История первая. Ферганская река горечи и забвения,

                "
                ...Поистине, сказания о первых                поколениях стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими, и поучался, и что бы, вникая в предания о минувших народах и о том, что случилось с ними, воздерживался он от греха. Хвала же тому, кто сделал сказания о древних уроком для народов последующих!" (Вступление к сборнику. Из «Рассказа о царе Шахрияре и его брате».)


 Сколько раз уж я собиралась рассказать об этом отрезке моей жизни, и все откладывала и откладывала... Восток, прекрасный и ужасный, который проще было забыть, и не вспоминать ни во сне, ни наяву, никогда. Спустя годы, когда определенные события в моем очередном месте обитания пробудили это дежавю, я убедилась, что забвение выбрали многие, очень многие свидетели того времени, жившие в Ферганской долине на стыке эпох. Огромный информационный пробел. Что ж, я постараюсь хоть немного заполнить его, иначе, где потом искать память о всем произошедшем? Где будут искать концы в истории, о которой молчали почти двадцать лет? Те, кто перешел вброд сквозь людские судьбы, и теперь высоко и далеко смотрят сверху вниз на райскую долину, столь верны избранному пути забвения, что переименовали большую часть улиц. И вот уже на карте вместо вполне нейтральной и знакомой улицы "Азербайджанской" значится улица "Кувасайская", но места всё те же, и тот же поворот на развилке на углу бывшего родного дома номер сто семьдесят три, и школа через дорогу, напротив - поля и мусульманское кладбище, дорога, ведущая на военный аэродром... Я всматриваюсь в эту карту до слёз, до рези в глазах... Я вижу лето, и зеленые раскидистые чинары, и арык у дороги с юркими головастиками, и розовые кусты, дурманящий аромат цветущих садов спелым летом 1988 года.
 Странные дороги привели нашу семью в Фергану в тот год. И странные и дальние. Было мне почти шесть лет на момент приезда, а до того жили мы все тоже на востоке, только на Дальнем. В местах обитания больших снегов, красной рыбы и золотодобытчиков - в Магадане. В те времена там очень даже неплохо жилось, фрукты, какие хочешь, по морю доставлялись, люди не бедствовали, как и мы, и море со своими дарами круглый год. Жить бы и жить, как говорится, припеваючи. Но дело в том, что у родителей моих интернациональных жизнь складывалась во всех аспектах, кроме семейного. Совместная жизнь не получалась, и с каждым годом это было все очевидней. Вопрос причин - это тема совсем отдельной истории. А следствием стал наш отъезд в более тёплый климат и ближе к родственникам папы. Когда-то мой папа-узбек буквально сбежал из родного Китаба на поиски лучшей жизни, приключений и прекрасной принцессы. Все вышеперечисленное он нашел на Дальнем Востоке, отправившись на заработки. Также как и моя мама, сибирская красавица, улетевшая в поисках прекрасного принца к холодным и дальним морям из провинциального и прозаичного, как заводские двери, Барнаула. И вроде бы паззл сложился, и я родилась, и квартира была и дом на магаданских сопках, и дефицитные ананасы с апельсинами зимой. А счастья не было. Видимо, и принц не из той сказки, и принцесса не к тому принцу.
 И вот, в промежутке среди бесконечных скандалов, кто-то из знакомых маме подкинул этот, казавшийся совершенно чудесным и удачным, вариант равноценного обмена. Двушку в Магадане можно было срочно разменять на двушку в Фергане, еще и большей площади. Тогда это выглядело спасением - новые места, новые впечатления, новая жизнь и новые шансы на мир в семье. Кроме того, промозглые ветра с Охотского моря, и короткое сквозное лето маме успели наскучить. Ферганская долина же - полная противоположность, теплая и цветущая, разве что моря нет. Никто не заподозрил ничего странного в том, что две русские женщины, две сестры, так охотно и безоглядно бегут из рая в ледяной ад, "Сольвейг, о Сольвейг!"... Что-то не так было с раем, но тогда никто вопросов не задавал.
 Итак, наше перемещение с Востока на Восток произошло. Здесь все было другим, удивительным, прекрасным! Тёплое приветливое солнце, и все золотое, словно подсвеченное мелкими песчинками, золотистые лица улыбчивых узбеков, золотистые дороги и изумрудная листва в солнечных отблесках, золотистые ароматные лепешки... До того прекрасным было это место! Прекрасно оно и сейчас, судя по фотографиям путешественников. Главное, что удивило меня тогда - это количество и разнообразие роз повсюду. Розы в каждом дворе, всех форм, цветов и размеров, и кустарниками, и по одной, и плетущиеся с первого этажа по четвертый развесистой красной рекой или водопадом. Розы, которые в Магадане можно было чаще увидеть на картинках, чем в жизни.
 Маму поразила удивительная тишина в городе. Тишина размеренности, неспешности в жизни, почти сельский покой. Впрочем, тишина, как и всякое явление на Востоке, суть вещь зыбкая и неоднозначная, в чём нам предстояло убедиться довольно скоро. Дом наш оказался в тихой и уютной окраине Ахунбабаевского микрорайона. Надо отдать должное чувству вкуса узбекских архитекторов, которые даже типовое четырёхэтажное здание спроектировали с восточной изюминкой и изяществом во внутренней планировке. Квартира наша на четвёртом (последнем) этаже была очень светлой и просторной, окна спальни выходили на частный сектор (махаллю), казавшийся бескрайним, и на дорогу, ведущую в центр города. Окна гостиной и кухни выходили в зелёный двор и на противоположное здание-близнец. Внизу наши дома соединялись одноэтажной пристройкой, в которой было ателье, а еще дальше - кафе "Лакомка". Прямо посреди просторного двора внизу цвели и благоухали сады, ближе к окнам раскачивались тополя-свечки, а ещё мы никак не могли нарадоваться замечательному "изюму" в интерьере - просторной веранде, размером с комнату, на которой предусмотрительно был установлен горячо любимый узбеками топчан с кладовкой, где, в условиях азиатского климата, можно было пить чай с лепешками и рахат-лукумом хоть круглый год.
  О дивный, сказочный город! Пять раз в день муэдзин возвещал традиционный намаз с местной мечети, каждое утро заставляя мою маму, в то время убеждённую атеистку, отчаянно чертыхаться. Днем узбечки из махалли в пёстрых нарядах из хан-атласа, с густыми черными косами, подвязанными яркими платками, семенили мимо нашего дома на рынок сначала с авоськами, обратно - с полными тюками на головах. Помню, в то время во мне впервые проснулся так называемый "зов крови", когда отчаянно хотелось приобщиться к местной культуре во всех ее проявлениях. Косы подвязывать мне было нечем, потому как и кос-то не было. Матушка, вполне справедливо опасаясь вшей, которыми кишели головы местной ребятни, стригла меня строго под мальчика, оставляя волос ровно столько, чтоб хватило завязать огромный бант на макушке. Платье из хан-атласа мне было торжественно обещано на день рождения осенью, до которого было ещё два долгих месяца. Оставалось мне только одно - выучить общеупотребительные фразы на узбекском, и практиковать их в жизни. После того, как мне удавалось "отловить" с традиционным приветствием "Ассалам алейкум" всех узбечек во дворе, я выходила ближе к дороге, ведущей от махалли к рынку мимо нас, и подкарауливала носителей местного колорита там. Почтенные смуглые старики в объёмных белых чалмах и светлых халатах, подвязанных широкими кушаками, сдержанно приветствовали меня в ответ кивком головы, в обрамлении седой треугольной бороды. Женщины смеялись, трепали меня за щёки и делились то персиками, то конфетами, то яблоками, "Салам! Салам, бола!". В ответ я неизменно отвечала "Якши рахмат!".
 Вот, что ещё роднило Ферганскую долину с райскими кущами, так это местные девушки. Кто не был там, конечно, может спорить сколько угодно, но я видела этих прекрасных гурий, о которых вдохновенно писали в древности узбекские сказители. Изящные, утонченные, с благородным восточным профилем и роскошными черными волосами ниже пояса, а то и до пола, с сияющими золотыми глазами и очаровательным смехом. Прекрасные девы Ферганской долины редко покидают её, ведь хороший товар не залёживается у родителей. Девушек очень рано выдают замуж, что вовсе не является трагедией для них. Чем дальше от центра Узбекистана, тем сильней традиции. А значит девочка с рождения воспитывается "на выданье". Главная задача родителей девочки в традиционной части Узбекистана - успешно выдать ее замуж как можно раньше, пока "не испортилась". И по исламским законам, брак может заключаться в присутствии муллы по достижении девушкой половой зрелости. Грубо говоря, как только начинаются месячные. Впрочем, юношу также могут женить довольно рано, если такова воля родителей. Основная ценность девушки - красота и здоровье, чем красивее девочка, тем раньше она может быть сосватана. Семья юноши в свою очередь, должна выплатить заявленный калым и обеспечивать невестку и внуков. Для девушек-узбечек Ферганской долины замужество было основным смыслом всего, их с малых лет мамы приучили вести домашнее хозяйство, готовить, стирать, поддерживать дом в чистоте. Но главным ритуальным действием был пошив приданого. Ведь основной мебелью в большинстве небогатых узбекских домов всегда были матрасы и подушки-тюфяки, помимо стола-дастархана. Матрасы шились вручную из плотного яркого атласа, прямо на улице, под горячим ферганским солнцем. Девушки вместе со старшими родственницами и совсем мелкими сестренками садились на соломенные циновки, раскладывали матрасы, зашивали их, предварительно набив каждый грубой хлопковой ватой первичной обработки еще с семенами. И витала над всем этим рукоделием их журчащая, подобно ручью, красивая и размеренная речь. Потом эти девчата выходят замуж, рожают много детей, и продолжают дальше воспитывать в тех же традициях последующее поколение. Если бы восточные гурии Ферганской долины имели иное воспитание, и могли принимать участие во всевозможных конкурсах красоты, то кто знает, авось и потеснили бы венесуэлок и филиппинок на мировых пьедесталах. Но всё складывается так, как должно, всё идёт своим чередом, и, возможно, это к лучшему. Может быть, мои русские друзья и читатели не поверят в такую власть традиций над умами современных людей, но вот что забавно - лет пять назад мой папа совершил визит в родной Китаб, спустя годы отсутствия, и умудрился похвалиться тем, что его дочь (то есть я) довольно неплохая танцовщица. Чем привел в священный ужас своих школьных друзей и родственников. "Своими руками придушу!" - грозно крикнул гостеприимный хозяин своей дочери, засмотревшейся было на видео с моим выступлением. "Мне вот балет очень нравится! Я бы тоже хотела танцевать..." - тихонько созналась девушка моему папе, только вот ее собственный папа немного сильно возражает).
 Надо заметить, что мой "зов крови" проявился ещё и в большой любви к узбекской музыке и танцам. Я с удовольствием отстукивала ритмы на столе, скамейке, на чем угодно - дум так так, дум така так, дум та дум та дум, трррр така така так. Счастье моё было огромно, когда я научилась скользить головой из стороны в сторону, подмахивая себе руками на узбекский манер. Так, собственно, я и заработала свою первую тюбетейку. Этот момент вообще ознаменовал мой первый заработок.
 Мы с мамой как-то поехали на большой вещевой рынок, что ближе к выезду из города. Огромные ряды самотканных ковров, расшитых тюбетеек и прочего рукоделия просто заворожили меня. Узбечки наперебой предлагали маме нарядные платки, я же остановилась, как вкопанная возле детских тюбетеек, вышитых цветами и изречениями на арабском. На все предложения улыбчивой пожилой узбечки мама категорически отрезала - "У нас денег нет!", её местный колорит, надо сказать, быстро утомил, в отличие от меня. И тут, уж не знаю что на меня нашло, заиграла популярная тогда песня "Баригяль", и я пустилась в пляс. Очень я старалась танцевать "по-узбекски" в своем представлении, торговки же собрались вокруг, стали подпевать и прихлопывать в ладоши. Это ж целое шоу - дитё на рыночной площади танцует без зазрения совести. Через пару минут мама прекратила мое выступление, а пожилая узбечка на память вручила мне вожделенный головной убор.
 Местные узбечки, в большинстве своем, относились ко мне очень тепло. Их удивляла и забавляла по-своему маленькая смышлёная девочка с огромными восточными глазами, в Ферганской   долине редко встречались полукровки, или метисы. Смешанные браки в традиционном исламском обществе сильно не приветствуются, о чём маме предстояло узнать в самом ближайшем будущем. Если папа приехал в общем-то родную среду, то маме приходилось не всегда гладко приспосабливаться к новым условиям. Ни все местные красоты, всё это буйное цветение, и покой, и внешнее благополучие, не могли ей компенсировать ощущение того, что она чужая среди чужих. При том, что в Фергане тогда жило много русских, да и наш двор представлял собой сплошной интернационал. Очень большой, почти на треть города, военный городок, обуславливал присутствие большого количества русских и украинских офицерских семей, были и наследники переселенцев, и потомки бежавших от преследования политэмигрантов, и обычные люди. Немало было и корейцев, на заре перестройки они отлично справлялись с развитием раннего предпринимательства в регионе, на узбеков смотрели сверху вниз и имели собственную "мафию". Узбеки их, в свою очередь, побаивались и никогда не трогали. Чуть меньше было армян, евреев, и печально известных турок-месхетинцев.
 В наших домах было немного узбекских семей, они предпочитали селиться в частном секторе. Узбечки традиционных взглядов смотрели на мою белокурую и свободолюбивую маму с явным неодобрением, впрочем, как и на других русских "хайвон". На каблуках, да с голыми коленками, да с неприкрытыми плечами, ещё и яркий макияж! С точки зрения местных традиционалистов, это было, конечно, возмутительно. Русские соседки поначалу тоже отнеслись к матушке с провинциальной чопорностью. Тесный мирок "своих" всегда с трудом принимает новичков. Но, со временем, многие из них подружились с мамой. Жизнь заставила сблизиться, скажем так.
 А нам предстояло совершить одно значимое путешествие к папиной родне в Китаб. Матушка моя ехала с боевым настроем. Рассчитывала она на свою неуёмную общительность, умение поддержать весёлую беседу и певческий талант. Ведь как у нас обычно происходят встречи с родственниками? Громкое разудалое застолье, с песнями, братаниями, обниманиями, танцами итд. Ну что сказать, делать ставку на все перечисленное в глухой мусульманской глубинке было бы крайне опрометчиво. Нда... Удачным во всём этом путешествии было посещение памятников архитектуры в Самарканде и визит к двоюродной папиной сестре в Шахрисабз. В Самарканд папины братья повезли нас в первую очередь - там находятся важнейшие достопримечательности узбекской культуры, узбекского зодчества. Огромнейшее впечатление на меня произвела прекрасная мечеть Биби Ханум. Увидев однажды, её величественные бирюзовые своды забыть невозможно! А знаменитые медресе! Медресе на площади Регистан удивительны... Когда думаю о них, почему-то вспоминается аромат колодезной воды из глиняного кувшина. Как бы я хотела побывать там снова! Но смогу ли заставить себя не помнить о ..?.. По-моему до знаменитого Гур-Эмира мы не добрались, ибо всех разобрал зверский аппетит. Обедали мы в местной чайхоне, где на широких диванах неспешно чаёвничали компании мужчин-узбеков. Чайхона в Узбекистане, как вам, возможно, известно, абсолютно культовое место. Там собираются и после трудового дня, и в выходные, местные мужчины  обсудить последние новости, посплетничать, посудачить о том о сём. Женщины там появляются крайне редко и только в компании всей семьи, да и то по праздникам. Многие из вас, мои дорогие читатели, наверняка помнят программу "Прожекторпэрисхилтон", и вот примерно так и проходят вечерние посиделки за пиалой крепкого чая в узбекских чайхонах, иной раз сопровождаемые и самокруткой с анашой, что не является чем-то предосудительным в тех краях. Как и вообще всякие дурманы органического происхождения. Никто за это своих особо не преследует, и не ограничивает. Туристы, конечно, подобной привилегией не пользуются, и лучше пусть даже не пытаются - узбекская тюрьма не отель. Спиртное запрещено, и довольно строго. Что не мешает втихаря квасить на больших праздниках, вроде свадеб и обрезания. Но это уже неблагоприятные веяния последнего времени. Для правоверного мусульманина сухой закон действует всегда.
 Что я вам могу ещё сказать про чайхону? Даже самое дорогое блюдо в самом крутом восточном ресторане никогда не будет вкусней самой обычной самсы или лагмана в провинциальной узбекской чайхоне. По поводу плова и других праздничных блюд, ну вы понимаете. Там другой воздух, рис, масло, там даже вкус моркови другой, там всё настоящее!
 Шахрисабз встретил нас прохладой и мелким дождиком. Шарофат, тихая и очень добрая хозяюшка, приветливо обогрела и накормила нас. В её небольшом, традиционном беленом доме с ткаными коврами было уютно, тепло, и очень хорошо. От Шахрисабза в моей памяти осталось грустное и доброе лицо тёти Шарофат (она была вдовой), аромат вкусных тандырных лепёшек, и тепло очага под дастарханом, во время шумного дождя за окном. И город этот действительно очень зелен, как и говорит его название. На посещение его древностей, вроде усыпальниц Тимуридов и остатков старинных крепостей Согдианы, времени и сил уже не было. Хотя почти каждый узбек, имеющий родство в зеленом городе, и так считает себя каким-нибудь потомком великого Тимура. Ну а как же?)
 Перед приездом непосредственно в Китаб, папа предусмотрительно затарился мешками сахара, муки, разных круп и прочих продуктов. Мама этому очень удивлялась тогда - "Зачем? Мы ведь и не съедим столько?". Папа вздохнул и ответил -"Понадобится.". И правда, понадобилось, папа знал, что делал.
 Вот, что мне рассказала о Китабе Википедия:
"На окраине города Китаба расположена Китабская международная широтная станция, основанная в 1930 году — одна из пяти (1 в Японии, 2 в США, 1 в Италии, 1 в Узбекистане) станций мировой сети, изучающих движение полюсов Земли[2]. Станция является подразделением Астрономического института им. Улугбека Узбекской академии наук (Ташкент)." Представляете? Вот об этом факте я даже не имела понятия. Теперь буду жить со знанием этой ценной информации.
 Я же со своей стороны могу сказать, что город этот очень и очень бедный, и папина семья также точно бедствовала всё время. Не знаю, как сейчас, но в те времена большинство построек были обычными глиняными мазанками, растянувшимися вдоль узких холмистых улочек. Одинаковые белые дворы кругом, выстроенные по периметру квадрата семейного подворья, где жили одновременно несколько поколений одного рода. Многие работали на хлопковых полях, как в свое время наша бабушка. Увы, бабушку я уже не застала - она очень рано умерла от инсульта, в 44 года. И было у нее к тому времени восемь детей. Вообще история женитьбы бабушки и дедушки по папиной линии заслуживает отдельного внимания, и, несомненно, даст читателям некоторое представление о местных традициях и колорите.
 Бабушка родилась в семье узбеков арабского происхождения,  что считается довольно почётным и невеста из такого рода - хорошая находка. И внешность у неё была очень выразительная и благородная - золотистая, не слишком темная кожа, красивые черты лица, утончённое телосложение, и красивые золотые глаза. Даже имя у неё было подходящее - Тути Теллаева, что переводится, как золотая птичка. Более того, в нашей семье живёт легенда, что двоюродная сестра бабушки Тути - младшая дочь беглого бухарского эмира, которую взял в жены в качестве "откупа" один из красных командиров, занявших Бухару в послереволюционную пору. И была она красоты необычайной, чем и покорила сердце "врага". Ну а вся остальная семья благополучно перебралась в Иран. Легенда это или истина, не буду утверждать, однако вернёмся к моей бабушке. Так уж сложилось, что ко всем несомненно выгодным внешним качествам Тути, от рождения добавился на редкость не восточный, строптивый характер. Замуж её, конечно же, выдали рано, в 13 лет, по семейной договоренности за богатого вдовца. В 14 бабушка родила сына, и через какое-то время после родов решила от мужа сбежать. Видимо, как-то очень он её обидел. Представьте себе степень авантюризма юной Тути, если даже сейчас развод в Узбекистане дело немыслимое, а разведённая женщина, согласно шариату, считается "грязной", харам. Что же говорить о беглянке в гораздо более дремучий период? И тем не менее, она сделала это. Вернуться домой к родителям, естественно, Тути не могла - они бы ей по традиции всыпали как следует и пинками отправили назад к мужу. Так что фразу "Всё! Ухожу к маме!"  муж вряд ли услышит от своей узбекской жены. Итак, не к маме. А куда? Да куда глаза глядят! Так и отправилась Тути колесить каким-то сельским автостопом, то на телеге попутной, то автобусом, и доехала до соседнего городка. Нужно было как-то перекусить самой и накормить ребенка. Пришлось бабушке зайти в местный магазин. Кое-какие деньги у нее с собой были. Пока бабушка рассчитывалась за молоко и хлеб, мужичок-продавец разглядел-таки симпатичное личико за чадрой, а скумекав, что девушка без сопровождения, стал хватать ее за руки с целью уволочь в подсобку. И быть бы беде, если б на счастье юной Тути, в магазин не зашёл грозный покупатель. Китаб находится в предгорьях, а ближе к горам всегда селились особняком так называемые "басмачи", или гордые и независимые узбекские горцы, которые, по большому счету, в грош не ставили ни одну власть, кроме периода эмирства, разве что. Да и то... В общем, зашёл самый что ни на есть басмач, бородатый, с широким кинжалом за кушаком, в сапожищах, бровастый. Не в меру темпераментный продавец быстро сбавил обороты, а пожилой басмач ласково обратился к Тути - "Откуда ты, дочка? Почему одна? Скажи, чем я могу помочь". Тути со слезами поведала недолгую историю своих злоключений. Басмач покачал головой -"Теперь тебе возвращаться нельзя... Забьет тебя муж, большой это позор, если жена убежала. Идем, будешь жить у меня, будешь мне как дочь, а твой сын как внук". У Тути, прямо скажем, большого выбора не было, равно как и жизненного опыта. Да и ребенка нужно было кормить. И она пришла в дом басмача. Хитрый же старикан накормил их и запер в пристройке. Нет, не для собственной прихоти, а чтобы сделать благое, с его точки зрения, дело своему названному сыну - моему дедушке Ифрату. Ифрату, как вы догадались, Каримову, в жизни много раз не повезло. Во-первых, он был от рождения хромым и немного горбатым. Такая была травма при родах. Во-вторых, он был казанским татарином, ещё и приезжим. Вследствие своей физической слабости, вместо дворовых игр с мальчишками, дедушка много времени проводил за чтением и уроками, отчего оказался довольно умным и образованным юношей, за что его и отправила доброжелательная советская власть обучать грамоте в глухомань необразованных узбеков, и это в-третьих. Приезжих татар узбеки сильно недолюбливали, хотя и отводили учиться детей, зато в знак протеста отказывались сватать своих дочерей. Да и кроме того, за бедного хромого учителя никто бы не отдал даже самую завалящую невесту. Мытарства несчастного юноши тронули сердце пожилого басмача, у него самого детей не было. Местным задирам и хулиганам он объявил, что берет Ифрата под свою опеку и защиту, поскольку в чайхоне учителю прежде прохода не давали без подзатыльника. И вот, как вы уже сообразили, старик-басмач понял, что нашел наконец-то своему подопечному отличную невесту. Заперев испуганную Тути, он отправился с радостной вестью к Ифрату. Когда дело дошло до знакомства бабушки и дедушки, бедная Тути, само собой, была весьма разочарована. И, уже после замужества, будучи беременной, улучив момент, попыталась повторить свой побег. Но тут уж и старик оказался не промах, о ее намерениях он догадался почти сразу же. Далеко Тути убежать не успела, старик на лошади быстро её догнал в соседнем поле, отстегал нагайкой довольно жестоко, и пригнал к новому мужу, как беглую животинку. Вообще-то жили они потом вполне даже дружно, и нарожали целую ораву детей. Должна заметить, что внешнее сходство с бабушкой Тути, равно как и её дивный характер, унаследовал только мой папа, а от него - и я. Большинство детей все-таки больше взяли от дедушки Ифрата.
  К сожалению, нашу "Золотую птичку" я уже не успела застать в живых, но дедушку Ифрата помню. Когда мы приехали, он уже почти не выходил из дома, за ним ухаживали невестки и старшая дочь Гульнара. В честь нашего визита был сварен праздничный сумалак, хотя и готовят его в канун Навруза. Казан сумалака родственницы варили всю ночь, там такая технология, что пророщенные зёрна пшеницы нужно варить на малом огне несколько часов до сладкой пасты, непрерывно помешивая. Вот удивительно, столько лет прошло, а я до сих пор помню этот вкус! И по утрам, когда мы заходили в пристройку к дедушке поздороваться, я выпрашивала по маленькой пиалушке отложенного "на про запас" сумалака.
  Гульнара как-то сразу сильно невзлюбила маму. Характер у нее, впрочем, и без того был скверный, и замуж, как следствие, никто не звал, а тут ещё живой раздражитель в лице весьма своенравной славянской невестки. Спокойно к папиному выбору отнёсся разве что младший его брат - дядя Тулькин. Он вообще всегда был миролюбивым добряком, и женился совсем недавно на славной и послушной девушке - Санобар. Санобар была младшей невесткой, а значит, всё хозяйство в доме висело на ней, как на золушке. В узбекских семьях среди женщин в доме царит суровая дедовщина. А как вы думали? Кроме прочего, Санобар не так давно родила мальчика - Анвара, и ей ещё приходилось бегать за годовалым малышом. Такая нелёгкая жизнь Санобар вызвала большое участие в моей эмоциональной матушке, и она со скандалами заставляла Гульнару помогать невестке по дому. В отместку, Гульнара спрятала продукты, сказав, что кушать нечего, и пусть эта русская баба сваливает подальше, а ребёнка (меня) и мужа оставляет в кругу родни. Драма разыгралась нешуточная, и папе пришлось утихомиривать обеих. В конце концов, все худо-бедно помирились и договорились как-то уже терпеть друг друга, пока в гостях. У моей абсолютно славянской на 100% матушки глаза на лоб вылазили от диких условий жизни, местных традиций и прочего колорита. Сказать, что вся эта поездка для неё была огромным стрессом - ничего не сказать. Это была катастрофа. Но надо было адаптироваться, и она согласилась надеть ненавистные ей шаровары, узбекское платье из хан-атласа, чем вызвала во мне лютую зависть и истерику, так, что пришлось другой папиной сестре Марьям дарить мне такое платьице моего размера, и навертела таки на свои обесцвеченные кудри пёстрый платок. Днем мамуля помогала куховарить Санобар, ночью терпела непривычное и крайне неприятное для нее спаньё на матрасах, сложенных столбиком прямо на голом полу. Правда, в один из последних дней, перетряхивая матрасы, мама обнаружила мирно дремлющую в тепле среди постели змею. Змеи там, кстати, в основном ядовитые. Очень громко она кричала, очень! Пока родственники не выбросили пресмыкающееся на улицу. Змеи и ящерицы отлично себя чувствуют в домах, и местный народ к такому соседству давно привык. Но тут уже, по маминому требованию, комнату окуривали какой-то вонючей травой от змей. Во всяком случае, в комнате они больше не появлялись.
 Привыкнуть матушке пришлось и к тому, что первыми за стол садятся мужчины семьи, а женщины приносят еду и убирают посуду. И только когда последний мужчина встанет из-за стола, женщины могут сесть и покушать сами.
 Мне же для полного счастья было достаточно столь долгожданного узбекского платья, и возможности безнаказанно плясать в нем среди двора до упаду. У кого-то из соседей был праздник, и громко играли разные узбекские и таджикские хиты, под которые я отчаянно выплясывала, а уж когда стали петь "Баригяль"! Родственники диву давались, глядя на мой энтузиазм, а соседские мальчишки залезли на забор, чтобы поглазеть на чудную гостью. В общем, можно считать, что это были мои дебютные гастроли).
 Вскоре, пришлось нам собираться в обратный путь. Помню, напоследок, в машине дяди я умудрилась подраться с мелкой двоюродной сестренкой Дилярам из-за каких-то дурацких открыток. А потом мы торжественно помирились и обещали писать друг другу письма, чего, конечно же, никогда не делали.
 Поездка в Китаб, ожидаемо, не принесла ничего хорошего в отношения мамы и папы. Скорее, наоборот, увеличила ментальную пропасть между ними. Еще пару недель мы обустраивались и возвращались в ритм жизни в Фергане. А потом папа сказал, что надо бы дом продать в Магадане. И улетел уже очень и очень надолго, на самом деле.
  Неизбежно, неукротимо, по всем фронтам наступала осень. Осень женского возраста приносила маме одиночество в новом и чужом месте, детская осень моя несла мне ожидание школьной учебы в следующем году и новые впечатления, и внутреннее взросление от новых открытий, и от того, что папы, такого родного и такого любимого, может не быть рядом, и когда трудно, и когда радостно и хочется поделиться этим чувством, и что дети это совсем не центр жизни родителей, порой даже и не окраина, и что совсем посторонним людям бывает не всё равно, какой у тебя цвет кожи и какая фамилия. И эти самые, посторонние люди, будут рваться ставить знак качества на беззащитном ребенке, не обладая для этого ни малейшими полномочиями. Осень была непростой.
 И это завершение предыстории к основной драме ферганских событий, мои дорогие друзья. Позвольте же привести вам две цитаты в качестве небольшого эпилога и перехода к следующей части моего рассказа.

"Я состою
из этого стекла,
из этого же самого железа,
из скрипа
одинокого протеза,
из малых волн
огромного тепла.
И если бы не эти галуны,
не этих светлых пуговок охрана,
ты сам бы вспомнил,
как мы все родны,
родством вины,
родством
открытой раны.

Как перед деревом
виновен стол,
перед горой
железо виновато,
перед осиною
виновен кол,
перед землей
вина солдата...." (Рид Грачев, "Контролеру")

Невежество — мать злобы, зависти, алчности и всех прочих низких и грубых пороков, а также грехов.
Г. Галилей