Черновые только рабочие главы; нуждается в уточнении, исправлении и значительном дополнении. Готовые главы перемещаются в раздел "Солдат армии Каппеля".
Русак Екатерина.
Глава 7. Второй бой за Сызрань.
"Немцы пытались распускать слухи о нашей крайней жестокости к ним во время боев. Но это ложь! Факты таковы: взятые нами в плен русские большевики разоружались и отпускались по домам. Но венгерских и немецких военнопленных, захваченных с оружием в руках, мы убивали. Они были предупреждены об этом заранее. Австрийцы повесили всех наших раненых, захваченных в плен на итальянском фронте. Они атаковали наш поезд с ранеными в Сибири. Четыре года борьбы за жизнь научили нас быть начеку. Мы не причиняли вреда немецким и венгерским военнопленным, которые не боролись против нас, хотя они являлись нашими врагами. Мы могли убивать их тысячами, но давали им возможность беспрепятственно покинуть Сибирь, если они хотели вернуться домой. Но когда они вероломно нападали на нас, их приходилось обезвреживать. Мы опубликовали официальное заявление, что каждый немец или венгр, схваченный с оружием в руках, не заслуживает снисхождения". Так позже говорил капитан Хурбан. И действительно, в его словах есть правда.
Так до прибытия Каппеля под Сызрань второй раз, батальон капитана Пилоша, охранявший Александровский мост через Волгу, был шокирован представившимся ему зрелищем: два полка красных, более тысячи человек подошли к мосту с белыми флагами и потребовали, чтобы их взяли в плен. Это были передовые бойцы из Пензенской дивизии под командованием Я.П. Гайлитиса. Один полк целиком состоял из венгров, а второй из только что мобилизованных под угрозой расстрела крестьян, которые совсем не хотели участвовать в братоубийственной войне.
Капитан Пилош сначала растерялся, когда толпы сдавшихся в плен наполнили его лагерь, но потом разоружил пленных и отправил их под небольшим конвоем в Самару, куда они благополучно прибыли в первых числах июля. Все пленные попали в концентрационный лагерь на станции Кряж.
Под Сызранью 22 июня в перестрелке погибли два русских офицера: подпоручик Георгий Владимирович Баранов и прапорщик Евгений Евгеньевич Сенкевич. Совсем молодые люди.
7 июля, когда к городу приближались части 1-й армии Тухачевского, В.И. Скворцова, комиссара продовольствия Сызрани и других большевиков, которые представляли в городе Советскую власть, всех арестованных белые погрузили в темные и сырые трюмы баржи и повезли в Самару. Ночью их вывели на палубу и расстреляли. Трупы сбросили в воду8.
------------------
8. Газета "Приволжская правда" № 35 от 27 октября 1918 года.
09 июля 1918 года. 11 часов 29 минут по местному времени. Деревня Батраки.
Взятием Климовки закончились операции военно-речных сил вверх по реке, и теперь чехи, обеспечив себя с севера, решили овладеть Сызранским мостом, через который железная дорога проходила из Пензы в Самару и дальше в Сибирь.
Вооружили еще один пароход и оставили его в дозоре у Климовки. "Милютин" же и "Вульф" были посланы пробивать дорогу к Сызрани. У села Батраки произошел бой с береговыми батареями, под огнем которых флотилии удалось увести несколько барж с нефтью, так необходимой для дальнейших операций. У "Вульфа" перебило штуртрос, и он оказался беспомощным под сосредоточенным огнем двух береговых батарей. Починка не клеилась, и, чтобы его не вынесло на берег, пришлось отдать якорь. Орудие по борту стрелять не могло, так как настолько далеко не поворачивалось, и поэтому не имелось возможности даже отвечать на огонь красных. В следующую минуту сбило гафель, и казалось, что наступает конец, но подошел "Милютин" и выручил, взяв на буксир и оттащив к высокому берегу — в мертвый угол батареи противника. Якорный канат пришлось вытравить.
При взятии Сызрани флотилия выполняла роль заслона на случай, если бы красные послали туда свою южную флотилию. Кроме того, своим огнем флотилия существенно помогла сухопутным силам при взятии города, а после била по отступающим по дорогам красным колоннам и их обозам.
09 июля 1918 года. Пригороды Сызрани.
При приближении к Сызрани армии Каппеля, высадившей на берег свои кавалерийские части в числе около трехсот сабель, красные отряды начали поспешно эвакуироваться и практически без боя оставили правый берег Волги. Стрельбу красные вели оглушительную, но это больше был психологический маневр. Мол, мы, участвовали в бою, но противник превосходил нас в пять, нет, в семь раз. Поэтому и отступили.
Чехословаки и каппелевцы преследовали отступающего в панике противника.
10 июля 1918 года. 10 часов 47 минут по местному времени. Город Сызрань.
На следующее утро хоронили двух юнкеров, убитых на "Милютине" в бою у села Батраки. Гробы покрыли Георгиевскими флагами — флагами Народной Армии и флотилии. Дело в том, что Народная Армия Каппеля ввела георгиевскую ленту вместо кокарды на шапках, и мичман Мейрер вместо Андреевского флага вначале поднимал на судах флотилии черно-желтый флаг, в виде ленты большого размера, по примеру армии Каппеля.
На похороны собралась довольно большая толпа сызранцев, к которым после погребения мичман Мейрер обратился с призывом присоединиться к Народной Армии и общими усилиями сбросить с России красное иго. Недоверчиво смотрела на молодого офицера немая толпа. Тупые лица как будто хотели сказать: "Пой, пой, малец, но нас не проведешь! Еще неизвестно, чья сторона возьмет верх". Когда толпа разошлась, подошли двое или трое из молодых и, оглядываясь и как будто стыдясь, попросились записаться в армию. Вот и все... Удивляться, что мы проиграли Гражданскую войну, не приходится. Наша покорность — вот что помогало большевикам.
Но тут мне хочется внести несколько своих слов, что бы объяснить причины, которые двигали жителями Сызрани в их выборе.
Сызрань приняла советскую власть тихо, без крови. Но мятежные чехословаки, проходя через город, взбаламутили его, заставив жителей испытать несколько неприятных дней. Затем город снова был захвачен красными. Потом пришел отряд Каппеля и выбил красных с Сызрани. Затем снова город захватили отряды Тухачевского. Теперь снова явился Каппель. Согласитесь, что за прошедший месяц смена власти в пятый раз будет восприниматься любым обывателем крайне негативно.
Казалось бы, что простое чувство самосохранения должно было подсказать русскому офицерству и интеллигенции необходимость объединения для борьбы с красными. Ведь каждый из них знал о происходящих по всем углам России расстрелах, но какая-то пассивность охватила огромное большинство, в результате чего, поодиночке, уничтожались лучшие силы страны. Выработалась какая-то особая животная психология сидеть смирно - "авось до меня и не дойдет". А в то время, в начале Гражданской войны, когда красные еще не были организованы, одни офицеры, соединившись, могли бы свободно пройти поперек всей России и без всякого труда задушить Советскую "гидру революции" в Москве, повесив на кремлевских стенах все ЦК РКП(б) и всех латышских палачей...
10 июля 1918 года. 01 час 00 минут по местному времени. Деревня Троекуровка.
О том, насколько бои в данный период времени под Сызранью и в целом на Волге были незначительны и не представляют интереса, свидетельствует рапорт ротмистра Фельдмана1, командира конного отряда армии Каппеля. Силы Фельдмана, отправленного очистить от красных окрестности, составляли до 250 сабель при двух орудиях.
В 1 час ночи 10 июля конный отряд в составе 1-й сотни уральских казаков, эскадрона Самарского народного полка и конно-артиллерийского взвода выступил из деревни Троекуровка, имея задачей движение на деревни Ивачинское, Рамена, Заборовка, в районе которой должен был прорвать сообщение на Московско-Казанской железной дороге и двигаться по большой дороге Заборовка – Сызрань для содействия войскам, берущим Сызрань. Когда головной разъезд подошел к переправе у деревни Ивачинской, то был обстрелян разведкой противника. Для оказания помощи частям, формирующим дефиле, конно-пулеметный взвод эскадрона народного полка открыл огонь. Сильный разъезд противника в беспорядке отошел на Сызрань, и отряд продолжал движение на деревню Рамена, которой и достиг к 5 часам утра. В деревне Рамена было расстреляно несколько мадьяр. После небольшого привала отряд двинулся на деревню Заборовка.
Деревня Заборовка оказалась свободной от большевиков, но по донесениям местных жителей на разъезде Кувай Ключ в 21/2 верстах от Заборовки стоял эшелон. По выяснении обстановки была послана команда подрывников для взрыва пути, а отряд двинулся на разъезд Кувай Ключ. По дороге было выяснено, что на разъезде стоит несколько составов, три воинских и один классный с двумя паровозами. Не доезжая 1/2 версты от разъезда конно-артиллерийский взвод стал на позицию и открыл огонь по эшелонам. Состав с классными вагонами был подбит и загорелся, загородив путь. Одновременно с артиллерийской стрельбой были слышны взрывы высланной команды подрывников. Людской состав эшелонов при первых артиллерийских выстрелах занял насыпь полотна железной дороги и открыл сильный ружейный огонь. Как потом выяснилось, это были латыши, которые понесли большие потери от артиллерийского, ружейного и пулеметного огня конного отряда. В ответ на огонь латышей был открыт сильный ружейный и пулеметный огонь спешенными частями отряда. Когда выяснилось, что путь поврежден и взрывами, и разбитым составом на продолжительное время, отряд двинулся во исполнение второй части своей задачи на город Сызрань. Часть отряда двигалась по большой дороге Заборовка – Сызрань, другая часть – лавой вдоль железной дороги. Во время движения было изрублено и расстреляно несколько десятков бегущих из Сызрани большевиков, причем взято несколько винтовок.
В 1 час дня отряд прибыл в город Сызрань, где встал на отдых.
Потери отряда – 2 раненых казака.
Командир Самарского эскадрона
Ротмистр Фельдман
г. Сызрань, 11 июля 1918 г.
Поэтому, если пишут, что было нанесено поражение Пензенской дивизии РККА под командованием Я.П. Гайлита, то нужно правильно понимать, что красных и белых частей было ничтожно-малое количество, хотя они и назывались дивизиями. Красная и Белая армии на Волге еще только приступили к формированию своих рядов.
Красные завидев приближающийся отряд Каппеля, издали постреляв, обратились в бегство. Энергичными действиями нашего отряда и чехов противник был отброшен к станции Инза и Кузнецк.
Еще почти трое суток мы провели под Сызранью, в поле, ожидая возвращения красных. Но они не вернулись.
Каппель доложил в штаб, что боевые действия окончены и запрашивал о своих дальнейших задачах.
Начальник оперативного отдела штаба Народной армии подполковник Петров передал такие распоряжения отряду Каппеля:
"Отряду дислоцироваться в городе Сызрани и держать оборону от большевиков по левому берегу Волги до получения дальнейших распоряжений".
Подобный приказ имел, конечно, веские основания.
Вокруг Самары красных частей становилось все меньше. 18 июня чехи подошли к городу Бузулук и начали бои с красными. Войска атамана Дутова практически установили свою власть в большей части Оренбургской губернии. На севере отряд Каппеля почти полностью обезопасил Самару от внезапного нападения со стороны красных отрядов большевиков. Комуч нуждался в небольшой передышке. Армии у Комуча, кроме небольшого отряда Каппеля, практически не было. Город Сызрань оказалась пограничным Волжским городом, разделяющим границу власти белых и красных, и местом, откуда можно было ожидать нападения. И эти нападения следовали постоянно. Красные отряды, хотя и незначительные, постоянно пытались вступить в Сызрань и перейти Волгу. Каппель со своим отрядом там был крайне нужен, как непробиваемый щит, охраняющий власть Комуча.
13 июля 1918 года. 04 часа 15 минут по местному времени. Волга, рядом с Сызранью.
Незадолго до восхода солнца, на третий день после взятия Сызрани, вниз по реке показались дымы приближающихся пароходов. Вскоре из-за поворота показался пароход, потом другой, третий, и наконец, вся ширина реки была занята идущими полным ходом судами самых разнообразных типов и величин. Зрелище было грандиозное.
Как Давид против Голиафа, вышли "Милютин" и "Вульф" навстречу этой дымящей и несущейся на них армаде. Подпустив головной корабль версты на две, мичман Мейрер приказал выстрелить ему под нос. Все напряженно всматривались вперед, ожидая ответного залпа. После нескольких мучительных минут ожидания армада вдруг сбавила ход, и лишь один передовой продолжал идти полным ходом навстречу. Медленно приближающуюся армаду остановили вторым выстрелом под нос. Передовой корабль, подойдя на разговорную дистанцию, сообщил, что в Вольске было неудачное восстание белых, в результате чего им пришлось бежать на пароходах на соединение с Самарской армией, о приближении которой к Сызрани они уже слышали. Радости не было пределов.
Появлению флотилии предшествовала следующая история.
30 мая 1918 года красные войска из Саратова под командованием Н.П. Токина и Д.И. Понятовского, Н.С. Савельева начали подавление белого мятежа в Балаково. Обстреляв город из артиллерийских орудий, красными был высажен десант с пароходов. В результате боев, белые части были вынуждены оставить город и отступили.
После того, как конный отряд Н.С. Савельева из города Вольска был отправлен на подавление мятежа в Балаково, местные эсеры, опираясь на офицерство и зажиточную прослойку горожан, подняли восстание. Сразу захватив склады с оружием, белогвардейцы расстреляли всех большевиков оставшихся в городе. В числе расстрелянных были коммунисты: комиссар труда К.А. Балтицкий, комиссар просвещения А.Е. Львов, председатель ревкома М.М. Струин.
Но уже 11 июля красные отряды из Саратова, Аткарска и других городов вынудили белые войска временно оставить Вольск и Балаково. На стороне красных принимал участие в бою бронепоезд из города Петровска с Петроградским революционным отрядом, который своим огнем со станции Привольская возвестил о начале штурма.
Та флотилия, которую встретил на Волге мичман Мейрер, это были беглецы из этих городов. Офицеры успели не только вывести свои семьи, но и сами смогли уйти. Но очень многие остались драться с большевиками, лишь отступив от городов.
Флотилия шла согласно распоряжению Командующего Вольскими отрядами штабс-капитана В. Соколова в следующем порядке: впереди для разведки пароход "Вождь", за которым следуют вооруженные пароходы "Вандал" и "Горец", за ними остальные пароходы с беженцами и имуществом, которых сзади сопровождает и прикрывает вооруженный пароход "Губернатор Баранов". При следовании все огни должны быть потушены, имея лишь один на каждом пароходе сзади дымовой трубы.
Сам штабс-капитан В. Соколов и его штаб тоже находились на этой флотилии.
Отправляя флотилию в Самару, моряки рассчитывали на прорыв при возможном появлении пароходов красных, а при неожиданном обстреле береговых батарей вооруженные суда должны были отвлечь на себя внимание ответным огнем, и таким образом дать возможность эвакуировать все гражданское население.
К счастью для беглецов Сызрань уже была вновь захвачена армией Каппеля.
Мичман Дмитриев, командовавший армадой, был принят на флотилию с распростертыми объятиями и сразу же назначен командовать третьим кораблем флотилии, выбранным из пароходов, им самим приведенных из Вольска. Среди ценного груза на Вольских пароходах было различное военное снаряжение и, что особенно всех порадовало, несколько трехдюймовых зенитных орудий. Немедленно же по одному из них установили на корму "Вульфа" и "Милютина" и два на корабль мичмана Дмитриева. Вольские беженцы состояли главным образом из женщин и детей, но оказалось достаточно и мужчин для укомплектования флотилии и Народной Армии. Кадеты Вольского корпуса, конечно, все как один изъявили желание воевать, но по малолетству большинство было оставлено с матерями.
Погоны пока никто не носил, да и формы почти ни у кого не имелось. Но после Сызрани мичманы Дмитриев и Мейрер решили носить на плечах защитные погоны с черными нашивками, установленные Временным правительством. Выглядели они в этих погонах как младшие унтер-офицеры.
Вооружив еще два парохода, мичман Мейрер, оставив мичмана Дмитриева с двумя пароходами в Сызрани, сам вернулся с тремя другими в Самару. Каждый приход флотилии в Самару приветствовался жителями, чувствовавшими себя в безопасности, пока корабли были с ними.
Присутствие флотилии в Самаре никогда не поощрялось правительством, и чем дальше, тем больше. Дело в том, что боевые успехи укрепляли авторитет воинских частей, и население все больше и больше отворачивалось от правительства, полупризнаваемого военными начальниками. Чтобы не быть совершенно забытыми, некоторые члены правительства ходили в боевые походы с отрядом полковника Каппеля, и только эти пользовались уважением населения. Остальные занимались говорением на бесконечных своих заседаниях.
Вскоре после вторичного взятия Сызрани, Фортунатов просил Вырыпаева выяснить вопрос о наградах и жаловании, которое хотели бы получать бойцы его батареи. Вырыпаев раньше со многими, если не со всеми, говорил на эту тему, и почти все сказали ему одно и то же. Что выбранное после Учредительного собрания законное русское правительство сможет их вознаградить (предполагалось, что гражданская война будет не долго), а пока они хотят иметь немного денег (рублей 20 в месяц) на необходимые расходы и, конечно, казенное обмундирование, и содержание (стол).
Эти ответы поразили всех своей скромностью. Но таковы были каппелевцы – кто-то метко назвал их "святыми безумцами". Они по своему личному почину, без всякого уговора или приказа, добровольно записались в боевые части, не считаясь с силами врага, как какие-то древние русские богатыри. Почти ничего не зная о 3-м Интернационале, они даже не вполне понимали, но инстинктивно чувствовали, что на Россию, на Родину надвигалось какое-то чудовище, готовое ради сумасбродной идеи мирового коммунизма взять всю страну за горло.
Хотя, надо признаться, не только "святые безумцы" проявляли подобную скромность. Ее, как не странно, проявляла вся Белая армия Комуча!
Положение офицерства, несомненно, было тяжелое. С одной стороны, новое начальство, в лице Комуча, требует от него создания какой-то новой, неизвестной и чуждой ему армии, типа и духа коей оно и не может себе представить, а с другой — его навыки, его прошлое, его окружение повелительно диктуют ему другое. В-третьих, и солдат то появился какой-то новый, беспокойный, самовольный, с новыми запросами и с новыми претензиями, также ему неизвестными. Как тут подступить к делу? Если бы это было в другое время, в более мирное, а не такое горячее, как пережитое время на Волге, то, может быть, офицерство и справилось бы с своей задачей и создало бы то, что требовалось от него велениями Комуча, а то время то было очень уж горячее, некогда было долго размышлять над затеями начальства, а надо делать...
И стал офицер делать армию знакомыми и близкими ему методами. Материальное положение офицерства было чрезвычайно тяжелое, можно сказать, прямо ужасное. Офицер рядовой получал 5 рублей в сутки, ротный командир 10 рублей, командир полка 15 рублей. И все. (Понятно, столом пользовался каждый офицер даром). Естественно, на такие средства, когда прожиточный минимум определялся, примерно, в 500-600 рублей в месяц, нельзя было содержать не только семью, но и самому прожить. Но этого мало. Иногда и такое ничтожное жалование не выдавалось за неимением средств по 2-3 месяца. К чести офицерства, должен сказать, что на этой почве офицерство никогда никаких неудовольствий не проявляло и несло свое бремя терпеливо и гордо.
Ставки вознаграждения офицерству установил не Комуч, а Военный Штаб, т.е. сами офицеры; члены Комуча не раз ставили вопрос о повышении ставок, но всякий раз встречали самый решительный отпор именно со стороны самих военных кругов. Представители Военного Штаба всегда отказывались от повышения ставок, мотивируя тем, что в настоящее время происходит гражданская борьба, что они сражаются за идею, а не за ставки, что высокие ставки породят озлобление к офицерству со стороны солдат, довольствующихся обыкновенным военным пайком. Мы с этим считались и ставки не изменяли2.
Приказом по войскам Народной Армии № 17 от 15 июля 1918 года, Начальником отрядов Народной Армии, действующих в Сызранском районе был назначен полковник Бакич А.С. который прибыл туда буквально на следующий день.
Никакой армии, кроме неполного батальона и двух полных артиллерийских батарей каппелевцев, он там не обнаружил. И хотя полковник Бакич знал об этом, тень легкого неудовольствия омрачила его лицо. Еще там находился батальон чехословаков из состава 4-го полка. И воинское соединение военно-речного флота армии Комуча под командованием мичмана Дмитриева. Впрочем, полковника Бакича было трудно испугать чем-нибудь. Он сразу рьяно принялся за дело. Из офицеров, проживавших и находящихся в Сызрани он сразу приступил к формированию штаба южной группировки войск. Три десятка офицеров, которые в течении двух дней явились к нему, сразу же получили соответствующие назначения в Народную армию.
Таким образом, в Сызрани, занятой 11 июня 1918 года, уже 17 июня был образован Штаб формирования частей Народной армии в Сызранском районе, немедленно приступивший к работе.
Те немногочисленные силы местной белой милиции, которые покинули Сызрань при наступлении красных, снова вернулись в город. Возглавлял их
19 июня "для упрочения власти Учредительного собрания и организации Народной армии" в город командировались член Комуча И.П. Нестеров и член Военного штаба В.И. Лебедев. Часть местных добровольцев была использована для усиления Самарской дружины, из числа остальных был сформирован 1-й добровольческий батальон.
.......
--------------------------
1. Фельдман Фон Дмитрий Владимирович. Из обрусевших немцев Поволжья. Окончил Николаевское кавалерийское училище в 1908 году. Ротмистр 15-го гусарского полка. В белых войсках Восточного фронта с лета 1918 года, в Народной армии командир эскадрона.
2. П.Д. Климушкин. "Борьба за демократию на Волге".
Глава 10. Черносотенцы.
27 июня 1918 года. 07 часов 15 минут по местному времени. Левобережная Волга. Город Балаково.
Победа Комуча, изгнавшего большевиков, последовавшие за этим успехи чехословакских воинов и каппелевцев стали сигналом к стихийным выступлениям всех недовольных советской властью. А недовольных ей было более восьмидесяти процентов населения России, которым ее всячески навязывали угрозой расправы.
Город Балаково на рассвете был окружен несколькими тысячами окрестных крестьян, вооруженных винтовками, вилами и самодельными пиками. Заранее сговорившись с союзами крестьян из сел Тупилкины Хутора, Маянга, Плеханы, торговыми и промышленными служащими и служащими правительственных и общественных учреждений о дне наступления, крестьяне предъявили местной советской власти ультиматум о добровольной сдаче. Представители власти с 200 красноармейцами поспешно эвакуировались на другой берег Волги, продолжая обстреливать занятый крестьянами город. Белые немедленно организовали штаб защиты и обороны, приступивший к организации обороны города с помощью крестьян и немцев колонистов и направили связных для установления в городе власти Комуча.
Крестьяне, как видно, с удовольствием сражались на стороне белых, что бы про это не говорили.
Между прочим, Троцкий в своих мемуарах, построенных, как он утверждает, на проверенной документальной основе, пишет, что 27.06.1918 года в "Известиях", выходящих в Поволжье, напечатано воззвание к рабочим и крестьянам Симбирского и Самарского Советов, в котором, между прочим, говорится: "Прогнанные вами ваши враги—помещики, банкиры и царские генералы никак не могут примириться со своим положением. Они, как 150 лет тому назад во Франции, пошли на поклон к своим старшим братьям по ремеслу - иностранным империалистам, похлопотать как за себя, так и за своего бывшего, властителя — Николая Кровавого... Новый Корнилов6, генерал Галкин, во главе с военнопленными захватили Самару, Сызрань, Ставрополь и восстановил старый дореволюционный строй... Путилов и адмирал Колчак приказали Самарскому авантюристу и контрреволюционеру генералу Галкину захватить Сызрань и мост через Волгу, таким образом, прекратить подвоз хлеба из Царицына и юга для наших голодающих губерний". Так ли это? Передергивает факты товарищ Троцкий! Тонкая как паутина ложь. В военных действиях белых никаких ошибок нет. Но Галкин в то время был подполковником и своими действиями никак не походил на генерала Корнилова. О подполковнике Каппеле, капитане Степанове и мичмане Мейрере – трем главным полководцам северной группы войск Комуча нет ни слова. Зато фигурирует Колчак, который в этот день находился на Дальнем Востоке как частное лицо и, будучи им, никак не мог отдавать подобного приказа "генералу" Галкину. Путилов – делец и крупный банкир – действительно в 1917 году поддержал мятеж генерала Корнилова и даже ссудил его крупными суммами. Но весь 1918 год господин Путилов находился за границей и не принимал никакого участия в российских внутриполитических делах. Могу от себя сообщить, что это не единственное место в мемуарах Троцкого, где встречаются подобные "ошибки".
27 июня 1918 года. 12 часов 05 минут по местному времени. Село Сорочинское.
Чехословаки двигаясь от Бузулука к Оренбургу заняли село Сорочинское. Как и везде, где проходили их части, были немедленно арестованы все организаторы Советской власти, комиссары и командиры красноармейских отрядов. Под арест брались даже простые красноармейцы.
По приговору чехословакского полевого суда были приговорены к смертной казни братья А. и Г. Зверевы, комиссар красноармейской дружины Ташков, А. Пантеровский, Горшков, Колесов, Улеев, Г. Бандин, в общей сложности свыше двадцати человек. Чехословаки вывели их на кладбище, где заставили копать себе могилы для захоронения. Казненных чехи не расстреляли, их кололи штыками и рубили шашками.
В соседнем селе Пьяновке, которое было расположено в двенадцати верстах от Сорочинского, конный отряд чехов выловил и взял в плен восемь бывших красноармейцев и сторонников советской власти. Их чехи затоптали лошадьми и полуживых зарыли в яме7.
27 июня 1918 года. 13 часов 12 минут по местному времени. Город Самара. Здание женской гимназии Межак.
В этот день штабе Народной армии состоялось собрание офицеров. Приглашенных и прибывших по собственной инициативе присутствовало более двухсот человек. Быстро избрали президиум, председателем в котором поставили генерала-майора Генриха Александровича Савич-Заболотского, очень уважаемого среди военных. В настоящее время шестидесятидвухлетний Савич-Заболотский не занимал никакой официальной должности в Комуче или Народной армии, но будет недалек тот день, когда он примет на себя командование Башкирской стрелковой дивизией, которая войдет в армию Колчака и получит порядковый номер девять. Эта дивизия будет иметь следующий состав: 37-й, 38-й, 39-й, 40-й Башкирские стрелковые полки, 4-я Башкирская батарея и будет сражаться с красными в составе оренбургского фронта. Последние два года своей жизни этот генерал отдаст борьбе за белое дело.
Еще были выбраны два члена президиума: генерал-майор И.И. Клоченко и генерал-майор С.З. Потапов. Никто не возражал, всем были известны эти люди.
Я как человек другого времени, и в меньшей степени как представитель казачества был изначально заинтригован этим полузакрытым собранием, на котором присутствовали уже многие известные мне люди.
Тут находился начальник штаба Комуча подполковник Галкин, который видимо, не считал возможным пропустить это мероприятие, я увидел полковника Федорова, генерал-майора Рудакова, прапорщика В.И. Летягина, подполковника Солодникова, поручика Злобина и некоторых других.
Все присутствующие были в новеньких мундирах, при орденах, при оружии и саблях, с аксельбантами, но никто не носил погон. Хотя, нет, я ошибаюсь. Среди приглашенных было несколько офицеров казачьих войск. Оренбуржцев и уральцев. Эти военные чины явились на собрание с царскими погонами, украшенными вензелями тех полков, в которых они раньше служили. Но это понятно. Казаки, хотя и признавали власть Комуча, но не являлись его "подданными", если можно так выразиться. Они, хотя всецело поддерживали белое движение, но подчинялись лишь своим атаманам.
Еще при погонах были ваш покорный слуга и сопровождающий его подъесаул Шиков.
Я, звеня шпорами и придерживая на ходу шашку, вошел в собрание, здороваясь с известными мне офицерами и генералами и ловя на себе изучающие взгляды незнакомых мне людей.
- Добрый день, Михаил Аркадьевич, - остановил меня подполковник Петров. – Генеральские погоны, хочу заметить, вам очень к лицу. Вы давно с фронта?
- Здравствуйте, Павел Петрович, - любезно ответил я. – Прибыл вчера вечером и сегодня сразу попал на бал. Это, конечно, шутка. Я привез вам пакет от Владимира Оскаровича, но за суетой не сумел попасть в штаб раньше.
- Что же вас задержало?
- Квартира, где я остановился, - объяснил я. – Представьте себе, я приезжаю в гостиницу "Националь", а мне заявляют, что мест нет. Неслыханно. При таких ценах, которые они требуют с постояльцев, удивительно, что в ней мест нет. Я приказал извозчику ехать дальше, побывал в "Лондоне" и "Гранд-Отеле", но там повторилась та же история. На мое счастье я встретил на улице своего подъесаула, который проводил меня в снятые им к моему приезду комнаты. Но на этом мои злоключения не кончились. Оказывается, квартирная хозяйка смогла сдать эти комнаты дважды. Мне и двум путешественникам из Москвы. Мне пришлось часть ночи потратить на выяснение обстоятельств этого безобразия. Не мог же я, господин подполковник, выгнать на улицу хорошенькую молодую курсистку с братом, только на том основании, что домохозяйка пьет горькую.
- Как же вы разрешили этот щекотливый вопрос? – с интересом спросил Петров.
- Одну комнату оставил себе, а вторую отдал моим неожиданным соседям, - ответил я.
- Соломоново решение! – одобрил подполковник. – Не посчитайте за намек.
- Мы встретимся с вами после собрания, - дружелюбно сказал я. – У Владимира Оскаровича есть очень много вопросов, которые он поручил мне решить, находясь в Самаре.
Но тут началось собрание, и мы были вынуждены прервать нашу беседу.
Сразу замечу, что собрание носило крайне черносотенную окраску. В зале присутствовали офицеры, которые почти все были ярые монархисты.
Открою вам небольшой секрет моего недавнего собеседника Генерального штаба подполковника П.П. Петрова. Дело в том, что Павел Петрович был крестьянским сыном. И между тем находился здесь, среди патриотов России. А генерал Антон Иванович Деникин был сыном бывшего крепостного крестьянина из Саратовской губернии, ставшего солдатом и выбившегося в офицеры. И таких людей, не имеющих дворянского происхождения, было великое множество в белом движении. Разве принадлежали они к потомственному служилому дворянству или зажиточным классам? Нет.
Генерал Савич-Заболотский открыл собрание, которое началось с выступления генерал-майора Потапова.
Речь генерала была простой и всем понятной. Он пытался пробудить чувства офицеров, которые долгое время были лишены всякой опоры, унижены солдатскими комитетами, революционными лозунгами и порядками, властью большевиков. Потапов призывал сбросить засилье большевиков и их приспешников.
Зал зааплодировал. Но Потапов пошел дальше и начал бичевать эсеров. Он напомнил, что эсеры ничуть не лучше большевиков.
- Они называют друг друга обращением "товарищ", - говорил генерал. – А красный флаг, который развевается над зданием Комуча? От большевицкого он разниться лишь надписью. Эсеры не белые, как мы. Они – революционеры. Заметьте, господа, эсеры всегда заседали при власти большевиков в различных комиссиях и комитетах. Мы - никогда! Власть теперь находится в руках эсеров, только вместо большевиков, они взяли в союзники нас, монархистов. Эсеры, хм! Это какие-то хамелеоны, способные быстро перекрашиваться в нужный им цвет. Господа, пора нам отбросить новые идеи и вернуться к старому: создать братский боевой союз для борьбы с большевиками, эсерами и прочим революционным отребьем!
На этот раз зал разразился бурными аплодисментами, офицеры даже вскочили со стульев, выражая радостное одобрение речи оратора.
Выговориться и излить свою желчь нашлось немало желающих.
- Господа! – ораторствовал неизвестный мне пехотный капитан - Что же это, получается, позвольте вам спросить? Нам сейчас диктует свою волю Комитет членов учредительного собрания. А мы его слушаем и без возражений идем за ними. Кто такие эсеры? Соционал-революционеры! Какова их программа на настоящий момент? Добиться власти и передать учредительному собранию! Я не буду сейчас говорить об их развернутой программе по всем пунктам. Нам это не к чему. А что такое Учредительное собрание вам всем хорошо известно! "В начале революции Временное правительство, несомненно, пользовалось широким признанием всех здравомыслящих слоёв населения. Весь старший командный состав, всё офицерство, многие войсковые части, буржуазия и демократические элементы, не сбитые с толку воинствующим социализмом, были на стороне правительства…"1. Это всем вам известно. Но Кабинет министров не справился с возложенной на него задачей и в результате тайной и нечестной закулисной игры, власть кадетов Милюкова во Временном правительстве отобрал октябрист Керенский.
- Милюков – изменник! – закричал кто-то из зала.- Мы знаем, что получив пост министра иностранных дел, он тут же издал указ о возвращении всех революционеров из за границы. Всех революционеров, господа!
Действительно, Милюков последние годы проводил время то в обществе англичан, то с друзьями французами. Патриот России! Только русских в ней он не замечал. А по правде сказать, именно по английской подсказке и политической близорукости, Милюков впустил в Россию всех опальных революционеров, ускорив тем самым крах Российской империи. И не важно, что Россия и Англия были в одном блоке Антанта. Не важно, что эти страны имели торговлю и обменивались дипломатическими депешами. Не важно, что во второй мировой войне они были временными союзниками. Важно то, что Англия во все времена была лютым, непримиримым врагом России. Царица Российская Екатерина Вторая это хорошо знала. Только в дальнейшем не все российские политики могли осознать эту истину.
- И где же теперь господин Милюков? – задал вопрос какой-то прапорщик.
- Сначала отсиживался у генерала Алексеева на Дону, теперь слышно, что за границей с немцами переговоры ведет, - тут же ответили ему.
- Это где же?
- В Киеве.
- Какая же это заграница?
- Самая настоящая, господа! В Киеве в начале этого года объявлено о создании Украинской Народной Республики, вышедшей из состава Российского государства.
- Это мы знаем! – послышались возмущенные голоса.
- Господа, господа! – призвал к тишине генерал-майор Потапов. – Пусть господин капитан продолжает…
- Керенский, - стал говорить дальше капитан, - совсем загубил армию, предательством довел страну до октябрьского переворота и трусливо сбежал, переодевшись в женское платье2! Вот что представляют собой лидеры Временного правительства, господа!
- Керенский - предатель и изменник! - грохнул зал.
- Протестую! Керенский вовсе не трус и не предатель! – прозвучал голос одного из молодых прапорщиков, сидящего в последних рядах. - Вы это совершенно напрасно!
В зале поднялся шум, даже свист. Офицеры от возмущения этой репликой громко топали ногами.
- Арестовать его! – раздались одновременно крики с разных сторон. - Это – эсер! Здесь не место защитникам Керенского!
- Кто это такой?
- Курица не птица, прапорщик не офицер3! – послышался возглас какого-то штабс-капитана.
- Бейте его, господа! Бей эсерика!
Прапорщик моментально вскочил и, убоявшись немедленной расправы, поспешил выскользнуть прочь.
Зал быстро успокоился.
- Вчера, - продолжал свою речь капитан, - Комуч объявил о создании Добровольческого полка из бывших солдат и офицеров бывшей 48-й дивизии, который войдет в состав Народной армии. Мы, господа, идя на службу в ряды армии Комуча, тем самым невольно усиливаем власть эсеров. Вот на что я хотел обратить ваше внимание!
- А каким образом, господин капитан, вы мыслите бороться с большевиками? – прозвучал голос из зала. – Посудите сами: на Волге не существует армии подобной Донской или Освободительной.
- Мы должны создать чисто офицерские дружины! – выкрикнул поручик Злобин. – Дружины, которые не будут находиться в подчинении Комуча!
- Иначе, вы мыслите переворот? – спросил генерал Савич-Заболотский.
Зал зашумел, офицеры задвигали стульями. В зале как то стихийно офицеры разбились на группы, начались многочисленные разговоры, переходящие в споры.
- Офицерские дружины?
- Это больше сродни анархистам...
- Нас, офицеров, не так уж и много!
- Власть быть должна и обязана!
- Лучше уехать отсюда подальше, в Сибирь, чем воевать за эсеров...
Офицеры, устроив это собрание, нисколько не опасались охранки Комуча, не боялись и его дружины. Их никто не посмел бы арестовать. Они представляли собой армию Комуча, были дружны между собой."Забронировав себя от слишком явного вмешательства Комитета в военные дела, подполковник Галкин прямо повел свою линию. Все командные места в частях народной армии он заполнял офицерами старого закала, отливавшими всеми цветами монархической окраски… Вся головка армии оказалась составленной из врагов демократии, с трудом переносивших господство Комитета… Комитет эту опасность сознавал и даже пытался с ней бороться, но беда была в том, что в своем стремлении обуздать монархические тенденции в армии он неизменно обнаруживал вопиющую бесхарактерность…"4.
К сожалению никакого конкретного решения офицерское собрание не вынесло. Было решено повторить собрание, пригласив на него еще больше офицеров.
Но именно это собрание явилось причиной заговора группы поручика Злобина5.
Хотя я ждал, что кто-то из офицеров или генералов затронет имя царя Николая, который томился вместе с семьей в большевицком плену. Но нет, господа офицеры обошли этот вопрос молчанием.
И не только монархисты Самарского Комуча ничего не сделали для спасения царя. Атаман Дутов вполне имел возможность снарядить тысячу казаков, свершить рейд и освободить императора. Но этого как мы знаем из истории не случилось.
Почему так произошло? Чем же государь Николай Второй так дискредитировал себя в глазах русского офицерства?
Тому было очень много причин. Самая главная из них - предательство Николаем интересов России. Он отрекся от престола в трудное для страны время, даже не пытаясь сопротивляться зачинщикам переворота. Испугался. Сбежал. И этого одного было уже достаточно, чтобы офицерство отвернулось от него. Об остальных говорить не буду, но смею заверить, их было немало.
Но главное, дело было даже не в императорской персоне. И тут я понял в чем тут обстоит дело!
Партия монархистов, оказывается, боролась вовсе не за восстановления царской власти в России. Император был монархистам совсем не нужен. Они хотели видеть во главе государства ответственного, заслуженного генерала, который бы смог возглавить прочную военную диктатуру. Примерно такую, как был уже забытый в 21 века режим генерала-диктатора Пиночета в Чили.
Если сравнивать этот аналог в истории, то мы увидим ощутимые и положительные результаты правления узурпатора Пиночета. Он ликвидировал безработицу, вывел страну из тяжелого кризиса и добился ее стабильного экономического роста. А для этого он всего лишь безжалостно истребил сто тысяч коммунистов, которые мутили народ и толкали его в революцию.
Партия Российских монархистов, к которой принадлежал и подполковник Каппель, хотела именно военной диктатуры для продолжения войны с Германией и борьбой с революционными партиями. Только так, считали они, можно выйти из политического и экономического кризиса России. Надо начать и жесточайшим образом провести массовые расстрелы всех бунтовщиков-коммунистов, социалистов, сформировать новую армию без "братишек" и солдатских комитетов, опрокинуть фронтальным наступлением германцев и довести войну до победного конца, загнав немцев к западной границы их страны.
Так думал и Генерального штаба подполковник Каппель.
27 июня 1918 года. 15 часов 02 минуты по местному времени. Город Самара. Здание женской гимназии Межак.
После офицерского собрания я отправился к генерал-майору Прозорову, который исполнял обязанности главного интенданта Народной армии Комуча.
27 июня 1918 года. 13 часов 12 минут по местному времени. Город Самара.
"В магазинах появились товары, везде шла торговля съестными продуктами. На базаре, в лавках можно было видеть и белый хлеб, и сливочное масло по весьма недорогим ценам. Урожай 1918 года был очень хороший, и поэтому недостатка продуктов при свободной торговле не было. Ощущение возможности свободно ходить по городу, быть равноправным с другими гражданами, после порядков Совдепии было исключительно, и кто не пережил этого контраста между моральной подавленностью и внешней, хотя бы, свободой... вероятно, не поймет переживаемого в тот момент."8
В Самаре издавалось пять газет. Первый в руки взял "Волжское слово" и удивился, как быстро газета приспособилась к новым условиям. Не сразу даже разобрался, какому богу она стала поклоняться: добродушно ворчала на кадетов; по-дружески критиковала некоторых членов Комуча; подтрунивала над меньшевиками — дескать, боитесь брать на себя ответственность за действия чехословаков, а все ли было плохо при большевиках? Нельзя-де не считаться с исторически сложившимися условиями в России... Правда, большевистская власть допускала ошибки, но Комитет членов Учредительного собрания должен сохранить преемственность, ибо некоторые реформы большевиков содержат творческое начало. По мнению газеты, отмена всего, что сделали большевики, была бы губительна для России. Автор статьи призывал не повторять "ошибок большевиков", бороться со своими политическими противниками и внимательно изучать причины влияния большевиков в некоторых слоях общества...
Если "Волжское слово" хитрило и лавировало, то от "Волжского дня" за версту разило кадетским духом. И откровенно и между строк газета ратовала за денационализацию предприятий и возврат земель их законным владельцам. Словом, читателям давалось понять, что надо воздать "кесарю — кесарево".
"Земля и воля" и "Вестник Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания" напомнили мне близнецов: обе пели строго по нотам эсеров, обе срывались и фальшивили.
Просматривая материалы по аграрному и рабочему законодательству, я понял, что Комуч пытается скрыть свое подлинное лицо под маской доброжелателя. Но как долго это может продолжаться? Крестьяне очень скоро поймут, что помещик был и остается их врагом. Тем более нельзя обмануть рабочих, которые никогда не примирятся с властью Комуча, опирающегося на штыки чехословацких легионеров.
Газета меньшевиков "Вечерняя заря" занималась гаданием на кофейной гуще, но никак не могла угадать, что замышляют чехословаки и что предпримет Москва. В одной из статей сквозила явная растерянность, в другой содержался намек на то, что-де социал-демократы затеяли такую авантюру, которая может плохо кончиться для них.
Автор крикливой статьи о правах и обязанностях рабочих, объявив себя сторонником "наступления" на власть имущих, тут же до неприличия лебезит перед интервентами и поливает грязью большевиков...
Во всех газетах печатались статьи и обозрения меньшевистских и кадетских божков, прогнозы "осведомленных лиц", заверения в том, что в ближайшие недели с большевиками повсеместно будет покончено, объявления о продаже помещиками земель.
Для устрашения населения газеты публиковали приказы коменданта города с требованием передавать в руки властей скрывающихся большевиков. В хронике как бы между прочим сообщалось об убийстве арестованных при попытке к бегству. Первые полосы газет пестрели сообщениями собственных корреспондентов о разгроме красноармейских отрядов под Уфой.
И хотя газеты пели дифирамбы правительству Комуча, фактически в городе правило белое чешское командование9.
Газеты были страшны по своей сути. От них веяло ненавистью и нескрываемой злобой, растерянностью и пустотой. Авторы статей и очерков пытались убедить всех, что это все теперь будет вечно и меры, которые принимаются Комучем послужат только на благо обществу.
Но простые обыватели и даже здравомыслящие граждане не верили написанному. Они жили настоящим, в это сумасшедшее время было трудно задумываться о будущем. Многим казалось, что жизнь кончена и не нужно больше никаких условностей. Голодные хотели есть, их не интересовало ничего кроме еды. Рабочие и служащие Самары, совсем отчаявшиеся люди, безуспешно искали работу, но нигде не находили. Им предоставлялось два пути: бедствовать и медленно умирать с голоду или идти служить в Народную армию Комуча, что бы как-то прокормить своих детей.
А рядом с этой нищетой снова открылись коммерческие рестораны и клубы, где заводчики, купцы и офицеры весело проводили время в обществе дам. Многие офицеры имели сбережения, поэтому нет ничего удивительного в том, что они могли себе позволить кутежи и развлечения.
Чего стоил приказ подполковника Галкина по Народной армии о запрещении офицерам "использовать служебные автомобили для личных целей и перевозки в них посторонних лиц женского пола".
Такой жизненный контраст резко разграничивал жителей Самары на два лагеря. Рабочие и безработные бунтовали, а многие люди не нашедшие себя в революции и не понимавшие ее причин начинали считать себя "сочувствующими большевикам".
----------------------------------
1. Деникин А.И. "Мемуары".
2. Керенский всю свою жизнь стыдился своего поступка и много лет пытался доказать, что этого не было. Но, как известно, дыма без огня не бывает. Значит, это правда. Лживые лозунги и обещания Ульянова-Ленина и всех его коммунистов-подвижников народу России хорошо известны, а Керенский был с детства другом семьи Ульяновых. Одного поля ягода! Мне кажется, что каких-либо доказательств о произошедшем факте больше приводить не требуется.
3. Это шутливое выражение возникло в годы первой мировой войны и служило для подтрунивания над офицерами-прапорщиками военного времени ускоренного выпуска. Отчасти это было верно и потому, что господ прапорщиков, согласно уставу, нижние чины не величали обращением: "Ваше благородие".
4. И.М. Майский.
5. Первый заговор Злобина был организован в июле 1918 года, а не июне, как ошибочно считают некоторые авторы монографий. Заговор был приурочен к приезду капитана С. Чечека в Самару. Только после захвата Уфы Чечек вернулся в город в конце первой декады июля.
6. Корнилов Лавр Георгиевич, родился в 1870 году. Сын коллежского секретаря. Окончил Сибирский кадетский корпус (1889), Михайловское артиллерийское училище (1892), академию Генштаба (1898). Генерал от инфантерии, Верховный главнокомандующий до августа 1917 года, когда выступил против предательской политики Временного правительства и был арестован, содержался в Быхове. С 5 декабря 1918 года, в Новочеркасске, где возглавил Добровольческую армию, которую вывел в 1-й Кубанский "Ледяной" поход. Убит 31 марта 1918 года под Екатеринодаром.
7. Воспоминания очевидца событий Коновалова.
8. Записки лейтенанта N.
9. Тимофеев В.А. "На незримом посту: Записки военного разведчика".
2 июля 1918 года. 11 часов 01 минута по местному времени. Город Самара.
Подполковник Галкин явившись как обычно с общим докладом к Вольскому, но в этот раз в его кабинете застал сидящими на стульях добрых полтора десятка членов Комуча.
- А вот и гражданин Галкин пожаловал! – обрадовался Вольский. – Мы уже совсем вас заждались.
Галкин, прикрыв за собой дверь, скользнул взглядом по лицам министров Комуча, пытаясь определить, что их всех вместе заставило в такой час явиться в кабинет главы Комуча. Нахмуренные и недовольные лица министров ничего хорошего не внушали.
- Я, кажется, не давал повод упрекать меня в неточности, Владимир Казимирович, - сказал Галкин. – Одиннадцать ноль-ноль.
- Нет, не об этом я хочу поговорить с вами, Николай Александрович, - ответил Вольский. – Комуч интересует другое. Скажите, пожалуйста, почему вы, лицо уполномоченное, человек высокого поста, пытаетесь скрыть правду от нас, тех, кто доверился вам?
- Скрыть правду? – подполковник Галкин непонимающе посмотрел на Вольского, на министров Комуча. – Какую правду я от вас скрыл?
- Вы, гражданин Галкин теперь официально назначены управляющий Военным ведомством1 и мы хотели бы знать все, что там у вас происходит, - выстрелил с места И.М. Майский. Меньшевик Майский недолюбливал Галкина, характеризуя его "типичный солдафон царского времени, скрытый монархист и враг демократии…" Хотя вслух этого никогда не упоминал.
- Позвольте, - холодно произнес подполковник Галкин. – Что означает ваш выпад?
- Мы хотим знать, гражданин подполковник, - взял слово Климушкин. – Почему вы ничего не сообщили о собрании офицеров, которое происходило на ваших глазах?
- Какое собрание? – решил потянуть время Галкин, хотя ему все стало уже ясно.
- Офицерское собрание, которое состоялось в штабе Народной армии и на котором вы лично присутствовали 27 июня. Или его не было?
- Было, - не стал запираться подполковник Галкин.
- Ага!
- Ну и что? – возразил Галкин. – Данное собрание офицеров совершенно не относится к Военному ведомству, которое я возглавляю. Не хотите ли вы сказать, что я обязан быть в ответе за каждого человека, находящегося в Самаре, если он при Николае Втором носил офицерские погоны? Смешно! Именно поэтому я не посчитал нужным докладывать Комучу об этом офицерском собрании.
- Николай Александрович! – воскликнул Вольский. – Что вы такое говорите? Это же собрание… как бы сказать, противоречит революционным идеям и начинаниям, которые пытается воплотить Комуч! Совершенно противоречит!
- Владимир Казимирович, - не сдавался Галкин. – Это совершенно безобидное собрание. Неужели вы не понимаете, что старые генералы никак не могут свыкнуться с мыслью о том, что мы живем в другое время. Поговорили, вспомнили былое и разошлись. В чем беда?
- Там были не только генералы, гражданин подполковник, - заметил Нестеров - Там было много молодежи. Это подозрительно.
- Если бы это было заговором, то никто бы и никогда не стал собираться вот так, открыто! – отрезал Галкин. – Тем более я все слышал. Никто из офицеров не говорил о каком-то выступлении. Попрошу это учесть.
- Мы учтем, - кивнул Вольский. – А вам, гражданин Галкин, решением членов Комуча, объявлен выговор.
- Выговор? Вот как! – Галкин не стал отводить глаза. – Премного благодарен.
- Комитетом было принято решение, что отныне вас, Николай Александрович, будет повсюду сопровождать поручик Взоров. Он обязан быть с вами на всех совещаниях, встречах, переговорах, собраниях и поездках.
- Что? – Галкин даже сразу не смог воспринять всего, что сказал ему Вольский. – То есть, вы мне настолько не доверяете, что хотите приставить ко мне этого человека?
- Мы доверяем вам, Николай Александрович! – поспешил успокоить его Вольский. – Но и вы нас поймите. Поручик Взоров уже назначен вашим помощником по военному ведомству.
- Приказом N 23 по Народной армии от 30 июля моими помощниками назначены В.И. Лебедев и поручик В. Взоров. Я сам подписывал этот приказ, - подтвердил Галкин. - Но я не настаивал на том, чтобы поручик Взоров был моим помощником. Он совершенно некомпетентное лицо в управлении штабом!
- Это мы понимаем, - продолжал Вольский. - Но гражданин Взоров никаким образом не будет вмешиваться в ваши дела. Он будет только постоянно присутствовать рядом с вами. Так требуют обстоятельства.
- Если я захочу поужинать с дамой в ресторане? – спросил подполковник Галкин, и в его глазах загорелись веселые искорки.
- Он будет сидеть за соседним столиком.
- А если я потом захочу отвести даму в номера, то что? Он будет присутствовать у меня под кроватью?
После этих слов члены Комуча стали старательно прятать улыбки, хотя им это плохо удавалось.
- Поймите, - убеждал Вольский. – Вы для нас слишком ценный человек. А вдруг на вас захотят совершить покушение? Коммунисты не перед чем не останавливаются…
- Хорошо, - на удивление всех легко согласился Галкин. – Где этот ваш поручик? Я с ним и раньше был мало знаком, но и после приказа не видел в своем штабе.
- Он сразу явиться к вам, как только вы вернетесь в Штаб Народной армии.
"Как на характерный факт отношения гражданской власти к военной, можно указать на то, что при начальнике штаба Народной армии… Галкине был приставлен в качестве его помощника (по крайней мере, так говорили среди военных) некий поручик Взоров, партийный эсер (мало похожий с виду на офицера), на обязанности которого лежал надзор за деятельностью Галкина и чинов его штаба и недопущение проявления контрреволюции в командовании. Он ни на минуту не оставлял Галкина одного, и даже при приемах посторонних фигура Взорова неотступно следовала по пятам Галкина…"2.
Поручик Взоров действительно личность малоизвестная. На самом деле он и не был поручиком, но представлялся именно так. Как когда-то в повести Гоголя "Нос" коллежский асессор Ковалев предпочитал величал себя не гражданским званием, а по-военному майором, так и коллежский секретарь Взоров, видя определенное тождество гражданских и военных званий по табелю о рангах, называл себя поручиком. Эсер В. Взоров, ничего из себя особенно не представляя, тем не менее, оказался приближенным к министрам Комуча и даже попал в хронику исторических событий России. С известным поручением он был отправлен в Иващенково, где с ним случилась пренеприятная история.
15 июня Комуч постановил поручить командование обороной Иващенкова Взорову и произвести выселение некоторых "ненадежных" рабочих Сергиевского завода в Сибирь, с правом бесплатного проезда и выдачей вперед месячного содержания. Взоров прямолинейно и рьяно принялся за дело и тем самым сразу навлек на себя ненависть местного рабочего класса.
21 июня образуется Штаб формирования частей Народной армии Иващенковского района во главе с эсером поручиком Взоровым, приступивший к формированию рабочих дружин. Увы, Взоров со своей задачей не справился.
22 июня 1918 года в городе Иващенково состоялся крупный митинг рабочих, на который собралось свыше шестисот человек. Секретарем на митинге был избран большевик из рабочих Петров. Начались речи и выступления. Ораторы осудили выступление белогвардейцев, неодобрительно высказались про власть Комуча, который пришел к власти с помощью чехословакских штыков. Эсер Взоров, который тоже присутствовал на митинге, возмутился и, взобравшись на трибуну, попытался властью Комуча арестовать большевика Петрова. Но рабочие пришли в ярость, со всех сторон послышались крики: "Долой его!", "Вон". Эсера Взорова сдуло с трибуны словно ветром, а несколько человек, осмелившихся поддержать его действия, тоже были изгнаны. Говорить, а тем более что-то предпринять, рабочие им не дали.
Взоров убоявшись расправы сбежал из Иващенково.
Однако вернувшемуся в Самару Взорову министры Комуча вполне нашли достойное занятие: он был приставлен к подполковнику Галкину, в переносном смысле этого слова, стал его тенью.
Но недаром подполковник Галкин был руководителем офицерского подполья. Он быстро нашел способ нейтрализовать поручика Взорова.
После того, как Взоров однажды попытался намекнуть Галкину, что тот неправильно трактует доклад штабного офицера, подполковник спросил:
- Вы дворянин?
- Точно так-с.
- Тем лучше!
- Чем же?
- Если вы еще раз попытаетесь меня учить, то я вызову вас на дуэль. На саблях!
- За что?
- Если же вы попытаетесь мне навредить каким-нибудь другим образом, то… Держите язык за зубами, господин поручик!
Взоров понял, на что намекает Галкин.
- Господин подполковник, я вовсе не испытываю горячего желания быть вашим недругом! Прошу меня извинить, если вы что-то поняли неправильно. Уверяю вас!
После этого поручик Взоров, неотлучно оставаясь при подполковнике Галкине, стал ему совершенно не опасен.
------------------
1. Приказ по Народной армии N 22 от 28 июля 1918 года.
2. "Записки Лейтенанта N". Мемуары.
Глава Подполковник Махин.
4 июля 1918 года. Город Уфа.
"Отличительной чертой этого выдающегося офицера Генерального штаба было то, что он был чужд всяких шаблонов, всякой схоластики и очень быстро оценивал обстановку и принимал соответствующие решения. Это был неутомимый работник и совсем не штабная белоручка. Всегда, как только нужно было разобраться, что происходит в действительности на передовых линиях, посылали подъесаула Махина. Для него не было на войне невозможного".
Генерал-лейтенант Петр Семенович Махров о Ф.Е. Махине.
Фёдор Евдокимович Махин родился в Иркутске, в старообрядческой семье ветерана туркестанских походов и Крымской войны урядника Оренбургского казачьего войска Евдокима Васильевича Махина. В 1904 году Махин окончил Оренбургское казачье училище, был выпущен в чине хорунжего в 6-й Оренбургский казачий полк. В 1908 году поступил в Академию генерального штаба и окончил её по первому разряду в 1913 году. После этого, получив право преподавания курса военной истории в военных училищах, он был направлен на службу в восьмую армию генерала Брусилова.
Согласно аттестации от 29 августа 1917 года, "Службу знает и любит ее. Трудную обязанность начальника штаба выполняет образцово. Работает с большой энергией, уверенно и продуктивно, вникая в суть дела. В обстановке быстро и отлично разбирается, проявляя широкую инициативу. Неся обязанности начальника штаба, не раз во время боевых операций проявлял отличное знание строевой службы и показал свою полную подготовленность к командованию отдельной частью. Имеет солидный боевой опыт. К подчиненным настойчиво требователен и в высшей степени заботлив; всегда доступен. Солдаты его понимают и любят, хотя, безусловно, у них популярности не ищет. Характера ровного, всегда активен, самостоятелен, общителен и тактичен. Здоровья крепкого, очень вынослив. При всякой боевой обстановке совершенно спокоен, тверд и неустрашимо уверен в выполнении составленного плана действий. Вполне подготовлен и заслуживает назначения на должность командира полка, и вне очереди. Отличный".
Приказом Временного Правительства от 27 июля 1917 года подполковник Ф.Е. Махин был назначен Начальником штаба 3 стрелковой дивизии и пребывал в ней вплоть до октябрьского переворота. За годы первой Мировой войны он был награжден Орденом Святого Станислава 3-й степени, Орденом Святой Анны 3-й степени, Орденом Святого Станислава 2-й степени, Орденом Святой Анны 2-й степени, Орденом Святого Владимира 4-й степени.
Фёдор Евдокимович Махин был по своим политическим взглядам убежденным противником монархии, но большевики тоже не вызывали у него симпатий. В 1917 году он вступил в партию эсеров. Крайне интересна характеристика данная Махину одним из его современников: "Махин — старовер, который сохранил все русские черты и стать, и если на него надеть шапку стрельца, то не нужно и грима, был бы живой памятник Москве XVII века"1.
Эсеры после разгона Учредительного собрания планомерно осуществляли направленную деятельность на свержение власти большевиков. Меры эти не обошли и армию, на которую эсеры возлагали большие надежды. "…мы сосредотачивали особое внимание на работе в Красноармейских частях: на вливании в формирующиеся части возможно большого количества наших людей, подборе нашего командного состава для этих частей и создание наших ячеек"2. Генерального штаба подполковник Ф.Е. Махин получил партийное задание вступить в РККА. С конца апреля и до 7 июня 1918 года Махин в РККА занимает должность Начальника Оперативного отдела Штаба Московского района. Махин исполнял свои обязанности настолько добросовестно, что "удостоился" даже похвалы большевистского военкома Подвойского. Последний приблизительно в середине июня 1918 г. назвал Махина специалистом "обладающим великим боевым опытом, запасом совершеннейших знаний" и далее: "Товарищ Махин, Военрук Уфимского Губвоенкомата ни один день не оставался в стороне, когда Правительство призывало к созданию вооруженных сил РСФСР".
Махин к середине июня 1918 года прибыл в Уфу по вызову Военкома Подвойского. Здесь, в связи с острой нехваткой офицеров в рядах РККА, ему в соответствии с Приказами Председателя ВВИ Военкома Подвойского от 13 июня № 138 и № 149 от 18 июня 1918 года Махин занял сразу три должности - Врнменно исполняющий должность Начальника Уфимской Советской дивизии, Военрука Уфимского Губвоенкомата и Начальника временного полевого штаба при указанном Комиссариате. В июне 1918 года в районе Уфы большевиками была сформирована 2-я армия, которую возглавил Ф.Е. Махин.
8 июня чехословаки заняли город Самару, было образовано эсерское правительство Комуч. Чехословаки двинулись дальше на Уфу. Махин, как член партии эсеров, ожидал их прихода. 4 июля 1918 года он "удачно организовал безболезненную сдачу Уфы чехам", поддержал власть Комуча и стал одним из создателей и руководителей Народной Армии.
4 июля 1918 года части 1-го полка Чехословацкого корпуса начали наступление на Уфу. Чешское командование было знакомо с рельефом местности, поэтому захват города им представлялся делом трудным. "Уфу я знал ещё по поездке в Челябинск. Город стоит на высокой горе, доминирующей над всею местностью. Вся окрестность - леса, поля и реки видны из города на десятки верст, как с аэроплана, словом, к городу не подступиться – естественная крепость, овладеть которой при наших недостаточных средствах было чрезвычайно трудно. И я признаюсь, с большой тревогой смотрел на предстоящую мне операцию"3.
При подходе чехословацких войск к Уфе подполковник Махин выехал из города со своим адъютантом навстречу командиру Поволжской группы чехословацких войск полковнику Станиславу Чечеку и заявил ему:
"Я начальник штаба красных войск в Уфе. Зная о вашем приближении, я разослал все части так, что вы можете войти в город беспрепятственно. Дальнейшее мое личное пребывание в городе — невозможно. Возвратиться туда мне нельзя… Идите на эту крепость смело, не раздумывайте, достаточно одной части, чтобы забрать город"4.
Руководя обороной Уфы, Ф.Е. Махин лично передал С. Чечеку сведения о проходах в оборонительных линиях красных, тем самым, способствуя захвату города.
"Махин был прислан в Уфу из центра… внешний вид его, как и манера держать себя не вызывали у нас никакого подозрения"5.
Но капитан Чечек, получивший в свои руки очень ценные сведенья, немедленно приказал Махина арестовать и держать под арестом вплоть до отправки в Самару.
Из оперативной сводки большевиков от 10 июля 1918 года, описывающей деятельность Ф.Е. Махина, известно следующее: "Оперначштаба Махин пробыл несколько дней, ознакомившись с положением дела, состоянием, возможными планами обороны, бежал, по сведениям, к чехам".
Следует отметить, что подобное "предательство" со стороны руководства в Красной армии летом 1918 году стало распространенным явлением.
02 июля 1918 года. 11 часов 44 минуты по местному времени. Резиденция Комуча бывший особняк Наумова.
Махин, после сдачи Уфы, прибыл под арестом в Самару вместе с капитаном Чечеком.
Его доставили в Комуч и препроводили к Дворжецу Я.С., который был делопроизводителем и был в курсе всех дел.
"…мне доложили, что чешские офицеры привели арестованного. Я приказал его принять, а офицеров отпустить, но получил ответ, что офицерам приказано сдать арестованного лично из рук в руки мне. Я приказал ввести их в кабинет и был удивлен видом и фигурой арестованного. Очень полный, высокий с круглым мясистым лицом, выплывающим за воротник косоворотки — в куцем потертом пиджаке, странных брюках весьма неопределенного цвета и рыжих сапогах. На мой вопрос о том, кто он, арестованный просил меня сказать несколько слов наедине, и я попросил его на балкон. Выйдя туда, арестованный вытащил свое удостоверение личности, которое меня ввергло в величайшее удивление — передо мною стоял командующий Уфимским фронтом товарищ Махин, как о том свидетельствовало удостоверение, подписанное самим Подвойским. На мой крайне недоуменный взгляд и вопрос, который был в нем, товарищ Махин сообщил, что он эсер член военной комиссии ЦК партии, командирован на службу к большевикам партией со специальным заданием занять видное место, как подполковник генерального штаба и действовать согласно директивам партии. Командуя фронтом, он в нужный момент спутал все карты, скрыл следы своих распоряжений для невозможности разобраться в директивах, данных им одним для запутывания другого и скрылся, перебрался через фронт в распоряжение Комитета членов Учредительного собрания. Конечно, я поспешил сообщить товарищу Вольскому и др. о прибытии товарища Махина, а прибывший вскоре товарищ Веденяпин (как член ЦК), бывший в командировке, подтвердил все сказанное тов. Махиным и опубликовал в печати.
Казалось бы, что получив в свое распоряжение опытного офицера генштабиста, эсер, выполнившего блестяще задание партии — Комитет членов. Учредительного Собрания поспешит заменить им малоизвестного, определенно антипатичного и находившегося под контрреволюционном подозрением Галкина, но, увы, уже здесь Комуч побоялся пойти на этот шаг под давлением провозглашенного всякой правой печатью лозунга – армия вне политики, лозунга, который так блестяще и умно был выброшен и распропагандирован "Волжским Днем" — органом кадетов. Было ясно, что этот походный и подлый орган господ Кудрявцевых, Воробейчиковых и Соловейчиковых (блестяще показавших себя при Колчаке) поднимет адский шум против назначения эсера на столь большой пост и зазвонит о "вне политики", о беспартийности и проч. и характерно, что уже в этот момент расцвета власти и наибольшего момента высоты ее стояния Комуч не решился на открытый шаг, на определенное заявление и пошел на суррогат, на маскировку.
Махину был дан мандат на право присутствования в штабе Народной армии в качестве связи с Комучем, но и этот шаг вызвал решительный протест и вопль со стороны Галкина и "демократического" штаба и Комуч вынужден был согласиться на назначение Махина командующим Вольским фронтом, которое предложил Штаб в желании избавиться от "контроля" эсеровского Генштаба.
Махин принял это назначение по постановлению Военкомиссии Партии эсеров, которая нашла нужным его выезд туда для того, чтобы он побывал на фронте, зарекомендовал себя, а сами решились на постепенную, но упорную борьбу в среде членов партии за Махина и его ответственное назначение. С тоской подчинился Махин постановлению и уехал, чтобы больше не являться.
Было еще несколько моментов в жизни Комуч, когда, казалось, левая оказывалась сильнее и мы с В.К. Вольским уже предвкушали отставку Галкина и назначение Махина, но в этот момент все дело портили…, и Махин продолжал оставаться в немилости"6.
09 июля 1918 года. 19 часов 13 минут по местному времени. Резиденция Комуча бывший особняк Наумова.
В связи с тем, что Махин был преданным бойцом партии эсеров, он был принят в Самаре с распростертыми объятиями. Но вместе с тем, к нему относились и некоторой толикой недоверия, считая, что он способен на предательство. Не получив еще никакого официального назначения, он вошел в штаб Галкина как лицо уполномоченное заниматься мобилизационными вопросами армии Комуча.
Потому, что совсем недавно имели место такие приказы:
Приказ Комуча N 64 от 30 июня 1918 года.
"Именем народа: именем всенародного Всероссийского Учредительного собрания, для борьбы с предателями России, свободы и революции, в полном сознании тяжкой перед народом ответственности, – объявляем диктуемый государственной необходимостью призыв в ряды Народной армии во всех местностях, находящихся под властью Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания, всего мужского населения, родившегося в 1897 и 1898 гг., и в мере действительной надобности офицеров и военных чиновников, состоявших ранее в частях войск, войсковых штабах и управлениях на действительной службе, а также в запасе. Время и порядок призыва приказываем определить Главному военному штабу, которому и приступить к его проведению в срочном порядке.
Председатель комитета Учредительного собрания В.К. Вольский.
Члены комитета: И.М. Брушвит, Ф.Г. Белозеров, И.П. Нестеров, П.Д. Климушкин,
Управляющий делами Я. Дворжец."
А следом, Приказом N 71 от 3 июля 1918 г. устанавливалось, что "никакие льготы по семейному положению и по образованию при призыве не даются, и…служба в правительственных, общественных и других учреждениях от призыва не освобождает".
7 июля Комуч объявил на военном положении все водные пути, пристани с прилегающими участками и всю береговую полосу.
9 июля в вечернем заседании в бывшем особняке Наумова, ставшим резиденцией Комуча с пятого июля, военных и гражданских лиц снова обсуждался вопрос об организации Народной армии. С докладами выступили подполковник Ф. Махин и управляющий делами Комуча Я. Дворжец.
Дворжец первым отчитался о проходящем рекрутском наборе, напомнив собранию о неудачном начале мобилизации, которая началась пятого июля.
В первый день призыва уже с утра началась оживленная агитация против призыва, причем велась она совершенно открыто. На углу Дворянской улицы и Алексеевской площади какой-то оратор призывал воевать не с большевиками и немцами, а с "толстыми пузами". Несмотря на голоса из толпы: "разорвать его, арестовать", ему удалось скрыться. Кучка призывников устроила у памятника летучий митинг, на котором ораторы поносили офицеров и студентов, понуждающих народ идти сражаться. После митинга призывники двинулись по Дворянской улице с пением: "Все равно нам погибать, не пойдем мы воевать" и скоро все рассеялись.
- Возмутительно! – гудел зал собрания.
- Большевики в открытую разгуливают по Самаре, митингуют и их не трогают! – слышались приглушенные возгласы негодования.
Дворжец дождался тишины и продолжил свой доклад:
- Комуч не оставил это дело безнаказанным. Чешской контрразведкой как ответная акция в тот же день были арестованы большевицкие комиссары: юстиции - Румянцев, командир красной гвардии Покровский, комиссар военных дел Карягин, комиссар советского хозяйства - Кабанков, комиссар, народного просвещения - Васильев, комиссары продовольствия - Старков и Шерстнев, комиссары земледелия - Смургис и Росс, член солдатской секции Давыдов и известный большевик Грязев. Мы и впредь будем карать тех, кто пытается помешать делу революции, товарищи!
Собрание зааплодировало. Только из зала прозвучал вопрос одного господина:
- Почему же столько времени эти большевики находились на свободе? Что помешало нам арестовать этих комиссаров раньше?
- К сожалению тюрьма города не в состоянии вместить всех заключенных, - извиняющимся тоном ответил Дворжец. – Негде их держать…
- Расстреливать их надо, а не в тюрьме держать! – послышалась гневная реплика. – Развели тут богадельню!
- Верно! – послышались возгласы.
Но навстречу этим возгласам хлынул встречный поток слов, в котором предлагалось проявить умеренность в выборе наказания.
- Расстрелять их никогда не поздно! Но если мы их расстреляем, то обратно оживить уже не сможем!
- Нельзя, немыслимо Россию топить в крови!
- Все большевики одной миррой мазаны! Вешать их всех без жалости!
Дворжец попросил тишины. Но понадобилось несколько минут, что бы зал успокоился. Дворжец продолжал:
- Товарищи! Что бы подобного при мобилизации больше не повторилось, Комуч седьмого числа сего месяца издал следующее постановление: "Напоминаем гражданам, что город Самара объявлен на военном положении, на основании чего всякая агитация против Учредительного Собрания и постановления о призыве в ряды армии двух годов карается по всей строгости военных законов". Теперь всякая попытка препятствия призыву или отказ от него наказуемы на законном основании.
Зал с пониманием испустил глубокий выдох. Это всех устраивало.
- Как вы все понимаете, товарищи, - продолжал Дворжец. – Комуч пытается наладить добрососедские связи с казачеством. Кое-что нам удалось сделать… Мы со дня на день ожидаем прибытия в Самару нашего союзника в борьбе с большевиками полковника Дутова.
Зал отозвался аплодисментами на эти слова.
- Нас поддерживают уральские казаки генерала Акутина, товарищи, но они, как и мы, тоже участвуют в мобилизации армии и боях с красными. Мы наладили связь с илецкими казаками. И последнее. Если вы не знаете, то еще 21 июня Комуч обратился с воззванием к астраханскому казачьему войску, в котором призывал его немедленно свергнуть советскую власть и сформировать армию. Как нам стало недавно известно, из этого ничего не вышло. Второго июля была арестована целая группа офицеров из ста шестидесяти человек, служащих в отрядах красной армии, дислоцированных в Астрахани. Они должны были устроить саботаж и мятеж, поднять красные отряды на борьбу с большевизмом. Провалу восстания способствовала их неосторожность или предательство, выяснить нам не удалось. Поэтому на астраханское казачество мы рассчитывать в ближайшее время не сможем…
Зал, услышав нерадостное известие, недовольно заворчал.
Дворжец показав знаком, что у него все, вернулся на свое место. Его место сразу же занял подполковник Махин.
Махин, уже успевший ознакомиться с программой и приказами по мобилизации настаивал, что съезд просто обязан поддержать все шаги Комуча и создать мощную армию.
Махин попросил слова и заявил:
- Товарищи! Граждане! Господа! Мы боремся с большевизмом, которые есть самое страшное зло. Но я не буду вам этого объяснять. Я приведу лишь несколько примеров того, как народ России пытается уклониться от революционной борьбы. Четыре дня назад Польская рада, создавшая свой национальный совет в Самаре, постановила просить Комуч сделать распоряжение об освобождении польских граждан от принудительного набора. Рада считает, что борьба под знаменем Учредительного Собрания есть акт российской гражданской войны и никаким образом не касается поляков, имеющих подданство России. Я категорически не согласен с такой постановкой вопроса поляками7!
- Правильно! – раздались голоса из зала. – Это война общая, а не только русских!
- Товарищ Дворжец упомянул, что мобилизованные не хотят воевать, что Комучем приняты меры в виде постановлений, объявляющие всех несогласных дезертирами. Мы обязаны направить небольшие команды по селам и деревням, которые доходчиво смогут объяснить крестьянам о целях и задачах войны, которую мы ведем с большевиками. Я поддерживаю решение Комуча, в котором он объявил о мобилизации. Добровольцев подполковника Каппеля явно недостаточно для организации сильной армии, способной противостоять большевикам. Кто-то не согласен с решением Комуча, считая, что мы совершаем принуждение трудового крестьянства, заставляя его брать в руки оружие. Да, мы народная власть, но именно народ, и никто иной, должен защитить завоевания революции!
В прениях ряд фронтовиков заявил, что вопрос о войне может решить только весь народ; раньше, чем объявлять призыв, надо было спросить мнение народа; мы не можем брать на себя такую ответственность. Некоторые предлагают призвать в первую очередь тех, кто не был на фронте. В этом они видели резон. Люди, побывавшие в окопах в первой Мировой войне, были разложены большевицкой пропагандой, и убедить их снова воевать было крайне трудно, а подчас и опасно. Другие считали, что только фронтовики, хотя и утомленные войной, и являются настоящими солдатами, потому, что не нуждаются в выучке и смогут пойти в бой, едва им раздадут оружие.
Махин требовал от собрания всячески поддержать Комуч, его решения и приказы.
Собрание 71 голосом при 19 воздержавшихся, приняло резолюцию Махина.
Кроме того собрание, а вслед за ним и Комуч решил объявить гражданам всех национальностей, что они привлекаются к несению воинской повинности наравне с российскими гражданами; уклоняющиеся будут нести строгую ответственность. Таким образом, не только немцы Поволжья, татары и мордва, издавна жившие бок о бок с русским, попадали под мобилизацию, но даже иностранные граждане, оказавшиеся или жившие на территории России, были обязаны идти в армию. К ним относились малороссы, финны, поляки, эстонцы и белорусы.
Подполковник Галкин, сразу почувствовавший, что эсер Махин может стать крайне опасным человеком в штабе Народной армии, решил как можно скорее избавиться от него, поручив какое-нибудь незначительное дело. Но не успел.
16 июля Галкин уехал в составе Самарской делегации в город Челябинск. За время его отсутствия Комуч начал самовольно производить назначения на военные должности людей, которых отказывался ставить подполковник Галкин.
Таким образом, подполковник Ф.Е. Махин, минуя Галкина, приказом по Народной армии от 17 июля 1918 года был возведен на пост командира южной группы Народной армии в районе города Хвалынка. Правда, уже с позднейшей подачи Галкина, с подчинением его полковнику А.С. Бакичу. Вернувшись в Самару Галкин крепко поругался с членами Комуча и тут же аннулировал все назначения Комуча, кроме одного - Махина."Военный министр Галкин в не особенно почтительной форме требовал уступчивости…"8.
Интриги... Скрытая война.
Не наблюдая активного эсера в штабе Народной армии, подполковник Галкин смог продолжать плести нити большого заговора, главной целью которого было свержение власти Комуча и установление военной диктатуры офицеров-монархистов.
-----------------------
1. Руска галериjа сликара А.Л. Билиса // Руски архив. Часопис за политику, културу и привреду русиjе (Белград). 1931. № 13. С. 15.
2. Сочинения эсера Г.А. Семенова (Васильева).
3-4. Чечек С. От Пензы до Урала (Доклад, сделанный в Обществе участников волжского движения) // Воля России (Прага). 1928.
5. Котов Г. Партийная и советская работа в Уфе в 1918 г. // Пролетарская революция. 1928. №6-7. С.309
6. ГА РФ. Ф. Р-127. Оп. 1. Д. 3. Л. 25—27.
7. 13 июля 1918 года депутация эстонцев заявила П.Д. Климушкину протест против воинского набора эстонцев в Народную Армию. Комуч протест не принял. Тогда Эстонский Комитет решил подойти к этому вопросу более дипломатично и позднее подал в Комуч новый протест против этого протеста-выступления "самозванной депутации". Мотивировалось это тем, что Эстонский комитет стоит за необходимость формирования отдельных эстонских воинских частей для совместной с Народной Армией борьбы. На какие отдельные части эстонцы хотели рассчитывать? В Самаре малочисленные эстонцы не могли выставить более восьми-десяти штыков.
8. Генерал В.Г. Болдырев.
Глава Под Сызранью.
15 июля 1918 года. 13 часов 20 минут по местному времени. Полевой лагерь Каппеля под Сызранью.
Перед походом на Симбирск, к Каппелю прибыл Генерального штаба штабс-капитан Мокей Мартынович Максимов1, который был отважным стрелком и доблестным помощником начальника отряда и в то же время заключал в себе самый большой боевой штаб со всевозможными отделами. Энергии он был невероятной, доброты и заботливости необычайной. Всю штабную работу Каппель перепоручил этому офицеру. И не ошибся в нем. Причем штабс-капитан Максимов с успехом управлялся практически в одиночку со всей работой. А к тому времени отряд Каппеля был уже не маленький.
Во время обеда в полевом лагере я случайно оказался рядом с Владимиром Ивановичем Лебедевым, приехавшим из Самары в Сызрань 15 июля.
Признаться, я изначально отнесся к нему недоверчиво. Мне он мнился если не "глазами и ушами Комуча" в лагере Каппеля, то, по крайней мере, человеком здесь абсолютно бесполезным. Но разговорившись с ним, я убедился, что он человек учтивый и веселый. Кроме того Владимир Иванович превосходно знал риторику и отличался недюжинным талантом оратора. Не забывая кушать гречневую кашу с маслом, он незаметно рассказал мне историю своей жизни.
Оказалось, что он не был жалким шпаком, а окончил Тифлисское пехотное училище. По мировоззрению - эсер. Участник революции 1905 года. После 1908 года в жил эмиграции во Франции, был редактором эсеровского журнала "За народ". Во время первой Мировой войны вступил добровольцем во французскую армию, имел звание подпоручик, воевал. После Февральской революции вернулся в Россию. С мая 1917 года был в должности помощника военного и морского министра А.Ф. Керенского. В июле-августе 1917 года занимал пост управляющего морским министерством. В 1918 году в Самаре был одним из организаторов Народной армии. 19 июня 1918 года его назначили членом Военного штаба Комуча и прикомандировали к нам в отряд Каппеля.
Женат он был на баронессе Спенглер Маргарите Николаевне. Два года назад у него родилась дочь Ирина. А его тесть, железнодорожный инженер, хорошо знал Антона Павловича Чехова.
Иногда даже представить себе не можешь, с кем сведет тебя судьба на перекрестке дорог. Мне лично, сплошь попадались люди колоритные, я бы сказал исторические личности.
И тут я нежданно-негаданно увидел полковника Бакича, который оказалось приехал в Сызрань для руководства здесь мобилизацией в армию Комуча добровольцев и людей попадающих под призывной приказ.
Теперь я хочу немного рассказать о чинах и званиях в Народной армии Комуча. В общем и целом в них ничего не изменилось с царских времен. Но было бы ошибкой производить прямое сравнение с существующими в моем времени – 2011 годом - званиями Российской армии.
После окончания полного курса военного училища юнкер царской армии получал первое офицерское звание – прапорщик, которое соответствовало современному лейтенанту. Прапорщики были двух видов – полного курса обучения и прапорщики военного времени, проходившие программу ускоренного обучения. Например, штабс-капитан Вырыпаев, закончив военную школу военного времени, стал прапорщиком, а подполковник Каппель после окончания полного курса получил чин корнета. В казачьих войсках это звание именовалось хорунжий. И тот и другой и третий чин были равны, но… Каппель был "лейтенантом", а звание Вырыпаева можно ассоциировать как "младший лейтенант".
А вот звание "зауряд-прапорщик", которое присваивали особо отличившимся унтер-офицерам, не окончившим офицерские курсы - соответствовало современному прапорщику.
Разумеется, что в военное время продвижение офицеров по службе было уравнено и звание прапорщик военного времени Вырыпаева вовсе не умоляло его достоинства. Однако, надо признать, кадровые офицеры относились к таким "выскочкам-прапорщикам" с долей снисхождения, считая их чин высшим солдатским, унтер-офицерским званием.
Таким образом, следующее звание подпоручик соответствовало мне привычному званию старший лейтенант, поручик – капитану, штабс-капитан – майору, полный капитан – подполковнику, подполковник – полковнику, полковник – бригадному генералу.
Хотя в России такого звания не существовало, но для командования бригадой назначался штаб-офицер в звании полковник. А по современным понятиям – генерал-майор.
Генеральских званий в России было всего три: генерал-майор, генерал-лейтенант и полный генерал.
Исходя из всего вышеперечисленного, Генерального штаба подполковник Владимир Оскарович Каппель в момент образования Народной армии по табелю о рангах современной России соответствовал званию полковник, капитан Бузков – подполковник, а штабс-капитан Вырыпаев – майор.
Кроме того обязательно надо учитывать тот факт, что девяносто процентов офицерства русской армии этого времени составляли именно прапорщики военного времени. По большому счету, это были гражданские люди, получившие военную подготовку. Поэтому не следует удивляться тому, что батальонами и полками командовали оставшиеся в живых в горниле первой мировой войны кадровые военные: штабс-капитаны, капитаны и подполковники.
К половине июля положение на фронте в общих чертах было таково:
Занятый было большевиками в первых числах июля на несколько дней город Сызрань был взят полковником Каппелем с частями Народной армии и прибывшим обратно в Самару 4-м чешским полком. Большевики широким маневром были настолько потрепаны, что паника распространилась от Пензы до Хвалынска. Последний скоро был очищен от большевиков, и там организовался отряд, стойко и искусно оборонявший район без чехов, почти весь период борьбы, под руководством полковника Махина.
В Самару, после прочистки дороги на Уфу и взятия Уфы, прибыл назначенный начальником чешской дивизии полковник Чечек с частью сил, действовавших в районе Уфы. Часть сил этой дивизии от Чишмы была направлена на Симбирск и продвигалась по железной дороге довольно успешно. Положение Самары упрочивалось — и прибытием новых сил чехов с определенными намерениями, и возможностями расширения района борьбы.
Берега Волги были очищены от большевиков к северу от Самары почти до Сенгилея, где располагался сильный советский отряд Гая, выдвинувший охранение к югу по берегу Волги и на дорогу Симбирск-Сызрань. Мелекесский отряд красных, потрепанный в первых числах июля у Ставрополя, оборонял Симбирск от чехов, выдвинувшихся к Бугульме.
Появилась новая группа противника, действовавшая от Николаевска в направлении Иващёнковского завода и Самары; группа эта была слаба, но подвижна. Получены были сведения, что в Николаевске формируются два полка пехоты и конница. Значение эта группа приобретала потому, что могла действовать как против Самары непосредственно, так и на сообщения наши с Сызранью. Надо было немедленно же уничтожить эту группу, но для этого нужна была конница, которой не хватало; пришлось ограничиться выставлением заслона южнее Ивашенкова у Марьина из чехов и оренбургских казаков, полк которых прислал в Самару атаман Дутов по освобождении Оренбурга.
Уральские казаки продолжали прежнюю борьбу с незначительными переменами и ожидали наших действий на юг, чтобы прогнать красных до Саратова.
Уфа формировала части и одновременно очищала свой район от красных. Между Уфой и Оренбургом оставались еще части красных, действовавших ранее в Оренбургской губернии; красные отряды, кроме того, были на Белой и Каме.
Командование частями на фронте скоро было объединено в руках полковника Чечека, как командующего Поволжским фронтом. Попытка расширить его работу в смысле заботы о снабжении и подготовке пополнений встретила противодействие со стороны подполковника Галкина и В.И. Лебедева.
Между тем это было бы чрезвычайно полезно, так как, несомненно, полковник Чечек искренно желал русскому делу успеха и мог с присущей ему энергией способствовать, чтобы к нам попала часть имущества, отнятая у большевиков. Впрочем, он это делал позже и сам, считаясь с обстановкой на фронте и желая всячески помочь нашим частям2.
------------------------------
1. В 1919 году будучи командиром пехотного полка, Максимов погиб, ведя свой полк в атаку на красных на реке Белой.
2. П.П. Петров "Борьба на Волге".
Глава. Атаман Дутов.
"Я люблю Россию, в частности свой Оренбург, край, в этом вся моя платформа. К автономии областей отношусь положительно, и сам я большой областник. Партийной борьбы не признавал и не признаю. Если бы большевики и анархисты нашли действительный путь спасения, возрождения России, я был бы в их рядах, мне дорога Россия, и патриоты, какой бы партии они не принадлежали, меня поймут, как и я их. Но должен сказать прямо: "Я сторонник порядка, дисциплины, твёрдой власти, а в такое время, как теперь, когда на карту ставится существование целого огромного государства, я не остановлюсь и перед расстрелами. Эти расстрелы не месть, а лишь крайнее средство воздействия, и тут для меня все равны - большевики и не большевики, солдаты и офицеры, свои и чужие..."
Атаман А.И. Дутов.
14 июля 1918 года. 16 часов 30 минут по местному времени. Город Самара. Железнодорожный вокзал.
Полковника Дутова в Самаре встречали с помпой. На вокзале были представители всех правительств, организаций и командований. Был чешский почетный караул с музыкой, представители чехов и Комуча. Цветы, речи.
Полковник Щепихин и полковник Дутов были старые друзья и встретились по-дружески, и Дутов просил сегодня же Щепихина навестить его. В автомобиле, под конвоем Оренбургской сотни он уехал с вокзала. Толпу народу усердно казаки разгоняли плетьми – боялись покушений.
От вокзала по улице Льва Толстого атаман проехал на автомобиле, вдоль пути были выстроены конные казаки. Атаман остановился в доме номер 6 по Казанской улице. Одновременно прибывшую делегацию уральцев разместили там же, но на задворках, что вызвало озлобление уральских делегатов против Дутова. В Самаре атаман встретил радушный прием, население восторженно встречало казачьего вождя, оренбургские газеты писали о полном взаимопонимании с самарскими политиками.
........
В Самаре полковника Дутова посетил в гостинице полковник Щепихин.
"…Александр Ильич рассказывал о своих мытарствах. Очень кривился, что приходится все получать из рук чехов и эсеров. Недоволен был необходимостью лично явиться в Самару. Вообще, не стесняясь показывал мне, что ему с Комучем не по пути.
- Устал я, устал, Сергей Арефьевич, – говорил Дутов Щепихину в Самаре. – Пусть берет всю власть Комуч, а я ограничусь скромной ролью в Оренбурге… Только табак и женщины еще меня поддерживают, а то бы свалился...
15 июля 1918 года.
В этот день Самарский Комуч торжественно принял в свои ряды полковника Дутова.
.........
В тот же день был устроен банкет в одной из центральных гостиниц в честь Дутова. Председательствовал в роли хозяина Чернов… Чернов официально в Правительство не вошел, но о его влиянии некоронованного короля говорили уверенно, определенно и не без оснований… Организация банкета в честь Атамана Дутова была до чрезвычайности нелепа.
Огромный стол в главном зале "Националя" был накрыт в форме буквы "Г"; на короткой стороне, ближайшей ко входу, разместили "генералитет", а по длинной восседали, уходя вдаль, окружение Дутова, отъявленные "питухи". На хоры вход был свободный, то есть объявлен был свободный, а на деле дутовцы пускали лишь своих, под предлогом возможности покушения на любимого Атамана.
Чернов прибыл раньше, украшенный красной гвоздикой; видимо, волнуясь, он, натянуто улыбаясь, опирался руками на стол, изредка наклоняя голову к роскошному букету в хрустальной вазе: букет состоял исключительно из красных и белых гвоздик.
В назначенный час прибыл Дутов в полной парадной форме, с огромной, кавказского образца саблей. Это была тогда мода, хотя и не по уставу — оренбуржцы, как степное войско, права на кавказское оружие не имели.
Но кто же тогда соблюдал форму.
На рукояти шашки болтался красный темляк, а справа через плечо символ казачества — нагайка. К чему? Ведь Атаман ездил исключительно в авто! Шаровары в Черное море, широченные лампасы, защитного цвета гимнастерка и походка с развальцем — отнюдь не импонировали.
Перед вами был самый обыкновенный есаул, даже и не лихой на вид, а так, попавший в случай к Ея Величеству Революции; она как дама, конечно, склонна к увлечениям и ошибкам.
Ни орлиного взгляда, ни залихвацкого чуба — ну, ничего!
Дутов даже казался несколько смущенным, хотя глаза его весело поблескивали. Перед представительным, красивым, с львиной головой Черновым Атаман безусловно терял.
Заиграли туш. Чернов сказал два слова навстречу Атамана и приколол ему красную гвоздику. Дутов принял, а затем сам вынул из воды белую гвоздику и приколол рядом с красной себе в петлицу.
Начало обещало!..
За Дутовым стали проходить гости, приветствуя Чернова. Руки ему не подавало большинство, но это и не требовалось: Чернов с любезной улыбкой шел, выдвигался навстречу гостю, держа в одной руке красную, в другой белую гвоздику и спрашивал "белую?" — "красную?". Получив ответ, украшал гостя цветком, цвета по желанию гостя.
Белый цвет сильно убывал из вазы — красный пышно красовался…
За короткой частью стола белая и красная гвоздика строго чередовались; на длинной, не подчинявшейся вообще церемониалу, преобладал белый цвет; здесь уже за супом начали раздаваться бурчливые выкрики, полутосты дутовской сотни. С хоров им аплодировали. Атаман усмехался и поощрял…
Тихо, под сурдинку, было отдано распоряжение — обед не тянуть. Чернов, Дутов, Чечек на одной стороне, Галкин, я и член Комуча на другой поддерживали невязкий разговор. Все ждали вина и тостов. Станица бушевала, зарядившись, очевидно, задолго до банкета.
Все сидели как на иголках…
После рыбы, сокращая программу, Чернов поднялся с приветствием Дутову… Ничто героическое не было упущено. Лесть хлестала через край. Сотня мрачно умолкла… Но вот когда Чернов приблизился к моменту, к ближайшим перспективам, возможностям дружной, совместной работы, бок о бок с Атаманом… Тут сотня, а за ней и галерея не выдержали — началось улюлюканье и ясные выкрики "ату его!"…
Так как музыка была захвачена той же сотней и дирижировал трубачами лихой хорунжий, то естественно, что дикие крики не были заглушены медным оркестром, а достигли полностью и смачно припечатались к ушам оратора!..
К удивлению, на лицах короткого стола было очень веселое, даже радостное выражение… Чернова смутить было не легко — он лишь чуть-чуть побледнел, но улыбка освещала лицо и закрывала те тучки, что залегли в его глазах… Ясно — нам не по пути!.. А я все же попытаюсь — ведь это же не войско. Войско вот — рядом со мной Атаман!!
Атаман с ленивым жестом, в развалку приподнялся, оправил "Гурду" и плеть… и начал очередную чушь, бесполезную, скорее вредную, никому не нужную и нудную… Любезности, сладкие слова с камнем, даже и не за пазухой, а тут же, в открытую этот камень лежит готовенький в лице атаманской сотни…
И кого он дурачил… Чернова? Но для этого Дутов не был достаточно умен и искушен… Публику? Но сотня уж с первых слов своего "любимого атамана" (которого, к слову сказать, уже дважды покидали его верные станичники) орала ему "славу"…
То не банкет был, а дикость…
Скомкали, вытерли усы, пожали руку хозяину Земли Русской, Селянскому министру, и уносили свои ноги… Чернов тоже не задержался: он вышел провожать Дутова до вестибюля, а оттуда юркнул в общий коридор…
Так сотня его и не видала больше, оставшись допивать угощение без хозяев…
Но кому-то надо было кого-то дурачить. Вечером на заседании президиума Комуча снова появился атаман и заключил конвенцию полного, безоговорочного подчинения Комучу.
Реально это вылилось в следующее:
Представитель Комуча в Оренбурге не будет ни повешен, ни расстрелян, ни даже высечен атаманом; на фронт Атаман дает – два башкирских батальона и две сотни казаков: башкиры брошены на фронт и погибли впоследствии полностью; а казаки остались в Самаре, в гарнизоне. Много позже прибыл еще полк…
Вот все, что дал Дутов Комучу… плюс те заботы, волнения, которые обусловливались двуручной политикой атамана: лавры Заруцкого и Болотникова не давали ему спать; лукавство мысли и слова – было, пожалуй, единственным багажом этого случайного, маленького человечка…"1
Дутов формально пошел на все уступки своей гегемонии в Оренбургском крае, а на деле не осуществил почти ничего: во всяком случае, добиться от него помощи оружием было нечего и думать. За все время Волга получила один достаточно потрепанный казачий полк да несколько башкирских батальонов.
19 июля 1918 года. Самара.
Комучем был издан приказ № 114 от 17-го июля 1918-го года, поставившем полковника Чечека главнокомандующим всеми силами — чехословацкими и русскими, — действовавшими на территории Комитета членов Учредительного Собрания.
Этот приказ был воспринят в офицерской среде по-разному. Часть военных соглашалась, что чехословакские части лучше вооружены, имеют боевой опыт и представляют внушительную поддержку для всей армии Комуча. И считало назначение Чечека временным явлением. Другая часть офицеров отнеслась к этому негативно, патриотизм у них пересиливал разум. Впрочем, открыто никто не осмелился возражать.
Гнев части офицерства однако быстро нашел выход. Они обвинили во всех грехах Комуч.
Группа офицеров из пяти человек, возглавляемая поручиком Злобиным, по преимуществу из Штаба Военного Министерства, явилась к полковнику Чечеку - начальнику 1-ой Чехословацкой дружины и командующему волжским фронтом и заявила ему, что власть Комуча их абсолютно не удовлетворяет; это — повторение керенщины. Нужна твердая и авторитетная власть: таковой может быть лишь военная единоличная диктатура. Поэтому они решили Комуч арестовать и передать всю власть военному командованию. Как отнесутся к этому чехословаки и, в частности, он, полковник Чечек?
На это полковник Чечек ответил:
— Меня удивляет ваше обращение. Не успели организовать, как следует фронт против большевиков, а вы уже помышляете о создании фронта против Учредительного Собрания. Вы думаете, если арестуете членов Учредительного Собрания, за вами крестьяне и рабочие пойдут? Нет, а если нет, с кем же, с какими силами вы хотите вести борьбу с большевиками?
Это одно, а другое — мы будем сотрудничать только с властью демократической, с такою властью, которую будет поддерживать русский народ. Власть Комуча именно таковая власть в данное время.
И, наконец, третье. Я командующий волжским фронтом и войсками Народной армии. Следовательно, вы обращаетесь ко мне с предложением, чтобы я помог вам арестовать власть, меня назначившую командующим.
Идите, и больше ко мне с такими речами не являйтесь...
Группа заговорщиков, однако, первой неудачей не была удручена. Та же группа, в том же составе продолжала вести работу дальше. Избирается тайный военный штаб, посылается делегат к генералу Алексееву с предложением возглавить, после переворота, волжское движение; назначается даже день ареста Комуча, но... как это почти всегда бывает в подобных случаях, бдительное начальство не дремало и, в последний момент, заговорщики накрыты...
В.К. Вольский и П.Д. Климушкин потребовали отдать заговорщиков под суд, однако Н.А. Галкин и Б.К. Фортунатов оказали упорное противодействие.
- Заговорщики угрожают всем завоеваниям революции! - возмущался Климушкин. - Они рядом, они ненавидят нас, нашу власть! Злобин раньше путался с анархистами!
- Да, - соглашался подполковник Галкин. - Он воевал против большевиков.
- А теперь он воюет против нас! Расстрелять его мало! И всех его дружков-заговорщиков!
- Армия будет не на вашей стороне, - напомнил Галкин.- И этого делать никак нельзя!
- Что?
- Армия взбунтуется!
Чтобы не создавать шуму и не вызывать еще большего недоверия в среде солдат к офицерству, Комуч ограничился только тем, что всех обнаруженных участников заговора отправил на фронт, не предав их даже суду...2.
--------------------------
1. Щепихин С.А. "Воспоминания".
2. П.Д. Климушкин. — Борьба за демократию на Волге.
Глава Взятие Симбирска.
"Это был не только патриот, готовый к самопожертвованию, но в то же время талантливый командир с почти гениальной находчивостью. С горстью людей он нападал на советские части и совершал непредвиденные маневры. Его смелости и силе натиска белые были обязаны почти всеми начальными успехами".
Георгий Гинс о Каппеле.
К походу на Симбирск подполковник Каппель начал готовиться сразу же по занятии Сызрани.
Месяц подготовки даром не пропал. Каппель с великим усердием проводил учения со своим маленьким отрядом. Впрочем, этот отряд значительно увеличился в численности. Он насчитывал теперь два батальона пехоты, два эскадрона, в нем была батарея легкая, батарея гаубичная и конная. По тем временам это был грозный отряд, особенно в руках подполковника Каппеля, уже популярного в частях.
К 15 июля ударный сводный отряд был совершенно готов для марша на Симбирск. Сызрань решено было оставить на чехов и формируемые части 2-й дивизии. Время выступления зависело от успеха продвижения чехов от Бугульмы к Симбирску. Желательно было или подойти к Симбирску одновременно с чехами, но с разных сторон, или несколько предупредить удар чехов.
Когда успех продвижения чехов от Бугульмы к Симбирску определился, приказано было начать движение 17 июля. Для привлечения внимания отряда Гая (около 2000 человек с сильной артиллерией) было приказано гарнизону Ставрополя двигаться вверх по Волге при содействии речной флотилии, представлявшей тогда уже внушительную силу, так как красные ничего еще не могли противопоставить ей, кроме береговой обороны3.
Белые отряды тремя потоками двигались к Симбирску и никто не мог их остановить.
21 июля 1918 года. Город Симбирск.
После демобилизации армии в 1918 года, в апреле мы, группа офицеров 5-го уланского Литовского полка, приехали в Симбирск, где еще в мирное время был расквартирован наш полк. Там мы должны были соединиться с другими нашими однополчанами, забрав наши старые полковые штандарты, и затем перебраться на юг, в Добровольческую армию, которая начала уже борьбу с большевиками.
По приезду мы связались с ячейками "Алексеевской организации", во главе которой в Казани стояли генерал-лейтенант Ю.Д. Романовский, полковник артиллерии П.Г. Сушко и отставной поручик гвардии П.И. Геркен.
Развернувшиеся вскоре события поставили нас в необходимость изменить наш первоначальный план, и остались мы на Волге…
Первое время после нашего приезда в Симбирск, недавно сравнительно утвердившаяся большевицкая власть никаких особенных репрессий по отношению к "буржуазии", офицерству и населению не производила. Съестных припасов и хлеба было в достаточном количестве, даже с избытком. Хлеб, притом белый, что после Петрограда и Москвы казалось невероятным, доставался без всяких карточек и очередей.
В кондитерских всюду были выставлены пирожные по нормальной цене. Симбирск – маленький дворянский помещичий городок, описанный еще Гончаровым, ввиду отсутствия фабрик и заводов, а поэтому и рабочего, наиболее революционно настроенного элемента, находился как будто в смысле спокойной жизни в более благоприятных условиях, чем остальные волжские города. В частности нас, офицеров, первое время тоже не трогали. Мы, кавалерийские офицеры, объединились вокруг ротмистра Ошанина. В бывших наших казармах в городе помещался эскадрон красной гвардии, которым командовал вахмистр 4-го эскадрона нашего полка, подпрапорщик Кирюхин. Этот самый, как мы его называли, "Кируха", часто приезжал к нам на квартиру, делился с нами сведениями и, видимо, тяготился своим новым положением. Через него мы знали обо всем, что происходило в местном Совдепе.
Но это спокойствие продолжалось не так долго. В середине июня большевики резко изменили свою политику – начался террор, пошли аресты и расстрелы. Сигналом к этому было выступление чехословаков…
… оренбургские казаки свергают коммунистическую власть, и 2 июля атаман Дутов во главе со своими оренбуржцами берет Оренбург.
Также Уральское казачье войско с атаманом полковником Ульяновским, которое до этого времени упорно не пускало к себе большевиков, поголовно – от стариков до детей – вооружается и выступает на защиту своих земель от коммунистов.
В продолжение 2-3 недель всколыхнулись все кругом от Волги до Владивостока.
Большевики забили тревогу. Это было сразу заметно и в Симбирске. Красным командующим Восточного фронта в это время был Муравьев, бывший Петроградский полицейский пристав и назначенный сюда с Киевского фронта, где заслужил доверие большевиков за свои зверские расстрелы тысяч офицеров в Киеве.
Благодаря развивавшимся событиям, Симбирск был объявлен на осадном положении. Посыпались один за другим декреты, приказы о мобилизации офицеров и так далее. Начались массовые аресты и расстрелы.
"Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика переживает тяжелые дни. Долг каждого русского гражданина — взяться за оружие. Для создания боеспособной армии необходимы опытные руководители, а потому приказываю всем бывшим офицерам, проживающим в Симбирской губернии, немедленно стать под Красные знамена вверенной мне армии. Сегодня, 4 сего июля, офицерам, проживающим в городе Симбирске, прибыть к 12 часам в здание кадетского корпуса ко мне. Неявившиеся будут предаваться военно–полевому суду.
Командующий 1–й армией М. Тухачевский.
Товарищ председателя Симбирского губисполкома Иосиф Варейкис".
Сообщения с внешним миром не было, кроме официальных "известий", в которых раздувались большевиками сведения о каких-то победах, и свои поражения умышленно скрывались.
Пассажирское сообщение с Казанью было прервано2.
С назначением нового командующего Тухачевского у большевиков заметна была большая организованность.
Опять появились приказы о регистрации и мобилизации всех без исключения офицеров. Наше положение становилось уже более трудным. Несмотря на то, что мы жили все почти в одном доме под самым зданием Совдепа на Комиссариатской улице, нас пока не трогали. Ходили с обысками довольно часто, и на вопросы, почему мы не служим в красной армии, отвечали, что "мы – украинцы". Этот ответ, видимо, удовлетворял, что доказывало, насколько большевики в то время были наивными.
Из Самары от Каппеля мы получили приказ: до момента подхода его к городу никаких отдельных выступлений не делать.
С Казанской нашей группой связь была. Между прочим, интересно отметить один любопытный факт.
Большевиками был арестован поручик Черкен и несколько офицеров нашей организации. Окольным путем удалось добиться заступничества немцев, и под давлением их, по приказу из Москвы, они были выпущены на свободу.
Наконец, в Симбирск приехал сам Тухачевский. Он вызвал к себе в вагон всех старших офицеров группы всех родов оружия. От нашей кавалерийской группы должен был идти к нему ротмистр Ошанин. Тухачевского он еще знал до войны, когда тот служил в одном из полков 2-й гвардейской пехотной дивизии молодым офицером. Как передавал потом ротмистр Ошанин, Тухачевский говорил в том духе, что мы все должны приложить максимум усилий, чтобы создать армию – сильную, могучую, достойную Великой России. Речи, конечно, не было совершенно о какой-нибудь "пролетарской" армии, защищающей интересы интернационалистические. Ошанину было поручено сформировать в Симбирске 1-й кавалерийский полк. Так как вся наша группа состояла из членов одной организации, то дело значительно упрощалось. Решено было приступить к формированию, сортируя людей так, чтобы коммунисты и сочувствующие им попадали в один эскадрон. Таким образом, при подходе отряда Каппеля мы могли присоединиться к нему уже со сформированной частью.
Несмотря на все приготовления и утешительные бюллетени несуществующих военных успехов большевиков, которые развешивались всюду за подписью командующего Симбирской группой – какого-то Иванова, а затем Полупанова – большевики были в панике. Они спешно вывозили и эвакуировали все в Казань на пароходах. В первую очередь они вывезли золото, которого было до сорока тысяч пудов, хранившееся в кладовых Государственного банка. У пристани общества "Самолет" (пароходное общество на Волге) стоял под парами пароход "Ломоносов", на который уходил каждую ночь весь Совдеп4.
Типичная история того времени, рассказанная Лейб-Гвардии Штабс-Ротмистром Зиновьевым Андреем Александровичем. Настоящие офицеры не хотели мириться с произволом в России, который установила жидо-большевицкая верхушка. Они ждали нас и тоже брались за оружие.
"Мы, симбирцы, как и вся Россия, несмотря на кратковременное еще тогда господство большевизма, задыхались под его властью, живя в постоянном страхе за свою жизнь. Никто из нас, по терминологии большевиков "буржуев", ни на минуту не мог считать себя вне опасности быть обысканным, арестованным или даже расстрелянным. Каждый день приносили нам новые вести, что сегодня обыскан - ограблен один, что арестован другой, что расстрелян третий…
Так безотрадно тянулось время до весны 1918 года, когда вместе с теплом солнца повеяло на нас теплом надежды на освобождение. До нас стали доходить радостные вести о выступлении чехословаков, об их успехах в борьбе с большевиками, вести об организации добровольческих частей или так называемой "Народной армии", о свержении советской власти то там, то сям, вести, правда, неопределенные, но, во всяком случае - радостные, волнующие, поднимающие дух, окрыляющие надеждой близкого освобождения. В июне месяце были освобождены Самара, Сызрань, Ставрополь и другие города Поволжья, а за Волгой - Бугульма, Мелекес и др. Чувствовалось, что близится очередь Симбирска… И какою радостью забились наши сердца, когда 20 июля мы впервые услышали отдаленный гул канонады к западу от города… А местные большевики забили тревогу: они начали метаться, как угорелые… Действительно, утром 21 июля наши освободители были не далее 15-20 верст от города, а к полудню мы услышали уже не только пушечные выстрелы, но и ружейную и пулеметную трескотню… Не было сомнений, что красных теснят сильно, что не сегодня-завтра город будет свободен… Вечером наступающие были у самого Симбирска, и если бы не наступила темнота - взяли бы его тогда же…
Нервность заправил - большевиков и красноармейцев достигла необычайного напряжения: первые - кто на автомобилях, кто на лошадях, ринулись из города с чадами, домочадцами и добром, а красноармейцы толпами бежали в город, чтобы под покровом ночи ухватить и для себя что-либо из буржуйского добра… Часов с 10 вечера началось разбивание и грабеж вагонов с сахаром, шоколадом, табаком, мукой, обмундированием и тому подобным. Солдаты тащили все массами: к ним скоро присоединились жители привокзальной слободы… Добра было много, всем хватило… Было жутко… На улицах города стоял шум и гомон, изредка раздавались выстрелы.
Но вот ночь прошла. Солнце бросило из-за горизонта свои первые лучи… Наши освободители вместе с ними бросили в город свои первые снаряды… А вслед за ними затакали пулеметы, засвистели и запели пули…7-1
21 июля 1918 года. Город Симбирск.
Главнокомандующий Восточным фронтом РККА И.И. Вацетис в своей телеграмме от 20 июля 1918 года приказывал:
"Симбирск оборонять до последней капли крови".
Комендантом и губвоенкомом Симбирска был Я. Звирбуль. Симбирский гарнизон в то время состоял из 200 латышских стрелков 1-го латышского революционного полка под командованием Я. Тилле, 100 бойцов интернационального отряда, 100 человек на бронепоезде под командованием А.В.Полупанова. Кроме того, были отряд железнодорожников в 100 человек и 2-й Симбирский полк в 500 человек, но они не представляли собой серьезной боевой силы, так как не успели пройти военное обучение. Поэтому штаб Симбирской группы войск надеялся на подкрепления со стороны Ставропольской группы войск, которой командовал В.И. Павловский и Сенгилеевской группы войск под командованием Г.Д. Гая. Однако подкрепление не прибыло, а каппелевцы, быстро продвигаясь по тракту Сызрань-Симбирск, обошли Сенгилей и взяли село Тереньга. В результате Сенгилеевская группа войск Гая оказалась в окружении. Отряд Гая едва выбрался на запад, так, как по занятии Симбирска было немедленно организовано преследование его. Ставропольская группа войск Павловского также оказалась в крайне тяжелом положении, будучи прижатой противником к берегу Волги в районе села Белый Яр.
Слухи о действиях Народной армии и о начальнике ее Каппеле вогнали красное командование Симбирска в панику.
Высланные вниз по Волге, в сторону Сенгилея, Новодевичьего и Ставрополя красные войска молниеносно были разбиты и уничтожены Каппелем. Это заставило красных в Симбирске с лихорадочной поспешностью превратить крутой берег Волги в неприступную крепость. Блестели жерла орудий, направленные с укрепленных возвышенностей на Волгу для встречи Каппеля.
Зорко смотрели высланные наблюдатели вниз по течению, ожидая прихода Народной армии и уже тогда легендарного Каппеля. Артиллеристы были готовы открыть огонь. Прожекторы тщательно и неустанно по ночам освещали Волгу в ожидании Каппеля. Но Каппель со своим отрядом на свежих перекладных подводах буквально протаранил 140 верст по главному тракту от Сызрани до Симбирска, быстрым натиском выбивая красных из попутных деревень, не обращая внимания ни вправо, ни влево. Попадавшиеся на пути красные отряды разлетались в сторону от Народной армии, как осколки стекла из-под удара молота.
Каппель поведал мне, что снова разговаривал с В. Лебедевым. "Нами решено было, что, во что бы то ни стало, необходимо захватить и вторую мостовую переправу - Симбирск. В Симбирске патронный завод, а у нас патронов нет. В Симбирске сукна, артиллерия, а у нас здесь ничего нет. А, кроме того, в Симбирске вся большевистская военная организация, оттуда нам грозит главный удар. Симбирск вряд ли будет героически защищаться, там только что было Муравьевское восстание… Симбирск надо взять, во что бы то ни стало."
И на четвертый день похода, 21 июня 1918 года, совершенно неожиданно для красного командования, каппелевский отряд вырос как из-под земли под Симбирском. Но только не на Волге, где его ожидали. Красные были ошеломлены внезапностью и смелостью удара. Маневр был блестящим.
К вечеру 21 июля, совсем недалеко от города загрохотали орудия со стороны Новодевичьего, откуда большевики меньше всего ожидали наступления. Главные силы Народной армии, обойдя город с юга и запада, вихрем ворвались в город с фланга и тыла и захватили позиции красных, убежавших через город, побросав орудия, пулеметы и много снарядов и патронов и даже не успев расстрелять арестованных офицеров".5
"Симбирск был захвачен конницей белогвардейцев обходом с тыла с запада, причем бывшие в Симбирске войска наши сопротивлялись очень слабо. У белогвардейцев было 300 коней и четыре орудия, наши же силы были гораздо многочисленнее, но без дисциплины и привыкшие к произволу и трусости"6.
Разбитые под Симбирском красные отряды бежали частью на север, частью на запад, собираясь у станции Инза, куда отступил из-под Сенгилея и сильный отряд Гая, проспавший подход Каппеля к Симбирску. Этот отряд Гая скоро положил основание формированию советской дивизии с громким названием "железной" (за бои по обратному овладению Симбирском). Комиссары бежали в Казань, распространяя панику. Там был Вацетис, назначенный командующим войсками против восставших на Волге. У него были латышские части.
22 июля 1918 года. Город Симбирск.
К 9 часам утра 22 июля Симбирск был освобожден… Освободителями нашими оказались немногочисленные добровольцы отряда Каппеля… Симбирск впервые увидел этих орлов и впервые же услышал имя ставшего потом легендарным их вождя, полковника по чину и солдата по душе - Каппеля.
Едва ли нужно говорить, с каким восторгом, с каким энтузиазмом мы встретили своих освободителей каппелевцев. Их осыпали цветами, обнимали, целовали со слезами радости, как самых близких, самых родных.
Около 12 часов дня со стороны Волги вошли в город чехословаки, а на завтра вечером приведены были сюда 800 пленных красноармейцев, захваченных преследовавшими их после взятия Симбирска каппелевцами.7-2
Со стороны станции Бугульма с опозданием на четыре часа двигался капитан Степанов во главе 1-го Яна Гуса полка, который также одновременно подошел к городу со стороны моста, заняв станцию Часовня. Обстрел продолжался недолго, несколько снарядов попали в город, разорвавшись неподалеку от здания Кадетского корпуса, занятого Совдепом. Видя опасность уже с двух сторон, большевики спешно бросились из города по направлению на Инзу, оставив лишь небольшой заслон. Ночь прошла спокойно, и в пять часов утра население с цветами восторженно встречало каппелевский отряд.
Вошедшие в 9 часов утра на окраины города чехи обнаружили на волжском мосту брошенный большевиками бронепоезд "Свобода иди смерть". Чехи через несколько суток восстановили состав, переименовали бронепоезд в "Орлик" и вновь отправили его на войну, только теперь уже против красных.
После полудня со стороны моста в образцовом порядке с оркестром, музыкой, входили чехи. Население ликовало.
Перед своим уходом из города большевики забрали из числа местной буржуазии заложников, но они были перехвачены у станции Майна каппелевским эскадроном, посланным в обход, и вернулись благополучно обратно.
Блестящая победа стоила атакующим убитыми всего четырёх человек — двух чехов и двух народоармейцев. Их с помпой похоронили на Городском кладбище.
При взятии Симбирска трофеи были следующие: 1400 винтовок, 6 миллионов патронов, 29 пулеметов, 1 пулеметный броневик, 1 броневой поезд, 6 тяжелых орудий Шнейдера, 5 полевых шестидюймовок и 10 орудий "42", кроме того, большие интендантские склады с обмундированием. Сукном, взятым в Симбирске, мы еще пользовались в Сибири.
Телеграмма В.О. Каппеля о взятии Симбирска в оперативный отдел Народной армии:
22 июля 1918 года.
Сегодня в восемь часов утра, после боя в районе Киндяковской рощи, части 1-го Самарского отряда вошли в город. Захвачено громадное интендантское и артиллерийское имущество, много паровозов, бронированный поезд и различное имущество, неподдающееся сейчас учету.
[В.О.] Каппель
Подполковник Петров, едва прочитав пришедшую телеграмму от своего друга, незамедлительно отправил донесение в Комуч:
В Комитет Членов Учредительного собрания. По приложению командующего представляю копию телеграммы начальника отряда Народной армии подполковника Генерального штаба Каппеля.
"Отряд выступил из Сызрани на Симбирск вечером 17 июля и, пройдя в 4 перехода 140 верст, уже вчера в 8 часов вечера завязал бой под Симбирском. К 9 часам вечера была захвачена железная дорога, еще раньше разрушенная в 30 верстах от Симбирска. Противнику не удалось пройти на Инзу.
Со стороны Мелекеса сегодня утром чехи подошли к станции Часовня, предполагается, что они уже вошли в город".
Начальник оперативного отдела
Подполковник Петров
22 июля 1918 г.
Номер 323
Это радостное известие вселило в жителей многих городов Поволжья гордость за свою армию. Комуч ликовал.
Действительно, при ударе на Симбирск, для обеспечения его с запада, подполковником Каппелем был выслан отряд для разрушения железной дороги в районе станция Охотничья-Майна, что он и сделал. Однако попытки в ближайшие дни после занятия Симбирска прочистить железную дорогу возможно глубже не удались. Впрочем, эти попытки были произведены без особой энергии. После занятия Симбирска нужно было обеспечить его с запада и с севера, со стороны Казани, где красными были собраны значительные плавучие средства и куда могли прибыть подкрепления. Необходимо было держать в своих руках по крайней мере устье Камы, для чего нужно было занять Богородское и организовать там береговую оборону. В этом направлении и были даны указания симбирскому командованию Самарой6.
23 июля 1918 года. Город Симбирск.
На другой день появился ряд приказов за подписью капитана Степанова: о переходе власти членам Комитета Учредительного собрания, члены Городской думы, судьи, обязывались к возвращению исполнения своих обязанностей. Появилась листовка-газета, в которой сообщалось, что японцы уже заняли Харбин и двигаются дальше на запад. Союзные войска уже в Вологде и Петрозаводске. Было также перехвачено большевицкое радио, что ввиду угрозы наступления чехословаков и раскрытия заговора по приговору Екатеринбургского совета Государь приговорен к смертной казни. Приговор приведен в исполнение. Вся семья отправлена в надежное место.
Видимо, большевики боялись сразу открыть всю правду своего зверского убийства.
С первых же дней спешно шло формирование добровольческих частей. Симбирск дал около трех тысяч добровольцев в первую неделю. Часть была тотчас же отправлена на фронт на Алатырское и Корсуньское направления. На Инзинском направлении был выдвинут броневик с ротой ударников 1-го Чешского полка. За это же время шли спешные приготовления к походу на Казань.
Пароходы вооружались легкими пушками "42" и "бронировались" тюками хлопка, на баржи устанавливались тяжелые орудия. Речной флотилией командовал лихой мичман Мейрер7.
А в городе начался сначала стихийный, а затем организованный белый террор: повальным арестам и расстрелам без суда и следствия подвергались не только большевики, но все, кто подозревался в сочувствии Советской власти. За 52 дня пребывания белых в Симбирске были арестованы 1500 человек, расстреляны - 400.
Что интересно. Красные так быстро драпали из Симбирска, что в спешке забыли вывести все бумаги штаба фронта. И эта переписка досталась нам. Каппель и Степанов тут же совместными усилиями организовали разбор всей большевицкой бумажной корреспонденции. Штабс-капитан Максимов, который немедленно приступил к работе, уже через полчаса принес к Каппелю копию занимательного приказа. Оказывается большевицкий штаб отдельным приказом назначил денежные премии: за голову Каппеля – 50000 рублей, а также за командиров частей: за капитана Хлебникова, командира гаубичной батареи, за командира полевой батареи капитана Попова и за штабс-капитана Вырыпаева – по 19000 рублей. Не помню, сколько за Бузкова, Янушко (конные разведчики), Стафиевского (кавалерия), Юдина (Оренбургская сотня); перед именем каждого стояла цена.
- Владимир Оскарович, с этим вам нужно ознакомиться! - доложил Максимов, протягивая Каппелю несколько листов бумаги.
- Что это? - спросил Каппель.
- Читайте, - лаконично ответил начальник его штаба.
Каппель принял бумаги и углубился в чтение. Но по мере прочтения его рот начал растягиваться в улыбке, а под конец, не выдержав, Каппель громко рассмеялся.
Каппель, продолжая читать этот приказ, сказал смеясь: "Я очень недоволен – большевики нас дешево оценили… Ну да скоро им придется увеличить назначенную за нас цену…"
Надо сказать, что Каппель улыбался, а тем более смеялся, крайне редко. Он был, если не чопорным, то очень выдержанным человеком и рассмешить его могло только нечто совершенно несуразное.
- Нас большевики оценили как американские колонисты оценивали индейцев, за каждый скальп - своя оплата, - произнес он напоследок. - Хорошо, пусть так. Спасибо вам за несколько приятных минут, Моккей Мартынович.
В тот же день Каппель в первый раз появился перед населением. В переполненном до отказа городском театре при гробовой тишине вышел на сцену скромный, немного выше среднего роста военный, одетый в защитного цвета гимнастерку и уланские рейтузы, в офицерских кавалерийских сапогах, с револьвером и шашкой на поясе, без погон и лишь с белой повязкой на рукаве. Он как будто устало обратился с приветствием к собранию.
Его речь была удивительно проста, но дышала искренностью и воодушевлением. В ней чувствовался порыв и воля. Во время его речи многие присутствующие плакали. Плакали и закаленные в боях офицеры, только что освобожденные из большевицких застенков. Да и немудрено: ведь он звал на борьбу за поруганную Родину, за народ, за свободу. Отечество, свобода и жизнь народа были в опасности…
Каппель говорил – и не было сомнения, что он глубоко любит народ, верит в него и что он первый готов отдать жизнь свою за Родину, за великое дело, которое он делал… Действие его слов на слушателей было колоссально, и когда он кончил речь, она была покрыта не овациями, а каким-то сплошным ревом и громом, от которых дрожало все здание.
Союз Инженеров и Техников города Симбирска в своей резолюции по текущему моменту постановил: "Все должны объединиться в единую партию — спасения России, которая поставит себе целью, совместно с славными союзниками, изгнать из России германские войска и честно довести войну до почетного мира".
С этого дня отряд Каппеля стал быстро пополняться добровольцами. Все, кто верил в дело освобождения России и любил свое отечество, брали винтовки и становились в строй. Рядом стояли и офицер, и рабочий, и инженер, и мужик, и техник, и купец. Крепко они держали национальный флаг в руках, и их вождь объединил всех своей верой в идею, святую идею освобождения родной страны.
Среди добровольцев не было перевеса на стороне какого-нибудь отдельного класса. Мощно поднялась волна народного гнева, чтобы смести насильников с лица земли. И армия в это время справедливо называлась Народной. В составе ее были представители буквально всех политических партий, за исключением большевицкой.
23 июля состоялся многочисленный крестный ход во главе с епископом Симбирским и Сызранским Вениамином в честь изгнания большевиков.
---------------------------
6. И.И. Вацетис.
7. Протоиерей Петр Рождественский, каппелевец. Из записной книжки.
4. Зиновьев. В.А. "Война на Волге".
5. Вырыпаев В.О. "Каппель и капппелевцы".
6. Петров П.П. "Борьба на Волге".
7. Зиновьев. В.А. "Война на Волге".
Глава В Симбирске.
23 июля 1918 года.
В самом деле, речная война похожа на действия двух бронепоездов, находящихся на том же пути. Уйти от боя можно лишь отступая в одном направлении - на свою базу. Маневрировать в бою можно лишь в пределах ширины реки. Таким образом, и в стратегическом, и в тактическом отношении можно лишь двигаться в двух направлениях: вперед и назад. Так вся кампания и велась - нос к носу с противником. Тактически, где ширина реки позволяла, выстраивались в строй фронта и шли в атаку. Такой боевой порядок уменьшал вероятность попадания, так как построение было по малому диаметру эллипса рассеивания снарядов противника. Меняя скорости, можно было с некоторым успехом уходить из вилки. К счастью, красные не применяли системы завесы при стрельбе с кораблей, но береговые батареи устраивали завесы, и тогда их надо было прорывать на больших ходах и стараться войти в их мертвый угол, то есть жаться к высокому правому берегу. Если бы красные владели левым берегом и имели бы на нем свои батареи, белой флотилии пришлось бы много труднее. Действия подполковника Каппеля, с которым флотилия координировала свои действия, помогали ее продвижению, так как иначе пришлось бы считаться с установленными на уровне воды кинжальными батареями.
Как-то раз с "Вульфа", стоящего у берега на отдыхе, заметили приближающегося человека в рваном крестьянском одеянии. Оборванец оказался старшим лейтенантом Фоминым Николаем Георгиевичем. По прибытии в Самару он "нанялся" начальником штаба Волжской боевой флотилии. Это было большим приобретением, так как старлейт Фомин1 был энергичного характера и с большим опытом в оперативной работе.
Флотилия была разделена на два дивизиона: Северный, или 1-й, с мичманом Мейрером во главе и Южный, или 2-й, под командой мичмана Дмитриева. На судах флотилии были подняты Андреевские флаги. В одном из боев под Симбирском старший лейтенант Фомин с мичманом Ершовым пошли в бой и лихо его провели, заставив один из красных кораблей выброситься на берег. Мичман Ершов был ранен осколком в щеку.
После взятия Симбирска мичман Мейрер, узнав, что в городе проживает капитан 2-го ранга Ф., явился к нему с рапортом и предложил вступить в командование 1-м дивизионом. Там же оказались и старлейт Розенталь А.Э. и лейтенант X. Капитан 2-го ранга Феодосьев П.П. от лица всех присутствующих заявил, что все они пойдут драться под командой мичмана Мейрера. Старлейт Р., по специальности артиллерист, предложил вооружить баржу шестидюймовыми орудиями, которые он обещал достать в Симбирске.
Действительно, через неделю флотилия обогатилась новой боевой единицей — баржей, вооруженной двумя шестидюймовыми орудиями Шнейдера. Командиром был назначен капитан 2-го ранга Ф., старшим офицером — лейтенант X., а старшим артиллеристом — старший лейтенант Р. Этой плавучей батарее был придан сильный буксир, и теперь флотилия была готова к походу на Казань2.
Симбирск не дал ожидаемого от него во всех отношениях усиления Народной армии. Добровольцев из офицеров, интеллигенции и буржуазии оказалось меньше, чем в Самаре; своего второго Каппеля в Симбирске не оказалось, и работа по созданию силы для самостоятельного обеспечения освобожденного района и по боевой деятельности оказалась в руках весьма посредственных руководителей из Самары; призыв населения при условии близости красных отрядов не мог дать хороших результатов, ибо и времени для обучения было мало, и обстановка была нервная; из материальных запасов оказались значительными только интендантские; захвачено много винтовок, но среди них большая часть берданок; получен патронный завод, но надо было заставить рабочих не уклоняться от работы.
Тыловой район — Мелекес, Бугульма — был все время под ударами красных шаек с севера, со стороны Мензелинска, Елабуги, где были значительные силы красных, с которыми позже задрались ижевцы и воткинцы. Отсюда Симбирск требовал все время подкреплений в своем районе и части чехов и части Народной армии из самарских формирований3.
В освобожденном Симбирске началась новая жизнь, жизнь оригинальная, жизнь какая-то приподнятая… Понаехали из других городов партийные лидеры, по преимуществу социалистических толков; объявились и свои - доморощенные… Среди них оказались избранные в Учредительное собрание… Замитинговал Симбирск… Полились бесконечные речи… А Каппель и каппелевцы не говорили: они делали свое важное дело… Они снова были в походе, снова шли на врага…
В освобожденном Симбирске стали организовываться добровольческие части. Скоро были сформированы два полка. В один из них я был приглашен на должность священника. Этот полк вошел в отряд Каппеля, который потом стал корпусом Каппеля. И, таким образом, мне выпало счастье лично познакомиться с Каппелем, быть непосредственным свидетелем и даже участником в его блестящих делах, видеть его отношение к солдату, чтобы понять все, всю очаровательность его личности и чтобы убедиться в совершенной справедливости характеристики его, слышанной мною от сослуживцев4.
Формирование белой армии продолжалось. Так в Симбирске к вечеру 22 числа был образован первый Симбирский инструкторский батальон из офицеров в четыреста штыков, который стразу начал нести в городе караульную службу. А к двенадцатому августа был образован Симбирский уланский полк во главе которого встал ротмистр Александр Михайлович Ошанин. Его основу составили шестнадцать офицеров-улан бывшего Литовского полка.
Один из вступивших в ряды Белой армии в составе Литовского пятого уланского полка был урожденный города Симбирска, выпускник Николаевского кавалерийского училища двадцатитрехлетний прапорщик, князь Николай Александрович Ухтомский, участник Первой Мировой войны в составе того же полка. Но он недолго пробыл в родном полку, перейдя после взятия Казани, на должность адъютанта командующего северной группой войск Комуча полковника Степанова.
Формирование воинских частей шло при участии комиссара Комуча В. Лебедева.
В этот день был зачислен в штаб Каппеля новый Штаб-офицер для поручений: поручик Николай Георгиевич Волков.
Он окончил Алексеевское пехотное училище в 1914 году. Был командиром роты, затем батальона 267-го пехотного Духовщинского полка. Был ранен. После ранения служил в самокатном запасном батальоне.
Имел награды: Орден Святой Анны 4-й степени с надписью "За храбрость", Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом, Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом, Святого Станислава 2-й степени с мечами, Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
Проходя по освобожденному Симбирску можно было услышать частушки на мотив широко тогда распространенной в России песни "Яблочко":
- Пароход идет
Да мимо пристани,
Будем рыбу мы кормить
Коммунистами!
Солдаты армии Комуча, лихо отплясывали в кругу своих однополчан, а те хлопали в ладоши и молодецким посвистом поощряли певцов и танцоров. Вокруг собирались обыватели, которые тоже с удовольствием смотрели и слушали происходящее. Пели и обычные частушки на простой, понятный всем народный мотив:
- На березе сидит Ленин,
Без рубахи и сапог.
А его товарищ Троцкий
Бежит с фронта без порток!
Это действовало на людей лучше всяких зажигательных речей, понятнее и доходчивее, чем листовки, ближе, чем пропаганда и агитация. Наши Народоармейцы веселились. Это привлекало и барышень, которые невзирая на трудное и смутное время, искали женихов. Куда от этого денешься? Это жизнь.
Рассматривая дислокацию "Народной армии" на Волге уместно будет схематически напомнить стратегическое положение фронта белых на Волге к концу июля 1918-го года.
Оно было таково: Симбирск (Каппель) — Сызрань (Бакич) — Хвалынск (Махин), — вот тот почти двухсотверстный барьер на правом берегу Волги, за который прочно зацепилась белая армия.
Уральские казаки были на левом фланге общего стратегического расположения. Части первого чешского полка Степанова были временно соединены с Каппелевцами.
На реке Волге от Хвалынска до Симбирска господствовала речная флотилия Мейрера.
Чешские части (1-ый, 4-ый и запасный полки) держались в стратегическом резерве и частично расходовались лишь в крайнем случае, при неустойке добровольцев, как-то было под Сызранью, а затем у Хвалынска, где отдельные чешские роты укрепляли положение, или для ликвидации бродячих или прорвавшихся где-либо на флангах (через реку Каму, например) отдельных отрядов красногвардейцев и, наконец, для вспомогательных операций на левом берегу Волги, в районе Николаевска (батальон Воженилика). Имея в своем непосредственном распоряжении более 15-17 тысяч винтовок, командующий войсками Волжского фронта полковник Чечек естественно медлил с постановкой войскам дальнейших широких целей, вытекающих из общего первоначального плана и требующих для движения на север новых свободных сил.
23 июля был зачитан Приказ войскам Народной армии
"23 июля 1918 года, Самара
В согласии с главным Военным штабом командующий отрядом войск Народной армии Генерального штаба полковник Каппель назначается командующим всеми действующими войсками Народной армии.
Справка: Постановление Комитета членов Временного всероссийского Учредительного собрания от 22 июля 1918 года.
Председатель комитета - В. Вольский
Члены комитета - И. Брушвит, И. Нестеров, И. Климушкин
Управляющий делами - Я. Дворжец".
--------------------------------------------------
1. Николай Георгиевич Фомин (8 декабря 1888 — 3 августа 1964) — русский капитан 1-го ранга (1919), участник Первой мировой и Гражданской войн, первый командир Шанхайского русского полка. В 1908 году окончил Морской корпус. До 1916 занимал различные должности в Балтийском флоте, после чего переведён на Чёрное море и назначен исполнять должность флаг-капитана по Оперативной части штаба командующего Черноморским флотом. Незадолго до Октябрьской революции уволился в отпуск, а после неё поступил в ряды Белой армии. Воевал в речном флоте на Волге и был произведён в очередные чины — капитан 2-го ранга (1918) и капитан 1-го ранга (1919).
2. Г. Мейрер. "Война на Волге. 1918 год".
3. Петров П.П. "Борьба на Волге".
4. Из записной книжки Протоиерея Петра Рождественского.
Через несколько дней после взятия Симбирска, кажется, дня через два-три, Галкин является на заседание Комуча и возбужденно, чрезвычайно взволнованным голосом, просит предоставить ему немедленно слово для "чрезвычайно важного сообщения". Вместо сообщения,
Галкин вынимает телеграфную ленту своего разговора по прямому проводу с Фортунатовым и Лебедевым, находящимися в то время в Симбирске при Народной армии, и прочитывает ее. Оба указанные лица в телеграфном разговоре заявляют, что в армии неспокойно (на этом месте у Лебедева как раз разговор "обрывается"), настроение весьма повышенное, отряды "рвутся в бой" на Казань и, если, де, они попытаются удержать их, то все равно войска не послушают их и двинутся дальше.
Мы предвидели, что воодушевившись рядом побед, наэлектризованные паническим бегством противника, отряды Народной армии не захотят остановиться на месте, да, пожалуй, и не смогут, если бы некоторые из них этого и захотели. В движении, в особенности в таком стремительном движении, как в первые дни на Волге, было что-то механическое, стихийное, могущее оказаться роковым для нас. Но... ожидая этой стихийности от солдат, мы уж ни в коем случае не ожидали ее от руководителей движения, в особенности от Фортунатова, человека холодного, стойкого, обладающего огромным самообладанием.
Передав весь разговор, Галкин спрашивал, как ему быть.
Взятие Казани не входило в задания Народной армии. Больше того, продвижение к Казани, далеко отстоящей от центра, т. е. от Самары (1.008 верст), считалось крайне опасным. Помимо того, что это продвижение увеличивало наш фронт и тем разрежало силы Народной армии, к тому времени еще весьма слабые, оно еще отвлекало Народную армию от главной цели ее движения — от Саратова. Продвигаться же в обоих этих направлениях одновременно не представлялось никакой физической возможности, ибо солдат не хватало на один фронт, не только что на два. Это и Фортунатову и Лебедеву, как членам Военного Штаба, хорошо было известно. Кроме того, Казань — большой рабочий центр. Мы еще раньше знали, что казанские рабочие в большинстве своем настроены большевицки. Словом, на Казань мы смотрели, как на гнездо большевиков, удержать каковое нам будет чрезвычайно трудно. Подсилить в военном отношении Казань не могла, ибо население ее уездов, по преимуществу татарское, относится, по нашим сведениям, совершенно индифферентно к власти и участвовать в гражданской войне не будет. Для чего же брать такой сомнительный и даже опасный пункт?
На основании этих соображений Комуч еще раз, в полном своем составе, совместно с генералом Чечеком и Управляющим Военным Министерством Галкиным, постановил плана не изменять и войскам приказать оставаться в Симбирске, вызвав оттуда и Фортунатова и Лебедева.
Начались переговоры. Галкин вел разговор с Лебедевым и Фортунатовым, а генерал Чечек с полковником Степановым, командующим симбирской группой и юридически ответственным за все ее действия. Мне трудно восстановить все эти разговоры, длившиеся целый день и ночь, до 3-х часов утра, но я отлично помню заключительный аккорд этих переговоров, а именно: не добившись благоприятного ответа от Симбирска, Галкин в конце разговора говорит: "Приказываю вам от имени Комитета Членов Учредительного Собрания, Военного Штаба и командующего войсками, немедленно возвратиться в город и движение на Казань отставить".
"Слушаюсь", — ответил Симбирск.
Успокоенные этим "слушаюсь", мы мирно разошлись по своим домам, в полной уверенности, что движение на Казань ликвидировано. Прошел день, прошел другой, а мы ничего и не знали. И вдруг телеграмма: "Мы под Казанью"...
Легко себе представить, каково было наше изумление, возмущение и тревога по получении этой телеграммы.
Что было делать?
После продолжительного обсуждения, опять с участием командующего войсками и управляющего военным министерством, было признано, что иного ничего нельзя сделать, как только примириться с совершившимся, исправив то, что еще можно исправить. Отзывать войска, находящиеся у самой цели их продвижения, и, быть может, в бою — невозможно. Это значило бы развалить всю армию и сорвать движение. Преступление, совершенное двумя самоуверенными смельчаками, пришлось покрыть авторитетом всего Комуча, превратив его в их триумф, умолчавши, конечно, об их своеволии.
Так был опрокинут весь план движения, с такой осторожностью, вдумчивостью и серьезностью разработанный Комучем. С взятием Казани дальнейший план кампании, естественно, предрешался сам собой; все наши силы с этого дня были направлены на то, чтобы удержать Казань, ставшей с этого момента центром всех военных операций; все части, кои предполагалось бросить на саратовский фронт, пришлось задержать и бросить под Казань; удержим Казань — значит, есть еще некоторые надежды на продолжение борьбы; не удержим — все пропало, отступление начнется с такою же быстротой, с какою происходило и наступление.
Но почему же, спросят меня, взявши Казань, вы не оставили ее тотчас же, раз считали захват ее ошибкой, ведущей вас к отвлечению от основного военного плана? Почему вы считали необходимым не только удержать ее, но и еще, преступление, совершенное двумя-тремя лицами, покрыть своим авторитетом и оправдать его? Не лучше ли было немедленно же войска отозвать из Казани, а инициаторов, нарушивших волю власти, отдать под суд?
Все эти вопросы и предложения возникали и обсуждались в Комуче не раз. Комуч занимался ими не одно, а несколько заседаний, и в большинстве своем приходил все же к одному и тому же решению: оставлять Казань после происшедшего ни в коем случае нельзя; оставить ее немедленно же — это значило вызвать страшную панику среди городского населения, с таким восторгом встретившего Народную армию, и подорвать всякое доверие к власти и к движению. Можно было оставить Казань, вывезя оттуда золото, военные материалы, но для
этого необходимо было пробыть в Казани 2-3 недели, а пробыв 2-3 недели добровольно оставлять город — это значило сознаться в своем бессилии. Нужно иметь в виду, что очень многие и из Комуча поддавались настроению победителей. Блестящий успех под Казанью опьянил головы не только нашим военным руководителям казанской операцией, но и членов Комуча. Казалось, еще один такой смелый налет и, кто знает, может быть, и Москва будет нашей...
Во всяком случае, отступление назад, возврат на прежние позиции при том настроении среди солдат и населения, какое создалось в результате завоевания Казани, считалось всеми нами гибельным и невозможным. Благодаря этому и пришлось примириться с перестройкой плана.1
---------------------
1. П.Д. Климушкин. — Борьба за демократию на Волге.
Глава
9 августа 1918 года Город Самара.
Евгений Францевич Роговский, уроженец города Саратова, принадлежал к партии эсеров, участвовал в революционном движении. В 1917 году он руководил организацией народной милиции в Иркутске, где отбывал ссылку. Здесь он служил помощником присяжного поверенного М.А. Кроля - известного в Сибири социал-революционера.
19 марта 1917 года Е.Ф. Роговский вернулся в Петроград. Здесь он по протекции эсеров был назначен градоначальником, был избран депутатом Всероссийского Учредительного собрания от Алтайской губернии, но после его роспуска остался не у дел.
Будучи в феврале-марте 1918 г. начальником Иркутской городской милиции Е.Ф. Роговский, как писали позже газеты, обращал внимание на "внешность", часто показывался в свите верхом на прекрасной лошади, особенно во время манифестаций. Милиция при нем, набранная из бывших ссыльных и солдат, морально упала ниже городовых былого времени и на воров и прочее почти не обращала внимания, порядка в городе не было.
После образовании Комуча, Роговский, "юркий господин в пенсне", по приглашению приехал в Самару и 9 августа занял посты Председателя Совета управляющих ведомствами или иначе "премьер-министра" и управляющий Ведомством государственной охраны Комуча. Последняя должность дипломированного юриста Роговского было ничто иное, как начальник вооруженных формирований, а проще сказать - аналог царской жандармерии. Эта созданная милиция Комуча больше походила на службу контрразведки, в целом, если не считать аресты и обыски проводимые казаками, уже третью тайную службу террора в Самаре.
Комуч, проявив в полной мере этим свою полубольшевицкую сущность, решил нанести открытый удар по монархически настроенному офицерству! Недаром активнейший член Комуча Иван Брушвит заявил во всеуслышанье: "Власть будет арестовывать за убеждения, за те убеждения, которые ведут к преступлениям".
И. Брушвит не уточнил какие "убеждения" являются преступными, но для всех чинов политических разведок Комуча не требовалось пояснений. Надо хватать, а потом разберемся. И разбирались по-своему.
В состав этой тайной милиции, привлекались партийные эсеры, работавшие в боевых организациях. Под видом эсеров в милицию проникли так же и большевики. Самарская милиция "обрушилась" преследованиями на членов партии кадетов и монархистов-офицеров в то время, как советские деятели и большевики свободно разгуливали по Самаре. Деятельность этой милиции, вызвала в Самаре всеобщее негодование. Офицеры, интеллигенция и богатые промышленники уезжали, а точнее бежали из Самары в Сибирь сотнями. Утверждают, что ежедневно с Самары уезжало до одной тысячи человек.
Комучем был введен "Чрезвычайный суд", который, что бы разгрузить тюрьмы и лагеря выносил вполне законные и справедливые приговоры в отношении арестованных: расстрел. Расстреливали ежедневно. Известны случаи, когда толпу заключенных эсеры охранки расстреливали из пулеметов.
Роговский, руководитель "весьма посредственный", нанес огромный вред белому движению. В сентябре он участвовал в Государственном совещании в Уфе.
Чуть позже его не признавали ни Сибирское правительство, ни адмирал Колчак. И хотя Роговский 4 ноября 1918 года стал министром внутренних дел Временного Всероссийского правительства с исполнением обязанностей начальника департамента милиции, долго ему продержаться на министерском кресле не удалось. В ночь на 18 ноября 1918 года, после государственного переворота в Омске, он был арестован полковником Волковым В.И. и Войсковым старшиной И.Н. Красильниковым, вместе с Н.Д. Авксентьевым и В.М. Зензиновым осужден Омским правительством и выслан за границу без права возвращения.
Глава 20. Взятие Казани.
"Я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!".
Генерал Л.Г. Корнилов.
07 августа 1918 года.
"В руки белых переходил один квартал за другим, и после 5 часов вечера штаб Восточного фронта оказался окруженным со всех сторон. Подойти к нему близко белые не могли, потому что улицы были перегорожены баррикадами, которые храбро защищали стрелки 5-го Латышского полка, имевшие в своем расположении несколько пушек... Чтобы показать пример другим, я решил при поддержке 5-го Латышского полка оборонять Казань до последней возможности... Но под вечер комендант кремля донес, что со стороны реки Казанки наступают белые и что матросы и курсанты военного училища бежали...
Я приказал коменданту конвоя Ремеру (командиру 1-го батальона 5-го Латышского стрелкового полка) приготовиться к переходу в кремль. Как только мы показались на улице, нас обстреляли с крыш и окон. Мы ответили тем же. За несколько минут боя у нас оказалось уже десятка два раненых...
Я приказал войти в штаб со стороны двора. Как только мы появились во дворе гостиницы Щетинкина, из окон раздались выстрелы... Это были предатели-штабисты. Пули свистели вокруг меня со всех сторон, но все пролетали мимо, хотя все стреляющие знали меня...
При попытке выбраться из города Вациетис и его люди наткнулись на белогвардейцев, которые ошибочно в темноте приняли латышей за чехов и лишь поэтому беспрепятственно пропустили.
Теперь мы были спасены, но следовало торопиться... Внезапно со всех сторон зазвонили колокола, огромная толпа людей орала: "Тебе, Бога, хвалим..."
5-ый Латышский стрелковый полк понес в Казани большие потери. Остатки полка были переведены в Арзамас и приданы штабу фронта. За двухдневную оборону Казани 5-ый Латышский стрелковый полк постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета был награжден Почетным красным знаменем. Это был первый подобный случай в Советской России"1.
Внесем уточнение: 5-й Латышский стрелковый полк был награжден Советами за то, что сдался в плен почти весь и был расстрелян каппелевцами и чехословаками.
"...население встретило нас с беспредельным восторгом. Железнодорожные рабочие образовали дружины против большевиков; университет целиком примкнул к нам, городское и земское самоуправления приняли самое деятельное участие в работе по защите города, по организации всего движения в пользу формирования Народной армии. На текущий счет фонда Народной армии, учрежденного мною при Государственном банке, в течение нескольких дней поступило уже свыше 8 млн. рублей... Женщины... образовали Общество помощи Народной армии..., их можно было видеть... устраивающими десятки питательных пунктов и на позициях, и в самом городе для солдат и населения. Состоятельные классы обложили себя добровольными пожертвованиями на Народную армию в сумме свыше 30 млн. рублей... Студенчество горячо откликнулось на призыв и вместе с лучшей частью рабочих пришло в добровольческие полки. Офицерство сформировало четыре инструкторских батальона, где дралось в качестве простых рядовых. Крестьяне из окрестных деревень ведут лошадей для Народной армии..."2.
"Я был невольно увлечён людским потоком, несшимся куда-то в одном направлении. Оказалось, все бежали к какому-то большому четырёхугольному двору, изнутри которого раздавались выстрелы. В щели забора можно было видеть, что делается во дворе. Там группами стояли пленные большевики: красноармейцы, рабочие, женщины и против них чешские солдаты с поднятыми винтовками. Раздавался залп, и пленные падали. На моих глазах были расстреляны две группы, человек по пятнадцать в каждой. Больше я не мог выдержать. Охваченный возмущением, я бросился в социал-демократический Комитет и стал требовать, чтобы немедленно же была послана депутация к военным властям с протестом против бессудных расстрелов. Члены Комитета в ответ только развели руками: "Мы уже посылали депутацию, — заявили они, но все разговоры с военными оказались бесплодными. Чешское командование утверждает, что озлоблению солдат должен быть дан выход, иначе они взбунтуются"2.
7 августа 1918 года после Военно-полевого суда, Пятый латышский полк, сдавшийся в полном составе был немедленно уведен из города и безжалостно уничтожен. Справедливый суд Белогвардейцев приговорил одним росчерком пера всех латышей как "иностранцев, воюющих против России" к немедленной казни через расстрел. Сразу было расстреляно более 350 латышей3. К этому надо добавить и всех военнопленных других зарубежных национальностей, которых постигла та же участь. Все эти революционно настроенные краснопузые интернационалисты, которые брались не за свое дело, вызывали в белой армии Каппеля и у чехословаков Степанова чувство глубокого омерзения и гадливости. Их безжалостно истребляли без суда и следствия, даже не смотря на то, что они пленные. Всего было расстреляно более пятисот бойцов-интернационалистов.
И Каппель и Степанов были членами этого Суда. Вы этого не знали? Знайте. И оба они осознано ставили подписи, обрекающие на расстрел сотни красных латышей, венгров, немцев и чехов. Но...
После взятия Казани Степанов и Каппель обратились в
---------
3. По официальной "красной" версии в плен попало 127 латышей 5-го Земгальского полка, которые после освобождения Казани красными снова вернулись в строй в количестве 120 человек. По "красной" версии выходит, что белые проявляли непонятную мягкость к пленным - наемникам Советов, из которых было расстреляно лишь семеро. Не могли в СССР допустить в печати правду о позорной трусости Красного отборного революционного полка латышей. Латыши-инородцы, как из этого следует, перед лицом не мирного населения, а регулярной белой армии Каппеля, повели себя не как герои, а подняли руки вверх. Отсюда, как следствие, понадбилось прикрытие этой лжи награждение полка, покрытого позором, за несовершенный подвиг. И понятно, почему через неделю при повторной трусости уже со стороны красноармейцев 2-го Петроградского полка, Л. Троцкий применил в войсках децимацию.
Если современным латышам и есть какое-то дело до моих слов, то хочу заметить, что они - жители зарубежья, и их национальное пристрастное мнение в этой книге абсолютно безразлично для Россиян на основании существующих и проверенных исторических фактов. Довольно того, что латышей незаслуженно чествовали при СССР.
- Полное сознание вами святого долга - умереть или победить за правое дело, - дало блестящую победу. Вы, участники этих боев, вписали новую, светлую страницу в историю освобождения нашей измученной Родины от германо-большевицкого ига! - коротко сказал Каппель перед строем своей армии. - Спасибо вам войны земли русской!
Бесконечными приветствиями, цветами засыпали каждого добровольца и от края и до края города неслось одно слово: "Каппель". И рано утром, 7-го июля, генерал Андогский, явившись в Академию, начал свое обращение к офицерам курсантам словами: "Господа офицеры, забрало сброшено". А под распахнувшимся дождевиком на плечах генерала офицеры снова увидели погоны.
По радость и торжество победы были для Каппеля сразу горько омрачены. Если казанские противосоветские организации сразу вошли в состав его отрядов, то большинство офицеров или остались инертными, или же, зная, что Каппель действует от Самарского эсеровского правительства, но не зная его взглядов и стремлений, причислило его тоже к этой партии, и решило пробираться в Омск. Призыв Каппеля к Казанскому офицерству поэтому остался почти без ответа и победитель, имя которого стало символом освобождения для волжан, тяжело и горько переживал это непонимание. Такое настроение поддержали еще генштабисты Академии на своем совещании решившие, что двигаться дальше нельзя, что нужно сперва основательно укрепить Казань, разработать детально дальнейший план действий и т.д., согласно законов ведения большой, но не гражданской войны. Разумеется это решение было для Каппеля необязательным, но для той массы офицерства, которая оставалась инертной, послужило поводом для уклонения от призыва Каппеля3.
-----------------------------
1. И.И. Вациетис "Бои под Казанью".
2. В.И. Лебедев.
2. И. Майский. "Мемуары".
3. Вырыпаев В.О. "Каппель и капппелевцы".
8-го августа на красный фронт прибыл комиссар по военным делам Лев Троцкий. Он нашёл красную армию в состоянии полного развала, паники и деморализации и начал полную реорганизацию. Его методами были непрестанная пропаганда среди красных войск, усиление организационной работы и беспощадные меры по отношению к дезертирам и трусам. Во время своего пребывания в Свияжске он издал приказ о том, что комиссары и командиры бегущих с фронта отрядов будут расстреливаться на месте. Ждать первого случая применения этого приказа долго не пришлось: отряд петроградских рабочих, неопытных, не пристрелянных, был атакован одной из наших групп и постыдно бежал, и не только бежал, но захватил пароход, на котором рабочие-солдаты намеревались доехать до Нижнего Новгорода. Троцкий окружил этот пароход судами Волжской речной флотилии, оставшимися верными советам, заставил повстанцев сдаться и расстрелял на месте не только командира и комиссара отряда, но каждого десятого солдата. В боях под Казанью он расстрелял более двадцати красных командиров, неспособных занимать свои должности. Он не щадил никого. В войсках вводилась такая дисциплина, какой не было и в старой армии4.
---------------
4. Вырыпаев В.О. "Каппель и капппелевцы".
Войскам был зачитан "Приказ северной группе войск" № 2 от 12 августа 1918 года капитаном А.П.Степановым:
"Воины северной группы!
Непреодолимая воля к победе над дерзкими насильниками дала вам Казань.Как львы, Вы, маленькая горсточка полных энтузиазма людей, дрались на улицах царства Казанского и покрыли себя неувядаемой славой.
Чехи, родного мне первого полка! Я глубоко и сердечно поздравляю Вас со взятием пятого губернского города. С каждым городом, с каждой столицей Вы всё ближе подходите к своей "матице" Праге.
Сербы, как львы бились Вы под стенами Казани, бросаясь со свойственной Вам неустрашимостью на батареи и броневики противника; Вы покрыли себя неувядаемой славой, и память о Вас будет вечной, как у граждан города Казани, так и у всей возрождающейся России.
Русские, Вы геройски участвовали во взятии столицы царства Казанского, впереди Вас ждёт и широко раскроет объятия своим лучшим сынам Белокаменная Матушка-Москва.
Каждое Ваше имя будет золотыми буквами занесено в историю возрождения России. Будьте рыцарями, вполне достойными той великой чести, которая выпала на Вашу долю"1.
--------------------------
1. Приказ северной группе войск 12-го августа 1918 года. № 2, г. Казань// Официальный отдел/ Народная Жизнь. - 1918. - № 1 (23 августа). - С. 1.
18 августа 1918 года Каппель телеграфирует в штаб Самары следующий рапорт о пленных красноармейцах: "Сдавшихся в плен без боя нет оснований и возможности привлекать к уголовной ответственности, тем более что им в моем воззвании обещано возвращение к мирной жизни. Вместе с тем нецелесообразно вводить красноармейцев в ряды Народной армии или оставлять в прифронтовой полосе. Полагаю необходимым отправлять сдавшихся без боя красноармейцев в глубокий тыл для использования их рабочей силы. Жду срочных распоряжений в целях освобождения Симбирска от обременяющего фронт элемента".
В этот же день от полковника С. Чечека приходит ответ: "Все граждане, насильно мобилизованные комиссарами советской власти и призванные в ряды разбойников, насильников и грабителей, именующих себя красноармейскими войсками, могут смело
переходить с оружием и обмундированием на сторону войск Народной армии Всероссийского Учредительного собрания, ибо они будут встречены как друзья, как братья, а не как враги".
Этот период – с мая по ноябрь 1918 года – носивший характер партизанской борьбы, сразу выдвигает талантливого вождя, волжского героя, полковника Генерального штаба Владимира Оскаровича Каппеля, который в дальнейшем, начиная с должности начальника Отдельной Волжской дивизии, доходит до Главнокомандующего войсками Восточного фронта. Описанный период не носил характера организованности и стройного движения. Вся борьба на Волге 1918 году была театром военных действий передовых отрядов Сибирской армии, которая под прикрытием этого авангарда имела время сформироваться и окрепнуть.
Народная армия приняла на себя первый удар уже регулярной красной армии. К осени 1918 года вся Сибирь была освобождена от власти большевиков. Благодаря союзническим войскам, это не представляло особых затруднений, да и сопротивление со стороны большевиков было оказано весьма слабое. В то время, они там еще не были организованы в достаточной мере, да и не было у них как таковой регулярной армии.
Настоящая война началась, когда Москва, сформировав в центре России уже регулярные красные полки и заставив командный состав руководить ими, двинула их на Омск, бросив лозунг: "В Сибирь – за хлебом!..".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВОЙНА НА ВОЛГЕ.
Глава 7. Второй бой за Сызрань.
Глава 10. Черносотенцы.
Глава .....Под Сызранью.
Глава Подполковник Махин.
Глава Атаман Дутов.
Глава Взятие Симбирска.
.....
Глава 20. Взятие Казани.
Волжская армия Каппеля
© Copyright: Розалия Фридман, 2016
Свидетельство о публикации №216021100162
Свидетельство о публикации №216021100162
Рецензии