Точки опоры

    Солнце высоко. Лето. Предметы почти не отбрасывают тени. Горячий пыльный воздух не охлаждает мое лицо, несмотря на высокую скорость движения.
    На мотоцикле, коляска которого до половины наполнена динамитными 200 граммовыми шашками, проволокой и слесарными инструментами, мы едем по серо-пыльной лесной дороге. Я сижу за водителем, прижавшись к его потной гимнастерке. Водителя зовут Намас, кажется, он татарин.
    Мое оружие – карабин - перекинуто на спину и бьет прикладом о заднее крыло мотоцикла, но звук этого непрекращающегося биения растворяется в грохоте мотоциклетного движка.
    Намас что-то говорит, стараясь не перейти на крик, но я ничего не слышу, кроме слова «..фрицы..». Я не слышу, хотя от этого человека, от того, что он говорит и делает, зависит сейчас моя жизнь. Он снова что-то кричит, не оборачиваясь ко мне.
    - Скоро будет! Еще вон, лес кончается…
    - Понял,- зачем-то кричу я в ответ.
    Я вспоминаю мою первую поездку на «ИЖ-3». Мне тогда было 15 лет, мы катались на мотоцикле отца моего друга Сергея. Мотоцикл был для меня слишком тяжел и моя первая и последняя поездка тогда кончилась разбитым коленом и повреждениями мотоцикла: сломанной педалью переключения передач и свернутым рулем…На мотоцикле с коляской, конечно, не так страшно, все же - три точки опоры. Я начинаю вспоминать как переключаются скорости и пытаюсь заглянуть вперед и в бок, под ноги Намаса, но куда там…
    Мчаться вот так, по лесной дороге, поднимая столб пыли и распугивая птиц на сотни метров от дороги, конечно, против всех законов военной маскировки. В лесу, на единственной в округе дороге мы были бы у врага, будь он близко, как на ладони. Надеюсь, что он еще далеко. Командир взвода сказал, что километрах в 10 от нас. В 10 километрах он был от нас тогда, когда мы с Намасом в спешке закладывали все саперные принадлежности в коляску мотоцикла. Я молниеносно прикидываю результат с учетом погрешностей данных разведки и скорости движения немцев в погоне за нашим полком. Потом, почему-то, все превращается в простую задачу по математике для 1 класса: «Какое расстояние до врага осталось, если было 10 км, а проехали ему навстречу 5?»…
    Мы должны взорвать два небольших деревянных моста. Один их них действительно - мост и по нему может пройти легкий танк, если немецкие саперы его укрепят. А второй, я его сам не видел, по словам Намаса – не мост, а мостки шириной 2-2,5 метра, лишь для проезда мотоциклов. Наш полк уже несколько дней окружают и окружают быстро. Как всегда делают немцы – преследуют стремительно и «моторизовано», покрывая за сутки большие расстояния, не давая часто развернуться в оборону. Уничтожение этого моста, конечно, помогло бы задержать врага, но, не более, чем на день.

    До большого моста осталось метров 200. Намас останавливает машину, чуть съехав на траву, и мы спешиваемся.
    - Стой в охране, - шепотом говорит Намас и вынимает из коляски мотоцикла винтовку, - Я на мостик сверху то посмотрю.
    Я оглядываюсь. Пыль, оставленная за нами, медленно оседала в подлеске. Снял карабин со спины, прицелился в висящую пыль. Жарко, градусов 40, не меньше, гимнастерку и портянки хоть выжимай. Я прислоняюсь к сосне и потягиваю носом лесной воздух. Как в родной деревне, под Ярославлем, такой же терпкий лесной аромат, без войны…
    Он возвращается быстро, через 10 минут.
    - Тихо пока. Не пылит фриц, не шумит вроде пока еще. Поехали.
    Мы находимся на возвышенном берегу этой неширокой речки. Противоположный берег низкий, густо поросший ракитой, мелколесьем. Для того, чтобы спуститься на мотоцикле к мосту, нам надо проехать, как по серпантину, между двумя песчаными холмами. Вся дорога на спуске покрыта толстым слоем серо-желтого мелкого песка. Спускаемся мы быстро, мотоцикл заносит в песке, как на льду и я сильнее вцепляюсь в широкую гимнастерку Намаса…
    И лишь тогда, когда мы, поднимая задними колесами волны песка, выскакиваем на небольшой пятачок перед мостом, сердце мое будто сжимают чьи-то недобрые страшные руки… Взревев двигателем, из-за ракиты на противоположном берегу быстро выползает немецкий полугусеничный бронетранспортер с пулеметом в проеме переднего броневого листа. Вероятно, Намас не ожидал, что немцы уже подошли к реке и при разведке не видел, что бронетранспортер стоит в засаде за кустами у самого берега. Не понятен и маневр немцев, хотя, возможно, это роковое совпадение начала нашего и их движения к мосту. Наше сближение продолжается, как мне кажется, вечность, но реально продлилось секунд 5. Потом железный монстр останавливается.
    Намас, поняв ситуацию и не сбавляя хода, резко вывертывает руль влево так, чтоб крен мотоцикла пришелся в сторону коляски и он не опрокинулся. Разворот получается и у меня мелькает надежда, что нам удастся уйти из-под прицельного огня, который может начаться в любую секунду, за песчаный холм. Однако, быстро подняться в гору загруженному мотоциклу по мелкому глубокому песку невозможно. Колесо буксует, зарываясь глубже в песок, ведь Намас выкрутил ручку газа до предела…Время, отведенное нам на попытку исправить роковую оплошность, упущено. Мы оба поняли, что нужно бежать…
    Сидя в полуоборота к немцам на теряющем скорость мотоцикле, мы у них как на ладони, на расстоянии каких-то 70-80 метров от их пулемета.
    Очереди.
    Первая настигает Намаса в тот момент, когда я соскакиваю с сиденья мотоцикла и пытаюсь удержать равновесие на песке. Я слышу силу удара пуль по заднему крылу, коляске, песку... по телу Намаса… От удара сразу 2-3 пуль в его левую руку она практически отрывается, дернувшись и откинувшись так, будто отсечена палашом и держится лишь на рваном рукаве гимнастерки. Песок от ударяющих пуль попадает мне в рот, за шиворот гимнастерки. Я бросаюсь к песчаному холму…
    Втора короткая очередь. Получаю удар в спину такой силы, что думаю о переломе позвоночника в крестце. Но эту пулю приняло цевье карабина, в месте перехода в приклад, а вторую – принимает мой правый кирзовый сапог. Пуля прошла вдоль колодки, распоров ее так, что окромсанные ею клочки портянки моментально смешиваются с песком и моей кровью.
    От третьей очереди меня заградил песчаный холм. Из-за склона холма вижу переднее колесо мотоцикла. Вижу кисть руки Намаса. Он не шевелится.
    Я не слышу немцев. Они не едут через мост. Остановились и ждут. Я бегу, пригнувшись, и не знаю - стреляют они вслед или нет. Главное - бежать и думать только о беге.
    Бегу я долго. Несколько дней и ночей пытаюсь идти по лесу в сторону, где по моему мнению, должен располагаться полк. Без еды и воды. Я уже не бегу, а бреду по лесу, уже не думая о боли в ноге, которая, вероятно, загноилась, но еще позволяет мне идти. Ноет колено, поврежденное тогда, в детстве, при падении с мотоцикла.
   
    Я нашел лесной ручей. Он проторил себе путь в лесном грунте так, что до воды нужно спускаться, метра полтора. Кое-где в созданный весною промыв свисают подмытые корни сосен. Ручей небольшой, но прореха в грунте составляет метра 2 шириной, ил и песок засасывают сапоги в прохладную жижу…Я пью и падаю, то ли засыпая, то ли теряя сознание.
    Просыпаюсь от того, что на меня смотрят люди. Это немцы, фрицы, что не смогли меня убить там, у моста. А может, другие?! Я не хочу больше бежать, хочу убить каждого из них, но моего разбитого пулей от MG-34 оружия со мной давно нет.
    Их трое. Они без касок и пилоток, смотрят с высоты берега лесного ручья на меня. Я не обращаю внимание на их оружие, мне кажется, что у них его тоже нет.  Смотрю в их глаза. Они смотрят в мои. Я пытаюсь подняться, встаю, то и дело вынимая сапоги из зыбучего песка. Я устал и мне страшно. Что дальше, что дальше, что дальше?
    Один их них спрыгивает ко мне, что-то говоря и тут же тоже увязает в слабом песке. Я понимаю, что он хочет схватить меня, но его автомат висит у него за спиной, дулом вниз. Я боюсь и ненавижу этих существ, этого человека в серой форме, что протягивает ко мне свои руки. Его лицо ничем не отличается от лиц моих однокурсников по училищу, от моих друзей в Ярославле. Он говорит с интонацией ультиматума и не трогает оружие, видимо, уже не считая меня «живой силой противника». Приближается ко мне. Так вот они какие вблизи. Раньше я их видел только издалека. Глаза у него светло-серые…
    Я изучил его лицо, оно мне больше не интересно, я спотыкаюсь, проваливаюсь рукой в мокрый песок, вынимаю руку и бью прямым ударом в лицо стоящего передо мной немца. Удар получается неожиданным, но слабым. Кулак скользит по щеке пехотинца, сгибает его нос и соскальзывает в пустоту… Песок, бывший в моем рукаве попадает немцу в глаз. Он в злобе вскрикивает, к нам спрыгивают, вскидывая оружие другие два. Я успеваю ударить кого-то еще, схватить другого левой рукой, но получаю удар в висок и чувствую острую боль в левой руке от удара пехотного ножа в сухожилие…

    Сон этот, как бывает не часто, со всеми мельчайшими подробностями реальности, я видел 18 августа 2002 года. Помню, что опоздал на работу, записывая его. В течение всего дня всплывали в моем сознании более мелкие детали и ощущения, близкие мне когда-то, будто фантомные боли от утраченной части тела. В течение недели тревожили мою душу эти воспоминания обо мне – участнике войны. Время шло. Мои скромные попытки перекинуть шаткий мост между зыбкой правдой сна и реальностью не увенчались успехом. Ни фамилии моего героя, на номера полка, ни названия речки я не знал. И не мог знать. И нужно ли было заниматься этим всерьез? Все это было лишь сном после тяжелых напряженных будней. Но каким сном! Многое бы я отдал за то, чтобы испытать вновь эти ощущения, о которых читал в военных мемуарах. Ощущения опасности, вовлеченности в колоссальный водоворот важнейших в истории событий, близости смерти и надежды на спасение, ощущение полного погружение в реальность тех дней...
Конечно, это было похоже на компьютерную игру. Ощущение реальности сна не сопряжены с реальностью гибели или увечья. Во сне мне ничего не грозило.

    Осенью 2008 года я ехал из Санкт-Петербурга в Ульяновск. Путь мой лежал, практически, по всей Европейской части России. И виды упадка и запустения полей, деревень - призраков, разбитых дорог, отсутствия телефонов расстраивали и ослабляли меня.
    На одном из малозначительных перекрестков, там, где дорога из г. Клин пересекается с А-109, в деревне Заовражье, произошла со мной важная встреча. Я совершал левый поворот на т-образном перекрестке в деревне. Напротив меня, так же ожидая момента совершить маневр, остановилась зеленая «Ауди А6» универсал, с немецкими номерами. К крыше машины были прикреплены на пластиковых древках 2 флага ФРГ. У меня было около 20 секунд, не больше, чтоб праздно поглазеть на сидевших в машине молодых немцев. Парней было трое, четвертой была девушка.
    В тот момент, когда я посмотрел на водителя «Ауди», я почувствовал странное беспокойство. Лицо водителя показалось знакомым. Момент, и я перебрал в памяти возможные варианты, но ничего не вспомнил. Я уже секунд 10 изучал наблюдающего за ситуацией на перекрестке немца, когда он почувствовал мой взгляд и тоже уставился на меня. Одновременно с ним, будто по неведомой команде, повернули головы и еще двое мужчин, сидящих в машине. Я изучал их, глядя им в глаза, будто вглядывался в какую-то бездну, не понимая почему сердце мое так бешено колотится и чего, собственно, я хочу от этих людей. Эти люди были молодыми и независимыми, возможно, путешествующими по России дикарями, а, возможно, в составе автомобильной экспедиции. Я ничего о них не знал. Лица их, глядевшие на меня в эти несколько секунд, никак не изменились, только у водителя, когда машины наши тронулись в противоположных направлениях, появилась на губах еле заметная улыбка.
    Лишь проехав километра 2, силясь вспомнить где я мог видеть этих людей, я ощутил, будто сердце мое сжали чьи-то недобрые страшные руки. Я вспомнил Где я видел эти лица, ничем не отличающиеся от русских лиц. Это были те пехотинцы, из жаркого летнего военного леса…
    Я остановил машину на обочине и не знал как себя вести. Развернуться и ехать за ними? Спросить? О чем? Помнят ли они меня? Нет, это был какой-то бред, игры разума. Моя реальность здесь и сейчас! Прошло уже больше 60-ти лет. Былая реальность давно забыта, и леса того уже нет, и речка перекопана бульдозерами, и кости Намаса проросли полынью шестидесятый раз…
    Немцы поехали дальше, по необъятной России. Возможно, их деды воевали на этой земле 60 лет назад. Они едут на А6 по навигатору и видят эти гигантские пространства, непобежденных людей, деревни-призраки и разбитые дороги…

    Я думаю о том, кто я. Кто я на самом деле и что во мне живет из нашего общего со страной прошлого? Что заставляет меня думать о той войне, о моем сне и встрече на перекрестке…
    Сны про войну с тех пор мне не снились. Лишь однажды, год назад, я увидел последний, положивший конец этой истории, успокоивший меня и того, чей след был оставлен во мне невероятной игрой судьбы.

    Я сижу у деревенского забора. Закат. Классическая картина русской природы, Волжские березы, кора которых стала чуть розовей от заходящего солнца. Войны давно нет. Я это знаю точно. И лагерей и подозрений в моей жизни давно нет. Я рядом с домом. На скамейке сижу один, держа в руке недавно полученные то ли документы, то ли извещения. Это справки о реабилитации меня, как обвиненного в измене военнопленного. В кармане моего старого пиджака самокрутки с самосадом, бутылка «беленькой». Я закуриваю, доставая самокрутки из правого кармана, зажимаю коробок спичек между коленями, правой рукой прикуриваю… Левая рука почти не слушается, часто я ее просто кладу в карман пиджака, но сейчас там бутылка водки…Я выкуриваю папиросу и медленно иду вдоль забора к себе в дом, прихрамывая на правую ногу… «Цу зер шпэт»,- шепчу я на языке, который хорошо знаю, который должен был выучить, чтобы выжить.


09.08.2010 г.