Четыре составляющие стратегии ненависти к смерти

Четыре составляющие стратегии odium mortis: жажда жизни, ведовство, отвращение старости и практическое бессмертие.

Европейский человек воспитан на идеалах просвещения и, несмотря на провозглашение постмодернизмом их краха, впитал в себя идею самодостаточности человека как вида, определяющую роль разума в движении жизни и уверенность в своих силах познания мира (раньше или позже) и его творческого изменения. Эти идеи оказались столь прочными, что в глубинах души человек не готов до конца принять свое поражение. Отсюда можно говорить о действующем в современном обществе пороке ненависти ко всему, что мешает полному наслаждению жизнью, включающем два тесно связанны аспекта: odium Dei и odium mortis. Беллармин в трактате «Об искусстве благой смерти»  определяет два аспекта «ненависти к Богу», которые могут трактоваться и как ненависть к смерти,  поскольку и Бог и Смерть, как инструмент Бога, накладывают на человека жесткие ограничения и отнимают наслаждения не только плоти, но и души (греховность мыслей). Для человека, допускающего посмертное существование, Смерть и Бог действуют сообща, так как правила, установленные Богом, определяют характер посмертного воздаяния. Человек атеистического мировоззрения может ненавидеть смерть как вора, посягнувшего на жизнь и все ее блага. Беллармин в качестве аспектов ненависти называет ведовство и Avaritia, как жажду жизни, непомерную к ней любовь и привязанность. К нам применимы оба аспекта: их любые современные проявления от магических ритуалов, восточных практик саморегуляции организма до поиска бессмертия отражают самонадеянность, что человек станет обладать могуществом, способным отсрочить или победить смерть или избежать наказания, приспособив посмертное существование под свои нужды. Однако существует еще два аспекта ненависти к смерти, присущих позднему средневековью [18] и активно освещаемых массовой культурой – отвращение старости и поиски бессмертия. Необходимо заметить, что по сравнению со средневековьем три аспекта, жажда жизни, отвращение старости и поиск бессмертия, приобрели количественный момент и отличаются более  жестким  акцентированием. Причинами этого процесса являются: охват большей аудитории, по сравнению с ведовством, на которое уповает конкретная выборка, и все еще вера в научно-технический прогресс. Проанализируем, как попытка сокрытия темы смерти в массовой культуре, выраженная в стратегии ненависти к  смерти, проявляется в таких составляющих как жажда жизни, ведовство, отвращение старости и поиск бессмертия.
1. Жажда жизни. В понятие многогранного определения жажды жизни мы вкладываем «желание прекрасной жизни» как окружение себя красивыми вещами и карнавализацию культуры как вечный праздник Понятие «желание прекрасной жизни» было сформулировано Й. Хейзинга и выражало стремление человека эпохи Позднего средневековья создавать эстетические формы жизненной среды, превращать повседневность в праздник.
Смерть препятствовала полноценной радости обладания вещами и другими земными благами, и напоминала о бренности всего собранного с таким трудом. Именно привязанность к жизни, обладанию вещами превратило смерть как возвышенную в смерть как страдание, потерю всего, что дорого. «Смерть предстала сознанию людей «второго Средневековья»… как смерть физическая, болезненное расставание с миром и всеобщее разложение и бренность» [3].
Второе средневековье противопоставило аскезе первого средневековья этику гедонизма и восхваление красоты тела человека, что привело к стремлению приукрашивания жизни и культивирование ее форм. На современную культуру гедонизма и потребления  можно перенести слова Ф.Арьеса о том, что «никогда человек так не любил жизнь, как на исходе Средневековья… Люди этого времени, страстно привязанные к вещам, противились мысли об уничтожении и исчезновении» [3].
Желание прекрасной жизни, как отмечает Й. Хейзинга, обнаруживает три пути: отречение от всего мирского, улучшение и совершенствование мира и путь мечтаний. Обе анализируемые культуры не пошли по первым двум путям вследствие непонимания смысла отречения в первом случае, и во втором. Путь мечтаний, не обязывающий к каким-либо лишениям, и избранный для следования, затронул содержание общественной жизни, высветив напряжение между действительностью и игрой. Естественно, что большее приукрашивание жизни распространяется в среде имеющих средства для удовлетворения этого желания. Подобно средневековому  проявлению процесса в повседневной жизни, например, в строгой иерархии фасонов, тканей, цветов одежды для разных сословий, или в появлении азартных игр, смысл которых состоял в разжигании воображения роскоши, сегодня мы наблюдаем то же внешнее обрамление в символах марки машин, аксессуаров, лейблов и наличие целых городов, приучающих людей к возбуждению воображения.
Дорогие и прекрасные вещи в концепции желания прекрасной жизни обретают форму знака, символизирующего о могуществе, состоянии и безупречности вкуса его владельца. Окружение себя «прекрасными» вещами, не имеющими функционального назначения, кроме презентационного, обернулось в современной культуре гонкой за материальными благами, суть которой - владеть тем, что имеют другие. Эта гонка, обеспечивающая процветание коммерческих организаций, одновременно поддерживается и разжигается массовой культурой, где она мифологизирована в определенных образах, среди которых образы идеальной женщины/мужчины, идеальной семьи и дома, престижной работы и проведения досуга. Стремление быть не хуже других и приблизиться к идеалу породило практику приобретения стандартного набора вещей и гонку за их постоянным обновлением, а при возможности и нахождением способа перегнать, но в рамках общепринятого перечня. Обладание последней моделью Ж. Бодрийяр называет «обязательным фетишем самоутверждения». Как подметил французский философ, сегодня не поколения сменяют друг друга на фоне одних и тех же вещей, а поколения вещей за жизнь одного индивида. Если раньше  «человек был ритмической мерой вещей, теперь же сами вещи задают человеку свой дис¬кретный ритм — внезапно и дискретно возникают, приходят в негодность или же, еще не успев состариться, уступают ме¬сто другим» [4]. В таком процессе индивидуальность проявляется не в попытке отказаться от действия по образцу, а в приобретении недоступного для других. Чрезмерное внимание к сфере окружения себя прекрасными вещами и перенасыщение ими возродило ренессансный интерес к экзотике, причем не только к экзотической «мертвой натуре», но и стремление обладать диковинным зверинцем, включая «человеческие зверинцы».
Помимо желания окружить себя прекрасными вещами, о страстной любви к жизни сигнализируют «стопроцентная карнавализация» жизни [20]. Если в средневековье карнавал открывал мир-перевертыш лишь на время, до трех месяцев в году, то массовая культура не выходит из состояния карнавала.
Значимость карнавального элемента в культуре средневековья заставляет обратиться к элементам карнавала в современной культуре: амбивалентному смеху, кощунству, профанации, непристойностям, снижение. Средневековые карнавалы и декорации церковного театра формировались по присущему постмодернизму принципу эклектичности, разнородности. Культура постмодернизма содержит в себе большой пласт карнавальной культуры, выраженный через такие свойственные этому жанры и формы, как площадные смеховые действа и празднества, словесные смеховые, пародийные произведения и различные формы фамильярно-площадной речи. Р. Барт, развивая идеи Бахтина о карнавальном характере общественной жизни, определяет театрализацию отличительной чертой информационной эпохи.
Новшество современности по сравнению со вторым средневековьем – это проникновение элементов карнавала в жизнь, за пределы пространства карнавала (хотя присутствуют и родственные карнавалу по своей дионисийской, раскрепощающей природе формы: рок-концерт, фестиваль), внедряемых через средства массовой информации. В этом отношении массовая культура берет на себя функции шута, живущего, не выходя из комедийного образа.
Для современного мышления, как и для средневекового, трудно отделить игру от серьезности. Во всех сферах эти два понятия смешиваются, так как там где главное стиль и форма, на первый план выступает игровой элемент культуры.
Помимо собственно карнавала,  в средневековье возникают городские игры, носящие изначально светский характер и заимствующие сюжеты из фольклора и жизни. Такие игры – театральные представления разыгрывались прямо на площадях города, вовлекая в действие присутствующих на них горожан. Подобное вовлечение зрителя и стирание границы между сценой и залом в эпоху постмодерна осуществляется в акциях, которые в отличие от традиционных видов театра носят иррациональный и «парадоксально-абсурдный характер». По мнению В.В. Бычкова, влияние на становление акционизма оказала увлеченность восточными и первобытными культами, шаманскими обря¬дами, восточными философско-религиозными учениями и практиками медитации. Такие разновидности акций как хэппенинги и перфомансы проходят в местах наибольшего скопления народа и стремятся вовлечь в действие случайных прохожих. Создатели хэппинингов стремились «создать нечто, возвращающее искусство в самую гущу народной жизни наподобие карнавалов, маскарадов, праздников или публичных сакральных действ и ритуалов» [5].  Как и в карнавальных действах в акциях существенную роль играют жесты, мимика. Вовлечение случайных зрителей в эту игру способствовало на некоторое время вырвать человека из контекста обыденности. Нередко уличная импровизация включает в себя фривольно-эротические сцены. Здесь необходимо вспомнить о функции праздника в общественной жизни эпохи. «Праздник, пишет Й.Хейзинга, …был суверенным выражением культуры, формой, посредством которой люди сообща выражали величайшую радость жизни и воплощали свое чувство единства друг с другом» [18].
Представитель питерского проекта «новой архаики» В. Савчук писал, что в конце 80-х гг. XX века российский зритель был еще не подготовлен к восприятию низового пласта карнавальной культуры, однако проникновение западной культуры на постсоветское пространство изменило это отношение, и сегодня дискурс праздника вмещает в себя низовое в большей степени, чем другие элементы. Это утверждение подтверждается разлитием элементов карнавала по всему пространству культуры: измененные с помощью наркотических веществ состояния не воспринимаются как часть мистерии, превращаясь в самоцель, сакральная ненормативная лексика перешла в повседневное употребление т.д.  Этот процесс проник в благотворительные марафоны, спорт, политику и религию. По словам У.Эко «тотальная карнавализация» не насыщает, а только разжигает аппетит человека. Из-за неспособности нашего технологического общества, утратившего функциональность, изменить деструктивный курс, оно ищет выход в том, чтобы, как отметил медиакритик Нил Постман, «заразвлекать себя до смерти».
Культурная жизнь массового человека полна развлечений, забав и игр. Массовая культура охотно исповедует принцип средневековья «поскольку жизнь так коротка, поспешим же насладиться ею; поскольку мертвое тело будет столь отталкивающим, возьмем же от него все мыслимые удовольствия, пока оно в добром здравии» [8]. Наслаждение жизнью часто выливается в уродливые формы и оправдывается удобным плюрализмом мнений, ударившим по самой важной области – нравственности, являющейся стержнем, не дающим распасться обществу. Желание полно насладиться жизнью стирает воздвигавшуюся тысячелетиями грань между человеком и животным. Модная идея, что культура, подавляющая заложенные в человеке природные инстинкты приводит к нарушениям в психике, приводит к апологизации необходимости выплескивать скрытые энергии. Этой стратегии способствуют увлечение псевдоиндуистскими практиками, возрождение языческих культов, оправдывающих слабости  человека. Общность отношения к жизни проявляется через отношение к нравственности. Релятивизм в этике, свойственный как второму средневековью, так и эпохе постмодернизма, по общим причинам открытия «человека», «телесности», интереса к буддийско-индуистскому Востоку, концепции «желания прекрасной жизни» и влиянию на современность принципа «плюрализма мнений», привел к падению нравственности и, выражаясь словами Й.Хейзинга, к «идеалу безнравственности».
Представителя концепции «новой архаики» видят положительный момент карнавализации. В. Савчук, ссылаясь на парижских богословов XV века, утверждавших что «бочки с вином лопнут, если время от времени не открывать отверстия и не пускать в них воздух», считает необходимым возрождение и подержание праздника, определяемого как «радикальный способ компенсации дефицита впечатлений повседневности» [17]. Положительное в празднике видится в его победе через мимесис негативных проявлений человеческой природы. Кроме того, атмосфера карнавала вводит участника в мир, освобожденный от регулирования и манипулирования, а значит, обладающий безграничной свободой. Однако при стопроцентной «тотальной» карнавализации жизни, реальность может полностью замениться праздничной церемонией, в которой мы тонем из-за потери меры в играх.
3. Ведовство. Ж. Делюмо в труде «Цивилизация Возрождения» пишет об этой эпохи, что повсюду начинает мерещится дьявол и в XV веке в  атмосфере страха начинается охота на ведьм и колдунов, которая прекращается в 1648 году. Исходя из исследований медиевистов, произведений теологов и христианских гуманистов того времени, народного творчества, вырисовывается картина рудиментации архаического мировоззрения в виде веры в колдовство и магию, разделяемой всем обществом. Вера в договор с дьяволом, соединившись с народными верованиями в колдовство и шабаши ведьм после 1425 г. стала обычным делом, совпав с увеличением интереса к ведовству со стороны мирян и клириков. Разница в представлениях о ведовстве в народном и элитарном пластах обнаруживается в тенденциях склоняться к архаическим верованиям в первом случаи, и увеличивать роль дьявола - во втором. Судя по литературе того времени, по «Покаянным книгам», магия  была широко. Колдовские обряды, имеющие корни в древних культах плодородия, подвергались в конце средневековья церковным гонениям как пережитки язычества. На происхождение рассказов о ведовстве существует несколько теорий. К.Гинзбург относит его к сочетанию в древней мифологии культа мертвых и культа плодородия и связывает действия колдунов с шаманскими, Дж.Фрезер, М.Меррей говорили о реальности тайных союзов, Ж.Мишле отстаивал тезис о ведовстве как воплощении протеста средневековых женщин против притеснения мужчинами. По предположению исследователей (Ж.Мишле, Ж.Фавре, М.Саммерс) с XIV века приобрели характер социального противостояния церкви, являлись вызовом маргинальных элементов официальным запретам, религиозному и общественному конформизму трансформировались в культ Сатаны. Нас это замечание интересует с позиции возможности объяснения современного увлечения колдовством как восстания против теряющей силу христианской церкви и против тисков рациональности. Отсюда возникает схожий с происходившим в эпоху второго средневековья процесс полного погружения простого народа в среду колдовства, веры в черную и белую, терапевтическую магию, функцией которой было снятие порчи, защита урожая, имущества и здоровья людей.
Ведовство берет на себя как социальные функции урегулирования отношений между людьми, так и функцию науки, особенно медицинской, предоставляя альтернативу в лечении болезни и борьбу со старением как признаком смерти.
3. Отвращение старости. Жажда жизни тесно связана с отвращением старости, так как старость не только напоминает о приближении смерти, но и не вписывается в понятие «прекрасного» в культуре, уделяющей большое значение телу. В Возрождении поворот к телу был связан с переоткрытием человека, в постмодерне – с проникновением в философско-культурологическую мысль фрейдизма и других психофизиологических материалистических учений, вынесших понятие телесности как главного принцип культуры, которое вместе с понятием «сексуальность» заменили понятие духовности.
В культуре с подобным ориентиром старости нет места не только как живому портрету смерти, но и как антителесности, антисексуальности и сломанной «машиной желания», не улавливающей больше потоки либидозной энергии. Атрибут старости – мудрость, понятие, претендовавшее ранее на уважение, в современной массовой культуре не является объектом потребления. И если позднесредневековая литература рисует отталкивающие образы стариков, воплощающих наступающую смерть, гиперболизировано описывая признаки разложения еще живой плоти, то эстетика постмодернизма просто не обращается к этой теме вне контекста государственной социальной помощи (хотя и здесь старость оказывается изгоняемой). Рассмотрим отношение к старости.
Искусство и литература второго средневековья настойчиво обращается к теме отвращения к старости, представляя ее как упадок духа и тела: старость сгорблена и скрючена, с выпадающими желтыми зубами, от нее исходит омерзительный запах тлена. Средневековье, не дожидаясь постмодернистов, считало, что плоть гниет уже при жизни – смерть уже присутствует в жизни. Старость у поэтов описывается с исключительной жестокостью, как зло, по словам Э.Дешана «достойное насмешек и лишенное вкуса», так как зрелище дряхлеющего тела, как признак приближающейся смерти было не выносимо. С особым отвращением представлялась телесное угасание женщины. Старухи с их уродливыми телами и заразной вонью из беззубого рта стали объектом сатирической поэзии в качестве «живого портрета смерти»: мертвый портрет жизни, бесцветная падаль, останки из могилы, скелет, откопанный из земли, объеденный воронами» (Сигонь) [9].
Отношение к старости и дряхлеющему телу в средневековье хорошо соотносится с современным. Вся индустрия направлена на удовлетворение потребности в здоровой молодости и выражается в культе юного, физически развитого и эстетически безупречного тела. Стандартизация не обошла и эту область: массовой культурой задаются определенные стандарты физических данных, обязательных для следования. Отход от них означает выпадение человека из категории энергичных, успешных и желанных (моделированию «желанности», как признака сексуальности, уделяется особое внимание) и выбрасывает его на периферию жизни. По мнению Ж. Бодрийяра, растворение тела в разных практиках усовершенствования тела, поддержание его соответственно стандарту и есть его постепенное умирание. Естественность тела отвергается, а взамен получаем симулякр стериализации. Возникла целая индустрия здорового образа жизни, начиная с диет и борьбы с курением, и заканчивая увлечением восточными практиками. Все эти практики направлены на отсрочку смерти.
Тревожным знаком современности является выход телесности из формата экранной культуры в заботу государства о человеке в виде гиперболизации проблемы здоровья и спорта, при игнорировании формирования потребности в интеллектуальном развитии не прикладного профиля и воспитания духовных качеств личности.
Отвращение старости проходит не только под знаком забвения темы. Технологическое развитие позволяет идти дальше констатации факта старения и предлагает бороться с ним как с атрибутом смерти, представляя старость (по крайней мере, визуально) как пережиток прошлого. Огромная коммерция вокруг омоложения организма, настойчивое внедрение мысли о неприличности старости, приводит к предложениям если не о внутреннем омоложении, то, по крайней мере, о внешнем, что является попыткой самообмана. Борьба со старением представляет собой тактику ожидания эффективных методов и средств бессмертия.
4. Поиск бессмертия. В неосознанном желании обрести господство над временем и избежать смерти -  "уйти от неумолимого течения времени, ведущего к смерти" [21]  - М. Элиаде видит важнейший архетип. Проблема смерти и бессмертия предстает в противоречии между индивидом и родом. Если продолжение в роде является положительным оптимистичным сценарием, то индивидуальная смерть, переживаемая особо трагично и остро, требует к себе особого внимания.
Давняя мечта человечества о победе над смертью, приобрела новые      в эпоху развития технологий. Поиск островов бессмертных и волшебных снадобий заменили новые способы борьбы со смертностью человека. Отношение к смерти исходит из принципа конечности человека: если смерть предел существования, надо его отодвинуть. Следствием торжества науки, техники, электронных технологий стало понятие возможности контроля над смертью. Этот взгляд породил трансформацию идеи бессмертия; возможность исправление судьбы, индивидуальные практики продления жизни, что, в свою очередь, поднимает комплекс вопросов биоэтики.
Вера в бессмертие образует ядро религий и мифов, в основе которых лежат убеждения в нематериальности и неразрушимости души. Понимание и обоснование бессмертия является различным и зависимым от отношения понимания души. Бессмертие в материалистическом взгляде на жизнь равно неумиранию. В нем выделяются несколько типов.
В рамках медицинского подхода к бессмертию, описанного Н.Н.Васюковым, различают два его вида: абсолютное бессмертие – недостижимое, как противоречащее законам природы, и практическое бессмертие, являющееся делом далекого будущего, но достижимое как замедление процесса старения. Среди различных концепций можно выделить объединяющие типы иммортализации: натуралистический – бессмертие первоначал, заложенных в человеческую природу, творческий - сохранение достижений личности в памяти последующих поколений и продолжение жизни в результатах своей деятельности, биологическое бессмертие – продолжение жизни в потомках, эйдетический - приобщение к миру вечных идей, бессмертие души,  виртуальный – возможность создания виртуальных двойников, и практический, предусматривающий как минимум продление жизни на неопределенный срок. Все эти типы мирно сосуществуют в рамках  массовой культуры, но особой популярностью пользуются идеи жизни после смерти, виртуального и практического бессмертия.
Научным поиском в области исследования проблемы практического бессмертия в последней трети XX в. работали В.В. Минеев, М.В. Соловьев, Б.М. Ханжин, И.В. Вишев, Л.В. Комаров, Л.Е. Балашов, В.Ф. Купревич, Г.Д. Бердышев.  И.В. Вишев ввел понятие «иммортология и «гомо имморталис» и разработал концепцию практического бессмертия человека, ставящей триединую задачу: укрепления здоровья человека, сохранения его молодости и достижения практического бессмертия. Эти задачи решаются следующими способами: 1) при помощи нанотехнологий, путем создания молекулярных роботов, снабженных миниатюрными компьютерами и манипуляторами, которые смогут лечить и омолаживать клетки, создавать дополнительную память (Минский); 2) поиск программы продления жизнью самой себя, исходя из того, что у одноклеточных организмов нет смерти, и запрограммированная смерть появилась «значительно позже, чем появилась жизнь» [10]; 3)выключение части генов гистонов, являющихся причиной старения (Ханжин Б.); 4) ювенация, замена или восстановление нарушенного блока, возвращающего цепь биологического процесса к исходному состоянию (Фролькис В.В.); 4) обеспечение человека «запчастями»; [7]  5) создание Е-существа,  электронного человека, не нуждающегося в пище, дыхании, быстро обучаемого, работоспособного, неуничтожимого ни одним оружием, запись мозга которого можно будет хранить в отдельном чипе [14]; 6)обработка информации полученной при расшифровке генома человека; 7) клонирование.
Идея виртуального бессмертия стала возможной в связи с развитием компьютерных технологий, как загрузка сознания на компьютер или создание виртуальных двойников. Основным аргументом против возможности жизни после смерти  является тот, что со смертью физического тела разрушается психическая личность, так как свойства личности, выраженные в привычках и памяти возникают от воздействий на тело и не ясно, как возможно их сохранение для вечной жизни в не тела. Здесь возникает мечта о переносе «личности» на электронный носитель. Роботехник Г.Моравик в книге «Mind children» высказывается о двух аспектах переноса сознания в компьютер: о возможности и цели. Мысль о виртуальном бессмертии воплотилось в работе американского нейробиолога и кибернетика К. Стаута, предложившего создание компьютерной программы – эмуляции бессмертия, что означает создание саморазвивающейся системы, основой которой будут составляющие некой личности. База будет пополняться в течение всей жизни «оригинала» и даже после его физической смерти на всевозможных отношениях с членами семьи и миром. К. Стаут считает, что компьютерные версии его дедушки и бабушки будут не менее реальными, чем те, с кем он общается по электронной почте.
До компьютерной эры предлагался иной способ борьбы со смертью представляется в виде запечатления субъекта на фотографии или пленке. Время становится обратимым, как и смерть. Можно привести и пример с кино, позволяющим манипулировать временем посредством монтажа, пересмотра. Система экранной коммуникации может либо подтвердить пребывание персонажа среди живых, ибо одержать победу над смертью путем просмотра материала. 
Следующим знаковым моментом культуры является идея возможности практического бессмертия личности, включающая борьбу со старением, неопределенно растянутую жизнь, замена частей человеческого тела на искусственные, криобиология. Рассмотрим предлагаемые способы достижения практического бессмертия.
Вопрос о бессмертии физического тела базируется на системе представлений о машине и ее функционировании и взаимозаменяемости деталей и узлов: машина или работает, или не работает.  К.Э.Циолковский именно в таком ключе рассматривал человеческое тело. Смерть, о его словам есть «порча машины»: «Как остановка часов не может быть без полома или деформации каких-нибудь их частей, так и остановка жизни. Нет машины, которая бы перестала действовать без причины» [19]. Если несовершенное человеческое тело не способно противостоять программе умирания, следует заменить его. Г.Моравик, М.Минский, Б.Труа и другие футурологи, предлагают в итоге избавиться от несовершенного строительного материала человеческого тела и стать машинами. Идея усовершенствования тела ставит целью не только достижения практического бессмертия, но и предоставление человеку новых, не реальных для биологического тела возможностей. Стеллакр в эссе «Протезирование, роботы и дистанционное существование: постэволюционные стратегии» пишет: «пора спросить себя, является ли двуногое дышащее тело с бинокулярным зрением и объемом мозга 1400 кубических сантиметров адекватной биологической формой. Оно не способно справиться с объемами, сложностью и качеством информации, которую оно накапливает… Информация побуждает тело выйти за пределы себя самого и биосферы в целом. Информация кроит форму и функции постэволюционного тела» [12].
Ученые мира работают над проблемой изменения генетической программы, ограничивающей индивидуальную жизнь. Врач психофизиолог А.Клюев провозглашает «свободу от смерти», считая, что  смерть – «самая вредная привычка, заложенная в генетическом аппарате живых клеток» [13]. Постоянные выступления специалистов и псевдоспециалистов в СМИ с прогнозами продолжительности человеческой жизни породили жажду владеть современными средствами борьбы со смертью и стали причиной курьезов. Человек, владеющий информацией, предоставленной массовой культурой, и не различающий игровые передачи от научных дискуссий, пробует все предложенные средства от закаливания до употребления измельченных драгоценных камней.
Интернет ресурсы предлагают большое количество сайтов по «научному иммортализму», где со всей уверенностью говорят о продлении человеческой жизни до 120 лет, как ступени к практическому бессмертию, уже к 2050 г. Главная задача, цитируем: «не умереть раньше наступления новой эры - эры бессмертия» (URL: http://www.bessmertie.ru). Эта программа предусматривает  работу над собой по нескольким пунктам, один из которых – избежание «глупой смерти» - смерти от заболевания, своевременно не обнаруженного.
Концепции бессмертия основаны на рассуждении о том, что человек, выйдя из-под власти естественного отбора, начинает сам изменять природу, и в этом он может развиваться бесконечно. Ожидание технологического прорыва в области практического бессмертия заполняется иными способами борьбы со смертью. Массовой культурой активно осваивается тема реинкарнации – компромисса между смертью и жизнью. Теории реинкарнации, завладевшие современным европейским человеком, опираются на опытные факты как регрессивный гипноз, сеансы медиумов, воспоминания о прошлых жизнях, а так же на некоторые выдержки из библейского текста, на теорию кармы, учения орфиков, Пифагора, Платона, гностиков, некоторых каббалистов и другие. Страх перед потерей личностных характеристик при переходе из тела в тело изгоняется многочисленными «свидетельствами» воспоминаний прошлых жизней.
Массовая культура фетишизирует бессмертие во всех его возможных сценариях, так как жажда бессмертия, говорил В.Розанов, «земного бессмертия, есть самое удивительное и совершенно несомненное чувство в человеке».
В связи с жаждой избавиться от смерти хочется вспомнить индуистский миф, связывающий происхождении смерти с необходимостью ограничить растущую популяцию, что бы дать живущим возможность свободно дышать. Однако И. Вишев продумал, где разместить бессмертное человечество. Исследователь считает, что не стоит недооценивать возможности заселения на поверхности земной суши и атмосферы, включая сооружение парящих в воздухе домов, и «самое главное, человечество будет расселяться сначала в ближнем, а потом и в дальнем космосе». Говоря о сроках достижения человечеством способов отодвинуть смерть на неопределенный срок, надо учитывать, что, на данном этапе развития, методы практического бессмертия только разрабатываются, а предложенные способы отличаются дорогой стоимостью. Поэтому А.Болонкин предлагает решить первоочередную задачу: «создать банк генного материала (замороженные кусочки кожи, капли крови и т.п.) и записи потенциалов мозга хотя бы выдающихся политических деятелей, артистов, бизнесменов, ученых и т.п.». Эта идея находит воплощение в жизни: было объявлено об отправке (12 декабря 2009 г.) в космос ДНК лучших людей с целью восстановить интеллектуальный потенциал человечества в случае всемирной катастрофы.
Итак, борьба со смертью ведется не только научными методами, но и на уровне осознания проблемы в массовой культуре. Причина смертности человека кроется в утрате бессмертия по нескольким причинам: по прецеденту, неправильно донесенным словам божества, в качестве наказание за поступок или как плата за усложнение организма. Если изначально бессмертие было возможным, то задача, стоящая перед человечеством - в его возвращение. Наука предлагает решить задачу путем технологии, религия обещает бессмертие при перемене онтологического статуса. Массовая культура, рефлексируя над проблемой смерти и ища приемы психологической защиты человека от страха смерти, синтезирует различные подходы. Результатом явилась стратегия ненависти к смерти, осуществляемая в четырех составляющих, таких как утверждение жажды жизни, ведовство, отвращение старости и поиски практического бессмертия, навязываемых массовой культурой, что является естественным в условиях коммерциализации культуры.
1. Memento vivere, или помни о смерти. // Сб.статей под общей ред. В.Л.Рабиновича и М.С. Уварова.  М.: Academia, 2006.
2. URL: http://www.bessmertie.ru (дата обращения: 20.02.2010).
3. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. / Пер.с фран. Роняна В.К. М.: Прогресс-Академия, 1992.
4. Бодрийяр Ж. Система вещей. / Пер. С фран. С.Зенкина. М.: Рудомано, 2001.
5. Бычков В.В. Эстетика. М.: Гардарики, 2004.
6. Васюков Н.Н. Некоторые особенности онтогенеза человека // Философия и медицина. Л.: ЛГУ, 1986.
7. Вишев И.В. На пути к практическому бессмертию. М: МЗ Пресс, 2002.   
8. Делюмо Ж. Грех и страх: Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII вв.). Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003.
9. Делюмо Ж. Цивилизация Возрождения. Екатеринбург: У-Фактория, 2006.
10. Дильман В.М. Почему наступает смерть. Л.: Медицина, 1972.
11. Дэвис Э. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху / Пер. с англ. С. Кормильцева, Е. Бачининой, В. Харитонова. Екатеринбург: Ультра.Культура, 2008.
12. Дэри М. Скорость убегания: Киберкультура на рубеже веков. / Пер. с англ. Т.Парфеновой. Екатеринбург: Ультра.Культура; М.: АСТ МОСКВА, 2008.
13. Клюев А. «Сознательная эволюция человека. Азбука бессмертия». М.: Пилигрим-Пресс, 2004.
14. Крутов Б. — Болонкин А. Бессмертие станет реальностью? //Панорама, 1999, 15–21 сентября (№ 962).
15. Монтер У. Ритуал, миф и магия в Европе ранено Нового времени / Пер. с англ. А.Ю. Серегиной. М.: «Искусство», 2003.
16. Розанов В. Несовместимые контрасты бытия. М.: Искусство, 1990
17. Савчук В.В. Кровь и культура. СПб.: Издательство СПб ун-та, 1995.
18. Хейзинга Й. Осень Средневековья / Пер. с нидерландского Д.В.Сильвесторова. М.: Айрис-пресс, 2004
19. Циолковский К.Э. Механика в биологии: Подобие организмов и уклонение от него //Собр. соч. — Т.IV. М., 1964.
20. Эко У. Полный назад! "Горячие войны" и популизм в СМИ. М.: Эксмо, 2007.
21. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М.: REFL-book, K.: Ваклер, 1996.

Печаталась в: Научные труды МосГУ. Вып. 117. – М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та: Социум, 2010. «Четыре составляющие стратегии odium mortis: жажда жизни, ведовство, отвращение старости и практическое бессмертие».