Заложники, Гл. 8

Гл. 8
Саше очень не хватало бабушки. Себя без Марии Степановны девушка не помнила. Не сказать, чтобы та особенно баловала внуков, от нее можно было и строгий окрик, и подзатыльник получить, и полотенцем пониже спины. Но и ласка, во всяком случае, на долю Саши, перепадала именно от бабушки, так как мать что на тактильные, что на словесные проявления любви была скупа.

После трагедии Саша и Мария Степановна как могли поддерживали друг друга. Они могли, обнявшись, проплакать несколько часов кряду, жалея Наталью и себя.

- Ох, да что ж мы с тобой такие несчастные-то, Сашулька, - причитала Мария Степановна, - за что нам горе-то такое? Видно, правда Бог на Шурку обозлился за злодейство его, но Наташку-то за что? За что? Пусть бы не приходил, не возвращался, ирод. Жили ведь как-то без него!

Бабушка винила в произошедшем зятя, но при внуке старалась сдерживаться. Алекс только раз услышал подобную тираду, рассвирепел, бросал бабке в лицо обидные слова, чувствуя, что сейчас имеет на это полное право. «Лучше бы ты не приезжала! Жила бы в своей станице!» - орал он, хотя к теме обсуждения это уже не относилось. Просто чувствовал, наверное, что если б на поддержку к матери в свое время не примчалась бабушка, в семье не воцарился бы столь безапелляционный матриархат.

Мария Степановна расплакалась, но Алекса не трогали женские слезы. Никогда не трогали. Сначала пугали, как сигнал к расправе, потом – раздражали. И всегда – казались насквозь фальшивыми.

Бабка начала бояться его. Когда внук возвращался с работы, старалась как можно меньше попадаться ему на глаза. Алексу нравилось ловить тревогу в глазах Марии Степановны, нравилось, как дрожит голос, когда она разговаривает с ним, как хаотично мечутся крупные натруженные ладони по засаленному переднику. И все-таки, когда ее не стало, он ощутил смутное раскаяние. А еще – никак не мог отделаться от ощущения, будто в доме чего-то не хватает.

А вот Саше после смерти Марии Степановны стало по-настоящему тяжело. Теперь почти весь уход за больной лег на ее плечи, и домашние дела, с которыми так незаметно и споро справлялась бабушка – тоже. Конечно, Саша всегда помогала – и ей, и матери, из нее делали образцовую хозяйку, но одно дело – быть на подхвате, выполнять чьи-то поручения, и совсем другое – остаться один на один с повседневными хлопотами. Но постепенно втянулась, научилась планировать свое время, чтобы и на уроки оставалось. Квартира их не сияла чистотой, но больная была ухожена и ужин для Алекса приготовлен.

Два раза в неделю на помощь девушке приходила соцработник тетя Валя, хорошо знавшая Наталью. Вдвоем они перестилали все постельное белье на кровати больной. Саше нравились эти визиты – тетя Валя очень тепло с ней разговаривала, жалела, но жалость ее была не такой, как у соседей и одноклассников. От нее не хотелось спрятаться.

Сегодня тетя Валя пришла чуть раньше, застав у Саши Аскера. Тот, желая как можно больше времени своей короткой увольнительной провести с любимой девушкой, встретил Сашу возле школы, проводил в магазин, потом напросился домой на чай.  Увидев тетю Валю, вежливо поздоровался и заспешил к себе, чтобы не мешать.
Когда парень ушел, соцработник покачала головой.

- Саш, я тебе, конечно, никто, но послушала бы ты моего совета, все-таки я жизнь прожила, тетя Валя покачала крупной головой, выдала потяжелевшим голосом, – не нужно тебе с ним встречаться.
- Что такого, теть Валь? Сосед на чашку чая зашел, - попыталась перевести все в шутку Саша.
- Вот с чаев все и начинается. А потом не успеешь обернутся, как ославят уже на весь поселок. Это хорошо еще, если с ребенком на руках не оставят…

Саша густо покраснела, но промолчала, про себя подумав, что если б такие, как тетя Валя, поменьше замечали, никакой дурной славы не было бы. Впервые соцработница стала ей неприятна.

Однако как только они вошли в комнату матери, и Валентина привычно откинув одеяло, принялась колдовать над постельным бельем, тяжело пахнущим больницей, чувство неприятия растворилось в благодарности.

Раньше Валентина работала нянечкой в яслях, однако в начале девяностых их закрыли. В детском саду ей места не нашлось, его персонал тоже затронули сокращения, так как многие родители малышей остались без работы и предпочитали сами сидеть с ребятишками, экономя жалкие крохи семейного бюджета на оплате детских учреждений. Так Валентина оказалась в соцработницах.

Ловкими руками, привыкшими перепеленывать и переодевать малышей, скатала простыню в валик под спину больной, кивнула Саше, чтобы та помогла приподнять мать. После того, как грязное постельное белье выбросили в таз, на его место также валиком легло чистое полотно. И опять, споро придерживая худые ноги матери, Валентина принялась раскатывать пахнущую хлоркой простыню до ножного края кровати, потом, таким же образом, уже при помощи девушки, приподнявшей мать под спину - в изголовье. С мягким звуком плюхнулись две подушки в чистых наволочках. Саша удивлялась, как у нее с первого раза получается расправить полотно так, что на нем не остается ни морщинки. Со стороны смотришь – кажется, все легко. Но когда им пришлось то же самое проделывать с Алексом, простыня постоянно морщилась, сползала, сбивалась, мать постанывала от боли, заставляя детей нервничать, спешить.

«Может, она и права насчет Аскера?» - вдруг подумала Саша, то ли под влиянием благодарности за помощь, то ли успев переосмыслить слова Валентины. Перспектив отношений с соседом она не видела.  Хотя... какие перспективы? Все девчонки из их класса кроме отличницы Петрановской с кем-то встречаются, и только Таня Зайчик собирается замуж за своего Валерку. Остальные просто наслаждаются молодостью...

Валентина обувалась в прихожей, а Саша уже всецело была во власти своих мыслей, препарируя отношения с Аскером. Невидящим взглядом наблюдала, как соцработница застегивает ремешки тяжелых кожаных – доперестроечных сандалий, и признавалась себе, что Аскера не любит. «Но если потеряю его, что мне останется?» – додумала Саша, дежурно отвечая на прощание.