Трогательные рассказы о самоубийцах. Мэрелин

Сколько бы ни было разговоров на тему, как мы собираемся и не было бы предположений, ну почему же мы так собираемся , все ваши теории – выдумка, а правду вам не скажет никто. Утро - это такой свет, такое великолепие ( даже если оно застало вас в Мордовии по колено, и тяжелое небо нависает над головой), что мы, мелкие женские человеческие существа, испытываем страх. "А не постарели ли мы ?" "Будем ли мы сегодня любимы?" " И, о боже ты мой, что же это за морщинка (складочка) на нашей совершенной ...". И поэтому мы мечемся, бессмысленно, перекладываем предметы и совершенно ненужные успеваем совершить деяния. Например, поругаться с вами из-за недоеденного бутерброда. Который недоеден уже недели две. И не надо говорить, что если бы случилось чудо и мы бы потрудились проснуться на полчаса раньше, то всей этой беготни и суеты не было бы и мы бы конвенционально, в обоих чулках, вышли бы на остановку или на метро, не рисуя украдкой сексуальные стрелки или губы бантиком. Не было бы этого. Ни пол часа, ни два часа нам не помогут. Вся эта суета – это сомнения: а смогу ли я сегодня? Ну и мелкие вопросы: "Что надеть? И где мой мобильник?"
Вот окно уже посветлело и будильник звонил дважды, или трижды. А вставать не хотелось. Одеяло было подоткнутое и сиреневое, кровать примыкала к стене, окно – небольшое и европакет - напротив. Ничего не видно – только нога босая и плоскостопая появлялась из пещеры-одеяла и убегала в его недра вновь. Последний побег ноги удался и все остальное частями появилось и даже село на кровати. Если конец ноги был плоскостопый, то вся нога была скорее полная, чем худая, да и все остальное принадлежало женщине скорее шикарной комплекции, чем худышке. И скорее молодой неанорексичке. Но уже не очень молодой, когда ждешь пленительно милого повествования об романтическом незнакомце. И не мадам Бовари – милая дама, скучающая и все такое.  Ай, зачем нам эти изыски! Брюнетка с бледной и нежной кожей, привычно потянулась и подняла руками свою очень внушительную грудь. Полный двойной Д. Думала она о странном сне: якобы отдыхая в какой-то европейской стране , в последнюю ночь она застукала в номере вора. Вор явно служил в этой гостинице и был несказанно молод, да и зашел, воспользовавшись ключом. Тон у вора был виноватый, но не очень, он скорее был удивлен , тому, как мало у нее оказалось  денег. И очень не хотел огласки. Поэтому его не испугала материнская разница в возрасте и он использовал свою молодость в корыстных целях и бескорыстно заплатил собой за ее молчание. Подробности оплаты довольно назойливо смаковались ее головой, хотя грудь несомненно тоже участвовала.
" О, боже ж ты мой! Что же это? Такая женщина и такой сморчок рядом! Хоть телевизор не смотри"
А собственный сморчок еще и женат, да еще и блудлив. Каждый блуд его она переживала, худела, вяла, сохла. Схема была накатанная – командировка, другая, потом ее высылали поднимать какой-нибудь дальнетараканский офис, она покорно уезжала, щебетала "пей кефир, ты все время всухомятку", зная, что рестораны и гостиницы уже заказаны, да и домашние ужины-завтраки никто не отменял – жена держала домработницу и кормила мужа на славу. А в первый, самый первый раз, она даже хохотнула, когда поняла его намерения. "Это" и ко мне! Долго смеялась , рассказывала подружкам и смеялись вместе – в кафе, и когда гуляли.  А сморчок был терпелив. И пришел его час. Каждая косточка раздроблена и расколота в ее теле и только женщины видели, что  сразу вниз, теперь боятся будет – всего – улыбок и обещаний, разговоров. Ждать. Самое душеубивающее.....
Где свет?
Зима....
Как неохота на работу. Зеркало висело на персиковой стене и отражало только маленький носик и губы, припухшие, волосы, спутанные и черные, шею, две маленькие родинки и пунцовое ухо. Кожу на висках, что уже потеряла персиковость и отдавала желтизной, налет на языке от сигарет и жира салями, любимого дорогого, что же поделать; мелкие стрелки, бороздки, в углу у каждого заспанного глаза, зеркало не видело. Повернуто было так специально к утреннему свету. Твердою рукой. Длинными сильными пальцами – музыкальная школа и талант, по которому консерватория так и не доплакалась.
Опаздывала, опаздываю и буду, буду , несомненно ....могло быть девизом, но вытеснилось другим – всегда побеждаю. Себя в первую очередь. Жить приходилось не сладко, горько, горше, чем у любого другого, ведь совсем неустроенная, неустраивающаяся – слишком всего – слишком, и поэтому многие  завидуют, беспричинно и зло, а чему, чему? Вот этой утренней радости, которую каждое утро, "побеждаю!" , высекала она с тусклого света, новой кофточки, грустной песни (приятные испанцы, Джулия и Лос Телариньи, слышно, как она грустно улыбается и шепчет, округлым звонким голосом, страстные непонятные слоги), маленьких побед: " я сбросила целый килограмм"; больших побед: " мы едем отдыхать, пусть тайно, пусть, но целую неделю он будет мой мой мой мой только и только и только мой"....
Кот. Совершенно жирный и огромный, как  ее полушуба -  именно полушуба – длинна для полушубка и коротка для.... Этот кот вылетел с мусорного ведра в ответ на ее кулечек с хвостиками салями и яблочными черенками, воя и корчась. Взвывая.  И влетел в ее прекрасную шею, замотанную белым шелком , охолостил лапой ее кудри, взвыл и второй, не менее когтистой и свободной совершенно лапой, в отличии от запутавшейся в импортном шелке первой передней, второй, «правой» передней, наотмашь, ударил ее по лицу. Спрыгнул с полушубы и побежал восвояси. Или пошел. Очень достойно, как будто только что не выл, как кастрированная гиена.
На ногах она не устояла, распласталась. Вес кота, помноженный на наглость и ударную силу пресловутых двух передних и удар в нее, утреннюю еще, не собранную "побеждать". Еще натуральную, жалостливую - "киса" - вот поди ж ты.
Сначала на четвереньки, потом поставила одну ногу квадратиком к земле – бедро колено голень -  оперлась на нецелое колено.  «Встать!" и встала, коня на скаку, в крови это у нас, в генах разрозненых по всему замученному организму Все видели? Нет, видеть некому: ранние уже убежали, а поздние еще не поднялись, а она опоздала. Окончательно.
Почему смотрят с таким удивлением? Потому  что кровь. Она почти плакала.... Нет. Она плакала, было больно и жалко себя и нелепо.
Прекрасные оранжевые кабинки. Биотуалеты. Запах извещал, холодный отвратительный. Желудок и шея сжались, скрутились в спазм, чтобы остановить, не допустить ее туда. Кровь почти не капала, а около перекрестка дешевое кафе. У них не пускают в туалет. Но если попросить, хотя достаточно посмотреть поверх окровавленного шарфа, чтобы увидели и пожалели всю ее разоренную, вывернутую, нагую и несчастную. Сморчок завел бабу.
Коричневое, тусклое, дневной блеклый свет, окно-витрина и за окном – перекресток, светофор, машины, серая колея снега, угол магазина еды напротив, закутанные люди и девы до тридцати, осторожно парящие на каблуках по голольду. Первая смена косметических салонов и дорогих бутиков спешит на работу. А она не увидела. Только Буратино в витрине ловящего снежинку. Хорошенького, как ее будущий мальчик, только носик длинноват, и в красной курточке, синие короткие штанишки, ведь не мерзнет в окне, дует же....Старая дура. Сбоку, цвела картинка: Буратино спрыгивает с окошка и одевает штанишки подлиннее, вельветовые, по сезону. С куклами разговариваешь....злость пустяшная секундошная, уколола и нацелила ее на просьбу.
- Не могли бы вы позволить мне воспользоваться вашим туалетом? Со мной несчастье приключилось, я очень неудачно упала.
Да. Милостливое да. Полное превосходства, что мы уже мимо этой вашей половой игры, ваших полушуб, каблуков и макияжа. Нам, свысока, видна особенно ее тщетность.
- Да, десять рублей.
В туалетное зеркало, в рамочке красивой, как и положено, с белыми наклееными завитками виньетки, смотрела на нее старуха – помятая, с разодранной щекой и шеей. Глаза в грязи подводки, туши и слез. И не об этом сейчас. Всезнающие глаза. Старайся, не старайся, ничему не быть. Безсветные. С животом толстым, диваном тридцатипяти лет, безкнижные. И его не повернуть никуда – в платном туалете благоухающем ужасно и совершенно бесплатно, она латала лицо – крема тонального светлее, и еще тонального бронзового, погуще и румян, румян – на щеки, виски, на кончик крохотного носа. Вопросик один:
Кто кто кто кто кто кто кто кток то кто то к т    о   оооо кто к то  кто к  тоо ктто...?
Ел мозг, как те амебы, плавающие в теплых реках и проникающие купальщикам то в легкие то в мозг, и поедающие его, медленно, долго, с удовольствием.
В это зеркало смотрела на нее старуха – помятая, с разодранной щекой и шеей. И его не повернуть никуда – она латала лицо – крема тонального светлее, и еще тонального бронзового, погуще и румян, румян – на щеки, виски, на кончик крохотного носа. Вопросик один:
Кто кто кто кто кто кто кто кток то кто то к т    о   оооо кто к то  кто к  тоо ктто...?
Кто же эта баба? Интерес, и любопытство и мука. Ты просто боишься честных отношений, поэтому данный женатый и противный тебя уже столько лет разводит. И ведь ничего же больше в жизни нет.
Наследница квартиры в одну комнату.
Тетка, спасибо тебе! Если бы еще бездомно пришлось скитаться или жить на остатки после ипотеки где нибудь за 2 часа. А так – почти центр. 10 минут до метро. Только коты ...
Вот бы... И по привычной, столько раз уже думанной дорожке думы ее устремились в  светлое будущее. Думанное почти каждое пасмурное утро,  коих в наших широтах девять месяцев по тридцать дней.
Рожу. Хоть от сморчка, хоть от хорька. Квартиру сдам. Перееду на дачу. Поставлю там кондиционер и печку. Буду преподавать и вести дополнительные занятия – фортепьяно и английский. Буду давать частные уроки. Сейчас всем важен английский.  Все, что скопилось, потратится в первый год – он самый тяжелый, придется кормить грудью, и не спать. А потом потихоньку   наладится. К школе можно будет даже вернуться обратно в город. Если подвернется работа. Что маловероятно даже для нее – отличницы во всем – возраст – всем нужны молодые, особенно если женщины, до 25, с опытом (откуда же ему взяться?). Она выглядит моложе, особенно когда худеет. Но ведь это будет после пары бессонных лет. И поздние роды. Можно феерически растолстеть. Как мама. И как бы пошатнуло ее опять, запах она почувствовала, родной, чуть кухонный и руку с перстнями и в мыльной пене почти потрогала своим внутренним телом, сжала, такую родную почти свою руку...
Вот ясноглазый мальчик. Сашенька. Светленький, как папа его, сморчок. Но конечно же в миллион раз лучше. Он научится  читать в пять , нет в четыре с половиной года – она ведь  будет много времени проводить с ним. И заниматься. И прочитает ему все свои любимые книжки – про Гулливера в стране гуингмов и про бедную крошку со спичками. А она все отдаст – и глазки свои и все шелковые платки и будет у него .... Все у него будет. Пусть избалуется. Вот ее баловали, так хоть есть что вспомнить – как все –все –все - все ее любили – и мама, и тетка, и бабуля.
А если будет девочка? Маруся, как бабуля. Муся-мисюся. И сразу же – наперекор, навстречу ее каватине - другой голос. Тоже очень и очень привычный. Который типа "здравый смысл". Что если Девочка, как она была у мамы, и бабушки, и тети???
Которые решили родить . Для себя. Потому что Его им,  умницам, красавицам, страстным и добрым (вот ведь, ничему не учит жизнь энту-то!) как то не положили. И вот потом, если вдруг она рано уйдет, как мама и бабуля и тетя, будет ее крошка брести, после того как ее кот ободрал, зажимая царапину на щеке, чтобы спасти остатки белого шарфа и плакать, горько и неустанно. Потому как сморчок ее завел себе бабу. И даже не важно , законный он этот . Или как у нее – так .... И будет мечтать родить дитя к сорока. Мы не для этого мира, моя девочка.
Лицо ее тем временем осунулось от реального и выдуманного горя. " Что же мы поженимся и родится у нас мальчик и через семь лет упадет в колодец..." Но ведь семь лет будет все хорошо?...
Какое там «все хорошо»! Это надо сказать всем. Капризы. Мужские и вечные. Ее служение не пресекается, а они хотят все больше. Сморчок вот уходит к жене, не стесняясь, зевает, и просит ее помочь придумать и выбрать подарок. Ей, егойной, евойной, ешкин клешкин, его уважаемой жене. А она улыбается бодро и, открывая компьютер, говорит: «вот давай на этом сайте посмотрим, превосходная косметика....Надо быстрее? А когда? Что ж ты раньше не сказал?» И он, раздражаясь, ей пожалуется на все. Все. Как его недопонимают! Тонкие его чувства. Так, будто бы она виновата. Он же ее – любит, а.... Свидание скомканно завершится даже без секса, она разочарованна, ее зрелость требует ласки и руки, а вот так редко, и он занят, а у нее - никого более, ведь она его тоже – любит...Он ей – душу, она прозаически – давай трахаться...
Или тогда. С тем. На пороге, в проеме никогда не бывшей двери, она застыла. Увидела своих призраков. Недавним, совсем свежим, теткой, тяжело пьющей последние годы, пахло из шкафов. «Рак этот, деточка, точит меня». Сточеная, но коренастая, согнутая вправо фигура жила у окна все оставшиеся ей деньки. Вбирала запахи и виды. Ругань, детские взвизги, выхлопы, пыль.
Она почти заплакала, но удержалась, а то что, ведь два месяца плачет рыдает, это мужчинам тяжело, молниеносно запричитали в голове и мама, и тетка, а бабушка кивнула с балкона. Она заулыбалась деланно, глянула на него и потянулась, целоваться. Обнять, повиснуть на шее. Не виделись ведь столько, почти три дня. Почему? Он сидел в монтажной 12 часов, потом спал в подсобке... «В подсобке?» - переспросила она? «А там же негде? Разве не так? Мне не дали проект». «А кому?»
Отвернулся. Раздражен. Ее главная новость. Обрадуется. Мы не пропадем!
«Меня позвали преподавать. Во ВГИК. Учить петь моим методом. Пока почасово, но потом наверняка»
«Ты не рад?»
«Везучая ты»
И мама- тетка – бабуля закачали головами «Эх, дурочка ты наша, кто же такое говорит»
После она много думала. Вспоминала оборвавшееся сердце. Слово «конец», «это конец» в голове увиденное. Гадала, тогда ли, или уже потом, когда оставил ее разбирать шкафы с густым больным старушечьим запахом, он решил съехать с их съемной квартиры, пойти на день рождения босса своего и ее, закрутить носатую дочку и получить в приданное трехкомнатную берлогу и машину, родить носатейшую дочку с редкими волосами и вполне сносно зажить. Оставив ее, их большую любовь. Видя намерения босса-тестя утешить. Открывал объятия ей «а кто это у нас такой грустненький, печальненький?»
Как гордо она ушла! От него. С профессии. Пять лет маминых двойных смен, уже совсем тяжелых, не по плечу. «Учись»
Все чушь. Рожу. Не пропаду. Пойду к гадалке. Пусть скажет когда.
Лицо ее помолодело. Время отошло, замерло на минутку. А может и свет был повернут правильно  и осталась она , как была – хохотушка, с нежной белой кожей и в завитках, почти цыганских.
И редкие встречные и даже те , что против течения брели или бежали, мужчины зашевелились, стали оборачиваться и улыбаться, возвращаясь в ее экскорт: обожатели, воздыхатели, почитатели. Замирали зачарованные. И ведь умна.
Чуть быстрее и плавный пружинящий шаг. Постовые улыбнулись и козырнули. И она в ответ. Легко. "Легкого дня". Да, они пьют и бьют задержанных.... Все равно ... "Легкого дня!"
Легкая галлопированная рысь. Она бежала, смотрелась в витрины. «Красавица!» «Красавица!» «Красавица!» «Чуть похуже в этой, тонированной, тусклее, но все таки - красавица!» Шарф летел за ней и полушубой и кудри летели, выбились из всего – с прически, с зимы, бежали, прыгали, в лето, в теплое солнышко. Только одна женщина умеет так лететь, летать, плевать на земное притяжение. Знаменитая блондинка Голливуда. И она тоже....
Я – Мэрелин!
Я – Мэрелин!
"Я- Мерлин и мне – еще тридцать пять. Еще два года."