Ruckgabe

    «Что это, это Ваши предметы? Мы не можем позволить Вам лететь с ними дальше».
    Эти слова немецкого таможенника вводят меня в жесткий ступор. Я заглядываю с карман своей сумки, которую раскрываю под его немигающим взглядом, и на мгновение забываю все иностранные слова, чтоб оправдаться. На дне бокового кармана лежали две немыслимые, недопустимые при международных полетах вещи:  длинный саморез с накрученным на него пластиковым дюбелем и мой Синявинский винтовочный патрон калибра 7,92. …  Складывается двусмысленная ситуация, в которой я похож на террориста, по частям проносящего на борт элементы оружия. Но ведь досмотр в Пулково я прошел без проблем!

    …Октябрь. С самого утра я ожидал дождя, который мог начаться в любую минуту и испортить мои планы. Тяжелые тучи неслись с запада, проплывая низко и грузно, как бомбардировщики. Однако  первая половина воскресного дня прошла без осадков. Планы мои, вынашиваемые вот уже больше месяца, касались поездки на Синявинские Высоты. Сам я бывал там не раз, но в это воскресенье  хотел свозить туда сына, сопроводив поездку историческими комментариями. Была  надежда, на то, что пребывание «в поле» пробудит живой интерес к истории Войны.
    Помню, что первый раз я сам попал на место легендарных боев случайно. Тогда, на шестой год моего пребывания в Питере, я проезжали по Мурманскому шоссе мимо поворота на Синявинские высоты. Прочитанная незадолго до того  книга «Трагедия не Неве» тронула меня объективностью изложения событий. Я свернул направо, ехал какое-то время по разбитой дороге, повернул по указателю и, наконец, добрался до мемориала. Походив мимо надгробий и пробитых пулями касок, отправились дальше, к тому месту, где когда-то находилось то самое село Синявино, на месте которого сейчас нет ничего, кроме чистого поля и памятного обозначения, жутко возвышающегося металлом надписи над ковыльной травой.
    Удивило меня тогда то, что вдоль грунтовой дороги, что проходила от бывшего Синявино к асфальтобетонного шоссе на Кировск, шли массированные раскопки поисковиков. Это были ребята из армейского поискового отряда или отряда какого-то военного училища. Все они носили форму, а недалеко от раскопок я заметил офицера, внимательно следящего за работой солдат. Базу этих поисковиков я заметили еще у монумента, где они раскинули палаточный городок и небольшой лагерь. Конечно, это были не «черные копатели», собиравшие «хабар» и мешавшие с глиной кости своих же дедов. Это было видно по тому, как они относились к предметам, найденным на месте когда-то пролегавших немецких и русских траншей. По большей части, очередные находки их мало интересовали. Их задача – поиск незахороненных останков бойцов РККА. Проезжая мимо раскопок я специально сбавил скорость, дабы посмотреть  что они находят, углубившись целым подразделением в землю на метр. Мной двигало банальное любопытство и разгоравшийся азарт поиска предметных свидетельств того периода. Курсанты с недоверием посматривали на меня, выбрасывая на край траншей лопатами землю. Именно в этот момент  я заметил большое количество предметов войны, от вида которых у меня всегда стынет в жилах кровь. Это были наполовину проеденные ржавчиной немецкие и наши каски, пару металлических ящиков от пулеметных лент, какие-то доски и металл. Мне захотелось остановить машину и броситься на «поиски истории».
    Так прошло мое первое знакомство с Синявинскими высотами. Хотя и до того дня, и после, мне рассказывали множество историй о том, что и как находили простые обыватели в районе когда-то существовавших рабочих поселков и самого Синявино. Находки эти  – свидетельство ужаса и смерти, буквально пропитавшего всю землю этого «бутылочного горла», как называли его немцы. Это были целые заваленные бомбежкой блиндажи с боеприпасами, ржавые пулеметы, неразорвавшиеся мины, торчащие из обочины дорог в садоводствах, кости бойцов. За все время боев на Синявинских Высотах советские войска потеряли свыше 360 000 человек, больше чем Великобритания за всю Вторую Мировую Войну. Смерть находила русских людей тогда повсюду, напрасно пытавшихся прорвать блокадные укрепления умного и жестокого врага, потери которого были в десять раз меньшими.
   
    В то воскресенье мы выехали с сыном из города поздно, около двух часов. Сократившаяся заметно продолжительность дня и низко висящие тучи делали окружающий ландшафт еще более неуютным и зловещим. Мы поехали мимо Синявинской птицефабрики, поднялись  на холмы и остановили машину там, где располагались когда-то передовые позиции немцев.
    Дошли по высокой жухлой траве от дороги, метров 150 и оказались на местах боев. Именно отсюда немцы в течении нескольких лет наблюдали за нашими передвижениями, отбивая попытки прорыва блокады в 41-ом, 42-ом, 43-ем. Именно отсюда стреляли по шедшим на штурм укреплений «иванам».
    Склоны холмов поросли кленами. Все откосы изрыты узкими траншеями - это поисковики и копатели. Уж не знаю кто из них здесь более похозяйничал, но сеть раскопок не уступает сети боевых траншей, пролегавшей здесь когда-то.
    Мы ходили с сыном среди деревьев, разглядывая то, что нашли и выбросили, как не представляющее ценность, копатели. Ящики, полосы металла, гильзы. Все покрыто слоем ржавчины. Вот, в полуметре от заваленного блиндажа, видим несколько ржавых русских гранат РГД-33, без осколочного чехла, с продырявленными ржавчиной ручками. При желании, можно достать из корпуса гранат взрывчатое вещество. Пробираемся дальше. Вот остатки разорвавшегося снаряда «катюши», болванка бронебойного снаряда…
    Здесь «охотники» раскапывали небольшой блиндаж, используя для поиска металлоискатель. Спрыгиваем с сыном в углублении. Срез земли, как мне кажется, двухгодичной давности, не зарос травой, а постепенно оползает от дождевой осенней воды. Да и грунт здесь песчано-суглинистый, траве не прижиться. Приятно удивило меня вдруг  то, что именно на этом срезе, в произвольно выбранном на Синявке месте, я заметил чуть торчащий их песка патрон. Патрон оказался, винтовочным, от Mauser 98, калибра 7,92 мм. Он был с небольшим налетом ржавчины, но полностью сохранившимся. Это был «утешительный трофей» для того, чтоб взять находку домой. Выбираясь на вершину холма, мы нашли еще одно свидетельство трагических событий, проходивших тут во время Войны – подошву немецкого пехотного сапога, со следами подковок и сапожных гвоздей…
    Начавшийся дождь и сумерки заставили нас поспешить к машине. Мы с тяжелым сердцем, не оглядываясь,  удалялись от склона. Однако, не то, чтобы завести машину, но попасть внутрь мы не смогли. Скорее всего, села батарейка в пульте сигнализации. Это место будто не хотело нас отпускать, заставляя погрузиться в сумрак и страх того, что пережили погибшие.
    Не имея зонта, под усиливающимся осенним дождем, мы оставили машину и побрели к строящемуся в километре  ангару, а когда поравнялись с поворотом на стройку, как маленькие дети обрадовались такси, выезжавшему от строительного городка. Нам повезло. Таксист был рад не ехать порожняком в Кировск, да еще привезти нас обратно, к нашей машине. В Кировске мы купили батарейку к пульту и уже через 40 минут пытались отогреться в своей «девятке».

    Прошло около полугода с момента нашей с сыном поездки на Синявинские высоты. Я должен был лететь в Лондон, на ежегодную конференцию по асфальтобетону. Прямого и достаточно дешевого рейса подобрать не получилось, как мы с коллегами не старались, и мне предстояло лететь с пересадкой во Франкфурте на Майне.
    Аэропорт был наводнен людьми со всех концов света. Ни в Москве, ни даже в Лондоне, я не встречал такого скопления рас и народностей. Больше всего мне запомнилось огромное количество индусов, женщин и детей, в немногочисленном сопровождении мужчин. Пуэрториканцы и турки, русские и евреи-хасиды. Все мы были вынуждены стоять в длинных очередях на досмотр. Ожидание в очереди заняло около 20 минут.
    При досмотре я, как обычно, поставил фотоаппарат в чехле и сумку для документов на ленту для рентгеновского сканирования. Я уже прошел через металл-детектор и стоящий за мной португальцы уже пытались штурмовать его следом, но два немца-инспектора сосредоточенно смотрели на экран монитора просветки, где находилась моя ручная кладь. Таможенники позвали еще одного специалиста, того же примерно возраста, как и они, лет пятидесяти.
    И только после минуты общения и обсуждения в полголоса назревавшей проблемы, они пригласили к стойке меня самого. Пожилой и вежливый инспектор досмотра натянуто улыбнулся и спросил меня по-английски, протягивая, мне мою сумку и футляр с фотоаппаратом:
    «Это Ваш багаж?»
    «Да, конечно, это моя сумка и фотокамера»,-ответил я.
    «Достаньте, пожалуйста, содержимое»,- предложил он.
    Начал я с фотоаппарата. Они заставили меня его вынуть, достать провода из бокового кармана, потом флэшку, инструкцию к фотоаппарату, второй объектив и только потом разрешили все вернуть обратно в футляр. Затем очередь дошла до небольшой наплечной сумки. Я стал доставать из нее документы, билеты, носовой платок, расческу, ручку и карандаш, визитницу, ключи от дома. Все это время оба работника аэропорта бесстрастно наблюдали за моими действиями. Вся эта бессмысленная процедура начинала меня крайне раздражать. Но самое интригующее, чего ждали немцы - «провокаторы», началось тогда, когда я открыл боковой карман сумки, который все это время считал пустым…
    «Это Ваши предметы?»,- снова услышал я ту же фразу.
    «Да, они мои»,-  ответил я, соображая, как оправдаться. И есть ли смысл оправдываться? Не означает ли нахождение этих «криминальных» вещей в моей сумке автоматический арест и разбирательство? К этому я совсем не был готов, да и не хотел опаздывать на самолет или покупать себе другой билет на деньги, которых у меня на эту покупку точно бы не хватило… Как же меня достали эти люди! Всё это шоу с самообыском было затеяно только для того, чтобы я открыл у них на глазах боковой карман, содержимое которого они видели на рентгеновском сканере.
    И в этот короткий миг, когда мне необходимо было что-то ответить ответственному немецкому чиновнику, я вспомнил все обстоятельства, предшествовавшие моей находке: поле, каски, округленные дождями и временем траншеи, жухлую траву, по которой мы ходили с сыном. Мои сомнения исчезли. Я решил сказать правду.
    «Я прошу прощения, я не хотел нарушать правила, я просто забыл выложить эти вещи дома. Этот шуруп и патрон… Извините. Я из Санкт-Петербурга, Ленинграда. Этот патрон из под Ленинграда, где шли бои. Он от немецкой винтовки. Я нашел его там, в земле. Я хотел бы оставить его у вас. Оставить, как историческую находку из Русской земли».
    Я протянул ему тронутый ржавчиной патрон. Немец взял его в руки, растянув лицо в  некотором недоумении, переводя взгляд с болотно-зеленого куска металла на меня. Саморез  я тут же вынул из сумки и положил на стол перед ним.
    «Так что, могу я идти?»,- спросил я у смотрящего на патрон немца.
    «Да, конечно», - ответил тот . Его коллеги не препятствовали.
    В те несколько секунд разговора, мое отношение к этому полноватому аэровокзальному чиновнику претерпело странное изменение. Поначалу, я был зол на него за задержку и издевательский осмотр клади, к содержанию которого у него не было профессионального интереса. Однако потом, увидев его глаза, я как-то смягчился сердцем. Передо мной был просто немец и просто человек, возможно, знавший так же что-то важное о той Войне. Я шел по перегруженному Франкфуртскому аэропорту и радовался тому, как удачно я сумел избавиться от когда-то «оставленной» в России немцами вещи. Ведь этот патрон был возвращен не выстрелом, не пулей. Он просто ждал своего часа, лежа 65 лет в песчаном грунте, а я был лишь курьером, не более того. Вернулось в Германию то, что было сделано здесь индустрией войны, для определенных целей. И цели эти оказались великой ошибкой и великим преступлением.
Я не знаю, что осознал немец из нашего разговора, но то, что он услышал меня и смысл моих слов, я уверен. Его возраст, думаю, тому порука. Где теперь этот ржавый патрон, похожий на ядовитый, обломанный клык войны? На домашней полке у «Ганса», на городской свалке или в хранилище изъятых предметов в аэропорту?
Как бы там ни было, он на своей родине и здесь его место.

*возвращение (нем.)

04.04.2012 г.