фашистов прогнали,  и можно спокойно спать, хотя по ночам все равно страшно – хулиганов в городе много. Каждую ночь кого-нибудь грабят или убивают.   

-А вы не ходите по ночам. Поздние прогулки во все времена были противопоказаны приличным женщинам.
-Так тож приличным! – грустно ответила Лора.
- Мадам, с каких пор вы перестали ей быть?
-Со времен оккупации. У меня  квартировался немецкий офицер.
- И вы об этом так просто говорите?
- Израил Гершевич, я устала бояться. Я каждый день жду, что  меня отправят в лагерь. Мою знакомую уже арестовали. Что вы застыли, или после такой новости у вас не поднимутся руки  сделать мне прическу?
- Нет,  нет. Кто такой Шерман, чтобы судить вас, мадам. На фронте я видел много горя.  Именно там я понял, на что готовы  люди пойти, лишь бы сохранить свою жизнь. Я понимаю, вам было тяжело.

- Нам было нечего есть. Многие  женщины даже пошли работать в немецкие бордели, чтобы не умереть с голоду. Израил Гершевич, как это ужасно ни звучит, но там был порядок. Немцы со всей строгостью за этим следили.
- Что вы говорите! Не сочтите за любопытство, но это делает ваш рассказ интересным. Кстати, какую прическу мадам желает иметь?

- Сделайте мне «Виктори роллс». Надеюсь, вы еще не забыли, как она выглядит?
- Только об этом и мечтал. Тогда второй вопрос. Мадам Лора предпочитает горячую ондуляцию или обойдемся отваром семени льна?
- Какая ондуляция без щипцов! Разжигайте керогаз и берегите свои руки. Они у вас замечательные.
Шерман достал марселевские щипцы и положил их на железный лист. Пока они нагревались, он постриг волосы до уровня плеч и, разделив их на две ровных половины,  аккуратно пригладил  щеткой.
- Я вам делаю красиво и внимательно слушаю, - произнес он, накручивая первый локон.

- Немцы очень заботились о боеспособности своей армии,  поэтому  в начале войны почти за каждой воинской частью был закреплен полевой публичный дом. Он следовал за ними повсюду. Представляете,  для этого у них было создано целое министерство, а проститутки  значились чиновниками, получая не только зарплату, но даже страховку.

Самое интересное было не это.  Германия не могла позволить, чтобы вопросы  сексуального обеспечения были пущены на самотек, поэтому в армии выдавались талоны для посещения борделей по категориям. Самая низшая – это солдатские, и там на одну девушку полагалось 100 солдат. Для унтер-офицеров - одна на 75 человек, на офицеров – 50, а у летчиков – 20. Кстати, для офицеров у них были  феи арийского происхождения: светловолосые, с голубыми глазами и  высокого роста, которые шли туда работать исключительно из патриотизма. Израил, вы можете себе представить проституцию по идейным соображениям?  В гестапо даже был отдел, который контролировал «семенной фонд рейха».

Так вот, с приходом на наши земли, немцам пришлось отступить от некоторых правил. Арийские жрицы уже не так охотно рвались на фронт для поддержки боеспособности армии, поэтому заведенный порядок  стал  распространяться на наших женщин. Чистое белье, мыло и резиновые изделия  по 3 на каждого бойца – это обязательное условие для той и другой стороны. Медицинский осмотр проводился еженедельно, и трудовой лагерь грозил всем, кто заражал бойцов болезнями. Кстати, иногда они сами охотно заражались гонореей, чтобы несколько месяцев полечиться в тылу, а не погибать на полях сражений. Это все мне рассказал квартировавшийся военный врач.

- Да, Лорочка,  вопрос жизнеобеспечения армии у немцев поставлен на высоте, но не подумайте, что я им завидую. До войны я мог себе позволить свободные отношения с женщинами, но это было,  пока мне не повстречалась Ханна. Вы хоть и не еврейка, но должны знать, что значит для нас семья. Не сочтите меня консерватором, а близость без любви невозможна. Да, да. Она объединяет не только тела. Она объединяет души. Знаете, когда я гляжу на женщину, я почему-то сразу думаю о ее детях. Будем делать по два валика с каждой стороны? – поинтересовался мастер.

- Делайте два. Это не только красиво, но и дольше. Мне у вас очень хорошо. Такого собеседника в последнее время нечасто можно встретить. Представляете, теперь соседки называют меня немецкой подстилкой и шлюхой, и только вы отнеслись ко мне с вниманием и уважением.
- Я благодарю вас, мадам. Мне тоже приятно с вами поговорить - ответил Шерман, закручивая локон по направлению к макушке.

Сформировав четыре валика, он закрепил их шпильками и приступил к накручиванию мелких кудряшек на затылке, которые обычно были красивым завершением прически.  Закончив работу, Измаил отошел в сторону и полюбовался на результат своего труда, потом немного подумал и решил для фиксации побрызгать  прическу раствором льняного семени.
-Так будет надежнее, - заботливо произнес он.

Лора внимательно посмотрела в зеркало и, найдя себя очень даже хорошенькой,  рассчиталась с мастером, вознаградив его щедрыми чаевыми.
-Вы осуждаете меня? – поинтересовалась она перед уходом.
- Шерман- маленький человек, чтобы вас судить, а на людей не обращайте внимания. Они всегда найдут тему для языка, особенно, когда речь идет об одинокой женщине.

Открывая дверь для Лоры, он чуть не столкнулся  с Борей Тряпочкой, который  молча стоял напротив входа в салон. Увидев выходящую красивую женщину, он, как ребенок, расплылся в улыбке и, перенеся свой взгляд на парикмахера радостно закричал:

-Изька жид, домой вернулся! Живой! Матерь Божья сохранила его. Матерь Божья – это матерь Божья! У нее детей, как звезд на небе. Детей много, а она Изьку любит, безгрешная женщина. А кто в грехах...( на этих словах  он достал из сетки бутылку и, набрав  полный  рот воды  прыснул  на прическу Лоре) ... я вас всех прощаю!
После выданной тирады он с облегчением вздохнул, омыл остатками мутной жидкости свое лицо и с блаженной улыбкой пошел прочь.
Шерман взглянул на Лору, которая как завороженная смотрела на уходящего Борю. Из ее глаз капали крупные слезы.

Глава 6

Пару секунд  в воздухе висела  тишина, пока ее не нарушил детский плач. Молодая мамаша с коляской, видя разворачивающиеся события, приостановилась в надежде на бурное продолжение. Очнувшись от происходящего, Лора быстро промокнула лицо белоснежным платком и, поблагодарив мастера за отличную работу, решила как можно быстрее удалиться, чтобы не давать лишний повод для сплетен, которые с этой минуты  обязательно поползут по городу, проникая в каждый двор, дом, а главное, на Привоз. Там это происшествие быстро обрастет невероятными фактами, оставляя за собой только одну информацию без искажений – это имя героини.

- Что творится среди белого дня! – послышалось из окна соседнего дома.
Шерман оглянулся и увидел мадам Симу, раздвигающую на подоконнике горшки с геранью, которые  мешали ей максимально приблизится к месту событий.
- Все видела. Все видела и скажу вам, Израил Гершевич, что ви такой хороший мастер и не должны переживать. Прическа у женщчины осталась как новая, и она будет спокойна. Уж ви мине поверьте. Мадам, - обратилась она к даме с плачущим ребенком, - что ви стоите, дайте своей девочке цицу, и она перестанет плакать. Не девочка? Так тем более дайте. Мальчик вирастит и скажет вам спасибо за ровную нервную систему, или на всю жизнь обидится на паховую грыжу. Почему я должна беспокоиться о вашем ребенке? Нет, рожать нужно в старости. Правда, Миша? - обратилась она к мужу, который выглядывал из другого окна. –У молодых совсем нечем думать о детях.

- А если ви хочете сделать себе прическу, - переключилась она снова на мать, - то можете идти и спокойно себе сидеть в кресле. Я присмотрю за вашим фаэтоном, будьте таки уверенны. Тетя Сима воспитала собственных детей - и вашего крикуна, шоб он был здоров, воспитает в лучшем виде. Не хочете, как хочете. Расстанемся в трепетном оживлении и забудем как друг друга звали, - прокричала она вслед уходящей мамаше. - Можно подумать, что ви спешите скорее, чем я. Вейз мир! За пару минут и столько событий.

- Израил Гершевич, мине кажется, вас уже дожидаются,- махнула она рукой в сторону стоящего у салона пожилого мужчины, - или есть ещчо время нам душевно поговорить за этот несчастный случай?  Я себе знаю, а ви  думайте что хочете, но он точно пришел до вас.  Ну, что я говорила! Отличить клиента от поглазеть - для меня  как сторговать пару рублей на Привозе.  Вам что-нибудь там купить? Мы с мужем сейчас пойдем. Нет? И правильно. В последнее время там такие зверюги торгуют, что наровят сделать покупателю неприятно.  Во вторник пошла за квашеной капустой, а на месте Баси торгует другая интересная мадам. Я попробовала засол и вижу, что это тот же рецепт. Стою, ем, как будто думаю и виду не подаю. Потом попросила взвесить килограмм и в ответ получила такую цифру, что мине приключился апоплексический удар. Можно подумать, я на базаре первый раз и не знаю сколько  стоит та капуста. Легкой вам руки, мастер Шерман, или вам все-таки купить? - прокричала тетя Сима вслед заходящему в салон Измаилу.

- Шерман? – удивленно спросил незнакомец. – А вы случайно не родственник  знаменитой Любки Шерман, которая до революции заведывала всей контрабандой города Одессы?
- К счастью или к сожалению, но нет, – улыбаясь, произнес Измаил.
- Жаль, легендарная была женщина и ума такого, что любой коммерсант мог бы ей позавидовать. Какими делами ворочала! Кораблями ей возили товар, а полиции хоть бы что. Говорят, она платила им жалование. Я слышал, вас зовут Израил Гершевич? Очень приятно. Меня можете называть просто Иммануил. Иммануил Сапир, будем знакомы. А пока вы меня постригаете, с вашего позволения, я скажу несколько слов за вашу легендарную однофамилицу.

До революции на Молдаванке жили не только воры и контрабандисты, но и вполне себе честные люди.  Мадам Любка после смерти первого мужа  Лейб Зильбермана получила в наследство не только его сына и общих двух дочерей, но  винный завод и харчевню, которую она успешно продала и счастливо вышла замуж за Лейб Шермана.

В то время в городе активно шло строительство, так умная мадам Любка скупала  дома разорившихся предпринимателей и тут же перепродавала их за приличную сумму. На вырученные деньги она приобретала земли, строила новые дома и сдавала их в аренду. Полученные деньги мадам вкладывала в каменоломни и успешно торговала ракушечником, который был так необходим городу для строительства. Еще у нее были склады для керосина и льда. Когда ледяной склад перестал приносить доход, она сделала из него ресторан и сдала в аренду купцу Алексееву.  Когда и ресторан перестал приносить доход, она его переоборудовала в коровник и стала продавать молоко.

И это все не считая заграничного товара, который почти каждую неделю  доставлялся на кораблях. Из Греции везли  масла и черепаховые гребни.  Из Китая  - шелковые халаты, веера, расшитые дамские сумочки, ткани, габардиновые пальто. Все это пользовалось невероятным спросом и уже утром продавалось не только на Привозе, но и в магазинах.  Огромные деньги уходили мимо государственной казны.

Управа в порту ужесточила контроль, но тогда корабли стали разгружать по ночам прямо в шлюпки, а товар свозить в катакомбы.  В 1916 году мадам Любка умерла от какой-то легочной болезни и правильно сделала, потому как навряд ли пережила бы национализацию.  После революции все ее имущество  отобрали в пользу государства, а коров съели. Из ее дома сделали жилтоварищество, но дочерям разрешили остаться в одной из квартир. Девочки вышли замуж и родили – таки себе тоже не глупых дочерей, одна из которых - Берта Михайловна Рейнгбальд. Вам что-нибудь говорит это имя?

Вот именно. Какая была пианистка! Берта Михайловна с отличием закончила одесскую консерваторию и работала в музыкальной школе, основанной профессором Столярским. Во время войны ей пришлось эвакуироваться в Ташкент. После освобождения города она сразу же вернулась домой, но ее квартира оказалась  занята организацией СМЕРШ. Если бы вы знали, сколько Берта ходила по начальству, но те только обещали. С раненым на фронте сыном она жила в консерватории, и никто ей не собирался помогать. А директор  даже отказался ей вернуть прекрасный рояль, который присвоил пред отъездом Берты Михайловны в Ташкент. Бедная женщина не выдержала такого унижения и на 47 году жизни сбросилась с четвертого этажа. В октябре ее и похоронили.
- Удивительная и печальная история, уважаемый Иммануил, - вздыхая произнес Шерман. - А вы пианист, позвольте полюбопытствовать?
- В некотором роде. А почему вы спросили?
- У вас длинные и тонкие пальцы, - пояснил Израил, стряхивая щеткой остатки волос с пиджака  клиента.
- Грешен, грешен. Обожаю музыку и питаю к ней трепетную любовь на протяжение всей своей жизни.

Иммануил расплатился с Шерманом  за стрижку и уже было направился к выходу, но потом вдруг вернулся и по-дружески обнял Израила.
- Напрасно вы отказываетесь от родства с мадам Любкой. Есть чем гордиться. Все, на что падал Любкин взгляд, превращалось в деньги.
- Что вы, что вы! Мне до нее далеко, да к тому же Бог меня наделил другим талантом.
- Обязательно к вам загляну еще раз.
- Непременно, товарищ Сапир, но я бы хотел, чтобы вы отдали мои карманные часы уже сегодня.
- Вы почувствовали?  - улыбаясь, произнес Иммануил.
- Я же не ради праздного интереса спросил про пальцы. У вас срезана кожа на подушечках, а это делают только карманники.
- Приятно общаться с умными людьми, - произнес Иммануил, возвращая Шерману часы.
Потом он порылся во внутреннем кармане пиджака, достал портмоне и, не считая, вытащил из него приличную сумму денег.
- Это вам на развитие, уважаемый мастер. Надеюсь с этого дня салон начнет процветать. Не зря же у вас фамилия Шерман.

Глава 7

Израил попытался вернуть деньги клиенту, но тот крепко сжал его руку и почти силой заставил положить банкноты в карман. Попрощавшись, Сапир спешно покинул салон. Удивленный таким поворотом событий,  мастер ухмыльнулся и похлопал себя по карману, не веря произошедшему. Убедившись, что это не сон, он вышел на свежий воздух передохнуть  и подумать на что они с Ханой потратят внезапно свалившуюся на них крупную сумму. Шерману было неловко за то, что, вернувшись с войны, он истратил все сбережения семьи на парикмахерскую. Конечно, рано или поздно все вернется, но дети растут и не спрашивают на это разрешения.

Марии нужно пошить новое платье. Она так повзрослела  пока он был на фронте.  Совсем девушка стала. С подружками журналы трофейные разглядывает, моду обсуждает. На семейном совете решили ей  сшить новое платье и уже канифас* на подъюбник купили, а цены на базаре, как назло, взметнулись вверх. После ухода немцев на Привозе все подорожало,  да и товара стало  меньше, несмотря на то, что контрабандисты трудились в поте лица, продолжая на свой страх и риск переправлять по катакомбам товар из Румынии.   

Младшей дочери Рэйзел нужно новые баретки купить. Как она умудряется так быстро снашивать обувь? «В футбол она в них играет или где?», - как бы оправдывалась перед мужем Хана, пока он подклеивал подошву у ботиночек.

- Израил Гершевич,  хорошо, что ви присели, а то я покажу и ви упадете, - послышался из окна Симин голос. -  Я тоже сейчас на табурэточку сяду. Теперь можете меня спросить, что случилось среди здесь, хотя я сама отвечу. Я потеряла внука Яшу от моей младшей доци, а когда его нашла, он тихо сидел с ножницами в шифоньере за Мишиным костюмом. Я как увидела, так лучше бы всю жизнь была слепой. Думаете он Мишин костюм изрезал? Если бы! Он играл-таки в парикмахера.
Яшенька, красивый мой мальчик, залезай на подоконник и выгляни на улицу, дядя на тебя хочет посмотреть. Вставай на бабушку ногой. Бабушка крепкая, бабушка и это выдержит. Посмотрите, Израил Гершевич на этого идиЕта и сделайте себе мнение, как не расстроить его родителей. Он же всю свою дурную голову  дунайскими волнами вистриг. Миша, перестань сказать глупость! Кто это теперь сможет виправить! Лучше принеси мине пузирок с каплями и ложечку. Конечно серебрянную, ты же знаешь - она лечебная.
Ви с Яшенькой загоните меня в гроб и даже глубже. Я и так уже сегодня плохой сон видела, и он похоже уже начал сбываться. Миша, чтоб ты сдох, ты по уму тоже далеко не ушел от своего внука. Задумайся себе на минуточку. Если со мной что-то случится, ты сможешь без меня долго прожить? Тебя даже на базар за мясом одного нельзя отправить. Вернешься без денег, с костями и счастливый от того, как тебе повезло.

-Симочка, не беспокойся. У нас хорошие дети. Ты устроишь мине щикарные похороны, а потом будешь жить спокойно.
-Ну, что я говорила! Все хочут Симе сделать огорчение. Израил Гершевич, так у вас будет завтра время Яшеньку иметь клиентом? Вот и замечательно. Пока ви расчесочку не замарали об других, мальчик  с утра к вам придет, можете быть спокойны. Израил Гершевич, вон та симпатишная женчина точно колотится каблучками до вас.

Израил повернул голову  и увидел пышнотелую даму. Казалось она не шла, а плыла в потоке теплого морского ветра, пренебрегая всеми законами физики. Ее бедра плавно покачивались из стороны в сторону, а  шелковая юбка при каждом шаге так соблазнительно и красиво облегала длинные ноги, что невозможно было отвести глаз от такой прелести. Волосы, заплетенные в косу, были красиво уложены вокруг головы и придавали женщине царственный вид.  Израил смотрел на нее с замиранием сердца и улыбался от счастья, потому что к нему шла его любимая Хана.

***
Семнадцать лет назад  бабушка, видя, что внук не мечтает о женитьбе, попросила свою подругу подыскать  Изе достойную жену. Старая Эстер не стала долго ломать голову над просьбой, порылась в своем семейном альбоме,  извлекла из него фотокарточку дальней родственницы в молодости и принесла ее на смотрины в семью Шерман.

-Вот, посмотрите, какая Ирит была красавица, а ее дочь Хана, которую вы увидите, если к ней поедете, так еще красивее. Ехай Изя за ней и, уверяю тебя, никогда не будешь скучать. А если вам не нравится мое предложение, то я пошла до выходу и  прошу  меня этим гойским подходом к  вопросу брака больше  не беспокоить, но сначала скажу, что в приличных еврейских семьях во все времена  так и делали детей счастливыми.

От такой формы сватовства родители и бабушка сначала смутились, но, чтобы не обидеть Эстер, адрес невесты все же взяли, надеясь, что Господь услышал дружные молитвы родственников и перст судьбы именно в этот момент коснулся их засидевшегося сына. Немного подумав и посмотрев не один раз на маму невесты, было решено поехать за красавицей женой, которая жила в трехстах километрах от Одессы.

Ровно через месяц после женитьбы Израила, бабушка Роза мысленно пожелала подруге Эстер легкой смерти, а потом, утерев платком скупую слезу,  не вытерпела и сказала: «Стоило ли ехать так далеко, чтобы привезти в дом такую дуру».

Мало того, что Хана совершенно не имела понятия о вкусной и кошерной пище, так ее покладистость и улыбчивость после каждой адресованной для нее фразы, оказалась ни чем иным, как результатом легкой тугоухости,  которая передавалась в их роду исключительно по женской линии. Несмотря на превратности судьбы,  Хана получила музыкальное образование и успешно преподавала в школе.
Израила она полюбила сразу и на всю жизнь, родив ему в первые годы совместной жизни двух прелестных дочек. Матерью она была хорошей, поэтому родители немного еще посетовали на допущенный промах в подборе невестки и смирились, надеясь на то, что любовь преодолеет все преграды.

***
- Симпатишный мужчина уже свободен, или я подожду? – игриво спросила Хана, подходя к мужу.
- Мадам, я видел вас идти ко мне на встречу и хочу сказать со всей ответственностью, что вы самая красивая женщина.  Для такой как вы, мужчина всегда холост, свободен и даже богат, - произнес Израил, весело похлопывая себя по карману жилета.

Он быстро зашел в салон и перво-наперво сложил инструменты в  чемоданчик. Потом он  собрал использованные за день простыни в большую холщовую сумку, чтобы вечером их постирать и приготовиться к новому рабочему дню. Выйдя из парикмахерской, он  замкнул дверь на большой висячий замок, который в первый же день купил на базаре, узнав, что в городе по ночам не очень спокойно и, отдав маленький чемоданчик жене, галантно отвел локоть,  предлагая Хане взять его под руку.

- Израил Гершевич, какая ви красивая пара, дай Бог вам много счастья, - не удержалась  от комплимента тетя Сима.
На секунду Шерман остановился и призадумался.
 – Мадам Сима, скажите, вы где сохните белье?
- Как и все: на веровке у духовке.
- Вы мне окажете большую услугу, если согласитесь стирать для салона простыни. О цене мы договоримся. Уверяю вас, вы останетесь довольны.

- Израил Гершевич, ви знаете, как я вас уважаю. Уже согласна. Лишний заработок ещчо никому и никогда  не мешал.
-Вот и замечательно, - облегченно вздохнул Шерман, отдавая увесистую сумку.
Избавившись от тяжелого груза, Израил вновь предложил жене принять его под руку.

- Хана, - произнес он полушепотом,- Господь услышал наши молитвы и помог.  Сегодня в салоне был очень интересный клиент. Сначала он украл у меня часы, а потом отдал не только их, но и все свои деньги. Это ли не милость Божья!
- А ты уверен, что он отдал все деньги?
-Конечно, я видел его кошелек.
- Изя, меня сомневает.  Раз он такой непорядочный, то наверняка что-нибудь оставил себе. Ну как можно через таких людей что-то передавать!
Взглянув на нее  снизу вверх, он нежно поцеловал супругу в плечо и они, абсолютно счастливые пошли встречать шаббат*.

Канифас(устар)- устаревшее название льняной, прочной полосатой ткани.
Шаббат - суббота, седьмой день недели, в который Тора предписывает воздерживаться от работы.

Окончание

 Счастливые Израил и Хана неторопясь шли по бульвару, здороваясь со  знакомыми  да и просто с прохожими, которые с доброй грустью, а чаще с завистью, смотрели на супружескую пару. С лица Израила не сходила улыбка. После каждого «здрасьте» он  еще ближе прижимался к телу жены, давая ей понять, что она принадлежит только ему и счастье, вернувшееся в их дом после трех лет разлуки,  он не собирается скрывать от посторонних людских глаз.

-  Ты заметила, как на тебя посмотрела женщина в коричневом платье?
- Конечно, - вздохнула Хана.
- Мне кажется, что она немножечко завидует твоей красоте.
- Изя, это Лиза Фенхель. Недавно она получила похоронку, а мы ей напомнили, что она уже никогда не пройдется со своим мужем под ручку.
- Бедная женщина. У нее есть дети?
- Трое.
- Если она придет ко мне в салон, я не возьму с нее денег за работу.
- Ты добрый человек.

 - Хана, я не знаю, будет завтра солнечно или пасмурно, тепло или холодно, но я точно знаю, что рано или поздно я тоже покину эту грешную землю.  Пока я буду стоять в очереди к Богу, ко мне подойдет Лизин муж и обязательно спросит за свою жену. Мне кажется, что ему будет приятно, когда он узнает, что ей немножечко помогли.
- Это правильно, Изенька, но не говори так грустно. Может быть она вперед тебя расскажет ему об этом.

Почти до самого дома супруги шли молча, наслаждаясь друг другом и прохладой летнего вечера, которую в разогретый  город  приносил морской бриз. Уходя за горизонт, теплое рыжее солнце,  словно мать, заглядывало в окна домов, чтобы поцеловать перед сном своих набегавшихся и уставших за день детей. Соленый ветер ласково поглаживал измученные жарой кроны деревьев, и листья, с радостью избавляясь от дневного зноя, отвечали ему благодарным  мягким шелестом. Соловьи  соревновались в пении, неспеша выводя каждое коленце с  изумительной чистотой.

- Хана, слышишь: «тии-вить, тии- вить»?  Это у них называется «почин». А сейчас слушай: «фюиюи-юиюи»  - это уже  «юлиная стукотня».  Вот  «раскат» пошел и «дробь» под конец. Уловила? Красота! У тебя на родине соловьи по-другому поют: спешат, колена мешают и трещат, словно сороки перед дракой.   Не спорь, женщина, я слышал ваших, когда к тебе свататься приезжал.
- Даже и не думала,- засмеялась Хана. - Как можно спорить с человеком, который отличает «фюиюи-юиюи» от «пуль-пуль-пуль».
Не успели супруги войти в cвой двор, как из соседнего окна раздался крик пьяного соседа:

- Мирав, что ты себе думала, когда  рожала сына? Какая от него польза? Целый день читает книжки, жгет до утра свет, и нет ему заботы, шо ниточка в лампе тоже перегорает.
- Папа, вы же знаете, что мне нужно учиться, и все равно в одинадцать делаете темно.
- И правильно папа делает, потому что папа зарабатывает деньги. А ты имел интерес хоть раз за электричество заплатить? Кто на прошлой неделе проводил на вокзал Басю с дочкой и посадил их в отцепленный вагон? Мало того, что они не уехали, так пока ждали отправления поезда съели половину наволочки продуктов, которые мы им дали в дорогу.  Отгадай, кому пришлось покупать родственникам второй раз билет, чтобы они наконец-то от нас уехали? Изверг!   
- Папа!
- Замолчи свой рот и сделай вид, щебы я тебя долго искал.

- Бедный Мендл,- вздохнула Хана,- как ему не повезло с родителями. Такой  умный юноша, а они не хотят этого видеть. В последнее время  Савелий совсем ум пропил. Только и кричит на сына. Свет выключает, а Мендл прячется под стол с керосиновой лампой и снова читает, читает. Представляешь, Мирав из его тетрадей вырывает листы, чтобы закрывать банки с молоком. Он обижается, просит не трогать конспекты, а она как ни в чем не бывало: «Синочка, зачем тебе грязная бумага? Я тебе дам две копейки, пойди и купи чистую тетрадку».  Говорят, он лучший студент в институте.

- Это когда наступит покой в нашем дворе! – послышался женский голос  из другого окна. – Каждый вечер крики.  Жду не дождусь,  когда вас, Савелий,  примут в больницу на то место, с которого выпишут сумасшедшего.
- А тем, у кого хороший слух – щепку в ухо и соломинку в глаз и, чтобы мучилась и не знала, что первым вынуть,- послышалось в ответ.
- Какая нахальства! Лучше своей жене такое скажи, может, она будет поменьше в соседские окна заглядывать. Да шоб таких как вы густо сеяли, но вы редко всходили!

- Ну, Сара! - взревел Савелий.
- Семен, тебе все равно, что твою жену убивают? Иди и заступись! Не через дверь заступись. Окно для говорить,  им и воспользуйся.  Со своим ревматизмом ты не успеешь убежать.

Через пару секунд из квартиры вывалился разъяренный сосед. Расстегнутая рубаха сваливалась с плеч, обнажая волосатую грудь, а изо рта вместе с ругательствами разлетались  слюни. Утерев рот рукой, он ринулся по лестнице вниз.
- Держи его, Мендл!- кричала Мирав. – У него нож.
Не успел Савелий пробежать и пяти метров, как Израил схватил его за руку и резко одернул.
- Ты тоже против меня? – заорал сосед и замахнулся.

Шерман со всей силой ударил чемоданчиком по руке нападающего, захватил кисть и начал ее выкручивать наружу, придавливая соседа к земле. Взревев от боли, Савелий рванул что есть мочи и сбросил с себя Измаила. Подоспевший на помощь Мендл, ударил отца табуретом, после чего тот рухнул на землю. В воздухе повисла зловещая тишина, и все взглянули на Шермана.  Он лежал и не шевелился, а его белая рубаха чуть пониже груди все больше и больше окрашивалась в красный цвет.
«Убил», как молния, промелькнуло в мыслях у Ханы. Сначала она замерла, но уже через секунду закричала раздирающим животным криком и бросилась к мужу.
Упав на колени, она обхватила его руками, целуя и гладя  волнистые волосы .
- Господи, не отнимай его у меня,- то и дело повторяла она, рыдая от беспомощности.

Сорвав с шеи платок, она пыталась промакнуть сочившуюся кровь, но шелк  лишь скользил по мокрой рубахе, отказываясь впитывать в себя густую алую влагу.  Заливаясь слезами, она то и дело припадала на грудь мужу, причитая и прося Бога о милости.
- Жена, ты похожа на ворону, - тихо произнес Шерман.
Услышав голос мужа, Хана резко замолчала и, протерев от слез глаза взглянула на улыбающегося Израила.
- Почему? –удивленно спросила она.
- Оглянись.

Перед окном цокольного этажа важно прогуливалась молодая ворона. Видя свое отражение в стекле, она демонстративно отворачивала от него голову и продолжала идти, но уже через секунду растопыривала крылья и молниеносно набрасывалась на «врага», запугивая его и стуча клювом по собственному отражению. Совершив пару налетов, она отпрыгивала в сторону и, как ни в чем ни бывало, снова медленно прогуливалась вдоль окна, косо поглядывая на пернатую и планируя следующий маневр.
- Хана, зачем кричишь и пугаешь сама себя?
- Изя, он убил тебя в сердце.
- Мое сердце бьётся согласно расписанию и только при виде тебя уже который год дает нешуточный сбой. Жена, от царапины еще никто не умирал. Помоги мне встать, а то мы начинаем нервничать многих людей.

- И здрасьте вам через окно! – послышался голос соседки. - Мы-таки уже печально подумали, а он себе лежит и даже шутит. Израил Гершевич, как ви сами себя имеете? Ну раз хорошо, то мы тоже рады. Я уже представила, что придется нести ваши награды медленно и печально впереди вас и на бархате. Мендл, отодвинь от героя своего папу в сторону, пока он тихо дышит носом. А когда он очнется передай, что Сара Моисеевна ему желает ревматизм в пятки и десять кораблей золота, которое он все истратит на врачей.

***
И был день седьмой, и был вечер несравнимый по своей красоте и совершенству.  Как и со дня сотворения мира на смену солнцу пришли луна и звезды. И дали они свет всему живому, дабы не сбился человек с пути своего. И был этот вечер особенный, потому что он был наполнен любовью Божьей и человеческой.
Дома Хана помогла мужу помыться и переодела его в чистую  рубаху. Потом она накрыла стол белой скатертью, зажгла две свечи, и все склонили головы в молитве. И не было в этот вечер счастливее Израила и Ханы, потому как  в доме царили любовь и радость. И увидел Господь, что это хорошо и благославил род Шерманов на многие века.