Гадалка

Михаил Петрович любил повторять:  ору я только на тех, кого люблю: чем громче кричу, тем больше люблю. С теми, кто мне безразличен, я вежлив и холоден.
Из этого посыла следовало, что больше всех он любил своих сослуживцев, ибо орал на них, что есть мочи. Орал в своем кабинете, на пятиминутке,  в ординаторской. Работал  Михаил Петрович заведующим родильным отделением большого роддома. В том самом месте, где сосредоточены крики-оры  всех оттенков – от адской боли роженицы,  до счастливого вздоха разрешения от бремени.
В палатах рожениц Михаил Петрович был тих и скромен. Сквозь толстые стекла очков виднелись его цепкие, всевидящие очи. Говорил мало, и опытным взглядом отмечал проблемы, предугадывая последствия. И, выйдя из палаты, давал четкие указания, как готовить роженицу.
Сегодня поступили три женщины: две из них - первородки, им лет по двадцать пять. Третья, Галина -  рожает  шестого ребенка.
Михаилу Петровичу тут же доложили о прибытии Галины. С ней проблемы начинаются, как правило, с первой минуты.
Он пригласил ее в кабинет. Вошла женщина, на голове платок, старая юбка, теплая кофта, тапочки. Медсестра принесла халат, ночную рубашку, положила на стул. - Переоденешься в больничное,-  шепнула. Женщина послушно кивнула.
- Что надумала в этот раз, Галина? – строго спросил врач. – Ребенка забирать будешь?
- Не знаю, Петрович, как пойдет…Родить еще нужно.
- Родишь. Анализы давно сдавала?
- Так, это…не сдавала я их. Сами знаете, некогда мне.
- Ты все там же живешь, в Пороховнице? На старом месте?
- Там же, - односложно и равнодушно отвечала женщина. Сложив руки на большом животе, она, обреченно смотрела в окно, как смотрит животное, попавшее в капкан, из которого ему не выбраться.
Лицо Галины бороздили морщины, рытвинами изрывши лоб. Отсутствие передних зубов дополняло грустную картину ранней старости. А ведь ей, согласно паспорту, исполнилось всего тридцать семь лет. Эта скукоженая, с грязными руками, немытыми волосами фигура, вызывала жалость и отвращение.
И только глаза – карие, небольшие, широко расставленные, - заставляли всмотреться в нее пристальнее,  ибо что-то необычное плескалось в этих глазах, будто видели они то, чего людям не дано рассмотреть.
По правде, Михаил Петрович ее побаивался. И было из-за чего.
Два года назад, Галину в роддом привез муж на старом, чихающем дымом, мотоцикле:  пора, мол, рожать. Был мужчина нетрезв, грязен и кричал жене, чтоб не вздумала принести  ублюдка домой. Четверо уже по лавкам. Самим жрать нечего!
Она молчала. Рожала молча. Кормила грудью дитя молча. Мальчик родился здоровым, рыжим, крикливым. Хорош хлопец! Через пару дней выписывать можно…Мать грустная. Молчит. Врач отделения, Вера Павловна, первая догадалась – не будет Галя свое дитя забирать домой. Вызвала ее в ординаторскую, начала неприятный разговор. И вдруг слышит:
- Погоди, Павловна, дай-ка я тебе кое-что скажу…Про тебя,  – и вынимает из кармана карты – старые, замусоленные. – Сними, карты, не бойся, - говорит, и своими глазами странными в упор смотрит.  Врач, словно под гипнозом, на три кучки эти карты разложила. Что дальше?
Галя быстренько из них какую-то картинку соорудила, смотрит, разглядывает. И говорит, вся вдруг посеревшая,  ровным голосом:  - Беда на пороге. Муж в дороге погибнет, скоро случится. - Вера Павловна замахала отчаянно руками: - НЕТ! НЕ будет этого!
Галя, не обращая внимания,  продолжала: - А сына спасешь. На врача учиться будет, хорошим доктором станет. Женится рано, внуки у тебя будут славные…Наладишь жизнь свою со временем. Начальником этой больницы станешь. 
 Сунула карты в карман и вышла тихонечко, оставив Веру Павловну в шоковом состоянии.
Чуть позже Галя бумагу написала, мол, от сына отказываюсь. И тихо отбыла в свою деревню.
Ее малышу повезло, усыновили мальца муж с женой,  уже в возрасте, бездетные. Радовались сыночку… 
А с гаданием – так и случилось, как нагадала. Большое горе пережила Вера Павловна.
Муж и сын в автокатастрофу попали, сбила их фура на скользкой дороге. У мужа– перелом основания черепа, мгновенная смерть. Сынок поломанной ключицей и переломами ног отделался, выжил. Через полгода подал заявление на поступление в медицинский институт. Поступил. И вскоре расписался с любимой и привел ее в опустевший без отца дом. Мама не возражала.   
Вот такая произошла история…
О предсказании-гадании сотрудники были наслышаны, такие слухи распространяются с быстротой молнии. Поражались, недоумевали, каким это образом слово в слово все сбывалось? Ведь гадалка, что галка чумазая, малограмотная, это тебе не Джуна - красавица, которая, говорят, высоким чиновникам будущее предсказывает.
Но впечатлило. И потихоньку, одна за другой, потянулись в село Пороховница сотрудницы роддома, женщины, у которых проблем с мужьями, детьми, болезнями -  хватало. Может, что подскажет Галина?
Приехали и рты раскрыли - возле старого, перекошенного домика с земляным полом толпилась длинная очередь, номера на автомобилях - из разных краев-областей. Ай да Галка-гадалка!
В замызганном плитьишке, за неприбранным столом, творила Галя колдовство, - ни разу не ошиблась, предсказывая. – Не будет тюрьмы, - говорила молодому, видному парню, - найди другого адвоката, он сумеет тебя отбить, невиновен ты, вижу. – И уезжал человек, распрямив плечи – ведь и впрямь невиновен. Обойдется, значит. Потом приезжал, продукты Гале привозил, детям одежку, уголь для печки. Спасибо за поддержку, Галя.  Обошлось!
И таких много было. Она денег не требовала, кто давал,- спасибо. Муж все равно пропьет…- Почему не выгонишь, захребетника, – многие спрашивали, косясь на пьяницу.   - Люблю его, - отвечала.- Пропадет без меня.
И вот теперь шестого пришла рожать. Ясен пень, куда ей в эту нищету еще одно дитя?
В послеродовой палате лежали четверо. Молоко прибывало, грудь наливалась жаром.
Галя сидела на кровати, сложив руки на коленках, исподволь наблюдая за соседкой по койке; молодая, спортивная женщина, вставив наушники, слушала в полузабытьи музыку.
Зашла медсестра, принесла таблеточки. Галя ей на ухо шепчет:
- Вечером скажи моей соседке, чтобы не пила воду, и грудь плотно забинтовала.
 – Ты че, Галя, у нее ребенок здоров, завтра кормить принесу.
- Умрет ночью дитя, - скорбно сказала Галя, украдкой вытирая слезу. -  Не спасут…
Так и случилось. Ночью неожиданно у младенца поднялась высокая темпертура, и в течение получаса он умер. Сказывали, какой-то диковинный вирус в печени обнаружили…
Утром доложили Михаилу Петровичу. Ох, и кричал же он, как допустили!?
Сильно переживал доктор смерть младенцев, сколько уже этих смертей повидал, но каждый раз, как нож в сердце.
Галя постучалась в кабинет Петровича. Он сидел, словно туча, глядел исподлобья.
-Чего тебе? – воззрился грозно.
- Обречено было это дитя на смерть, не рвите сердце, - обратилась посетительница к доктору. -  Через год у нее другой родится, сын, вырастет и танцевать красиво будет. На сцене…
- Слушай, мне это ей сейчас сообщить? Я что, на идиота похож? Ты со своим дитем разберись!!!
- Я не буду свою девочку забирать. Она в хорошие руки попадет, учителькой станет. А мне уже недолго осталось…, - и к двери пятится.
- Стой! Иди сюда! – он грозно потряс кулаком. – Ты что надумала, грешная твоя душа? Никаких болезней в твоей карточке не указано. Ты, никак, помирать собираешься?
- Про меня не будем, - твердо, сказала Галя. – Я о тебе, Петрович,  скажу. Операция нужна  на сердце. Ты решись, не бойся, все обойдется хорошо. И будешь еще долго жить. С этой работы уйди, нельзя тебе тут. Надорвал сердце.
- Ну…ты даешь, - тяжело вздохнул Петрович, обхватив голову руками. – Сам знаю, что надорвал. Таблетки уже не помогают. А как уйти? Семью-то кормить нужно…
- Тебя начальником сделают, бумажки будешь подписывать. Спокойная работа. И внука жди скоро, привезут издалека.
-Да ты шо? Вроде, не собирались…- повеселел Петрович. Тут позвонили, он отвлекся, и Галя выскользнула из кабинета.
Домой она вернулась спустя три дня. Муж сидел за бутылкой, допивая самогон, и заедая разрезанной луковицей. Без хозяйки еды не было, некому заработать. Детей Галя  пристроила в интернат,  они были довольны.
Женщина села к столу, налила себе стакан вонючей жижи. Никогда  не притрагивалась к этому поганому зелью, и вот – выдохнула и залпом. В бутылке осталось на донышке.
-Ты чего? – удивился  Федор. – Ты ж не пьешь. Это я – забубенный, а ты – колдовская баба. Галка-гадалка! Нигде такой нету, только у меня! – заржал жеребцом, показывая крепкие зубы. Его черные кудри разлетелись по плечам, и выглядел он красавец - красавцем.
- А я теперь пить с тобой буду. Чтобы меньше тебе осталось. Так, глядишь, и жизнь тебе сохраню, сердце твое уберегу от разрыва.  Понял?
- А че сердце? Вроде  не болит…, - и со страхом, - а что, разорваться должно? Видишь это?
-Вижу. Не допущу, будешь жить,  – и допила оставшийся в бутылке самогон. Закрыла глаза, - и спать.
С этого дня Федя в рот спиртного не брал. Все Галя себе забирала. А он не жалел, пусть пьет, а ему еще пожить охота.
Приехали дети, обеспокоились: – мамка, ты совсем, как смерть, страшная, не ешь ничего.
- Зато батя ваш – красавец стал, а? Люблю я его, пуще прежнего. И вы его любите, уважайте. Он на работу пойдет, хату в порядок приведет. Будете приезжать, радоваться, - говорила им хмельная и веселая. 
Пришли соседки, - что с тобой, Галя? Кинь себе на картах, там судьбу свою увидишь.
- Не, не получится. Карты мне мою жизнь не покажут. Гадалки себе не гадают…
Умерла Галя во сне. Тихо, спокойно, будто задремала.
На похоронах много народу было, жалели Галю, - в тяжкой бедности прожила, хоронить было не за что. Люди скинулись, поминки сделали.
- Какие такие поминки ведьме, - возмущался сосед-пьяница.
- Не была она ведьмой, - налетели односельчане. – Всем помогала, последним куском хлеба делилась, забыл, черт проклятый?! Ей еды привезут, она в интернат, детям тащит. Она людям правду говорила, кому-то надежду давала, они к ней за этим за сто верст ехали, - шумели бабы.
- Дар у нее был, - сказал поп. – Прозорлива была. Отказывала тем, кто за приворотами-отворотами и прочим колдовством приходил, гнала из хаты. Это я сам подтвердить могу,  - перекрестившись. И мужа крепко любила. Из-за него смерть приняла.
-Не скажи, батюшка. Она принимала свою горькую  судьбу. Не пряталась от смерти, шла навстречу ей. Слава Богу, отмучалась, - сказал местный учитель.
С тем и разошлись…
Прошло время. Многое изменилось.
Память о Гале в селе сохранили, не раз ее вспоминали. Последнее чудо-колдовство гадалки  – сам Федор. После смерти жены будто подменили мужика. Работал, как зверь, ездил, строил, зарабатывал, - плотником когда-то был знатным, навыки сохранились. Дом-развалюху снес, поставил новый, небольшой, уютный домик, забор, калитку. Деревья плодовые в саду.  Все чин-чином. Ребята на каникулы приезжают, вишню-черешню уминают, грушами лакомятся. За десять лет подросли, вымахали…Когда отцу рак предстательной железы прооперировали, ухаживали за ним, как за дитем. Но смерть свое дело знает, забрала отца.
Старшая красавицей стала, в отца пошла. Таксистом в городе работает, шебутная девка. О том, что материнский дар унаследовала – помалкивает. После смерти отца собрала братьев, сказала: если кто пить начнет, -  отрекусь, и помощи моей не ждите. Вы - мои братья, я верю в вас: руки у всех золотые, специальность имеете – вперед! 
- Надька, ты на судьбу нашу посмотри, а,  – попросили братья.
- Наша судьба в наших руках, - отрезала Надя. – Я скоро замуж пойду, без карт знаю. И будет у нас большой дом. И сад.  В красивом месте жить будем. Вы из города ко мне приезжать будете, в речке купаться. Семью каждый иметь будет. Дружную. Помогать будем друг другу. Детей растить, жизни радоваться.
Лица у братьев прояснились. Надя зря говорить не станет. Так будет!
- Мечта у меня есть, братья, - сказал младший. - Мамке памятник хочу поставить, из камня красивого. Чтоб с розой черной, резной. У меня роза получится, пробовал.
- Поставим. Вот встанем чуть на ноги – и поставим!- согласились братья.