Повесть
1.
На третьем этаже типовой панельной девятиэтажки в одном из спальных районов Москвы, в хорошей двухэтажной квартире, отделанной со вкусом, с десятком картин, развешанных на всех стенах большой комнаты сидела за праздничным столом компания друзей и коллег числом около двадцати. Все пребывали в хорошем настроении от выпитого спиртного и сочной, вкусной закуски, заказанной хозяином квартиры в ближайшем ресторане. Там же был одолжен на вечер и официант. Хозяин квартиры Олег Твердохлеб, широко известный в узких медицинских кругах Управления здравоохранения и социальной защиты административного округа, а также в известной в Москве частной клинике, где он работал заведующим отделением, отмечал свой очередной день рождения. По правую руку от него сидели главврач клиники Скорчевский, за ним – завотделом Управления здравоохранения, а по левую – старинный, еще со школьной скамьи, друг Артем Лиходеев со своей женой-красавицей Викой, которую, впрочем, Твердохлеб упорно называл Витой, объясняя это свое упорство тем, что имя Вита – означает по-латыни «жизнь», Виктория – «победа», а что такое Вика – ни одна латынь объяснить не сможет. Вика сердилась по этому поводу (ей ужасно не нравилось, когда ее называли Витой), а Артем, бывший инженер на одном из заводов, а ныне старший менеджер по продажам в одном из крупных сетевых супермаркетов, лишь посмеивался над этим. Это, кстати, немного сердило Вику: ей не нравилось, что муж не мог за нее заступиться. Артем же отговаривался тем, что он с лучшим другом по мелочам спорить не станет.
- Господа, господа! И дамы, конечно! – стараясь перекричать застольный гомон и постукивая вилкой по наполовину заполненному вином фужеру, поднялся со своего места Лиходеев.
Он терпеть не мог произносить тосты, и вообще в шумных компаниях он несколько терялся, но сейчас, на дне рождения своего друга, он, разумеется, не мог промолчать. Заметив порыв Артема, ему на выручку пришел и сам именинник.
- Господа, позвольте предоставить слово начальнику транспортного цеха, тьфу ты, - усмехнулся своей будто бы случайной оговорке Твердохлеб, - моему лучшему другу, столько лет просидевшему со мной за одной парте в школьном классе, всем вам уже известному Артему.
Гомон прекратился, официант тут же обошел стол и пополнил бокалы и фужеры тем напитком, который был налит прежде, и бесшумно удалился в кухню, где хлопотала мама именинника.
- Володенька, - обратилась она к официанту, - я тут пирог испекла, какой Олежка любит. Хватит на всех. Вы уж порежьте его, а я пойду за стол.
- Конечно, конечно, Татьяна Сергеевна. Не беспокойтесь.
Татьяна Сергеевна сняла передник, бросила его на один из табуретов, а сама вошла в комнату и села за стол, прямо напротив сына. Между тем, Артем продолжал свой тост.
- Так вот, я бы хотел пожелать Алику, чтобы следующий свой день рождения, кстати, свое тридцатипятилетие, он встречал в таком же здравии, в такой же компании, но с одним маленьким дополнением: чтобы по левую руку у него сидел не я, его друг, а любимая женщина, а еще лучше законная жена. Ради этого, я готов даже переместиться чуть подальше.
Артем сел на место и обменялся взглядами с женой.
- Молодец! – шепнула она ему в самое ухо.
- О, за это стоит новорожденному выпить до дна! – чокаясь с именинником, произнес один из гостей.
- Присоединяюсь, - чокаясь и кивая головой в знак согласия, сказал Скорчевский. – Только боюсь, Артем, что сдвигаться придется не тебе, а мне. Жена ведь должна сидеть по правую руку.
Все засмеялись, а Татьяна Сергеевна, поставив на стол пригубленный бокал, только рукой махнула:
- Боюсь, Тёма, что мне не дождаться исполнения твоего пожелания. Я уже столько лет говорю Олежке, что хочется внуков понянчить, пока силы есть, а он в ответ лишь смеется…
- Какие твои годы, мамочка, успеешь еще понянчиться, - подхватил слова матери Твердохлеб.
- Ну, вот видите, - снова махнула рукой женщина.
Твердохлеб поднялся и встал за спиной Лиходеева и Виктории, обняв руками каждого из них за плечо и чуть склонившись над ними.
- Просто, я никак не могу встретить такую женщину, как Вита Лиходеева. И в этом я страшно как завидую тебе, Темка.
При этом Вика покраснела и опустила голову, ткнув вилкой в тарелку с салатом, Артем засмеялся, похлопав друга по ладони, а сидевшая совсем недалеко от матери Олега миловидная шатенка с большими зелеными глазами и длинными ресницами врач-анестезиолог той же клиники Галя Клочко едва не заплакала, также уткнувшись в свою тарелку. Татьяна Сергеевна уже давно заметила, что Гале нравится Олег, и она бы не прочь составить ему пару, но Олег никак не реагировал на нее, как на женщину, а считал ее лишь коллегой и своим другом. Потому и приглашал на свои торжества. Мать даже как-то пыталась поговорить об этом с сыном, но тот быстро пресек такой разговор:
- Галя хороший человек, успешный врач, мой друг, и не более того.
Не став садиться на место, Твердохлеб пошел в другую комнату, служившую ему спальней, и подошел к бару. Открыл дверцу и четким движением взял бутылку вина. Вернувшись в гостиную, едва не столкнулся с официантом, который принес на подносе испеченный Татьяной Сергеевной пирог со вставленными и зажженными свечками.
- О, мой любимый пирог! – причмокнув губами, произнес Твердохлеб. – Спасибо, мамуль.
Дождавшись, пока официант уйдет, Твердохлеб, уже стоя на своем месте и держа в руках уже открытую им ту самую бутылку, постучал по ней ножом.
- Друзья! Прежде, чем я задую этот именинный пирог, мне хотелось бы сделать, так сказать, алаверды. То есть по праву именинника ответить тостом моему другу.
Все снова замолчали, а Артем глянул на Олега снизу вверх.
- Темка! Спасибо тебе за твое пожелание. Но я обещаю тебе, что выполню его при одном условии.
- Каком? – хором спросили все.
- Условие не сложное: если на следующем моем дне рождении вы с Витой будете сидеть с ребенком на руках…
- О-о-о! Вот это да-а! – загудело застолье.
Татьяна Сергеевна удивленно посмотрела на сына, она ведь знала, что у Лиходеевых не может быть детей. Но сын не уловил взгляда матери, ему важнее было в этот момент посмотреть на близкую ему чету. Но те не стали поднимать глаз, и тогда Твердохлеб продолжил свой тост.
- Друзья! Я бы хотел, чтобы мы все за это выпили. И я не зря держу в руках вот эту бутылку хорошего грузинского вина «Киндзмараули», которое Артем так любит. Позволь, Темка, мне лично наполнить твой бокал, и твой тоже, Вита, этим прекрасным напитком.
- Вы не забыли, Олег, что оно с фекалиями, как сказал в свое время наш главный санитарный врач, - поддела Твердохлеба завотделом райздрава.
- Не забыл, Анна Семеновна. Поэтому я сначала наведался к Онищенко, выгрузил из бутылки все его фекалии, а вино забрал с собой, - под общий хохот ответил Твердохлеб.
- Значит, это вино у тебя контрабандное? – продолжая смеяться, уточнил Скорчевский.
- Считайте, как хотите, - Олег наливал вино в бокалы сначала Лиходееву, затем его жене.
Налив, он поставил бутылку рядом с собой.
- Вот теперь можно и на свечи дуть.
Веселье шло своим чередом. Зазвучала музыка из музыкального центра. Твердохлеб поднялся, подозвал к себе официанта.
- Володя, спасибо вам. Вы можете быть свободны. Дальше уж мы сами разберемся. Вот вам в качестве благодарности.
Твердохлеб незаметно сунул тому в руку пятисотрублевую купюру, официант кивнул, и направился было в прихожую, но в самый последний момент его снова окликнул Олег.
- Да, совсем забыл. Сделайте, пожалуйста, еще одно одолжение. Там, на моем месте стоит початая бутылка «Киндзмараули». Мне ее друг из Грузии привез. А люди уже не совсем трезвы, не хочу, чтобы ее опрокинули или разбили. Долейте бокалы моим друзьям и затем отнесите ее в бар, который в маленькой комнате.
- Хорошо! – кивнул официант, а Твердохлеб вернулся к столу и, подойдя к Артему, склонился к нему.
- Тёма, можно я у тебя на один танец уведу жену.
- Да хоть на два, - улыбнулся Лиходеев. – Тебе сегодня можно.
Твердохлеб протянул руку Виктории, та глянула на мужа и, держась за протянутую руку, встала. Лиходеев, между тем, сделал еще пару глотков грузинского вина.
- Ты сегодня еще красивее, чем обычно, - зашептал Вике в самое ухо Твердохлеб.
- Спасибо! Ты всегда был щедр на комплименты мне.
Виктории не очень нравились ухаживания Твердохлеба, которые начались едва ли не с самой их свадьбы с Лиходеевым. Олег был на свадьбе свидетелем со стороны жениха, и Вика уже тогда заметила, что понравилась ему. Как-то он даже вслух при ней сказал Артему, что до сих пор жалеет, что не отбил ее у него.
- Ну, тебе это было бы сделать довольно трудно, - ответила она тогда за Артема.
- Это почему же? – удивился Твердохлеб.
- Потому что ты мне совсем не нравишься.
Артем испугался, что Олег может обидеться за такие слова, но тот его успокоил:
- Ну, как можно обижаться, во-первых, на жену моего лучшего друга, а во-вторых, на женщину, которая мне самому нравится.
И Артем, и сама Вика тогда немного опешили от этих слов, а Твердохлеб, не прощаясь, ушел.
От воспоминаний о прошлом Вику вывел голос Твердохлеба.
- Э-э, Вита, что-то наш с тобой ненаглядный совсем обмяк.
Вика глянула на то место, где оставался сидеть ее муж, и увидела, что он опустил голову на стол, едва не уткнувшись в стоявшее рядом блюдце с недоеденным куском пирога. Это заметил и Скорчевский. Встал, слегка пошатываясь, подошел к Лиходееву, прощупал пульс и, глянув на приблизившихся Твердохлеба с Викой, скривил губы в улыбке:
- Пациент скорее пьян, чем жив… э-э, в смысле, чем мертв.
- О боже, и что мне делать теперь? – Вика попыталась растормошить мужа, но тот, лишь буркнув нечто невнятное в ответ, снова отрубился.
Она беспомощно посмотрела на Твердохлеба.
- Обычно Артем умеет себя контролировать.
- Да ладно тебе сокрушаться, - махнул рукой Твердохлеб. – Может человек хоть раз в год немного расслабиться? Макс, ты мне поможешь его перенести в спальню? – обратился Твердохлеб еще к одному своему другу, теперь уже институтскому.
- Легко! – поднялся тот с готовностью, при этом, потеряв равновесие, едва не повис на Галине Клочко.
Той, правда, удалось придержать его.
- Смотри, как бы тебя самого не пришлось переносить на кровать, - хихикнула она.
- Не боись, Галчонок, у меня все пучком.
Вдвоем с Твердохлебом они взяли Лиходеева за руки-за ноги и, в сопровождении Вики, которая больше им мешала, нежели помогала, перенесли его в спальню.
- Куда его? – спросил Максим.
- Давай, вот сюда, на диван. Вита, там, в комоде, есть свежая простынь и подушка, подстели мужу.
- Ага! – кивнула Вика и бросилась к комоду, выдвинув сначала один ящик, затем другой, увидела комплект белья и бросилась к дивану, у которого стояли мужчины. – Сейчас, сейчас.
Быстро постелив, она отошла, давая возможность положить Артема.
- Ну, будем считать, что Тёмка уже заночевал. Но вечер продолжается. Мадам! Ваш муж разрешил мне оттанцевать с вами два танца, - Твердохлеб протянул Вике руку, но та виновато пожала плечами.
- Я хотя бы раздену Тёму, а потом приду. Не одетому же ему спать.
- Тоже правильно, - кивнул Максим и толкнул плечом Твердохлеба. – Идем, идем! Гости же должны постоянно лицезреть виновника торжества.
Твердохлеб не стал возражать и последовал в гостиную вслед за Максимом. Поймав на себе встревоженный взгляд матери, улыбнулся.
- Все в порядке, мама. Ну, хватил лишнего Тёмка. Заночует у меня. Не впервой!
Впрочем, вскоре стали собираться и другие гости. Последние поздравления, мужские рукопожатия, женские поцелуи. Твердохлеб искал глазами Викторию, ее не было в гостиной. Он ненадолго покинул оставшихся гостей и заглянул в спальню. От увиденной картины он даже улыбнулся, но как-то недобро и в глазах его вспыхнули и тут же погасли искорки чего-то непонятного для постороннего. Он вернулся к гостям и сел на свое место.
- А где же Вика? – вдруг спросила мама, оглядываясь вокруг. – Она что, оставила Артема здесь, а сама уехала?
- Ну, что ты! Разве ж она может оставить мужа без присмотра. Он же без нее такой беспомощный и беззащитный, как ей кажется. Просто она решила составить ему компанию и прилегла рядом.
- Да? Странно!
Татьяна Сергеевна удивленно глянула на сына и также встала.
- Ты знаешь, Олежка, я, наверное, тоже пойду. Поздно уже, а мне ехать далековато, сам знаешь.
- Погоди, мам, я тебя провожу хотя бы до метро.
- Нет, нет, ну что ты! У тебя гости, а до метро недалеко. Доберусь сама.
- Ну, хорошо, только прошу тебя, осторожно.
- Знаешь, Олег, мы, наверное, тоже пойдем, а заодно и Татьяну Сергеевну проводим, - вышли из-за стола последние из гостей – Максим и Галина. – Уже и в самом деле поздно.
- А у меня, к тому же, завтра дежурство, - поддержала Максима Галина.
- Вот и чудно! Видишь, как все сложилось, - искренне обрадовалась своим провожатым Татьяна Сергеевна.
- Ну что же, спасибо еще раз, ребята, за поздравления.
Твердохлеб пожал руку Максиму и тот вышел в прихожую, помогая Татьяне Сергеевне надеть плащ. Галина чуть задержалась и приблизилась к Твердохлебу.
- Пока, новорожденный, - улыбнулась она, положив ладони ему на плечо.
- Пока, подруга, - улыбнулся он ей в ответ.
Она тяжело вздохнула, хотела еще что-то сказать, но не решилась. Только лишь поцеловала Твердохлеба в щеку, подставила ему свою для ответного поцелуя, и тут же вышла в прихожую.
Закрыв за последними гостями дверь, Твердохлеб устало облокотился об нее спиной и постоял так несколько секунд, прикрыв глаза. Затем пошел в ванную, включил холодную воду, закатал рукава рубашки до самых локтей и подставил ладони под успокаивающую струю. Соединил обе ладони, набрал в них воды, и, склонившись над раковиной, плеснул себе в лицо. Затем поднял глаза и посмотрелся в зеркало. Всего тридцать четыре года, ни одной седой волосинки, зато уже появились морщины на лбу и под глазами. Надо бы сходить в салон красоты. На кончике носа выскочил маленький прыщик. Он тут же выдавил его и прижег ранку туалетной водой. Почистил зубы. Влажными руками зачесал назад рыжеватые, начинающие редеть волосы, вытер полотенцем руки и лицо, закрыл кран и вышел из ванной, попутно щелкнув выключателем. Прошел на кухню, печально посмотрел на гору грязной посуды, бросил взгляд на посудомоечную машину, решая, сейчас в нее запустить всю эту гору, или оставить на завтра. Решил все же, что в свой еще не закончившийся день рождения не стоит перенапрягаться. Единственное, что он сделал, собрал вместе пустые бутылки и поставил на полу сбоку от холодильника. И тут он вспомнил еще что-то. Решительно направился в спальню, открыв пошире дверь, чтобы лучше проникал свет из прихожей, и уверенно направился к бару. Впрочем, дойдя до дивана, где, крепко обнявшись, спали Лиходеевы, остановился, некоторое время смотрел на них и улыбаллся.
- Голубки! – прошептал он и, наконец-таки, открыл дверцу бара.
Прищуриваясь, чтобы лучше видеть, нашел нужную ему бутылку, стал ее вытаскивать. Но движения его, от выпитого алкоголя, были уже не такими уверенными, и он задел пару других бутылок. Испугавшись, он оглянулся назад, но пара спала так крепко, что даже не пошевелилась от стекольного соударения. Наконец, с искомой бутылкой он снова вернулся на кухню. Поднял бутылку перед собой, посмотрел на свет, поболтав содержимое. Оставалось вина чуть менее полубутылки. Выливать жалко, но ничего не поделаешь. Он подошел к раковине и опустил горлышко вниз. Вино с каким-то причмокиванием вылилось в раковину. Поставив эту бутылку к остальным, он прямо тут же, на кухне, сполоснул руки, вытер их полотенцем и выключил свет.
Раздевшись, оставшись в одних трусах, он подошел к своей широкой, двуспальной кровати, откинул одеяло. Постоял немного, словно бы окончательно раздумывая над своим решением. И, все-таки решив довести задуманное до конца, развернулся и подошел к противоположной стене с окном, у которой и стоял диван со спящими. Неслышно раздвинув шторы, чтобы хоть какой-то свет попадал в комнату, он склонился над Лиходеевыми. Затаив дыхание, прислушался. Нет, оба спали спокойно, дыхание их было ровным. Все же присмотрелся внимательнее сначала к Артему, затем к Виктории. Все в порядке. Тогда он тихонько взял на руки Викторию. Пока нес ее к кровати, старался рассмотреть в темноте, при слабеньком свете луны ее черты лица. Белокурые волосы, чуть ниже плеч, распростерлись в воздухе, нежно прикасаясь к его рукам. Широкий лоб без единой морщинки, круглые дуги наполовину выщипанных бровей, длинные собственные ресницы, аккуратный маленький носик. Пожалуй, лишь слишком большие губы немного портили впечатление, но и они уже казались Твердохлебу какими-то особенными, сладкими. Едва положив Викторию на кровать, хотел было прижаться к ее губам своими, но вовремя опомнился, побоявшись разбудить спящую, хотя и понимал, что после такого снотворного сон обоих Лиходеевых будет долгим и безмятежным. Он расстегнул пуговицы ее блузки, осторожно приподнимая тело, снял ее. Таким же способом стащил и юбку. И все же не смог удержаться, чтобы не прикоснуться губами к ее прекрасному обнаженному телу. Несколько раз поцеловал ее вокруг пупка. И тут Виктория зашевелилась и, как показалось Твердохлебу, даже застонала. Он весь покрылся испариной и тут же опустился на пол, практически не дыша. В этот момент перевернулся с одного бока на другой и Артем. Сердце у Твердохлеба бешено заколотилось, словно у какого-нибудь преступника, пойманного на месте преступления. Даже хмель постепенно улетучивался из его организма. Впрочем, через пару минут сердце успокоилось, да и спящие не проснулись. Посидев еще какое-то время на прикроватном коврике, Твердохлеб встал на ноги и неспешно, четко выверенными движениями снял с Виктории трусики, затем ту же самую операцию произвел с собой и осторожно прилег рядом с женщиной. Нежно провел кончиками пальцев по ее телу. Она снова произвела во сне какой-то звук, и Твердохлебу показалось, что при этом она даже улыбнулась. Он перевернулся на живот и, опираясь на собственные локти и колени, дабы не придавить спящую, вошел в нее…
Снова надев на Викторию трусики, Твердохлеб затем так же осторожно перенес на кровать и Артема, положил его рядом с женой и, накрывая обоих одеялом, еле слышным шепотом проворчал:
- Худой, а тяжелый, чертяка.
Сам тут же устроился на диване и, покрутившись некоторое время, вскоре заснул ровным, безмятежным сном.
2.
Виктория открыла глаза и долго не могла сообразить, где она находится. Из-за чуть раздвинутых штор золотистого цвета пробивались яркие солнечные лучи. Где-то на улице раздавались непонятные металлические звуки. Прислушавшись, она поняла, что это грузят на машину контейнеры с мусором. Чирикали птички, сидя на ветвях дерева. А у самого открытого окна, на подоконнике урлыкали голуби. Она повернула голову и увидела рядом с собой спящего мужа. И тут сразу все вспомнила – вчера они отмечали день рождения Олега Твердохлеба и Артем, в самый разгар празднества, почему-то сломался и заснул. Видимо, из-за этого и ей пришлось тут остаться, а хозяин квартиры поступил благородно, уступив свое спальное место им с Артемом. Она глянула на диван – он был пуст. Перевела взгляд на настенные часы – было еще довольно рано, без четверти восемь. К тому же, сегодня суббота. Странно, а где же, в таком случае, Твердохлеб?
Олег явно был влюблен в нее все эти годы, что она замужем за Артемом. Кстати, и сам Артем, вероятно, догадывается об этом. Потому и не очень любит приходить к Твердохлебу вместе с ней. Разве вот только на подобные события. И никакие ее слова о том, что она абсолютно безразлична к Твердохлебу, не могли мужа в этом убедить.
Артем зашевелился и отвлек ее от мыслей. Она повернулась к нему, обняла его за плечи, прижалась и поцеловала в губы.
- У-у! – борясь со сном, промычал Артем.
- Давай, давай, просыпайся, Тёма, нам пора собираться домой, - шептала она, щекоча его щеки и губы кончиками своих волос.
Он еще какое-то время боролся со сном. Наконец, открыл глаза. Увидел перед собой любимое лицо, прижался своим лбом к ее лбу, чмокнул в губы, глянул в упор, увидев лишь один глаз, и улыбнулся:
- Привет, циклопик.
- От такого же слышу, - хихикнула она, отстраняясь.
Он хотел было подмять ее под себя, она поначалу поддалась, но потом слегка оттолкнула его.
- С ума сошел, а если Олег сейчас войдет.
- Какой Олег? – не сразу сообразил Артем.
- Привет, Лиходеев! Ты даже не помнишь, что заснул в чужой квартире, и мне пришлось из-за тебя также здесь оставаться.
- Ах, да! – Артем хлопнул себя ладонью по лбу и сел, свесив ноги вниз.
Подумав еще некоторое время и глянув на пустой и даже заправленный диван, спросил:
- А где же Алик?
- Понятия не имею. Я проснулась чуть раньше тебя, и его уже не было.
Лиходеев встал, прошелся по комнате, ища свои вещи. Наконец, увидел брюки, сложенные на комоде, взял их и стал натягивать на ноги. В это время с комода слетел какой-то листок бумаги. Застегнув на брюках молнию, Артем наклонился и поднял листок. Узнал почерк Олега.
«Если проснетесь и не будете знать, что делать, можете присоединиться ко мне: я делаю ежеутренние пробежки в парке, затем иду в бассейн. Могу легко договориться, чтобы и вас пустили поплавать – директор фитнес-центра мой пациент. Если не захотите позаботиться о собственном здоровье, ищите в холодильнике остатки вчерашнего банкета и наслаждайтесь до моего прихода. Олег», - прочитал Артем вслух.
- Нет уж, дорогой! Давай умоемся, соберемся и поедем домой. Я не хочу злоупотреблять его гостеприимством.
Вика встала и начала одеваться.
- Ну, хотя бы позавтракать-то мы здесь можем? Алику же все равно не доесть эту силищу еды. А у нас дома наверняка ничего нет.
- Хорошо, тогда ты готовь завтрак, а я в ванную.
Твердохлеб вернулся домой буквально через десять минут после ухода Лиходеевых. Убедившись, что он один, тяжело вздохнул, сел в кресло, взял в руки пульт и стал переключать одну за другой телепрограммы. Посидев так еще какое-то время, снова вздохнул, тяжело поднялся и отправился на кухню. Пора было включать посудомоечную машину.
3.
Твердохлеб встал из-за стола в своем рабочем кабинете, держа в руках папку с файлами. Его срочно вызвал к себе Скорчевский. Но едва он дошел до двери, как снова зазвонил телефон. Твердохлеб чертыхнулся и на секунду застыл в раздумье: стоит брать трубку или нет? Его ждет главврач, причем, срочно. Но, с другой стороны, возможно, это снова звонит тот же Скорчевский. Звонок повторился и Твердохлеб все-таки вернулся и снял трубку.
- Да, алло!
- Олег Витальевич? – поинтересовался знакомый ему женский голос. Правда, он не смог сразу вспомнить его хозяйку.
- Да, это я.
- Это Любимова Валентина Ивановна.
- Я вас слушаю, Валентина Ивановна. Только очень прошу вас быть краткой. Вы меня заставили вернуться, а меня срочно вызывает главврач.
- Я постараюсь покороче. Словом, у меня все те же проблемы: я никак не уговорю Стасика сдать анализы… - женщина на другом конце провода едва не плакала.
- Вы хотите, чтобы это сделал я?
- Нет, ну что вы. Я с вами советуюсь. Я уверена, что он принимает наркотики, я же вижу по его виду, но он даже обижается на одни мои подозрения, говорит, что, если я его и дальше буду подозревать в том, что он не делает, то ему придется начать это делать.
- Но, может быть, ваш сын все-таки прав, и он не наркоман, а его поведение изменилось по какой-то другой причине? - Твердохлеб взглянул на часы и нервно забарабанил кончиками пальцев по столу. – Может быть, вам есть смысл сначала обратиться к психологу?
- Да что вы, Олег Витальевич! Если я не могу заставить его сдать анализ мочи, неужели он пойдет со мной к психологу? Скорее, он меня саму пошлет в дурдом.
- Хорошо, я вас понял, Валентина Ивановна. Есть еще один способ выявления наркотиков. Самый новейший, и не связанный с анализами.
- Правда? – обрадовано вздохнула женщина. – Вы меня обнадежили. И что же это за способ? Деньги меня не волнуют, вы же знаете.
Но ответить Твердохлеб не успел: в этот момент затрезвонил его мобильник.
- Извините, у меня мобильник, - крикнул он в трубку и тут же приложил к другому уху сотовый телефон. – Натан Яковлевич, честное слово, я уже почти вышел из кабинета, но тут мне позвонила пациентка. Еще пару минут, и я бегу к вам.
Он отключил мобильник и снова заговорил с Любимовой.
- Да, так о чем это мы?
- О новом тесте на наркотики, - напомнила женщина.
- Ах, да! Есть так называемый pilus-test – метод, позволяющий через волосы определить вещества, употребленные в период до трех месяцев до момента взятия крови. Я считаю, что этот метод точнее обнаружения наркотиков в моче в пять-десять раз. Кроме того, как вы понимаете, волосы – более удобный материал для исследования, чем кровь, моча или слюна. Причем этот метод выявляет практически все наркотические вещества от опиата до кокаина.
- Вы меня так обнадежили, Олег Витальевич! Уж пару волосинок я найду способ выдернуть.
- Извините, Валентина Ивановна, но меня и в самом деле ждет главврач.
- Да, да, я прошу прощения. Я запишусь к вам на прием. Можно?
- Разумеется! До свидания!
Твердохлеб положил трубку и направился к двери, едва не забыв папку. Вернулся за ней, и через пару минут уже стучался в дверь кабинета главврача.
- Можно, Натан Яковлевич?
Скорчевский разговаривал по телефону, но, увидев Твердохлеба, жестом пригласил его войти.
- Вот как раз он пришел. Сейчас мы с ним все обсудим, и я вам тут же перезвоню, Кирилл Георгиевич. Хорошо?.. Обязательно!.. Не сомневайтесь! Всего хорошего.
Скорчевский положил трубку, провел ладонью по лицу и потянулся за лежавшей на столе чуть в стороне сигаретной пачкой. Вытащил одну, стал разминать пальцами.
- Ты понял, что звонил Иванов?
- Конечно! И чего он хотел? – Твердохлеб сел за приставной стол и положил перед собой папку.
Скорчевский щелкнул зажигалкой, прикуривая. Сделав первую затяжку и разогнав дым, посмотрел на Твердохлеба.
- Хотел отобрать у твоей лаборатории деньги, но я тебя отстоял, – сквозь сигаретный дым Твердохлеб заметил улыбку главврача.
- Спасибо, конечно, Натан Яковлевич. Но тогда объясните мне, пожалуйста, за что это я впал в немилость у хозяина?
- Я, конечно, утрирую, но Кириллу не очень нравится темп, в каком двигаются исследования по гепатиту.
- А он разве не знает, что этим занимаются уже не один десяток лет в клиниках Европы и Америки сотни исследователей и пока никак не могут найти противоядия этой болезни.
- Разумеется, знает! Поэтому и торопит меня, а я тебя, чтобы нас никто не опередил. Скажи, что тебе нужно для продолжения исследований?
- Во-первых, время, - пожал плечами Твердохлеб.
- А во-вторых?
Твердохлеб помолчал, раздумывая.
- Натан Яковлевич, поверьте, мы в лаборатории не бездельничаем. Все препараты, и оборудование – самые новейшие. Кстати, за это спасибо Иванову.
- Передам. Но все же.
- Даже пробовали добавлять в препарат ваш любимый пищевой гидролизат из мидий, - Скорчевский снова улыбнулся, продолжая пускать кольца сигаретного дыма. – Знаете, Натан Яковлевич, - вдруг решился Твердохлеб, – мне тут наш стажер, Серега Куликовский, недавно целую лекцию прочитал о наночастицах и об их возможностях. В том числе, и в медицине. Я сначала лишь скептически хмыкал, а потом, на досуге, подумал: а чем черт не шутит? Может, стоит попробовать, а? У нашего Кирилла в «Роснано» нет, случайно, знакомых?
Скорчевский что-то записал себе на бумажном квадратике.
- Даже если и нет там знакомых, я думаю, он найдет способ купить немножечко наночастиц. Это всё?
Твердохлеб снова пожал плечами.
- Если Кирилл чем-то недоволен, пригласите его к нам в лабораторию, я готов ему на пальцах популярно объяснить, что и как мы делаем, и что спешка нужна только при ловле блох.
- Ну, ну! Боюсь, что с его чувством юмора, он вполне может тебя заставить ловить этих самых блох, а твою лабораторию просто закроет… Хорошо! Я тебя понял, Олег. Иди, работай.
4.
Виктория Лиходеева заглянула в салон-парикмахерскую, где работала ее лучшая подруга, бывшая свидетельницей на свадьбе, Катерина Резниченко. Та занималась клиентом и Вика, дабы не отрывать подругу от работы, лишь кивнула ей и вышла в холл, сев на стул. Через пару минут Катерина смахнула щеткой волосы с шеи немолодого уже мужчины, в последний раз поправила ему прическу и сняла покрывало.
- Все! Пройдемте к кассе!
- Спасибо!
Мужчина оглядел себя в зеркале и послушно последовал за мастером.
- Люба! Триста пятьдесят рублей, - сказала она кассирше.
Та кивнула. Мужчина достал кошелек. В этот момент Катерина подошла к Вике.
- Привет, Викуля! – она чмокнула поднявшуюся ей на встречу подругу в щеку. – У меня по записи еще один клиент, и я буду свободна. Подождешь?
Вика согласно кивнула, еле сдерживая слезы. По ее перекошенному лицу Катерина поняла, что долго сдерживать свои эмоции Вика не сможет.
- Что-то серьезное?
Вика в ответ лишь кивнула.
- Так, понятно! Любань, вызови Светку, пусть подменит меня. Там клиент ждет.
Катерина снова обратилась к кассирше, которая уже обслужила мужчину, и указала рукой на Вику.
- Иди, иди! Я поняла. Сейчас позову.
Кассирша вышла из-за кассы и направилась в служебную комнату.
- Пойдем в бельевую, там нам никто не помешает, - Катерина взяла Вику за руку и та послушно пошла за ней.
В бельевой в это время копошилась невысокого роста круглолицая с раскосыми киргизскими глазами и коротко стриженными черными волосами девушка. Услышав, что кто-то вошел, девушка вздрогнула и даже, выпрямившись, непроизвольно ойкнула.
- Это я, Фарида. Ты не выйдешь минут на десять? Мне с подругой переговорить надо.
- Конечно, - кивнула девушка, взяла в охапку несколько комплектов больших салфеток и вышла, прикрыв за собой дверь.
В небольшой, без окон, комнатке, кроме стеллажей и шкафов с бельем, были еще крохотный стол и пара табуреток. На них-то и уселись подруги. Виктория бросила на стол сумочку и, уткнувшись лицом в плечо Катерины, расплакалась. Катерина гладила ее по спине, ожидая, пока Вика успокоится. Наконец, почувствовав, что та берет себя в руки, подняла ее голову. Виктория полезла в сумочку за носовым платком.
- Ну, так, подруга, выплакалась, теперь рассказывай, что произошло. С Артемом поругалась, что ли?
- Н-н-не-не, - сморкаясь и, одновременно, краешком платка утирая слезы, замотала головой Виктория.
Затем, окончательно успокоившись, вздохнула и произнесла:
- Ты знаешь, у меня задержка, ну-у, менструации, уже две с половиной недели. У меня такого раньше никогда не было.
- Забеременела, что ли? – хмыкнула Катерина.
- Скорее всего, да. Я купила тесты… Ну, в общем, они положительны.
- Так чего ж ты ревешь, дура! Радоваться надо!
- Так я… от радости и реву.
- Ну, ты даешь, Викуль! А вошла ко мне с таким лицом, будто у тебя кто-то помер или на развод подала. Артему-то сказала?
- Нет еще. Я даже не знаю, как мне ему сказать об этом.
- Могу поделиться опытом, как я своего, когда первым забеременела, ошарашила.
- Да, нет! Ты знаешь, Кать, меня другое смущает.
- И что же, интересно?
- Понимаешь, у нас с ним разные резус-факторы. Мы когда поженились, точнее через год, когда у нас все не получалось, ну, ты понимаешь… пошли в клинику анализы сдавать на совместимость. Ну, и анализы показали, что у нас противоположные резусы. У меня положительный, у него отрицательный… Или наоборот, я уже не помню. Да это и не суть важно. Понимаешь, нам сказали, что у нас из-за этого детей может не быть.
- Может не быть, или не может быть? – переспросила Катерина.
- Да какая разница.
- Не, ну ты, девка, сбрендила. Разница огромная. Это даже я тебе скажу. И потом, у меня соседка по лестничной клетке, ну, я тебе рассказывала про нее, Верка Бунич, еврейка.
- Ну!
- Баранки гну! Так вот, она вышла за татарина. Скандал, кстати, был у них двусторонний. Представляешь: и его семья, татарская, и ее, еврейская, были против этого брака.
- Ты можешь ближе к делу, Кать?
- Да хоть к делу, могу, хоть к телу! – немного обиделась Катерина. - Так вот, у них тоже несколько лет не было детей, и они тоже ходили проверяться, и им тоже сказали, что у них резусы разные. И что ты думаешь? Ровно через год у них родился сын, а еще через полтора – дочь! Вот тебе и резус-фактор. Представляешь, раньше на Руси татаро-монголы были, а теперь татаро-евреи бегают!
Катерина весело захохотала, хлопнув Викторию по коленке. Вика также не смогла удержаться от улыбки. Впрочем, так же неожиданно, как засмеялась, лицо Катерины быстро приняло серьезный вид.
- Моя бабуля по этому поводу сказала так: «Любовь, если только она настоящая, любую природу победит!» Кстати, и обе бабки, еврейская и татарская, теперь души не чают в своих внуках. Я к чему говорю-то? У тебя с твоим, возможно, тот же самый случай.
Виктория некоторое время сидела, задумавшись. В этот момент в комнатку заглянула Фарида.
- Катя, извини, я еще возьму салфетки и полотенца.
- Да бери, конечно. Мы уже скоро уйдем.
Едва за Фаридой закрылась дверь, Катерина вздохнула.
- Вот великую страну развалили, а кормежки азиатам не оставили. Теперь вот таджики в Москве евроремонт делают, а киргизы то продавцами, то дворниками, то вот у нас тут прибирают. Я как-то с ней, с Фаридой, разговорилась – у них зарплаты едва хватает на пару буханок хлеба. Вот и пришлось ей в Россию ехать, чтобы родителей кормить, да трех младших сестер и братьев. А она, между прочим, дипломированный экономист.
- Мой Артем, между прочим, тоже дипломированный инженер, а занимается купи-продаем, да при этом еще и нахамить особо наглым покупателям не имеет права. Пожалуются – в лучшем случае оштрафуют. Так что, и честные русские не особо-то хорошо здесь живут. Нас-то кто пожалеет?.. Впрочем, это я так. Спасибо тебе, Катюш.
- За что спасибо-то?
- Ну, успокоила, пример привела…
- Послушай, что значит, успокоила? Ты что, своему с кем-то изменила?
- Да ты что, нет, конечно.
- А чего ж тогда сомневаешься?
Виктория тяжело вздохнула и посмотрела подруге прямо в глаза.
- Понимаешь, Катюш, мы же оба знаем о результатах нашей проверки на совместимость крови. Я потому Тёме и не говорила ничего пока. Не знала, как объяснить, что такое возможно, что иногда случаются чудеса. А твой пример пришелся очень кстати.
- Ну да! – как-то растерянно произнесла Катерина. – Ты это, кстати, ну, если он тебе не поверит, позови меня, я подтвержу. А еще лучше, приезжайте к нам, я вас лично познакомлю с Веркой и Ильдаром.
- Спасибо, буду иметь в виду. Ну, пока, извини, я тебя и так оторвала от работы.
- Да ладно! Мы со Светкой сочтемся.
5.
Галина Клочко открыла дверь кабинета Твердохлеба, хотела войти, но, увидев, что у него сидит некая дама лет сорока, в модной шляпке с маленькими полями, тут же закрыла дверь.
- О, я снова вас задерживаю, Олег Витальевич, - дама также заметила Галину. – Больше не смею злоупотреблять вашим временем. Вот, только примите от меня в знак благодарности.
Дама подняла узкий подарочный пакет, с которым и пришла, и поставила его на стол перед врачом.
- Это что? – искренне удивился Твердохлеб.
- «Hankey Bannister» - ваша любимая марка шотландского виски. Это мой, так сказать, маленький презент, за то, что подсказали, как можно было обследовать на наркотики моего сына, не травмируя его. И я рада, что ваш, этот… пилус-тест показал, что Стасик меня не обманывал.
- Но откуда, Валентина Ивановна, вы узнали, какое виски я предпочитаю?
- О! Позвольте мне не раскрывать вам мой источник информации, - Любимова загадочно улыбнулась и, поправив и без того идеально сидевшую на голове шляпку, встала. Всего хорошего, Олег Витальевич.
- До свидания!
Твердохлеб с загадочным умилением провожал даму глазами до самой двери. Не успела она еще закрыть дверь, как он прокричал:
- Галя!
Но ему никто не ответил. Он убрал пакет с виски под стол, встал, подошел к двери, открыл ее, выглянул в коридор – он был пуст. Пожав плечами, вернулся назад. Едва успел сесть в кресло, раздался звонок на мобильный телефон. Глянув на незнакомый ему номер, какое время раздумывал, стоит ли отвечать. Потом все-таки приложил аппарат к уху.
- Да, алло!
- Олег? Здравствуй! Это Вика Лиходеева.
- Вот так сюрприз! Здравствуй, здравствуй, Вита-жизнь моя.
Твердохлеб даже заерзал в кресле от неожиданности. Ему и в самом деле было приятно, что Виктория ему позвонила.
- Ты не занят сейчас? У меня к тебе один вопрос есть.
- Я весь – внимание.
- Скажи мне, пожалуйста… - Вика на секунду замялась, решая, в какой форме ей лучше задать вопрос.
Твердохлеб молча ждал, словно бы наслаждаясь тишиной ее дыхания, слышного даже через трубку. При этом его собственное сердце забилось учащенней. Если бы она только знала, как он ее любит. Наконец, Вика решилась.
- Извини, Олег. Тут я с подругой заспорилась… Понимаешь, ну, ты ее знаешь, она была у нас на свадьбе свидетельницей.
- Катерина, что ли?
- Ну да! Ну, в общем, у нее соседи… есть, муж с женой, у которых резус-факторы разные. Но при этом они родили двух детей. Я говорю, что такого не может быть, ну, с разными резусами. А она меня уверяет, что это семья порядочная, и отцом этих детей является именно муж соседкин. Рассуди нас, Олег. Может ли такое быть в природе?
Твердохлеб от неожиданности даже растерялся. Пару минут соображал, что ответить.
- Ну-у, в природе вообще-то всяких чудес хватает. Даже, казалось бы, противоестественных…
В этот момент в кабинет снова заглянула Галина. Увидев ее, Твердохлеб замахал свободной рукой, приглашая войти. Галина подошла к столу и села в ожидании. Твердохлеб, между тем, продолжал.
- В принципе, такие случаи, хоть и нечасто, но встречаются в медицинской практике. И потом, понимаешь, Вита, не всегда анализы могут показывать полностью объективную картину. Есть и чисто субъективные факторы: человек в момент сдачи анализов или проведения тестов чувствовал себя, не как всегда, препараты были несовершенны… Да мало ли что! А почему ты, собственно…
- Спасибо, Олег! – прервала его Виктория. – Ты меня обнадежил, даже сам не знаешь, как.
Она тут же отключилась, а Твердохлеб еще пару раз алекнул в трубку.
- Олежка, у тебя как сегодня вечер? – спросила Галина.
Но Твердохлеб даже не услышал ее вопроса. Он записал в записную книжку высветившийся номер Викиного телефона, и в этот момент его осенило: спрашивая о какой-то соседке, не себя ли она имела в виду? Он сам, Твердохлеб, проверял анализы Лиходеевых, когда, после двух лет бездетного брака, они пришли к нему с такой просьбой. И их анализы именно показали противоположные резус-факторы. Впрочем, тот анализ показал и еще кое-что, о чем Твердохлеб не сообщил ни Артему, ни Виктории… Он удовлетворенно хмыкнул.
- Ты меня слышишь, Олег? – вернул его на землю очень знакомый и приятный женский голос.
- Конечно, слышу, Вита.
- Какая я тебе Вита! – немного обиделась Галина, и это окончательно привело в себя Твердохлеба.
- Ой, Галчонок, прости. Тут Вита Лиходеева позвонила.
- Я это поняла по твоему цветущему лицу еще во время разговора.
- Так о чем ты хотела меня спросить?
- Я спрашивала, у тебя какие планы на сегодняшний вечер?
- Да, вроде бы пока никаких, а что?
- Понимаешь, Люська Осипова взяла нам два билета на «Аватар» в формате 3D, а ее неожиданно на дежурство оставили. Так вот я и подумала, может, ты мне компанию составишь?
Галина при этом едва удерживала свой голос от дрожания, и опустила глаза, чтобы Твердохлеб не заметил, как предательски повлажнели ее ресницы. Твердохлеб улыбнулся: милая, милая Галка. Впрочем, что ему стоит сделать ей приятное, если в этот вечер он и в самом деле ничем не занят. В конце концов, друг он ей или где?
- Во сколько сеанс?
- В девять.
- Но ведь сейчас только шесть часов.
- Ничего страшного, успеем еще и поужинать.
Твердохлеб почувствовал, как напряжение в голосе у Галины спало. Ей стало гораздо легче разговаривать. Как ни странно, и самому Твердохлебу пришлась по душе эта легкость подруги.
- То есть, ты намекаешь на ресторан?
- Господи, Твердохлеб, да ни на что я не намекаю, - снова вздохнула Галина. - Я просто сказала, что у нас еще есть время, чтобы поужинать. И, кстати, если хочешь, можем поехать ко мне. У меня всегда найдется, чем перекусить, а у тебя, небось, и холодильник-то пустой.
- Ну, не совсем, чтобы пустой, - засмеялся Твердохлеб.
Он встал, подошел к Галине, которая также тут же поднялась. Они некоторое время смотрели друг на друга в упор. Наконец, Твердохлеб заметил, как у Галины задрожали губы и в сладостной истоме опустились веки. Но Твердохлеб тут же опустил ее на землю. Подошел к небольшому гардеробу, уютно разместившемуся в самом углу кабинета, вынул из кармана пиджака ключи от машины, протянул их Галине.
- На, возьми.
- Это что? – голос ее снова нервно задрожал, не то от обиды на Твердохлеба, который не ответил на ее явную просьбу поцелуя, не то от предчувствия чего- то более существенного.
- Ключи от моей машины. Ну, ты ее знаешь – оранжевая КИА РИО.
- Знаю, конечно, - кивнула она.
- Иди, садись в нее и жди меня. А я минут на пять-семь заскочу в лабораторию, проверю, как там дела. А то Скорчевского Иванов постоянно дергает.
- Я поняла! – улыбнулась Галина и, оказавшись рядом, поцеловала Твердохлеба в щеку.
Спустя сорок минут Твердохлеб уже припарковывал машину у подъезда ее дома. Пока он парковался, Галина поднялась к себе на второй этаж и, наспех сняв плащ и туфли, ополоснув руки в ванной комнате, бросилась на кухню. Впрочем, она едва успела достать из холодильника приготовленное заранее жаркое, как раздался звонок в дверь.
- Входи, входи, Олежка! Открыто!
Она поставила жаркое в микроволновку для разогрева, а сама вышла в прихожую встретить гостя.
- Давненько я у тебя не был, - улыбнулся Твердохлеб, закрывая за собой дверь. – Даже задумался на минуту, вспоминая номер твоей квартиры. И ты знаешь, чуть соседке не позвонил.
- Раздевайся. Тебе бы все равно никто не открыл. Соседка куда-то умотала, три дня уже ее не видела, а ее мужик воспользовался случаем и ушел в запой. Слышишь, музыку врубил во всю дурь, и спит.
- Веселые у тебя соседи.
- Да уж! Ну, ты, Олежка, иди мой руки, а я салат порежу.
Он смотрел за ее уверенными движениями с ножом, словно гипнотизировавшими помидоры с огурцами. И вдруг спросил:
- Скажи, Галчонок, про Люську с ее покупкой билетов на «Аватар» - это ты выдумала? Или она тебя надоумила?
В это время щелкнула микроволновка, объявляя, что жаркое подогрето. Но Галина, казалось, этого не услышала. У нее из глаз неожиданно брызнули слезы. Она положила нож на стол, села на табурет и мокрыми от слез глазами посмотрела на Твердохлеба в упор.
- Олег, скажи мне честно: ты дурак, или притворяешься, или просто бездушный хомо сапиенс? Ты что, ничего не видишь, не замечаешь, не чувствуешь? Понимаешь, мне уже тридцать два года и я хочу родить ребенка.
- Ну, так с этим не проблема… - начал было нерешительно Твердохлеб, но поймал на себе взгляд, полный горечи и невысказанной муки, и замолчал.
- Я хочу родить ребенка от любимого человека. Понимаешь ли ты, Твердохлеб, или Твердосердцев, как там тебя, - она, не поднимаясь, забарабанила ему кулачками по плечам. – Заметь, я не навязываю тебе себя в жены, зная твои пристрастия и несбыточные мечты. Я просто хочу родить от тебя ребеночка. Но если тебя больше волнует кино, на, вот, возьми, - она прошла в прихожую, достала из сумочки два билета, положила их на стол перед Твердохлебом, а сама пошла в комнату, бросилась на диван и, подмяв под себя любимую мягкую игрушку – песика, уткнулась в нее лицом и зарыдала.
Твердохлеб сидел некоторое время в легком шоке, прислушиваясь к доносившимся сюда рыданиям женщины. Да, Галина ему нравилась, даже очень, но любил он другую. Наконец, поняв, в какой дурацкой ситуации оказался, он встал и подошел к Галине. Сев рядом на край дивана, он стал гладить ее по спине.
- Ну, прошу тебя, Галчонок, успокойся. Да, я, наверное, дурак. Но скажи, если бы я был умным, ты что, влюбилась бы в меня, что ли?
Галина даже немного успокоилась, вслушиваясь в слова Твердохлеба.
- Умного, отзывчивого и все такое, полюбить может любая. Но надолго ли задержится в сердце любовь, которую приобрел за бесценок, особо не напрягаясь?
Она приподняла голову и заглянула в его глаза, в тот момент искрившиеся искренностью. А он, увидев ее припухшее от слез лицо и враз пополневшие губы, вдруг почувствовал необъяснимое влечение к ней. Он обнял ее голову обеими ладонями и неожиданно для нее и для себя, в том числе, стал кончиком языка слизывать стекавшие по ее щекам слезинки, чей солоноватый вкус показался ему в тот момент необыкновенно сладким и возбуждающим. Она прижалась к нему, заплакав еще сильнее, затем, чуть отстранившись, прижалась своими губами к его губам. Его руки приподняли блузку и стали ласкать ее тело. Она сама стала расстегивать пуговицы, не отрываясь от его губ, будто боясь, что если оторвется, он вдруг испарится в небытие.
В тот вечер и в ту ночь она была счастливее всех женщин на земле. А он никогда еще не испытывал такого блаженства в постели.
6.
Семья Лиходеевых ничем не отличалась от тысяч других семей. Он и она поженились по любви, он и она потому считали себя вполне счастливой парой. Оба не хватали звезд с неба: он работал старшим менеджером в крупной торговой сети, она – операционисткой в банке. И в этом смысле оба могли считаться неудачниками, ибо он закончил институт едва ли не с красным дипломом – не хватило каких-то двух баллов – и работал несколько лет на заводе в должности инженера, пока завод не захватили рейдеры и довели его до банкротства. В принципе, он, конечно, мог бы остаться работать и на новых хозяев, как то сделали многие его сослуживцы. Но, с детства привитое родителями чувство справедливости и честности, вывело его в первые ряды борьбы с рейдерским захватом и, естественно, новым хозяевам предприятия, превратившим преуспевающий некогда завод в сверхприбыльный вещевой рынок, он оказался не нужен. После этого почти полтора года ходил на биржу труда, перебиваясь мелким и не всегда денежным и, что особенно его удручало, честным заработком. Перепробовал несколько профессий (специальность инженера оказалась никому не нужной), пока, наконец, не решился дать согласие кадровику того самого сетевого магазина. Впрочем, его аккуратность и природная вежливость с покупателями не остались незамеченными руководством – спустя два года его назначили старшим менеджером. Хотя, эту его радость не поддержал тогда лучший друг – Олег Твердохлеб, заявивший:
- Чему ты радуешься, Тёма. Тебе сколько лет? Уже за тридцать? А радуешься, как мальчик, что тебя назначили старшим продавцом? Ты неудачник, Тёма, ибо человек, до тридцати лет не сделавший карьеру, вполне может считаться неудачником.
- А ты большую карьеру сделал? – обиделся Лиходеев.
- Как-никак, защитил диссертацию. И возглавляю лабораторию в не самой плохой частной клинике Москвы. А, возможно, скоро мое имя зазвенит и по всему миру.
- Ты всегда был хвастуном и фантазером, Алик, - махнул рукой Лиходеев. – К тому же, порою хвастуном завистливым.
- Это кому же я завидовал, тебе, что ли? – теперь уже взвился от обиды Твердохлеб.
- Ай, отстань! – вновь отмахнулся Артем. – Я тебе, как другу, с радостью своей пришел, а ты меня это… фейсом об тэйбл.
Артем больше не стал развивать эту тему. Впрочем, и Твердохлеб через несколько дней позвонил и извинился.
Зато хождение по бирже труда больше всего запомнилось Артему не новым трудоустройством, а знакомством, переломившим всю его жизнь. В один из дней он встретился в очереди с ней – с Викой. Она также осталась без работы. Правда, по несколько другой причине – ее маленькое предприятие, швейная мастерская (бывший швейный кооператив эпохи горбачевской перестройки) разорился, не выдержав мощной конкуренции. Она там работала бухгалтером, закончив финансовый колледж. Но и бухгалтер без высшего образования и практически без опыта серьезной работы никому не был нужен. Впрочем, Вике повезло несколько больше, чем Артему – все же она устроилась в банке операционисткой, то есть, та же работа с клиентами, но гораздо спокойнее и почти по специальности.
Ей было двадцать пять лет, невысокого роста, но ладно скроенная, Вика, тем не менее, обладала целым набором комплексов, которые изматывали ее жизнь до умопомрачения. То ей казалось, что она одевается как-то не так, как нужно (сначала оттого, что выросла в детском доме, где воспитатели считали каждую копейку и, естественно, не часто баловали воспитанников обновками, затем оттого, что, уйдя на собственные хлеба и имея возможность что-то себе купить, делала это не всегда со вкусом, абсолютно не следя за модой). То ей казалось, что именно из-за этого мужчины при виде ее улыбаются не потому, что она им понравилась, а потому, что одежда смотрится на ней неказисто… Словом, она старалась избегать всяческих знакомств с мужчинами. Даже встреч с бывшими друзьями-детдомовцами старалась избегать. И каково же было удивление Артема, когда он узнал, что Вика все еще оставалась девственницей. Причем, Вика далеко не сразу решилась сообщить ему об этом. Боялась, что это может отпугнуть Артема, как отпугнуло год назад одного ее ухажера, с которым у нее была взаимная симпатия. Однако, когда ухажер узнал, что она вплоть до знакомства с ним ни разу не познала радости секса, он воспринял ее либо больной, либо сумасшедшей и перестал с ней встречаться.
Впрочем, Вику и привлекло в Лиходееве именно то, что, впервые увидев ее, посмотрел на нее не насмешливыми, а чрезвычайно грустными глазами. Хотя, чему удивляться, если то, что с ним произошло, воспринималось самим Артемом, как жизненная трагедия? Они столкнулись в коридоре, в общей очереди ожидания один раз, абсолютно не заострив друг на друге никакого внимания. Когда же, все так же случайно, встретились вторично, решились поздороваться. После третьего раза познакомились и даже обменялись телефонами. Так постепенно у них возникло некое, поначалу не совсем внятное влечение друг к другу. И искренняя радость от того, что оба, наконец, нашли себе работу. То есть, снова почувствовали себя нужными для общества людьми.
Они встречались более полугода прежде, чем решились на интимную близость. И эта первая близость с мужчиной помогла Вике избавиться, по крайней мере, от одного из своих комплексов. Она стала больше радоваться жизни и чаще улыбаться.
Еще через три месяца они решили пожениться, несмотря на явное недовольство матери Артема.
Лиходеев первым открыл глаза. Нежаркое, но еще вполне теплое осеннее солнышко заглядывало в окно спальни, норовя запустить свой лучик в глаз спящей Виктории. Заметив это, Артем даже улыбнулся. Затем, подперев голову одной рукой, ладонью другой пытался перекрыть путь этому лучику. Но солнце не сдавалось и, выпустив другой луч, словно кошка коготь, прошмыгнуло между пальцами той ладони. Артем попытался закрыть от Вики и этот луч, но несколько неловко дернул руку и коснулся краешка носа жены. Она тут же приоткрыла сначала один глаз, затем другой. Сквозь полудрему заметила улыбающееся лицо мужа, и раскрыла глаза пошире.
- Ты чего? – спросила она.
- Да так! Пытаюсь противостоять коварным попыткам солнечных лучей разбудить тебя.
- Да, но при этом разбудило меня не солнце, а ты.
- Ну, извини! Солнце оказалось хитрее, чем я думал, - улыбнулся он и приблизил свои губы к ее губам.
Она обняла его, прижала к себе и они слились в поцелуе, быстро переросшем в любовные ласки. Они отчаянно шевелили слившимися воедино телами, периодически переворачивая друг друга со спины на живот и обратно. Затем, измученные, но счастливые, откинулись на спину, прикрыв глаза в сладостной истоме.
Первой прервала молчание Вика.
- Тёма! Я хочу сказать тебе что-то важное.
- Да ну?
- Ну да! – не поддалась она на его ерничанье. – Причем, важное для нас обоих.
Он повернулся на бок, снова подперев рукой голову, и внимательно посмотрел на нее. Поняв по ее напряженному лицу, что она и в самом деле собирается с мыслями, серьезно произнес:
- Я тебя слушаю, кролик.
- Тёма, я забеременела и у нас, назло всем, будет ребенок.
- Ты серьезно?
- Вполне! Я же тебе говорила о соседях Катерины…
- Да слышал я сказки твоей Катьки о татаро-евреях. Но мы же с тобой не татары и тем более не евреи.
- Почему сказки? – обиделась Вика. – Если хочешь, можем лично с ними познакомиться, Катерина обещала устроить встречу.
- Ну да! Пойду я знакомиться…
- Послушай, Тёма! Ты что, во мне сомневаешься? А то ты не знаешь, что ты мой первый и единственный мужчина, - Вика от обиды даже губу закусила.
- Ну, по поводу того, что первый – не отрицаю, а на счет единственного… теперь уже и не знаю.
- Да как ты смеешь меня подозревать в измене! – слезы брызнули из глаз Вики, она стукнула кулаком в плечо мужа. – Хорошо! – сквозь слезы произнесла она. – Ты не веришь моей подруге, так, может поверишь своему незабвенному Твердохлебу.
- Ты что, и Алика уже посвятила в это?
- Да! – выкрикнула Вика. – Я сама хотела убедиться в том, что такое возможно, и позвонила ему. Он подтвердил, что бывают такие случаи, когда, вопреки разным резус-факторам, у людей рождаются дети.
Она упала на подушку лицом и заплакала от обиды на мужа. А тот целую минуту сидел, переваривая услышанное. Когда, наконец, поверил в случившееся, прилег рядом с женой, потрогал ее за плечо, она лишь отдернула его, даже не подняв головы.
- Ну, не сердись, котик. Я просто в шоке от подобного известия. В радостном шоке, понимаешь?
- А я тоже в шоке, только в ужасном шоке от твоих подозрений, - произнесла она.
Артем некоторое время гладил ладонями обнаженные спину и ягодицы жены. Затем, надев, наконец, трусы-боксеры и футболку, встал, прошелся по комнате взад-вперед, подошел к стене, где висела гитара, не трогаемая уже много-много месяцев, снял ее, пробежал пальцами по струнам, помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом запел. Голос у него был довольно приятный и его пение нравилось и Вике, и всем, кто его слушал. Вот только пел Лиходеев в последнее время довольно редко. Сейчас же запел не столько он сам, сколько его душа.
- Я видел вас сегодня в сквере
Под сенью ласковых берез.
А в небе жаворонки пели
И было радостно до слез.
Я видел вас на той скамейке,
Что возле самого пруда.
Случайно я нашел лазейку,
Что привела меня туда.
Вика успокоилась и даже заулыбалась. Села, облокотившись о спинку кровати, подтянув ноги к животу и накрывшись одеялом. Артем тут же подошел к ней поближе и продолжил петь, обращаясь непосредственно к ней.
- Вы так задумчивы и милы,
Вы так прекрасны и чисты:
И не нашлось во мне той силы,
Чтоб ваши разорвать мечты.
Я вами тайно наслаждался
И благодарен вам за то.
Быть может, кто-то и влюблялся,
Но так, как я, увы, никто.
Вика отбросила одеяло и, демонстрируя свое прекрасное тело мужу, пританцовывая в ритме танго, несколько раз обошла вокруг него, затем, также в танце, направилась прямо в ванную.
- Я вас люблю, как вряд ли любит
На этом свете кто-нибудь:
Пускай любовь меня погубит,
Пускай пронзит стрелою грудь.
Артем подошел к двери ванной и, стоя перед ней, заканчивал песню:
- Я вам пою, а вы мечтайте
Иль не мечтайте, все равно.
Но только помните и знайте:
Я вас люблю уже давно.
7.
Несколько дней после этого признания жены Артем ходил сам не свой. Он, с одной стороны, так хотел верить своему счастью (он ведь хотел сына), с другой стороны, сомневался, даже не столько в верности жены, сколько в возможности такого счастья. Наконец, решил снова обратиться к Твердохлебу и провести новое освидетельствование. Чем черт не шутит: во-первых, тогда могли и ошибиться, во-вторых, прошло уже больше года.
Лиходеев набрал номер мобильного телефона своего друга. Твердохлеб ответил не сразу, да и слышимость была не очень.
- Алло, Алик? Привет, это Артем.
- А, Артем, привет, привет тебе из-за границы.
- Как из-за границы.
- Да я сейчас в Германии, в Берлине, на симпозиуме.
- Вот как? Жаль! – Лиходеев на несколько секунд задумался. – А когда вернешься?
- Да уже в субботу. А что у тебя? Что-то случилось?
- Да нет, ничего… Но… надо встретиться, поговорить.
- Ну, так, давай, в воскресенье и загляни ко мне.
- Правда?
- Ну, ты даешь, Тём. Раз сказал – заходи, значит, заходи. Извини, ко мне тут подошли.
Твердохлеб отключил телефон, а Лиходеев все еще стоял в растерянности. Его необычное состояние заметили даже на работе.
- Ты не заболел ли? – поинтересовался товаровед.
- Да нет, все в порядке, - ответил Артем.
Он не мог дождаться воскресенья.
Рейс Твердохлеба отправлением из Берлина задержали, да еще были проблемы с выездом из Шереметьева. Короче, он добрался до дома уже ближе к ночи. Устал так, что не хотелось разбирать вещи. Оставил это все до следующего дня. А утром встал, как ни в чем не бывало. Принял душ, позавтракал. Правда, с утренней пробежкой решил повременить. Нужно все-таки разобрать чемодан.
Твердохлеб достал из чемодана красивое легкое платье из шифоновой ткани. Расправил его на руке, чуть отстранился, с удовольствием еще раз полюбовался. Ткань с фиолетовым отливом имела креповый эффект – четкую зернистую поверхность и красиво отделанные оборки. А еще одной особенностью этого платья было то, что у него был одинаковый внешний вид как с лицевой, так и с изнаночной стороны. Скольких трудов ему стоило, чтобы расспросить обо всех этих тонкостях продавца и выбрать именно такое платье. Твердохлеб был собою доволен. Наконец повесил его на плечики и нацепил на приоткрытую дверцу шкафа. Стал разбирать другие вещи. Вынул из упаковки бутылку шотландского виски, приобретенного им уже в аэропорту в «дьюти фри». Тут раздался звонок в дверь. Даже не задумываясь, кто бы это мог быть, пошел открывать. На пороге стояла Галина.
- Галчонок? – удивился Твердохлеб. – Привет! Проходи!
Она чмокнула его в щеку.
-Привет! Удивлен? – она прошла в квартиру, захлопнув за собой дверь.
- Если честно, да! Во-первых, никогда не знал, что ты страдаешь бессонницей. Сегодня же воскресенье, и время довольно раннее. Во-вторых, откуда ты узнала, что я приехал. А в-третьих, извини, у меня бардак – не успел все разобрать.
Твердохлеб закрыл опустевший чемодан, придвинул его ногой поближе к одежному шкафу. Галина улыбнулась.
- Бессонницей я не страдаю, просто по тебе соскучилась. А Скорчевский сказал, когда ты приезжаешь. К тому же я могу тебе помочь разобраться.
-Вот этого не надо! Потом не найду нужных вещей.
- Ну, по крайней мере, завтрак тебе я приготовить могу?
- Галчонок, за заботу, конечно, тебе спасибо, но ты же знаешь, я терпеть не могу навязчивых.
- Так я же не навязываюсь. Я просто спрашиваю.
Она посмотрела на Твердохлеба такими невинными большими глазами с голубым отливом, что тот не смог удержаться от смеха. Галина также улыбнулась. И после этого спокойно направилась на кухню. А Твердохлеб, тем временем, все окончательно разложил по местам. Осталось пристроить только то самое платье. Он снял его с дверцы шкафа и держал в руках, когда в спальную комнату, где все это действо и происходило, вернулась Галина.
- Кушать подано! Идите жрать, пожалуйста, - процитировала она Василия Алибабаевича из «Джентльменов удачи».
И в этот момент она положила глаз на платье.
- Ух, ты! Платьице – шик. Можно посмотреть? – она подошла и стала щупать материал.
- Ну, если только посмотреть, - несколько озадаченно ответил Твердохлеб.
- Ты решил сделать операцию по перемене пола? Или платье предназначено для женщины?
- Ты очень проницательна, Галка. Как ты догадалась?
Она взяла из рук Твердохлеба платье и приложила к своей фигуре.
- Осторожно, не порви.
- Твердохлеб, и это ты говоришь женщине? А то я не умею обращаться с платьями.
Приложив платье к своему телу, она быстро оценила, что оно на пару размеров и ростов меньше, чем если бы оно предназначалось ей. Глаза Галины вмиг сделались грустными. Ими же она посмотрела на Твердохлеба.
- Неужели ты до сих пор не понял, Олежка, что ей не нужны твои подарки? Да и ты сам ей тоже не особо-то и нужен.
- Послушай, а вот это уже не твое дело, поняла?
Твердохлеб вырвал из рук Галины платье, подошел к шкафу, нервным движением открыл дверцу и повесил на перекладину.
- Почему это не мое? Мне казалось, я тебе небезразлична.
- Ты – мой друг, не более того!
Она подошла к нему почти вплотную и глянула в упор.
- Разве не более?
Он выдержал ее взгляд, а затем, чуть отстранившись, произнес, едва не обрызгав женщину слюной.
- Послушай, Галя, если я по твоей просьбе один раз переспал с тобой, это вовсе не означает, что у меня есть на тебя какие-то виды.
- Что!? – голос ее сорвался, из глаз брызнули слезы. – Да как ты… Ты… дур-рак! Кретин!
Она со всего маху залепила Твердохлебу пощечину, резко развернулась и бегом выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. При этом едва не сбила с ног поднимавшегося по ступенькам Лиходеева.
- О, Галчонок, привет! – весело произнес он, но она не только не оглянулась на приветствие, но даже его и не услышала.
Артем несколько секунд смотрел ей вслед, затем поднялся на последнюю ступеньку и подошел к двери. Нажал на кнопку звонка. Дверь почти сразу же открылась и на Артема обрушилась гневная тирада друга:
- Что, подставить вторую ще…? А, это ты? Привет! Заходи.
Твердохлеб отошел в сторону, пропуская Лиходеева.
- С Галкой поругались?
- Нажаловалась?
- Какое там! Чуть с ног меня не сшибла, и даже не оглянулась.
- Да ну ее ко всем чертям, - Твердохлеб махнул рукой. – Ты-то чего притащился?
- Ну, ты даешь! Ты же сам мне сказал сегодня прийти. Посоветоваться надо.
- А, ну да, ну да, - успокаиваясь, произнес Твердохлеб. – Послушай, ты, наверное, не завтракал? Составишь компанию? Галка перед истерикой успела приготовить.
- Вообще-то я поел. Меня бы Вика голодного не выпустила. Но с тобой все равно посижу. От чайку или кофейку не откажусь.
Твердохлеб некоторое время ел молча, тщательно пережевывая пищу. Наконец, отодвинув тарелку, посмотрел на старого друга. Вид у Лиходеева был какой-то растерянный и даже жалкий. Но и у Твердохлеба сегодня настроение было далеко не сентиментальное, поэтому он не испытал к Артему никакого сочувствия.
- Виски хочешь? Настоящий, шотландский.
Твердохлеб держал бутылку в руке, собираясь наполнить рюмку, в одиночестве стоявшую на столе.
- А, давай, - махнул рукой Лиходеев.
- Молодец, Темка! Вот это по-мужицки, - довольный Твердохлеб поставил бутылку на стол и, хлопнув друга по плечу, поднялся и подошел к бару, чтобы взять оттуда еще одну рюмку.
- Знаешь, Алик, меня всегда вы, медики, поражаете.
- Чем же, интересно?
Твердохлеб бросил на Лиходеева беглый взгляд и затем стал разливать виски.
- Вы весь народ предупреждаете, что курение – вредно для здоровья, а сами практически все курите.
- Почему? Я не курю, - Твердохлеб поставил бутылку на стол и взял в руку рюмку.
- Ну, я же сказал, практически все. Или вот, знаете, что алкоголизм – это болезнь, а сами частенько нажираетесь, как свиньи. Извини, конечно!
- Ну, тут ты не совсем прав, Тёма. Учеными доказана полезность вина. А вот хирург Амосов, наверное, тебе небезызвестный, после собственного инфаркта, наоборот, стал пропагандировать простую русскую водку.
- Ну да, и сколько он после этого прожил?
- Ой, брат, ну и зануден ты стал. Знаешь такую поговорку: все хорошо в меру? Ну, так вот, даже змеиный яд в малых дозах – лекарство. Еще в начале XV века знаменитый врач Филипп Ауреол Теофраст фон Гогенгейм, впрочем, более известный миру, как Тефораст Парацельс, высказал эту же сентенцию: "Всё есть яд, ничто не лишено ядовитости, и всё есть лекарство. Одна только доза делает вещество ядом и лекарством". Кстати, именно Парацельс впервые и обозвал винный спирт алкоголем. Короче, Тёма, давай за это самое и выпьем.
- За что, за это? – не понял Лиходеев.
- Ну, за здоровье, естественно! А то рука уже устала рюмку держать, – засмеялся Твердохлеб, протягивая свою рюмку.
Лиходеев тоже засмеялся, взял рюмку и, чокнувшись с Твердохлебом, пригубил.
- А-а, хорошо пошло! – крякнул Твердохлеб. – Умеют же эти англосаксы горючку делать. Ты бери, Тёма, огурчик, бери.
- Вообще-то, шотландцы кельты, а не англосаксы, - откусывая огурец, произнес Артем.
- Да один хрен. Живут же вместе. И виски с бренди одинаковые жрут.
- Слушай, Темка, ты, я так понимаю, у меня чего-то спросить хотел? – после некоторой паузы спросил Твердохлеб.
Лиходеев при этом едва не поперхнулся, дожевывая последний кусочек бутерброда с сыром. Не дожидаясь ответа, Твердохлеб встал, взял свою и Артема пустые тарелки, и отнес их в раковину. Затем подошел к электрочайнику, проверил, есть ли внутри вода, и нажал на кнопку включения.
- Да, ты знаешь, Алик. Хотел у тебя проконсультироваться. Я знаю, что Вика уже обращалась к тебе, но у меня все же сомнения.
- Понятно, - кивнул Твердохлеб и, в ожидании кипения чайника, снова сел на свой табурет. – Ты хочешь знать, можешь ли ты быть папой?
- Да, - кивнул Артем, и лоб его даже покрылся испариной, то ли выпитого виски, то ли от волнения.
- Можешь!.. Но только римским.
Лиходеев сначала было обрадовался, но потом часто удивленно заморгал.
- Не понял?
- А чего тут не понять, Тёма, - улыбнулся Твердохлеб. – Я имел в виду, что с твоими хромосомами ты можешь стать только римским папой. Помнишь, вы оба приходили ко мне обследоваться?
- Ну да! И выяснилось, что у нас разные резус-факторы, и мы не можем иметь с Викой детей. Даже хотели приемыша в доме малютки присмотреть. Но вдруг она мне сказала, что забеременела. И привела несколько примеров, когда люди победили природу.
Твердохлеб вздохнул и уткнулся глазами в пол.
- Видишь ли, дружище. Твоя жена права в том, что иногда люди обманывают природу и чудесным образом беременеют, хотя вроде бы для этого не было никаких медицинских предпосылок. Но в твоем случае главное не резус- , а человеческий фактор. То есть ты сам.
- То есть?
- Знаешь, я тогда вас обоих пожалел и не сказал самого главного: у тебя не только резус другой, ты вообще – бесплоден. Результаты твоей спермограммы показали патологию в составе твоего эякулята – некроспермию.
- Не понял. Ты можешь изъясняться по-человечески?
Твердохлеб язвительно хмыкнул.
- Ну, это означает, что в твоей семенной жидкости нет активных сперматозоидов. Здесь возможны несколько вариантов, приведших к такому результату. Например, у тебя уровень выработки сперматозоидов не достигает положенной нормы, так как не произошло своевременного полного опущения яичка в мошонку. Либо ты в детстве переболел вирусным паротитом, называемом в народе «свинкой». Ты же болел свинкой?
- Кажется, болел.
- Ну, так, а что же ты тогда хотел?
Лиходеев даже встал после этих слов. В этот момент вскипела и вода в чайнике, он немного еще посвистел и выключился.
- Ты что будешь – чай или кофе? – как ни в чем не бывало, спросил Твердохлеб.
Но Артем даже не услышал этого вопроса. Он все еще продолжал стоять и вдруг почувствовал, как у него задрожали икроножные мышцы.
- То есть, как бесплоден?.. Но ведь Вика забеременела. Ты мне просто завидуешь, Алик.
- Какая зависть? О чем ты? Как можно завидовать человеческому горю?
Твердохлеб стал заваривать чай, повернувшись спиной к Лиходееву. Артем же подошел к нему, развернул его к себе и закричал ему в лицо:
- Но ведь Вика же забеременела! Ты понимаешь?!
- Понимаю. Успокойся, Артем! – Твердохлеб чуть отстранился от него. – И не будь наивным мальчиком. Ты что, думаешь, что ты единственный мужик на свете. А она баба, ей детей хочется. Вот под твоим прикрытием и…
- Да ты… подонок, - Артем почти не размахиваясь, но все же довольно сильно ударил Твердохлеба по щеке.
Тот даже отпрянул от неожиданности.
- Да что же сегодня за день такой: одна по одной щеке, другой по другой.
Артем продолжал на него наступать.
- Ты понимаешь, что ты сказал, Олег?
Лиходеев снова поднял руку, но в этот раз более сильный физически Твердохлеб упредил его и перехватил руку, до боли сжав кисть Артема.
- Успокойся, дружище! Ты хотел правды, пришел проконсультироваться? А услышал – не понравилось? Се ля ви, как говорят французы. Жизнь не всегда из меда состоит. Дегтя в ней тоже хватает. Я, конечно, не частный детектив, и не собираюсь расследовать личную жизнь твоей жены, но то, что она от тебя не могла забеременеть – даю гарантию.
Он оттолкнул в сторону Лиходеева и вышел в большую комнату. Артем, словно зомби, последовал за ним.
- Хорошо, Тёма! Прошло уже несколько лет. Возможно, что-то в твоем организме изменилось. Хотя вряд ли. Зайди как-нибудь на днях ко мне в клинику, еще раз сдай анализы. Хорошо?
Он смотрел на Лиходеева, а тот стоял, пошатываясь взад-вперед, прикрыв глаза.
- Ты слышишь меня, Тёма? – Твердохлеб несколько раз пощелкал пальцами перед его лицом.
- Да, слышу. Извини, я погорячился. Я обязательно приду. А сейчас, пожалуй, пойду.
- Сам-то домой дойдешь?
- Без проблем.
8.
Уже третий год подряд Лиходеевы отмечали очередную годовщину свадьбы в недорогом, но вполне приличном и уютном ресторанчике. Они так решили, что это только их праздник и звать кого бы то ни было на него не хотелось ни Артему, ни Виктории. Даже бывших своих свидетелей – Олега и Катерину. Однако в этот раз праздник получился грустным. Потому что Артем вел себя как-то странновато. Нет, он все так же шутил, поднимал тосты: за них, за долгую и продолжительную совместную жизнь, за будущего ребенка. Но от внимательной Вики не ускользнуло, что при упоминании о ребенке голос Артема как-то вдруг потерял свежесть. Она не знала, как это объяснить. Они ведь всегда хотели детей. И известие о ее беременности он, хоть и не без сомнения, но принял с воодушевлением. Впрочем, возможно именно это сомнение и продолжало мучить его.
Дурачок! Неужели он смеет сомневаться в ее верности?
Ближе к концу вечера Лиходеев произнес:
- Знаешь, Викуль, я тут неожиданно получил весточку от своего папаши. Просит приехать, повидаться. Может, помирать собрался? Знаешь, говорят, перед смертью даже заклятые враги мирятся. Что мне делать?
- Это ж сколько лет ты его не видел? – поинтересовалась Вика.
- Сейчас посчитаю… Ну, больше десяти лет точно. Так я съезжу, а?
- Поезжай, конечно. Только… Может мы вдвоем, а? Он ведь, наверное, даже понятия не имеет, что у тебя есть жена.
При этих словах Лиходеев слегка побледнел, но спасительный полумрак ресторана оставил это незамеченным для Вики.
- Нет! Все-таки, после стольких лет я хотел бы сначала один на один, так сказать, - после некоторой паузы произнес он.
- Ну, успокойся, не волнуйся. Поезжай один. Фотоаппарат только с собой возьми.
- Что? А, фотоаппарат. Конечно.
- Тёма, что с тобой происходит в последние дни, - наконец не выдержала она.
- Ничего не происходит. С чего ты взяла?
- Ну, ты какой-то…
- Какой?
- Не такой, как всегда был.
- Правда? – Лиходеев взял себя в руки. – Ну, извини! Возможно, это из-за отца. Он ведь у меня со странностями.
Для пятнадцатилетнего Артема стал настоящей трагедией развод родителей. Он ведь одинаково любил и мать, и отца, хотя и всегда считал отца немного чудаковатым. Но еще большей трагедией, даже трагифарсом стало для него известие, что отец подался в священники и уехал в какой-то небольшой приход где-то в сельской рязанской глубинке. И это тот человек, который в свое время едва не стал вторым секретарем райкома партии.
- Наверное, у твоего отца совсем крыша поехала, - съязвила по этому поводу мать, которая как раз и сообщила сыну о перемене в жизни родителя. – Ему, видать, все равно, каким богам служить - коммунистическим или христианским.
Артем ничего ей тогда не ответил, но в глубине души был с ней согласен.
Конечно, весточка от отца была всецелой выдумкой Артема, однако он для себя уже все решил: сегодня на работе взял отпуск на три дня за свой счет и завтра с утра поедет искать отца. Не мог он поделиться с матерью такой печальной новостью, как бы близок с ней он не был. Точнее, именно благодаря дружбе с мамой он и не решался ей открыть свою тайну. А отец? Он настолько уже отдалился от сына, что вполне мог сойти за нейтрального советчика. К тому же, говорят, священники иногда помогают человеку облегчить душу и даже порою дают неплохие советы. А тут не просто священник, но еще и родной отец.
Лиходеев расплатился с официантом и они с Викой вышли на улицу. Промозглая сырость сразу пробрала до костей. Поеживаясь от легкого холода, они дошли до метро и менее чем через час оказались дома. Едва закрыв дверь, Вика тут же заявила, что первой пойдет в душ, поскольку, во-первых, она дама, а во-вторых, продрогла немного больше, чем Артем. Артем лишь улыбнулся в ответ и поцеловал жену в щеку. Сел в кресло, включил телевизор. Впрочем, больше для антуража. Он так задумался, что даже не сразу услышал звонок в дверь. Лишь когда Вика приоткрыла дверь душа и позвала его, он опомнился.
- Тёма, открой дверь, пожалуйста. Звонят же.
Артем поднялся и, машинально глянув на часы, удивленно покачал головой: поздновато для гостей. Он посмотрел в глазок: перед дверью стоял довольно симпатичный молодой человек и держал в руке какую-то красивую, большую коробку и букет цветов. С еще большим удивлением Лиходеев открыл дверь.
- Вам кого?
- Это квартира Лиходеевых?
- Так точно!
- Я из курьерской службы «Икар». Нам сделали заказ по доставке Лиходеевой Виктории Геннадиевны вот этой вот подарочной упаковки и вот этого букета цветов.
- От кого?
- Извините, не могу знать. Заказы у нас могут делаться анонимно.
- Интересно, а если аноним попросит вас бомбу доставить своей жертве, вы это тоже сделаете?
- Мы не имеем права вскрывать упаковки.
Курьер вручил подарки Артему и тут же сунул ему в руку накладную:
- А вот здесь распишитесь, пожалуйста, что заказ доставлен по адресу. И время укажите.
Заинтригованный Артем послушно расписался, поблагодарил молодого человека и закрыл дверь. Едва он повернулся, как перед ним оказалась Вика в теплом махровом малинового цвета халате и с накрученным на голове полотенцем.
- Это что такое? – полюбопытствовала она, с интересом разглядывая коробку.
- Логичнее было бы, если бы точно такой же вопрос задал я тебе, ибо коробка с чем-то внутри доставлена для Лиходеевой Виктории Геннадиевны.
- Вот как? – улыбнулась Вика, выхватила коробку, оставив мужа с букетом цветов, и пошла в спальню.
Пока Артем на кухне разбирался с цветами: налил воды в вазу, снял обертку и поставил в вазу цветы, Вика открыла коробку и вытащила оттуда красивое с голубым отливом шифоновое платье. Она разложила его на кровати и, прижав руки к груди, только и смогла произнести:
- А-абалдеть!
В этот момент в комнате появился и Артем.
- Не фига себе! Вот это ухажер, и я понимаю. Кто же это так расщедрился.
Вика даже покраснела от смущения, переводя взгляд с платья на мужа и обратно. Она не могла ничего ответить, поскольку и сама не знала, кто мог преподнести ей такой подарок. И кто вообще знает про годовщину их свадьбы?
Артем заглянул в коробку и на дне заметил красивую поздравительную открытку. Он взял ее и развернул.
- Ну, конечно! Только Алик и мог такое сделать. Он же недавно из Германии вернулся, с какого-то симпозиума. Видимо, там и прибарахлился.
Артем передал открытку жене, а та, поняв, от кого подарок, вдруг посерьезнела и радость ее слегка притупилась. Она лишь мельком бросила взгляд на текст:
- С наилучшими пожеланиями от наилучшего друга! Вита – это маленькая жизнь!
Твердохлеб в своем репертуаре, нервно подумала она. Затем взяла платье и, найдя свободные плечики, повесила его в шкаф.
- Видишь, как хорошо закончился этот день, - Лиходеев подошел к ней сзади и нежно обнял за плечи, поцеловав едва выглядывавшее из-под полотенца окончание шеи.
9.
Мотоциклист прижался к обочине и притормозил.
- Вона твое Кузькино, - махнул он в сторону проселочной дороги. – С полкилометра пути осталось.
- Спасибо! – Лиходеев вылез из мотоциклетной коляски, сунул мотоциклисту сторублевую купюру, махнул на прощание рукой и направился к селу, где возглавлял церковный приход его отец.
Мотоциклист уехал, следом за ним пронеслась по шоссе еще старенькая жигулевская «семерка». Лиходеев опоздал на автобус, шедший прямиком до Кузькино. Следующий рейс будет только через три часа. Не пожелав терять столько времени, Артем решил найти попутный транспорт или такси. Но, как назло, ни одного таксиста на автовокзале в тот момент не осталось, а в сторону Кузькино направлялся только тот самый мотоциклист.
Он шел по хорошо утоптанной проселочной дороге, прорубленной прямо в лесу, и с удовольствием вдыхал свежий, пьянящий воздух, каковой даже и не снился душной, пропитанной автомобильными газами Москве. Деревья уже интенсивно сбрасывали пожелтевшую листву – осень брала свое. Прошедший с утра дождь окропил землю и прибил пыль.
Вот и первые дома села. Лиходеев присматривался, пытаясь рассмотреть хоть кого-нибудь, у кого можно было спросить дорогу. Люди встретились не сразу, но все же две пожилые женщины, обе с полными сумками из грубой мешковины с продуктами, шли ему навстречу о чем-то довольно громко переговариваясь.
- Здравствуйте! Не подскажете, как к церкви пройти? – обратился к ним Лиходеев.
- Здравствуй, молодой человек, - с любопытством осматривая незнакомца с ног до головы, ответила одна из них. – А чё к ней идтить, церковь-то вона, на взгорке. Отсюдова видать, - ткнула она в сторону возвышавшейся церкви.
Артем глянул в указанном направлении и улыбнулся про себя – мог бы и сам заметить.
- Городской, что ли? – спросила другая. – Не к Кудинову ли?
- Городской, - кивнул Артем. – Из Москвы.
- Из Москвы-ы?! – удивленно протянула все та же. – Значит, не к Кудинову. К тому тольки нашенские, рязанские наведываются.
И они пошли своей дорогой, словно бы и не интересовались только что приезжим. Да и Лиходеев продолжил путь.
Издалека холм, едва ли не на самой вершине которого и находилась построенная еще в девятнадцатом веке церковь, а также административное здание сельсовета, казался пониже. Благо, подъем был пологий. Поднимаясь, Лиходеев встретил нескольких старух в платках, шедших ему навстречу, при этом беспрестанно оборачивавшихся и крестившихся с легким поклоном. Он смотрел на них с легкой саркастической улыбкой. Лиходееву всегда было жалко тех убогих людей, которые посещали в церкви все службы и даже проводили всенощные. Это значит, что у них нет других интересов, никакой цели в жизни и, главное, уйма свободного времени. Он тут же вспомнил старую русскую поговорку: «На бога надейся, а сам не плошай!». Впрочем, что взять с пожилых деревенских людей? Какие радости в жизни они видели, кроме непосильного каждодневного крестьянского труда?
Он остановился на вершине холма. Оглянулся назад: одним взором можно было обозреть отсюда немаленькое по среднерусским меркам село, дома, огороды, сады, поля. Но еще более великолепный вид открывался в другую сторону: река, а за ней бескрайние поля и густота желтеющего леса. Словом, все очарование непритязательной, но такой для него родной и близкой русской природы оказалось собранным в этом небольшом клочке русской глубинки. На спуске к реке, более крутом, нежели подъем со стороны села, огороженное высоким забором стояло большое, крепко и с архитектурным изыском сделанное двухэтажное строение из красного кирпича, с высоко торчащей трубой, резко выделяющееся на фоне простых, убогих, а то и начавших уже разрушаться домов остальных сельчан.
«Неужели и в этой глуши есть свои олигархи?» - проскользнула мысль в голове у Артема.
Но он тут же отвлекся, увидев вышедших из двустворчатых дубовых дверей церкви двух священнослужителей в рясе, поверх которой оба накинули коротковатые пальто. Один был в годах, довольно плотно сбитый, с седой головой и окладистой, с проседью бородой. Другой совсем молодой, тощий, с трясущейся при ходьбе козлиной бородкой. Молодой о чем-то спросил пожилого, тот оглянулся, не останавливаясь, кивнул головой и пошел дальше. Молодой же стал закрывать церковные двери на ключ. В плотном старике Артем почти сразу узнал отца, черты его лица не очень изменила даже борода. Он сделал несколько шагов вперед и остановился, поджидая отца. При этом почувствовал, как неожиданно кровь прилила к вискам. Когда же поп, задумавшись о чем-то своем, поравнялся с ним, Артем слегка дрогнувшим голосом сказал:
- Здравствуй, отец!
Старик Лиходеев вздрогнул, остановился и поднял глаза на того, кто с ним поздоровался.
- Артемка? – после некоторой паузы произнес он.
Глаза их встретились и вскоре Артем заметил, как у отца задрожал подбородок и повлажнели глаза. Он подступил вплотную к сыну и крепко обнял его, к немалому удивлению подошедшего к ним как раз в этот момент церковного дьяка.
- Отец Михаил, вам нехорошо? – встревожено спросил он, готовый прийти на помощь настоятелю.
Тот ответил не сразу, не имея сил оторваться от столько лет не виденного сына.
- Иди, сын мой, иди! Мне как раз очень хорошо, - наконец произнес священник.
И так ничего и не понявший служка, постояв еще несколько секунд, снова спросил:
- Так вас ждать к ужину, отец Михаил?
- Ну, ты, малый, и навязчивый, - уже не выдержал Артем. – Тебе же сказали – иди. Ну и иди, значит.
- А вы не хамите, - обиделся дьяк, но все же пошел вперед.
Обида и непонимание отца Михаила еще бурлила у молодого человека, когда ему у самого подножия холма встретился местный пьянчужка и сейчас уже некрепко державшийся на ногах.
- Подай, Христа ради, Никола, - обрадовался пьянчужка, протягивая к нему руку с раскрытой ладонью
- Бог подаст! – даже не остановившись, бросил в ответ Никола.
- Спасибо тебе, Артем, что не забыл отца родного, - отец платком утирал слезившиеся глаза. – Но, я так чувствую, не родственные чувства, а нужда какая привела тебя сюда.
- Правильно чувствуешь, отец, - усмехнулся Лиходеев.
- Но как же ты меня нашел?
- Да хитрости тут никакой нет. Просто я запомнил название, которое прочитал на конверте одного из писем, которые ты раньше писал маме. Название-то немудреное: у нас на Руси все, чуть что, кузькину мать грозятся показать, - Артем хихикнул.
- И тебе, сынок, писал. Но, видимо, мать твоя не желала тебя с ним знакомить, - Лиходеев-старший взял Артема за локоть. – Пойдем-ка на церковный двор. Что мы здесь, как неприкаянные. Там домишко у меня. Мы пойдем, а ты рассказывай.
- А что рассказывать. Я, конечно, ехал наугад – вдруг тебя перевели в какой-то другой медвежий угол. Вы же попы, как военные, - куда прикажут, туда и едете.
- Все-таки лучше говорить – священники, - поправил сына отец.
- Оно-то может и лучше, зато поп – проще. Да и потом, в моем понимании, далеко не каждый поп – священник. Это же от слова святой, так?
- Конечно!
- Но о какой святости можно говорить, если прихожанам иногда есть нечего, а попы требуют пожертвований.
- Не себе, а богу, заметь.
- Да ладно, богу. Остается-то все на земле. Где-нибудь на церковных складах.
Они вошли в церковный двор, и отец пошел вперед, дабы открыть дверь своего дома. Между тем Артем разглядел стоящий под навесом джип.
- О! Вот и лишнее подтверждение моих слов, - кивнул он в сторону машины.
Лиходеев-старший открыл дверь, жестом приглашая сына войти.
- Ты о чем, Артем?
- Да о джипе твоем. У многих ли твоих прихожан такая машинка имеется?
По лицу священника пробежала легкая улыбка.
- Так тут почти одна пьянь живет, они и велосипед-то последний за бутылку продадут.
- Вот и я о том же. Ты живешь, как у Христа за пазухой, а твоя паства прозябает в нищете.
- Ты какой-то злой стал, сын. Вижу, беда у тебя стряслась, вот желчь и выходит наружу.
Они вошли в дом, довольно скромно обставленный, но чистый и аккуратный, с иконой в углу.
- А джип этот мне, кстати, ты прав, один мой прихожанин подарил. Да ты, возможно, и дом его видел – он за церковью стоит.
- Это двухэтажный особнячок, что ли?
- Ну, да! Это Кудинов из Рязани поставил. Много на церковь жертвует. А от машины я, скажу тебе честно, поначалу хотел отказаться. Доносили мне, что нечист на руку этот самый Кудинов. А потом подумал: мне же и к благочинному ездить нужно, да и по другим делам. Ты же знаешь наши дороги – весной и осенью только на таком внедорожнике и можно проехать.
- Понятно! Грехи замаливает, - снова хмыкнул Артем. – Батюшка, отпусти мне грехи: вчера случаем троих отморозков из конкурирующей банды замочил. Вроде как покаялся, и вновь безгрешен, можно снова мочить людей. Так, что ли?
Лиходеев-старший лишь молча тяжело вздохнул и покачал головой.
- Я сейчас чай заварю. На травах. Меня местные старухи научили. От всех болячек лечит.
Он налил воды в электрочайник и пока вода нагревалась, стал перебирать травку, бросая отборные в заварочный чайник.
- Ты, кстати, где остановился, Артем?
- Да нигде пока. У вас же тут гостиниц нет.
- Вот и чудесно. Поселишься у меня. Надолго, кстати?
- Да, если не возражаешь, пару деньков отдохнул бы. Природа здесь хорошая, воздух легкий.
- Вот и чудесно. Если хочешь, на рассвете на рыбалку сходим. Речка хоть здесь и неказистая, но рыбка водится.
- А тебе… разве можно? – удивился Артем, в ответ на что отец рассмеялся.
- А что, поп – не человек? Я тебе сейчас ушицы дам собственной отведать. Хочешь?
- Спасибо, не откажусь. Я ведь, по сути, даже не завтракал сегодня.
После обеда, как и предполагал Лиходеев-старший, Артем успокоился. Он даже стал чувствовать себя неловко после таких агрессивных выпадов. Впрочем, объяснение этому находилось легко – Артем все еще не мог простить отцу того, что он ушел из семьи. И случилось этот как раз в тот момент, когда подростку особенно был нужен именно отец, который смог бы объяснить многое из житейских истин и мужских гормональных изменений, которые происходят в каждом организме юноши в определенный период. А тут получилось, будто отец его предал в самый важный момент жизни. Да и сам Михаил Лиходеев в глубине души понимал это. И ему было сейчас невероятно приятно, что сын, пусть хоть в ничтожной степени простил его и приехал к нему за советом.
- Ты готов, Артем, к разговору? Или лучше перенесем его на завтра?
Артем минуту подумал, потом отрицательно покачал головой.
- Лучше сразу, так мне будет легче.
- Хорошо! Тогда давай пересядем на диван.
Они вошли в большую комнату, так же, как и остальные, довольно скромно обставленную – диван, большой стол, на котором стоял компьютер с принтером, один стул, два больших книжных шкафа и на стене – картина некоего художника «Натюрморт с иконой».
Артем бегло осмотрел комнату и молча прошел к креслу. Все-таки не удержался, чтобы не спросить:
- Неужели у тебя и интернет здесь есть?
- Да нет, - улыбнулся отец. – В этой глухомани даже сотовая связь не всегда пробивается.
- Да, отец! Занесло тебя.
- Я сам выбрал свою дорогу. Здесь она короче к богу.
Артем хотел что-то возразить в своей прежней язвительной манере, но сдержался. Почувствовав это, отец улыбнулся и, дабы не развивать тему, произнес:
- Итак, я тебя слушаю, сын мой.
Это церковное «сын мой» в данном случае прозвучало вполне естественно.
- Пап, я запутался в этой жизни… Точнее, не так… - Артем замолчал, явно подбирая слова, отец терпеливо ждал.
- Хорошо, я начну не с этого… Я не знаю, в курсе ли ты, что я женат?
- Теперь в курсе, - кивнул отец.
- Да, так вот! Мы с Викой встретились в трудные для нас обоих минуты жизни и поняли, что мы друг для друга – судьба. Мы любили… нет, любим друг друга, верим друг другу. Но в нашей семье большое, я считаю, несчастье – у нас нет детей. Мы даже подумывали, а не усыновить ли нам какую-нибудь детдомовскую детишку.
Артем глянул на отца и тот в согласии со словами сына склонил голову, а затем тут же вновь ее поднял. Он старался за эти короткие часы как можно лучше разглядеть и сохранить в памяти черты сына.
- Вот! Мы с Викой решили провериться, ну, узнать, отчего у нас нет детей. У меня друг, Алик Твердохлеб, ты его, наверное, помнишь, мы с ним со школы дружим, - Михаил Лиходеев утвердительно кивнул. – Так вот, он сейчас врач, кандидат медицинских наук, работает в хорошей частной клинике. Он по полной взял у нас анализы, и выяснилось, что у нас с Викой разные резус-факторы, ну, то есть, кровь несовместимая. Это, однако, еще было бы не так страшно – у Викиной подруги соседские муж с женой тоже разные резусы имеют, но, тем не менее, двух детей родили. И Алик подтвердил, что такое возможно. Страшно другое: Алик мне по секрету сказал, что я вообще бесплоден, что у меня не может быть детей в принципе. Могу стать только папой римским, пошутил он.
Это сравнение вызвало улыбку на лице отца. Но он по-прежнему молчал, понимая, что сын пока еще не сказал самого главного.
- Так вот, Вика о таком диагнозе ничего не знает. Алик мне поклялся, что ничего не говорил ей. Да и, судя по ее поведению, она действительно не в курсе.
Артем замолчал, нервно хрустя пальцами, затем встал, прошелся по комнате, подошел к окну, выглянул во двор. Было тихо и пасмурно, но дождя не было. Где-то высоко в небе, появляясь и вновь исчезая в хмурых свинцовых тучах, пролетел самолет.
- Короче, пару месяцев назад Вика сообщила мне, что беременна. Понимаешь, пап - беременна! И при этом утверждает, что она мне никогда ни с кем не изменяла. Абсурд, правда? Я – бесплоден, а у меня жена беременна и при этом, утверждает, что от меня. Ты знаешь, что самое странное при этом? У меня нет оснований ей не верить. Мы действительно очень любим друг друга, мы действительно все свободное от работы время проводим вместе, никогда не уходя из дому раньше времени и не приходя позже, если, конечно, работа того не требует. Но я-то ведь знаю, что не могу быть отцом ее ребенка!
Артем сорвался на крик, вернулся на диван, сел, опершись о спинку и, откинув голову, закрыл глаза. Лиходеев-старший молчал, обдумывая слова сына, понимая, что именно за советом к нему он и явился.
- Мама знает обо всем этом? – спросил Михаил.
- Нет! Если бы я хотел ей об этом сказать, я бы к тебе не приехал. Мне нужен именно твой, мужской, отцовский совет.
Артем оторвал голову от дивана, взял отца обеими руками за плечи и заглянул в его глаза:
- Что мне делать? Как мне быть, пап? Ведь это измена любимой женщины. Как мне дальше жить с ней?
- Но ты же любишь ее?
- Люблю.
- И она тебя?
- По крайней мере, утверждает, что любит.
Теперь уже встал отец и начал ходить по комнате.
- Ты вот сказал, что вы даже задумывались об усыновлении чужого ребенка. Это, кстати, благое, богоугодное дело. Так, может быть, это и выход из положения? Виктория тебе родит ребенка, который будет только наполовину чужим для тебя.
- Отец, ты что, не понимаешь? Она же не знает, что я бесплоден, и уверяет меня, что ребенок мой! И ребенка, когда он родится, будет убеждать в том же. И что, мне с этим всю жизнь жить? С этим обманом?
- А ты смирись!
- Ха, ха! Тебя ударили по одной щеке, немедленно подставь другую, вместо того, чтобы давать сдачи. Так, кажется, учит ваш Христос? Меня и так многие считают размазней и неудачником. А я не уверен, что Алик или кто-то из его помощников удержат в секрете эту мою тайну. И что, мне тогда еще и рога привесят? Нет, спасибо!
- Хорошо, я могу тебе дать совет, но только не уверен, что ваша любовь при этом останется такой же сильной. В данном случае, это будет совет не священника, но отца твоего.
- Я готов выслушать любой совет. За этим и приехал к тебе.
- Но прежде, все же, хочу еще раз попросить: попробуй смириться и делать вид, что у вас все замечательно.
- А если нет?
- А если нет, тогда пусть тебе твой друг выдаст анамнез, а ты его покажи жене. И попроси ее после этого объясниться. А там уже решай сам, сын, что делать дальше.
Артем оказался в замешательстве. Отец попал в самую точку.
10.
Вику измучил ранний токсикоз. Она не могла спокойно есть, боясь, как бы все то, что она только что съела, тут же не выскочило наружу. Причем, хуже всего ей приходилось утром, пока они с Артемом случайно не нашли выход: если Вика завтракала прямо в постели, не вставая, тошнота отступала и она даже чувствовала себя более-менее нормально. Вот и пришлось Лиходеевым перестраивать свои привычки и менять распорядок – теперь уже не она вставала первой и шла на кухню, а он. Впрочем, они оба отнеслись к этому с нормальным чувством юмора:
- Наконец-то я нашла мужа, который приносит мне в постель завтрак, - шутила она, доедая молочную рисовую кашу.
- Наконец-то я встретил женщину, которую не только хочется на руках носить, но даже кормить ее в постели, - отвечал он ей на это.
И оба весело смеялись. Артем прислушался к совету отца и теперь воспринимал беременность жены спокойно. Ему даже иногда казалось, что будущий ребенок обязательно будет похож на него. Если не внешне, то хотя бы покладистым характером.
Тем не менее, Вика даже похудела, осунулась и немного побледнела от нездоровья и переживаний. Подруги по работе понимали ее и, когда ей было совсем невмоготу, даже подменяли ее.
Так было и в это утро. Артем отнес на кухню полупустую тарелку каши, Вика не осилила весь завтрак, и вернулся в спальню, неся на подносе чай с овсяным печеньем. Вика при этом поменяла позу. Когда она ела, то практически сидела, облокотившись спиной на высоко подложенную подушку, теперь же она опустила подушку пониже, откинула одеяло и, задрав ночную рубашку, положила обе ладони себе на выпирающий живот, широко раскрыв глаза.
- Что случилось, Викуль? – Артем едва не уронил поднос.
- Тёма, он меня пихнул, - даже с некоторым испугом произнесла Вика.
- Кто? – не понял Артем, оглядываясь по сторонам.
- Да нет, нет – он, - улыбнулась Вика, тыча пальцем в свой живот. – Ребенок впервые пошевелился у меня в животе. И пихнул меня ножкой или ручкой. Поди сюда, - позвала она Артема.
Он поставил поднос на тумбочку, присел рядом на край кровати. Вика взяла его ладонь своею и положила к себе на живот.
- Слышишь? – она посмотрела в его глаза.
- Нет! Ничего не слышу.
- Ну, что же ты, лапуля, замолчал, - гладила она себя по животу. - Это же рука твоего папы. Поздоровайся с папой!
И вдруг что-то в душе Артема надломилось. Он резко отдернул руку и встал. Вика лишь непонимающе посмотрела на него.
- Тёма, ты чего? Испугался? Я слышала, с ребенком нужно говорить родителям, даже когда он находится в утробе. Чтобы привыкал к нашему голосу.
Последняя фраза еще более раздражила Лиходеева. Сбросив прямо на пол домашний халат, он подошел к шкафу и стал одеваться.
- Тёма, ты куда? – Вика встала и ничего не могла понять. Лиходеев продолжал одеваться. – Тёма, объясни мне, пожалуйста, что случилось?
- Ничего не случилось! Просто хочу выйти пораньше, прогуляюсь, подышу воздухом, а затем сразу на работу.
- Но ведь ты даже не поел.
- Да чего-то не хочется.
Он вышел в прихожую, надел пальто, ботинки и вязаную шапочку и, облегченно выдохнув, вышел на лестничную площадку. Виктория несколько минут стояла в молчаливом изумлении. Затем, решив, что это у Артема от волнения, реакция на первые движения будущего ребенка, также стала собираться на работу.
Она целый день пыталась дозвониться до Артема по мобильному телефону. Но он отключил аппарат. Вечером, в привычное время домой также не пришел. Она уже стала волноваться, не зная, что предпринять. Позвонила матери Артема, но та также была не в курсе, куда подевался ее сын. Зато теперь заволновались обе женщины. Наконец, уже далеко за полночь, раздался звонок в дверь. На пороге стоял Артем. Точнее, даже не стоял, а с трудом держался за стену, вдрызг пьяный.
- Извини, Вика, я ключи потерял… кажется.
Еле передвигая ноги, он почти повис на жене, и таким образом они вдвоем добрались до постели, едва опустившись на которую, он тут же заснул мертвецким сном. Вика была в шоке: таким она не видела Артема никогда. Все еще пребывая в прострации, она стащила с него обувь и одежду, накрыла одеялом, позвонила свекрови, чтобы успокоить ее, и сама, наконец, с непонятным чувством легла. Долго не могла заснуть от переживания, ворочаясь с боку на бок. Когда же все-таки сон стал одолевать и ее, она снова проснулась от того, что простынь и вся постель вдруг стала мокрой.
- Тёма, ты что, с ума сошел, забыл, где туалет?
Она пыталась его растормошить, но он лишь что-то проворчал во сне и, перевернувшись на другой бок, заснул, казалось, еще крепче. Вика сначала начала хохотать, а затем, немного успокоившись, заплакала. Надев на себя халат, села в кресло, где и провела остаток ночи.
11.
На следующий день Лиходеев опоздал на работу на целых два часа. Пришлось писать объяснительную, в которой ссылаться на неожиданную поломку будильника. Поскольку это произошло впервые за несколько лет работы, можно сказать, Артему сошло с рук. Но это было только началом его падения. Пару раз он приходил на работу с сильным перегаром, а однажды и вовсе пьяным. Его вызвал к себе директор.
- Ты в состоянии сейчас держать ручку и писать, Артем?
- А почему-то я должен быть не в состоянии? – удивился Лиходеев, с некоторым вызовом посмотрев на директора.
- Отлично! Тогда вот тебе ручка, вот листок бумаги. Садись и пиши.
- Что писать?
- Заявление. На мое имя. Я такой-сякой прошу уволить меня по собственному желанию. Число и подпись. Это все, что я могу для тебя сделать. Хотя кадровичка предлагала уволить тебя по статье за систематическое появление на рабочем месте в пьяном виде. Но я человек мягкий, а ты еще парень молодой. Зачем же я буду портить тебе трудовую биографию.
Весь алкоголь у Лиходеева сразу выветрился. Но он понял, что уговаривать, извиняться, клясться, что он больше так не будет, бессмысленно. Его и так уже терпели некоторое время. Он склонился над столом, придвинул к себе лист бумаги. Написав, протянул директору. Тот прочитал, молча кивнул и положил заявление в лежавшую на краю стола папку.
- Ну что же, жаль с тобой расставаться, Лиходеев. Работник ты хороший, но на ровной дороге поскользнулся. Зайди в бухгалтерию, я уже распорядился выдать тебе расчет.
- Спасибо, Максим Евгеньевич, и извините. Просто у меня сейчас на душе тяжело… А, кому это интересно, - Артем махнул рукой и вышел из кабинета, даже не закрыв за собой дверь.
Он ни с кем не попрощался, молча оделся и ушел. На улице кружила мелкая пороша, первая в эту осень. Было хмуро и неуютно. Он брел, не разбирая дороги. Машину еще месяц назад отдал Вике – ей сейчас лучше ездить на машине, чем давиться в метро и общественном транспорте. Наконец, почувствовал, что устал и даже продрог. Остановился, чтобы отдохнуть. Поднял глаза и увидел, что стоит рядом с каким-то кафе-баром. То, что надо, - подумал он и вошел внутрь.
Домой снова пришел глубокой ночью. Утром, когда его Вика начала будить, довольно грубо выкрикнул:
- Отстань! У меня сегодня выходной. И вообще, у меня теперь сплошные выходные.
Повернулся на другой бок и снова закрыл глаза.
- Тебя что, выгнали с работы? – голос у Вики задрожал.
Не услышав ответа, она снова подошла к мужу и стала его трясти.
- Тёма, скажи мне, пожалуйста, что с тобой случилось?
Она трясла его довольно долго. Наконец, он не выдержал и сильно пнул ее ногой. Вика ойкнула и, отшатнувшись, попятилась назад, а затем, потеряв равновесие, упала на пятую точку, едва успев в последний момент подставить руки, чтобы смягчить падение. Снова ойкнула и обхватила руками живот. В этот момент Артем поднял голову и в его расширившихся зрачках явно читался страх - не повредило ли падение жены плоду. Хотел было встать, чтобы помочь Вике, но в последний момент передумал. Вновь отвернулся от нее и закрыл глаза. А Вика, осторожно ощупав живот и, убедившись, что ничего страшного все же не произошло, стала медленно подниматься. Когда поднялась, почувствовала боль в кистях обеих рук. Осмотрев их, заметила лопнувшие капилляры. Пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок. Но едва закрыла дверь, как из глаз ее брызнули слезы. Она плакала беззвучно, но слезы лились беспрерывно.
Рабочую смену отсидела с трудом. Благо, клиентов в операционном зале в тот день было немного. А вечером решила зайти к Катерине. Нужно было хоть с кем-то облегчить свою душу. Подруга уже знала о семейных неприятностях Виктории, но, кроме сочувствия, что он могла посоветовать?
- Ты не пробовала с ним поговорить, расспросить, что случилось?
- Ты шутишь? Я каждый день пытаюсь это сделать, но он лишь бросает короткое: «Отстань!» - и все! На этом весь наш разговор заканчивается.
Вика в эти дни столько плакала, что слезинки и сейчас непроизвольно покатились по ее бледным щекам.
- Не пойму ничего. Мы же так хотели иметь ребенка. И вдруг!
- Да их, мужиков, иногда вообще понять невозможно…
Катерина закурила, отгоняя рукой дым подальше от Виктории.
- Слушай, может, тебе его послать на хрен, а?
- Чего?
- А что! Иногда, ты знаешь, это действует лучше всяких уговоров. У меня с моим один раз было такое же. Тоже ни с того, ни с сего, сорвался, запил, захандрил. Я вокруг него, как наседка вокруг цыпленка, пару недель бегала, а потом плюнула, перестала разговаривать, даже к родителям на пару дней переехала. Так ты знаешь, сам мне позвонил, извинился, попросил вернуться. С тех пор, как шелковый.
- Я так не смогу, - вздохнула Вика. – Мне нужно понять, что произошло с Тёмой. Пока не пойму, буду мучиться вместе с ним.
- Так в том-то и дело, что мучаешься ты, а он - расслабляется.
Кто-то позвонил в дверь.
- Ой, наверное, твои вернулись. Я пойду, ты извини, что отвлекла тебя от дел, - Виктория вынула из сумочки платок, стала вытирать влажные глаза и высморкалась.
Катерина в это время открыла дверь и впустила в дом вернувшихся из Дома детского творчества дочку с сыном.
- Ну, как? Все нормально?
- Да, у меня сегодня по сольфеджио пятерка, - сияла от гордости за себя десятилетняя дочка.
- А меня тренер включил в сборную восьмилеток. На следующей неделе соревнования. Буду играть со вторым разрядом.
- Ну, молодцы! Мы с папой всегда знали, что вы – лучшие. А теперь мойте руки и будем ужинать. Уроки сделали?
В этот момент в прихожую вышла Виктория.
- Здравствуйте, тетя Вика, - едва ли не хором поздоровались дети.
- Здравствуйте, мои милые.
Пока дети раздевались и умывались в ванной, Вика собралась и попрощалась с Катериной. Вика уже вышла на лестничную клетку, как вдруг Катерину осенило.
- Слушай, Викуль! А ты со свекровью-то говорила об Артеме?
- Да она же сразу меня в падении ее сына обвинит. Ты же знаешь, у меня с ней особого контакта нет. Она ведь до сих пор считает, что я женила Артема на себе ради переезда из своей коммуналки в хорошую квартиру.
- И все же, поговори с ней. Мне кажется, общая беда поможет вам сблизиться. Ведь Артем вам обеим не чужой человек. К тому же, у нее скоро долгожданный внук появится.
- Ладно, спасибо за совет, - Вика вошла в подоспевший лифт и лишь успела махнуть рукой Катерине на прощание.
Тем не менее, пораздумав, она решила, что Вика права. Нужно испробовать все возможности, чтобы попытаться вытащить Артема из засосавшей его трясины. И, набравшись мужества, Вика приехала к свекрови.
Марина Николаевна Лиходеева была и в самом деле недовольна браком Артема с Викторией. Не понятно, по какой причине, она почему-то считала Викторию неровней ее сыну. Хотя, в общем-то, социальный статус у них был одинаков. Возможно, мать считала, что к тридцати годам сын мог найти себе жену и посостоятельней. Да и Виктория уже была, как говорится, не первой свежести. И жила всего-навсего в коммунальной комнатушке, в которую ее заселили прямо из детского дома, где она воспитывалась, по исполнении восемнадцати лет. И где-то подспудно считала, что Вика и подцепила-то Артема из-за его трехкомнатной квартиры, где он жил с ней, матерью, и ее вторым мужем. Марина Николаевна спустя шесть лет после развода с Лиходеевым вновь вышла замуж за бывшего своего коллегу и ухажера. Брак, однако, оказался не совсем удачным и даже в сравнении с чудаковатым Лиходеевым практически не пьющий, но свободно гуляющий Жилкин значительно проигрывал. Как однажды пошутил находившийся в курсе ее семейной драмы сам Лиходеев: «Хорошее дело браком не назовут!» Но Лиходеева уже привыкла к такому образу жизни и не хотела ничего менять в свои почти шестьдесят.
Впрочем, и возражать против женитьбы сына Марина Николаевна не стала: какая мать не желает своему ребенку счастья. А уж она видела, с какой любовью относятся друг к другу Артем с Викой. Правда, единственным условием, которое выдвинула Марина Николаевна перед свадьбой, был немедленный квартирный обмен и разъезд. Причем, у нее должна быть двухкомнатная квартира. Так и обменяли трешку Лиходеевых плюс комнату в коммуналке Виктории на двухкомнатную и однокомнатную, но большой площади.
И теперь, когда Артем внезапно запил и покатился по наклонной, она, как и Вика, оказалась в полном недоумении и смятении. И потому, когда невестка позвонила ей, она тут же пригласила ее к себе для разговора.
И вот они сидели вдвоем на кухне, запивая чай пирогами с клюквой, которые испекла Марина Николаевна, и беседовали.
- Тёма так ждал этого ребенка и когда узнал, что я беременна, даже не сразу поверил в такое счастье. И вдруг такая перемена. Поверьте, мама Марина, - по своей детдомовской привычке Вика так называла свекровь, и та не возражала против этого, - я не могу понять, что случилось. Возможно, на него так повлияла встреча с отцом…
- Стоп! Вот здесь поподробнее, пожалуйста! С каким отцом? - брови Марины Николаевны в удивлении приподнялись. – Артем что, встречался со своим отцом?
- Как, а вы разве не знали? Он мне сказал, что получил весточку от отца и тот просил его приехать.
- Какую весточку? Лиходеев в жизни никому ни одного письма не написал, кроме своих райкомовских приказов и ЦУ. Тем более, что он и понятия не имел о вашем новом адресе. Впрочем, я считала, что и Артем не знает адреса отца. После нашего с Лиходеевым развода и особенно после того, как Артем узнал о неожиданной перемене в карьере отца, он потерял к нему всякий интерес. Впрочем, Тёма иногда бывал довольно скрытным, и даже я не знала, что у него в душе порою творилось, - Марина Николаевна тяжело вздохнула.
- Ну, я не знаю, я Тёме верю. Он сказал, что поедет к отцу, куда-то на Рязанщину. И вернулся только через три дня.
- Лиходеев действительно служит на Рязанщине, в селе Кузькино. Но если это так, то я сама съезжу к своему бывшему и все выясню.
Марина Николаевна допила чашку чаю, запив последний кусочек пирога, и встала.
- Давайте я чашки помою, мама Марина, - следом вскочила и Вика.
- Не суетись, детка. На мытье чашек у меня еще сил достаточно.
12.
Отец Михаил только что получил в дар от Худякова икону Николая Угодника современного и поэтому никому не известного иконописца в дорогом золотом окладе, который, пожалуй, сам по себе представлял гораздо большую ценность, нежели собственно лик святого. Перед тем Лиходеев-старший в очередной раз исповедал невысокого, но костистого и весьма упитанного с широкой бычьей шеей, «нашего олигарха», как его называли местные селяне, и в очередной раз отпустил ему грехи. Священник перекрестил в спину покидавшего церковь Худякова, а затем презрительно сплюнул прямо на пол, тут же растерев плевок подошвой ботинка. Тем не менее, икону держал бережно и рассматривал с особым пристрастием. По окладу же несколько раз провел рукой, довольно цокая языком. В этот момент в ризницу постучался служка Николай. Лиходеев так был увлечен, что даже вздрогнул от неожиданности, едва не выронив икону.
- Отец Михаил, там вас какая-то женщина спрашивает.
- Из прихожанок?
- Не, не из нашенских. Я не пустил ее внутрь, поскольку она без платка.
- Да пойми ты, Никола, нигде же не сказано, что в храм божий православной нужно обязательно в платке входить. Ты что, к себе в дом простоволосую женщину тоже не пустил бы?
- Так то же в дом, - пожал плечами Никола.
- А храм не является ли домом господа бога нашего Иисуса Христа? Ты, Никола, будь не токмо к богу ближе, но и к народу, и тогда он к тебе сам потянется.
Поймав на себе удивленный взгляд дьячка, отец Михаил уточнил:
- Народ, конечно же, дурья твоя башка, не бог, ибо не бог для человека, но человек для бога. А женщину-то позови, не лето ведь на дворе… Хотя постой! Я сам выйду.
Лиходеев набросил на ризницу замок, накинул, не вдевая руки в рукава демисезонное пальто прямо на рясу, и пошел к выходу.
- А ты зажги свечи. Скоро православные на вечернюю литургию придут, - приказал он Николаю прямо на ходу.
Лиходеев вышел на улицу и в синеющих вечерних сумерках, разрезающимися ярким светом фонаря, отражающемся от первого, еще робкого снежного покрывала, укрывшего землю, сразу заметил одиноко стоящую женскую фигуру в бежевого цвета пальто, с такого же цвета закрывающей шею шалью, но, как ни странно, и в самом деле с непокрытой головой. Он стал спускаться по ступеням. Она же, увидев его, решительно зашагала вперед. И уже через пару секунд он узнал ее – свою бывшую и единственную жену.
- Марина? Вот не ждал твоего визита? Даже Артем удивил меня меньше, чем ты.
Он подошел к ней и хотел было поцеловать в щеку, но, бросив на нее взгляд, решил этого не делать, а просто взял ее ладони в перчатках в своих руки и стал их оглаживать.
- Ты что-то не по погоде оделась, мать моя.
- Да вот, пока ехала к тебе, снег неожиданно выпал, - улыбнулась Марина Николаевна, вспомнив, что именно так («мать моя») и называл он ее в прошлой жизни, когда бывал в хорошем настроении.
- Приятно, что на старости лет вспомнили о моем существовании. Сначала сын, теперь вот ты. Впрочем. Что же мы стоим? Пойдем-ка ко мне. Чайку поставлю, согреешься. А, может, и чего покрепче, а?
- Вот именно из-за Артема я к тебе, собственно, и приехала, - Марина Николаевна пропустила мимо ушей последнюю фразу.
- С ним что-то случилось? – встревожился Лиходеев, беря бывшую жену под руку и поведя к своему дому.
- Для начала скажи: ты ему посылал какую-то, как он сам говорит, весточку, или он приехал к тебе по собственной инициативе?
- Да нет же, говорю! Вы оба меня навещаете весьма для меня неожиданно, хотя и не могу не сказать, что мне это приятно. Но что же все-таки случилось?
Они подошли к дому, он открыл дверь и пропустил Марину Николаевну вперед.
- Кстати, ты где остановилась? На ночь-то глядя, я надеюсь, не поедешь назад?
- А что, у тебя в этой глуши где-то можно остановиться?
- Можно, разумеется. У меня, например. И Темка здесь ночевал.
Он посмотрел на нее прямо в упор, и вдруг она заметила в его глазах игривые искорки.
- Ты же ведь приставать будешь по старой памяти, паразит, а я нынче женщина замужняя.
- Да знаю я твое замужество, - наливая воды в чайник, произнес Лиходеев. – Небось, едва ты за порог, и он на порог?
- Да он сейчас в командировке.
- Так, так! Я именно это и имел в виду. А что касается твоих подозрений, то я нынче в сане, сама видишь.
- Да знаю я твой сан. Впрочем, давай поговорим о деле. Точнее, о нашем сыне.
- Я весь внимание!
Он сел на стул напротив Марины Николаевны, смиренно положив руки на колени, и поднял на женщину глаза.
13.
Едва Твердохлеб зашел в лабораторию, ему навстречу поднялся Максим. Уже по его лицу, по бешено скачущим из стороны в сторону глазам с расширенными зрачками, Твердохлеб понял, что произошло нечто ужасное. У него даже сердце екнуло.
- Что?!
- Беда, Олег! Крысы передохли.
- Как, все?
- Практически! Две остались, из них только одна совершенно здорова, а вторая явно перебаливает.
- Лаборанты что-то перепутали? Дозу увеличили? Ввели просроченную вакцину? - Твердохлеб тут же направился к столу, где находились крысиные камеры из прозрачного пластика.
- Вряд ли! Они действовали строго по инструкции.
У Твердохлеба задрожали икроножные мышцы.
- Тогда что?
- Так ведь наступил срок воздействия вакцины. Возможно, мы пошли немного не по тому пути.
- Что значит, не потому? Это же опыты.
- Не знаю, - пожал плечами. – Я приказал сделать вскрытие всем, чтобы выяснить причину. Результаты будут в ближайшее время.
Лоб Твердохлеба покрылся испариной. Он присел в ближайшее кресло и, сняв резиновую перчатку, вытер лоб салфеткой, из лежавшей на столе стопки.
- Скорчевский уже в курсе?
- Я ему сообщил сразу же после тебя.
- Вот это зря! Почему ты всегда торопишься, Макс? Нам самим нужно сначала разобраться во всем, а потом уже докладывать шефу.
- Извини, но я растерялся. Когда прямо на твоих глазах один за другим поднимают лапки кверху твои подопытные, у тебя самого крыша съезжает.
- Ладно, дождемся результатов вскрытия.
- Я уже думаю, может, это из-за гребаных наночастиц?
- Много думаешь, а тебе много думать вредно, - недовольно проворчал Твердохлеб, проверяя растворы и сыворотки в колбах.
- Мы все делали по инструкции, - начал было оправдываться один из вошедших в этот момент в лабораторию лаборантов.
- Да помолчи ты, - махнув рукой, прикрикнул Твердохлеб. – Вас никто ни в чем пока не обвиняет.
Наконец, он подошел к двум оставшимся в живых белым подопытным крысам, находившимся в барокамере. Некоторое время смотрел на них сквозь прозрачный пластик, затем вытащил ту, что была более вялой. Погладил ее по спине, поднес к своему лицу и заглянул в ее красные глаза.
- Ничего страшного! Просто она тяжелее перенесла вакцинирование, чем ее подружка.
Он вернул крысу в барокамеру. И в этот момент в лабораторию вошел Скорчевский в зеленом стерильном комбинезоне и такой же шапочке.
- Ну что, нарвались на неприятности? – спросил главврач, даже не поздоровавшись, бросая внимательные взгляды по сторонам.
- На какие неприятности, Натан Яковлевич?
- Что значит, на какие? У вас из шести крыс умерло четыре, это о чем говорит? - Скорчевский сурово посмотрел на Твердохлеба.
- Это говорит о том, Натан Яковлевич, что каждый третий пациент успешно перенес вакцинацию и, значит, мы на правильном пути. Опыты можно продолжать.
Скорчевский даже немного опешил от такого ответа, не найдя, что возразить.
- Результаты вскрытия готовы? – наконец спросил он.
- Ждем! – ответил Максим.
- Ладно! – Скорчевский бросил взгляд на настенные часы. – Соберите все нужные бумаги и через десять минут ко мне в кабинет. Оба!
- Хорошо! – кивнул Твердохлеб.
Едва за главврачом закрылась дверь, Максим облегченно выдохнул и удовлетворенно хмыкнул:
- Здорово ты вырулил, Олег.
- Что значит вырулил, Макс? Я что, сказал шефу неправду?
- Правду-то правду, но…
- Послушай, не понукай, поди лучше поторопи патологоанатома.
День у Твердохлеба как не задался с самого утра, так и закончился едва ли не трагедией. Совещание у Скорчевского затянулось на несколько часов. И после него Твердохлеб весь в смятении и невеселых мыслях ехал давно знакомыми улицами от клиники домой в свой спальный район, автоматически переключая коробку передач, останавливаясь на красный свет, сворачивая на перекрестках. Машин было не так уж и много: часть автовладельцев загнала уже своих лошадей на зимнюю стоянку, разгрузив тем самым забитые летом по самое «не могу» московские улицы. Вечерело. Но погода была отличной – на небе ни облачка, так что даже на еще довольно светлом небосводе мерцали серебристым светом далекие звезды. В себя его окончательно привел лишь нечеловеческий, на грани надрыва крик молодой женщины, стоявшей на самом краю тротуара с дамской сумочкой на плече:
- В-вас-с-я-я!
В доли секунды Твердохлеб сначала глянул на женщину, а затем в ту сторону, куда она смотрела, прижав руки к груди, словно в некоей немой мольбе – прямо перед его машиной проскочил малец лет шести-семи. Твердохлеб резко нажал на педаль тормоза, так что тормозные колодки жалобно завизжали, впившись в колесную резину. Машину резко занесло на встречную полосу, прописав отчетливые черные следы на асфальте. Лишь благодаря хладнокровию и отменной реакции, Твердохлебу удалось вывернуть руль и выпрямить машину. Тем не менее, прежде, чем остановиться, машина стукнулась обо что-то мягкое, а затем влетела на бордюр, выскочив передними колесами на тротуар и, наконец, остановившись. Проходившие поблизости люди даже оцепенели от неожиданности. Не у одного из них екнуло сердце от испуга. Твердохлеб тут же отыскал глазами мальчишку – тот сделал еще пару шагов и упал на проезжей части, рядом с машиной. Не понятно было, почему он упал – то ли машина его все-таки задела, то ли ноги его заплелись от большой скорости. Мать мальчишки, все еще стоявшая на противоположной стороне снова закричала не своим голосом. Кто-то из очевидцев происшествия заохал и заойкал. Твердохлеб посмотрел по сторонам. К счастью, улица в тот момент была пуста – ни по его полосе, ни по встречной машин не было. Только теперь навстречу высветились фары легковушки. Довольно быстро вокруг места происшествия собралась толпа любопытствующих.
- Носятся, как угорелые, все спешат куда-то, - явно переживая, проговорила женщина немолодых лет. – Убил мальчонку-то!
- А какого хрена переходить дорогу там, где нет ни зебры, ни светофора, - возразил ей мужчина немного постарше и явно чуть навеселе.
Отдышавшись, Твердохлеб вышел из машины и, глядя на мать убийственным взглядом, прошипел:
- Что ж ты хавало свое открыла и мальца за руку не держишь!
- Не поняла я, как так получилось. Мы стояли, вас хотели пропустить. Тут у меня телефон зазвонил, я в сумочку, а он как рванет, - глотая слезы стала оправдываться женщина.
Она не знала, что ей делать, боялась трогаться с места и подходить к сыну, пугаясь увидеть его мертвым. И лишь после того, как к мальчику направился Твердохлеб, она тут же подбежала следом. В этот момент к месту происшествия подъехала та самая встречная машина. Водитель притормозил и, открыв окно дверцы, выглянул наружу. Вскоре подъехала и еще одна машина. Твердохлеб пощупал пульс, слегка нажал на сонную артерию, выдохнул с облегчением и вытер покрывшийся испариной лоб тыльной стороной ладони.
- Живой!
Услышав это, мать опустилась на колени и прижалась к сыну, шепча:
- Как же так, Васенька! Как же так!
- Ну, вот что, дама! – тронул ее за плечо Твердохлеб. - Я врач, могу отвезти вашего сына в нашу клинику, там его осмотрят и окажут помощь. Если хотите, конечно.
Он подошел к машине, включил зажигание и, не закрывая дверцу, крикнул:
- Ну, как? Едем? А то мы здесь с вами все движение перекрыли.
- Да, да, конечно! Спасибо вам.
Твердохлеб снова вышел из машины, поднял мальчика на руки.
- Откройте заднюю дверь, - обратился он к матери.
Ты сразу же бросилась к дверце и, открыв ее, отступила на шаг, давая возможность Твердохлебу положить мальчика на заднее сиденье.
- Всё! Садитесь, поехали.
14.
Марина Николаевна Лиходеева возвращалась домой в самом решительном настроении. Она потребовала, чтобы и ее бывший приехал для выяснения отношений с невесткой, если не хочет окончательно загубить своего единственного сына. Михаил Лиходеев обещал приехать спустя день-два – ему необходимо оставить распоряжения Николе и отпроситься у благочинного. Сама же она за это время предполагала привести сына в жизнеспособное состояние, выведя его из перманентного похмелья, в которое он впал, словно в кому, в последние несколько месяцев. Но она даже и предположить не могла, сколько усилий на это потребуется. Артем стал агрессивным и хватался за наполовину опустошенную бутылку, будто тонущий за соломинку:
- Не тронь, мать! Это святое! Это моя лучшая подруга, и я за нее пасть порву любому.
- Даже родной матери? - опешила Марина Николаевна, не решаясь отобрать прижатую Артемом к груди бутылку.
- Водяра мне теперь роднее всякой матери.
Артем приставил к губам горлышко бутылки и, захлебываясь, обливаясь и громко глотая обжигающую жидкость, одним залпом опустошил бутылку и тут же погрузился в тяжелый сон. Марина Николаевна села рядом и заплакала. Затем, немного успокоившись, собрала бутылки в холщовую сумку и, не став выбрасывать в мусоропровод, решила отнести их сразу к мусорному контейнеру. Пока она шла, бутылки предательски звенели одна о другую, привлекая внимание сразу нескольких приятелей «зеленого змия», как обычно толкущихся у дома безо всяких причин и поводов. Они пошли за Мариной Николаевной, даже зардевшейся со стыда от такого кортежа. Наконец, остановилась у самого мусорного бака, и хотела было положить туда сумку, но, оглянувшись и заметив жадные глаза выпивох, вдруг со всего маху саданула сумкой об угол контейнера и со злостью швырнула ставшую уже никому не нужной сумку с битым стеклом внутрь. Мужики, шедшие за ней, поначалу даже опешили от такого поступка, а потом, когда она гордо, машинально поправив прическу и не оглядываясь, прошествовала мимо них, наконец, пришли в себя и закричали вслед:
- Ой, бля-я! Ты чё сделала, сука? Это ж какое богатство было.
- Чеканутая, наверно! – произнес второй.
Третий же в это время вынул сумку из контейнера в надежде отыскать хоть одну оставшуюся целой бутылку. Но тщетно. Поняв это, даже икнул от обиды:
- Скотина!
К счастью для Марины Николаевны, в тот же вечер вернулся из командировки муж, и она бросилась к нему за советом.
- Да, из такого запоя не сразу выведешь. Но попробуем. Сходи-ка, пива пару банок купи. Он же проснется – вместо головы чугунка будет. А потом поведу-ка я его в баню. Пар, как говорится, костей не ломит, но всю дурь да хмель из организма выведет.
Это и в самом деле помогло. Через день Артем немного пришел в себя. По крайней мере, мог адекватно реагировать на то, что ему говорили. А к вечеру подъехал на своем джипе и старший Лиходеев. Вид у него был весьма необычный – никакой рясы, а, наоборот, свободный джинсовый костюм, куртка-аляска с капюшоном. Волосы сзади прихвачены резинкой, борода аккуратно подстрижена.
- Ну, ты прямо, как жених, - не сдержалась от улыбки Марина Николаевна.
- Не хотелось привлекать к себе излишнего внимания, - словно бы оправдывался Лиходеев.
Увидев Артема, он подошел к нему, протянул руку для приветствия, а затем обнял сына и нежно похлопал его по спине. С Жилкиным же вежливо, но отстраненно просто поздоровался. Впрочем, и Сергей Петрович ответил ему такой же взаимностью.
Наутро все четверо поехали к Виктории. Та была немало удивлена визитом такой большой делегации, но, увидев в ее составе Артема, улыбнулась:
- Тёма, как я рада тебя видеть!.. Ой, что это я? Конечно же, я рада видеть и вас, Марина Николаевна и Сергей Петрович. А вы, простите, кто?
- Это мой отец, Михаил Николаевич, - представил родителя Артем.
- Ой, здравствуйте! Значит, это к вам Тёма ездил?
- Ко мне, ко мне! – кивнул Лиходеев немного растерянно.
Он пока не совсем решил, как нужно вести себя в этой ситуации. Ведь Вика была беременна и не известно, как выяснение отношений скажется не только на ее здоровье, но и на здоровье будущего ребенка. Однако Марина Лиходеева быстро взяла бразды правления в свои руки.
- Может ты пригласишь нас все-таки в комнату. Мы приехали к тебе с большим разговором и в прихожей это будет не очень удобно.
- Извините, пожалуйста, Марина Николаевна. Я просто растерялась, увидев стольких гостей. Конечно, проходите.
Вика засуетилась, пройдя в комнату и убирая с одного стула свои вещи, на ходу пряча их в шкаф.
- К сожалению, у нас только одно кресло и два стула.
- Ничего, я с кухни принесу табурет, - Артем тут же отправился на кухню.
- Ну да, я совсем забыла. А я, если не возражаете, на кровать сяду.
- Садись, садись, - кивнула Марина Николаевна, удобно устраиваясь в кресле. – Разговор, как я уже сказала, будет долгим и не очень для тебя приятным.
- Ну, я … готова, - Вика наконец сообразила, что для того, чтобы собрать вместе все семейство Лиходеевых, плюс Жилкина, и в самом деле, нужно событие неординарное.
Она даже слегка побледнела и спрятала между колен чуть задрожавшие кончики пальцев. Пришел с табуретом в руке и Артем, уселся рядом с матерью и опустил голову вниз, чтобы избежать умоляющих взглядов жены. После этого возникла тягучая минутная пауза, которую прервала все та же Марина Николаевна, начав безо всяких прелюдий.
- Вот что, детка. Лучшим выходом для тебя будет самой подать на развод, дабы избежать суда и судебных издержек с публичным обвинением тебя в супружеской неверности.
- Да что вы говорите, мама Марина! О какой супружеской неверности вы говорите? Я люблю Артема и никогда ему не изменяла.
- А живот у тебя откуда? Непорочное зачатие, что ли? Так у нас, вон, отец Артема большой специалист по этому вопросу. Он тебе в деталях расскажет, возможно ли такое…
- Ну, мать моя, ты вторгаешься в высокие сферы духовности, - недовольно произнес Лиходеев-старший.
- Да ладно тебе, - махнула в его сторону рукой Марина Николаевна, - здесь безгрешных нет.
- Тема, неужели ты и правда веришь тому, что говорит твоя мама? Неужели ты мог даже подумать, что я тебе изменила с кем-то, и тем более, что от этого кого-то забеременела?
Бледность сошла с лица Виктории, сменившись пунцовостью.
- Я верю медицинскому заключению, - не поднимая головы, ответил Артем.
- Но ведь мы же уже обсуждали с тобой эту тему. И мне даже твой Твердохлеб подтвердил, что все возможно…
- Что тебе подтвердил Твердохлеб? – повысила голос Марина Николаевна. – То, что у Артема по медицинским показаниям никогда не может быть детей. Он бесплоден, к моему великому огорчению. Тебе это Твердохлеб подтвердил, да?
- Как… бесплоден? – растерялась Виктория.
- А вот так! На, прочитай, если это тебе интересно!
Марина Николаевна открыла сумочку и достала оттуда сложенный вдвое листок.
- Вот результаты недавнего исследования, которое по просьбе Артема провел Твердохлеб.
Вика взяла листок и, держа его дрожащими пальцами обеих рук, стала читать. Прочитав один раз, она посмотрела на Артема. Тот на сей раз не стал избегать ее взгляда. Затем она пробежала по печатным строчкам еще раз.
- Не может быть! – прошептала она, дыхание ее стало прерывистым. – Но кто же тогда отец ребенка?
- Это ты у нас спрашиваешь? – вскинула вверх брови Марина Николаевна. – Ну, ты, однако, острячка!
Она захохотала так искренне, что трое мужчин не смогли удержаться и тоже захихикали. У Виктории же из глаз брызнули слезы.
- Но у меня не было ни одного мужчины, кроме Артема. Клянусь вам! Клянусь всем святым, что у меня есть!
- Вот только о святости не надо! – перестала смеяться Марина Николаевна. – Я уже сказала перед этим, что здесь безгрешных нет.
- Но я клянусь! Хотите, на колени стану?
Вика, не дожидаясь ответа, вскочила с кровати и упала на колени с такой силой, что едва не треснули коленные чашечки. Артем даже вскочил с табурета, желая поднять жену.
- Не надо, Вика. Я бы и рад тебе поверить, но… медицина, - он взял из рук Виктории эпикриз и отдал его матери.
Тут к ней подошел и старший Лиходеев, взял под вторую руку и совместно с Артемом поднял ее, и снова посадил на край кровати.
- Не знаю, говорил ли тебе Артем, что я нахожусь в духовном сане. И готов исповедовать тебя. Разумеется, с глазу на глаз.
- Да мне не в чем исповедоваться, батюшка, - рыдая, произнесла Виктория. – Хотите, перекрещусь.
- Ну, так, а… факт, как говорится, на лице, то бишь на животе. Чего же всуе-то креститься?
Вика закрыла лицо руками и зарыдала. Какое-то время все молчали, и Викины рыдания раздавались в тишине, словно некие выстрелы пистонами из детского пистолета. У Артема в этот момент сжалось сердце. Он готов был броситься к жене, обнять ее и пожалеть. Но, взглянув на непроницаемое лицо матери, не решился даже сдвинуться с места.
- Послушай меня, Виктория, - снова заговорила Марина Николаевна. – Я тебе предлагаю самый лучший выход из создавшегося положения. Ты разводишься с Артемом, а он оставляет тебе эту квартиру. Понятно, что тебе с ребенком нужно будет где-то жить. Но взамен ты напишешь и заверишь у нотариуса заявление, что в будущем не будешь требовать с Артема никакой компенсации, никаких алиментов, а будешь заниматься своим ребенком самостоятельно. Если тебя такие условия устраивают, мы готовы оставить тебя в покое, покинуть эту квартиру. Я жду ответа!
Марина Николаевна смотрела на Вику в упор. Та продолжала плакать, но все же подняла голову и выдержала взгляд свекрови.
- Я вам клянусь, мама Марина, я Артему не изменяла. А вы, конечно, теперь можете диктовать мне любые условия. Но заставить меня развестись с любимым человеком не сможете.
Марина Николаевна побледнела, медленно поднялась с кресла и, четко произнося каждое слово, сказала:
- Значит, вас разведет суд! Хочешь своей минуты славы? Ты ее получишь! Пойдемте!
Она пошла в прихожую, не оглядываясь. За ней последовали Артем с Жилкиным. Однако Михаил Лиходеев остался. Ему все же хотелось побеседовать с Викой наедине.
15.
Виктория замкнулась в себе. Жизнь оказалась для нее даже гораздо более жестокой, чем она могла предположить, когда в восемь лет оказалась в детском доме. Отец ее погиб в результате несчастного случая на производстве, когда ей едва исполнилось пять лет. И сейчас она уже его совсем не помнила. Как, впрочем, и образ матери постепенно выветрился из ее сознания. После смерти мужа, мать Вики полтора года страдала, то ли от гибели мужа, то ли от одиночества. Наконец, познакомилась с, как ей казалось, хорошим человеком, правда, жившим в другом городе – во Владимире. Закрутилась любовь, и жизнь Вики была пущена на самотек. Иногда приезжала из деревни бабушка, мать отца. Вика ждала ее приезда, как праздника. Но праздник случался все реже и реже, и маленькая Вика не могла понять, почему. Впрочем, так продолжалось недолго. В один из дней мама пришла домой веселая, глаза ее блестели от радости. Она обняла дочку, поцеловала, посадила себе на колени и стала гладить ее по головке.
- Доча, у тебя скоро опять будет папа, сообщила мать.
- Значит, он не умер? – обрадовалась Вика.
Глаза у матери вдруг перестали светиться, она еще раз поцеловала дочку в обе щечки и прижала к груди.
- Нет, Викуля, папа Гена умер, к сожалению, и ожить уже никогда не сможет. Но придет новый папа – Сережа. Он так же будет любить тебя.
- А разве может у человека быть два папы? – искренне удивилась Вика, посмотрев на мать.
Женщина смутилась, но быстро нашлась с ответом:
- Но ведь ты же маму любишь?
- Люблю, - кивнула Вика. – Но ты же не папа.
- Ну, а если я, твоя мама, полюбила другого мужчину, а он полюбит тебя, ты что, не будешь любить его?
- А если он не полюбит меня?
- Полюбит, полюбит, - захохотала мать. – Такую девочку, как ты, невозможно не полюбить. И он уже согласился называть тебя дочкой. Поэтому ты тоже можешь называть его папой.
Вика вздохнула, но ничего матери не ответила. А та тут же опустила дочку на пол и стала суетиться по квартире, прибирая и готовясь к визиту любимого человека. Вскоре появился и сам Сережа – высокий, тощий, с залысинами на висках и макушке, с букетом цветов в одной руке и большой куклой в другой. Едва Викина мама открыла дверь, встречая гостя, Вика подняла на незнакомца глаза, пристально изучая его со всей детской непосредственностью. Честно сказать, он ей не понравился, да и вел себя слишком развязно. Подошел к ней, ткнул ей в руки куклу, и смешно так прокартавил:
- Ну, Виктогия, знаешь, как эту куклу зовут?
Вика пожала своими маленькими плечиками, рассматривая игрушку.
- Тоже Виктогия. Забавно, пгавда? – и Сережа захохотал.
Его смех подхватила мама, погладив дочку по головке.
- Поздоровайся с твоим новым папой, - подтолкнула она Вику чуть вперед.
- Здгавствуйте! – вдруг Вика также прокартавила, передразнивая маминого избранника.
- Вот забавно, - продолжал смеяться Сережа. – Она что у тебя тоже кагтавит? Значит, нашего полку пгибыло!
- Да, вроде как бы не замечала.
Мама была несколько озадачена этим, но быстро переключилась на жениха.
- Ну, иди, Викуля, поиграй с новой куклой, а мы с Сережей поговорим немножко.
Но отношения у Вики с Сережей не складывались, да и он сам, как выяснилось чуть позже, не особо напрягался, чтобы эти отношения улучшить. А однажды и вовсе заявил жене, что детей не очень любит, и поэтому никогда не стремился их иметь, хотя ему уже почти сорок. Викина же мать потеряла голову и была не против и сама избавиться от Вики, по крайней мере, на время. Так Вика оказалась в детском доме. Думала, ненадолго, оказалось – до самого совершеннолетия. Именно тогда, не дождавшись маминого возвращения, Вика и поняла, как жестока жизнь. Сейчас в ее памяти всплыли эти детские воспоминания, и она всплакнула. А на следующий день пришла в женскую консультацию с твердым намерением сделать аборт.
- Миленькая, у тебя срок какой? – удивленная таким решением посмотрела на Вику врач-гинеколог, седая, с морщинистым лицом, но не потерявшая своей прежней красоты дама лет шестидесяти с хвостиком.
- Девятнадцать недель.
- Ну, вот видишь! Какой аборт может быть на таком сроке.
- Но я так решила, - упрямо гнула свое Вика.
- Деточка! Да любого, кто тебе сделает сейчас аборт, в тюрьму посадят. Да и сама вряд ли выживешь. А уж то, что у тебя, с твоей резус-отрицательной кровью, после этого вообще не будет детей, само собой разумеется.
- Да не нужны мне эти дети, если из-за них рушится вся моя жизнь, - заплакала Вика. – Я сейчас готова не только его убить, но и себя саму.
Врач сняла очки и положила свою пухлую ладонь, на колени Вики.
- Ну так, Виктория. Перестань плакать, и посмотри мне в глаза.
Она ждала, пока Вика немного успокоится и поднимет голову. Так они и смотрели друг другу в глаза несколько секунд.
- Ну-ка, расскажи, что у тебя случилось. Я же помню, какая ты жизнерадостная была в начале беременности.
Вика вздохнула сквозь слезы и слегка улыбнулась.
- Вы добрая, я вижу. Спасибо Вам.
- Так что же у тебя случилось?
- Я не знаю. Муж обследовался, и выяснилось, что он бесплоден. А я, как видите, забеременела. Но при этом, клянусь всем святым, я ему не изменяла.
- А как же тогда ты забеременела? – удивилась врач.
- В том-то и дело, что не знаю. А свекровь еще издевается. Говорит, у тебя, у меня то есть, видимо, непорочное зачатие, - на глаза Вики снова навернулись слезы.
- А тебя случаем, не того… не изнасиловали?
- Да что Вы, нет… Хотя… теперь я и не знаю.
- Ну, может, ты была, как говорится, выпимши, - улыбнулась врач.
В глазах Вики промелькнул испуг, она глянула на доктора и отрицательно замотала головой.
- Я что, похожа на пьяницу?
- Ну что ты, милая, моя! С пьяницей я бы так разговаривать даже не стала бы.
- Но тогда, как мне быть? Подскажите. Свекровь требует развода. А я же вижу, что Артем все еще любит меня. И я его тоже. Но я не хочу теперь этого ребенка, он всю жизнь будет мне приносить боль и несчастье.
- Не говори глупостей! – сурово произнесла врач. – Ребенок не может приносить матери несчастье и боль…
- А если этот ребенок не желателен.
Врач опустила голову, стала перебирать на столе бумаги. Еще раз зачем-то перелистала медкарту Виктории. Затем закрыла ее и прихлопнула ладонью.
- Н-да! Ну и ребус ты задала. Забеременела, а муж бесплоден. Не упилась до беспамятства, не изнасилована. Как сказали бы в определенных мужских кругах, без пол-литры не разберешься.
Вика сидела молча, опустив голову, переминая пальцами уголки своей кофточки. Врач некоторое время барабанила кончиками пальцев по столу и смотрела в окно. Наконец вздохнула.
- Хорошо, возьму грех на душу.
Вика тут же с надеждой подняла на нее глаза.
- Нет, нет, об аборте даже и не заикайся. Просто, подскажу тебе один народный способ сделать выкидыш. Может получится.
- Какой?
- Сядь в горячую ванну и терпи, сколько можешь. Многим помогало. Все, иди! Очередь ко мне.
- Спасибо вам!
Вика поднялась и слегка поклонилась.
- Ты что, с ума сошла? Благодарить за такое! Иди, говорю! Мне работать надо.
16.
Вика воспользовалась советом врача-гинеколога. Два дня подряд проводила эксперименты в ванной. Но у нее ничего не получилось. То ли срок уже был слишком большой, то ли температуры воды не та, то ли по времени не высидела. Тем не менее, Вика не оставила мысли избавиться от ребенка. Она обратилась в еще одно медицинское учреждение, но и там ей ответили, что криминалом не занимаются. Тогда она задала интернет-поисковику вопрос: «Где можно сделать подпольный аборт?» - и после долгих поисков, наконец, нашла то, что искала. В недальнем Подмосковье жила одна акушерка, которая давно уже пробавлялась такого рода операциями. По ее словам, летальных исходов у нее пока не было. Вика была согласна на все, находилась как в некоем дурмане.
Акушерка привела ее в стоявший на отшибе, на самой окраине городишка ничем не примечательный снаружи дом, за сплошным высоким забором, выкрашенным в коричневый цвет, открыла ключом висячий замок.
- Это что за дом? – настороженно оглядываясь по сторонам, поинтересовалась Вика.
- Мой дом. Точнее, моих родителей. Оба померли, дом остался на мне. Иногда захожу, прибираюсь, поддерживаю его. Да операции здесь делаю. Так что не волнуйся.
Входная дверь почему-то открывалась внутрь и, толкнув ее, акушерка слегка прикоснулась к Викиному плечу.
- Входи, входи, не бойся.
Вика вошла. Дом и правда был чистый и даже уютный. Небольшие квадратные окошки были аккуратно завешены чуть выцветшими занавесками. В углу висел образок какого-то святого. Обстановка весьма и весьма скромная – большой квадратный стол посередине комнаты, накрытый скатертью, три стула рядом, а у стены, под одним из окон – большая деревянная лавка. Да еще беленая русская печь. Видимо, акушерка и в самом деле захаживала сюда частенько, так как, несмотря на морозную погоду в доме было тепло.
- Проходи в дальнюю комнату, а я воды принесу и приготовлю инструменты. Ты не беспокойся, у меня все стерильно. Мне честь имени дороже денег.
Вика прошла в небольшую комнату с единственным окошком сбоку. Здесь уже была не занавеска, а полноценные шторы, наглухо закрывавшие вид наружу. Посередине стояло гинекологическое кресло, а рядом на столе – медицинские препараты и инструменты. В углу, сбоку от окна был шкаф с медикаментами.
Вскоре появилась и сама хозяйка дома, уже в белом халате и такой же косынке, в прозрачных резиновых перчатках. В руках она держала продолговатый стерилизатор из нержавеющей стали. Поставив стерилизатор с залитым раствором, в котором находился шприц с несколькими иглами, а также двумя пинцетами, чтобы обеспечить асептические условия при сборке шприца, и крючками для сетки стерилизатора, акушерка снова удалилась и вернулась с небольшим чемоданчиком в руке. Это был акушерский набор с акушерским стетоскопом, тазомером, ножницами для пересечения пуповины и тупоконечными прямыми, катетерами, ирригаторной резиновой кружкой с маточным наконечником, кровоостанавливающими зажимами и прочим необходимым инструментарием. По всему было видно, что у этой акушерки и в самом деле все было поставлено на широкую ногу. Это поначалу испугало Вику, но тут же и успокоило.
- Деньги принесла? – спросила акушерка, извлекая крючками сетку со дна стерилизатора и ставя на его ребро, чтобы остудить шприц.
- Да, как и договаривались, - Вика открыла сумочку, достала кошелек и протянула деньги акушерке. – Вот, четыре тысячи.
- Положи на стол. Раздевайся и залезай в кресло.
- Ага! – кивнула Вика и стала послушно раздеваться.
Когда она уже оказалась в кресле, акушерка сняла перчатки, подошла к шкафу, открыла его ключом и извлекла оттуда маленькую стопку бумажных листков. Вынула один, взяла ручку и подошла к Вике.
- У меня все готово. Ты как, не передумала?
Вика отрицательно закачала головой и замычала, не в силах произнести ни звука. При этом глаза ее непривычно округлились. Но это нисколько не удивило акушерку, видимо, уже привыкшую к подобному поведению своих пациенток.
- Ну, тогда, на-ка вот эту бумажку и ручку. Впиши свое имя, отчество, фамилию, число и подпишись.
- Что это?
- Это твое согласие на аборт и заявление, что, в случае неожиданных осложнений, ты ко мне не будешь иметь никаких претензий.
- Я такое не подпишу, - неожиданно заартачилась Вика.
- Ну, тогда слезай, забирай свои деньги и отваливай. Никакой операции я делать не буду.
- Почему это?
- Потому что ты сознательно пришла ко мне. Тебе же в стационаре делать аборт отказались?
- Отказались! – подтвердила Вика.
- Вот! А отказали потому, что срок большой?
- Да!
- Значит, ты понимаешь, что придя ко мне, ты рискуешь, если не жизнью, то здоровьем, так?
- Ну да!
- Так вот и я рискую, согласившись сделать тебе аборт при таком сроке. А если, не дай бог, что-то не так пойдет, ты же или твой мужик, меня засудите. А я судье бумажку – вот, мол, ее полное согласие. Так будешь подписывать или нет?
- Хорошо, давайте, - после некоторой паузы согласилась Вика, тяжело вздохнув и едва не расплакавшись.
- Вот только реветь не надо!
Акушерка положила расписку в шкаф, закрыла его на ключ, натянула на руки хирургические перчатки и подошла к креслу. Взяла стетоскоп, осмотрела и прослушала Вику.
- Аллергии на пенициллин и другие лекарства нет?
- Не знаю. Нет, наверное.
Акушерка недовольно поморщилась. Затем подошла к стерилизатору, стала готовить шприц.
- Что вы хотите делать? – спросила Вика.
- Хочу сделать тебе обезболивающий укол. Или ты будешь так терпеть.
- Нет, нет. Колите.
Сделав укол, акушерка приступила к собственно операции: специальным инструментом расширила шейку матки. Однако едва она взяла в руки кюретку, маленькую металлическую ложечку с острым краем для выскабливания, Вика вдруг испугалась. В глазах у нее потемнело, лоб покрылся испариной. И она закричала не своим голосом.
- Стойте! Не надо!
Акушерка от неожиданности и испуга даже выронила кюретку и та с глухим стоном ударилась об пол.
- Ты что, сдурела? Так орать! Что случилось.
- Я передумала, я буду рожать. Позвольте мне встать.
Акушерка удивленно смотрела некоторое время на Вику, затем отрешенно покачала головой.
- Таких у меня еще не было. Видать, все у вас в Москве такие, как и ты, придурковатые.
Она собрала инструменты, помогла Вике подняться.
- Денег верну только половину.
- Оставьте себе всю сумму, - одеваясь, слабым голосом произнесла Вика. – И извините, что так получилось.
Домой она вернулась поздно ночью. К утру у нее поднялась температура. Лекарства принимать не захотела, чтобы не навредить плоду. Впрочем, спустя два дня она встала на ноги.
17.
Марина Николаевна приготовила ужин и позвала обоих своих мужчин. Жилкин пришел сразу, Артем спустя несколько минут – дочитывал интересную информацию, выуженную в интернете. Марина Николаевна твердо решила сегодня поговорить с сыном и заставить его взять себя в руки, найти работу и снова зажить нормальной жизнью. А то ведь недолго и скатиться на самое дно. Потому и не торопила Артема, дабы преждевременно не выказать свое волнение и тревогу. Один раз уже была ею сделана попытка такого разговора, в результате, Артем просто поднялся и ушел из дома.
Пока ждали Артема, Жилкин щелкал пультом от телевизора, ища канал, где можно было бы не вдаваясь в политические дрязги и экономические разборки, весело и спокойно поужинать. Наконец, появился на кухне и Артем. Одновременно и Жилкин сделал окончательный выбор телеканала и отложил пульт в сторону.
- Ждать себя заставляешь, молодой человек, - безразличным, даже скорее приветливым тоном поддел пасынка Жилкин.
- Так начинали бы без меня, - огрызнулся Артем.
- Ну да! А кто бы нам, в таком случае, аппетит портил? – хихикнул Жилкин.
- Мне уйти? – глядя в стол и ковыряясь вилкой в тарелке с картофельным пюре, поинтересовался Артем.
- Сергей, перестань, пожалуйста! – Марина Николаевна прикрикнула на мужа, а затем, более мягким тоном произнесла. – А ты, Артем, тоже, как маленький. Не понимаешь, что ли, что с тобой шутят?
- Да, со мной все шутят, а я не понимаю! Наверное, ты и виновата, что не развила у меня чувство юмора.
Артем уже готов был подняться и удалиться, но Жилкин своевременно положил на его руку свою небольшую, но крепкую ладонь.
- Артем, в самом деле, успокойся. К сожалению, в отличие от других чувств, чувство юмора развить у человека нельзя. Оно с рождения – либо есть, либо его нет. Насколько я помню, у тебя оно было. Но если я сейчас чем-то задел тебя – извини. Все оставшееся время ужина я буду молчать, как в той присказке – когда я ем, я глух и нем.
Внешне было видно, что Артем принял извинение, даже едва заметно улыбнулся уголками губ, и интенсивнее стал работать вилкой. Марина Николаевна выдохнула спокойно. Она решила начать разговор чуть позже, за чаем. Но ситуацию изменил сам Артем. Он встал, подошел к холодильнику, открыл дверцу. За ним молча в четыре глаза следили мать с отчимом.
- А что, у нас даже пивка нет?
- Нет, Тёма! Я решила, что в нашем доме, в нашей семье, не будет ни пьяниц, ни алкоголиков, как не было их до недавнего времени.
- Это ты кого имеешь в виду? – Артем даже удивился таким словам и, выпрямившись, смотрел на мать, почти не моргая. – Меня, что ли?
- Именно тебя, Тёма.
- Тогда уточни, к какому классу ты меня причисляешь – к пьяницам или к алкоголикам?
- Все дело в том, что ни те, ни другие ни к какому классу не относятся. Это отбросы общества, деграданты. И мне очень жаль, что и ты постепенно деградируешь. Ты же еще молодой парень. Вся жизнь перед тобой, у тебя хорошее образование, неплохая профессия, а ты сломался после первого же удара судьбы.
- Какая профессия? Кому нужен сейчас в этой гребаной стране диплом инженера? Вот он, первый удар судьбы, как ты выразилась – мне не то образование нужно было получать. В нашей стране в моде сейчас либо нефтянка, либо купи-продай. Но нефть от меня слишком глубоко, а купи-продаем я уже занимался. Хватит! Надоело расшаркиваться перед сморчками, нахапавшими себе состояние нечистыми руками, и даже не подозревающими, что эти руки теперь до самой их смерти так и будут говном вонять, какими бы одеколонами они себя ни душили.
- Хорошо, если это говно еще не перемешано с человеческой кровью, - неожиданно поддержал Артема Жилкин.
Но, таким образом, его и успокоил.
- Голова трещит, выпить хочу, - словно маленький, едва не захныкал Артем.
- Тёма, я не шучу! Я больше не разрешаю тебе пить. А чтобы голова не трещала, можешь выпить, вон, рассол из-под квашеной капусты.
- Спасибо, мамочка! Ты очень заботливая.
Артем хотел было уйти с кухни, но Марина Николаевна, предусмотрительно закрыла проход.
- Выпусти меня! – крикнул Артем прямо ей в лицо.
- Не ори на мать! – Марина Николаевна также повысила голос.
- Тогда отойди в сторону, пока не оттолкнул.
- Я хочу посмотреть, как ты на родную мать поднимешь руку.
- Смотри, если интересно, - Артем двумя руками схватил мать за плечи и оттолкнул в сторону.
Только стена и помогла ей удержаться на ногах.
- Жилкин, ты мужик или где? – срывающимся голосом позвала Марина Николаевна.
- Мариша, ты что стала сомневаться в этом? – поднялся Жилкин.
- Уже начинаю, если ты позволяешь в своем присутствии физическое воздействие на твою жену. Останови Артема! И поговори с ним по-мужичьи. Ты не видишь, куда он катится?
Артем, впрочем, и сам остановился в коридоре. Ему понравился шуточный ответ Жилкина. Он уже остыл и даже сожалел о том, что едва не ударил мать.
- Хорошо! Но, если ты хочешь, чтобы мы поговорили друг с другом по-мужичьи, тогда оставь нас наедине. Артем, я тебя прошу.
Жилкин жестом попросил Артема вернуться на кухню, а Марина Николаевна, всхлипывая и стирая кончиками пальцев с лица катившиеся слезинки, ушла в ванную. Как ни странно, но Артем вернулся. Нельзя сказать, что он прислушивался к мнению отчима, которого, в принципе, не очень любил, но сейчас был тот момент, когда именно с ним, наиболее близким мужчиной (отец ведь был далеко) он мог поговорить по душам.
- Хряпнем кофейку? – предложил Жилкин.
Артем молча кивнул. Жилкин встал, всыпал в чашечки кофе, затем сахар и залил кипятком. Поставил их на стол, придвинул к Артему блюдце с пастилой и вафлями.
Сделав молча по нескольку глотков, пару секунд смотрели друг на друга.
- Скажи, Артем, мужик ты, или где?
Неожиданно Артем улыбнулся вопросу, который несколькими минутами ранее звучал в адрес самого Жилкина.
- Дядь Сереж, мне ответить так же, как вы ответили матери?
- Чего? – не сразу сообразил Жилкин, а, сообразив, рассмеялся.
- Ну, раз в тебе снова проснулось чувство юмора, я думаю, разговор у нас с тобой получится.
- О чем говорить-то будем?
- Не о чем, а о ком. О тебе, естественно. О том, что пора тебе и в самом деле взять себя в руки. Начать работать. Тогда и душевная рана сама собой затянется.
- Кем работать? Опять идти в торговлю? Я уже сказал, что мне это осточертело.
- Ну, зачем в торговлю? – Жилкин откусил кусок пастилы и глотнул кофе.
- А я ничего другого не умею.
- А вот тут ты, брат, врешь! Тебе же мать не зря про твое образование напомнила. Ты, помнится мне, был инженером и не плохим.
- Был, - хмыкнул Артем и отвернулся. – Снова шутите?
- Ни в коем случае! Я серьезен, как никогда. Я уже не один день думал об этом и, мне кажется, у тебя должно получиться. Ведь навыки в один день не пропадают.
- Что должно получиться? Какие навыки.
- Ты пей кофе, Тёма, и слушай.
Артем поднял глаза на отчима и непроизвольно потянулся рукой к чашке. Жилкин удовлетворенно кивнул.
- Я предлагаю тебе зарегистрировать свою фирму, готов пойти к тебе в соучредители, но чисто формально. Ты же знаешь, нам, чиновникам, официально нельзя заниматься бизнесом. А не хочешь со мной связываться, зарегистрируй себе ИП.
- Что такое ИП?
- Индивидуальный предприниматель. Суть от этого не меняется. Я тебе помогу с первоначальным кредитом, договорюсь в банке под собственные гарантии. Откроешь сервис-мастерскую, разнопрофильную. В Москве полно наполовину пустых заводиков – возьмешь в аренду площадь, какую потянешь. В лизинг – пару станков, токарных там, слесарных, фрезерных, другие инженерные прибамбасы. Дашь рекламу в интернете, в прессе. Сейчас многим требуются для ремонта или, там, каких других нужд разного рода изделия из металла, дерева, пластика. Наймешь пару инженеров. На первом этапе я помогу тебе с заказами, а дальше уж сам крутись…
- Вы думаете, у меня это получится, дядь Сереж? – Жилкин заметил, что у Артема даже глаза загорелись.
- А то! Не боги горшки обжигают. Хватка и смекалка у тебя есть, упорства тоже, хоть отбавляй. А в бизнесе ничего другого и не нужно... В принципе, не хочешь инженерить, придумай что-нибудь свое. Я, раз обещал, помогу тебе. А мать пожалей! Она каждый вечер плачет.
Жилкин сказал все, что хотел, и снова взял в руки чашку с уже остывшим кофе.
- Мне надо подумать, - спустя некоторое время произнес Артем.
- Разумеется! Тебя же никто в шею не гонит.
18.
Вика уже давно поняла: для того, чтобы отвлечься от печальных мыслей, ей нужно было взять в руки какую-нибудь книжку, и, забравшись с ногами в кресло, предаться чтению. Именно чтению, а не просмотру телевизора. Ни автор, ни название книги было неважно, важно лишь погружение в потусторонний мир литературы. Вот и теперь, когда сон не хотел приходить к ней, она взяла в руки книгу, которую начала читать несколько дней назад, машинально глянула на обложку: Владимир Набоков. Лолита. Села в кресло, поджав ноги, открыла страницу с закладкой. Стала читать.
«…На другой день, после завтрака я заехал к «нашему» доктору, симпатичному невежде, чье умелое обхождение с больными и полное доверие к двум-трем патентованным лекарствам успешно маскировали равнодушие к медицине. Тот факт, что Ло должна была вернуться в Рамздэль, дивно озарял пещеру будущего. Я желал привести себя в совершенную готовность ко времени наступления этого события. Собственно, я начал кампанию еще до того, как Шарлотта приняла свое жестокое решение. Мне нужна была уверенность, что когда моя прелестная девочка вернется, у меня будет возможность в ту же ночь, и потом ночь за ночью, покуда не отнимет ее у меня Св. Алгебра, усыплять два живых существа так основательно, чтобы никакой звук и никакое прикосновение не могли перебить их сон. В течение июля я производил опыты с разными снотворными средствами, испытывая их на Шарлотте, большой любительнице пилюль. Последняя доза, которую я ей дал (она думала, что это слабый препарат брома для умащения ее нервов), свалила ее на целых четыре часа. Я запускал радио во всю его силу. Направлял ей в лицо ярчайший луч фаллической формы фонарика. Толкал, тер, щипал, тыкал - и ничто не нарушало ритма ее спокойного и мощного дыханья. Однако от такой простой вещи, как поцелуй в ключицу, она проснулась тотчас, свежая и хваткая, как осьминог (я еле спасся). Значит, не годится, подумал я; следует достать нечто еще более надежное. Сначала д-р Байрон как будто не поверил, когда я сказал, что его последнее лекарство не совладало с моей бессонницей. Он посоветовал мне испробовать его еще несколько раз и на минуту отвлек мое внимание, начав показывать мне семейные фотографии: у него была обаятельная девочка Доллиных лет; но я понял, что он старался меня провести, и потребовал, чтобы он мне прописал самое сильное из существующих снотворных. Посоветовал играть в гольф, - но, в конце концов, согласился дать мне средство, которое «не могло не подействовать»; и, подойдя к шкапчику, болтун достал из него стеклянную трубку с лиловато-синими патрончиками, опоясанными с одного конца темно-фиолетовой полоской. Это было, по его словам, новое средство, только что выпущенное в продажу и предназначавшееся не для неврастеников, которых можно успокоить и глотком воды, если взяться умеючи, а только для великих бессонных художников, которым необходимо умереть на несколько часов, чтобы жить в веках. Я люблю дурачить докторов и, хотя я внутренне ликовал, положил в карман пилюли со скептическим пожатием плеч. Между прочим, мне приходилось быть с ним начеку. Однажды, совсем по другому случаю, я глупо оговорился - упомянул свою последнюю санаторию, и мне показалось, что он навострил уши…».
И тут будто молния пронзила мозг Виктории. Она едва даже не выронила из рук книгу. Снотворное! Вот вероятный виновник ее трагедии. Возможно ли такое, чтобы ее опоили снотворным и, спящую, изнасиловали, после чего она, собственно, и забеременела. Но кто, где и когда мог это сделать? Она же ни на какие банкеты и пикники одна не ходит. Да и вдвоем с Артемом на вечерниках бывает редко… Стоп! А день рождения Твердохлеба? Он же врач, понимает толк в разного рода снадобьях, включая и снотворные. Она стала вспоминать все события того вечера. Не может быть! Гостей обслуживал официант, бутылки открывал при всех, разливал всем по очереди. Да и пищу все ели одну и ту же. Никаких подозрений. Еще раз стоп! А что было, когда ушел официант?
Вика встала и, шагая по комнате из угла в угол, судорожно растирала кончиками пальцев виски, пытаясь восстановить все события того вечера. Делать это было нелегко. Но она уже ухватилась за кончик нити. Значит, можно размотать и весь клубок.
Твердохлеб самостоятельно вытащил из бара любимое Тёмино «Киндзмараули». Помнится, кто-то еще пошутил по поводу чистоты грузинского вина, бросив камешек в огород главного санитарного врача страны Онищенко. Ну, конечно! Сам же Твердохлеб и налил в Тёмин бокал это вино, а потом и ей. И, кажется, больше никому. И после этого заснул сначала Артем, а потом и она сама провалилась будто в пропасть. Что было дальше она не помнит. Помнит лишь, что проснулись они с Артемом в квартире Твердохлеба и на его же кровати. А еще помнит, что в голове у нее немного шумело. Он чистого вина такого быть не могло. А что было ночью? Она припомнила, что, когда Артем заснул, Твердохлеб положил его на диван. А проснулись на кровати. Значит… А что это значит?
Вика вдруг почувствовала себя неким сыщиком, пытающимся раскрыть совершенное когда-то давно преступление, которые уже все остальные записали в разряд «глухарей». Ее даже азарт одолел. Вот оно!
Это значит, что Твердохлеб заснувшую Вику положил на кровать и, проводив всех гостей, вполне мог воспользоваться ее беззащитностью, а затем, совершив свое гадкое деяние, перенес на ту же кровать и Артема.
У нее даже зачесались ладони от такой догадки. Да, но как это доказать? Как говорится, не пойман – не вор. А если она ошибается? Нет, она не может ошибиться. А доказать – элементарно! Она потребует, чтобы сделали генетический анализ. Твердохлеб, конечно, может отказаться, обвинив ее в клевете. Но тогда она еще больше удостоверится в своей правоте: раз человек отказывается от анализов, значит, чувствует, что их результаты дадут ожидаемый ею результат.
Она едва удержалась, чтобы не запрыгать от радости. Она невиновна! Она не изменяла любимому. Ее просто изнасиловали. Она все расскажет мужу, даже в присутствии свекрови, и пусть уже сам Артем добивается признания у Твердохлеба. Вика готова была даже сейчас, поздним вечером помчаться к Артему. Подошла к шкафу, открыла его, и тут ее взгляд упал на то самое шифоновое платье, подарок Твердохлеба на ее день рождения. Грех, что ли замаливал? Или, в самом деле, имел на нее какие-то планы? Может, и правда, губя Артема, предполагал, что она бросит мужа-пьяницу и неудачника?
У Вики тут же пропало всякое желание сейчас куда-то ехать. Она с ненавистью выдернула платье из шкафа и хотела порвать ее, но не хватило сил. Тогда она бросила его на пол, с омерзением давила его тапочками, а потом, расплакавшись, бросилась на кровать и, продолжая всхлипывать, вскоре заснула с тем, чтобы утром проснуться со свежей головой и решительностью невинно оболганной женщины доказать свою невиновность.
19.
Татьяна Сергеевна прибаливала легкой простудой. Однако в этот раз она почувствовала, что у нее одновременно поднимается давление. Померила давление автоматическим тонометром, который Олег подарил ей несколько лет назад: так и есть. Подошла к аптечке, стала перебирать упаковки таблеток – как назло, амлодипина, который ей порекомендовал в свое время Олег, и который ей действительно помогал, не оказалось – и сама не заметила, как лекарство закончилось. Она потерла виски, пытаясь таким образом хоть как-то уменьшить боль. Набрала номер телефона и почти сразу на другом конце провода сняли трубку.
- Алло! Я вас слушаю.
- Олежка, ты дома? – обрадовалась Татьяна Сергеевна. – Я могу к тебе сейчас приехать?
- Что-то случилось, мам?
- Нет, нет, ничего. Просто хочу тебя увидеть.
- Приезжай, конечно, но все-таки, что случилось? – настаивал Твердохлеб.
- А что, мать может приехать к сыну только в том случае, если у нее, или у него что-то случается? – вопросом на вопрос ответила Татьяна Сергеевна.
- Нет, но… За тобой заехать?
- Ни в коем случае! Я еще сама в состоянии передвигаться. К тому же, на свежем воздухе я гораздо лучше себя чувствую, чем в твоей машине.
- Ну, если ты знаешь места, где в Москве еще остался свежий воздух, то, как говорится, вперед и с песней, - улыбнулся Твердохлеб. – Я тебя жду.
Татьяна Сергеевна положила трубку и стала одеваться. Она понимала, что Олег очень устает на работе, а тут еще и неприятности у него начались. Потому и не хотела лишний раз его беспокоить. Да она и в самом деле хотела выйти на улицу – небольшой морозный ветерок и легкая поземка, вполне возможно, благотворно на нее подействуют.
Положив трубку, Твердохлеб вернулся на диван. Галина вопросительно посмотрела на него. После того, как она забеременела, она стала замечать, что отношение Твердохлеба к ней несколько изменилось. Нет, она понимала, что любовью это отношение назвать еще было нельзя, однако и чисто дружескими они уже не были. Он стал относиться к ней гораздо аккуратнее и нежнее, боясь лишний раз выказывать ей свое неудовольствие чем-либо. Если раньше он не любил ее неожиданные визиты к себе домой, то теперь позволял даже иногда себе заглядывать к ней в гости.
- Что там? – спросила Галина.
- Не знаю, – пожал плечами Твердохлеб. – Ей захотелось повидать меня. А голос-то с хрипотцой. Возможно, простыла.
- Так, может, съездить за ней на машине?
- Ну, ты же слышала – я предлагал.
- Настойчивее надо было.
- Нет, с моей маманькой такой номер не пройдет. Если я приеду за ней против ее воли, она может и вообще на улицу не выйти.
- Так, может, это и хорошо было бы, - улыбнулась Галина. – Ты же сам говоришь, что голос хриплый. И ей, простуженной, не очень-то и нужно выходить из дому.
- Ты права, - после некоторой паузы кивнул головой Твердохлеб. – Но, увы, я думаю, она уже вышла из дому, а мобилу из принципа не взяла.
- А ты все же набери.
Твердохлеб сначала позвонил по городскому телефону, но, как он и предполагал, матери дома уже не было. Тогда он взял в руки сотовый. Но и здесь в ответ прозвучала тишина. Твердохлеб лишь руками развел.
- Может быть, что-то приготовить к ее приезду?
- Я думаю, достаточно будет разогреть в микроволновке то, что мы не доели.
- Да, заботливый ты сын, как я посмотрю.
Твердохлеб обнял Галину за плечи и они оба засмеялись.
- Олежка, может, мне уйти? – вдруг спросила она.
- Зачем? Даже не выдумывай. Я же сказал, что вечером отвезу тебя домой.
Татьяна Сергеевна не ожидала встретить у сына Галину. Заметив же, что она встретила ее в прихожей в домашнем халате, даже обрадовалась. Ей нравилась Галина, и она была бы рада, если бы та вышла замуж за Олега.
- Галочка! Здравствуй, милая! – Татьяна Сергеевна обняла ее, пока Твердохлеб закрывал двери. – Неужели Олежка прислушался к советам матери?
Галина молча улыбнулась, помогая Татьяне Сергеевне снять пальто. Твердохлеб затем взял его и повесил на вешалку в шкаф.
- Здравствуй, мам, - поцеловал он ее в щеку. – Проходи в комнату и рассказывай.
- Что рассказывать-то?
- Мам, ну я же не вчера у тебя родился. Я что, не понимаю, что если ты ко мне приехала, то, значит, была на то причина.
Татьяна Сергеевна улыбнулась. Она прошла в комнату и села в кресло.
- Была, была, Олежка. Давление подскочило, а амлодипин кончился.
- Елки-палки! Какого же ты черта, поехала? А если бы в дороге что случилось? Я что, не мог к тебе сам приехать?
Твердохлеб даже покраснел от обиды на мать. Он подошел к комоду, достал тонометр и подошел к креслу.
- Давай, померяю давление.
Татьяна Сергеевна расстегнула рукав блузки и негромко произнесла.
- Ну, я же понимаю, что ты устаешь. К тому же, у тебя гости, - кивнула она на Галину.
- У тебя есть еще амлодипин? – спросила та.
- Кажется, есть! Посмотри в аптечке, - Олег застегнул манжету тонометра и нажал на кнопку запуска.
Галина в этот момент повернулась к Татьяне Сергеевне боком, подходя к комоду, и та обратила внимание на выпиравший из-под халата живот.
- Ну-ка, ну-ка, Галочка, повернись-ка еще раз ко мне боком.
- Да посиди ты молча, мама, - прикрикнул на мать Твердохлеб, останавливая и затем заново запуская тонометр.
Галина, слегка покраснев, повернулась к Татьяне Сергеевне боком, затем другим. Татьяна Сергеевна понимающе кивнула. Наконец, Галина добралась до аптечки и нашла нужную упаковку аккурат в тот момент, когда тонометр писком дал понять, что закончил измерение давления и пульса.
- Ну, как тебе не стыдно, мама, с таким давлением и пульсом ехать почти через пол-Москвы. У тебя же 170х100 и пульс учащенный.
- Ничего страшного! Сейчас выпью лекарство, чуть полежу и буду в полном порядке. А вот если бы я к тебе не приехала, я бы не увидела, что Галочка беременна. Неужто замуж собралась?
Галина протянула Татьяне Сергеевне таблетку и стакан воды.
- К сожалению, пока предложения руки и сердца я так и не услышала, - вздохнув, произнесла Галина, на несколько секунд задержав взгляд на Твердохлебе.
Но даже этих секунд вполне хватило, чтобы Татьяна Сергеевна перехватила взгляд и посмотрела на сына.
- Я не ошиблась, Олежек: Галя забеременела от тебя?
- Она так сама захотела, - буркнул еле слышно Твердохлеб.
- Что значит, сама захотела? – Татьяна Сергеевна даже встала. – Это что же, игра у вас, у молодых, такая? Фантики? Исполнение желаний?
Твердохлеб хотел было что-то сказать, но Галина опередила его.
- Татьяна Сергеевна, успокойтесь. Вам же волноваться нельзя. А что касается… беременности… Олежка прав. Мне уже за тридцать. Замуж никто не берет. Так ведь и одинокой на старости лет остаться можно. Вот и решила я ребеночка родить. Ну не бросаться же под первого встречного… Попросила я Олега…
- Да вы с ума сошли, что ли? Ну, вот что, милый мой, как хочешь, а ты должен жениться на Гале.
- Мама, успокойся, пожалуйста. Давай мы с Галчонком сами разберемся.
Татьяна Сергеевна хотела было тут же что-то возразить, но голова ее закружилась. Давление снова подскочило, ноги подкосились. Твердохлеб едва успел подхватить мать и усадить в кресло.
- Олег, может, ей «скорую» вызвать? – забеспокоилась Галина.
Твердохлеб снова стал измерять давление. Пока мерил, попросил Галину:
- Найди, пожалуйста, корвалол. И открой окно пошире. Думаю, это еще и сердце, и свежий воздух ей не помешает.
С трудом влив матери в рот разбавленное водой лекарство, он подождал, пока бледность сойдет с лица матери. Затем произнес:
- Ну, вот что, мама. Сегодня ты останешься ночевать у меня. Я тебя такую никуда не отпущу. Галчонок, там, в комоде, возьми белье и постели на диване, - кивнул он в сторону спальни.
- Я бы не хотела вам мешать, - слабым голосом произнесла Татьяна Сергеевна.
- Не говори глупостей! Сейчас Галчонок тебе сделает укол, и ты поспишь. А утром посмотрим, как говорится, на твое поведение.
Пока Галина застилала постель, Твердохлеб медленно, взяв мать под руку, довел ее до дивана.
- Ложись! И не выдумывай.
Он кивнул Галине, та взяла из аптечки ампулу успокоительного, одноразовый шприц и сделала Татьяне Сергеевне укол. Твердохлеб в это время вышел на кухню. Приоткрыв форточку, нервно закурил, что случалось с ним крайне редко.
- Галочка, ты будь с ним понастойчивей, - пока та делала укол, увещевала ее Татьяна Сергеевна. – Я ведь воспитывала его правильно. И если Олежек и в самом деле отец твоего будущего ребенка… - Татьяна Сергеевна сделала паузу, внимательно и строго заглянув Галине в глаза, та выдержала взгляд и утвердительно кивнула. – Так вот, если Олежек отец твоего будущего ребенка, он обязательно на тебе женится.
- Он другую женщину любит, - опустив глаза, еле слышно ответила Галина.
- Вику Лиходееву, что ли?
Галина кивнула.
- Замечала я это. Но это полная ерунда. К тому же, Вика – жена его лучшего друга. И он не посмеет добиваться собственного счастья за счет несчастья других.
- Вы не волнуйтесь, Татьяна Сергеевна. Вам сейчас нужно успокоиться и заснуть. А жизнь все сама образует.
- Галочка, жизнь ничего сама образовать не сможет, если сам человек не приложит для этого никаких усилий. Уж поверь мне.
Галина накрыла Татьяну Сергеевну одеялом и присела рядом с диваном на табурет.
- Да ладно, иди к Олежке. Я уж так и быть, вставать не буду. К тому же, видимо, лекарство стало действовать.
Галина некоторое время смотрела на больную и когда та и в самом деле успокоилась и стала все чаще моргать, борясь со сном, поднялась и вышла из спальни. Когда она появилась на кухне, Твердохлеб тут же отогнал рукой облачко дыма в сторону форточки, затушил сигарету о край стоявшего на столе блюдца и выкинул окурок в мусорное ведро.
- Как она?
- Успокоилась и засыпает.
- Ты была права, надо было мне съездить к ней самому.
- Что уж теперь об этом говорить. К тому же ты правильно сделал, что оставил ее дома.
- Да я хочу вообще ее на обследование положить к нам в клинику. Так сопротивляется, говорит, не дождешься… Ладно! Что-то я тоже переволновался. Сделай кофейку, Галчонок, а я схожу, посмотрю, как она там.
Твердохлеб прошел в спальню, зажег ночник, что стоял на туалетном столике, склонился к матери. Татьяна Сергеевна уже спала, тихо посапывая. Твердохлеб выдохнул, выключил ночник и прикрыл за собою дверь спальни.
- Спит! Посмотрим, как она завтра будет себя чувствовать. Зато теперь не отвертится - положу в клинику.
- Олежка, я, наверное, пойду. А то уже поздно. Ты же теперь отвезти меня не сможешь.
- Увы! – развел руками Твердохлеб. – Но посиди еще немножко.
- Ну, если только немножко, - улыбнулась Галина, насыпая в две чашки кофе и размешивая его с сахаром.
Залив все это кипятком, она поставила чашки на стол.
В этот момент раздался звонок в дверь. Твердохлеб удивленно повернул голову в сторону прихожей.
- Интересно, кто бы это мог быть?
- А ты никого не ждешь? – спросила Галина.
- В том-то и дело, что нет.
Он встал и направился к двери. Глянул в глазок и даже отшатнулся – с той стороны стояла Вика Лиходеева. В руках у нее был полиэтиленовый пакет. Он даже передернул плечами, затем открыл дверь.
- Вита?
- Удивлен?
- Ну, в общем-то, да, - Твердохлеб посторонился, пропуская Вику.
- А ты не волнуйся, я не надолго.
- Да я, если честно, и не волнуюсь. Проходи, пожалуйста. У меня, правда, гости.
Твердохлеб жестом пригласил Вику войти, но та, сделав несколько шагов в прихожей, остановилась. Было видно, что она волновалась, отчего и тяжело дышала. Галина на кухне замерла. Она никак не ожидала, что сюда пожалует эта женщина. Сделала пару небольших глотков кофе и, обжегшись, отодвинула чашку подальше. Стала прислушиваться к разговору.
Наконец, Вика взяла себя в руки и, повертев головой по сторонам, словно бы пытаясь увидеть тех самых гостей, о которых говорил Твердохлеб, в конце концов, остановила взгляд на хозяине квартиры.
- Ты не догадываешься, Твердохлеб, о причине моего визита к тебе?
- Если честно, нет. Но мне, в любом случае, приятно видеть тебя.
При этих словах лицо Вики вдруг перекосилось от злобы и это не осталось незамеченным Твердохлебом.
- А мне бы тебя век не видеть, поддонок! – нервно выкрикнула она.
- Ну ты… это, Вита, слова все-таки выбирай, - растерянно произнес Твердохлеб.
- Как бы тебе не пришлось выбирать слова, Твердохлеб, объясняя свой поступок в милиции.
- В как-кой милиции? – опешил Твердохлеб. – Ты вообще о чем?
Галина напрягла слух и даже встала и подошла к самой двери, чтобы лучше слышать.
- Я вообще о твоем поступке на твоем дне рождении…
- Не понял! Не говори загадками, Вита.
- Ах, ты не понял!? – нервы у Вики окончательно сдали. – Ты не понял, что ты опоил снотворным сначала моего мужа, а твоего друга, а затем и меня, после чего меня и изнасиловал? Да, посмотри на мой живот, поддонок – это твоих рук… точнее, сам знаешь, какой части тела…
- Что ты несешь, Вита? Как ты могла такое обо мне подумать?
- Это ты Тёме можешь лапшу на уши вешать! Я-то знаю, что ему не изменяла, а взять меня силой мог только ты и то в силу моей беспомощности.
Она подняла пакет повыше, вынула оттуда то самое шифоновое платье, бросила пакет на пол, а затем с остервенением, которое от нее даже ожидать было невозможно, разорвала платье на две части.
- Ты думаешь, что своими подачками сможешь меня купить? Возьми его, тварь! - она швырнула платье в лицо Твердохлебу. – Я заставлю тебя по суду сдать анализы и докажу, что ты меня изнасиловал. У тебя все хорошо, да? А Тёма неудачник по жизни? Вот и посмотрим, кто из вас двоих больший неудачник.
Она в завершение плюнула в лицо Твердохлебу, тут же развернулась и вышла, хлопнув дверью. Твердохлеб так и остался стоять с открытым ртом, не имея сил даже пошевелиться, чтобы хотя бы стереть с лица плевок. К нему подошла Галина, резко развернула его лицом к себе и, глядя прямо в глаза, спросила:
- Это правда, Олег?
Но тот все еще был лишен дара речи. Лишь глаза его бегали из стороны в сторону, да молоточки пульса больно застучали в виски.
- Неужели это правда, Олег?
Глаза Галины повлажнели. Она дала пощечину Твердохлебу и, больше не говоря ни слова, оделась и ушла, также хлопнув дверью. Он продолжал стоять все в том же положении, пока его не окликнула Татьяна Сергеевна, проснувшаяся от всего этого шума.
- Олежек, что здесь происходит?
20.
Просчитав ситуацию, Вика как-то сразу успокоилась. И если до этого момента она всячески пыталась противиться бракоразводному процессу в суде, то теперь поняла, что суд – единственная инстанция, которая может заставить Твердохлеба сдать анализы и провести генетическую экспертизу, могущую доказать, во-первых, совершенное Твердохлебом преступление, во-вторых, невиновность самой Вики. Ведь первоначальной и единственной причиной, побудившей свекровь затеять весь этот процесс – и была супружеская неверность Вики.
Понимая, что, возможно, Марина Николаевна не позволит Вике встретиться и переговорить с Артемом, она решила заняться эпистолярным жанром и описать все свои умозаключения на бумаге. А затем либо все-таки лично встретиться с мужем, либо тем или иным способом передать ему это письмо.
Тем не менее, она решилась набрать номер телефона свекровиной квартиры. К ее большому удивлению, трубку снял сам Артем. От неожиданности она даже закашлялась в трубку.
- Алло! Говорите! – слышала она такой знакомый голос и, как назло, не могла остановить кашель. – Алло! Вы вероятно хотели позвонить по «03»? В таком случае, вы ошиблись номером.
Поняв, что Артем готов положить трубку, она крепко прижала ладонь к груди, словно бы это могло прекратить ее кашель. Но, как ни странно, именно это и произошло и она в самый последний момент прокричала в трубку единой фразой:
- Алё, Тёма! Это я, Вика. Мне очень нужно с тобой переговорить.
На другом конце провода тяжело вздохнули, но все же трубку не повесили. И Вика сразу повеселела, а кашель, так мучивший ее минуту назад, исчез напрочь, будто его и не было.
- Тёма, я готова доказать тебе свою невиновность…
- Опять ты за свое, - недовольно проворчал Артем, снова готовый повесить трубку.
- Послушай, Тёма! Я была изнасилована. И если ты мне не поверишь сейчас, я готова доказать это в суде.
Она добилась своего. Артем стал ее слушать. Впрочем, Вика даже не подозревала, что в это время к разговору стала прислушиваться Марина Николаевна, просто не успевшая вовремя снять трубку, когда раздавались звонки. Она была в ванной, делая себе на лице макияж из кремов. Поняв, кто звонит, она с остатками недомазанного крема на лице, выскочила из ванной и попыталась отнять трубку у сына, но Артем лишь сильнее прижал ее к уху и так посмотрел на мать, что та не решилась более препятствовать этому разговору. Единственное, что ей оставалось делать, это пройти в спальню и снять трубку со второго аппарата. Между тем Вика продолжала.
- Понимаешь, я прокрутила в своей памяти все возможные ситуации, отчего я могла бы забеременеть, и пришла к выводу, что меня мог изнасиловать Олег Твердохлеб.
- Что за фигню ты несешь! – возмутился Артем.
- Это не фигня, Тёма. И если ты выслушаешь меня до конца, я все разложу по полочкам.
- Хорошо, я тебя слушаю.
- Я думаю, для тебя не секрет, что Твердохлеб ко мне не ровно дышит. Ну, вот, даже платье, которое он привез мне из Германии и подарил в день свадьбы…
- Допустим, и что это доказывает?
- Ты помнишь его день рождения? Поверь мне, я его прокрутила со всех сторон, и вспомнила малейшие детали. Сначала все было нормально. Все ели и пили одно и то же. А что было потом, помнишь?
- Что?
- Когда ушел официант, прислуживавший на именинах, Твердохлеб достал из своего бара «Киндзмараули» и… Помнишь, что было дальше?
- Нет! – недовольно произнес Артем.
- Зато я все вспомнила. Это вино он налил только нам двоим. Тебе и мне. И ты можешь гарантировать, что предварительно он не добавил туда никакого снотворного? Почему ты, а за тобой и я, отключились? Он уложил нас в свою постель, а сам якобы лег на диване. Но что ему мешало в ту ночь поиметь меня? А, Артем?
При этих словах Марина Николаевна даже вздрогнула и словно сквозь стену посмотрела на сына, а Артем побледнел. Впрочем, ведь это были всего лишь слова.
- У тебя есть доказательства? – спросил он.
- Нет, конечно! Но судья может потребовать провести экспертизу и выяснить, чей ребенок находится в моей утробе. Я думаю, даже мама Марина, которая не поверит ни одному моему слову из сказанных только что тебе, не откажется от моего плана. Ведь, в данном случае, речь пойдет о чести ее сына. Твоей чести, Тёма. И моей, естественно!
И тут Марина Николаевна не выдержала и подала голос:
- Если во всем том, что ты только что наговорила Артему, есть хоть доля истины, я прощу тебя, Виктория. Но если это всего лишь твои предположения, которые ты выскажешь в присутствии мирового судьи, понимаешь ли ты, что Олег может подать на тебя исковое заявление о защите чести и достоинства, и о клевете?
- А пусть попробует, мама Марина, - Вика не ожидала, что ее эскападу слышала и свекровь, но теперь была этим даже довольна – не нужно искать с ней отдельной встречи и повторять уже сказанное. – Вы знаете, я наведалась на днях к Твердохлебу и выложила ему все свои подозрения.
- И что он тебе ответил? – поинтересовался Артем.
- Да ничего! Он просто молчал.
- В данном случае, я не считаю, что его молчание – это знак согласия. Вполне возможно, что ты просто не давала ему высказаться, или не стала его слушать, - снова вступила в разговор Марина Николаевна. – Хорошо, я сама попытаюсь выяснить, было ли нечто подобное, или нет.
- Х-ха! Так он вам во всем и признается!
- А я сначала поговорю с Татьяной, с его матерью. А потом мы уже обе решим, как нам поступить.
- В таком случае, хочу вам пожелать удачи, мама Марина. И, надеюсь, когда истина восторжествует, вы не станете возражать против восстановления нашей семьи.
- А вот это уже пусть решает сам Артем. Он уже взрослый мальчик.
Марина Николаевна положила трубку и удалилась в ванную комнату, заканчивать макияж. Не стал продолжать разговор и Артем, даже не попрощавшийся с Викой. Ее слова весьма его озадачили. И все же ему не хотелось верить в предательство самого близкого друга.
21.
Вика даже не ожидала от себя такой решительности. Немного переделав письмо, которое она писала для Артема, приписав сверху слово заявление, она направилась в отделение милиции. Не сразу объяснив, чего она хочет, все же добилась приема у дежурного по отделению и вручила ему заявление. Тот долго и внимательно читал заявление, затем отложил его в сторону и посмотрел на Вику.
- Ну, и чего вы от меня хотите, гражданка?
- Ну, то есть… Чтобы вы завели дело… уголовное, - растерялась Вика.
- На каком основании, интересно?
- На основании моего заявления по факту изнасилования.
- Дама, здесь не приведено ни одного факта, здесь одни лишь ваши домыслы, на основании которых, как я полагаю, можно даже завести такое же уголовное дело на вас по факту клеветы.
- Какой клеветы, товарищ милиционер… не знаю, как там вас.
- Капитан Овсянников.
- Какая клевета? Вы шутите? Вот она, клевета, вся уже наружу выскочила, - Вика поднялась и, слегка прихлопнув себя ладонью по животу, повернулась к капитану боком. – Я же все описала в заявлении. У меня с мужем просто не может быть детей, а ни от кого другого я забеременеть просто не могла. Я пыталась уговорить гражданина Твердохлеба, чтобы он сам сознался в преступлении. Но куда там. И только вы, милиция, можете заставить его провести экспертизу.
Капитан почесывал переносицу кончиком карандаша, думая, как ему поступить. И все же решил зарегистрировать заявление. Придвинул к себе журнал регистрации, открыл нужную страницу.
- Хорошо, я приму ваше заявление и вызову Твердохлеба.
Вика облегченно вздохнула и тут же разоткровенничалась.
- Понимаете, я буду вам очень благодарна. Речь идет не только о сохранении моей семьи, а мы сейчас на грани развода из-за этого, но и о восстановлении моей чести в глазах свекрови и всех родственников мужа.
- Я же сказал, я принял ваше заявление. Вы можете быть свободны, гражданка. Когда надо будет, я с вами обязательно свяжусь.
- Ага! Вот и ладно! – кивнула Вика и поднялась. – Спасибо вам. До свидания!
- До свидания!
Едва за Лиходеевой закрылась дверь, капитан зевнул и потянулся, разведя руки в стороны. До окончания дежурства осталось чуть более часа и он стал раздумывать, чем займется после того, как выспится. Но в голову ничего так и не пришло. И он, от нечего делать, решил еще раз перечитать заявление Лиходеевой. Он и сам не понял почему, но некая милицейская интуиция подсказала капитану, что этому заявлению стоит поверить. Он решил проверить по милицейской базе Твердохлеба. Разумеется, ничего не нашел. Затем вошел в интернет и задал в поисковике нужные параметры. Сведения, изложенные в заявлении, и выведенные на мониторе – имя-отчество, возраст, место работы, должность – все совпадало.
- Интересная загогулина может получиться, - почесал Овсянников макушку. – Прокатиться, что ли, в эту клинику, познакомиться с Твердохлебом Олегом Витальевичем?
В этот момент зазвонил телефон.
- Капитан Овсянников слушает, - отрапортовал он в трубку.
- Товарищ капитан, вас сегодня к обеду ждать, или как?
Овсянников узнал голос жены и улыбнулся.
- Естественно! Я приеду голодным, как медведь после зимней спячки.
- Так ты бы лапу пососал на своем дежурстве, глядишь, и чувство голода утолил бы.
- Тебе все шуточки, Нинок. А я тут вот голову ломаю, чем бы нам с тобой заняться после того, как поужинаем.
- Известно, чем, - захохотала жена и повесила трубку.
Визит капитана милиции был полной неожиданностью для Твердохлеба. Овсянников, разумеется, не стал пока сообщать руководству клиники об интересе к их сотруднику. Зачем раньше времени портить человеку карьеру и репутацию? Но самому Твердохлебу сразу вручил копию заявления Виктории Лиходеевой и попросил его прокомментировать.
- Бред сивой кобылы, капитан.
- Ой ли? Здесь все, на мой взгляд, разложено по полочкам.
- Да, но ни одного факта не приведено.
- А какие, собственно, факты вам нужны? Ведь вы же сами объявили Артему Лиходееву, мужу означенной Виктории Лиходеевой, что он бесплоден. Но сама Виктория Лиходеева, тем не менее, в настоящее время находится, как говорится в очень интересном положении.
Твердохлеб рассмеялся.
- Капитан, вы меня насмешили! Да, Артем мой друг, да, Виктория Лиходеева мне симпатична, но это же не дает повода обвинять меня в изнасиловании. У нас что, в стране нехватка мужиков?
- Лиходеева обращалась к вам по поводу возможного вашего отцовства ее будущего ребенка?
- Не помню, - уже серьезно пожал плечами Твердохлеб. – Может быть. У меня, к сожалению, так много встреч и разговоров с разными людьми, что всего и не упомнишь.
- Но вы же сами только что сказали, что Лиходеева вам симпатична. И что, вы не помните, о чем разговаривали с женщиной, которая вам нравится?
Твердохлеб понял, что капитан начал копать всерьез и поэтому решил несколько сменить тему разговора.
- Капитан, скажите, вы женаты?
- Да! Но, извините…
- Нет, нет, я просто хотел предложить. Если у вас или у жены есть какие-либо проблемы со здоровьем, вы вполне можете обследоваться в нашей клинике. Обещаю, что с вас ничего не возьмут за это.
- Покупаете? – скривил губы в усмешке Овсянников. – Газет начитались, телевидения насмотрелись, передач про оборотней в погонах? Давайте договоримся так, Олег Витальевич, вопросы буду задавать я, а не вы.
- Это допрос? Тогда я вынужден буду позвать адвоката.
- Ну, вы же умный человек. Если бы это был допрос, не я бы к вам, а вы бы ко мне приехали. К тому же, как вы видите, я не пишу протокол. Поэтому попрошу вас все же ответить на тот самый мой вопрос. Итак, Лиходеева обращалась к вам с просьбой подтвердить факт ее изнасилования вами?
- Нет!
- И вы настаиваете, что вы ее не насиловали в ту ночь, когда ей и ее мужу подсыпали в вино снотворное?
- Какое снотворное? Все мои гости пили одно и то же. Тем не менее, все разъехались по домам в нормальном состоянии и только Лиходеевы потеряли над собой контроль.
- Но Лиходеева как раз и утверждает, что вино со снотворным вы налили в фужеры только им двоим.
- А я утверждаю обратное. И если вы верите не мне, капитан, а этой дамочке, то это, извините, ваши проблемы. Где факты? И, если можно, я бы хотел на этом закончить наш разговор. Меня ждут в лаборатории.
- Хорошо! – капитан поднялся, забрал со стола копию заявления, положил ее в папку и подошел к двери. – На сегодня, пожалуй, закончим. А на прощание хотел бы дать совет: в ваших же интересах сделать генетическую экспертизу. Если вы чисты перед этой женщиной и, тем более, перед законом, чего вам бояться? Зато по ее результатам вы могли бы подать на заявительницу в суд за клевету и нанесение морального вреда. До свидания!
- Спасибо, я подумаю над вашим советом!
22.
Лиходеев сел в кресло, покрутился в нем в разные стороны, улыбка не сходила с его лица. Он стал бизнесменом, у него появился свой офис, а в офисе собственный кабинет с мебелью и сейфом. Пусть пока кабинет маленький и сотрудник всего один – рекомендованный отчимом математик, закончивший механико-математический факультет МГУ, поднаторевший, по его словам, в бизнесе, хотя и с не совсем удачным опытом. Начавшийся в стране в !998 году дефолт, следствием которого стал кризис, сожрал весь его бизнес, даже не поперхнувшись. Да и в целом офис состоит из трех небольших кабинетиков, снятых на полузаброшенном ремонтном цехе бывшего АЗЛК, производившего некогда известные в Советском Союзе автомобили марки «москвич».
У Лиходеева даже началась нервная зевота. Он встал, подошел к единственному небольшому окошку, открыл его. В кабинет сразу ворвался вместе с потоком воздуха производственный шум. Но это только уверило его в реальности происходящего. Отныне он работает только на самого себя.
Тут открылась дверь, и в кабинет вошел полноватый для своего роста тот самый математик, самую макушку которого, к тому же, украшала круглая и блестящая лысина. В руках у него был небольшой полиэтиленовый пакет.
- Ну, как, Артем, устроился?
- Да еще пока осваиваюсь.
- Ну, ну! А я тут набросал маленький бизнес-план. Ну, с чего-то же надо начинать. Посмотришь? – он вынул из пакета набранные на компьютере и скрепленные стиплером несколько листов бумаги.
- Конечно, посмотрю, Толя. Оставь.
Артем вернулся на свое место, но Анатолий не уходил, явно что-то еще хотевший сказать.
- У тебя еще что-то?
- Собственно говоря, да! Даже два «чего-то».
- Слушай, да ты садись, Толь. А то мы с тобой как начальник с подчиненным.
Анатолий усмехнулся и сел к приставному столику, явно из другого мебельного гарнитура. Посмотрел на Лиходеева. Тот кивнул:
- Я тебя слушаю.
- У меня была в голове одна фиговинка, на мой взгляд, не плохая, которую я затем перенес на чертеж. Если Жилкин нам поможет пробить в мэрии госзаказ – мы сразу с тобой миллионерами станем. Так сказать, средство против грабителей и прочих домушников.
- Ну, давай пока не будем губы раскатывать. А то как бы нам потом не пришлось просить того же Жилкина где-нибудь за бугром поискать машинку для обратного закатывания губ.
Анатолий улыбнулся.
- Ну, так ты послушай сначала. Короче, я придумал высокосекретный кодовый механизм замка, недоступный для отмычки. Сам кодовый механизм состоит из корпуса, кодового барабана, снабженного валом тормозного барабана с укрепленными на нем тормозными пружинами и собственно главной пружины. В каналах кодового барабана расположены кодовые цилиндры, называемые минками, а в каналах тормозного барабана – тормозные минки и обратные пружинки. Торможение минок осуществляется нажатием тормозных пружин при сдвигании тормозного барабана вправо, относительно отверстия, сделанного в корпусе. На кодовом барабане имеются два сообщающихся паза: кольцевой и продольный. На тормозном же барабане имеется только продольный паз. В пазы барабанов входят без трения направляющие штифты, наличие которых позволяет обоим барабанам смещаться вправо до упора штифта о стенку кольцевого паза. При достижении этого положения кодовый барабан получает возможность неограниченного вращения. Главная пружина возвращает оба барабана в исходное положение, определяемое упором штифта о стенку продольного паза. Вал передает вращение кодового барабана механизму привода ригеля замка. Кольцевая расточка и накладка служат для строгой фиксации колпачка ключа на корпусе кодового механизма с целью точного попадания штекеров, то бишь, толкателей ключа в отверстия барабана.
Анатолий, раскрасневшийся от объяснения снова глянул на Лиходеева, а тот пару минут молча соображал, переваривая сказанное.
- А в чем суть секретности механизма? Ты уверен, что опытный медвежатник с твоим замком не справится?
- На сто процентов. Смотри! – и тут Анатолий вытащил из пакета экспериментальный образец замка, пока еще довольно непрезентабельный на вид, и положил его на стол перед изумленным Артемом. – Когда ключ вставлен, то под воздействием штекеров торцы всех минок кодового барабана располагаются в плоскости его торца. Но вращению барабана препятствует штифт, находящийся в его продольном пазе. Для того, чтобы штифт попал в кольцевой паз необходимо, нажав на ключ, сместить барабаны до упора, - все это Анатолий демонстрировал на образце. – Видишь, при этом пружины тормозного барабана прижимаются к его минкам и делают их практически неподвижными. Для работы ключа, как видишь, это значения не имеет, а вот злоумышленник, сдвинув барабаны до упора, зажмет минки и не сможет воспользоваться отмычкой. Для того, чтобы злоумышленник не смог определить код, сдвигая минки, а не барабаны, длины минок обоих барабанов назначают такими, чтобы суммарная длина кодовой и тормозной минок была одинаковой во всех каналах.
- А если рассверлить входные отверстия?
- Понятно, что против лома нет приема, - несколько разочарованно произнес Анатолий. – Для противодействия такому повороту кодовый барабан выполняется из закаленной стали. И потом, не каждый же домушник носит с собой болгарку или сверло.
- У тебя там, в твоем пакете больше никакой фигни нет? – поинтересовался Лиходеев.
- Ты хочешь, чтобы я тебе выложил все и сразу? – улыбнулся Анатолий. – Хорошего понемножку.
- Ладно, ладно! У меня тоже пару идеек есть. Да, а второе, что у тебя?
- Знаешь, я тут прошелся по цехам, прикинул, где чего мы можем делать. Захожу к одному начальнику, говорю, так и так, нам нужно бы на токарном да фрезерном станках энное количество деталей сделать. А он мне: а слесарь вам для этого заказа не нужен? Я говорю, да нет, мы в данном случае без слесаря обойдемся. Ну, тогда, отвечает он, я заказ не приму. Почему, спрашиваю? Ну, а как же: токарь с фрезеровщиком деньги получат, а слесарь нет. Да, но если вы не возьметесь за этот заказ, то у вас не только слесарь, но и токарь с фрезеровщиком ничего не получат, говорю. А он: ну, значит, не получат. Как тебе наш диалог, а?
- Этого начальника нельзя упрекнуть в железной логике, - вертя в руках карандаш, ответил Лиходеев. – Впрочем, попробуем разрулить эту ситуацию.
- Вот из-за таких начальников вся наша страна с ее экономикой в жопе.
- Это ты верно подметил, - улыбнулся Лиходеев.
- Знаешь, я даже на этой почве стишок сочинил.
- Ну-ка?
- Сейчас… - Анатолий поскреб затылок. – А, слушай:
Кризис в мире и даже в Европе,
Говорят, опустился на дно.
Но для нас только ясно одно,
что Россия по-прежнему в жопе.
Артем долго, до визга хохотал. Не смог удержаться от смеха и Анатолий. Впрочем, Лиходеев потом довольно быстро успокоился.
- Да ты еще и поэт, Толян. Ничего, дядя Сережа обещал помочь с лизингом станков. Так что, выкрутимся. Потом же у того начальника и переманим к себе токаря-фрезеровщика, вместе со слесарем.
- Я, кстати, в интернет рекламку забросил: «Металлические работы любой сложности!»
- Отлично! И в бумажную прессу надо бы дать.
- Дадим. Ну, ладно, ты на бизнес-план кинь взгляд, а я пойду. Мне тоже нужно обживать свой кабинет.
- Давай!
Они хлопнули друг друга в ладоши. Едва за Анатолием закрылась дверь, как у Лиходеева зазвонил мобильник. Глянув на номер, Артем усмехнулся.
- О волке обмолвка, а он тут как тут. Алло, дядь Сережа, я вас слушаю.
- Привет, Артем. Ручку и листок бумаги найдешь?
- Уже нашел.
- Ну, тогда записывай телефон: 132 12 40. Спросишь Серафимова Антона Андреевича. Скажешь, от меня.
- Это кто?
- Это генеральный директор одной хорошей фирмы. Он готов заключить с тобой контракт на поставку некоторых деталей. Но, прежде, чем его подписывать, покажешь мне. А то как бы тебя для начала не кинули, как последнего лоха. Усек?
-Усек, дядь Сережа. Спасибо.
- Ну, бывай до вечера.
23.
В кабинете Твердохлеба зазвонил телефон. В это время тот заканчивал что-то записывать в журнал наблюдений. Поставив точку, он, наконец, снял трубку.
- Алло! Я слушаю?
- Олег Витальевич? – Твердохлебу показался знакомым голос звонившего.
Впрочем, сам звонивший не стал мучить своего абонента загадкой своего голоса, а тут же представился.
- Это Иванов. Если вы сейчас не заняты с пациентом, я прошу вас зайти ко мне.
- Нет, я не занят, Кирилл Георгиевич. Но если вы мне дадите две минуты, я закончу заполнения журнала и зайду к вам.
- Ну, хорошо. Я жду.
Твердохлеба удивил прямой звонок владельца клиники. Обычно тот предпочитал общаться со всеми сотрудниками исключительно через Скорчевского. Хотя, возможно, Скорчевского в этот момент не оказалось на месте, а Иванову нужно срочно уточнить какой-то вопрос.
Через несколько минут Твердохлеб уже входил в кабинет Иванова и, закрыв за собой дверь, был удивлен еще больше – в кабинете, помимо самого хозяина, сидел и Натан Яковлевич Скорчевский. Впрочем, удивление Твердохлеба тут же сменилось некой мутной тревогой. Он почувствовал, что ничего хорошего от этой встречи ждать не приходится. Но первые вопросы Иванова, заданные совершенно спокойным, обыденным тоном несколько успокоили Твердохлеба.
- Я тут попросил Натана Яковлевича ознакомить меня с отзывами пациентов о вашей работе, Олег, и, признаться, был приятно удивлен.
Он жестом указал Олегу на стул рядом с приставным столом. Твердохлеб в ответ лишь смущенно опустил голову, присаживаясь.
- А вам самому, Олег, что больше нравится: заниматься наукой или практикой?
- Что касается меня лично, то для меня одно дополняет другое.
- То есть, прием пациентов вас не напрягает?
- Абсолютно!
- Но, все-таки, может быть поэтому создание вакцины движется не с той скоростью, с какой бы мне хотелось?
- Кирилл Георгиевич, я считаю, что создание вакцины идет с максимально возможной скоростью, поскольку я работаю над этим не один и мое ежеминутное присутствие в лаборатории совершенно необязательно.
- А когда вас там нет, кто руководит исследованием?
- Максим Ривкин.
- Справляется?
- Более-менее. Правда, иногда паникует раньше времени.
- Это хорошо!
- Что паникует? – уточнил Твердохлеб.
- Нет, что справляется.
Иванов немного помолчал, переглянулся со Скорчевским, достал пачку сигарет, вынул одну, щелкнул зажигалкой. После этого посмотрел внимательно на Твердохлеба.
- Мне стало известно, Олег, что вами по какой-то причине заинтересовалась милиция. Не смогли бы вы мне объяснить, что это за причина.
Твердохлеб вспыхнул, бросил беглый взгляд на Скорчевского, затем перевел его на Иванова. Но лицо того было укутано сигаретным дымом, и, вследствие этого, прочитать мысли босса было невозможно. Зато теперь он понял причину личного звонка. Хотя и здесь мог бы позвонить Скорчевский, раз он все равно тут присутствует. Но откуда это стало известно Иванову? Скорчевский сообщил? Но он сам ничего не знает? Неужели Макс проболтался?
- Я жду, Олег.
- Видите ли, я даже не знаю, как вам объяснить.
- Да вы уж, пожалуйста, объясните попонятнее. Потому что от этого, возможно, будет зависеть наша с вами дальнейшая совместная работа.
Иванов, наконец, поймал на себе удивленный взгляд Твердохлеба.
- А что же вы хотели? Ведь это пятно на репутации моей клиники, а мне этого не нужно.
Твердохлеб продолжать молчать, нервно соображая, что известно Иванову, а что можно отнести к категории блефа. Видимо, Скорчевский правильно расценил молчание Твердохлеба и, глянув на босса, спросил:
- Кирилл, я могу уточнить для Олега суть вопроса?
- Да, пожалуйста, - поморщился Иванов и снова укутался в облако сигаретного дыма.
- Видишь ли, Олег, на мое имя пару дней назад поступило весьма, я считаю, эмоциональное, но вполне адекватное письмо небезызвестной тебе гражданки Лиходеевой Виктории Геннадиевны, утверждающей, что ты ее изнасиловал на собственном дне рождения, на котором, заметь, присутствовал и я. И я-таки, в самом деле, вспомнил, что был эпизод с грузинским вином, которым ты попотчевал своего друга Лиходеева и его супругу. Я надеюсь, ты этого не будешь отрицать?
Теперь-то Твердохлебу все стало ясно. Вот она месть разъяренной женщины. Он побледнел, но продолжал держать себя в руках.
- Зачем же отрицать бесспорное? - пожал он плечами.
- И был эпизод, когда практически сразу после этого твой друг Лиходеев заснул. Разумеется, что случилось с самой Викторией Геннадиевной, я не в курсе, поскольку вскоре после этого я ушел. Но, учитывая несомненность описываемых эпизодов, которые я и сам могу подтвердить, могу согласиться и с дальнейшими ее описаниями.
- Никакого изнасилования, тем не менее, не было, - решительно заявил Твердохлеб.
- А беседа с капитаном милиции Овсянниковым у вас была? – снова взял слово Иванов.
- Беседа была, - вздохнув, согласился Твердохлеб. – Но именно что беседа, а не допрос, Кирилл Георгиевич.
- Тем не менее, беседа была в вашем рабочем кабинете?
- А что, это запрещено?
- Отнюдь, что вы! Просто мне это неприятно. Одно дело, если бы вы выступали в качестве свидетеля или очевидца, - Иванов развел руки в сторону. – Но вы фигурируете уже в качестве подозреваемого.
- Смею возразить, я пока никак не фигурирую.
- Ошибаетесь, Олег. Вот запрос из милиции по поводу вашей характеристики, - Иванов взял со стола лист бумаги и показал его Твердохлебу. – Короче, я и так потратил на вас некоторое время. Дальше все вопросы вы будете решать исключительно с Натаном Яковлевичем. Я же лишь сообщаю вам, что с завтрашнего дня вы уволены. Я – мягкий человек и позволил себя уговорить Натану Яковлевичу уволить вас не по статье, а по собственному желанию.
- Но разрешите мне, все-таки завершить работу над вакциной, Кирилл Георгиевич. Я вам клянусь, мы уже на грани успеха.
- Я вам сказал уже все, что хотел, а будете упорствовать, мы подберем для вас другую статью. До свидания! И спасибо вам за работу. Ей-богу, ваш шеф, - Иванов кивнул в сторону Скорчевского, - уверил меня, что вы были одним из лучших в моей клинике.
Твердохлебу впервые за много лет захотелось плакать. Нет, даже зарыдать. Он вышел из кабинета хозяина клиники, словно из парной: пот лился с него градом. Но пока шел к своему (пока еще своему) кабинету, мысли его заработали в прежнем режиме. Он резко развернулся и направился в лабораторию. Открыл дверь и сразу же прошел к собственному столу. За ним сидел дежуривший Максим и что-то записывал в журнал наблюдений. Лаборанты были заняты опытами и синтезом, за ними наблюдал еще один врач.
- Привет, Олег, - удивленно вскинул голову Максим. – Ты чего, соскучился по крысам?
Отлично! До Максима еще не довели распоряжение Иванова. Жалко! Максим, конечно, врач неплохой, но руководство лабораторией ему не потянуть. А, впрочем, я ведь и пришел сюда, чтобы облегчить ему дальнейшую работу.
- Ага! Знаешь, я тут идейку одну придумал, - ответил Твердохлеб. - Хочу дома поработать на выходных. Заберу-ка я свои бумаги, да и журнальчик бы неплохо прихватить.
- Ну, тогда подожди пару минут, я закончу запись.
- Давай, давай, - Твердохлеб хлопнул Максима по плечу и обошел стол с другой стороны, собирая свои многочисленные записи и формулы, в блокнотах и просто на отдельных листах.
Пока Максим заканчивал писать, Твердохлеб обошел лабораторию, прощаясь. Заглянул в прозрачные камеры с крысами. Особенно пристально посмотрел на тех двух крыс, которые остались после первой вакцинации и находившихся отдельно от других. Сейчас они выглядели вполне здоровыми и жизнеспособными. Вытащил из кармана свой мобильный телефон, включил видеокамеру и заснял обеих. Наконец, Максим встал, взял журнал и принес его Твердохлебу.
- Вот, держи! Здесь последние данные.
- Как наши старички? – беря журнал, спросил Твердохлеб.
- Да чувствуют себя получше некоторых молоденьких.
- Это хорошо! Это очень хорошо! Ну ладно, бывай! – он пожал руку Максиму и покинул лабораторию.
В своем кабинете он также собрал все свои бумаги, пересмотрел некоторые документы: часть из них порвал, часть сложил в портфель. Когда же закончил, встал, устало потянулся и выдохнул:
- Ну вот! А теперь пускай работают над вакциной заново. Неужели он думал, что я ему оставлю плоды своего многолетнего труда и многих бессонных ночей?
Твердохлеб закрыл кабинет, спустился вниз со второго этажа, отдал ключ дежурному вахтеру.
- До свидания, Олег Витальевич! – попрощался тот.
Твердохлеб в ответ даже не оглянулся, лишь поднял руку вверх и помахал ею.
24.
Твердохлеб понимал, что он с его опытом и авторитетом в медицинских кругах без работы не останется, но он решил отомстить Иванову так беспардонно выкинувшему его из проекта. Причем, именно в тот момент, когда работа над вакциной против гепатита была уже на завершающей стадии. Но он же не зря забрал с собой все записи наблюдений. Благо, времени свободного у него теперь масса. Он тщательно изучил их все, восстановил весь ход исследований и стал работать над статьей в один из медицинских журналов. Разумеется, статью он предложит в иностранный журнал. Пусть Иванов почешет репу, когда кто-нибудь из западных ученых воспользуется его наработками и завершит создание вакцины. И где-то в глубине души Твердохлеб надеялся, что его самого пригласят в какую-нибудь зарубежную клинику и предложат самому завершить начатое. Ведь самую суть исследований, разумеется, Твердохлеб оставит в тайне.
Правда, он понимал, что теперь ему скоро вряд ли удастся выехать за границу – помешает подписка о невыезде. Этот капитан Овсянников все-таки намерен довести дело до конца.
Кто-то позвонил в дверь. После того, как его уволили, к нему приезжали только мать да Галя Клочко. Но мать была у него буквально вчера, а Галина сообщила, что ее кладут в роддом на сохранение, так как чувствует она себя не очень хорошо. Он полностью осознал правоту народной поговорки: друзья познаются в беде. Даже звонить по телефону перестали, хотя даже суда еще не было и, соответственно, никакого приговора ему не вынесли. Звонок повторился. Твердохлеб выключил компьютер, убрал все свои записи в нижний ящик стола и направился в прихожую. Открыл дверь и увидел на пороге Максима. Лицо у того было скорее обескураженным, чем озабоченным и Твердохлеб где-то в подсознании стал подозревать, что его приятель приехал к нему не по собственной воле.
- Макс? Привет! Чем обязан?
Твердохлеб впустил Максима и закрыл дверь.
- Привет, Олег! – Максим протянул руку для рукопожатия.
Пожав в ответ ладонь, Твердохлеб произнес:
- Раздевайся, разувайся, проходи! Рассказывай новости.
- Да, собственно, новостей-то никаких и нет, - поправив прическу у зеркала и сунув ноги в предложенные хозяином тапочки, Максим прошел в комнату.
- Но все же: как Скорчевский, как руководство лабораторией, не жмет твою перегруженную идеями голову?
- Да, ты знаешь, не жмет. Скорчевский, правда, подгоняет с диссертацией.
- Оно и понятно: не остепененный завлаб, все равно, что апельсин без цедры – быстро начнет сохнуть и горчить.
- Олег, по старой дружбе, помоги мне, - Максим посмотрел на Твердохлеба в упор.
- Ну, если это мне будет по силам, отчего же не помочь.
- Верни журнал, Олег.
Вот с этого и надо было начинать, усмехнулся про себя Твердохлеб. Задергались, голубчики. Но вслух решил поиграть в несознанку.
- Ты о чем? Какой журнал?
- Не придуривайся, Олег. Ты тогда зашел в лабораторию и забрал журнал наблюдений, который я как раз заполнял на дежурстве. Я же не знал, что тебя уволили.
- А что, если бы знал, не отдал бы, Макс?.. – Твердохлеб посмотрел на Максима в упор и тот не выдержал взгляд. – Да я бы у тебя его силой отобрал бы. Как ты считаешь, кто больше всего занимался этой вакциной? Кто положил на нее несколько лет своего труда, и кому больше всего доставалось в случае неудач? Тебе? Скорчевскому? Или, может быть, Кириллу Иванову? Нет, дружище – в этих журналах мой пот, мой мозг. Ты бы стал делиться своим мозгом с кем-нибудь? Так что, можешь передать Скорчевскому, что я не только не верну записи, но и уже готовлю статью по результатам опытов по созданию вакцины.
- Ты с ума сошел, Олег! Да Иванов же тебя с потрохами съест.
- Подавится! А у меня нет другого выхода. Я остался без работы, а за статью надеюсь получить неплохой гонорар. Так что, если ты ради этого только и пришел, друг мой и однокашник Максим Ривкин, то я тебя больше не держу. Чао!
Твердохлеб поднял руку в прощальном приветствии, давая понять, что аудиенция закончена. Максим еще больше помрачнел, но он сделал все, что мог. Он встал, вышел в прихожую и стал медленно одеваться.
На следующий день Твердохлебу позвонил Скорчевский. Голос его был суров и решителен.
- Не валяй дурака, Олег! Чего ты хочешь за свои записи?
- Я же понимаю, Натан Яковлевич, с чьего посыла вы звоните. Но передайте Иванову, что всех его средств не хватит, чтобы выкупить плоды моего многолетнего труда.
- С огнем играешь, Олег. Ты не знаешь его возможностей. Назови реальную цену.
- Я хочу вернуться в лабораторию в любом качестве, хоть лаборантом, чтобы закончить исследования.
- Ты же понимаешь, что это невозможно.
- Ну, тогда и разговор наш бессмыслен.
25.
Получив повестку в суд, Твердохлеб вдруг вспомнил, что среди его пациентов был один неплохой адвокат. Правда, по арбитражным делам, но суть судебной процедуры ему в любом случае известна, и он может подсказать, как ему себя в создавшейся ситуации вести. В записной книжке нашел телефон этого адвоката, коротко объяснил ему суть дела и тот предложил Твердохлебу подъехать к нему в адвокатскую контору, где он сможет его более профессионально проконсультировать.
Долго не раздумывая, Твердохлеб поехал по указанному адресу.
Задав несколько наводящих вопросов, адвокат, мужчина средних лет, в очках и с небольшими, аккуратно подстриженными рыжими усиками, спросил напрямую:
- Олег Витальевич, для того, чтобы вы смогли получить профессиональный совет, вы должны мне ответить правдиво: эпизод с изнасилованием имел место?
Твердохлеб на пару секунд задумался, затем нехотя ответил:
- Ну, предположим.
- Кроме вас двоих и спавшего супруга этой женщины, в квартире в тот момент еще кто-то был?
- Нет, разумеется! Но, возможно, если до опроса свидетелей дойдет, кто-то может вспомнить, что я наливал вино из той бутылки только в два фужера Лиходеевых, - Твердохлеб вспомнил слова Скорчевского.
- Тем не менее, вы сказали, что все видели, что Лиходеев заснул прямо за столом, а то, что уже в спальне заснула и его супруга, кто-то еще знает или видел?
- Кажется, нет!.. Точно не могу вспомнить. Но то, что никто из гостей не заходил в спальню, когда она заснула – это сто процентов.
- Ну, это уже лучше! – вздохнул адвокат.
Помолчав немного, он продолжил.
- Я бы рекомендовал вам придерживаться на суде следующей версии. Отпираться от произошедшего – бессмысленно, если речь зайдет о генетическом анализе – соглашайтесь, потому что судья все равно имеет право заставить вас это сделать. В любом случае, отказ сыграет против вас. Но! Вы должны настаивать на том, что секс между вами произошел по взаимному согласию. Да, инициатива исходила от вас. Да, Лиходеева не сразу согласилась на это. Но, вероятно, алкоголь и снотворное сделали свое дело, и она, в конце концов, сдалась.
- Но она же будет отпираться от этого всеми возможными силами.
- Разумеется! Любой бы на ее месте сделал бы то же самое, даже если бы и на самом деле секс произошел по взаимному согласию. Кому же из супругов хочется быть обвиненным в супружеской неверности. Но вы запомните одну простую истину, Олег Витальевич: поскольку ни у нее, ни у вас нет свидетелей и доказательств, в силу вступает закон слова.
- То есть? – не понял Твердохлеб.
- Ваше слово против ее слова! И чьи слова покажутся судье более убедительными, сторону того судья и примет. Самое главное, не ошибайтесь в мелочах, не путайтесь. Четко гните свою линию. Понимаете, при всем несовершенстве современной российской судебной системы, в данном случае будет действовать презумпция невиновности. То есть, не вы должны доказывать, что вы невиновны, а ваш оппонент – вашу вину. Вы меня поняли, Олег Витальевич?
- Вполне! Спасибо вам большое, Сан Саныч. Сколько я вам должен за консультацию?
- Оставьте! – отмахнулся адвокат.
- Ну, нет, я так не могу, - настаивал Твердохлеб.
- Ну, тогда сколько не жалко, - улыбнулся адвокат.
Твердохлеб протянул ему пятисотрублевую купюру и, окрыленный советом опытного адвоката, вернулся домой. Нужно было закончить статью про вакцину. До суда оставалось еще два дня.
Он давно не работал с таким задором и упоением. Это было делом всей его жизни. С таким практическим материалом, он запросто защитит докторскую и найдет работу в любой зарубежной клинике. А в том, что процесс для Виктории Лиходеевой не закончится ничем, он теперь уже не сомневался. Поставив последнюю точку, он откинулся на спинку крутящегося кожаного стула, развел руки в сторону, сладко потянулся, прикрыл на пару минут глаза. Отдохнув, он набрал по скайпу номер главного редактора немецкого журнала по общей медицине, с которым предварительно договорился о публикации статьи.
- Герр Шульц? Гутен таг! Это беспокоит доктор Твердохлеб из Москвы.
- А, господин Твердохлеб, здравствуйте.
Твердохлеб всматривался в нечеткое очертание лица главного редактора и это выражение ему не очень понравилось. Впрочем, Твердохлеб отнес это на срыв сроков предоставления рукописи. Ведь всему миру известны педантичность и пунктуальность немцев.
- Я хочу сразу извиниться перед вами, за то, что опоздал со статьей на целые сутки. Материала оказалось больше, не успевал все обработать. Но теперь все готово и, по вашей команде, могу тотчас же переправить статью по почте.
- Мне печально об этом сообщать, герр Твердохлеб, но мы, наверное, откажемся от публикации вашей статьи.
Твердохлеб даже опешил от подобных слов. Он несколько секунд всматривался в плоский экран компьютера, но, помимо, плохой видимости, еще и очки Шульца мешали рассмотреть его лицо.
- Я не совсем понимаю, о чем вы. Это же настоящая научная сенсация, настоящая бомба, так сказать. И вы будете первыми, кто ее опубликует. Ведь именно вашему журналу я предложил статью, памятуя о сложившихся между нами дружеских отношениях. Но я могу предложить статью и в иные издания. Ее, как вы понимаете, с руками оторвут.
- Не оторвут, Олег! – Шульц снял очки и тяжело вздохнул.
- То есть, это вы так думаете, Мартин?
- Я не хотел вам говорить, но это даже хорошо, что вы не успели нам переслать вовремя статью. То есть факта события не произошло.
- Объяснитесь же, наконец, черт возьми! – начиная нервничать, закричал Твердохлеб.
- Видите ли, вчера поздно вечером на мой электронный адрес пришло письмо из Москвы, направленное, судя по адресатам рассылки, практически во все медицинские журналы мира, от доктора Скорчевского, в котором он сообщает о том, что вы были уволены из клиники, но похитили все документы по созданию вакцины против гепатита, и присвоили себе все заслуги по ее разработке. В связи с этим на вас заведено уголовное дело и, в случае, если какой-либо из журналов опубликует ваш материал, то будет иметь дело с правосудием. Я показал письмо своему издателю, и он запретил мне печатать статью.
- Какое уголовное дело, Мартин! Скорчевский лжет и, если вы перешлете мне это письмо, я готов буду подать на Скорчевского в суд за клевету и опорочивание моей чести и достоинства.
- Извините, Олег, письмо вам я переслать не могу, поскольку оно предназначено лично мне. Да и звонить мне больше по этому поводу не надо. До свидания!
Шульц отключился, а Твердохлеб сидел еще долго в неудобной позе, не имея сил пошевелиться. Это известие стало для него настоящим шоком.
- Да я запущу статью в интернет и посажу Скорчевского с Ивановым в такую жопу! – наконец он произнес эту фразу вслух и поднялся.
Тем не менее, стресс не прошел для него безрезультатно. Впервые за долгое время Твердохлеба ночью мучила бессонница, даже впервые поднялось давление. Начинались сказываться материнские гены, подумалось ему. Забылся в тяжелом сне лишь под утро. Да так забылся, что даже не услышал трезвон будильника. Проснулся лишь в половине одиннадцатого. Стремительно вскочил с кровати и лихорадочно стал соображать, как быть – заседание суда назначено на 11.20. В принципе, если быстро собраться и минут через пять-семь выехать – езды с полчаса, и он вполне успевает. Но, есть одно большое НО! Невозможные московские пробки! Тем не менее, делать было нечего. К тому же, он надеялся, что часам к одиннадцати пробки рассосутся. Твердохлеб и в самом деле собрался очень быстро и спустя десять минут уже разогревал машину. Она завелась не сразу – ночью был сильный мороз и полусинтетическое масло, вероятно, превратилось в желе. Он даже боялся окончательно посадить аккумулятор. И все же, на последнем издыхании ключ зажигания зацепился за то, что нужно, и мотор зашумел. Сначала с перебоями, затем, чуть прогревшись, набрал обороты. Тем не менее, Твердохлеб и на этом потерял около десяти минут.
- Интересно, сколько судьи ждут опоздавших? – вслух задал он сам себе риторический вопрос.
Впрочем, несмотря на мороз и довольно уже не раннее время, Москва – стояла. Все надежды Твердохлеба на заряженность москвичей на работу рухнули. Еле-еле продвигался он в нужном ему направлении. Еще бы не быть пробкам и заторам, если некоторые из автовладельцев, измученные этими самыми заторами, бросают свои машины едва ли не на второй полосе движения и спускаются в метро, тем самым еще больше усугубляя ситуацию. А вот, собственно, и метро. Нервно постукивая кончиками пальцев по рулевому колесу, Твердохлеб, то и дело поглядывая на часы, ждал, когда пробка продвинется вперед еще хотя бы на пару метров. В принципе, до заседания суда оставалось пять минут, и он понимал, что спешить уже особо некуда. Но кто его знает: вдруг его неявка в суд будет воспринята судьей отягчающим обстоятельством или признанием собственной вины. И вдруг он заметил просвет на крайней полосе у бордюра. Даже не сразу поверил своим глазам. Решение созрело внезапно! Он втиснул свою «КИА» в этот просвет, вышел из машины, щелкнул кнопкой брелока сигнализации, и быстрым шагом спустился в подземный переход. Несколько замешкался у кассы, затем у турникета: никак не мог понять, что к чему нужно прикладывать, чтобы турникет его пропустил. Наконец, спустился на платформу и успел вскочить в уже закрывавшиеся двери вагона. Ехать было всего три остановки, а там пять минут пешочком – и вот оно здание районного суда. Однако уже на второй остановке раздался взрыв. Олег Твердохлеб ехал, как оказалось, в одном вагоне с террористом-смертником.
26.
Галя Клочко лежала на сохранении в роддоме. Все-таки первая беременность в ее возрасте не могла протекать без осложнений. Восемь месяцев – срок немалый. А тут еще неприятности с Твердохлебом не добавили ей здоровья. Естественно, пока она лежала, никаких печальных известий до нее не доходило. Она несколько дней подряд по многу раз в день пыталась дозвониться до Твердохлеба: набирала и его мобильный, и его домашний – безрезультатно. Звонила даже его матери, Татьяне Сергеевне, но и она не отвечала. Наконец, решилась позвонить Максиму, возглавившему после увольнения Твердохлеба лабораторию и опыты по созданию вакцины от гепатита. Она не знала, в каких отношениях они сейчас с Олегом, но предполагала, что многолетняя дружба не могла прекратиться в одночасье без серьезного повода. Расследование же дела по изнасилованию Лиходеевой никакого отношения к мужской дружбе не имело.
Не сразу, но Максим все же ответил.
- Алло, Макс? Привет! Это Галя Клочко.
- О, Галчонок! Тебя уже выписали?
- Да нет, пока еще лежу?
- Как самочувствие?
- Тьфу-тьфу, как говорится! Слушай, Макс, я уже несколько дней не могу дозвониться до Олега. То приезжал ко мне, а то вдруг пропал. Ты не знаешь, случайно, где он?
- Как, а ты разве не в курсе?
- Ну, если я у тебя спрашиваю, значит, нет, - сердце у Галины от тревожного предчувствия забилось учащенней. – С ним что-то случилось?
- Так он же погиб?
- Как!? Что ты сказал?
Максим понял, что сморозил глупость, но отступать было уже поздно.
- Ты, возможно, слышала, что несколько дней назад был взрыв в метро?
- Что-то краем уха. В больнице же нет телевизора.
- Ну, вот, он находился в одном из вагонов…
- Но зачем он пошел в метро? – лицо Галины покрылось красными пятнами.
- Пробки были, а он опаздывал на какую-то, видимо, важную встречу. Оставил машину у станции метро… и вот…
- А-а-а! – закричала Галина, уронив трубку, и схватилась за живот.
- Галка, что с тобой? Галчонок!
На крик выскочила медсестра с санитаркой, а также несколько других рожениц. Медработники усадили Галину в кресло и увезли в предродовую палату, а одна из рожениц подняла телефон и, услышав призывные крики на другом конце трубки, ответила:
- Схватки у нее начались, молодой человек. А ты раскричался.
Она отключила телефон и положила его в карман собственного халата.
В предродовую пришла акушерка. Осмотрела Галину.
- Надо стимулировать роды, иначе последствия для ребенка могут быть печальными. Готовь роженицу, Наташа, - акушерка повернулась к медсестре, а затем вышла из палаты и направилась в ординаторскую.
Роды, тем не менее, прошли довольно легко. Несмотря на то, что мальчик родился восьмимесячным, патологий обнаружено не было. Но, как и положено в таких случаях, ребенка сразу поместили в барокамеру. Зато сама Галина чувствовала себя неважно – температура под тридцать восемь держалась три дня. Естественно, что и провела она из-за этого в роддоме дольше положенного срока – десять дней.
Дама, которая подняла телефон Галины с пола, выписываясь, оставила его медсестре с просьбой передать хозяйке. Галина обрадовалась, увидев свой мобильник в руках у сестрички.
- А я его обыскалась. Думала, потеряла.
- Тем не менее, вы сейчас не очень-то балуйтесь этим телефоном. Все-таки, излучение и прочее…
- Да я сама врач, так что не волнуйтесь, - улыбнулась Галина.
Первым делом она позвонила родителям. Хотела сообщить им о рождении внука.
- Да мы уже знаем, Галочка, - ответила мать. - Мы же звонили в справочную. Нам сказали, что тебе пришлось стимулировать роды, и сообщили рост, вес. Словом, все сказали. Ты-то сама как себя чувствуешь?
- Уже лучше. Температура спала.
- Ребенка уже видела, кормила?
- Да, вчера впервые принесли. Хорошенький такой.
- На кого похож?
- Пока еще не поняла, но мне все-таки кажется, на Олега. Во всяком случае, носик такой же, как и у него.
- Ну, и ладненько! Когда будут выписывать, скажешь, мы с папой приедем за тобой. Привезем все, что нужно. Так что не волнуйся.
- Конечно!
После этого Галина рискнула снова позвонить Татьяне Сергеевне, матери Олега. На сей раз та сняла трубку.
Не без внутреннего волнения Галина вышла из двери в холл роддома, где ее уже ждали родители. Вслед за ней вышла акушерка, улыбаясь и неся в руках крохотный конвертик с новорожденным. Мать с отцом едва успели обнять и поцеловать дочь, как акушерка подошла к отцу Галины:
- Получайте подарочек, дедушка!
- Да уж, подарок, так подарок! – улыбнулся тот в ответ, бережно беря ребенка.
- Мы уж и не надеялись на такой подарок, - кивнула мать, подходя поближе и приоткрывая личико безмятежно спавшего мальчонки.
- Спасибо вам большое! – произнес отец.
- А фото на память? – вдруг спохватилась мать. – Доктор, можно я сначала вас всех сниму, а затем попрошу и вас об одолжении.
- Конечно! Конечно!
Все это время Галина взволнованно крутила головой по сторонам, периодически бросая взгляды на дверь, будто явно кого-то высматривая. Впрочем, ее родителям было не до того и они, разумеется, этого просто не замечали. Наконец, все фото были сделаны, со всеми попрощались, и семейство Клочко теперь уже в увеличенном количественном составе направилось к выходу. Впереди – дедушка с внуком на руках, за ним бабушка, ведущая под руку дочь. Но едва вышли на крыльцо роддома, увидели поднимавшуюся навстречу женщину в годах, в тефлоновой шубе и черной меховой шапке, надетую поверх черного же платка. Галина облегченно выдохнула. Это была Татьяна Сергеевна Твердохлеб. Именно ее и высматривала Галина в холле. Та, также узнав Галину, остановилась и слегка выпрямилась. Лицо ее после смерти сына покрылось еще большим количеством морщин, что, впрочем, сейчас не очень беспокоило саму Татьяну Сергеевну.
- Здравствуйте! Я, кажется, чуть-чуть опоздала, - печально улыбнулась она.
При виде малютки, показалось, что морщины расправились и лицо посветлело. Отец Галины остановился и удивленно оглянулся на дочь.
- Папа, мама, познакомьтесь! Это Татьяна Сергеевна, мама Олега и бабушка нашего Стасика.
- Здравствуйте! – поздоровались старшие Клочко.
- Я надеюсь, вы не станете лишать меня радости видеть моего внука?
- Да что вы такое говорите, Татьяна Сергеевна! – успокоила ее старшая Клочко. - Мы же нормальные люди, и поверьте, вашу трагедию, потерю сына, мы также восприняли близко к сердцу.
- А поехали сейчас с нами, Татьяна Сергеевна, - предложил отец. – Надо же отметить такое событие, а?
- Ой, правда, поехали, Татьяна Сергеевна, - поддержала отца Галина. – Заодно и на внука посмотрите.
- Ну, если я вас не напрягу этим… - Татьяна Сергеевна была явно растрогана таким вниманием.
- О чем речь! – воскликнул отец и вдруг протянул ей ребенка. – Ну-ка, держите, а я пойду машину заводить и греть.
27.
У Вики стали отходить воды. Она испугалась невероятно. Что это такое? Что делать? В истерике стала набирать номер телефона Катерины. Попала только с третьего раза, дважды выслушав о себе довольно неуважительные высказывания. Глянула на часы – и в самом деле, только начало седьмого утра. Наконец, с третьего раза попала.
- Катька, что делать, из меня жидкость какая-то льется? – закричала Вика в трубку, да так громко, что даже спавший муж Катерины заерзал в постели.
Чтобы не разбудить его окончательно, Катерина встала и прошла на кухню.
- Во-первых, не ори так громко, у меня даже муж от твоего крика в трубку едва не проснулся. Во-вторых, объясни, что случилось?
- Вода из меня льется?
- Какая вода? – Катерина спросонья никак не могла понять, чего от нее хочет Вика.
- Почем я знаю, какая? Зеленоватая такая, липкая, как сопли.
- Фу ты, господи! – наконец-то Катерина окончательно проснулась. – Да воды у тебя стали отходить, роды скоро начнутся.
- И что мне делать, Катюш? Помоги!
- Что делать, что делать? «Скорую» вызывать надо и в роддом тебе ехать. Ладно, ты там приготовь все, что тебе нужно, и жди. А я сейчас вызову «скорую».
- Кать, а это не опасно?
- Что, рожать?
- Да нет, то, что воды стали отходить, а еще дома.
- Ничего страшного. Сейчас раннее утро, пробок в Москве пока еще нет. Я думаю, «скорая» приедет быстро. Если, конечно, ты мне дашь ее вызвать.
- Ой, прости! Кладу трубку.
Вику отвезли в ближайший роддом, тут же положили в предродовую палату. С родами, однако, сразу не получилось. Осматривавшая ее молодая доктор не сразу обнаружила патологию и потому не решилась стимулировать роды. Когда же на следующий день Вику стали обследовать, рентген и УЗИ показали гипоксию плода. Дело осложнялось еще и тазовым предлежанием плода и асфиксией – затруднением дыхания.
- Женщина, у вас был сильный токсикоз?
- Да, на ранней стадии, - подтвердила Вика.
- Все ясно! Попробуй простимулировать роды, - обратилась заведующая отделением к своей молодой коллеге. – Если ничего не получится, будем делать кесарево.
- А это очень опасно? – испугалась Вика.
- Ничего страшного, женщина! При нынешних методиках кесарево сечение, порою, безопаснее, нежели собственно роды.
Врач при этом улыбнулась, и ее улыбка подействовала на Вику успокаивающе.
Вике сделали кесарево сечение. Операция прошла без осложнений. Родилась девочка. Совершенно здоровая. Счастливая Вика лежала в палате с еще одной молодой мамашей и любовалась дочкой. Гладила ее светлые волосики, трогала чуть-чуть вздернутый кверху носик, аккуратные ушки. И думала, что поступила хорошо, отказавшись от аборта. Все же, теперь она будет не одна. Когда ей сообщили, что назавтра наметили выписку, она тут же позвонила Катерине.
- Катюша, ты прости, что я тебя напрягаю, но ты не сможешь завтра забрать меня из роддома? Ты же знаешь, что больше этого сделать некому.
Катерина вздохнула.
- Да знаю, знаю. Но тут такое дело. У меня Коля заболел. Как раз завтра мне с ним к врачу.
- Правда? – с горечью произнесла Вика. – Ну, ладно, Кать, извини.
- Да не переживай ты! Что-нибудь придумаю. Может быть, своего отправлю в поликлинику, а сама к тебе. Не расстраивайся раньше времени, Викуль. Безвыходных же положений не бывает, правда?
- Ну да, наверное, - грустно улыбнулась Виктория и отключила телефон.
Она готова была расплакаться от одиночества и собственной неустроенности, но в этот момент принесли на кормежку дочку и она тут же забыла про все свои житейские неприятности. Впрочем, девочка в этот раз капризничала. Видимо, ей передалась тревога матери. Пришлось встать и поносить ее некоторое время на руках. Соседка по палате тем временем кормила своего ребенка.
- Тебе сейчас нервничать никак нельзя, - поучала она Вику. – Это тут же передается ребенку.
- Да я уже поняла, - кивнула та. – Ну, что ты, моя лапуля. Ну, давай, давай, кушай. Мама больше не будет переживать ни о чем. Ведь мы теперь с тобой вдвоем, да?
Вика шептала и гладила девочке животик. Ребенок успокоился, снова взял в ротик сосок материнской груди. Вика, обрадованная, села на кровать. Впрочем, буквально через пару минут почувствовала, что девочка перестала есть и заснула. Она посмотрела на нее, провела пальцами свободной руки по ее щечкам.
- Э-эй, просыпайся. Надо хорошо поесть, а то не вырастешь.
Но ребенок не реагировал.
- Она так крепко спит, а ведь почти ничего не поела, - Вика растерянно посмотрела на соседку.
- Это у них часто бывает, - улыбнулась та. – У меня первенец вообще ленивым был. Только присосется, и тут же засыпает.
- А что же делать?
- А ты ей носик прижми. Ну, чтобы она носом не дышала, она рот и откроет.
- Серьезно, что ли?
- Серьезно, серьезно. Я своего лентяя только так и докармливала.
Вика сидела некоторое время, не решаясь приступить к этой страшной, как ей казалось, экзекуции. Попробовала еще раз растормошить девочку, но тщетно. Тогда она осторожно двумя пальцами зажала ей носик. Буквально через секунду ребенок замотал головкой в разные стороны, сморщил личико, готовый расплакаться, наконец, открыл глаза и, будто увидев перед собой лицо мамы, успокоился и стал снова сосать грудь. При этом Вике показалось, что девочка улыбнулась.
- Ой, она мне улыбнулась! – не без гордости произнесла Вика.
На следующий день Вика с самого утра пыталась себя сдерживать, чтобы не расплакаться и не обеспокоить дочку. По тому, как Катерина не позвонила, Вика поняла, что приехать за ней она не сможет. Ну, что же! До дома отсюда недалеко. Сама доберется. Единственное, она боялась, что на улице мороз и как бы не застудить ребенка. Правда, она заранее приготовила теплые вещи, и ребенку, и себе. Так что, как-нибудь… Сестра и акушерка, провожавшие ее к выходу, все поняв, не стали задавать лишних вопросов. Лишь давали самые необходимые советы. Она их поблагодарила, еще раз окинула взглядом холл в тайной надежде увидеть хотя бы одно знакомое лицо. Наконец, вышла во двор больницы. Мороз и в самом деле был немаленький, но солнце и отсутствие ветра скрадывали температуру. Вика даже с удовольствием слушала, как под подошвой ее сапог скрипит искристый снег. Она подошла к воротам больницы, прошла через пропускной пункт и вышла на улицу, всю заставленную автомобилями. Но сделав всего лишь несколько шагов, остановилась, пропуская черный джип. Впрочем, автомобиль тут же остановился прямо напротив нее. Вика даже растерялась. В этот момент дверца джипа открылась и перед Викой предстал… Артем. Ее Артем!
- Тёма? – удивилась она, не зная, как к этому отнестись.
- Здравствуй, Вика! Извини, из-за проклятых пробок чуть-чуть опоздал.
- Тёма! – поняв, что муж приехал именно за ней, закричала она.
А он уже подошел к жене, обнял ее, поцеловал в губы, и отвернул уголок одеяла, рассматривая личико новорожденной.
- Впрочем, что же мы стоим. Быстро садись в машину, не то и ребенка застудишь, и сама замерзнешь.
Он открыл заднюю дверцу и, подождав, пока Вика сядет, тут же ее захлопнул. Сам сел на водительское место.
- Послушай, откуда у тебя такая машина? – поинтересовалась Вика.
- Отец мне отдал. Точнее, мы с ним поменялись. Я ему нашу «десятку», а он мне свой джип. Говорит, ты же теперь бизнесмен, значит, должен ездить на представительной машине.
- А ты теперь бизнесмен? - улыбка не сходила с лица Вики.
- Ну да! У меня теперь своя фирма. И, пока, тьфу-тьфу, все идет не плохо… Как ребенка-то хоть назвала?
- Хочу Светой, но… если ты… Она у меня светленькая, и как-то само собой…
- Светой, так Светой. Ну что, Светлана Артемовна, поехали домой? – Лиходеев включил зажигание и переключил на первую рычаг скоростей.
- Послушай, Тёма, а как ты узнал, ну, в каком я роддоме и когда за мной приезжать?
- Так мне Катька твоя позвонила. А я ведь заехал в наш дом, а там пусто. Даже испугался, не случилось ли что с тобой.
- Тёма, как я рада, что ты вернулся.
- Ты меня прости, Викуля, за все. Я был неправ в том, что тебе не поверил. А ребенок ни в чем не виноват.
Виктория заплакала от счастья.
Конец.
9.07.2010 – окончено 29.10.2010
Резус-фактор
© Copyright: Виктор Юнак, 2016
Свидетельство о публикации №216021401182
Свидетельство о публикации №216021401182
Рецензии