Хранитель города. Прикосновение к Тайне. 12

Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2016/02/12/34


                12. ПРИГОВОРЁННЫЙ К РАСПРАВЕ


Хранитель остановился и, повернувшись, пристально взглянул на Диму:

– Что тебе из того, что ты хотел знать о произошедшем в ту роковую ночь? Там ничего уже невозможно было изменить, никакими усилиями. Исход был предрешён. Но раз пожелал, тогда узнай…

Да, он читал мысли. Диме почему-то до последнего верилось, что Павлу I как-то можно было спастись. Просто что-то не получилось – по какой-то обидной и нелепой случайности…
Нет, Хранитель не перенёс его в то время и в то самое место. Но удивительным образом в сознании Димы стала вырисовываться вторая реальность – как будто бы на некоторый период он стал видеть и чувствовать то, что происходило почти двести лет тому назад. И Диме открылись новые обстоятельства, о которых он до этого не знал…

      
                * * *

Вдохновителем и главным действующим лицом заговора против Павла был никто иной, как граф Пален, один из умнейших людей в России –
смелый, предприимчивый, с характером решительным и непоколебимым. Курдяндец, он ещё при Петре III заступил на русскую службу корнетом в Конногвардейский полк. В царствование Екатерины II Пален усердно содействовал присоединению Курляндии к империи, полюбил Россию и был всей душою предан своему новому отечеству. С прискорбием и негодованием смотрел он на безумное самовластие Павла, на непостоянство и изменчивость его внешней политики, угрожавшей, по его твёрдому убеждению, благоденствию и могуществу России. Павел I, сперва считавшийся врагом Французской революции, становится неожиданно для всех восторженным почитателем Наполеона Бонапарта и угрожает войной не кому-то, а самой Англии! Разрыв же с ней наносил неизъяснимый вред заграничной торговле, нарушая материальное благосостояние русского дворянства, которое усиливало только ненависть к Павлу.

Мысль извести каким бы то ни было способом самодержца вскоре  сделалась почти общею идеей. Граф Пален, неразборчивый в выборе средств, ведущих к цели, решился осуществить её.
Находясь в большой милости у императора, умевшего оценить его достоинства, он был посвящён во все важнейшие государственные дела. Как военный губернатор столицы, Пален заведывал тайною полициею и через него одного могли доходить до царя донесения её агентов. Это было гарантией сохранения в тайне предпринимаемого заговора. Когда мысль о нём созрела, и Пален, зная общественное мнение, враждебное правительству, мог рассчитывать на многих сообщников, решился открыть своё смелое намерение вице-канцлеру графу Панину, которого Павел любил, как племянника своего воспитателя. Воспитанный умным и просвещённым дядей, Панин усвоил его свободный образ мыслей, ненавидел деспотизм и желал не только падения безумного царя, но с этим падением учредить законно свободные постановления, которые бы ограничивали царское самовластие. На этот счёт и граф Пален разделял образ его мыслей.

Первым действием условившихся Палена и Панина было старание помирить с Павлом фаворита Екатерины II князя Платона Зубова и братьев его, Валерьяна и Николая, находившихся в опале. Это у них получилось – Зубовы были приняты на службу и прибыли в Петербург. Пален и Панин знали наперёд их ненависть к Павлу и были уверены в их усердном содействии. Те вступили в заговор, а с ними и несколько преданных им клиентов, которым они покровительствовали во время силы своей при Екатерине: генерал барон Бенигсен, служивший с отличием в Польскую и Персидские войны в наших войсках, но отставленный Павлом, как человек, преданный Зубовым, и принятый опять в службу по ходатайству графа Панина, а также генерал Талызин, командир Преображенскаго полка и инспектор войск, находившихся в Петербурге. Приобретение такого сообщника было тем более важно для успеха дела, что Талызина любили подчинённые: он пользовался большим уважением во всех гвардейских полках и мог всегда увлечь за собою не только офицеров, но воодушевить и низшие чины.

Незадолго до рокового дня Павел объявил Палену, что знает о заговоре. «Это невозможно, государь, – отвечал совершенно спокойно Пален. – Ибо в таком случае я, который всё знаю, был бы сам в числе заговорщиков». Этот ответ и добродушная улыбка генерал-губернатора совершенно успокоили Павла.

Все недовольные тогдашним порядком вещей, всё лучшее петербургское общество и гвардейские офицеры собирались у братьев Зубовых и у сестры их Жеребцовой, светской дамы, которая была в дружеских отношениях с английским посланником лордом Уитвордом и с чиновниками его посольства, посетителями её гостиной. Вечерние собрания у братьев Зубовых или у Жеребцовой породили настоящее политические клубы, в которых единственным предметом разговоров было тогдашнее положение России, страждущей под гнётом безумного самовластия. Толковали о необходимости положить этому конец. Никому и в голову не входило посягнуть на жизнь Павла – было одно общее желание: заставить его отказаться от престола в пользу наследника, всеми любимого за доброту, образованность, кроткое и вежливое обращение – качества совершенно противоположные неукротимому и самовластному характеру отца его. Граф Пален постепенно готовил великого князя Александра Павловича к замышляемому им государственному перевороту, для успешного совершения которого его согласие было необходимым. Часто видясь с ним, Пален всегда переводил речь на трудное и бедственнее состояние России, страждущей от безумных поступков его отца, и, не выводя никаких заключений, вызывал молодого князя на откровенность…

И вот наступила решающая ночь.

Михайловский дворец, где располагался император, в ту ночь охраняли войска, верные Александру. Павел зачем-то сам удалил от своих дверей верный ему конногвардейский караул во главе с полковником Саблуковым. В заговоре участвовал даже полковой адъютант Павла I, который и провёл во дворец группу заговорщиков. Поначалу они якобы намеревались ограничиться арестом Павла с тем, чтобы заставить его отречься от престола в пользу старшего сына.
Заговорщики, изрядно подогретые шампанским, стремительно двигались по лестницам и залам замка. Те немногие, верные Павлу люди, кто вставал на пути и пытался помешать им, были повержены ударами шпаг.
Наконец, они оказались в спальне. Павел встретил ворвавшихся к нему  у кровати за ширмами – бледный, но спокойный. Император был рыцарем и смело смотрел в лицо опасности.

Генерал Беннигсен с обнажённой шпагой в руке произнёс:
– Государь, вы мой пленник, и вашему царствованию пришёл конец. Откажитесь от престола и подпишите немедленно акт отречения в пользу великого князя Александра!

Павел смял вручённую ему бумагу и отбросил в сторону.
Кто-то из присутствующих сказал:
– Государь, вы перестали царствовать. Император – Александр. По приказу императора мы вас арестуем.

Павел повернулся к Зубову и сказал ему:
– Что вы делаете, Платон Александрович?

В это время в комнату вошёл офицер и шепнул Зубову на ухо, что его присутствие необходимо внизу, где опасались гвардии. Зубов ушёл, но вместо него вошли ещё несколько заговорщиков.

– Вы арестованы, Ваше Величество, – повторил один из присутствующих высших чинов.

– Арестован? Что это значит – арестован? Что я сделал?

Николай Зубов отвечал:
– Деспотизм Ваш сделался настолько тяжёлым для нации, что мы  пришли требовать Вашего отречения от престола.

– Этого не будет! – воскликнул император и начавшийся спор, в конце концов, принял бурный характер. Его силой удерживали, причём особенно бесцеремонно князь Яшвиль и майор Татаринов.

Бенигсен дважды повторил ему:
– Оставайтесь спокойным, Ваше Величество, дело идёт о вашей жизни!

В это время те из заговорщиков, которые выпили слишком много  шампанского, стали выражать нетерпение, тогда как император, в свою очередь, говорил всё громче и начал сильно жестикулировать. Граф Зубов, человек громадного роста и необыкновенной силы, будучи совершенно пьян, ударил Павла по руке и сказал:
– Что ты так кричишь?!

При этом оскорблении император с негодованием оттолкнул левую руку Зубова. Эта отважность остановила их и на минуту уменьшила смелость злодеев.
Беннигсен заметил это:
– Дело идёт о нас. Ежели он спасётся, мы пропали.

Яшвиль в свою очередь выкрикнул:
– Князь! Полно разговаривать! Теперь он подпишет всё, что вы захотите, а завтра головы наши полетят на эшафоте.

Произошла горячая рукопашная, ширма опрокинулась. Один офицер с ненавистью прокричал:
– Уже четыре года тому назад надо было покончить с тобой!

Услышав в прихожей шум, многие хотели бежать, но Беннигсен подскочил к дверям и громким голосом пригрозил заколоть всякого, кто попытается бежать.

– Теперь уже поздно отступать, –  говорил он.

Сопротивляясь, Павел начал громким голосом звать на помощь, на что Зубов, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху нанёс удар ему в висок. Удар табакеркой стал явным сигналом, по которому несколько человек яростно набросились на императора, вырвали из его рук шпагу, повалили на пол и продолжили бить и топтать ногами…

Беннигсен, поморщившись, вышел в предспальную комнату, на стенах которой были развешаны картины, и со свечкою в руке, с удивительным хладнокровием преспокойно стал рассматривать их.

Через несколько минут штабс-капитан Скарятин поспешил известить его о том, что Павел под решительным давлением всё же отрёкся. Услышав об этом, Беннигсен снял с себя шарф и протянул ему:
 – Мы не дети, чтоб не понимать бедственных последствий, какие будет иметь наше ночное посещение Павла, бедственных для России и для нас. Разве мы можем быть уверены, что Павел не последует примеру Анны Иоанновны?

Тем временем Пален вплотную наклонился над лицом едва живого Павла и почти шёпотом, но чтобы тот расслышал, процедил сквозь зубы:
– Где Ларец? Отвечайте, безумец!

Павел действительно в этот момент как-то нехорошо улыбнулся и из последних сил, превозмогая боль, медленно вымолвил:
– Вам никогда не добраться до него… Эта тайна умрёт вместе со мной…

И по его взгляду Пален понял: тот ничего не скажет. Он брезгливо отстранился от поверженного государя, а подоспевший в свою очередь Скарятин накинул на шею уже не имевшему сил к сопротивлению Павлу  шарф из серебряной нити…

…Оставшуюся часть ночи лейб-медик Вилье обрабатывал бездыханное тело Павла, чтобы наутро его можно было показать войскам в доказательство его естественной смерти. Но, несмотря на все старания и тщательный грим, на лице императора были видны синие и чёрные пятна. Когда он лежал в гробу, его треугольная шляпа была надвинута на лоб так, чтобы скрыть, следы особо нескрываемых побоев.

                * * *

Вторая реальность оборвалась так же неожиданно, как и началась. И происходило всё это не больше пары минут. Так, по крайней мере, ощутила Вика, с тревогой наблюдавшая, как, закрыв в полузабытьи глаза, мается Дима. За это короткое время перед ним пронеслось многое из того, о чём он мог только догадываться. И даже то, что стало для него полной неожиданностью.
– Нет, – сказал, наконец, он. – Там ничего нельзя было изменить. Это был чистой воды фатализм. Всё, что он мог сделать заранее, чтобы себя обезопасить, он как специально не делал. Почему? Загадка его мятежной души…


В данной главе использованы следующие материалы:
А. Лаврин «Энциклопедия Смерти. Хроники Харона» и М. Фонвизин «Записки»


Продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/14/786