Гл. 12 Добыть пропитание

                12. ДОБЫТЬ ПРОПИТАНИЕ

   Вспоминая, как мама уговаривала меня что-нибудь съесть, а я отказывался, я думал:

- Какой же я был дурак. Теперь-то я бы съел всё, что мне давали...

   В детдоме нас кормили три раза в день, но из столовой мы выходили голодными.  Мы постоянно хотели есть, и каждый был озабочен, как добыть себе пропитание.
               
   С дополнительным пропитанием трудно было зимой, когда добывать еду было негде  -  леса, поля и огороды засыпаны снегом, реки  покрыты льдом.  И перебои с продуктами, случавшиеся в детдоме, происходили, почему-то, всегда зимой. В какой-то год, например, нас всю зиму вместо мяса кормили бочковой камбалой.

   Единственно, что удавалось зимой достать – это картошку. Одну две картошины кто-то смог стащить, помогая на складе,  кто-то – во время дежурства на кухне.  Несколько картошин можно было выменять у деревенских мальчишек на карандаши и перья.

  Добытые картошины мы пекли в печах-голландках, дверцы которых выходили в общий коридор. Мы собирались возле них по вечерам, когда печи протапливали на ночь, и каждый терпеливо ждал, когда за чугунной дверцей испечётся его заветная  картошина.

    С приходом весны мы начинали собирать перезимовавшую в земле и ещё мёрзлую  картошку.  После оттаивания она становилась мокрой и мягкой. Некоторые  клубни оставались  белыми, а другие оказывались почему-то чёр-ными. Мы лепили из них лепёшки, которые называли  «крахмал». Эти «крахмалы» мы пекли в тех же печах.

    В одну из зим из-за нехватки дров нас переселили в «господский дом». В новой нашей спальне  было очень тесно, по всей комнате кровати стояли вплотную друг к другу. Но нас эта комната устраивала  –  в ней находилась печка с чугунной плитой, на которой мы пекли свои «крахмалы».

    В этой спальне мы прожили всю зиму.  Весной мы, как обычно, стали собирать перезимовавшую картошку. Как-то мы сидели на кроватях у плиты, на которой  пеклись наши «крахмалы». Дверь открылась и в спальню вошли какие-то городские дядьки с портфелями. Они стали расспрашивать, как мы  живём, чем занимаемся, как питаемся. В спальню заглянула испуганная воспитательница младшей группы, но один из пришедших  закричал :

- Вон отсюда!

   Воспитательница изчезла.

Один из дядек брезгливо показал на наши чёрно-белые лепёшки:

- Что это у вас ?

   Мы ответили, что это «крахмал», который мы сейчас будем есть. Одну из лепёшек он попросил взять с собой.  Завернув, ещё горячую, в бумагу, он положил её в портфель. Потом мы смеялись над пацаном, который оказался сегодня без «крахмала».

    А дядьки с портфелями были какой-то комиссией из Свердловска, приехавшей снимать нашего директора (директоров у нас снимали почти каждый год).

    Когда наступала пора посадки огородов, наш «голодный» период заканчивался.  Нам доверяли посадку только картошки, и, где бы мы её ни сажали (на детдомовском или на колхозных огородах), на костре для нас всегда варили картошку. И несколько картошин можно  было прихватить с собой.
 
    А уж летом еду мы добывали, как говориться, везде – на полях и огородах, в окружавших нас лесах и в наших реках.

   Рыбачили мы чаще всего на Бисерти, где были и быстрые перекаты, и  тихие заводи. Некоторые рыбачили уже весной –  в омутах у мельницы хорошо ловились налимы.  Но обычно ловили рыбу попроще - пескарей, ершей, окуней. Одно время в детдоме был свой рыбак с лодкой и с рыбацкой снастью. Иногда он брал нас с собой и мы с удовольствием ему помогали – заводили на глубину бредень, в тихих заводях загоняли рыбу в сеть «боталом» (длинным шестом  с пустым колоколом на конце).  Свой улов он сдавал на кухню, но какая-то рыбёшка перепадала и нам.

   У каждого из нас были свои крючки и лески (в местном кооперативе мы их выменивали на лекарственную ромашку), у каждого был котелок для варки, сделанный из банки от американской тушёнки, и немного соли.  Для разведения костра каждый имел кресало с кремнем и коричневый трут из чаги (берёзового гриба).

   В окрестных лесах было много ягод, но наибольшей популярностью у нас пользовалась малина. Особенно много её было в малинниках на старых гарях.  Прийдя на малинник, мы наедались малиной, как говорится, до отвала, а потом только пили сок, который надавливали из ягод в котелках. В болотистых низинах мы собирали чёрную смородину, в зарослях вдоль лесных ручьёв – черёмуху. А на солнечных полянах «клевали» сладкую землянику.

   Встречались в лесу и другие съедобные растения. Это могла быть маслянистая луковица лесной лилии, или толстый корень обыкновенного лопуха, по вкусу напоминавшего капустную кочерыжку, или молодые побеги высокой трубчатой травы, по местному «пиканы». Поближе к осени мы собирали и пекли в кострах кедровые шишки. А вот грибы, которых в лесу было  много, мы не ели – мы их плохо знали и ещё, возможно, потому, что местные жители  почему-то не увлекались сбором грибов.

   Поспевали колхозные огороды и мы понемногу таскали с них картошку, морковь, капусту, толстые корни турнепса и ещё один корнеплод, который я никогда потом  не встречал. Назывался он «буква», по внешнему виду и на срез он был похож на редиску, но в диаметре достигал 10-15 и более сантиметров и был сладковатым на вкус.

   Деревенские огороды мы не трогали, хотя деревенские приписывали детдомовцам любую пропажу  (возможно, что это сохранилось со времён «исправдома»). В одном из деревенских огородов кто-то ночью накопал и увёз несколько мешков картофеля. Хозяйка огорода с криком прибежала к нашему директору. Нас построили, стали выяснять, кто это сделал. Напрасно мы объясняли, что мы не могли это сделать, что столько картошки нам не надо, а если мы берём, то только куст-другой, а деревенские огороды мы, вообще,  не трогаем. Но нас не слушали и для наказания  продержали в строю несколько часов.

   Кроме выстаиванием в строю, нас наказывали и запретом на выход с нашего двора. Тогда нам приходилось туго – добывать еду было негде, а если у кого-то  была припасена  картошка, её негде было ни испечь, ни сварить, – костерок не
разведёшь, а летом печь топилась только на кухне.  Пробовали мы есть картошку сырой, но от неё вязло во рту. А потом приспособились – поднимались на крышу, подбирались к кухонной печной трубе, опускали в неё длинную проволoку с нанизанной на ней картошкой. Проволoку закрепляли и картошка пеклась горячим дымом.

     Возможность получше поесть появлялась и тогда, когда мы участвовали в работах за пределами детдома - на сенокосах, на заготовке дров. Иногда нас посылали на колхозные работы (за это детдому давали автотранспорт). Там, кроме обязательной картошки, нам давали деревенский хлеб, пахту или обрат (снятое молоко).  Во время дежурств на кухне и в столовой приходилось много работать – мы чистили овощи, мыли котлы и кастрюли, разносили по столам порции. Но дежурящие получали порции побольше, а иногда им доставались остатки пищи в тех же котлах и костюлях.

   Я уже говоил, что директоров у нас снимали  почти ежегоно. Снимали «за материальные злоупотребления», а если попросту,  за воровство. Вместе  с ним снимали ещё несколько человек, но для нас это мало что меняло –  приходили другие, и всё продолжалось - продукты растаскивали все, кто мог – и администрация, и кладовщики, и повара. Одна из сотрудниц, у которой была большая семья, специально переехала сюда из города, чтобы кормиться возле детдома.

   Многочисленные комиссии, устанавливавшие эти факты, удивлялись –  при таком воровстве они ожидали увидеть худых и измождённых детей, а мы были довольно крепкими и загорелыми. Они не знали, что здесь, в сельской местности, есть много способов добыть себе пропитание.  И ещё свежий воздух, солнце, купание в реке и т.п. Они не понимали, что здесь нам помогает сама природа.