Новые капризы Афродиты 2 часть

1
Часть первая
     Заиграл будильник. Второй раз. «Времена года. Весна». Приятная мелодия, не то, что мой «холостяцкий», будящий на работу. Так противно: пи-пи-пи… пи, пи-пи-пи… пи, пи-пи-пи… пи. Ой, словно несчастного цыпленка ощипывают, и он жалобно стонет. Как вспомню, так вздрогну. Музыка Вивальди заиграла вновь – Захаров, тот, что Владислав Сергеевич, приобрел уникальные часы с будильником на какой-то выставке редких вещичек специально для меня. Приятно осознавать, что он вспомнил,  несмотря на занятость, о том, как меня выводит из себя противнючее пиликанье китайских будильников.
     Под игру симфонического оркестра я размеренно потягиваюсь: мне не хочется разбить о стену часы. Я бы даже сказала, утро удалось. Я фактически выспалась, на работу мне спозаранку бежать не надо, уборка тоже не грозит – этим занимается домработница, милая добрая женщина, Ольга Васильевна.
     Мне неудобно бросать в стирку белье, особенно этакое пикантное, потому стираю трусики, лифчики и сорочки (в смысле то, что ими называют) сама. А так же белье Влада. Это обязательно. Рубашками, костюмами, постельным чаще занимается Ольга Васильевна, настаивая на этом. Почему-то она пошла на принцип: ей платят за работу. Наверное, испугалась, что урежут жалование. Напрасно, я бы Владу не сказала. С занятостью в ее городке напряженка, вот она и мотается туда-сюда каждый день и, надо отметить, должным образом стирает, убирает, готовит. Перед выходными она готовит в два раза больше, чтобы я, не дай небо, не похудела. Худенькой меня считает. Ей помогает дочка, два раза в неделю, когда нет занятий в институте.
     Так как я свое образование окончила, а получать новое не собиралась в ближайшее время (уж очень меня Госы напугали) по утрам не тороплюсь подскакивать в ужасе и не несусь на учебу, как Лидочка. Хорошая добрая девушка с уймой комплексов. Зачем в ней Ольга Васильевна воспитала страх перед будущим, перед работодателями, начальниками, застращала тем, что мужчины всегда бросают женщин. От нее когда-то давным-давно ушел муж, вот она и решила, что все такие. Не возьмусь их апеллировать, но мужчины далеко не всегда так смелы, чтобы взять и бросить жену, детей. Они больше, чем мы, боятся остаться в одиночестве.
     Сегодня Лидочки не будет, значит, не будет разговоров о сокурсниках, преподавателях, взятках на факультете. Зато моя кошка истоптала меня и я встала, чтобы погладить и,  наконец, накормить ее. На пол посыпались – нет, не угадали, не лепестки роз, – целые бутоны! На телефон уже пришло сообщение с добродушным приветствием, пожеланием провести день как можно приятнее. Так же Влад сообщал, что счет на моей карте (точнее его карте) он пополнил. Вот сразу видно – секс был.
     - Привет, уже встала? – отвечает он на мой звонок, должна же я поблагодарить его за знаки  внимания. - Пройдись сегодня по магазинам, - говорит он, сидя в кресле за рабочим столом, а ему под руки заместитель бумажки подсовывает.
     - Да, схожу, развеюсь, - обещаю я. В районе обеда.
     Захаров обещает заскочить ненадолго, чтобы переодеться перед встречей с компаньонами.      
     - Очень хорошо, а то ты редко дома бываешь, - замечаю я.
     Он кряхтит, как утром, когда делал зарядку. Он даже в фитнес клуб записался, в бассейн стал ходить, в SPA - в общем, молодится. Втемяшил себе в голову, что стареет. Якобы у него волосы стали больше выпадать, суставы - скрипеть, застарелая травма - беспокоить, живот - расти. Иными словами - нашел у себя признаки приближающейся старости. Да, мужчины сильные, храбрые, деятельные, мужественные пока палец не порежут. Тогда они, бледные, истекающие кровью, ползут на диванчик, падают и готовятся принимать гостью с косой.             
     Захаров обещает непременно заехать, настроение-то хорошее. Никем и ничем неиспорченное. У меня тоже хорошее: он доволен, кошка сыта, я выспавшаяся. Еще и по магазинам поеду – жизнь удалась! Посмеиваясь, я шагаю на второй этаж загородного дома,
2
чтобы привести себя в порядок. 
     Это можно делать не торопясь: за спиной никто не стоит и не подгоняет. Ни время, ни соседки, ни сослуживцы. Совсем не так, как на работе в салоне или же в студенческом общежитии: только займешь туалетную комнату, как тут же начнут ломиться. Как дернут за ручку, аж пугаешься. А если сильно надо – еще больше. Тогда меня настигали сомнения насчет двери: хрупкая она, хлипкая, китайская. Ручка тоже. Сломайся они в самый неподходящий момент и такая б картина предстала перед зрителями. Сраму не оберешься. Ладно б в общежитии только девушки жили, так еще и парней полным-полно было. А они люди рискованные. Оторвутся от мамкиной юбки – и айда гулять. Пиво, водка… на дорогую денег нет, дешевую покупают, а потом в обнимку с унитазом сидят, о похождениях ему докладывают. Я не говорю уже о наркотиках.  Накурятся, потом бродят как приведения по коридорам, с этажа на этаж переползают. Перила в таких случаях совсем не лишние. 
     А бывало, в комнату ввалится пьяный парень, хорошо, если один, и бухнется на кровать. На твою. Как ему, бессознательному телу, объяснить, что это не его кровать, он живет на этаж выше. А то и на два. Перепутал малость, тебе расхлебывать. Столкнешь тело на пол, сама уляжешься, а оно храпит полночи и источает перегар.  Такой от сантехников частенько исходит, прямо с утреца. Как дыхнет - и тебя торкнуло. По закону подлости (или какому-то другому, мне неизвестному) с утра пораньше в общественном транспорте хотя бы один да зайдет. С пивасиком или коктейлем в руках. И весь автобус, вагон метро либо же маршрутка дышит из-за него «чарующим», выбивающем слезу амбре. Пьянки-гулянки, посторонние девочки, мальчики  - обычное дело в общежитии. Студенты думают обо всем, кроме учебы. Особенно первые два года.   
     Ох, как свежи мои воспоминания о студенческом прошлом. С той поры я зареклась, что больше никогда не пойду жить в общежитие. Лучше я ползарплаты за съемную квартиру буду отдавать, чем как тогда: одной рукой туалетную ручку держишь, другой – бумагу, одежду и средства гигиены. Утром, днем – пары, вечером – уроки, прогулки, ночью – тусовки соседей. Студенческое общежитие – школа жизни. Кто ее прошел, тот мало чего боится.
     Но пора вернуться в мое настоящее. Укладываю волосы, не закалывая, как нравится Владу, одеваюсь. Далее тональный, пудра, тени, тушь… Афродита готова к светскому выходу. Ох, берегитесь господа, берегитесь! Посмеиваясь, я спускаюсь вниз. Меня встречает Ольга Васильевна, водитель, он же охранник, только я об этом не сразу догадалась.  С виду так себе малый, а как померещилось ему, что меня обидеть хотят, так лихо закрутил ручонки парню. Несчастный всего-навсего познакомиться захотел. Будьте бдительны юноши: у понравившейся вам девушки может быть крыша. Везет тому, у кого она не протекает: я отругала водителя, а вечером состоялся важный разговор с Владом, тем самым, который обмолвился об охране, но мне в голову не могло прийти, что он это серьезно.
     Во избежание повторения я поступаю аккуратно: не допускаю, чтобы ко мне подходили ближе, чем на три метра. Еще предупреждаю водителя, что глаз с него не спущу. Он побаивается, нет, не меня – Владислава Сергеевича. Когда он успел застращать весь персонал, коль уезжает рано, приезжает поздно? С водителем я вижусь чаще, чем с ним. Хм, наверное, он поэтому мне звонит по десять раз на дню, проверяет, где я и чем занимаюсь.
     Ольга Васильевна старается накормить меня до упаду, отчитывается о проделанной работе, подливает мне чай. Я глядеть на него не могу, он в горле уже булькает. Насилу вырвавшись из ее почти что материнских забот, бегу к автомобилю. С чего вдруг Влад решил, будто мне опасно садиться за руль? Да, в Москве движение плотное, водят, как хотят, правила – да кому они нужны... Спорить с ним не стала: потихоньку, полегоньку начала самостоятельно выезжать, не злоупотребляя доверием Захарова. Он морщился, пыхтел, однако дал добро. Ура! Свободу попугаям! Не то, что я взаперти, но несколько непривычно.
     На пороге я гляжусь в зеркало, не дешевое с наклейкой сзади «Made in China», в  итальянское. Или французское. Какая разница. Я одно от другого не отличу. И не скажу, что
3
отражение слишком радует. Я и в нем вижу изъяны. Улыбаюсь, нет, не свои. За такие деньги зеркало должно преображать отражение, вытягивая и подтягивая фигурку, как минимум здороваться и говорить: «Ты прекрасна, спору нет!». Оно по-прежнему хранило молчание, не думая стройнить меня, и я отправилась в машину.
     Сегодня в Москву меня везет Михаил. Деловитый такой. Ни движения бровью, ни лишнего жеста. Слова от него не добьешься. Как вы понимаете, наладить отношения с ним не получилось. Не вышло и с Ольгой Васильевной, она посчитала, что это нарушает субординацию. Одна лишь ее дочка, Лидочка, иногда беседует со мной. Притом, если я сама заговариваю с ней. Иными словами, я очень хорошо понимаю Влада. В отличие от меня (у меня есть настоящие подруги и родители), ему некому поплакаться в жилетку, некому открыть и излить душу. Кроме меня, разумеется. Это не так плохо. Я – его утешение, радость и жилетка.
     С улыбкой на лице я сажусь на заднее сидение. На передние - никогда. Михаила и так трясет в моем присутствии. И не от страсти по женщине. Хозяин припугнул, мол, если узнаю... оторву. Как вы понимаете, молодому да ладному не хочется распрощаться с тем, что делает его мужчиной. Потому он лишний раз не глядит в мою сторону. Однажды я подошла к нему, спросить что-то хотела. Он шарахнулся, как от чумы, и я забыла вопрос. Трудно мне объяснить, почему еще полгода назад Михаил, Ольга Васильевна и Лидочка преспокойно бы разговаривали со мной, а нынче сторонятся. Я и брекеты сняла (думала, они пугают народ), виниры поставила. Зубки у меня теперь ровные-ровные, беленькие, красивенькие. Как с детства мечтала. Это правда, что мечты должны исполнятся. Пусть и ваши благие мечты непременно исполнятся. 
     Михаил включил зажигание, аккуратно выехал со двора, закрыл с пульта ворота и покатил... Разговор по душам с ним мне не грозил, и я взялась за телефон. Пошел список ближайших подруг, после – приятельниц, родственников. Последний номер, который ответил, - Аленин.
     - Приезжай, поболтаем, - говорит она мне. Стесняется ехать загород. Да и своим ходом долго, с перекладными. Метро, маршрутка либо автобус, еще идти надо до дома в три этажа.
     Захаров скромным оказался, четвертый, как по плану было, не выстроил. Архитектор перерасчеты делал и справился. Как он умудрился угодить разводившемуся на тот момент горем убитому Владиславу Сергеевичу? Ему бы памятник поставить. Уж поверьте, я знаю, о чем говорю.
     Со стороны может подуматься, что я живу, как у Христа за пазухой. Возможно, так и есть, однако, я привыкала к новой жизни в трехэтажном доме, где верхние комнаты тонут в крыше, вытягивающейся к небу. Оригинальный проект. По правде говоря, в данном районе все «сиротские» домики оригинальны. Нет такого, который мне показался б скучным и неинтересным. По первости я прохаживалась по комнатам, осматривала коридоры, ступеньки, холл. Искала свою кошку. Это собака привыкает к хозяину, а кошка – к дому. Она забивалась в дальний угол и не выходила даже поесть. Я не могла ее вытащить, так она упиралась, можно подумать я ее в меню собиралась включить. Чуть погодя она стала выглядывать из-за укрытия, подходить, чтобы мордочку погладила. Она и теперь спит в своем домике со мною в комнате. Влад ее почти не замечает. Иногда мне кажется, что он и меня не очень замечает. Возможно, я преувеличиваю. Но конфетно-букетный период миновал, страсть, как известно скоро проходит. Люблю ли я его? Покажет время, ибо «чтобы полюбить, нужны годы». И это правильно сказано. Влюбленность – это одно, любовь, проверенная не расстояниями, когда идеализируешь любимого, а близостью – совсем иное.
     Ради Влада я отказалась от прежней, привычной среды. Говорят, к хорошему быстро привыкаешь, но смотря что считать хорошим. Захаров водит меня в рестораны, пару раз были в театре, возил на Мальдивы. За окном автомобиля светило солнце, прогревающее прохладный воздух умеренного климата. Не то, что на островах. Солнце, море и песочек, шелковый-шелковый и милый домик на берегу с бирюзовой водой. Сказка. Рай на земле.
4
Однако не только из этого состоит семейная жизнь, не из поездок, не на этом строятся отношения. Почему мужчины забывают о том? Наивно полагают, что они незаменимы? Или подарил букетик, купил колечко, свозил за границу и все – программа пятилетки выполнена?
     Я хоть и взрослая девочка, все же люблю ласковые слова, заботу, внимание. И не только после близости, когда женщине доказывают, что ее партнер – настоящий мужик, жеребец. Ни с одной дамой я не знакома, которая ставит секс превыше отношений. Если бы мне нужен был исключительно половой партнер, я бы его искала и ограничилась короткими встречами, а не собирала бы разбросанные носки, мокрые полотенца, не вытирала б со стола следы от чайных пакетиков, мусор вокруг мусорного ведра и так далее. Несмотря на старания Ольги Васильевны и у меня есть работа по дому. Не считая выслушивания сетований на политику, очередной кризис, переходящий в другой, жалобы на партнеров, усталость, простуженность из-за которой все планы у мужчин наперекосяк, и рушатся устои. Все по списку, имеющемуся у любой женщины. Как у всех.
     Алене я обещаю в скором времени увидеться, мы так редко стали встречаться. Спасает скайп. Хорошая штука, нужная. Там и с родителями поболтаю, и подруг навещу. Как и раньше поддерживаю отношения на бывшей работе. Подруги мне работку подкидывают, я соглашаюсь, чтобы не одичать как женушки богатеев. Из салона в салон, из магазина в магазин. Смысл жизни – никакой. Чокнуться можно. Я до такого не опустилась и не намерена. Как квалифицированный визажист, я работала, работаю и буду работать. И точка. Влад даже не пытается возражать. Бессмысленно. Деньги не великие, зато свои. Главное, я получаю от преображения женщины эстетическое удовольствие, а это несравнимо ни с чем.
     Алена обещает выкрасть часть свободного времени и посвятить его мне. Я, смеясь, благодарю. Ну, юмористка. Михаил останавливается на платной парковке, не успевает открыть дверцу автомобиля, как я выхожу. Ступаю по грязи перед торговым центром. Это в сердце столицы нашей необъятной родины. Мои замшевые сапоги выглядят ровно так, как выглядели месяц назад – идеально, ведь я не бегаю по метро, не толкаюсь на остановках, не приходится мне бродить в темноте по лужам. А как вы знаете, замшу чистить крайне сложно. Только ради сохранения красивейшей замши на моих ногах стоит нанять водителя. Про себя смеясь, я захожу в двери торгового центра, где представлены ведущие бренды.      
     Как и раньше, я мало что понимаю в моде. «Мода меняется, - говорю я клиенткам. – Цвет, который моден сегодня, завтра безнадежно устареет. Тенденции так же не важны, если вам это не идет». Я придерживаюсь такой точки зрения: что нравится, то и носи. А то висят рваные и потертые джинсы от известного модельера, и складывается впечатление, что их целое поколение относило прежде, чем они на прилавок попали. Курточка-косуха если мне как корове седло – зачем я ее напялю? В угоду моде?
     Иду я по аллее, никого не трогаю, сзади Михаил волочется. Именно волочется. Он терпеть не может магазины и зачем тогда, скажите на милость, пошел со мной?
     - Идите в машину, - отпускаю его я.
     Он упирается:
     - Нет, это моя обязанность.
     - Тут охраны полным-полно. Идите, отдохните: сколько я еще пробуду в магазине, - говорю я.
     Михаил вприпрыжку поскакал обратно. Я так и слышала его мысли, пока он не скрылся из вида: «Супер! Свершилось!». Он вздохнул свободно и я: оба были довольны.    
     Проходя мимо одного из самых вычурных (Россия – щедрая душа), магазинов, я заметила продавщиц. Они – меня. Меня сюда Влад водил. Чувствовала себя как на экскурсии. Цены – инвентаризационные номера. Было бы за что. Неужели ради этих тряпок – рваных либо со стразами – девушки торгуют своим телом? В ювелирные бутики вообще страшно заходить. У входа им надо оборудовать место для отдыха и поместить на столик возле диванчика корвалол. Можно нашатырь. Пригодится.
     Я миновала, не заглядывая в ювелирку, массу магазинов, где арендная плата зашкаливает,
5
и заглянула в скромный по меркам остальных. Зато в нем хоть цены божеские и вещички ничего так. Присмотрела платьице, Влад просил купить что-нибудь на вечеринку, померила и расплатилась. При мысли, что мне придется идти на крутую тусовку, поплохело. Как я буду там выглядеть. Захаров успокаивал, мол, не понравится – уйдем. Хорошо бы. Еще лучше, что он не напивается до поросячьего визга. Не то бы мне стыдно было. Даже перед кошкой. Не люблю, когда пьют, особенно напиваются. Мне в первом браке с лихвой хватило. Для себя твердо определила, какие вещи я ни за что не потерплю от мужчины. Одно из них -  пристрастие к алкоголю, наркотикам. Не приму оскорблений, грубости, измены. Не переношу, когда на меня давят и кричат: я в ступор вхожу. Есть еще ряд того, что я не приму. Влад на данный момент границ не переступал. Надеюсь, так будет и впредь, он же не дурак.
     От девиц с накачанными до подбородка губами (свистки-свистками) настроение гасло на глазах. Я отправилась в кафе выпить чашку чая. Как водится с пирожным – многолетняя привычка. Как я откажусь от нее? Да, я немного поправилась, а Захаров строго-настрого запретил худеть. Ему так больше нравится: щечки розовенькие, грудь приокруглилась, попочка – тоже. Можно подумать, если я захочу схуднуть, меня что-то остановит. Но надо отдать ему должное он не пилит меня: «Ты толстая, ты толстая, запустила, запустила. Посмотри на себя!».
     Было дело, слышала как его компаньон с женушкой, матерью троих детей разговаривает. Послала б его далеко и надолго, что с дураками церемониться? Ей такие алименты причитаются, что можно жить и в ус не дуть еще лет двадцать. Думаете, он сам эталон красоты? И правильно, что не думаете. Обрюзглый, лысеющий, амебоподобный потный тюлень. Уже противно. Правда? Как подумаю, что ему супружеские обязанности надо исполнять, не понимаю – каким образом? Где он находит то, чем приставать? Все жиром заплыло. Поди отыщи то самое.
     Надоело мне предаваться унынию и я, выглядев отделение банка, спешу туда. У банкомата очередь, жду свою. Когда приходит мой черед, служащий банка помогает перечислить с карты на счет деньги. Масса сложностей в переводах бывает. Цифры двадцатизначные. Как тут не сбиться, особенно если ты законченный гуманитарий.
     - Платеж прошел, - сообщает мне служащий банка и подает чек.
     Я благодарю, пряча выписку в сумке. Не сумочке, акцентирую ваше внимание, а в сумке. Мои привычки не сильно изменились. Я как ходила с баулом, так и хожу. Влад подшучивает над моим пристрастием к большим и вместительным сумкам, я шучу в ответ:
     - В дамскую сумочку должно вмещаться все необходимое.
     - Старая тушь, скидочные карты магазинов, в которые не ходишь, и ключи от старой квартиры? 
     Ой, ой, как смешно. Да, я не успела их выложить и не важно, что с той поры прошло полгода. Еще столько же пройдет, прежде чем я подумаю разгрузить свою сумку. А скорее это произойдет, если он купит мне новую: буду перекладывать вещи и выброшу лишнее. Наверное.
     Я вынимаю из терминала карту, а Захаров отчет о моих тратах получает. У него запиликал телефон и сдал меня с потрохами: деньги-то я в приют для животных переводила. Сначала позвонила, узнала, что им требуется для чего и сколько и перевела. Нет чтоб наличные перевести, честно заработанные, взяла и карту засветила! Еще подумает, что я его деньги транжирю.
     - Ты в каком сейчас банке? – спрашивает он меня.
     Я признаюсь и, предваряя его выговор, выдыхаю:
     - Я давно собиралась, заработала и вот перевела!
     - Умница, - отвечает мне, смеясь, Захаров.
     Как будто я развлекаюсь. Оправдываясь, я действительно позабавила его.
     - Я подъеду и отвезу тебя домой, - сообщает он.
6
     Михаила я отпускаю, сама жду Влада. В конце концов, я не с водителем живу, с которым вижусь чаще, чем с женихом. К тому же, незачем облегчать жизнь мужику: пускай несет за меня ответственность. Он и так в малине. Сижу, сама себе радуюсь. Или это нервное: вечером выход, а я не готова морально.
     Звонит Захаров, я спускаюсь к машине, и он везет меня. Домой. По пути рассказывает, как прошла его встреча, которую перенесли на обед. Вот оно что, господа уже отобедали. Ольга Васильевна расстроится, она готовилась встречать раньше хозяина и запекла специально для него окорок с пряностями.
     Запах стоял на весь дом. Влад одобрил мое новое платье и отправился в душ, прилепив к уху телефон. Будь он неладен. Я не люблю контроля за собой и отчитываться не намерена, но и отсутствие понимания тоже не может радовать меня. Не переодеваясь, спускаюсь в столовую. Там стол накрыт, щи дымятся, мясом запеченным пахнет.
     - Владислав Сергеевич спустится? – озадаченно интересуется Ольга Васильевна, я киваю.
     Он спустится скорее, если отклеит телефон, думаю я. И попробуй отбери, он же как игрушка для ребенка. А недавно Захаров надумал ретро машину прикупить. Спрашивается, на кой она ему. Третья не лишняя? Еще и старая. Ладно уж, чем бы дитя ни тешилось.   
     Кладу на ноги салфетку, чтобы все культурно, и накладываю салат. Влад спускается, его трепетно обслуживает Ольга Васильевна. Он ест, деловито, как большой босс. Беда в московских ресторанах, беда, коль скоро человек голодным оттуда возвращается и с удовольствием ест домашнее. Для себя приготовленное. Не то что  жирная либо сухая ресторанная пища. Мне стряпня Ольги Васильевны и мамы больше по вкусу. Душевненько так посидеть за столом, поговорить. А Захаров чаще говорит со своим телефоном со смешным названием, перевернутым юмористами как «Верчу».               
     - Ты волнуешься? – спрашивает он.
     Заметил, меня это радует.
     - Мне не по себе, - отвечаю я, аппетит исчезает полностью.
     - Не понравится, уйдем. Не беспокойся, - говорит он и хвалит Ольгу Васильевну.
     Внезапно выражение лица Захарова меняется.
     - Это что такое?! Я же просил вытравить их! – поднимется он из-за стола.
     Ольга Васильевна бледнеет: под ногами хозяина пробежал таракан.
     - Я травила! – оправдывается она, и я могу это подтвердить: видела.      
     Захаров терпеть не может тараканов с детства. Такой большой, а букашек боится.
     - Успокойся, пожалуйста, - прошу я. – Последний в живых остался. – Мне его даже жаль.
     - Я потравлю еще! – клянется несчастная Ольга Васильевна, убегает на кухню. 
     Я думаю, как бы успокоить взрослого дядю, которого передергивает при одной только мысли о тараканах. Это я завезла их с вещами, один залетный остался и испортил настроение. Я кидаю туфель, он падает точно на таракашку.
     - Все, проблема устранена. Не ругай Ольгу Васильевну: она боится тебя.
     - Малыш, я не ругаю ее, - обращается ко мне Захаров.
     Меня коробит: терпеть не могу, когда меня так называют. 
     - Не зови так, - обращаюсь я с просьбой. В который раз.
     - Ладно, иди, приготовься – и поедем, - вздыхает Влад: ни он, ни я недоели. У него аппетит испорчен, у меня не приходил.
     Ко мне приехала к тому времени парикмахер и сделала прическу, затем накрасила: я хоть и визажист, а руки трясутся, когда себя крашу на важное мероприятие. Потому на свадьбу красить меня будет тоже она. Гляжусь в дорогущее зеркало перед выходом. Снова молчит, зараза этакая. Хоть бы удачи пожелало. Выгляжу я первоклассно. Надеюсь, настраиваясь на лучшее. Первоклассно, потрясающе, великолепно, ослепительно… все, синонимы закончились, не успела я добраться до автомобиля с разодетым водителем. Почему я неважно знаю русский? Захаров благоухает, поблескивает в итальянском костюмчике. Я тут тоже в милом платьице рядом восседаю. А что-то не радостно. Для счастья, видимо, этого
7
недостаточно. Я всегда о том знала. 
     «Мы едем, едем, едем», - пою про себя, украшения тереблю. Музыка в машине приятная играет, цивилизованная, не то, что модная современная. Слушать невозможно. Все-таки классика, есть классика. Да, Влад гурман и хочет произвести на меня впечатление. Хоть иногда. Ах да, я забыла - секс был. Вот что значит удовлетворенный мужчина: он добр, или что-то вроде того, относительно внимателен, более щедр, чем в любое другое время. Каждый мужчина, за некоторыми исключениями, заинтересован в женщине (это для меня не секрет) и этим можно пользоваться. Грубо прозвучит, но он – мной пользуется, я – им. И нас это устраивает. Я мирюсь с его недостатками, так как есть достоинства, ценимые мною. Он принимает мои, как он их называет капризы. Ворчу про себя и ловлю на мысли, что сетую, словно прожила с Владом лет десять. Улыбаюсь. Не знаю кому из нас сложнее, зато точно скажу: жизнь женщины с мужчиной – зона боевых действий, где год за три. В лучшем случает.






































8
Часть вторая
     Машина подъехала к роскошному отелю. Нас встречает высокий симпатичный парень, перехватывает ключи от автомобиля и отгоняет его на парковку. Под шорох колес Влад и я входим в отель, освещенный потрясающими огромными люстрами.  На стенах картины, в ресторане, куда нас проводит девушка с пышным бюстом и узкой талией, канделябры с хрустальными уборами. Так называемые жирандоли. Красивенько тут. Чистенько.
     Официанты бегают. Услужливые такие, не то, что в кафешках или столовках. Придешь, а они как зыркнут на тебя, мол, че приперлась. Иду по правую руку Влада, боюсь. Он представляет меня знакомым, его друзей я знаю, они к нам домой приезжают. А этих впервые вижу. Господа зачастую обрюзглые либо слащавые, дамочки с ними расфуфыренные, волосы наращенные, ногти тоже, губы до безобразия накачанные, у каждой ботокс, силикон в груди, в ягодицах, и, мое предположение – в мозгах. Сами раскрашенные, будто на войну индейцев собрались. Перьев не хватает. Это называется тюнинг, когда ничего своего. Все подчистую переделали. Умой ее, вынь филлеры, сними ногти, волосы – и обычная Манька, ничегошеньки из себя не представляющая. О чем разговаривают, лучше не говорить. Что в их головах? Болтовня ни о чем.
     Сменилась мелодия, известная. 
     - Ой, - обрадовалась одна из цыпочек, - эта песня из фильма, из фильма! – улыбнулась она, едва смыкая передутые губы. Они шлепают как две подушки безопасности. Упади она, самортизирует филлер: губами оттолкнется от асфальта и целехонька останется. О, есть-таки польза от уколов красоты! 
     Я покачала головой, у девицы ее нет: музыка из оперы Грига «Пер Гюнт». Уверенна, она не знает, что такой существовал. А о Сольвейг я даже упоминать боюсь. Что ж девица губы накачала, а про мозги забыла. Стоит и о походе в фитнес рассказывает подружкам, те – о драгоценностях, сумочках, туфельках и шмотках. Где и какая распродажа, где скидки и новинки. Слушать противно. Пустой треп.
     Отхожу от них. К Владу жмусь. Не знаю, как остальные, но хоть один умный человек тут присутствует. Он оперу знает. Лучше меня разбирается в музыке и литературе.
     Гости сели за стол. Именинник, какой-то известный художник, в его главе. Видела я  мазню горе-живописца. Тут – квадратик, там – кружочек. Трехлетняя дочка подруги напишет картину лучше. Далее все скорехонько пошло по непредвиденному мной сценарию. Как давай ему приглашенные дифирамбы петь, одну за другой, одну за другой. А ему не неловко, напротив, нравится. Сидит такой весь расфуфыренный. Напыщенный, как индюк, носом вертит.
     Рядом с нами девицы и их папики. У цыпочек губы, у папиков животы накачаны. Они стоят друг друга. Говорят всякую чушь. Что несут... Музыканты пили вровень с гостями и захмелели, певец матерные песни запел. Поет, если можно так сказать, и башкой трясет, рвоту перебарывая. По углам разбрелись наркоманы и вдыхают порошок, жмутся к парням, девушкам. Дожили: перепутали все на свете, мужчин с женщинами. С ног на голову перевернулся мир. Что бы я когда-нибудь попробовала наркотики… ни за что! Я еще в своем уме.
     Бухой народ пустился в пляс, прославляя именинника. Хвала ему, хвала! Что за мужик? Сморчок дохлый: жиденькие волосеночки, бородка плешивая, взглянуть не на что, а самомнения...  Не выдержала я глупейшей трескотни за столом и  отправилась  «попудрить носик». Захожу в туалет, а там парочка в кабинке пыхтит. Неловко стало мне, придется потерпеть до дома, не в мужской же мне идти. Правда и там картина не лучше: мужские стоны доносятся оттуда. Тфу, как противно.
     На меня неожиданно из-за угла налетел какой-то мужик и прижал к стене. Перепутал, не иначе. И как давай лобзать! Онемела я от ужаса. Придя в себя, как давай лупить его клатчем. Эх, жаль он со мной, а не повседневная сумка. Сразу б пришибла. Насилу отстал. Я ринулась к Захарову. Выбегаю, поправляя прическу, в зал, пышный, сверкающий, а там не
9
цивилизованное общество – сброд! Аж тошнит, как девицу в углу возле уборной: бухой певец потирает от перегара очечки, кто-то ширяется, кто-то заливает глотку, лижутся, и не только... 
     Наркота, алкоголь рекой, пошлые шутки, взгляды, маты... И это современный бомонд. Захотелось уйти и забыть. Это не жизнь, это ее прожигание. Любой продавец, грузчик, шахтер выше присутствующей в зале элиты. Уважаемые, известные, успешные люди – вот их истинные лица! Что я тут делаю?! Умный человек сбежал бы!       
     Сама не своя я подсаживаюсь к Владу.
     - Что с тобой? – озадачен не на шутку он. Подзывает жестом официанта, чтобы принес мне воды, и отвлекается на него. 
     Рядом цыпочка щебечет другой открыто, чтобы я услышала:
     - Посмотри, ха-ха, какое на ней платье! Прошлогоднее!
     Подружка ее, не обремененная интеллектом, подхватывает:
     - А туфли видела? Стыдно на людях появляться! Клатч – дешевка не модная! 
     - В какой деревне он ее откапал? Доярка! – хихикали подружки-дурнушки, они действительно не отличались элегантностью, обаянием и красотой. О харизме и интеллекте речи нет. Так, на одну ночь. Попользоваться и выбросить.   
     В отличие от них я знаю, как выглядит корова, знаю, что она мычит, ест траву и дает молоко.
     - Наверное, всех свиней передоила! – чокаясь бокалами, веселились пьяные вдрызг подружки-крезанушки. А как еще их назвать?
     - Душеньки мои, - обращаюсь я к ним, пока Влад отлучился, - из какого вы Запендрыщенска прибыли в Москву? – Они явно не москвички, видно невооруженным взглядом. Так безалаберно вести себя могут исключительно недообразованные клуши. – И запомните, вымяматки, свиней не доят! – Я встаю и ухожу. И мне наплевать, что обо мне подумают и скажут.
     Иду меж столами, а на меня смотрят: я одна трезвая и прилично накрашена, одета: у меня ничего не вываливается из декольте, ничего из-под юбки не выглядывает. Чувствую себя Дюймовочкой на тусовке жуков. «Ах, у нее нет даже модненькой суперсумочки!» – «А во что она одета, позор, позор!». Гусеницы, заглатывающие без меры зелень, шепчутся, считая меня Дерьмовочкой «из низов», а ведь сами только недавно оттуда выбрались.
     Я спешу на воздух. Как же хорошо: я их морды никогда больше не увижу!
     - Малыш, - догоняет меня Влад, - сказала бы, что хочешь уйти.
     Что за прозвище – Малыш, я что, глупышка вроде тех насиликоненных дур? Но сдержалась от возражений. Сил нет.
     - Я не уйти хочу, а унестись отсюда подальше. Это… - взмахнула я рукой, подбирая слова. Их у меня не нашлось. – Никогда – слышишь? – никогда меня больше не води на подобные мероприятия.
     Захаров успокаивает меня, говорит, сам не знал, что так будет. Лукавит? Может быть.
     - Я искал тебя, а ты куда-то исчезла.
     - В уборную ходила.
     Захаров махнул персоналу, и они тотчас связались с парковкой.
     - Зачем ты привел меня сюда? – пытаюсь я прийти в себя.
     - Сожалею, что вечер разочаровал тебя.
     Да уж, разочаровал. Я фыркаю, он навек отбил охоту вести знакомства с известными людьми. О, вон один из них под кустиком стоит. Не по нужде. С девицей уединился. Ее, правда, не видно. Вы понимаете. Я отворачиваюсь, не хочу смотреть на это. Сколько разврата, грубости, желчи, пошлости за вечер. Это не может быть правдой. Так нельзя. Вариться в таком котле отказываюсь! Я раз и навсегда перечеркиваю такую жизнь.  Спасибо родителям, бабушкам, учителям, что дали мне образование, воспитали из меня человека и внушили уважение к таким понятиям, как честь, нравственность, совесть, милосердие,
10
забота, любовь.
     Захаров усаживает меня в подогнанную машину, запрыгивает сам и торопится увезти. Скорее бы и подальше. Нечего делать здесь нормальному человеку.      
     Почему девушки так упорно стремятся попасть в свет, который Задорнов назвал высшей тьмой? Они не отдают себе отчет, чем им придется поступиться и на какие жертвы пойти. И ради чего? Премерзкое состояние. Так скверно я себя еще не чувствовала.
     Не помню, как мы доехали, как я легла спать. Не слышала, как лег Влад, не знаю, поцеловал ли он меня перед сном. Иногда он смотрит на меня спящую. Зачем? Он мне твердит: ты не понимаешь, ты не понимаешь. Правильно, я не понимаю: я его сонного не рассматриваю. Пускай человек спокойно спит. Я буквально провалилась в сон. Выжатая как лимон была.
     Будит меня шорох: Влад рубашку ищет, надевает.
     - Проснулась уже? Поспи еще, малыш.
     - Я не малыш. – Сколько можно называть меня так?
     - Что?
     Он еще переспрашивает. Я о том твержу ежедневно. Запишу на диктофон и стану включать всякий раз как услышу дурацкое «Малыш».               
     - Я работать, - говорит Захаров, застегивая пуговицы на манжетах.
     Как водится, то-то удивил. Сейчас он скажет, чтобы я отдыхала, чмокнет в носик или лобик, кинет куда попало несвежий носовой платок и исчезнет.
     Я раскидала руки по подушкам: ничего непредвиденного не произошло.
     Повалявшись в кровати, встаю. Сколько можно бока отлеживать? Сегодня Лидочка с мамой работает. А я берусь делать котлеты. Мясо перемалываю, лук, чеснок - как положено. Кладу в фарш яйцо, хлеб, размоченный в молоке, для мягкости, добавляю перчик, солю... аромат стоит необыкновенный. Котлетки пышные, сочные, с корочкой. Жарю и радуюсь, какая я умница. И хозяйственная, и умненькая, и Афродита (Влад и теперь называет меня так). Всем хороша. Хоть кто-то должен же меня похвалить.
     Складываю ровненько котлеты, Ольгу Васильевну и Лидочку зову. Угощаю. Они едят, повариху благодарят. Чувствую себя нужной. Еще агенты позвонили, предложения высказали по поводу устройства свадьбы. Уточнили, не желаю ли я внести изменения. Приготовления идут полным ходом, в общем, жизнь кипит. Не та, о которой я мечтала. Я кладу трубку. Задумываюсь, надо бы с Владом поговорить. Я так больше не могу. Если все будет по-прежнему… на кой мне это надо.
     Звоню ему, он обещает скоро быть. Мол, за документами домой едет. Жду его. Надеюсь. Что мне остается? Лидочка порядок наводит, Ольга Васильевна кашеварит, Михаил в гаджете. Каждому – свое.
     Наконец происходит маленькое чудо: заходит Влад и проходит в кабинет,  сопроводив легкие краткосрочные объятия ненавистным словом «Малыш». Я остаюсь в холле. Мое место тут? Среди дивана, журнального столика, парочки глубоких кресел?
     Я шагаю прямиком в кабинет.
     - Мне необходимо с тобой поговорить! – заявляю с порога.
     - Не сейчас, малыш,- слышу в ответ. Конечно, он же занят! По уши в работе. Деловой, слов нет.
     - А когда? Завтра? Послезавтра? Когда у тебя на меня будет время?
     Захаров, бедненький, отягчено вздыхает:   
     - Не начинай, пожалуйста.
     Вот как мы заговорили. Я начинаю. Отлично, теперь я знаю, кто крайний.
     - Я долго молчала, давала тебе понять… - сержусь я.
     Захаров перебивает меня:
     - Что ты хочешь от меня? Я работаю и устаю. Тебе что-то не хватает? Чем тебя не устраивает хорошая жизнь? Если я прошу меня не беспокоить, то будь добра: не беспокой,
11
- говорит со мной Захаров, как начальник. Какой у него голос прорезался. Почти командирский. Который добавил: - Забыла, откуда я тебя привез?
     Я стою, не шевелясь. Как благородно. Да он благодетель. Считает, что с помойки меня подобрал. Тоже мне элитные сливки общества. Он принимает меня за домашнюю зверушку? Захотел - погладил, захотел - пнул?
     Без слов я выхожу, оставляя его за спиной. Он не окликает: копошится в бумагах. У меня мысли не проскочило закрыть дверь. Пусть сам ее открывает и закрывает. Пусть все делает сам…
     Захаров покопался в документах, отчетах, проплатах, отзвонился компаньонам, дал задание замам, отругал провинившихся сотрудников. Ольга Васильевна тем временем приготовила пир на весь мир, Лидочка – прибрала дом, Михаил – прошел пять уровней стрелялки.
     Глянул Захаров на часы: пять. Пора сделать звонок. Нет ответа. Набрал снова – тот же результат. Не стал он беспокоиться: наверное, бросила где-нибудь телефон и не слышит. Пообщавшись с начальником охраны, банком, другом, набрал частовызываемый номер еще раз. И еще раз. Захаров выглянул в окно: в саду нет ее. Пошел по дому, вызывая абонент под кодовым именем «Малыш». Послышалась музыка. Тихая-тихая. Владислав Сергеевич, поднимаясь по лестнице, прислушивался: откуда звук? Дверь в комнату открыта, на кровати преспокойно лежит телефон, светится и наигрывает мелодию. Захаров отключается, на бесхозном телефоне высвечивается: «У вас пять пропущенных вызовов». Его настораживает тишина. Он кидается к шкафу, открывает одну за другой дверцы – вещи на месте, в комоде – тоже. Оглядывает гардероб. Вроде бы все как было, но чего-то не хватает. Чемодан большой – есть, поменьше – аналогично, маленький – присутствует.
     Захаров обходит комнату, всматривается. Стремглав сбегает по лестнице на первый этаж и криком подзывает домработницу.
     - Нет, я ее давно не видела, Владислав Сергеевич, - лепечет она.
     - Я думала, она в магазин поехала, - дрогнула Лидочка, стоило косо на нее глянуть.
     - Где кошка? Обыщите дом! – командует Захаров и зычно кричит: – Михаил! 
     Водитель подпрыгивает и несется сломя голову.
     - Она уехала, Владислав Сергеевич, на седане.
     - Почему ты мне не сказал?!
     - Я думал, вы знаете, - развел Михаил руками.
     - Думал он!
     В холл примчались Ольга Васильевна и Лидочка.
     - Кошки нет. Нигде. И еще, Владислав Сергеевич, - дрогнула домработница, переглянулась с дочкой и дрожащим голосом сказала: - Майя Александровна серьги с бриллиантами и изумрудами оставила и… кольцо, которое вы ей на помолвку дарили.
     Когда говорят, голову повесил, не преувеличивают: Захаров ее действительно повесил. Он покрутил в руках бесхозный телефон и отдал должное женской сообразительности: Майя, помимо того, что не выбросила  сим-карту, чтобы ее дольше не кинулись, еще и стерла все контакты. Теперь он не узнает ни одного номера ее подруг.
     Подумав, потерев глаза и лоб, Захаров набирает некий номер. Да уж, заставили его поволноваться. Называет фамилию, имя, отчество и номер машины.
     - Да, мы нашли ее, - отвечают на том конце провода. Оператор через спутник обнаружил машину. Вот прелести охранной системы. 
     - Заблокируйте, - говорит хозяин автомобиля: пусть она постоит. У него будет время приехать.
     - Блокирую, - отвечает оператор. – Машина на платной стоянке. Высылаю адрес.
     Захарову пришло сообщение. Он телефон к тому моменту держал уже не у уха, как обычно, а в опущенной руке.
     Ольга Васильевна отнесла ему вторую чашку крепкого кофе, Лидочка постаралась не
12
попадаться ему на глаза. Михаил не знал, как ему быть. Всегда достается без вины виноватому.
     - Владислав Сергеевич, мы можем ехать домой? – аккуратно спросила Ольга Васильевна.
     Он поднял голову, очнулся и понял, который час.
     - Да, конечно, Михаил вас отвезет.
     Захаров постучал кулаком по лбу и полистал записную книжку.
     - Серега, мне нужна твоя помощь.
     - Я тебя слушаю, - снимая китель, откликнулся полковник ФСБ. Поздно, а он на службе.
     - Майя пропала.
     - То есть, как пропала? – усмехнулся друг. – Может, прохаживается по магазинам. Хотя уже поздно, - глянул он который час. - Позвони ей, наверняка домой едет.
     - Она телефон оставила.
     - Ну, ты брат даешь: от тебя первая жена ушла, а вторая – еще до свадьбы. Что ты с ними делаешь? – посмеялся друг. - Майя – прекрасная девушка, я давно не видел тебя таким… - Сергей осекся – из трубки доносилось тяжелое молчание. - Я пришлю людей, покажи им все, что каким-либо образом связанно с ней.
     - С меня причитается. – Захаров отключился.
     Телевизор показывал какую-то дрянь и я отключила его. Вчера плохо спала. Сегодня тоже. Грустно. Со следующей недели на работу выхожу. Так быстро все меняется: я опять вернулась к прежнему укладу. С Аленой поболтала по скайпу, удивила ее немало, прибралась и присела отдохнуть. В замочной скважине провернулся ключ: Таня, другая подруга, пришла. Я к ней попросилась, пока себе квартиру не сниму. Она приютила меня, потому что дорого одной платить за жилье.
     - Как работа? – спрашиваю я.
     - Плохо, - отвечает Таня, - народу мало. Денег нифига нет.          
     И я вздыхаю, у меня тоже лишних нет. Только то, что успела заработать вчера и сегодня.  Карту я по провинциальному Захарову оставила. Еще грудь покалывает, месячные скоро. Такая усталость, вялость, апатия нападает. Стресс у меня от резкой перемены. Иду ужинать с Таней, поболтали, спать легли. А сон не идет. Лежу себе, как дурочка, в потолок гляжу. Он отныне облезлый, в брызгах шампанского. Вместо люстры хрустальной – лампочка Ильича. Серо. Но вернуться мысли нет. Худо-бедно засыпаю.
     Наутро прескверно чувствую себя. Подташнивает. Выхожу на кухню, где Таня яичницу жарит, и кривлюсь: какая гадость. Безобразно кряхтят яйца на сковороде, запах – жуть. Я бегу в ванну. Едва успеваю. Умываюсь. Тут меня затерзали смутные сомнения…
     От клиентки я заскочила в аптеку, уединилась и рухнула на край ванны – так я и знала! Сижу и не знаю реветь мне или радоваться. Как мне теперь быть? Мне скоро тридцать пять и ребенок это замечательно, однако, как я буду его растить? На что? Закрываю лицо ладонями. Страх подкрался и обуял. Меня потряхивает. Если сейчас отказаться от ребенка, когда он еще будет?
     Комкаю упаковку теста, сам тест с двумя полосками, а так же контрольный второй и третий тесты (вдруг первый солгал?) и кидаю их в мусорное ведро. Ошибки нет, я действительно без пяти минут мама. Завалилась на диван и накрылась пледом. Тепло в квартире, а меня знобит. Куда бежать, о чем кричать. Лежу, молчу. Запиликала духовка, пришлось встать и отключить: запеканка, наш с Таней скромный ужин, готова. Пока на кухне, решила заодно мусорный пакет в прихожую поставить, чтоб не забыть выбросить. Раздался звонок в дверь. Хорошо, что Таня пораньше вернулась: горяченькое поедим. Если я смогу поесть. Я едва шевелюсь.
     Открываю входную дверь не глядя. Столбенею. Захаров, собственной персоной. Вишь как вырядился, этакий франт. Видать по мою душу. Стоит, глядит, молчит.
     - Как ты меня нашел? – пришла я в себя.
     - Хватит капризничать, поехали домой, - говорит Захаров и самовольно входит.
13
     Вот тебе раз: ни здрасти тебе, ни до свидания. Сразу в лоб – давай, переезжай обратно: нечего выделываться. Ага, спешу и падаю. Еще лицо решительное делает. Нарисовался – не сотрешь. Как был бесцеремонным так и остался! Его точка зрения – лучшая защита – нападение. Не прокатит.
     Я хотела было возмутиться, он опередил:
     - У тебя кто-то есть?
     Как мне хочется что-нибудь разбить о его голову. Сам накосячил, а стрелки на кого-то другого переводит. Ему бы на железную дорогу. Цены б не было. Так и вижу на доске почета его фотографию: он в итальянском дорогом костюме, а внизу возле фамилии – «Почетный стрелочник России». И подпись – РЖД.   
     - Я спросила, как ты меня нашел?
     - Ты не ответила! – настаивает Захаров.
     - Ты тоже.
     Захаров мнется, видит мой взгляд и сбавляет обороты. Я гляжу на него: на лбу капельки пота. Он явно торопился, поэтому ни цветов, ни подарков. Боялся, что я уйду куда-либо, и он меня дома не застанет. Он какой-то напряженный. В свою очередь он крепился, чтобы продолжить диалог.
     - Я соскучился и замерзаю ночью.
     - Купите грелку, Владислав Сергеевич, - рекомендую я. Ехидно.
     Он кривит губы в недовольстве. 
     - Малыш, поехали. Пожалуйста, - просит, обращаю ваше внимание, он. Трогательно.
     Но прозвище. Оно меня доконало. Я взрываюсь:
     - Не называй меня точно я полоумная силиконовая подстилка! Я не Малыш!
     Захаров пасует, говорит, уравновешивая голос:
     - Сказала бы раньше.
     Он ведет себя осторожно, видя каково мое настроение. И правильно, не то узнает, где раки зимуют, а так же веснуют, летуют, осенюют.
     - Да я говорила! Тысячу раз! А тебе было наплевать! – Я сделала шаг назад. Холодный жест. И добавила: - Вы хотели, чтобы я не беспокоила вас – возрадуйтесь: больше не побеспокою. И, будьте любезны, закройте дверь с той стороны!
     Пусть он убирается к такой-то бабушке и не надеется, что я на коленях приползу к нему. Чешите отсюда, Владислав Сергеевич, чешите!
     Понимая, что диалога не получится, он медленно поворачивается к двери, на глаза попадается мусорный полиэтиленовый пакет. Дешевый, тонкий. Исчезает, а я с удовольствием запираю дверь на замок. Надо святой воды в церкви набрать и на порог побрызгать. Так, на всякий случай. Элементарные меры предосторожности.
     Захаров уселся за руль, постучал по нему пальцами. Поехал. Не домой, в аптеку.
     - Девушка, дайте мне тест, - говорит он в окошко фармацевту.
     Она озадаченно смотрит на него. Я-то другое дело, уже привыкла.
     - Вам какой?
     У него лицо исказилось: откуда он знает?
     - А что их много? – последовал встречный вопрос.
     - У нас есть немецкие тесты, американские, китайские и наши. Есть тест на овуляцию… - начала было и загрузила Захарова фармацевт.
     Представляете, какие у него были глаза в этот момент.
     - Девушка, вы мне все покажите.
     Теперь уже у девушки глаза округлились.
     - Подойдите, пожалуйста, к витрине: это все, что у нас есть.
     Вы когда-нибудь видели, как баран глядит на новые ворота? Как студент на экзаменационный билет, если не готовился? Или как глядит блондинка, поднявшая капот, на заглохший двигатель? Примерно так мужчины глядят на то, за чем их послала женщина.
14
Примерно так смотрел Захаров на витрину, к которой подошел за ответом на вопрос.
     - Любой дайте, - наконец, подобрался он. Повертел его, почитал способ применения и как оценить результат. – Твою мать! – откинул он тест.
     - Вы брать будете? – выглянула из окошка фармацевт, Захаров уходить собрался.
     Он через плечо на нее так глянул, что она оробела. Весь вид его говорил: обязательно надо приобрести. Как без него. Жизнь теряет всякий смысл.
     Отдыхая от передвижения по Москве, я лежала на диване. Под боком – кошка. Встретившись с клиенткой, я обрела маломальские силы. По крайней мере, я могу работать в салоне и подрабатывать. Придет время, буду приглашать женщин к себе.
     В квартиру заходит Таня, удивленная. И говорит мне:
     - Я от хозяина.
     - И что? – недоумеваю я.
     - Твой Захаров заплатил за квартиру.
     Я закатываю глаза.
     - Он не мой.
     - Ладно, - разуваясь, произносит Таня, - не твой Захаров заплатил за квартиру. Слушай, это…
     Я качаю головой и ухожу на кухню. По утрам меня мутит, днем так и сяк, вечером голодная, как не знаю кто. Зачем он это сделал? Таня обрадована, у нее есть лишние пятнадцать тысяч. Неожиданно на голову свалились ее кровные заработанные. Она весь месяц во всем себе отказывала, чтобы квартиру оплатить. Свою норковую шубу я в ломбард отнесла, а то неловко как-то по простым закоулкам в шикарной дорогущей импортной норке с соболиной оторочкой расхаживать, когда тебе жить не на что. Прикупила одежды на распродаже, средства гигиены, остальные деньги на счет положила – пригодятся.
     Потрясенная робингудовским поведением Захарова Таня ушла в душ, я мрачно глядела в окно. Предвидела, что этим дело не закончится. Я знаю Владислава Сергеевича.
     Заиграл телефон. О, легок на помине! Сейчас я ему все выскажу! Все, что о нем думаю!
     - Привет, малыш, - начинает, не давая произнести и звука, он. Осекается - наконец-то запомнил! – и исправляется: - То есть, солнышко. Как дела? Настроение?
      Сказала б я ему, какое у меня настроение. Так неприлично такие слова вслух произносить.
     - Зайка, как ты спала? Как себя чувствуешь?
     Мои пальцы ослабевают, и я роняю трубку. Захаров слышит грохот. Кричит:
     - Майя, Майя, с тобой все в порядке?
     Я поднимаю телефон. 
     - Откуда ты знаешь? – Я, грешным делом, стала подозревать подруг, но они поклялись ничего не говорить ему, даже если он будет умолять. Нет, они не могли меня предать и подвести.
     - Какая разница, - отвечает он.      
     И правда, теперь уже какое это имеет значение. Я не спросила, откуда у него мой новый номер телефона. Это ничего теперь не изменит.
    
     Алену от домашней работы оторвал звонок в дверь. Представляете, как она удивилась, завидев на пороге Захарова.
     - Алена, - вздохнул он, - Майя не оставила мне никаких зацепок. Я прошу тебя…
     Она, скромная девушка, замялась. А как он ее нашел? Следопыт!
     - Она просила ничего не говорить вам и не давать телефонов.
     - Я знаю. Но… выручи меня. Будет пытать меня, не скажу, кто сообщил номер, - даже пошутил Захаров.
         
      Раздался звонок. Я обернулась.
15
     - Если это ты, я тебе не открою! – заявляю я.
     - Дорогая, ты же слышишь:  я в машине, - как бы непринужденно отвечает мне Захаров. И верно, слышен гул двигателя.
     Иду к двери, тогда кто это? Открываю, не отключая телефон. Ба, огромный букет. На весь дверной проем! Аж курьера не видать. Лилии, хризантемы, розы... В носу защекотало, я громко чихнула и сказала в нос:
     - Выбросите его! Выбросите! – И захлопываю дверь.
     - Прости, солнышко, в следующий раз пришлю орхидеи, - лепечет Захаров. Каков удалец.
     Намекает, что на них у меня аллергии не будет. Не успела я сказать, что очередной букет тоже полетит в ведро, как в дверь постучали. Я глянула в глазок. Не Захаров. Открываю.
     - Посторонитесь, - прет на меня, как ледник, сходящий на материк, некий парень. – Посторонитесь! – И ставит большие пакеты на пол в прихожей.
     - Что это? – озадачена я.
     - Разберетесь, - говорит он и растаивает в серо-зловонном подъезде.
     - Дорогая, это тебе, - говорит мне в трубку Захаров, я про него забыла уже. - Тебе надо набираться сил.
     Шуршу пакетиком и отключаюсь: это последняя капля! Он прислал мне продукты! Я уселась на пол и сидела, пока не вышла из ванны Таня и не спросила:
     - А ты чего сидишь на полу, в темноте? – И включает свет.      
     Мало-помалу я отхожу, вместе с подругой разбираю пакет. Ей есть очень хочется. Мясо, картофель, огурчики, помидорчики, зелень…
     Таня, вынув руку из пакета, немеет: икра! Я заглядываю в отдельный маленький пакетик: икра красная, икра черная. Молодец Захаров, подготовился. Где только икра заморская, баклажанная? Он же знает: я люблю кабачковую и баклажанную икру.
     - Да что ж такое! – шагаю я решительно открывать квартиру. Опять звонок. Сегодня день открытых дверей?
     - Это квартира двести четырнадцатая? – спрашивает молоденький худой и прыщавый курьер, стоя на одной ноге. Коленкой второй ноги он придерживал две упаковки чего-то неопределенного.
     - Все верно. Что вы хотели? – озадачена я.
     - Это вам, - переступает он порог так же, как предыдущий курьер, а до него – Захаров. Парень ставит на пол упаковки и уходит. А я в шоке: Владислав Сергеевич прислал двенадцать банок баклажанной икры и двенадцать - кабачковой. Импортной икры. По триста шестьдесят рублей за штуку.
     Мать моя женщина, сколько ж я лет икру есть буду? Да уж, да уж, не поскупился. Таня выходит в прихожую, огурчик грызет. Перестает его жевать, завидя банки.
     - Это что?
     - Сухпай, - комментирую я и переношу по чуть-чуть на кухню.
     Таня порезала салат из свежих овощей, заправила их сметаной, я разгребла пакеты до конца.
     - Слушай, - спросила она, - а что ты от такого мужика ушла?
     Я поковыряла вилкой салат и сказала, к чему скрывать:
     - Он сказал, цитирую: «Забыла, откуда я тебя привез?».
     Таня прекращает жевать, заметно глотает и произносит:
     - Вот козел!
     Думаю, она права. Унижать меня он не имел права. Я такой же человек и гражданин, как и он. А наличие у него денег в кармане – не индульгенция. По велению судьбы я родилась далеко от Москвы, по велению судьбы мои родители не олигархи. По ее распоряжению я очутилась в столице, живу тут и работаю. Будь у меня состоятельные родные, может я б и не посмотрела на Захарова. Видела я их светский раут. И он меня считает ниже на порядок?    
     - Ты когда к врачу пойдешь?
16
     Гляжу в кухонное окошко, маленькое, замызганное. Оно не то, что окно в загородном доме Захарова. Из него сад виден. Миленький такой, аккуратненький. Захаров перебрался из городской квартиры в дом, чтобы я «жила на свежем воздухе». Жаль, красивый сад, но что поделаешь, раз так сложилось.            
     - Я сегодня была у врача. – Какой у меня насыщенный день. Визаж невесты, ломбард, гинеколог. В конце дня - Захаров и его подарки. Не хочу о нем думать, мне есть чем заняться.   
     Поднимаюсь я из-за стола и иду мыть посуду. Пять недель. Уже пять недель! Под шум льющейся воды волнуюсь.
     - Что ты решила? – спрашивает меня Таня. Бездетная и безмужняя.   
     Жму плечами: я пока ничего окончательно не решила.
     Подруга попросила меня выйти в скайп и поболтать с нашей общей подругой. Как обезьянки мы махали друг другу лапками, улыбались, болтали. Камеры зачастую искажают лица. Мы себя практически не узнаем в скайпе. Зато забавно. Кате звонят, она отвечает на звонок, а после включает на громкую связь: меня, Таню, Алену приглашает на день рождения подруга, симпатичная и решительная девушка. В эту субботу.
     - Ну как? Пойдем? – глядит на меня Таня.
     Я пожимаю плечами.
     - Я за любой кипишь, кроме голодовки, ты же знаешь. Но как себя буду чувствовать.
     Катя спешит возразить:
     - Вырастет живот, и вообще никуда не пойдешь. А ребенок родится  - и подавно не выберешься.
     Сильный аргумент, я соглашаюсь, но по самочувствию.
     На следующий день вечером в дверь позвонили. Я предусмотрительно смотрю в глазок. Незнакомец. Открываю ему. А он мне:
     - Это вам: принимайте заказ. - И вносит пакеты. Большие. С едой.
     Я иду на кухню, гремлю тарелками, хлопаю дверцей холодильника и возвращаюсь к незнакомцу.
     - А это вам, - говорю ему и протягиваю пакеты.
     - Что это? – озадачен он.
     - Продукты. А то они у нас пропадут.
     Захаров решил меня ежедневно свежими продуктами снабжать? Он уже пять раз позвонил, я единожды ответила. Ничего, переживет. Он и слова упрека не сказал, обмолвился, правда, что волновался. Что ж он раньше так не беспокоился?    
     Наступили выходные. В России они – праздник. Субботним вечером я чувствовала себя вполне прилично. По сравнению с утром, к вечеру мне становилось лучше. Еще настроение повлияло. Праздничное. Подруга перезвонила, уточнила, где нас подберет. С Таней и Аленой, которую я подозревала в сговоре Захаровым, мы приехали в центр.
     Пока ждали именинницу, я тихо спросила Алену:
     - Он приезжал к тебе?
     Отпираться было бессмысленно: кроме нее, он никого из моих подруг более не видел.
     - Прости, у него бы разбитый вид, - призналась Алена.
     Понятно, она его пожалела. Может и я бы поступила так же на ее месте.
     - Ты можешь сменить адрес и симку, - предложила она, как вариант.
     Она права, в любой момент все может круто измениться. Это в Москве Захаров крутой такой. На джипе ездит. А попади он в деревню к моей бабушке, да фиг он там проедет по размытым дождями и талыми водами дорогам. Выйдет из машины – по копчик в глину войдет. А увидят его в костюме куры - засмеют. Поеду-ка я к родителям: они же внуков хотели. Пусть нянчат. Да, господин Захаров, туда вы не наездитесь. И оставите меня в покое. Эта мысль меня согрела, а то я подмерзать стала.
     - Ура! – закричали девочки, именинница подъехала.
17
     - С днем рожденья! – проскандировали мы. Подарок вручили.
     Она обрадовалась:
     - Садитесь! – скомандовала Надя. Она среди нас самая красивая. Я так думаю. Правда, красота не гарант счастья. У нее, например, судьба до сей поры не устроена.
     Мы сели в корейскую машину и покатили по улицам столицы.
     - Мы куда едем? – спросила Таня, мне же было все равно.
     - Сейчас куда-нибудь зарулим, - нажимая на педали, ответила Надя. 
     Я переговаривалась с Аленой, успокаивала ее кающуюся натуру.
     Имениннице позвонили Катя и ее подруга Саша.
     - Девочки уже там. Мы скоро подъедем, - сказала она в трубку.
     Надя объезжала пробку по подворотням и вырулила на большую улицу. Я взглянула на пейзаж.
     - А мы куда едем?
     - Не едем: уже приехали, - победоносно объявила Надя. – Выходим! – весело  скомандовала она.
     Выхожу и едва не теряю равновесие: это же клуб Захарова. Зачем я только согласилась?! Надо было уточнить, куда поедим!
     - Давайте куда-нибудь в другое место, - предложила я.
     Надя берет меня за руку и тащит в клуб. Она-то не знает моей маленькой тайны. Кроме Алены подробностей никто не знает.
     - Ты что: столик заказан, девочки ждут!
     - Ну, раз ждут… - плетусь я и надеюсь, что Захарова там нет. Хоть бы его там не было, хоть бы его там не было.
     Алена посматривает на меня, молчит. И я молчу. Проходим внутрь, я прячу от камер лицо. Глупо так. Как маленькая. Но что мне остается? Я еле сдерживаюсь.
     Сели мы за стол, переговариваемся, заказ делаем. Вроде как пировать собираемся. Девчонки болтают без умолку, давненько вместе не собирались, а я напряжена: охранника узнала. И второго и третьего. Сижу, не знаю, куда лицо деть. Надо было паранджу прихватить. Эх, незадача: меня б тогда не пропустили. Я постаралась отвернуться от танцпола и камер насколько возможно. Пойди разгляди меня средь толпы. Вспоминаю события полугодичной давности и унываю. Суббота, вечер… может он где-нибудь в Европе уже с другом болтается, а я тут переживаю вся.
     Официант приносит шампанское и заказы. Разливает алкоголь по бокалам. Мы сердечно поздравляем Надю и приступаем к застолью.
     - Добрый вечер, - приветствует нас голос. Знакомый такой.
     Я захлебываюсь шампанским. Стучу себя по груди, откашливаюсь.
     - Да, это невозможно пить, - произносит Захаров и отбирает у меня бокал. – У вас праздник, девушки?
     Таня его сразу узнала и ответила:
     - День рождения.
     - Позвольте поздравить, - отвешивает он имениннице кивок.
     Она не понимает, что происходит. Я смотрю строго вперед. Молчу.
     - Вы разрешите? – спрашивает Захаров и одновременно усаживается за стол. Стул уже где-то раздобыл. Какой предусмотрительный.
     Он щелкает пальцами, подскакивает официант.
     - Принеси нам приличное шампанское и что-нибудь горячее, - говорит ему Захаров, а имениннице: - От заведения.
     Сижу, не знаю, куда себя девать. А он коленкой ко мне прижимается и широко улыбается. Как весело парню, рот до ушей.
     - Какие красавицы: одна краше другой, - говорит он и обводит нас по очереди взглядом, который останавливается на мне.
18
     Я отодвигаюсь от него, он замечает мой жест.
     - Да, Афродита? – шепчет он. Сквозь грохот музыки его слышу только я, ведь он намеренно уселся ближе всего ко мне.
     - Да, это мои Хариты. – Что ж, господин Захаров, давайте поулыбаемся вместе. Только он искренне, я – наделано.
     - Давайте выпьем за именинницу, - предлагает он, когда вернулся официант, который налил шампанского и мне.
     Бокал тотчас был у меня отобран. Захаров мне стакан свежевыжатого сока вручил. А меня не спросил.
     - Витамины, - прокомментировал он. – Давайте до дна.
     Гляжу на него и диву даюсь: сама непосредственность. Но ведь я знаю, что он волнуется. У него запах кожи и пота меняется. Несмотря на дорогой устойчивый парфюм и дезодорант. Он сидит близко, и я чувствую его волнение. 
     Девочки осушили бокалы, отвлеклись.
     - Неприлично вот так вмешиваться, - шепчу я Захарову, глядя в другую сторону.
     - Неприлично отворачиваться, когда обращаешься к человеку, - назидает он.
     Да ладно, не может быть. Вы только подумайте, он меня правилам этикета учить вздумал. Какие мы благовоспитанные, образованные. Теперь понятно, почему я недостойна его. Куда мне до него. Я почти что неандерталец по сравнению с ним. Так, перхать, пыль. Может мне это сказать ему? Мол, что ж вы господин, на меня свой высокий интерес направляете. Это недостойно вас. Перевожу на него взор и молчу, хотя хочется выговориться. И он это видит.
     - Не ругайся, - говорит он мне и подливает имениннице шампанское.
     - Уйди… - произношу я, - пожалуйста.
     Захаров не шелохнулся.
     - Тогда уйду я! – Я подскакиваю в намерении покинуть душный клуб раз и навсегда. Вместе с его высокомерным и взбалмошным хозяином.
     Он хватает меня за запястье. Не больно, но мертвой хваткой. Долго тренировался? Что это с ним случилось? Тогда, в кабинете, даже не хотел слышать меня. Я мешаю его делам, меняю планы. Не лучше ли от меня избавиться?
     - Потанцуем? – спрашивает он глядя на меня снизу вверх.
     - Я не танцую! – заявляю я.
     - Разве?
     Девочки (кроме одной) непонимающе смотрели. Подумала я, что если сейчас не уведу Захарова от них, то он останется на весь вечер до конца.
     Киваю, мол, пошли танцевать. Он немедленно встает, ведет на танцпол. Берет за талию одной рукой, другой – мою руку берет. И очень быстро я оказываюсь в его объятьях. Он уже прижимает меня. Этакая милая картина.
     - Маюшка, - говорит он, почти лепечет, - я очень скучаю.
     Что-то вроде того я ожидала услышать. На что он только теперь не пойдет, что только не скажет, чтобы вновь заинтересовать меня, вернуть. Зачем? Не понимаю. Он будет часами вешать мне макароны на уши, задабривать. Вероятно, будет говорить и правду. А что потом? Все повторится сначала? Каждый раз всплеск, угасание, всплеск, угасание. Почему он не поймет, что я живая, что меня надо любить и заботиться обо мне, а не обвешивать как елку дорогими бусами и шарами. И уж точно мне не надо ездить по ушам. Мол, вернись, все будет по-твоему. Терпеть не могу фальшь, ложь и лицемерие.
     Меж тем Захаров повторился:
     - Прости меня еще раз.
     - Как ты мог? – случайно дала я слабинку. Беременность делает женщину неустойчивой. Плаксивой. – Я хорошая.
     - Хорошая, - повторяет за мной Захаров.
     - Тебе со мной повезло.
19
     - Повезло.
     - Я отличная хозяйки и человек! – увлажняются мои глаза.
     - Отличная и человечная!
     Я кидаю на Захарова суровый взгляд. Он перестанет за мной повторять? Зарядил! Тоже мне попугай. Он проводит пальцем по щеке. Меня это не растрогало, нет, но почему произошло следующее, объяснить не могу.
     - Я приготовила котлеты. Очень вкусные. А ты даже не знаешь, что я готовлю. Это я их приготовила для тебя, а не Ольга Васильевна.
     - Я идиот, прости, - подстраивался голос Захарова мод мою интонацию, как будто я маленькая и глупенькая.
     - Ты гад! – Ни с того ни с сего я начала плакать.
     Он стал утешать, воспользовался так сказать ситуацией. В наглую. Я ему не разрешала, он сам себе разрешил. Почему-то сопротивляться не хотелось. Захаров утер с одной щеки слезы, с другой, после под уже начавшуюся быструю музыку стал меня целовать. Прямо на танцполе. Перед камерами, перед всем честным народом. Впрочем, кому мы нужны? Люди заняты исключительно собой. Умирать будешь, никто не подойдет. А тут целующаяся парочка. Никого этим в нашу пору не удивишь.
     - Зайка, - шепчет Захаров, нежность аж распирает его. Накопилось видать. Давно бы так. Пусть больше слов вспоминает. Пригодится.
     Девочки танцевать пошли, изредка поглядывают на меня. Мне неловко.
     - Маюшка, давай поднимемся ко мне в кабинет, - поглаживая мою шейку губами и вдыхая мой запах, говорит Захаров.
     Резким движением я отталкиваю его и иду прочь с танцпола. Что за создания эти мужчины: они считают, что все проблемы, споры, вопросы можно решить сексом? Хорошенько удовлетворить женщину и все – она навек твоя. Сильно ошибаетесь, господин Захаров. Вы безнадежно неправы.
     Я мчусь в гардероб, подругам наберу, когда выйду из этого клуба. Что б ему стоять и не падать. Даю гардеробщику номерок, он отправился за моим пальто, а ко мне уже подошел Захаров и стоит, помалкивает. Я не сморю на него. Он язык проглотил? Это хорошо, даже замечательно. Лучше быть немым, чем нести невесть что. И пусть молчит, не то я за себя не ручаюсь. Ничего, мне можно: я беременна. Закатываю глаза, какой ужас!
     Мне подают пальто, я накидываю на ходу и иду по длинному коридору на улицу. За мной – да, правильно, - Захаров. Увязался и преследует. Я не оборачиваюсь. Меня подташнивает. Тут меня осенило: у меня на него токсикоз. Увидала его и затошнило. Скорее бы убраться отсюда. Скорее бы.
     - Майя, - зовет меня Захаров.
     Оно мне нужно: отзываться и оборачиваться. Я прибавляю шаг. Надо же, не думает отставать. Какой напористый. Ничего, не таких обламывали.
     - Скажи хоть что-нибудь. Не молчи, пожалуйста, - просит Захаров.
     Да, да, трудно бороться с неизвестностью: что я о нем думаю, как и думаю ли вообще. Игнорирую его и тем самым оскорбляю. Задевает, слов нет. Знаю. Сложно, Владислав Сергеевич, вам, сложно. Но придется потерпеть. Мне тоже нелегко выносить ваше общество.
     - Маюшка, я о венчании договорился с отцом Сергием.
     Это Захаров поторопился, не обдуманный поступок. И самонадеянный.
     - Напрасно, - говорю я, - придется извиняться и отменять.      
     Захаров, сунув руки в карманы, на ходу говорит:
     - Верни хотя бы кошку.
     - Зачем? – Его просьба застала меня врасплох, и я остановилась. Верно, я из-за беременности туго соображаю. Ах, как глаза его блеснули! Невероятный хитрец: где кошка там и я! Ничего не выйдет. Я не отдам вам на растерзание мою кошку.
     Он, обрадованный тем, что я хоть как-то отреагировала, ответил:
20
     - Я к ней привык.
     Как можно спокойно разговаривать с этим человеком? Он, видите ли, привык. Он и ко мне, скорее всего, привык. Конечно, ему нравилось, когда к нему я под бочок льнула. Тепленькая, мягонькая. Теперь-то он один в своей большой французской кровати. Уверена,  ворочается с боку на бок и уснуть не может. Он упустил один важный момент: ко мне не привыкать нужно, меня надо любить!
     Я зашагала вновь. Он говорит, возобновляя преследование:
     - Бегу за тобой по коридору, как дурак.
     - Будьте умным: не бегите! – парирую я, не сбавляя скорости.
     - Это невозможно: я люблю тебя, - делает Захаров признание. Весь такой в образе. - Мне нравится, - продолжает он (какой упрямый), - разговаривать с тобой, молчать, вынимать из холодильника за тобой фрукты, убирать с раковины твою расческу, переворачивать в ванной зеркало с увеличительного на обычное... Возвращайся: дома слишком тихо, спокойно – невыносимо. 
     Отлично, он настоящий стратег, не зря же в шахматы играет. Нежный голос и признание. Приправьте их парой-тройкой комплиментов, господин Захаров. Качаю головой, какая предсказуемость. 
     - Ничего, - останавливаюсь я в ответ на то, что я нежное, хрупкое и удивительное создание. – Найдете утешение. Какую-нибудь глупышку подберете, с которой сложностей не будет. Которая не станет вас беспокоить. Поставите – будет стоять, положите – будет лежать. – Я становлюсь в этакую глупенькую позу вымяматки и выдаю, тряся рукой: - «А-а-а, я ноготь сломала», - будет говорить она. – Или: «Ах, какие туфельки! Зелененькие! Красивенькие! Со стразиками! Хочу, хочу!», - лепечу я голоском силиконовой пустышки.
     Что так насмешило Захарова? Он подобных девиц ежедневно встречает.
     Он повел носом: они ему порядком надоели. Просто опостылели. От них кроме глупостей и утехи ничего не добиться. С ними ни в оперу, ни в кино не сходить. 
     - У тебя хорошо получается, - посмеивается он.
     Иными словами, во мне погибла актриса? Ценю его чувство юмора.         
     - Маюшка, - говорит он, мягко так (видно, сильно надо), - я много работаю, чтобы ты была всем обеспечена.
     Отличная отмазка, я почти поверила. Кого он хочет обмануть? Меня или себя? Нет, он оправдывает себя и внушает мне, что лучше него никого не найти.
     Пока думаю, что бы такое ответить ему, он вперед, к звездам мчится:
     - Я уже кроватку приглядел: хотел тебе показать.
     Ой, как трогательно! Я того и гляди расплачусь! Как меня разозлила ситуация: когда он начнет меня слушать?! И слышать?!
     - Я не уверена, что ребенок будет! – резко заявляю я. Захаров в ступоре. Застыл и приходит в сознание. Нет, ну вы подумайте, какой чувствительный и ранимый. Один он способен страдать. Да уж, он человек тонкой душевной организации. На глаза едва слезы не наворачиваются. Ой, ой, только не надо мне давить на жалость.
     Отвожу взгляд, все-таки надавил. Не хочу на него смотреть. И не буду. Хватит! Я преодолеваю оставшиеся метры коридора. Охранники меня преспокойно пропускают (попробовали б задержать) и оказываюсь на улице. Стою у проезжей части, голосую. Некогда мне такси вызывать и ждать.
     Чувствую, рядом Захаров стоит, что-то протягивает.
     - Что это?
     - Ключ, - говорит он.
     Как оригинально, назвать ключ ключом. Как будто не вижу, что это он. Для чего он мне?
     - Зачем? – продолжаю голосовать я, не глядя на расщедрившегося Захарова: он дает мне свой джип.
     - Зачем тебе мотыляться, где попало?
21
     Не отвечаю я, он сам догадался, что не возьму его машину. Тогда он отодвигает меня с края проезжей части и сам голосует.
     Останавливается такси. Захаров не успевает сделать к машине шаг, как я усаживаюсь на заднее сидение. Мое решение он одобряет: впереди всегда опасней, чем за спиной водителя. Он открывает переднюю дверь. Я надеюсь, он не собирается ехать со мной. Пусть хотя бы едет на переднем сидении.
     Оценивший такси и внешний вид таксиста, Захаров решается доверить ему меня. Он достает из кошелька крокодиловой кожи (несчастная рептилия) тысячные купюры и сопровождает жест положения их на переднее сидение словами: «Отвези, куда скажет».
     Я гляжу в другую сторону, пусть он не надеется: его адрес я не назову. Такси уезжает, Захаров остается в гордом одиночестве. Смотрит вслед тоскливо. К нему Сергей, полковник ФСБ, подходит, руку на плечо кладет и предлагает:
     - Пойдем, выпьем.
     Светило солнце, становилось теплее, чем вчера, когда я отработала полный рабочий день и устала, как собака. Тяжело передвигая ногами, я доплелась до кровати, рухнула и уснула. А с утра мне Таня призналась, что Захаров ей с девочками разрешил проходить в клуб без оплаты входного билета и заказывать по одному коктейлю. Щедрость его велика, а хитрость - не имеет границ. Молодец, отныне мои подруги без ума от него. Меня обошла стороной ревность: не до нее. К тому же он не ревности добивался. И попал в десятку: Катя позвонила, проговорила о нем полчаса, Надя... Саша была последней, кто похвалил его. Она просто раньше не сумела мне дозвониться.
     Я отложила телефон, поела немного, попила и пошла по делам. Захаров названивает каждый день, моим самочувствием интересуется, делами. С какой поры его мои дела волнуют?
     Сама не замечаю, как в клинике оказываюсь. Вокруг картинки с женскими и мужскими половыми органами в разрезе, с аистами, которые несут кульки, рисунки с кучерявыми младенцами, фото беременных, кормящих мамочек... В центре планирования семьи я. Большой холл, стенды повсюду, люди ходят. Над потолком прикреплена ориентировка со стрелочками: женская консультация, перинатальное отделение, педиатрия, абортарий... Совсем рядом, по правую руку. Страшно мне делается.
     Подхожу к администратору. Называю себя, она поковырялась в компьютере и ко мне обращается:
     - Ознакомьтесь, пожалуйста, с оказываемыми услугами, прейскурантом и если устроит цена, заключим договор.
     - Мне говорили, у вас опытный врач. – Голос мой дрожит, естественно, я ведь не на санацию ротовой полости иду. И в такой ситуации я впервые.   
     Я читаю длинный список. Ведение беременности, занятия для беременных... Натыкаюсь взглядом на зловещие «медикаментозный аборт», «вакуумный или вакуумная аспирация», «мини-аборт», «острый кюретаж» (или «выскабливание» стенок матки)… Я дочитать не смогла. Ноги подкосились, когда дошла до «прерывание беременности во втором триместре». Кто на это может отважиться? Только женщина в безвыходном положении.
     - Ну что, вы готовы? – обратилась ко мне администратор.
     Откладываю я прейскурант и отвечаю:
     - Давайте заключать договор…   - Для меня, трусишки, это ответственный поступок с большими последствиями.      
     Как повелось, пришел черед звонка. Захаров отвлекся от дел насущных.
     - Привет, Маюшка, - говорит он в трубку. – Как ты?
     - Это не Майя, я – Таня, ее подруга. 
     Он насторожен.
     - Только не говорите мне, Таня, что она переехала, а вы ни телефон, ни адрес не знаете.
     - Нет, она не переехала. – Подруга слышит выдох.
22
     - Позовите ее.
     Меняет положение в кресле Захаров. Опять она заставляет его волноваться: ушла, оставив телефон дома. Вдруг с ней что-нибудь случится? Он встает, Майя! Она может сделать решительный шаг! Он не добился от Тани того чего хотел: она не знала, как давно ушла подруга, где она и когда вернется.
     - Связаться с ней нет никакой возможности?
     - У нее один телефон. - Таня сожалела, что ситуация нехорошая. Она тоже заволновалась. Майя подавленная ходила с утра.
     Я дождалась назначенного времени и вхожу в кабинет, укладываюсь...  Спустя некоторое время я покидаю центр планирования семьи. Медленно, со скоростью черепашки, я плетусь в скверике. Усаживаюсь на первую попавшуюся лавку и смотрю на лист, который дал мне врач. Долго сморю. Слезы вытираю. Надо бы родителям позвонить. Роюсь в сумке, нет телефона. Забыла. Рассеянность обострилась. Понимаю, что не доеду до дома на общественном транспорте – пересадки, переходы, не могу! – ловлю такси. Ладно уж, потрачусь на него. Продуктами все равно я обеспечена на месяц вперед. А икры у меня – завались. Хоть половниками ешь. 
     Не успеваю я в квартиру войти, как Таня ко мне бежит, трубку протягивает.
     - Захаров тебе телефон сорвал! – И подает: он заливается!
     Жму на зеленую кнопку.
     - Майя, я полдня звоню! – слышится мне в ответ. - Таня сказала, ты неизвестно куда ушла! Бери всегда с собой телефон, мало ли что! 
     Ладно уж, сказал бы что просто-напросто боится услышать мой приговор. У меня нет желания разговаривать. Спать хочу. Или полежать. Я еще не решила.
     Захаров высказался, не услыхав моих ответных речей.
     - Майя?
     - Да слушаю я. – Переживает, что отключилась. Следовало бы.
     Захаров мнется, собирается с мыслями. Скорее бы спросил, я б ответила, и на этом закончили разговор: я и без него устала. Присела на стульчик, на орхидеи гляжу, не чихаю.
     - Эм-м-м, ты тогда… серьезно сказала? Насчет ребенка?
     Наконец, свершилось чудо: он сформулировал вопрос. Аллилуйя! Я ждала его. Сколько ж он мучился? Ночами не спал? Не ел? Несколько дней.
     - Дурак ты, Захаров, - отвечаю я и кладу трубку.
     Он, подкидывает свой телефон, ловит и… довольный, улыбается.
     Таня присаживается ко мне поближе, по коленке гладит. Догадывается, что к врачу ходила.
     - Что она сказала?
     - Лучше не спрашивай.

     Доктор, вглядываясь в монитор УЗИ, выглядела серьезно. Она работала датчиком, я лежала и молчала. Чтобы не мешать.
     - Беременность на шесть недель, - сказала врач. – Так, так…
     - Что там? – приподняла я голову, испугалась.
     Доктор приблизила картинку, пригляделась и ответила:
     - У вас будет двойня.
     Как замечательно, что я лежала. Аж дар речи потеряла. Я и двое детей! С ума сойти! Руки мои поледенели. Как я их растить буду?! Ну, Захаров, это все ты – перестарался чуток! Это ж надо таких дел натворить: двойню забабахать!
     - Посмотрите, - поворачивает ко мне монитор доктор и показывает эмбрионы. – Вот один плод, вот второй. Видите небольшие выросты? Это у них будущие ручки и ножки.
     Я растрогалась, а когда доктор поколдовала за аппаратом и сказала: «Сердца  у них бьются, все в порядке», - слезы покатились у меня из уголков глаз. Там, в скверике, я глядела
23
на первую фотографию моих малышей и плакала. Они похожи на фасолинки с почечками, но
у них уже бьются сердца! С той самой минуты я поняла, как сильно их люблю. За что я точно могу сказать Захарову спасибо, так это за детей.   

     Ольга Васильевна получила посылку, привезенную курьером. Она поднялась на второй этаж и оставила там пакет.
     - Владислав Сергеевич, привезли платье Майи Александровны, - осторожно сказала домработница. – Что мне с ним сделать?
     Лидочка опустила голову и помалкивала.
     - Где оно? – спрашивает Захаров и, ни слова не говоря, идет наверх.
     Платье в чехле. Висит на самом видном месте, возле большого зеркала, куда гляделась Майя, наряжаясь. Будь то утро или же… ночь. Захаров глядит на квитанцию, прикрепленную к платью с надписью «Доставка первый класс. Оплачено». И рядом фото модели в платье. Оно очень бы пошло ей. С фатой, прической. Майя его долго выбирала по каталогу, потом примеряла в магазине. Подошло – и заказала из Франции, в магазине только образцы. В нем бы она была похожа на фею из сказки.
     Захаров обернулся, пустой дверной проем…
     Стемнело, но спать мы с Таней не собирались. Я отдохнула под старую сказку, которую решили с подругой посмотреть: надоели нам убийства да драки. Тут мне приходит сообщение на телефон. Нетрудно догадаться от кого. Расчет верный: на звонок могу не ответить, а сообщение прочту. «Выйди на балкон». Ничего так требование. Думаю, идти или нет. А Таня как воскликнет:
     - Ой, что это там?! – И вскакивает, бежит к балкону.
     И я бегу.
     - Бог мой, что ты тут делаешь?! – удивляюсь я.
     До чего Захаров додумался: его альпинисты с крыши на уровень балкона спустили! Да уж, задача женщины облагораживать и вдохновлять мужчину на подвиги: вон он, над землей парит, меня удивляет. И когда он успел балкон цветами усыпать? Висит Владислав Сергеевич, страх перебарывает. Я же знаю его. Он в костюме – глазам своим не верю! – клоуна – реквизит из цирка на Цветном бульваре. А на груди надпись: «Прости, я идиот». Сам писал, сам приклеивал к картонке, сам на шею вешал.
     - Ты не идиот, ты сумасшедший! – тянусь я к нему, чтобы втащить на балкон.
     Захаров возражает, мол, еще не время. Только тогда я замечаю, как внизу скрипач серенаду играет, ублажает слух усталых возрастных соседей, и нервы на кулак наматывает молодым. Прохожие мимо идут, глазеют. На лавочке, у подъезда, алкоголики, спившиеся псевдоинтеллигенты, под музыку стали культурно чокаться и закусывать. Кто из прохожих у виска крутит, кто посмеивается. Романтики – мечтательно завидуют. Скрипач пребывал во власти вдохновения, Захаров – подавно. Я приложила усилия и включила сообразительность, чтобы уйти от него, а он – чтобы вернуть меня.   
     Экстремал Владислав Сергеевич говорит мне:
     - Я так боялся, что ты сделаешь аборт.
     Я качаю головой.
     - У тебя не будет ребенка, - произношу я.
     Он в лице меняется. Я спешу успокоить, пока с ним обморок не случился:
     - У тебя двойня, Захаров.
     Он едва успевает зацепиться за балкон. Я помогаю ему вскарабкаться ко мне. Он с удовольствием запрыгивает на балкон, освобождается от веревок и кричит:
     - Обалдеть!
     - Чего орать-то? -  спрашивает сосед, вышедший на балкон перекурить.
     - У меня будет двойня! – кричит Захаров. Беспокоюсь я, все ли с ним хорошо? Возбужден, глаза горят, как фонари на елке. Ей богу, как дитя.
24
     Пьянчужки у подъезда произносят тост:
     - За мужика: отцом станет! – И выпивают до дна. Лишний повод – не помеха. А тут такое событие. 
     - Поздравляю! – тянет руку сосед через балкон. Захаров жмет его ладонь, хотя совсем не знает этого человека. Мужская солидарность, ничего не попишешь.
     Стою я в сторонке, вся такая не при делах: я-то к событию непричастна.   
     Влад приходит в себя, в карман лезет. Сдерживаю я смех: он текст составил, чтобы не забыть, как прощения попросить. Читает по бумажке, сбиться боится. Почему мы, русские женщины, жалеем наших мужиков. Может не стоит их баловать, чтоб от рук не отбивались?
     Слушаю я его, головой киваю. Пусть говорит. Ему надо выговориться. Воспитательный процесс на этом не закончен. Захаров не глуп, понимает.      
     - И, наконец, я прошу простить меня, что был занудой, - заканчивает он, и радуется, что прочел до конца, на одном дыхании, и не сбился, хотя эмоции его захлебывали. Потом он протягивает кольцо, которое я, уходя, оставила.
     - Не делай так больше! – говорит мне экстремал-клоун.
     Ой, не знаю, не знаю, многое зависит и от вас, господин Захаров. Но раз уж вы так сильно просите, так и быть, я надену кольцо. Он потянулся ко мне, его позвали.
     - Мы свободны? – крикнули ему альпинисты с крыши.
     Он махнул им, мол, идите на все четыре, не до вас. И на меня переключился.
     - Слушай, я так не могу! – смеюсь я: он хоть бы нос в виде красной бульки снял.
     - Брюки и пиджак в машине, - признается Захаров и снимает мягкий красный нос… 
     На праздник я пригласила девочек и, думается мне, не зря. Да-да, мечты должны реализовываться. Среди приглашенных был Сергей, полковник ФСБ, с женой, боевой подругой, не цыпочкой. Он сердечно поздравил друга, подмигнул. Что он этим хотел сказать? Захаров в ту пору едва земли касался: летал от восторга - двойня! Он бредил девочкой. Мечтал о двух. Я так и вижу его, подкидывающего крошек. Чует мое сердце: избалует он их, ох избалует.
     Вот настоящая жизнь, вот что делает человека по-настоящему счастливым и объединяет людей, а не машины, квартиры, дома, деньги. Судьбы соединяют чувства, разные. Деньги и предубеждения их только разъединяют. Запомните: что вы привносите в этот мир, то вы и получаете.
     Я сознательно приняла решение – вернуться. И пускай Влад об этом не догадывается, но не он выбрал меня, а я его. Ехала я с ним в загородный дом и думала: правильно ли поступаю? Поглядела на него, он - на меня. Возможно, пожалею об этом, но я пожалею еще больше, если уйду.    
            
 
    Продолжение следует...