Короли... Глава 15

        …Вот теперь всё ясно, почему ты проторчал в поликлинике с полдесятка лет впустую, псу под хвост. Ну и что у тебя там, – Владимир повертел пальцем около своей груди, – ничего не ворохнулось после стольких лет интенсивного труда на бесплатной ниве? За такое время можно же было просечь, что в борьбе с беспределом только один конец – проигрыш. И что ты в результате получил за свое упрямство? Классическое окончание партии, в которой у тебя не было ни одной фигуры – судебную тяжбу за свои же шмотки!

        – Ну, толку от этого мало. – Князев понимающе хмыкнул. – Хотя понять тебя можно, но всё равно слишком разные у вас весовые категории. Кто ты и кто Трухнова!

        – Не скажи! Мне ведь терять было нечего, кроме груды железа, которое продать-то толком нельзя даже было. Так, за копейки потом все разошлось. А вот Трухновой этот судебный скандал был совсем ни к чему. – Андрей хитро улыбнулся. – Я, признаюсь, устроил маленький спектакль, который обошёлся Трухновой не в один седой волос.

        – Да ну?! И что же ты, Аника-воин, смог такое устроить? Пожар, наводнение, землетрясение, или кирпич ей на голову сбросил?

        – Да, – разочарованно цыкнул зубом Андрей, – С фантазией у тебя хреновато! Как ты ещё книжки-то пишешь с таким воображением?

        – Ты мои книжки не трогай, не твоего ума дело. Ты лучше скажи мне, убогому, что же ты сделал такое, что, как квадратный трёхчлен, не только знать, но и представить себе нельзя?
        – Да всё было просто, как решить задачку для первоклашки. Психическая атака, мой друг! Вот как это называется.
        – Так–таки и задачку? – поддел Андрея Владимир, имея целью расшевелить друга на рассказ о его психологических подвигах.

        – Понимаешь, тут есть один маленький нюансик, без которого, если не принимать его во внимание, мои потуги остались бы гласом вопиющего.

        – Убей меня бог, если я что-нибудь понимаю из того, что ты сказал. Как-нибудь попонятнее про нюансик, можно?

        – Отчего же, можно…




        Всё в последнее время катилось как по рельсам, неизвестно к какому концу. Постоянно ощущая на себе пристальное внимание Зины Ивановны, Андрей без конца нервничал, отчего стал несколько рассеян и грубоват. Он никак не мог понять, чем для него обернётся такая опека. Удвоив свои усилия, он стал заставлять расписываться подателей заявок за выполненную работу. Но толку от этого было мало. Зина Ивановна с каменным лицом выслушивала его отчет о проделанной работе за день, тем самым, давая ему понять, что все Андреевы потуги совершенно излишни. Беря листок бумаги, где Андрей выписывал результаты трудового дня, заверенные подписями уважаемых заявителей, Зина Ивановна, не глядя, бросала его на стол, откуда он перемещался в корзину для бумаг, едва только Андрея выходил за порог её кабинета.
        Андрея к этому никто не понуждал, но он решил, что так будет гораздо спокойнее. Он думал, что такое постоянное мозоление глаз своего цербера заставит Зину Ивановну, в конце концов, если не отстать, то, по крайней мере, ослабить неусыпный контроль за его действиями.

        Такая вилка в отношении него, – с одной стороны постоянная слежка за его местонахождением, а с другой – полное безразличие к результатам его работы, ставила Андрея в тупик. Он чувствовал, что Зина Ивановна преследует какую-то иную цель, чем та, которую он сам предположил. Эта неопределённость не давала ему уделить время своим делам. Приходилось работать над восстановлением станка урывками и такая дробность процесса не могла принести желаемых результатов. В основном это касалось его режима работы. Если раньше Андрей выписывал заявки два раза в день, то сейчас, учитывая ситуацию, он не желал рисковать, упустив какую-либо запись в журнале раньше недреманного ока Зины Ивановны. Каждые пятнадцать-двадцать минут он бросал работу и мчался в регистратуру, чтобы завизировать появившуюся там заявку. Зине Ивановне было гораздо легче опередить его в обнаружении таковой, не отмеченной его подписью. Она звонила в регистратуру и любая из регистраторш могла посмотреть, что делается в журнале заявок.

        В общем, такой режим работы скоро сделал свое дело. Андрей нервничал по малейшему поводу и стал крайне подозрителен. Огрызаясь на безобидную просьбу, но, по его мнению, чисто мелочную придирку, он подпортил отношения с половиной коллектива поликлиники. Никто не мог понять, что случилось с всегда приятным в общении, улыбчивым и услужливым рабочим. Все свыклись с тем, что последнее время рабочий ходил угрюмым букой.

        Зина Ивановна, видя состояние Андрея, тихо радовалась и терпеливо ждала своего часа. Её неусыпность достигла таких пределов, что вскоре Андрею стало казаться, что из-за каждого угла выглядывает внимательно-хитрая физиономия завхозихи, на которой явственно читалось: “Ну что, попался?”. В чем попался и как, на ней было не написано, но эта неопределённость вконец издергала Андрея. По ночам, его будила жена и спрашивала, что такое могло ему присниться? “В унитаз засосало”, – надвигая на голову подушку, бурчал Андрей, но до утра уже не мог сомкнуть глаз.

        Такая прострация тянулась месяца три, до самого лета. За это время не случилось ничего такого, чтобы могло прояснить неопределённость положения. Зина Ивановна по-прежнему не спускала с него глаз и Андрею временами стало казаться, что у Зины Ивановны есть просто маленький пунктик в отношении его. Ну нравиться ей смотреть на него и всё тут! Как ни смехотворна была эта причина, но отметать её не стоило уже только по той причине, что она полностью оправдывалась народной приметой: “От ненависти до любви один шаг”. Тем не менее, Андрей решил не ослаблять свою бдительность ни на мгновение, ибо до сих пор не выяснил настоящей причины такой длительной и беспардонной слежки.

        И всё же такая ситуация не могла продолжаться бесконечно. Все громы и молнии, собранные в тугой мешок за время противостояния Андрея и Давилиной, в конце концов, не могли не обрушиться на головы их участников. Конечно же, тем самым расщеплённым древом опять оказалась буйная головушка нашего героя, а в роли громовержца оказалась Тамара Витальевна, умело подогретая и науськанная гадом подколодным – Зиной Ивановной.

        Наступило лето. К июню Андрей, по просьбе брата, засобирался на дачу. Этот сторона человеческого быта подобна бездне, куда исчезает невероятное количество закупленных загодя стройматериалов. В зависимости от кошелька застройщика, это дело продвигается более или менее споро, но, к несчастью, дача нашего героя, принадлежащая его родителям, не попадала в разряд обеспеченных достаточным финансированием и потому требовала значительной подпитки со стороны в виде собираемых по всем углам района стройматериалов. Андрею сильно повезло с переселением. Оставленный строителями доски от опалубок, железный прокат в виде двутавровых балок и прута, был им в свое время выкуплен или выпрошен у отбывавших в большой спешке строителей, и сейчас ему предстояло по частям всё накопленное добро довезти до дома, откуда машиной вместе с прочим скарбом отправить на дачные пенаты.

        Обойдя местные мусорные контейнеры, Андрей раздобыл огромные вместительные коробки, в которые собирался упаковывать свои запасы стройматериалов. Дело представлялось ему не слишком сложным. До дома, где жил брат с матерью было всего квартала два и он рассчитывал за три-четыре раза перевезти весь накопленный материал. Тележка у него была мощная, дорога прямая и сил было невпроворот, так что Андрей не видел никаких проблем с планируемой операцией. Выделив для этого ближайшую субботу, чтобы ненароком его не затребовали на какую-нибудь срочную заявку, но главное, чтобы снять с себя в этот выходной день гнёт постоянного надзора этого назойливо вьющегося вокруг опостылевшего слепня в лице Зины Ивановны, он, зайдя в мастерскую, не торопясь, приступил к работе.

        Перетаскивая тяжелый брус и укладывая его поплотнее в коробки, Андрей невольно в мыслях прокручивал события последних дней. Главным же среди них был неясный слух об уходе из поликлиники Трухновой на повышение; то ли на должность зама начальника райздрава, то ли на саму должность начальника. К слухам Андрей всегда относился весьма прохладно, но тут такая весть взволновала его. Ещё бы! Такое положение дел могло в корне повлиять на его пребывание в поликлинике либо в сторону облегчения его положения в смысле рабочей нагрузки, либо вообще предложат неприемлемые для него условия, попросив освободить подвал от его имущества. Весь прошедший месяц Андрею редко приходилось видеть Трухнову в поликлинике, но он не придал этому никакого значения. Мало ли нестыковок может быть у начальника с подчиненным, если они не связаны напрямую общими задачами. Нет её и ладно! Андрей по горло был сыт одной Зиной Ивановной!

        Развивая свою мысль дальше, он припомнил также, что частенько в этот период видел заходящих людей в кабинет Татьяны Георгиевны Заимкиной, зама Трухновой по лечебной части. И несколько пятиминуток также проводила она, замещая длительно отсутствующего главврача. Тогда Андрей думал, что Трухнова ушла в очередной незапланированный отпуск, для поправки расшатанного чрезмерными заботами о благе родной поликлиники, здоровья. И только, став невольным свидетелем разговора Зины Ивановны с Надеждой Сидоровной, понял, что дело обстоит куда как интереснее, суля в скором будущем большие перемены в кадровом составе всего шестого этажа. Тогда он не понял, о ком идёт разговор, но сейчас, по небольшому размышлению он пришёл к выводу, что быть главврачом Татьяне Георгиевне Заимкиной. Больше, столь знакомого им человека не было, так как в разговоре двух сильно обеспокоенных дам, то и дело проскальзывали намеки на должность и привычки обсуждаемой личности.

        – Уж она-то гайки закрутит, а то кой-кому и головы! – с бесстрастным видом, глядя на Зину Ивановну, проговорила главмедсестра.

        – Она женщина строгая, но справедливая, разберётся, ежели что, – испуганно ответила Давилина Надежде Сидоровне. – Ты на меня не смотри! Дела прошлые уйдут с Тамарой Витальевной, а вот некоторым придется держать отчёт в конце года… Ливадии, например, или ещё кому…. – Она выразительно посмотрела на Надежду Сидоровну.

        – А мне то что! У меня всё в ажуре, комар носа не подточит, – отпарировала намёк Зины Ивановны Надежда Сидоровна. – Ты лучше подумай, как быть с картошкой, которую ты мешками вывозила из подвала, не заплатив ни копейки. Конечно, на рабочего можно свалить ну мешок, ну два, но не десять ведь. Татьяна Георгиевна точно это всё припомнит, вот посмотришь.

        – Да я ж тебе самой отвезла три мешка! Тогда ты взяла, не побрезговала, а сейчас вон как повернула… – взвилась Зина Ивановна. – Что ты такое говоришь!? Делай вам добро после этого!

        – Да нет, ничего я такого не говорю. Просто нужно как-то это дело повернуть, ежели что. Ты, кажется, тогда несколько мешков распотрошила, а там было много гнилья, да?

        – Ну!

        – Вот тебе и утруска. Можно сказать, что испорченную картошку ты выбросила, потому что по поликлинике пошёл сильный запах гнили. Всё равно, она была тогда в отпуске, а продать картошку поручила тебе.

        – Вот-вот, дело говоришь Надежда!..

        А разговор уважаемых дам шёл как раз о знакомой Андрею теме. Прошлым летом замглавврача Татьяна Георгиевна по какой-то оказии завезла за сущие гроши пятьдесят мешков картофеля из какого-то фермерского хозяйства. Расстаравшись таким образом для родной поликлиники в альтруистическом желании порадеть своим человечкам в лице всего коллектива, Татьяна Георгиевна была, как всегда, обуреваемая самыми благими чувствами, что, впрочем, составляло одну из главных черт её характера. Привезти то она её привезла, да отдала в руки татей неуемных, то бишь, Зины Ивановны сотоварищи. А уж те, как жуки прожорливые, быстро замели половину привезённых мешков по домам да по родственникам, не оплатив ни копейки Татьяне Георгиевне. Навалив оставшуюся половину на кучу из ящиков, таким образом, создав видимость наличия всех привезённых килограммов, Зина Ивановна, которой Заимкина доверила распродажу картофеля среди всех членов коллектива, обеспокоено вздыхая, докладывала ей об отсутствии спроса на почти что даровой картофель.

        В общем, шум вышел тогда большой. Андрея несколько раз таскала наверх для объяснений и дачи показаний, но в конце концов, отстали. Задурила голову хитроседалищная Зина Ивановна несчастной Татьяне Георгиевна, да так, что осталась она в большом убытке и концов пропавшей картошки найти так и не смогла. В то, что рабочий самолично потребил на свои нужды полторы тонны картофеля, она не поверила, но с тех пор у неё сильно поубавилось рвения благодетельствовать среди вверенного её попечению коллектива...

        “Нет, наверно Трухнова действительно намылилась отсюда. Кто-то её туда усердно тащит, не иначе как за особые заслуги. Не может быть, чтобы во всем районе не нашлось более авторитетной кандидатуры. Ну да ладно, мне от этого…”.

        Заполнив первую коробку, Андрей взвалил её на тележку и отдуваясь, выволок из подвала на улицу. После полусумрака и резкого света дневных ламп, Андрей щурился на ярко-голубое небо и с удовольствием вдыхал теплый свежий воздух. После подвальной атмосферы уличный воздух казался ему даром божьим. “Прямо повезло с погодой после этаких дождей…” – думал он, бодро берясь за ручки тележки.

        Остановившись, он поправил чуть съехавшую коробку. Вдруг, краем глаза на втором этаже, там, куда выходит торец коридора из регистратуры, он заметил знакомые черты. Быстро взглянув наверх он увидел удаляющуюся фигуру старшей медсестры! Андрей готов был поклясться, что это была она! Расстояние между ними было всего метра три и ошибиться он никак не мог… Вот тут в первый раз кольнуло в сердце нехорошее предчувствие. Он утешил себя тем, что Ливадия оказалась сегодня в поликлинике случайно, но всё равно заноза из сердца не уходила. Что она могла здесь делать, когда выдача свежих халатов и прочего бельевого ассортимента происходила по пятницам, а стало быть, вчера и значит не эти дела привели её сюда. Тогда что?

        Ответ он получил сразу же, как только выволок вторую упакованную коробку их подвала. Не успел Андрей закрыть дверь, как услышал голос, который спутать он при всём желании не смог бы ни с каким.

        – Андрей Васильевич! Что вы вывозите из помещения поликлиники?

        Он обернулся и увидел выходящую из-за угла здания Зину Ивановну. Позади неё виднелась угловато-массивная фигура Ливадии, а рядом с ней обозначился синей формой милицейский чин.

        И в этот момент в голове Андрея как молнией высветило всю ситуацию последних месяцев. И слежка Зины Ивановны, и её показное безразличие.

        – У меня в коробке упакованы доски и брус, который принадлежит мне. Вы же знаете, Зина Ивановна, об этом.

        – Какой такой брус, мне ничего не известно. Откройте коробку, мы составим опись. Сейчас подъедет Тамара Витальевна и мы посмотрим, что за доски находятся там. Ваши или какие другие…

        – Да вы что, Зина Ивановна, это мои доски, которые я перевёз с предыдущего места работы.

        – Откройте коробку! – угрожающе двинулась на него завхозиха. – Товарищ лейтенант, заставьте его распаковать коробку.

        – Гражданин, – вмешался милицейский чин, – делайте что вам говорят.

        Андрей с неохотой подчинился и развязал верёвки. Зина Ивановна подскочила и с силой, удивительной для такого малоформатного тела, сбросила крышку.

        – Вот, смотрите! Видите, здесь лежат обработанные доски от упаковок, в которых в поликлинику завозилось оборудование и мебель! Видите, Тамара Витальевна? – с ещё большей силой возопила Зина Ивановна, увидев вышедшую из–за угла Трухнову, сопровождаемую её неизменной спутницей, Любовью Семеновной. – Я же вам говорила, что рабочий утащил всю тару к себе домой!

        Андрея словно обухом по голове ударило:

        – Позвольте, Зина Ивановна, вы что говорите! Да ведь эту тару вы мне приказывали каждый раз выбрасывать на помойку! Что, забыли, если не что похуже! Зачем вы на меня поклёп возводите! – чуть ли не закричал Андрей. Но его перебил голос Трухновой:

        – Зина Ивановна, эти доски у нас на балансе?

        – Конечно, и я их ещё не списала! Как заказывали на фирмах, с тарой и доставкой – так и оплачивали всё до копеечки. А что он говорит, как будто я сказала выбросить их на помойку! Так это он выдумывает, чтобы выкрутиться!

        В разговор вмешалась кудельноголовая подруга Трухновой:

        – Надо посмотреть, что у него в мастерской лежит, уж там-то, наверное, побольше, чем здесь будет!

        – Хорошо, – кивнула головой Трухнова. – Пойдёмте в его мастерскую и посмотрим, что у него там делается.

        “Ну, тварь подколодная, что сволочь делает!” – вертелось в голове Андрея, пока он отпирал дверь и шёл по длинному пыльному проходу до мастерской. “Это же надо, так извернуть дело…”. Андрей сейчас ясно понял, что завхозиха поймала его на самой простой вещи, которую, учитывая напряженные отношения между ними, нужно было сделать в первую очередь, – составить любой документ, где черным по белому удостоверялся бы факт передачи этой тары в его личное пользование.

        Он молча смотрел на то, как Зина Ивановна вскрывает стоящие у входа в мастерскую оставшиеся три коробки с прокатом и досками. Когда все они были вскрыты, Трухнова, постояв перед ними сказала:

        – Что ж, картина ясная. Составляем акт и протокол. Андрей Васильевич, сдайте ключи Зине Ивановне. Зина Ивановна, в понедельник соберите комиссию по осмотру мастерской. Я вижу здесь много медицинской аппаратуры – доложите мне, откуда она взялась тут. Товарищ лейтенант приступайте, а как закончите, поднимитесь ко мне, я завизирую протокол и акт.

        – Тамара Витальевна, да ведь это всё списанные аппараты из физиотерапии и хирургии. Мне их отдала сама заведующая отделением…

        – Прекрасно, вот мы и выясним что здесь списано, а что нет…

        – Я не отдам ключи, слишком ценные вещи и станки находятся у меня здесь! – тихо, но твердо сказал Андрей.

        Лицо Трухновой мгновенно запылало, как праздничный фейерверк, покрываясь, словно кожа хамелеона, разноцветными пятнами от сине-багровых до ярко-красных.

        – Зина Ивановна, немедленно заберите у него ключи и выпроводите отсюда.

        Трухнова развернулась и вышла, сопровождаемая своей наперсницей.

        – Про тебя давно все говорят, что ты нечист на руку, – полуобернувшись добавила Любовь Семёновна и с сознанием выполненного долга двинулась вслед за патронессой.

        – Ну, Андрей, и влип же ты! – с сардонической усмешкой сказала Ливадия. – Не иначе, как годика на три! Да ты не бойсь, – добавила она, увидев побледневшее лицо Андрея. – Пойди к Тамаре Витальевне, попроси, может и обойдётся, – и торжествующе хихикнув, отошла к усердно строчащей что-то Зине Ивановне.

        Лейтенант деловито переворачивал указываемые завхозихой предметы и называя по их порядку тоже делал пометки у себя в блокноте.

        Андрей с трудом сдержал взвинченные до предела нервы, понимая, что от этой шавки ничего не зависит, а себе он навредит своими действиями наверняка. Бросив ключи на верстак, он переоделся и как можно спокойнее сказал:

        – Зина Ивановна, постарайтесь не сломать вон те станки, они стоят больших денег, случиться с ними что, вам много придётся денег платить. А что б вы не сомневались, у меня ни них есть все документы и товарные чеки. Вы меня поняли?!

        – Иди, иди, нечего меня пугать! Твоего мы не возьмем, не то что ты, набил всю мастерскую чужим добром!

Андрея так и передёрнуло. Он с секунду постоял, глядя на злое, красное лицо завхозихи, потом повернулся и сплюнув, вышел…

        До понедельника Андрей провел время как на иголках. Прекрасно зная, что создавшуюся ситуацию Трухнова использует на все сто процентов, и Зина Ивановна будет этому только безмерно рада, он всё же решил хоть каким-то образом упредить самостийное сборище, громко именуемое комиссией, которое Трухнова распорядилась созвать под собственным началом. Стараясь придумать хоть какой-нибудь эффектный ход, Андрей только зря ломал голову. Как назло, ничего дельного, как он ни старался, на ум не шло. Все козыри, которыми он бы мог воспользоваться были битыми, так как свидетелей, подтвердивших законность его владения профилем и деревоматериалом, за давностью времени уже разыскать было невозможно. Заведующая физиотерапией тоже вряд ли согласиться подтвердить факт самоличной передачи ему списанных аппаратов. В общем, куда ни кинь, везде клин! А если такого свидетельства не будет, Трухнова точно подведет криминальную базу под маркой самовольного умыкания аппаратуры, якобы ещё подлежащей ремонту. И тем не менее он решил появиться на работе как можно раньше, чтобы упредить появление Трухновой где-нибудь на подходе к поликлинике. Вполне вероятно, что её запал пройдёт и ей можно будет спокойно всё объяснить, как обстоят дела на самом деле.

        В глубине души Андрей не надеялся на такой поворот событий. Он понимал, что причины, вызвавшие вчерашний инцидент лежат намного глубже, чем простое недопонимание или недоразумение. И причины, вызвавшие такой административную обструкцию крылись в его неспособности держать язык за зубами в определённых ситуациях. Многие из обслуги, с которыми ему приходилось тесно общаться по работе были не прочь наушничать, чтобы завоевать расположение своей начальницы. Были и такие, которые, выполняя волю Зины Ивановны, прямо выступали в роли соглядатаев за известные льготы и мзду. И потому, не зная этого, легко было попасться на провокационные разговоры, которые, в силу своей эмоциональной импульсивности, Андрей контролировать не мог.

        Это потом наступило прозрение и понимание, что сколько бы он не возмущался таким положением, где всё поставлено с ног на голову, до добра его возмущения не доведут ни в коем случае. Когда вместо ремонта промерзающих стояков заказывают дорогущие скульптуры или отделку стен “а-ля ампир”; когда вместо замены посыпавшейся плитки на лестничных площадках, запинаясь о которые немало старушек поразбивало себе носы и локти заставляют заливать проплешины гипсом; когда красят по пятому разу каморки вроде электрощитовой, и не закрывающиеся из–за деформации здания фрамуги на всех этажах велят вколотить наглухо в проём окна, без всякой возможности проветривать здание, то поневоле язык развязывается сам собой и критика начальственных действий уже не знает никакого удержу.

        Андрей догадывался, что такие разговоры никакая власть не потерпит, а в особенности такая самодержавная, как существующая на данный день в этой медицинской обители. Но такова уж натура человека, что привычка разговаривать на запретные темы ещё в совсем недавнее время сгубила немало народу. Казалось бы, что тут такого – внести здравую мысль в, казалось бы очевидный вопрос, но в том то и беда, что эта очевидность только кажущаяся. Для человека, в чьих руках сосредоточена власть, речи высказывающего рацпредложение, по меньшей мере выглядят как посягательство на его авторитет, но глубже и правильнее будет, на его тайные планы и задумки, а, стало быть, на его сугубый личный интерес.
        А это уже крамола и высказывающего её подвергают любым доступным видам обструкции, в зависимости от величины власти её владетеля.

        Таким невесёлым мыслям предавался Андрей вплоть до раннего утра наступившего понедельника. Поджидая у ворот Трухнову, он решил сдаться на милость победителя и выпросить себе ещё какое-то время, чтобы безболезненно найти пристанище для себя и имущества. Делать было нечего. Столько усилий и сил было отдано поставленной цели, чтобы вот так, походя, дать разрушить всё, когда уже одной ногой стоишь на пороге её достижения!

        Завидев дородную фигуру Трухновой, Андрей поспешил ей навстречу, чтобы не дать отвлечь кому-нибудь из подходивших работников.

        – Тамара Витальевна, в субботу произошло чистейшее недоразумение, и я могу объяснить вам всё. Уделите мне несколько минут.

        Трухнова, не останавливаясь, посмотрела на него отсутствующим взглядом куда–то поверх его головы и сказала:

        – Подходите во второй половине дня. Мы с комиссией решим, что с вами делать, уволить по собственному желанию либо в зависимости от обнаруженных фактов передать дело в суд.

        – Тамара Витальевна, вы что, серьезно верите в эту ахинею, которую вам преподнесла Давилина!?
        Трухнова перебила его и коротко бросила:

        – Я вас больше не задерживаю.

        Андрей остался стоять, глядя в спину удаляющейся Трухновой и в ярости сжимая кулаки, думал: “Ну погодите!.. Со мной так нельзя!.. Я вам перекрою кислород! Будете же ещё сучить ножками!..”.

        Сидя на скамейке в скверике перед входом в поликлинику, он видел, как весь шестой этаж в полном сборе проследовали к его мастерской. Время потянулось томительными минутами. Спустя полтора часа Андрей увидел, как из-за угла выплыла возбуждённо-галдящая толпа. Обступив Трухнову, они жестикулировали и что-то настойчиво доказывали ей. Издали слов не было возможности разобрать, но судя по энергичности, с какой происходил обмен жестами и звуками, ничего хорошего Андрей для себя мог не ожидать. Особенно усердствовали Зина Ивановна и Надежда Сидоровна. “Этой-то что надо”, – усмехнулся Андрей. – “Видать, решила что-то урвать из дарового пирога”. Он знал, что главмедсестра тоже приторговывала кое-каким оборудованием, в частности, перегонным титаном, который исчез на её даче.

        “Ну, что ж, надо идти!..”. Подождав некоторое время, Андрей поднялся, размял затёкшие ноги и вдруг с удивлением обнаружил, как на него сошло прямо-таки олимпийское спокойствие. Он, уже не торопясь, поднялся на шестой этаж и вошёл в секретарскую. Сидевшая за столом Татьяна Израилевна мрачно взглянула на него и процедила:

        – Иди, Тамара Витальевна тебя ждёт.

        Андрей распахнул дверь кабинета и осмотрелся. Было видно, что его ждали и подготовились основательно, накачав свои субстанции изрядной долей эмоций.

        Кабинет главврача, казалось, весь так и светился от ауры праведного гнева четырех возмущенных женщин. Большая его часть была написана на слегка одутловатом лице большой, грузной женщины, сидевшей за столом в кресле, отчего оно, в такт амплитуды её раскачиваний жалобно скрипело, создавая впечатление неотвратимой и близкой его поломки. Андрея это обстоятельство настолько увлекло, что на несколько мгновений он позабыл о ситуации, по причине которой находился в кабинете Тамары Витальевны Трухновой…


        Ну что ж, уважаемый читатель! Вот мы и добрались до тех пределов, когда все сказанное далее составит лишь повторение уже прочитанного выше. Со вздохом облегчения автор может констатировать, что сия поэма, произведённая им на свет и предоставленная на твой суд, доставила ему немало хлопот, но всё же, в общем, просит некоторого снисхождения за столь обыденные темы, которыми потчевал тебя на протяжении многих страниц сего произведения. Но, как говориться в одной из древних ирландских саг, “ещё не всё сказано в этом мире”, а потому, автор обращается с нижайшей просьбой отложить все твои суждения и, немного запасшись терпением, проследовать далее, в попытке осилить оставшиеся крохи сей поэмы.



        – Конечно, мне скажут, что поступать так с женщиной в любой ситуации некрасиво и непорядочно. Может быть они и правы, но только мне она женщиной никак не представляется. Хоть убей, но вампир она и точка! За шесть лет они ни разу не дали мне вздохнуть спокойно. Ну, скажи мне на милость, чем я помешал той же Зинке, если сидел в своей мастерской как мышь и ни во что не ввязывался.

        – Не скажи, – отпарировал Владимир, – ты ей одним своим присутствием мешал вертеть делишками.

        – Да, но, в конце концов, могла же она сообразить своими куриными мозгами, что я ни во что не вмешиваюсь, что моё дело сторона…

        – Так то оно так, и всё же ей её куриные мозги подсказывали, что ты какой-никакой, а свидетель…

        – …а свидетелей полагается убирать! Так что ли, – подхватил Андрей.

        – Ну да! По крайней мере, я делаю такой вывод на основании твоих же рассказов о ней и её характере. Ну да бог с ней, с Зинкой! Как с главврачихой-то дело было? Ты тут мне понабросал интриг с полный карман, а сам на Зинку переключился.

        – Чего с главврачихой, – поморщился Андрей. – С ней было всё как надо. Жаль только, что мало…

        Андрей вздохнул и, подойдя к окну, замолчал. За ним порывы январского ветра, бешено сотрясая стёкла, выметали дочиста, прохваченную крепким морозом ледяную корку на тротуарах. Одинокие прохожие, упираясь ногами, словно ходулями в скользкий наст, пытались противостоять напору ветра, игравшего с ними в какую-то одному ему понятную игру, – то ли разгонялки, то ли валялки. Какой-то мужчина, нелепо задрав ноги, опрокинулся на спину и так лежал, не делая даже попыток подняться, а остальные, скользя боком, явно не имели возможности к нему даже приблизиться, чтобы помочь бедолаге встать.

        – Ну и погодка! – пробурчал Андрей. – Что делается на улице! Ветки все пообломало.

        – Это что – ветки, – отозвался с дивана Князев. – У меня около дома свалило здоровенный тополь и раздавило вдрызг тачку моего соседа. Утром он хватился и на тебе! Я его подбросил до метро, так он так убивался, что вышел из машины без шапки и кейса. Я их увидел на заднем сиденье только когда уже к тебе приехал.

        – Не повезло мужику, это точно. Но тут хоть стихия виновата, а я вот, мой любезный друг, пострадал по милости жадной сучки и простить себе не могу, что смог это допустить. Понимаешь, я все время думал, что в человеке есть хоть капля благородства, которое не позволит ей вот так, отказываясь от своих слов, выбросить меня на улицу, да ещё угрожая судом! Я мог бы ещё понять, если бы она вызвала меня к себе и честно предупредила, что по какой-то причине я не устраиваю её как работник и дать мне время перевести свое имущество и станки в другое место. Я бы это понял, но что бы вот так, прикрываясь фикцией, повернуть дело, будто я, мои же материалы, купленные за свои же деньги, украл, как принадлежащее поликлинике имущество, – это распоследнее непотребство! И сделала она это, даже не дав объяснить ей, как всё на самом деле обстоит.

        – Да, в общем, – Андрей махнул рукой, – всё решено было заранее и повод использовали на все сто процентов. Доказать, что я имею полные права на железный прокат и деревоматериалы, не было никакой возможности. Какие могут быть доказательства, когда я купил, выпросил и натаскал всё на своём горбу не из магазина, и чеков и справок на эти материалы у меня не было. Вот на этом они меня и зацепили, как пескарика на крючок!

        – Что точно, то точно! Надо было тебе все свои накопления оформить у них же каким-нибудь документом, чтобы в случае чего сунуть им же под нос их же справку.

        – Да опять же, мои придурошные представления о человеческом благородстве и честном слове! Мне все подряд говорили об этом, начиная с брата и Бориса и теперь кончая тобой.

        – Чего теперь об этом говорить! Ты мне лучше про Трухнову рассказывай.

        – Терпение, мой друг! Я тебе говорил, что она спала и видела себя начальницей райздрава всего Марьино? Ну так вот, после того, как она расправилась со мной, у меня были отобраны ключи, – меня даже не пускали в мастерскую, чтобы забрать личные вещи, – Трухнова совсем исчезла с горизонта. Появлялась она в поликлинике только по приёмным дням и то на пару часов. Естественно, что я, как ни пробивался к ней, чтобы добиться разрешения вывезти своё имущество, практически ни разу не был допущен на приём.

        – Подожди, мне не понятно, что у тебя было с трудовой книжкой, ведь на работу устраиваются только по ней!

        – Ну, когда это было! Сейчас можно запросто устроиться по паспорту практически в любое место. Я и устроился на рынок рабочим, где мы с тобой встретились. А трудовую они мне отдавали прямо в тот же день, когда Трухнова издала приказ о моём увольнении. Они понимали, что это подсудное дело, да только я её не взял. Первое время я ходил как пришибленный, не зная, что делать, как забрать своё имущество. Ведь его надо было упаковать, прежде чем вывезти. Представляешь себе объёмчик только этой работы, не говоря уже о том, что надо раздобыть бабки на машину, погрузить и вывезти куда-то. Неделю я ходил по району, подыскивая место, но всё бесполезно.

        – А как же ты рассчитывал забрать станки и материалы?

        – Да так! Мне во время блужданий в поисках места пришла в голову отличная идея. Раз до этой бочки с салом мне не удаётся добраться как всем людям, то пусть за меня это сделают компетентные органы, то есть суд. Я оформил все документы, заявления и прочие бумажки и отнёс их прямиком судье.

        – А ты не боялся, что Трухнова сделает контрвыпад и тоже подаст заявление на тебя в суд, что ты их обворовал, или как там, причинил материальный ущерб?

        Андрей рассмеялся:

        – Да, слабо тебе ещё в эти игры играть! Да если бы у них была бы хоть малейший случай это сделать, разве они упустили бы возможность списать на меня кучу всего наворованного за эти годы! Неужели ты не просёк, что все их стращания были психической атакой?!

        – Может быть. – Владимир пожал плечами и спросил: – Вот ты говоришь психическая атака, а сам недавно хвастал, что взял Трухнову на испуг и об этом пока ни гугу.

        – Ха! Так это и был самый смак, когда мне удалось возместить хоть в какой-то степени то унижение, которому меня подвергла эта шайка. Всё было очень просто. Я несколько дней думал, чем бы отплатить Трухновой за оскорбление и моё унижение. Ничего в голову дельного не приходило. Как ты сказал, слишком уж разные весовые категории на социальной лестнице были между нами. До простой уголовщины я опуститься не мог, слишком мелко, да и не эффективно. Избить, пригрозить кое-чем похуже, или просто грабануть, – это было не по мне. Такое быстро забывается и, к тому же, приносит ущерб только телу, а мне хотелось уязвить её самолюбие, унизить её достоинство, как она это проделала со мной.

        Чего я только не передумал, а потом вдруг меня осенило, что же для неё в жизни есть самое главное, чем она живёт, в чём её стимул? И знаешь, я нашел эту ахиллесову пяту.

        Самым главным для неё был её авторитет, жажда власти, потому что только находясь на какой-то её вершине, она сможет открыто воровать и тратить наворованное. Ну, как ты сам понимаешь, более или менее безопасно. Я думаю, она прекрасно знала эту истину и потому изо всех сил рвалась наверх. Её не устраивала жизнь подпольного миллионера Корейки, который прожил жизнь на мешках с деньгами и не смог ими воспользоваться. Трухновой нужна была надёжная легальная крыша, хотя бы и в виде заработка высокооплачиваемого чиновника.

        И, как я уже знал, первой своей значительной ступенькой она рассчитывала сделать должность начальника райздравотдела управы. Вот тут-то и можно было нанести самый чувствительный удар. Что для таких людей, рвущихся к власти, есть самое губительное? Правильно, превратное общественное мнение об их деятельности! И они из кожи будут лезть, чтобы составить любыми способами наилучшее впечатление о себе как о человеке, так и о результатах своей работы. Так вот, я поставил себе целью разнести в клочья её имидж доброго самаритянина и показать, что она есть на самом деле.

        – Вот это да! – восхищённо воскликнул Князев. – И что, разнёс?

        – Будь здоров как! – ответил Андрей, не замечая немалой доли иронии в голосе Владимира. – Ей уж точно мало не показалось. И своей цели я добился! Трухнова осталась при своём корыте – по крайней мере до сих пор.

        – Да как же тебе это удалось, сирому да малому?! – Владимир удивлённо покачал головой. – Я ведь остаюсь при своём мнении насчёт ваших разных весовых категорий. Как же ты до неё добрался?

        – Очень просто! Я же сказал, при помощи общественного мнения!

        – Ума не приложу, как ты это смог проделать?

        – А вот так…




        Выйдя из здания суда, Андрей зябко поёжился. После душных и жарких коридоров, крепкий морозец, пробираясь под влажную одежду, быстро остудил его разгорячённое, потное лицо. Разговор с судьёй не принёс ожидаемого результата. С него потребовали дополнительные документы и справки, да к тому же Трухнова, сославшись на нездоровье, на суд не явилась. “Знаю я её нездоровье, сидит, небось, сейчас в сауне – отпаривает свою жирную задницу…”. Подавив раздражение, Андрей направился к остановке автобуса. По дороге он ещё раз продумал план дальнейших действий и удовлетворённо хмыкнув, подумал: “Ничего, как ни ёрзай, никуда тебе не деться!”.

        Доехав до поликлиники, Андрей прямиком направился на второй этаж, где находился кабинет доврачебного осмотра. Постучав в дверь и, состроив страдальческую мину на лице, заглянул и спросил:

        – Ирина Леонидовна, можно?

        – А, Андрей Васильевич, заходите, – и, посмотрев на скорбный лик Андрея, встревожено спросила: – Что случилось, на вас лица нет!

        – Ничего, ничего, – пробормотал Андрей, – так сердце что-то прихватило, наверное давление подскочило. Померить бы…

        – Конечно, разденьтесь и ручку мне пожалуйста.

        После процедуры, Ирина Леонидовна, по-матерински пожурив Андрея за пренебрежение собственным здоровьем, сказала:

        – Нельзя доводить себя до крайностей! Жить будешь, но лечиться уже надо. Я помню, что ты частенько за последние полгода ко мне забегал по этому поводу.

        Андрей и впрямь пользовался услугами добрейшей Ирины Леонидовны в последнее время очень часто. Давление шалило, но жаль было времени, чтобы всерьёз взяться за себя. Оно и немудрено было, что приступы гипертонии в совокупности с перебоями в сердце не давали почувствовать себя в своей тарелке. Столько треволнений, хоть отбавляй!..

        Андрей, натягивая рукав, ответил ей:

        – Ирина Леонидовна, вы всегда давали мне добрые советы, но как уберечься от злыдней? Так и шныряют вокруг, попить твоей кровушки.

        – О, как серьезно! Это что ж за злыдни тебя одолели?

        Андрей вкратце, но очень ёмко изложил ей события последнего времени, случившиеся с ним. Ирина Леонидовна внимательно слушала его и только иногда качала головой.

        – А я-то думала, куда вы запропастились? Да, некрасиво с их стороны так поступать! Вот уж чего не ожидала от Тамары Витальевны!

        – Да в общем, чего тут говорить! Главное, что ни на что повлиять, ни изменить нельзя!

        Обменявшись ещё парой понимающих фраз, Андрей вышел из кабинета, вполне довольный. Он теперь точно знал, что эти сведения из уст Ирины Леонидовны попадут в кратчайшее время в надлежащие уши. Конечно, она поступит так не из желания сплетничать, по неистребимой привычке женского племени. Ирина Леонидовна вообще в жизни отличалась принципиальным характером и любое собрание коллектива не обходилось без её едких, саркастических выступлений. Вот и сейчас Андрей был уверен, что если для выступления на собрании у неё нет прямого повода, то уж посудачить в кругу своих подруг Ирина Леонидовна соберется в ближайший обеденный перерыв.

        Это и было целью Андрея. По пути повстречав ещё несколько человек, в ответ на их замечания, что долго его не было видно, он выложил каждому по этому поводу ту же порцию информации. Надо полагать, что в последующие один-два дня в поликлинике не осталось ни одного человека, который бы не был посвящен в обстоятельства его увольнения. Андрей узнавал об этом, посещая поликлинику по делам официальным, собирая документы и справки в суд. Кто бы ни встретился ему на пути, непременно считал своим долгом выразить своё сочувствие.

        Андрей, проведя эту акцию, всё же не чувствовал достаточного удовлетворения. Как ни крути, а работники поликлиники были людьми подневольными и открыто уязвить своим презрением недостойный поступок главврача и иже с ней не могли, не опасаясь за свою работу. Нет, не того он жаждал! Чувство мести сжигало его изнутри, как сжигает путника в пустыне неумолимая жажда. Мало было ему их неявных, глухих осуждений, он желал большего! Его голова рождала мысли, которые могли соперничать по силе с самыми чудовищными стихийными бедствиями, но что толку от таких мыслей, если ни одну из них нельзя осуществить!

        От таких мыслей было только больше вреда, чем практической пользы. Они вызывали внутри лишь мелкую противную дрожь, гася в нем здравые доводы рассудка, лишая его, тем самым, дееспособности. Что нужно было предпринять, чтобы Трухнова могла в полной мере испить ту же самую чашу, из которой он недавно нахлебался по самое горло!? Тут он вспомнил о той давней статье в “Марьинском вестнике”. Вот оно! Письмо туда! Тамошние ребята, следуя журналистским инстинктам, если его и не напечатают, то, по крайней мере, не упустят возможность покопаться в этой нечаянной информационной оказии! Пусть потруситься маленько! А там, глядишь, в известных кругах эту информацию конкуренты могут живо использовать себе на пользу. Ох и славно же это было бы!

        И в то же самое время Андрея словно прорвало на идеи. Он решил попасть на приём к префекту. Если он сможет рассказать о своей беде, то такой сильный ход, вполне возможно, сможет значительно уронить блестящий имидж непогрешимого руководителя. И если ко всему добавить такое же письмо начальнику райздрава, то получиться весьма впечатляющая картина. А что бы его жалобы не выглядели голословными, Андрей вложил в свои корреспонденции повестки в суд. Дескать, дорогие господа, смотрите, до чего его довело беспардонное самоуправство владетельной госпожи Трухновой. А если присовокупить некоторые сведения о способах отымания денег у государства той же госпожи, то картина и вовсе может получиться убийственной!

        Сказано – сделано! С полмесяца Андрей пробивался на приём к префекту. А заодно посетил и начальницу райздрава, которая, к этому моменту уже прослышала об этом деле от вездесущих газетчиков. Надо сказать, что она до этого времени души не чаяла в своей протеже, но после таких нехороших известий по её адресу немного призадумалась, – а не стоит ли повременить с кандидатурой госпожи Трухновой на это столь видное и ответственное место!? Кабы потом не пошли ненужные разговоры в адрес её самой!

        Андрей к префекту на приём так и не попал. Зорко берегли рабочее время своего патрона бдительные секретари. Но всё же потом стало явно видно, что сведения о главвраче поликлиники все-таки префекта не миновали, ибо отчего кандидатура Тамары Витальевны Трухновой была тихо похерена и место начальника райздрава занял другой человек!?




        … – М-да, чувствую я, что разошёлся ту не на шутку. Что ж, беру свои слова назад, – смеялся Князев во время рассказа Андрея про свои подвиги. – Ты что, вот так и действовал? Ведь в принципе, это могло ничего не дать. Влиятельные покровители, отличная репутация запросто перевесили бы жалобы какого-то там рабочего по обслуживанию здания. Правильно я говорю?

        – Хм! Правильно-то правильно, только ты не учел одну вещь, – конкуренты! И у них были свои протеже, наверняка не менее значимые! А когда те привели весомые аргументы, то префект и иже с ним здраво рассудили, зачем им лишние скандалы, у самих хватает проблем. Ну, наверняка так, я думаю, и было?

        Князев хмыкнул и качнул головой:

        – Вполне возможно. Сильно похоже на правду. Ну ладно, всем всё стало ясно – тётя бяка! А что у тебя с имуществом получилось? Суд-то как?!

        – Да, там всё было путём! – махнул рукой Андрей, – Походил я на заседания, по адвокатам, – в общем, наконец, пришли мы к мировой, – я-то к тому времени был уже вполне удовлетворён, – что мне следует забрать свои документы, а Трухнова отдаёт мне моё имущество. Ты знаешь, нет всё же худа без добра. За то время, пока я судился с ней, я смог устроиться на работу и договориться по поводу своего имущества. Как только я смог забрать его, я перевёз все самое ценное на новое место, а остальное пришлось бросить.
        – Как это бросить?

        – А так, бросить и всё. Многое я распродал в поликлинике – тот же брус и прокат, – инструмент и оснастку у меня забрал мой преемник, а остальное, то, что вывез, я тоже продал. Правда, довольно выгодно, но, тем не менее. Хранить там, а уж тем более работать, куда я перевёз остатки былой роскоши не позволяла площадь. Вот так я, в одночасье, расстался со своей мечтой и надеждой стать предпринимателем. Тошновато было, столько лет загублено, прожито впустую, но ничего не поделаешь! Жить надо было на что–то, да и к тому времени я ушел на квартиру, поэтому с финансами была такая напряженка, что тут уж не до экспериментов стало! Вот так, мой друг!