Служу Трудовому Народу

   


       Наша плоскодонная лодка, гонимая стареньким шестисильным мотором Л-6,   Ульяновского моторостроительного завода, успешно разрезала зеркальную гладь озера Кизи. Нас в лодке было пятеро. Самым старшим из нас Юрке Маскаеву и Ивану Бугаеву было по девятнадцать лет, они осенью должны были идти служить в Армию, поэтому они для нас были непререкаемыми авторитетами, так как  много  путешествовали  и рыбачили в окрестных местах.
Мне же было в ту пору пятнадцать лет, Николаю и Косте  по двенадцать.   Направлялись мы к Военным Санникам, где, по словам Юрки, под крутыми берегами водились верхогляд и сазан. Мы хотели поставить разрешенную местными властями двадцатиметровую сеть, а самим  рыбачить на закидушки и подпуски, а заодно подурачиться и побегать вдали от  родителей.
 Накануне мы с трудом отпросились у них на рыбалку с ночевкой.  Нас отпустили  под полную ответственность Юрки, а отец даже разрешил ехать на его моторке. Это была неслыханная щедрость с его стороны, видимо он почувствовал, что мы становимся уже взрослыми, поэтому должны плавно привыкать к самостоятельной жизни. До нашего конечного пункта было километров  пятнадцать, поэтому все расслабились и, даже кое-кто задремал.
    Военные Санники  раньше был пост военных, охранявших в войну проезд по озеру Кизи. Потом его, за ненадобностью, сняли.  Небольшая казарма и несколько домиков остались и сильно обветшали. Но местные жители еще помнили о нем и иногда ездили сюда на рыбалку. Место здесь было красивое. Сопки крутыми скалистыми боками обрывались в озеро, образуя глубокие ямы, в которых и скапливалась рыба жаркими июльскими днями, чтобы отдохнуть от палящего солнца.  А ночью снова разбредалась по озеру в поисках пищи.  Сами же дома находились на высоком плоском яру, переходящим в   большой песчаный пляж.

     Мы  рассчитывали  покупаться, поваляться на пляже, развести костер, сварить уху,  пахнущую дымом,  что было пределом мечтаний любого рыбака.

    Лодка уже пробежала три четверти пути, когда начался небольшой северный ветер, погнавший по озеру легкую рябь. Само озеро, протяженностью восемьдесят километров, а шириной в некоторых местах, до двух-четырех километров, было похоже на длинный чулок. Это было неглубокое озеро, фарватер которого шириной примерно метров триста и глубиной до шести метров, находился по центру озера и  тянулся на протяжении всего озера. В остальных же местах глубина  была не более полутора метров. Из-за малой глубины оно хорошо прогревалось, в воде росли густые водоросли. А где водоросли там и рыба, так как это была хорошая кормовая база и безопасные детские ясли для малька.

      Ветер все усиливался и усиливался. По озеру побежала   уже крупная волна. Лодка зашлепала носом, сотрясаясь всем корпусом. Мы тряслись, как на телеге по ухабистой дороге. Когда оставалось примерно километра два до конечной остановки, вдруг начался дождь. Волна была уже совсем крутая. Юрка понял, что рыбалка сорвана из-за непогоды, которая в этих краях может затянуться не на один день.  Он дал знак Ивану Бугаеву, сидевшему за штурвалом, чтобы тот поворачивал обратно. Иван начал делать разворот лодки не против, а по волне. Очередная крутая волна на самом развороте  так хлестнула по лодке, что она не смогла отыграться, и огромная масса воды оказалась в ней.

 Волна захлестнула магнето мотора, последний раза два чихнул и заглох. Мы бросились отчерпывать воду из лодки, которая оказалась наполовину затопленной. Все, чем мог, отчерпывал воду. Благо в каждой лодке имелись на такой случай ведра, черпаки, пустые консервные банки. Все понимали, что отяжелевшая от воды лодка не сможет отыграться на волне и станет легкой добычей для озера, которое с удовольствием отправит ее для отдыха на дно. Очередные волны еще захлестывали водой через борт, но мы все работали  так быстро, что успевали вычерпывать и новую порцию.  Лодка облегчалась и все успешней отыгрывалась на волнах.

     Наконец вся вода была вычерпана, мы смогли вздохнуть спокойней. Пока мы занимались водой, нас ветром относило от левого берега по ходу, к противоположному, более пологому, заболоченному правому, который виделся нам темной полоской на горизонте. Мы сели за весла и начали грести, выравнивая нос лодки к скалистому берегу. Но бороться с ветром, с волнами наших сил не хватало  и нас упорно несло в глубь озера. Мы перестали сопротивляться, отдались на волю стихии и только держали лодку носом к волне, не давая ей снова захлестнуть воду через борт. На себя же напялили всю мало-мальски пригодную одежду, чтобы хоть как-то спастись от дождя и от ветра. Кто замерзал, тот садился для разогрева на весла. А нас несло и несло.

      Уже день переходил в вечер, когда очередной волной нос нашей лодки выбросило на песчаную полоску  берега. Все быстро выскочили на берег и вытащили, сколько могли, лодку на песок. Вот тогда  перевели дух: мы на берегу и лодка тоже, и ее уже не унесет волнами. Но на всякий случай,  забили ломик, имеющийся в каждой лодке у хорошего хозяина, метрах в десяти от воды в песок и цепью привязали ее.  Мы стали осматриваться  и думать, как спрятаться от  мелкого занудного дождя и скрыться от пронизывающего ветра.

     Юрка и я пошли обследовать берег, а Иван с остальными начали собирать дрова для костра. Пройдя метров триста по берегу,  обнаружили впадающую в озеро Кизи протоку шириной метров десять -  пятнадцать и  пошли по ней.  Через  полкилометра  увидели  озеро с берегами, сплошь заросшими тальником, камышами и болотной резедой.
 - Здесь  поставим сетку, и будем рыбачить, -  сказал Юрка,  и мы отправились в обратный путь.

    Когда мы возвратились, уже горел костер. Все сидели вокруг и жадно тянули руки к огню. Стало веселей. Начали уже толкаться, дурачиться. Юрка велел собирать камни. На песчаном берегу их было немного, но вскоре набралось десятка два. Юрка побросал с десяток в костер, мы недоуменно смотрели на него.
- Будем магнето сушить,-  пояснил он.
 Он натянул полог из брезента на ветвях тальника.  Образовался маленький навес.  И, когда камни достаточно прогрелись, велел носить их и складывать  в кучу. Мы, обжигаясь,  сложили горячие камни под навес.  Юрка  сложил их друг к другу, а сверху положил магнето, которое снял с мотора.
 
    А между тем,  уже закипела вода в прокопченном эмалированном чайнике. Иван высыпал заварку прямо в чайник и стал разливать заваренный чай по железным кружкам. Кто-то нарезал ломтики колбасы и нанизал их на тальниковые прутики и поджаривал на костре. Когда поели поджаренные колбаски и попили горячего чая, всем стало веселей. К тому же дождь  начал стихать, да и мощь ветра тоже поубавилась.

 Магнето на камнях прогрелось и очевидно просохло. Юрка взял еще теплое магнето, и мы с ним пошли ставить его на двигатель. Поставив, попробовали завести мотор. К нашей великой радости, он сразу завелся, как будто  никогда  не глох. Трижды прокричав: « Биг, биг, ура!», - мы заглушили его и стали звать остальных, чтобы они помогли столкнуть  лодку в глубину озера.
 - Лодку заведем через протоку в  маленькое озеро, - сказал Юрка, - поставим сеть, а сами будем готовиться к ночлегу.

 Прибойная волна не давала столкнуть лодку, поэтому нам пришлось изрядно потрудиться, прежде чем она оказалась на глубине.   Когда  завели мотор, она  понеслась, слушаясь руля, как застоявшийся конь. Сделав триумфальный круг, я направил лодку  в узкую протоку, и, к счастью, удачно попал носом в нее. Юрка сразу заглушил двигатель, чтобы не выскочить на берег протоки. Потом  мы где, гребя веслами, где, толкаясь ими же от дна, постепенно пробрались в  озеро, откуда начиналась протока.  Вода в нем была темного, тяжелого цвета. Другой берег виднелся в метрах пятистах, весь заросший тальником. Озеро имело  округлую форму.

Мы на веслах пересекли его. Когда приблизились к противоположному берегу, средь кустов тальника увидели две крыши домов.
- Странно, - сказал Юрка, - нет здесь никакого жилья. – Завтра посмотрим, что за дома, а сейчас надо успеть засветло, поставить сеть.
     Сетку поставили на самом выходе  озера  в протоку, а лодку оставили в протоке, крепко привязав ее к кустам. Сами же пешком пошли в лагерь.
Костер почти прогорал. Иван с Юркой отгребли угли  в сторону, а на место костра поставили четырехместную армейскую палатку, которую мы захватили с собой. Мы залезли в палатку. Под днищем палатки был теплый песок, поэтому вскоре в палатке стало не только тепло, но даже и душно.  Наступившая ночь нас совсем не пугала, так как все окончательно  согрелись  и, благополучно уснули.
      Наутро ветер стих, и дождь совсем прекратился. Из-за туч  проглядывало  солнце. Мы  развели костер и  опять пожарили на нем кусочки колбаски, кусочки хлеба и с аппетитом позавтракали, запивая горячим чаем.

 - Сейчас проверим сетку, а потом сварим уху, - сказал Юрка.
  Мы втроем: Иван, Юрка и я пошли проверять сетку. К нашему удивлению и разочарованию в ней было всего три карася, но крупных.
- Не густо, - произнес  Иван.
-Сейчас будет густо,- заверил Юрка. – Заводи мотор, Димка.
Я недоуменно посмотрел на него, но завел. Он сел за штурвал, и мы начали колесить по озеру на малом ходу, громко шлепая веслами по воде. Поколесили с полчаса. Потом стали проверять сеть. Мать честная! В каждой ячейке и через ячейку запутались караси, да все красавцы, как на подбор. В народе таких называют  « лапти». Выпутали почти  полный холщевый мешок.
 - Вот это рыбалка, - восхитился я.
- Попугали маленько карася, а то он здесь зажировал.  По-доброму не хочет лезть в сетку, - засмеялся Юрка.
    Мы наварили ухи с дымком. Никому уже не хотелось настраивать и закидывать закидушки и удочки.
-Юра, - напомнил я, - мы хотели посмотреть, что за домики там стоят, за малым озером.
-Поедем, посмотрим, - согласился он.

    Мы все сели в лодку и направились к противоположному берегу озера. Берег был очень илистый, заросший густым камышом. Подтянув лодку на берег,  через камыш начали продираться в сторону предполагаемых крыш, потому что  из-за густого камыша и тальника их не стало видно. Ползли минут двадцать. Хотели уже вернуться, но берег стал суше и постепенно подниматься вверх. Идти стало легче.

   Вскоре  наткнулись на высокую железнодорожную насыпь. Мы поднялись на нее. Это была узкоколейная  железная дорога. Лежали шпалы, а на них рельсы, которые уходили вдаль в одну и другую стороны. Но по этой железной дороге видимо никогда не ходили поезда. Между рельсами выросли  березки, кусты ольхи, шиповника и  трава. С западной стороны виднелись дома.  Пошли к ним по шпалам.
Подойдя,  увидели  три длинных барака  и несколько небольших домиков, стоящих в стороне от бараков. Вся территория была обнесена двумя рядами колючей проволоки, столбы, поддерживающие ее, частично прогнили и завалились. По углам, обнесенной территории,  стояли или, вернее сказать, лежали сторожевые вышки, тоже прогнившие и  оттого рухнувшие на землю. Мы поняли, что это бывший зэковский лагерь, но почему-то брошенный. Мы переглянулись, притихли.

    Но всех раздирало любопытство, поэтому решили  его обследовать. Мы спустились с насыпи, и зашли в первый барак. Барак был срублен из не толстых бревен. Сквозь широкие щели между бревнами пробивался свет с улицы.  Очевидно, между бревнами лежал мох, который со временем сгнил, сделав стены как решето. Вдоль одной стены тянулись сдвоенные трехэтажные нары, изготовленные полностью из жердей. Тюфяки зэки тоже ложили на жерди. Спать на жердях было наверно не очень комфортно для боков.   Насчитали десять блоков нар.
 Значит, в барке жило шестьдесят заключенных.  Пол на центральном проходе тоже был из жердей, а между нарами земляной. Ни столов, ни табуреток, ни тумбочек не было. В углу, около сорванной с петель входной двери, валялась печь буржуйка, изготовленная из двухсотлитровой железной бочки.

       Такие  печки делали в деревенских банях. Бочку со стороны пробки прорубали, делали дверцу для дров.  В круглом боку прорубали отверстие для дымовой трубы, и все,  печка готова. Но в банях ее еще делили железной решеткой  на две части – ближняя со стороны дверцы была для загрузки дров, во вторую половину загружали крупными речными камнями голышами, для сохранения тепла.

    В бараке было всего четыре узких, забранных в решетки окна без стекол.  В помещении стояла какая-то зловещая тишина, давящая на голову, поэтому мы поспешили на выход. В два других мы только заглянули, так как они ничем не отличались от первого. По всей территории, в том числе и в бараках, выросли кустарники, мелкие деревца, в основном березки и осинки, трава, шиповник.

 Мы направились к другим зданиям.  Они были срублены добротно, из толстых листвяных бревен, без щелей в стенах. В первом доме  была наверно кухня, где готовили еду на весь лагерь. Тут были брошенные сломанные два стола и полуразвалившаяся печь из кирпичей. Но   нигде не валялись ни кастрюли, ни миски, ни ложки. Все подчистую вывезли. Через стенку, также срубленную из бревен, была комната поменьше, с большими окнами, но без рам. Тут, вероятней всего, жил  сам начальник лагеря.
     Бегло осмотрев этот дом,  отправились к отдельно стоящему срубу, с наполовину разрушенной крышей, но с толстой деревянной и открытой дверью, за которой была  вторая из кованой решетки. Внутри эта была комната, примерно три на три метра, с одним узким небольшим окошечком, с толстой решеткой на нем. Пол был из лиственных бревен. Это был добротно сделанный сруб из хорошо ошкуренной лиственницы, даже казалось, отполированной изнутри.
 Поэтому стены, даже по прошествии многих лет, выглядели блестящими. В нижние бревна, двух противоположных стенок, были вбиты  толстые крюки с цепью, на конце каждой из которых, были зажимы для ног у щиколотки.
- Карцер! - вырвалось у кого-то.

     Да, это был штрафной изолятор.  Каждый представил себе, как сиделец отсиживал здесь свой срок. Особо буйных, приковывали  к стене. Судя по всему, содержались одновременно не больше двух человек. На стенах были какие-то надписи. Мы стали внимательно их рассматривать. Надписи были выцарапаны гвоздем, некоторые, уже еле заметные, химическим карандашом. «Вертухаи суки», «падлы», «Ежовы рукавицы», «скоро вернусь», «Сталину ура»,    «сорок дней», «свобода», женские имена и  другие в том же роде.
 
    Но, колоритного русского слова из трех букв, которое с удовольствие пишут на всех дощатых заборах, не было.  Не было и  других, сопутствующих ему, подобных слов.
   Что меня поразило, так это вырезанное перочинным ножичком, слово  «мама», которое было одно единственное вырезанное  именно ножичком.
   И как-то по  особенному оно ощущалось за этими мрачными стенами. Это надо же -  пронести ножик в  карцер, чтобы вырезать слово «мама»! Это много, что значило. Я невольно его представил. Мне почему-то показалось, что это был молодой парень, непременно с белыми кудрями. Хотя какие кудри могли быть у зэка, если их всех стригли наголо. Но было печально смотреть на это слово и ощущать привкус большей трагедии.
 
      Удрученные и притихшие мы вышли из карцера и, не сговариваясь, пошли в обратный путь к оставленной нами лодке. Больше смотреть ничего  не хотелось.
     Лодку  нашли в том же месте, где оставили, скоренько погрузились и поехали в основной лагерь, по пути сняв сетку, в которой было еще два карася.
    В лагере мы разделили рыбу на пять равных кучек и Юрка, повернувшись спиной к разложенным кучкам, скомандовал:
- Костя, показывай на кучки, а я буду говорить кому -  кому скажу, того и будет.
- Кому? - спросил Костя, указывая, на крайнюю справа.
- Николаю.
- Кому?
- Ивану.
Каждому досталось рыбы и для себя, и для угощения соседей, которых по неписанному правилу всегда удачливые рыбаки одаривают после рыбалки. Все были довольны. Собрав все вещи,  отправились домой, до которого добрались безо всяких происшествий.

 У меня в голове крутились мысли, не дававшие покоя: « Что это был за лагерь? Откуда он там взялся? И почему мы, много лет прожившие, почти рядом с ним, никогда о нем не слыхивали? Или взрослые знали о нём, но нам ребятне ничего не говорили?»
     Дома я рассказал о наших приключениях на рыбалке и спросил отца, что это за лагерь, подробно описав то, что мы видели. Отец, как-то странно стушевался, и ответил, что о нем ему тоже ничего не известно. Но я заметил эту тень на его лице и, подумал, что он что-то знает, но не хочет рассказывать. Я не стал настаивать.

   Через несколько дней   к нам пришел Семен Гордон, которому отец продал запасной мотор СМ на лодку. Он нам  уже был не нужен, так как Л-6, хоть и был старенький, но надежный и прост в управлении, что нам сильно нравилось. Семен прикатил тачку, чтобы забрать мотор. Мужчины сели во дворе на лавочку. Покурить и поговорить о том, о сём.  Отец позвал меня. Я сел на крылечко летней кухни напротив.
- Вот, Дима, Семен может рассказать тебе о лагере, который тебя интересует.
Я вопросительно посмотрел на дядю Сеню. Он низко опустил голову и долго молчал. Потом поднял голову и внезапно спросил:
- Ты, Дмитрий, скоро пойдешь в Армию, когда тебя будут награждать, что ты скажешь в ответ?
-Служу Советскому Союзу! – выпалил я,  как и учили на уроках военного дела в школе.
По лицу дяди Сени пробежала едва заметная улыбка, потом он  серьезно сказал:
- Говори всегда, Дима, Служу Трудовому Народу!
- Но это не по уставу, - возразил я.
- Говори в душе.
- Дядя Сеня, а что вы знаете про лагерь? - спросил я.
 Он опять замолчал. Потом сказал:
- Дорогу там строили, железную.
-Для чего?
Но мой вопрос повис в воздухе.
-Пойду я женка, поди заждалась.
Он встал. С отцом они погрузили двигатель на тачку, и он покатил ее к своему дому, через все село, потому что он жил на другом краю села на Черном Яру.

      И сколько впоследствии я не расспрашивал людей из села о лагере, ничего толком не разузнал:  кто, вообще о нем ничего не слышал, кто может, что и знал, но ничего не говорил. Больше я в том лагере не был, как-то не привелось.

    Потом, через тридцать  три года, когда раскрыли некоторые архивы НКВД, и можно было свободно покопаться  в  материалах краевого архива, я, готовя материал для какой- то статьи  о рыбаках,  наткнулся на любопытный документ. Это была справка о перемещении  и учете кадров по колхозам Нижнего Амура.

Среди прочих я нашел приказ о назначении капитаном рыболовного  катера « Родина»  Егорова Григория Ивановича, моего отца. К приказу было приколото Постановление  от 14 июля  1941 года об освобождении  осужденного в сентябре 1940 года, сроком на пять лет за антисоветские высказывания,  Егорова Г.И., и направлении его в село Нижнее Пронги Николаевского района,  на лов рыбы, для Красной Армии,  сражающейся с коварным захватчиком.

     Теперь мне стало все ясно, почему молчали многие  родители. Они не хотели, чтобы их дети, дети врагов народа,  были изгоями в школе и по жизни, и страдали за своих родителей.
 Этот факт из жизни отца, который  окончил восьмимесячные курсы капитанов маломерного флота при Корсаковском мореходном училище, был для меня неожиданным.
Я начал копаться по другим архивам,  чтобы полностью прояснить для себя картину, так как не мог уже спросить об этом ни отца, ни мать, которые, к тому времени, уже умерли.

     И много  интересного  для себя открыл. Узнал, что лагерь Софийского  отделения  НижнеАмурлага  был образован и построен в 1938 году для строительства узкоколейной дороги от поселка Ягодный до поселка Де-Кастри, который находится на берегу Татарского пролива.  По ней планировалось перевозить круглый лес с Амурских берегов в морской порт для последующей транспортировки в другие порта Советского Союза,  в том числе и на экспорт.
 Лагерь был закрыт и расформирован в августе 1953 года, а заключенные,  отбывающие срок по  политическим мотивам,  амнистированы и вывезены в село Мариинское для дальнейшей отправки к местам проживания до заключения под стражу. Строительство железной дороги прекратили.
    Семен Архипович Гордон, урожденный  города Челябинска,  был осужден в 1939 году, а освободился  в июне 1953 года. Он никуда не уехал из Мариинского, так там и проживал до конца своих дней. Скончался он в 1982 году, в возрасте семидесяти семи лет.

 Вот так закончилась моя рыбалка, длинной в тридцать три года.