Родной-любимый

...он пришел ко мне сегодня ровно в шесть тридцать, когда будильник прозвенел о начале нового дня. Темнота еще сочилась по стенам, до солнца было далеко. Он вежливо постучался в старую дверь моей комнаты, а после прошел сквозь нее, дабы не утруждать меня. Он никогда не был грубым или настойчивым, особенно в первый день после каникул. Осторожно сгрузив свой мешок с бредовыми снами, он встал в уголке, чтобы свет уличных фонарей не бил в глаза.
- Ну здравствуй, дорогой мой, - сказала я, откидывая одеяло и протирая сонные, ничего не понимающие глаза, которые все еще продолжали упорно надеяться, что все это сон.
- Как отдохнула, милая? - спросил он как всегда уставшим голосом.
- Ну, как сказать... - ответила я, разглядывая в холодном свете неоновых реклам никуда не исчезнувшие синяки под глазами, - вполне приемлемо. Правда, отсыпаться до упора мне все равно не давали.
- Жаль... - печально произнес он.
- Да брось, ничего страшного. Все равно теперь все это позади. Ну иди сюда, обниму.
Я расставила руки и он неуверенно подошел ко мне, неуклюже прижавшись к груди и растворившись в ней. Веки сразу потяжелели, и неоновая реклама за окном стала резать глаза. Ноги стали ватными и очень непослушными. Старый друг вернулся. Потом он пил со мной крепкий утренний кофе и задумчиво смотрел в окно на пробуждающийся во тьме город. В космах его запутались крошки прошлогодних печений и высохших чаинок. Я знала, что у него как всегда сильно болит голова. Мы не разговаривали, наслаждаясь молчаньем друг друга. Однако время продолжало неумолимо тикать своими пыльными настенными часами, отрезая по крохотному кусочку отведенного нам часа. Я пошла собирать необходимые для выхода во внешний мир вещи. Он изо всех сил пытался помочь мне, и хоть все валилось у него из рук, я улыбалась. Он проводил меня до метро и даже проехал со мной все станции. И когда я задремала в углу переполненного вагона, он показал мне немного своих странных снов. О, его сны...они всегда были такими непредсказуемыми, в отличие от тех, что снились мне в его отсутствие. Его снам нельзя было верить. Любая вещь там была текучей  и неустойчивой, когда угодно способной превратиться во что угодно. Когда прозвучала моя станция, я открыла глаза и, пытаясь уловить ускользающие образы, вышла из вагона в потоке людей. Уже на эскалаторе в памяти не осталось и следа о приснившемся. А если бы и было хоть что-то, выразить это словами все-равно было бы невозможно.
Первый день после зимних каникул. Небо снаружи уже начинало светлеть, но все еще было слишком темно, чтобы засверкали остатки снега, сумевшие удержаться после внезапного потепления. Машины шумели по оттаявшим дорогам, сигналя, мигая, щелкая поворотниками. Потом шум их растворился, приглушенный черным парком и единственной освещенной аллеей. Слишком синяя тень моя вертелась под ногами и пряталась от фонарей, пытаясь убежать от света, вытягиваясь далеко-далеко вперед, задевая макушкой знакомые до боли стволы потемневших без листьев и снега деревьев. В университете было темно и сухо. Тишина шуршала забытыми знаниями, иногда разрываясь проходившими мимо уборщицами. Недосып присел со мной рядом на холодные ступени и заглядывал в тетрадь, в которой я писала про него. Новый сезон