Гадкий утенок. Главы 5-8

Начало здесь:
Главы 1-4 http://www.proza.ru/2016/02/11/1441


Глава пятая. Ближе к Богу

А ведь сегодня было праздничное богослужение – наступил день Жатвы. Все для Гриши было в диковинку: украшенный фруктами, овощами и пестрыми листьями молитвенный дом, хористы в праздничной одежде, небольшой музыкальный ансамбль на передних лавочках, общее воодушевление и особенная торжественность…
После небывало звучного общего пения и участия хора за кафедру вышел светящийся Геннадий Львович и поздравил церковь с праздником, рассказал, в чем его суть, и сообщил, что сейчас всех поздравят старейшие члены церкви. Вперед вышли два дедушки.
Один говорил, немного шамкая, через слово вытирая платком слезы. Другой был согнут чуть не как буква «Л», Гриша даже привстал, чтобы его разглядеть. Хотя до зимы еще было далеко, шея второго дедушки уже была обмотана клетчатым шарфом, один конец которого свисал и норовил при ходьбе дотянуться до пола.
Оба с дрожью в голосе говорили о том, как они рады видеть перед собой большую цветущую церковь, и о том, что это плоды посевов, которые совершали верные братья и сестры десятилетия назад. Причины их волнения и слез были Грише непонятны и далеки, но выслушал он их внимательно.
Далее пастор объявил, что теперь церковь поздравят самые маленькие посетители собрания, и вперед высыпала гурьба малышей. Они выстроились лицом к залу, рассказали несколько стишочков и спели песню.
Все это время Геннадий Львович оставался на кафедре, словно старый морской волк на капитанском мостике. Когда дети пошли рассаживаться по местам, он выборочно зачитал несколько поздравительных открыток от верующих из других городов, а затем уступил место первому проповеднику.
Собрание шло час, второй, третий… Гриша не замечал хода времени, так его захватила атмосфера служения, впечатлила тема сеяния и жатвы. Геннадий Львович иногда поднимался, чтобы объявить следующее участие, и делал при этом коротенькие вступления. Ему удавалось вводить слушателей в сферу богоприсутствия, говорил он очень убежденно, а потому и убедительно, получалось у него поглубже за живое взять и подальше вытащить.
Когда он с чувством, проникновенно сказал: «Если Сам Бог хочет, чтобы мы приносили для Него добрые плоды, то как мы осмелимся отказаться?», Гриша подумал: «Действительно, как?» И никакого сомнения у него не было: он уже твердо хотел жить для Бога.
Последняя проповедь была самой продолжительной, но и самой яркой. Михаил Аркадьевич –приезжий проповедник небольшого роста с кучерявой головой – проповедовал о том, что приносить духовный плод можно только тогда, когда находишься на Лозе – в единстве с Иисусом Христом.
Шел пятый час собрания. Проповедь захватила все внимание Гриши, он подался вперед и непроизвольно приоткрыл рот, не замечая, что большинство присутствующих ерзает на местах и поглядывает на часы.
Вдруг вперед прошел маленький мальчик, встал на цыпочки и положил на кафедру записку. Михаил Аркадьевич остановился, медленно развернул клочок бумаги и по слогам прочитал в микрофон: «За-круг-ляй-тесь». По залу прошел шумок, все встрепенулись и замерли в ожидании его реакции. «Что ж, для того, чтобы закруглиться, – и он сделал соответствующий огибающий жест возле живота, – надо перейти к столам с угощением, поэтому помолимся в заключение собрания».
Ошеломленный Гриша так и не понял, что произошло, и встал вместе со всеми на колени для молитвы. После этого присутствующих пригласили за уже приготовленные столы в подвале Дома молитвы, где стояли самые разные яства. Все оживленно пробирались к трапезе, а Гриша вдруг понял: ему обязательно надо продраться к Михаилу Аркадьевичу, чтобы что-то спросить.
Однако в общей сутолоке он его не замечал; что проповедник, что подросток – оба были небольшого росточка. Присев с краю за стол, он решил поскорее справиться со своей порцией и выйти во двор, наверняка Михаил Аркадьевич тут долго рассиживать не будет.
Гриша угадал: выскочив из дверей, он увидел, что приземистый проповедник с белой, как одуванчик, головой уже подходит к калитке, полностью погруженный в свои мысли. Юноша бросился ему наперерез, поздоровался и сбивчиво задал такой важный для него сейчас вопрос: «Скажите, пожалуйста, как вы молитесь? Я хочу быть ближе к Богу, что мне делать, как мне молиться?»
Тот посмотрел на Гришу необычным взглядом, идущим из самой глубины: «Ты хочешь быть ближе к Богу? Так ведь Бог хочет этого давным-давно». И выйдя через калитку, зашагал по тротуару, наклонив голову и опять окунувшись в какой-то неизведанный еще Гришей мир.
Бог давным-давно хочет быть ближе ко мне – эта мысль, прежде понятная разуму, сейчас, кажется, провалилась глубже и стала понятной сердцу.


Глава шестая. У священника

Поначалу Гриша ходил на богослужения один-два раза в месяц, потом чаще – чуть не каждое воскресенье, а затем еще чаще – утром и вечером, т.е. вообще не пропуская воскресных собраний. Конечно же, дома обратили на это внимание.
Впервые объяснив родителям, куда он уходит на два-три часа в выходной день, Гриша натолкнулся на стену непонимания. Он вовсе не ожидал такой реакции, ведь лет десять назад, когда Гриша был маленьким мальчиком, родители стали первыми людьми, рассказавшими ему о Боге.
Правда, сообщили они ему тогда всего две вещи: во-первых, Бог – это Тот, кто сотворил весь мир, включая людей; во-вторых, Бог – это Тот, кто терпеть не может грех, а тех, кто осмеливаются грешить, всю вечность будут поджаривать в аду черти на сковородках. Гриша тогда очень живо вообразил рогато-хвостатых чертей, поддерживающих огонь под сковородами с грешниками.
Этих начальных сведений вкупе с куцыми пересказами нескольких евангельских сюжетов в учебнике по русской литературе хватило для того, чтобы у Гриши зародилось в душе неясное уважение к Богу: уж если Ему было под силу создать все, что мы видим вокруг, с Ним, видимо, стоит считаться. Только вот тому, как с Ним считаться, никто Гришу не учил. За какие такие грехи черти будут жарить злодеев в аду? Что делать, чтобы туда не попасть?
Может быть, из-за недостаточной просвещенности Гриша и доходил иногда до таких крайностей, как те крики в лесу: «Бог, где же Ты? Тебя нет...»
По вероисповеданию родители Гриши были православными, но православными они были не действующими, а, скорее, номинальными. Это значит, что в храм они не ходили, дома Богу не молились, Библию не читали. Не то, что прихожанами – «захожанами» даже не были.
Однако узнав, что их сын стал ходить на собрания баптистов, они всерьез обеспокоились. О баптистах у них было расплывчатое представление как о некой секте. Однако ничего конкретного они об этой конфессии не знали, поэтому понять их опасения и затруднения несложно.
«Да не переживайте вы, баптисты – это те же люди, что мы с вами, только они стараются жить по Библии. Они ее постоянно изучают, богослужения у них наполовину состоят из проповедей по этой Библии, а вторая половина – это молитвы и пение», – успокаивал родителей Гриша.
Не удовлетворившись этим объяснением, они велели ему сходить в храм. Пускай Гриша перескажет все священнику, а уже тот растолкует ему, что да как.
Конечно, подростку было боязно идти на религиозный диспут, но помолившись Богу, Гриша отправился в ближайший храм, мимо которого каждый день ходил в школу.
Из-за того, что ни он, ни его родители не были завсегдатаями православных богослужений, он не знал, как себя здесь вести. Подойдя к сердитому мужичку с короткой бородкой (видимо, к дьякону), он узнал, что батюшка «будут через 20 минут». Присев на лавочку, Гриша стал ожидать.
Священник прибыл даже раньше. Это был статный мужчина средних лет с внушительным торсом и красивым лицом. Когда он появился во дворе храма, все стали подходить к нему и целовать ему руку. Гришу, не разбиравшегося в православных обычаях и канонах, деталь эта неприятно поразила. Он уже читал в Новом Завете о том, что все христиане друг другу братья и никто из них не должен возвышаться над другими.
Дождавшись, когда отец Михаил (так его звали, Грише дьякон раньше сообщил) освободился и стал подниматься по ступенькам небольшого здания рядом с храмом, Гриша подошел, поздоровался и спросил, можно ли ему с ним поговорить. Священник поинтересовался, что у него за вопрос.
Проходя вслед за батюшкой в узенькую комнату, Гриша рассказал, что стал ходить на баптистские собрания и вот хотел бы разобраться, где истина. Услышав о баптистах, отец Михаил нахмурился и разговора поддерживать не стал:
– Еретики это, отщепенцы и раскольники. Никакой связи с ними не поддерживай и больше к ним не ходи.
– А что именно у них не так, покажите мне по Библии, пожалуйста, – попросил Гриша.
Священник совсем рассердился и повторил свои слова про еретиков. Библию искать и открывать не стал, но, правда, взял с полки ветхую брошюрку и вручил ее Грише:
– Вот, прочитай и через неделю принеси обратно. И больше к этим еретикам ни ногой, – с этими словами батюшка выразительно взмахнул рукой вверх, словно вворачивая шуруп в потолок.
Попрощавшись, Гриша вышел, а за оградой храма остановился, чтобы полистать брошюру. Это оказался «Противосектантский катехизис», составленный в далеком 1910 году. Жалко, конечно, что священник не раскрыл Библии, но эта книжечка – уже что-то.
Гриша отнесся к изучению катехизиса со всей серьезностью. Прежде всего, он сделал с него ксерокопию на случай, если обращаться к книжечке потребуется через месяц или позже. Далее, он внимательно его прочитал, открывая в Библии каждую упомянутую ссылку.
Вообще-то становиться «сектантом» ему самому не очень-то хотелось, так велико было в общество предубеждение против наименования «баптист». Поэтому он втайне надеялся найти в книжечке сверхубедительные доводы в пользу православия и против баптизма.
Он еще подумал, что когда найдет эти доводы, то сходит с ними к Геннадию Львовичу для успокоения совести, а потом, пожалуй, начнет посещать православный храм. Правда, перед его глазами тут же всплыла сцена целования пухлой ручки отца Михаила, и Гришу передернуло.
По мере продвижения по брошюрке надежды Гриши таяли, как грязный мартовский сугроб, а где-то на середине от них не осталось и следа. На их месте выросли разочарование и вопрос: «И это все?»
И это вся защита православия от «ереси» баптизма? Книжечка была сплошь голословна и неубедительна, Библией приводимые ей утверждения не подтверждались, а аргументация была примерно того же уровня, что гневные выкрики отца Михаила: еретики, отступники… Объяснения ключевых положений были либо натянутыми, либо отсутствовали вовсе.
Уж на что Петька Карасев, с которым Гриша иногда возвращался с собрания, не был богословом, но из его обрывочных фраз Гриша почерпнул больше обоснованной информации о различиях православия и баптизма, чем из разговора со священником и прочтения катехизиса.
Например, Петька говорил, что у них не крестят детей, потому что есть в Евангелии место, где написано, что крестить надо тех, у кого уже есть вера. У младенцев веры еще нет и быть не может, вот их и не крестят.
В батюшкиной книжечке об этом было написано: «Священнодействие крещения должно совершать над всеми, кто обращается от тьмы к свету, от власти сатаны к Богу, кто отрекся от сатаны и его царства и переходит в Царство Божие, в общество Христово, в Церковь Его». При этом объяснений того, каким образом младенцы «обращаются от тьмы к свету» и «отрекаются от сатаны и его царства», там не содержалось.
Еще Петька сказал, что баптисты молятся только Богу Отцу, Сыну и Святому Духу, а вот святым разным, Марии, ангелам – не молятся. И еще у них не молятся за умерших, потому что написано: человеку положено однажды умереть, а потом суд, об изменении же участи человека после смерти в Библии не сказано.
По этому поводу Гриша прочитал в катехизисе о том, что некий Иуда Маккавей однажды принес за умерших умилостивительную жертву, причем тут же в православной книжечке сообщалось, что сведения эти содержатся не в канонической книге Библии, а в апокрифической, т.е. богодухновенными не являются.
И так далее. В брошюре заявлялось, что «только одна есть вера истинная православная, а остальные все – ложные. Они измышлены дьяволом и человеческой гордостью». Только вот библейского обоснования этим смелым утверждениям книга не содержала.
Про все это Гриша рассказал родителям. Те обескураженно переглянулись, папа открыл было Библию, прочитал про себя один-два стиха, перелистнул, прочитал еще, потом решительно закрыл:
- Я в этом не смыслю, расскажи о своих изысканиях батюшке.
Гриша пошел возвращать брошюру, прихватив на двух листках список вопросов. На этот раз он застал священника на месте.
- Я принес вашу книгу. И еще у меня есть вопросы. Тут места из Библии невпопад указаны и эти ссылки ничего не доказывают и не объясняют. Если хотите, я вам покажу...
- Вон! - неожиданно зарычал отец Михаил и затопал ногами.
Выскочив на улицу, Гриша чуть не побежал от храма. Больше он тут не появлялся. А родители против его посещения Дома молитвы ничего не имели.


Глава седьмая. Между небом и землей

Несколько раз в году семейство Устюговых в полном составе, с детьми и жившими в городе дедушкой и бабушкой выезжало за город, в деревню. Папа с дедушкой бывали «на фазенде», как они называли деревенский дом, чаще, помогая постоянно проживающим там дедушке и бабушке справляться с текущими работами.
По дороге с железнодорожной станции Гришина семья шла шумной гурьбой, смешавшись с соседями и обсуждая погоду и недавний пожар на хуторе в трех километрах от деревни. Васенька ехал на самокате впереди, взрослые были нагружены пакетами и корзинами, Гриша нес через плечо новые грабли.
Издалека он приметил, что на проводах линии электропередачи что-то болтается. Подходя все ближе, он пытался отгадать, что же это такое – то ли тряпка большая, то ли мешок какой. Наконец, стало понятно, что это воздушный змей в виде плоского краснокрылого самолета. Одно крыло его сейчас было сломано и безвольно свисало, часть хвоста была разорвана порывами осеннего ветра.
Вид у него был жалкий, и Грише показалось, что есть что-то между ними общее: он сейчас тоже находился между небом и землей, и не в мире суеты, и не в церкви, где все было свято и воздушно. Он тяготел к небесному, Божьему, но совсем преодолеть тяготение греха не мог и оттого чувствовал себя застрявшим меж двух миров, как этот беспомощный воздушный змей, трепыхающийся на ветру.
В деревне после чая с городскими гостинцами и деревенской пальцем пханой колбасой все приступили к работе. Сегодня Гриша получил задание собрать лук. Он помнил, как весной садил маленькие луковички, как летом поливал бойкие зеленые всходы, и сейчас ему было жалко и досадно смотреть на жухлые коричневые стрелки, спутанно лежавшие на земле.
А ведь жизнь человека похожа на эти луковички… Встает на грядке молодой лук, зеленеет, высоко поднимается – это молодость. Потом стебли крепчают, твердеют, грубеют – это зрелость. Потом они жухнут, вянут, а после и вовсе на землю падают – это старость. Приходит время – луковицы достают из земли и складывают в кучи. Выглядят они тогда довольно жалко, как горка трухи.
Потом эту кучу перебирают, шелуху отбрасывают в мусор, а очищенные луковицы раскладывают для просушки. И так приятно посмотреть на желтые, фиолетовые луковицы! Старость – не только ветшание тела, за дряхлеющей оболочкой прячется дозревающий дух.
Гриша не стал бы думать об этом, если бы не заметил на днях, что у него друзья, если их можно было назвать друзьями, – дядя Ваня, Миша – старше его. В церкви он тянулся к старичкам, как Геннадий Львович и Михаил Аркадьевич. Со сверстниками в школе и во дворе ему было неинтересно, они все задержались в детстве, а он уже был выше их.
С Мишей он познакомился пару недель назад, и между ними сразу установилась невидимая связь. Этого высокого и чуть сутулого парня лет двадцати двух, с горбинкой на носу он несколько раз замечал на собрании, сидел он на соседней лавке и обратил на себя внимание Гриши тем, что всегда носил с собой Библию и открывал ее во время проповедей, продолжая затем держать ее открытой.
А Библия у него была особенная – небольшая, с коричневыми от долгого употребления страницами и наверняка много раз прочитанная. При этом держал он ее тоже особенно – на приподнятых руках, стараясь не касаться пальцами страниц.
Однажды Гриша ехал из библиотеки на автобусе, и кто-то деликатно тронул его сзади за плечо. Обернувшись, он увидел Мишу (так тот через минуту представился). Они разговорились и несмотря на разницу в возрасте, почувствовали родство. Жили они в разных районах, но сейчас Мише надо было попасть в магазин, расположенный в двух кварталах от Гришиного дома.
Миша расспросил, как Гриша попал на собрание, из какой он семьи, где раздобыл Евангелие. Гриша подробно рассказал, благо ехать надо было чуть не через весь город. Миша слушал с вниманием, часто кивал, что-то переспрашивал и вообще живо интересовался рассказом Гриши, любуясь его наивной непосредственностью. В ответ он поведал, что тоже пришел в церковь из неверующей семьи или «из мира», как в собрании принято говорить, четыре года назад.
У Миши была православная бабушка, много о Боге он от нее не узнал, но с детства глубоко в его душе закрепился страх перед этой высшей силой, управляющей мирозданием. Поэтому когда другие дети смеялись над религией, Миша в этом не участвовал.
Окончив школу, он поступил в институт и здесь впервые повстречал верующего сверстника по имени Олег. До сих пор он думал, что в Бога верят только отсталые деды и бабки, которые ходят в лаптях и никогда не видели компьютера, планшета и смартфона. И все равно даже в юношеские годы, когда рядом произносили слово «Бог», какая-то часть его души вздрагивала, тоскуя по чему-то важному и большому.
Впервые разговор с Олегом о Боге произошел при трагических обстоятельствах. Их однокурсник попал под автомобиль, несколько дней находился в коме, но так и не выжил. На похоронах, когда все уже разошлись, возле могилки осталось стоять несколько студентов, и тогда Олег что-то процитировал из Библии. «А ты что, верующий?» – спросили его. Тот кивнул головой. «Что же ты раньше молчал?» – глухо прозвучал в кладбищенской тишине чей-то вопрос.
Миша был страстным меломаном, дома у него полки ломились от кассет и дисков. И вот как-то раз Олег подарил ему книгу «Нам нужна только твоя душа». Миша потом позвонил ему и сказал: «Ты зачем дал мне эту книгу? Я половину своих кассет отнес на помойку».
Узнав о сатанинской подоплеке рок-музыки, Миша больше не смог ее слушать. Ему разом опротивели песни, слова которых он прежде не понимал.
Периодически Олег разговаривал с Мишей о Боге, приглашал на собрание, а однажды сказал: «Миш, ты знаешь, мне каждый раз приглашать тебя на собрание не хочется, это будет навязчиво, поэтому имей в виду: у нас каждое воскресенье проходит богослужение, когда созреешь, приходи – мы будем рады тебя видеть».
То, что Олег не был настырным, фанатичным, Мише очень понравилось, хотя он в этом сразу и не признался.
Во время одного из разговоров в институтской столовой Олег обронил фразу о том, что настоящий христианин – это тот, кто читает Библию и живет по ней. И если Миша хочет быть верующим, ему надо начать читать Евангелие, хотя бы понемногу. Ребята договорились вместе читать Деяния апостолов, каждый у себя дома, а при встрече обмениваться мыслями.
Однажды Миша подошел к Олегу со смущенным видом и начал сбивчиво объясняться: «Ты знаешь, я сегодня читал Библию и пришел к такому выводу… Но я не знаю, как тебе сказать, чтобы ты не обиделся…» «Да ладно, говори как есть», – ободрил его Олег. Миша выпалил: «Знаешь, я понял, что крестик носить нельзя. Потому что в Деяниях написано: Бог не требует служения рук человеческих».
Переживал же Миша по такой причине: он думал, что все христиане носят крестики, а раз Олег христианин, то он тоже его носит. Олег никогда не говорил ему, что он крестик не носит и перед иконами не молится. Когда Миша узнал, что его товарищ понимает этот вопрос точно так же, как и он, он страшно удивился и проникся к нему еще большим уважением.
Мишу поразило, что есть такая конфессия, где понимают Библию, как и он, и после этого разговора он начал ходить в тот самый Дом молитвы, который недавно стал посещать Гриша.
Однажды мишиного сердца коснулись слова приезжего проповедника про топор, который всплыл в присутствии пророка. Он почувствовал себя тем тонущим в грехе, которому надо «всплыть» и выбраться на берег спасения, и он прямо на этом богослужении покаялся и обратился к Богу.
– А как тебе нравится собрание? – спросил Миша, закончив свой рассказ.
– Нравится очень, но… – Гриша замялся, не зная, как сказать о своих переживаниях. Он уже не был своим среди бывших мирских товарищей, но в церкви своим так и не стал. Не из-за стеснительности своей, хуже.
Недавно Гриша испытал чувство, которое бывает у человека, с удовольствием откусывающего яблоко и не заметившего внутри гнильцы. Человек этот приготовился уже, что ему сейчас будет вкусно, и ему вкусно поначалу, но вдруг язык нащупывает гниль – и выражение лица меняется.
Гриша ожидал, что в церкви все особенно, возвышенно, небесно. Так он церковную жизнь и воспринимал на первых богослужениях. Стал он ходить и на подростковые разборы – так назывались вечера, на которых все садились вдоль стен в небольшой комнатке в Доме молитвы, открывали Библии и разбирали одну главу.
Кроме Гриши, все подростки на разборе были детьми верующих родителей, хорошо освоившимися с церковными мероприятиями.
На первом же разборе Гриша поразился, вдруг узнав на их лицах то выражение, с которым его одноклассники садились в школе за парты на уроке русской литературы. Словесника звали Федор Михайлович, за что его прозвали Достоевским. Он был совершенно безобидным человеком, и все знали, что на его уроках можно отвести душу, расслабиться и поболтать.
Вот с такими-то лицами сидели ребята на разборе перед Геннадием Львовичем, и не было в их глазах никакой просветленности и небесности. Они помолились – не по-настоящему, спели – не по-настоящему, открыли Библии – не по-настоящему, читали оттуда по очереди вслух – не по-настоящему и отвечали на вопросы – не по-настоящему.
Когда до Гриши дошла очередь читать место из Библии, он, волнуясь, встал и сбивчиво прочитал, его голос дрожал. Дрожал не столько от непривычки, сколько оттого, что он читал про смерть Иисуса Христа. Заметив эту дрожь, но не поняв ее причины, несколько подростков захихикали и стали шептаться, поглядывая в его сторону.
После разбора Геннадий Львович куда-то быстро вышел по делу, а все разбились на шумные кучки.
Последним ударом для Гриши в этот вечер стало то, что он разглядел в разговоре высокого красивого юноши с уложенной гелем прической флирт с хорошенькой девочкой, стоявшей у окна и заразительно смеявшейся открытым ртом. Она была явно довольна знакам ухаживания и, как казалось Грише, бесстыдно выставляла свои красивые крупные зубы, в то время как мальчик с гелем произносил все новые и новые приятности.
Гриша привык, что так заигрывают мирские парни с девушками в его прежней среде, но увидеть это здесь для него было ужасно… Чтение главы о смерти Христа и тут же кокетство с двусмысленными словами и движениями – в гришиной картине мира это не сочеталось. Где его место в этой среде и место ли ему здесь?
Почему-то Грише захотелось излить Мише свою душу, и едва он начал об этом говорить, о своей неудовлетворенности фальшивым христианством, как Миша его перебил:
– Ты знаешь, я сам через это прошел. И прохожу. И сначала, когда я это все обнаружил, я впал в депрессию. Но потом понял, как быть. Гриша, надо смотреть на Христа, в этом христианство. Будешь смотреть на человека, каким бы хорошим он не был – рано или поздно разочаруешься. Христианство – это искать Христа. А остальные верующие – поверь, Бог любит их и все видит, и Он наверняка над ними работает. Верующими не рождаются, верующими становятся, воспитание в христианской среде и личная встреча с Богом - разные вещи. Ой, моя остановка, потом поговорим еще…
И Миша выбежал. В сознание Гриши впечатались эти слова: «Смотреть на Христа, искать Христа… В этом христианство...». Как шарик мечется по плоскости и наконец, попав в ямку, останавливается и замирает, так успокоился Гриша, взявшись за эти слова о сосредоточенности на Христе. «Как было бы хорошо еще с Мишей поговорить», – думал он по дороге к родной пятиэтажке.
Но все равно среди недели дома ему хотелось на стену лезть от одиночества. Влекло куда-то идти, с кем-то быть, а некуда и не с кем. Он жадно читал Библию. С охотой бежал на собрание, по дороге повторял наизусть песни, стихи из Библии. Молился со слезами, правда, робея от нескладности своих молитв, и потому не вслух. Но что кроме этого? Чем заниматься, с кем общаться?
Недавно, когда он читал дома Библию, раздался звонок и одноклассница позвала его на дискотеку. Гриша отказался, сославшись на то, что делает уроки. В церковь его тянуло, но встречаясь там с притворством, он мучился душой.
Самым ужасным было то, что Гриша острее видел свою испорченность, и кажется, стал хуже, чем был.
Позавчера он помыл руки на кухне, бросил полотенце на стул, мама, как обычно, крикнула ему, чтобы он повесил полотенце на место, и в нем вмиг закипело раздражение: ну зачем его вешать на стену, когда так удобно, чтобы оно лежало вот здесь?.. Он ничего не сказал, но посмотрел на маму выразительным возмущенным взглядом. И мама сказала: «Что ты так смотришь на меня?»
Гриша пошел тогда в комнату, сразу же начав мучиться в стыде из-за этого взгляда: хорошо, что он не сказал плохого слова с плохой интонацией, но этот плохой взгляд и то, что мама его заметила и спросила о нем… Это так не по-христиански, так не по Божьему.
Раньше Гриша ругался с мамой, и совесть только еле слышно скреблась в его душе, а огромное чувство правоты застилало ему глаза, позволяя озлобленно огрызаться и спорить. Теперь ему каждый раз становилось больно где-то внутри после того, как он нехорошо говорил с мамой, но избавиться от этого «нехорошо» он не мог, оно часто было его первой непроизвольной реакцией.
В школе и в городе Гриша каждый день видел бесстыдно одетых девушек, и другой постоянной причиной внутренних мучений были нечистые мысли, возникавшие у него. Раньше он встречал развратные сцены по телевизору, в книгах, журналах и нередко давал волю фантазиям; теперь, хотя никто из верующих этого ему не объяснил, Гриша четко сознавал, что эти мысли открыты перед Богом и это грех.
Но они приходили так же непроизвольно, как раздраженные ответы маме, и эти врожденные рефлексы порочного сердца удручали Гришу. «Значит, я не настоящий верующий? Выходит, для меня Библия не работает? Может, все это зря?»
Но он верил, что Библия не может быть неправа, это он еще чего-то не понял, до чего-то не дорос… И эта мысль спасала его от возвращения к прошлому образу жизни – жизни по накатанному, по первым порывам и похотям, без напряжения и спора с совестью и еще каким-то новым для него внутренним голосом, который говорил без слов, но понятно.
Все эти мысли, раздумья и воспоминания проходили перед глазами Гриши, когда он сидел у грядки с луком и гладил ладошкой сухую землю. Мимо прошествовала вразвалочку утка с желтыми утятами, и провожая их взглядом, он вдруг вспомнил сказку Андерсена «Гадкий утенок». Утенка в той сказке постоянно пинали и высмеивали за его неказистость, мама-утка была прохладна к нему, и он всю сказку скитался, страдая от своего некрасивого вида.
И Гриша был чужим в школе, не был принят своим в церкви, не находил понимания дома. Рука вывела на темной земле буквы «Г» и «У», «гадкий утенок», и Гриша узнал в них свои инициалы. «Да, я гадкий, гадкий утенок, и они тоже гадкие, но они не видят этого и не хотят быть другими. А мне хочется быть не гадким, но как им стать…». И Гриша посмотрел на небо.
Ответа сейчас он не нашел. «Видно, такая у меня судьба. Как там дядя Ваня объяснял? Такой кроссворд… А по-другому я не могу, не хочу, пусть буду этим гадким утенком, но буду читать Библию, идти к Богу, буду».


Глава восьмая. Под ивой

Пошли нам, Господи, терпенье,
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.

И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.

Это стихотвореньице Гриша выписал в блокнотик из старого христианского журнала, который он взял почитать в церковной библиотеке. В блокнотике этом он собирал когда-то емкие и меткие афоризмы, потом здесь же стали накапливаться выписки из христианских книг и статей, а также мысли и вопросы, которые у него появлялись при чтении Библии.
«…Нечеловеческие силы молиться кротко за врагов». Гриша перечитал эти слова уже десятки раз и знал их наизусть, но все равно часто открывал блокнот на этой замусоленной странице и скользил взглядом по строкам, одновременно молясь.
Нет, «у преддверия могилы» Гриша не стоял, но ему стало близко это стихотворение после того, как в школе стали подтрунивать над тем, что он верующий и не такой, как все.
А самое ужасное случилось два дня назад. Дело в том, что недавно Гриша, повинуясь внезапному порыву, начал писать стихи. Художественной ценности его первые неумелые попытки не представляли, но для него эти неуклюжие творения были дороги: ведь они выражали то, чем переполнена была его душа.
В зеленой ученической тетрадке в клетку собралось несколько стихотворений: переложение библейского псалма, одно стихотворение о христианской радости и два о приближающемся празднике Рождества. Еще там было несколько набросков и черновиков. 
Вот эту-то зеленую тетрадку позавчера и стащили с гришиной парты на уроке истории. Гриша и не заметил поначалу пропажи. Удивился только – чего это вокруг все так оживились, стали передавать что-то друг другу, поминутно оглядываясь на Гришу с ехидными ухмылками.
А потом хватился – тетради со стихами нет! Сердце заколотилось… В портфеле поискал, под столом – нет и все. Пригляделся – а по рядам полоски бумаги ходят. Кто-то порезал его стихи на полосы и пустил по классу.
Ох и наслушался Гриша: баптист, святоша, исусик, писака, стихоплет… Одноклассники нараспев декламировали фразы из его первых стихотворных опытов. Тетрадку потом подбросили, но на искромсанных страницах жалко болталась бумажная бахрома, вызывая внутри жгучую боль.
Обидно было от самого факта кражи, от вторжения в сокровенное личное пространство, но более всего – от того, что высмеивают то, что было жизнью его души. Тогда Гриша и стал часто блокнот открывать на странице со стихотворением «Пошли нам, Господи, терпенье».
По дороге из школы он проходил дворами мимо одного пустынного места, где чуть в стороне от тропинки росли ивы. Сейчас он зашел под одну из них, опустил портфель на землю, прислонился к старому стволу.
Ниспадавшие до земли ветви отгородили Гришу от окружающего пространства, мир сузился и затих. Желто-зеленый цвет успокаивающе действовал на глаза. Насмешки и обидные прозвища, которые шумели в голове последние два дня, куда-то ушли.
Вспомнились две истории из Евангелия от Иоанна, которое Гриша читал вчера. В первой главе описана встреча Иисуса и Нафанаила. Странное дело: Иисус сказал Нафанаилу, что видел его, когда тот находился один под смоковницей.
Гриша вздрогнул: и его Иисус тоже видит под этой ивой. Он поднял голову вверх, нашел синие полоски, просвечивающие через купол дерева, и закрыл глаза.
Вторая история в девятой главе. Слепого человека, которого Иисус исцелил, стали ни за что преследовать евреи: несколько раз вызывали его на допросы, предлагали назвать Иисуса грешником. Гриша читал об этом вчера особенно внимательно, потому что сам только что впервые испытал гонения за имя Христа.
Больше всего поразило его в этой истории следующее: когда Иисус услышал, что исцеленного Им человека преследуют фарисеи, Он специально разыскал его и поговорил с ним еще раз.
За последние месяцы Гриша прочитал Новый Завет уже дважды. Кажется, это единственный случай на все четыре Евангелия, когда Иисус встречается второй раз с тем, для кого Он сделал чудо, причем Сам разыскивает этого человека. Выходит, Иисус особенно близок людям, которые переносят поношения из-за Него.
Гриша снова открыл глаза. Вместе с теплым желто-зеленым светом в него вошли спокойствие и мир, утерянные после растерзания тетради со стихами. «Иисус здесь, Он смотрит на меня, Он улыбается мне… И Он был со мной, когда надо мной смеялись в школе позавчера, вчера и сегодня».
Гриша улыбнулся. Чему? Он и сам не мог бы объяснить. Лицо разгладилось, посветлело. Постоял еще немного, упираясь затылком в бугристую кору. И вдруг заметил, какой тут чистый, вкусный воздух. Как пронзительно кричит птица на соседнем дереве. Как милы миниатюрные цветочки возле портфеля.
Границы мира снова раздвинулись – и мир похорошел, расцвел, когда отголоски оскорблений утихли после молчаливого разговора с Богом под деревом.
Выйдя из-под заслона ивовых ветвей, Гриша вздрогнул: по тропинке шел, пиная камушки, Петька Карасев из параллельного класса. Из Дома молитвы они иногда возвращались вместе, а по пути из школы почти не встречались: то ли расписание так было устроено, то ли Петька сторонился Гришу в школе и возле нее.
Сейчас им было не разойтись, и дальше они пошли вместе. Петька слышал про историю с гришиными стихами, но решил не говорить сейчас об этом, не зная, что сказать. Однако ему к месту вспомнилось другое.
Верующим Петька был в третьем поколении, и недавно папа рассказал ему про то, как уверовал в Бога петькин дедушка. Было это еще в советские времена, в конце пятидесятых годов. Петька слышал, что тогда были гонения за веру, но о том, что эти гонения коснулись и их семьи – узнал только сейчас.
Оказывается, его дедушка работал в райисполкоме, в соседнем городе. Был полным атеистом, а потом уверовал, как – папа не рассказал, а Петька не спросил. Принял сразу крещение. И на следующий день это стало известно на работе.
Дедушку (тогда он был молодым человеком) вызвал председатель райисполкома – бывший военный, в галифе. Начал оскорблять, кричать: «Да я таких на войне расстреливал…». Потом сказал: «Сдаешь последний отчет и после этого ни дня больше не работаешь».
Так и было, сдал петькин дедушка отчет, и сразу его уволили. Скитался по разным предприятиям, у него на одной кисти пальцев нет, такого работника не на всякую работу примут. Потом переехал в другой город, и там его один человек взял в архив работать, подшивать документы в папки.
Там до конца жизни и проработал. Еще и подрабатывал: подшивал документы для организаций по договору. Потом так подрабатывать стал его сын, петькин папа. Выходит, что за верность Богу дедушка потерял хорошую работу, но затем Бог работой с приработком обеспечил и его, и его сына.
Молча идти с попутчиком Петька не умел, поэтому он все это Грише и рассказал. И только рассказав уже, подумал, что, может, Грише этот рассказ сейчас придется впору. Правда, Гриша тогда ему ничего не ответил.
На этой же неделе Гриша встретился в автобусе с Мишей. А тот, дорожа временем, без всяких вступлений стал делиться вычитанным в Библии:
– Ты знаешь, оказывается, «претерпевший» – это имя и Христа, и христианина. Это если сопоставить двенадцатую главу послания Евреям с десятой и двадцать четвертой главами Матфея. Мне очень нравится вот какая черта из описания Христа в вечности, мы на разборе молодежном про это читали: «ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи», это первая глава Откровения. Халколиван – это медь такая, я в словаре посмотрел. И стал я думать: почему ноги Христа из меди?
Миша придвинулся к Грише:
– Медь в Библии – символ суда над грехом. Медный жертвенник и медный умывальник в скинии связаны с очищением от греха. Подножия ограды скинии – тоже из меди, это место соприкосновения Божественного с земным, нечистым, и на месте этого соприкосновения – медь. Опять же: медный змей и так далее. Земля – подножие ног Его и она пока что нечистая. А Христос ходит посреди семи светильников, которые обозначают поместные церкви на земле. Поэтому ноги Его подобны халколивану.
Миша торопливо посмотрел в окно и продолжил:
– А самое интересное – это почему ноги Его «как раскаленные в печи»? Я понял: это потому, что церковь сейчас на земле страдает. Видишь? Христос страдает вместе с церковью, Он все живо воспринимает, что касается тебя и меня. Вот почему ноги раскаленные: Он сострадает нам в наших проблемах. Про Даниила и печь читал?..
Но тут голос из динамиков объявил остановку, и Миша не попрощавшись, а только похлопав Гришу по руке, выскочил из автобуса.
«Исцеленного слепого, которого оскорбляли за Христа, Иисус один раз разыскал, а со мной за короткое время Он уже в третий раз говорит», – думал Гриша, улыбаясь через окно Мише.

Окончание здесь:
Главы 9-11 http://www.proza.ru/2016/02/11/1451