Аутодафе для русской прозы

Начинаем жечь книги.
АутодафЕ для русской прозы необходимо на предмет: горят ли рукописи и, если не горят, то какие?

Дабы не будить лиха, оставим в стороне «Война и мир». «Тихий Дон», «Повести Белкина» - бронза, как известно, плавится, но не горит изначально.

Первым в топку идут все сочинения мещанина Пешкова под грустный хорал: «А был ли мальчик? А может мальчика-то и не было?».

Осеняемые крестом Великого инквизитора весело горят тургеневские девушки, а Хорь с Калинычем только подмигивают из пламени.
Любимый в юности Антон Павлович горит вместе с рефлексирующими земскими чиновниками, пьянствующими в необорудованных средствами противопожарной безопасности помещичьих усадьбах.
Съеживается до размеров предисловия к уже побывавшему в печке второму тому «Мертвые души» первый том, обласканный ранее публикой.
Лев Николаевич Мышкин обгорает по краям подобно пачке сторублевок, брошенных в камин Настасьей Филипповной, но счастливо избегает забвения. 
Горит уснувший на гвоздях Рахметов, как и сама Вера Павловна – также во сне. Катерина умудряется гореть во время прыжка в Волгу. 
Горят славянофилы и демократы, либералы и консерваторы.
Доктор Живаго заблудился в темных аллеях и в муках завершает свои окаянные дни, сожженный по ошибке японскими интервентами в паровозной топке.
Покрякивая, горит соцреализм, тесно прижавшись к литературе самиздата и прочей диссиде.
Деревенщики запираются в срубе и предаются самосожжению.

Кто остается.
Условно-досрочно. Гарин - Михайловский «Детство Темы». Энгельгарт «Письма из деревни». Довлатов «Заповедник». Алешковский «Рука».
Безусловно. Федор Михайлович, «Идиот».  Михаил Афанасьевич, «Белая Гвардия». Лесков «Очарованный странник», Платонов «Сокровенный человек» под руку с «Фро» и «Корова» в поводу.

Так вижу.
Игумен Пафнутий к сему руку приложил.