Д. Бёрнем и эпоха эффективных менеджеров

 Из книги "Динамика пространства", глава 2 "Геопространство" (тема: теория техногенеза в техносфере)

 Полная машина в технократической модели Д. Бернёма: государство как функция власти в парадигме социальных элит, и в борьбе за власть как политическую самоценность

 Технократическая утопия социолога Бернёма (США) - неудачного предсказателя настоящего (второй мировой войны), но пророка техноферы и будущего социально-технологического общества информационных технологий

 Работа "Революция менеджеров", писавшаяся в течение 1940 года и опубликованная в 1941 году, становится результатом технологической модели власти, которую Бёрнем разработал как теорию, и затем в течении второй мировой войны корректирует соответственно изменяющейся политической обстановке, ничуть, как казалось, не смущаясь тем, что его ближайшие прогнозы противоречат практике (Бёрнем поначалу уверен, что Германия, мощь и агрессия которой его впечатляла в 1940 году, сперва разгромит Великобританию, а потом победит и Россию).
 Он просто каждый раз после очередной неудачи "ремонтирует" свою теорию наподобие синоптика, который меняет свои пронозы, внимательно наблюдая за всеми изменениями погоды, которые происходят на улице
 Итак, модель власти государства, вытекающей из борьбы социальных элит, Бёрнем в ряде работ 1941-1945 года совершенствует в столкновении практики с его несовершенной теорией.
 Но так как раз и анализируются технологии: теория проверятся практикой того, кто наблюдает технологическое действие на себе самом (возникает опыт), а уже потом окончательные выводы будут сделаны из прошедших фактов из будущего с ретроспективой, для чего используются категорий полученого опыта
 
 Технократический социолог Бёрнем, исходящий из концепции предельного прагматизма государственной власти, желая на основании своих знаний пророчествовать и управлять, сам был предельно управляем архетипом теории крайнего прагматизма науки: он готов был считать победившим именно тот режим государства, который даваёт его уму свидетельство практического успеха: этот критерий эффективного менеджмента.
 Ведь себя автор теории экспертократичемкой элиты как раз и желал видеть чем-то вроде "эффективного менеджера" в истории и социологии. Причем в его поклонении сначала фашистской Германии, а потом Сталину в конце войны, видна смесь отвращения, горькой иронии с...восхищением, буквально подобострастием под напором убедительных доказательств могущества побеждающей власти сильного централизованного государства. И тут, как и вообще на протяжении всех удивительных метаморфоз 1941-1945 годов, происходивших во мнениях Бёрнема, видны следы борьбы холодного технологически выверенного прагматизма с его этическими убеждениями и бурными чувствами

 То поклонение перед силой, которое приписывает и американскому социологу и вообще многим интеллигентам тех лет Д. Оруэлл, аналитик творчества Бёрнема, есть ни что иное как социальная технология власти с критерием успеха, свойственный социуму-обществу первой половины ХХ века. Эта модель основана на бинарном принципе физической информации, идеально подходящем машине с продуктом государственной власти, которую атеист и притом предельный пргаматик видит как самоценность государства, как цель (лишь для Бога власть перестаёт быть ценностью, становясь лишь средством, и вот почему Христос говорит: "иго моё - благо")
 Такая машина управляет массами, будучи сама управляема программой с дихотомической альтернативой: победа-поражение, хищник-жертва, и такая дихотомия ценность-антиценность чужда всякой диалектики.
 Эта машина управления кажется технократам самодостаточной технологией, которая находится к услугам власть имущего государственного деятеля. Так и циклическая смена противостоящих элит общества была как для Парето так и для Бёрнема подобна неизменной смене сезонов в природе

 Как всякий технолог социологии, Бёрнем конечно упрекает своих противников в утопизме, не замечая собственного крайнего утопизма чересчур прагматичного атеиста, побуждавшего его бросаться из крайности в крайность: от цинизма до мистицизма.
 Понятие о закономерном атеизме технократов здесь важно нам как основа для понимания того, что мировоззрение, лишенное образа живого управляющего миром Бога-личности, не способно удержать на вершине общественной власти человека и неизбежно приходит к модели управляющей программы, робота-техносубъекта (замечая его действие над коллективным, над человеческим сознанием). И происходит это прежде всего, в таких важнейших аспектах цивилизации как мораль и власть, как доминанты истории человеческих взаимоотношений
 Конечно, подобное мировоззрение может возникнуть только в крайностях социума-общества накануне перехода к социально-технократической форме культурной формации человечества, когда власть вообще рассматривается в русле исключительно социальных отношений, составляющих в "земных зонах" сознания слой неосознанного, подчиненного технологиям социальной жизни, которые унаследованы человечеством еще от социумов животных, управляемых сознанием популяции

 Но всё-таки, хотя лучше сказать: именно благодаря этому (так проявляется технологическая целесообразность заведомо редукционных моделей для анализа техногенеза в техносфере) исследователь властных технологий, сам испытывавший резкие броски мировоззрения, связанные с переменой управляющих архетипов коллективного сознания (это мы заметим и у его предшественников), сумел подметить, если не в своем настоящем, то в будущем (говоря о революции "менеджеризма"), глобальные тенденции социально-технологического общества, чьей ценностью и в экономике и в политике становится технология бинарной физической информации - во всем включая необходимую власти этику и необходимую обществу религию, которую технократы применяют для теории пользы также как важную технологию управления

 Итальянские предшествнники Бернёма в его технологической модели власти и управленческой теории элит:

 Д. Оруэлл (будучи сам англичанином, который не мог относится к геполитическим страстям Европы беспристрастно) тонко подмечает типично "американский" характер рассудочно-прагматичного отношения Бёрнема к гигантской борьбе центров мирового влияния в Европы первой половины ХХ века - это свойственно аналитикам США, способным наблюдать такую борьбу со стороны, себя причисляя к одному из мировых центров, который желает лишь использовать результаты европейских катаклизмов.
 Таким образом, Оруэлл, подобно самому Бёрнему, становится незаурядным исследователем закономерностей мировой техносферы, им открыт важный её когнитивный принцип: технология взаимоотношений между двумя полюсами техносферы лучше сего конципируется в третьей - независимой её точке

 Но это касается распределения инфо-энергетики в актуальном слое техносферы, в коллективном сознании социумов. А как быть с историческим анализом некоторого когнитивного явления (создания устойчивой концепции, концентрации определенной инфо-энергетики), которое происходит  не только в одном месте техносферы (например, Италии), но и в течение длительных исторических периодов?
 В данном случае мы имеем в виду очевидный факт: все три, предшествующие Бёрнему и оказавшие на него глубочайшее влияние, выдающихся теоретика модели государства как прагматичной функции борьбы социальных элит обретали свой опыт и создавали свои научные труды именно в Италии

 Почему там? По той причине, что именно цельная "пра-Европа": гигантское сосредточение власти над народами и нациями мира - древний Рим был первым эпицентром национал-социальной модели государственной власти.
 Римская империя, расколотая на геополитический спектр европейских стран(обжитые государствообразующими этносами земли) оставил в наследство победившим его "германским варварам" (а их мировоззрения, их социальная культура стали частью романо-германо-кельтского разнообразия в этногенезе Европы) свой архетип власти. Вот отчего за первым "тысячелетним райхом", последовал сначала второй (де-факто уже далеко не тысячелетний), а потом и третий (предельно короткий)
  Поэтому, и циничная, но далеко не лишенная этики (конечно, не этики чувств, но этической технологии) модель государственной власти Н. Маккиавели в XVI веке, и технологические модели конца ХIХ века Г. Моска, и технократические теории ХХ века Н. Парето (первый признавался итальянскими фашистами, второй - учитель Муссолини был даже назван их предтечей) не просто строят теорию социальных элит, но в подоплёке создаваемой им бинарной парадигмы "властвующий класс-угнетаемый класс" находится модель национального сознания - того этноса, который строит государственную власть

 Таким образом, у итальянских предшественников Бёрнема речь идёт о модели национального государства. А он сам - сторонник типично социальной модели. Потому американский социолог заимствует для собственной теории у знаменитых итальянцев социальные идеи, заменяя их национальную подоплёку технологической для своих нужд описания единого (как ему кажется) мирового будущего
 Он начинал как социальный реформатор, более того, крайне радикального толка: американский "троцкист". Этот факт выдает секрет мировоззрения американского социолога: он увлекается идеалом мощи (её источником как раз и служит национальное сознание, но Бёрнему такой взгляд чужд) предельно прагматичных тоталитарных режимов Европы: сначала Гитлера, а после его поражения - Сталина, именно для того, чтобы подавить в самом себе силу негативных чувств социального протеста, подчинить их строгой технологии

 Именно такой цели - только в масштабах массового сознания и добиваются могущественные как национал-социальные (Германия) так и социал-национальное (СССР) государства в противоположных полюсах техносферы первой половины ХХ века. Но Германии середина ХХ века готовит жесточаший удар, временно лишая её прерогативы техносферного полюса. Эта роль зато будет принадлежать США.
 Бёрнем готовит миру свойственную его социально-технологическому мышлению американца модель элиты, которую он пытается лишить тех национальных черт, которые свойственны и частнопромышленной экономической модели, и государственной. Как бывший марксист, пытается при этом "похоронить" капитализм (который на самом деле в социально-технологическом обществе не исчезает, так как он транснационален по своей природе), как мыслитель, который при этом не стал социалистом, то же самое он желает сделать и с социалистическим идеалом общества (который также не исчезает при глобализме по той же причине)
 Бёрнем оказывается пророком будущей социально-технологической формации как предвестник мирового глобализма, действительно наступившего в мире во второй половине ХХ века. Харатерная черта этого глобализма, отчасти в конце ХХ века, а затем в первом 17-летии ХХI века захватившего и Россию - образ универсального управленца-экспертократа в государстве, слитого с бюрократом: "менеджера" антинациональной экономики и государственной власти, оперирующего технологиями экономической эффективности согласно бинарной модели физической информации

 1.
 Н. Макиавелли

 Впервые история Римской империи послужила в Италии технологическим образцом власти, которая даётся лидеру нации, у одного из лидеров Флорентийской республики - Н. Макиавелли, который был практикующим политиком на тот короткий период правления выборных органов Флоренции, когда правящие представители родовой власти в местной сеньории - семья Медичи были временно изгнаны при поддержке французского оружия (1494-1512).
 Когда же Священная лига объединенных сил Италии под руководством папы Юлия II прогнала французов, Медичи вернулись во Флоренцию, Маккиавели потерял власть и даже был подвергнут пыткам, но затем отпущен.
 Он стал теоретиком, разработавшим знаменитые технологии власти государя, позаимствовав свой идеал прагматичного, рационального правителя у государств древнего Рима, к которому стремился всей душой, желая объединения Италии. Историю же Рима он изучал в оригинале, читая еще в юности на латыни римских историков, стало быть, три её фазы: родовое царство-республика-империя (о которых мы уже писали при анализе Древнего Рима) были ему известны

 Как практик города-государства Флоренции, противостоящего всевластию католического Рима, он, таким образом, только выиграл от нашествия фрнцузов, и наоборот: пострадал от родовой сеньории монархического типа, готовой вступать в сговор то с французской монархией, то с римским папой. Он пытается во Флоренции найти таких же патриотов как он сам, формирует городское войско, изгнав наёмников. Но Макиавелли пришлось убедиться, что уровне города-государства нет настоящего государства (которое может быть создано при управлении всей страной), и настоящего патриотизма
 И он приветствовал совместные действия итальянцев, изгнавших французских оккупантов.
 Здесь он уже рассуждал как теоретик единого национального государства, вдохновленным величием древнего Рима, как националист, который видел, как феодально-раздробленную Италию разъедают и внутренние распри городов, провинций с бесплодно стремщейся к всеитальянской власти теократией католического Рима под властью семьи Борджиа, и внешние агрессии крупнейших сил того времени, возникших на развалинах Римской империи: Франции, Испании, Германии (выступавшей тогда как величественный остаток Священной империи германской нации, чьи императоры потеряли к тому времени Рим как религиозный стимул, уступив его растущей власти папства, в том числе финансовой и военной)

 Таким образом, теоретические воззрения Макиавелли на государство далеко выходили за пределы города-государства Флоренции (управление которым было ему хорошо знакомо как практикующему политику), они касались целой страны и государственной власти, которая управляет её. И такая власть, по его убеждению, должна опираться на образ цельной нации, способной объединить разные народности с их локальными властями, укоренившиеся в разных областях Италии (и сформировавших пёстрое многообразие земель с месторазвитиями титульных этносов и мелкими правителями, от аристократов до избранных мэров, а затем сеньоров)

 Этот символ национального объединения (с точки зрения теории техногенеза, так функционирует интегрирующая материальная метрика в дискретной физической матрице) был действенной технологией власти в древнем Риме, чьи элиты основаны на трех этнических платформах (три этноса, три народных культуры - одна соединяющая нация), он же и будет способствовать в конце XIX века государственному объединению из отдельных земель-"лоскутов" и Германии и Италии - как раз тех стран, где к власти придет национал-социализм, став фашизмом
 Вероятно, событие такого типа: объединение народов под исторической властью архетипа единой нации может наступить лишь при мощном выбросе этими архетипами энерго-информации (физическая энергия-материальная информация)
 Лидерам будущих национальных империй Макиавелли в действительности посвящает свой программный труд "Государь", где излагались принципы управления национальным государством над социальными элитами (то есть национал-социальным партиям), а не современникам
 И будущие теоретики предельно прагматичной власти, ее рациональных технологий, многое в самом деле позаимствовали у Макиавелли - на определённом моменте цикла исторически-культурных формаций общества (которым сооветстуют и формы государственной власти)

 Таково краткое изложение событий истории жизни и творчества Макиавелли с минимумом наших комментариев. Но мы уже достаточно знаем о рекапитуляции четырех культурно-исторических формаций (родо-племенное общество, сословно-монархическое, социально-сословное и наконец, социально-технологическое) при трех формах государственной власти Рима (царство родовых лидеров над племенами-республика-империя) чтобы понять, что в истории итальянских городов-коммун, которые становились потом городами-республиками, а затем, в результате разложения элит, городами под властью имперского типа лидеров, проявлялись рекапитуляции тех же общественных форм, только гораздо быстрее чем в такой массивной стране как древний Рим
 И, таким образом, сама технология власти национальной империи над конкурентными элитами, то есть технократическая концепция национал-социализма разработана Макиавелли на определенном периоде этой рекапитуляции во флорентийской истории, которая совпала с историей римской теократии (единственной силой, пытавшейся под своей властью объединить Италию и так прогнать французов, но пытавшуюся без решающего успеха, пока семья Борджиа еще находилась у власти)

 Что это за период? В истории города-государства Флоренции это сначала переход от сословно-монарической власти Медичи к социально-сословной, затем переход от социально-сословного общества (такова буржуазная республика торгово-промышленных элит, образовавшаяся после изгнания Медичи в 1494 году, после казни Савонаролы (1498), который недолго удерживал власть эффектом нравственной реакции на развратную теократию Рима) к обществу социально-технологическому.
 Но в истории всей Италии техногенез свершается медленнее, и потому контур сознания государствообразующей нации оказывается вмещающим и управляющим над общественным сознанием флорентийцев - в Риме социальные сословия при ослаблении теократии (сословно-монархической формы правления) после смерти папы Александра IV Борджиа только начинают вступать в свои права

 Итак, каков архетип, таково и современное ему описание архетипа. Макиавелли сперва желал управлять, затем формулировать технологию власти, что становилось возможным, причем как раз в такой последовательности только благодаря тому, что его сознание оказывалось управляемым, и сама жизнь исторического деятеля и теоретика своего времени была подчинена датам общественной истории, её дидлайнам в смысловом ритме. Отсюда и резкие повороты в его сознании - управляемом сменой действующих архетипов (ряд образцов: от пылкого моралиста Савонаролы до беспринципного авантюриста Чезаре Борджиа, от практика городской республики, воюющей с конкурентами и попытками захвата власти управляющим центром, до теоретика государства, объедняющего земли и народы под властью национального центра)
 В жизни и творестве Г. Моска и Н. Парето мы увидим то же самое: власть общественной истории

 Таким образом, труд Макиавелли описывает определенную форму социального мирооззрения на управление государственными элитами - теорию социально-технологического общества. Хотя в самой Флоренции его труды не были оценены, зато уже через пять лет после смерти Макиавели его идеи показались актуальны Риму
 Они станут еще более полезны авторам теории социальных элит, подчиняющихся власти национального государства, которые непосредственно предшествуют захвату власти в Италии национал-социальной партии в ХХ веке (социально-технологичесому обществу)
 Н. Парето в своей модели социальных элит много воспримет у Макиавелли: и его этологическую теорию лис-львов, а главное, ту государственную этику, которой наполнен весь труд Макиавелли, сколько бы его ни упрекали в беспринципности, полном цинизме, бесчувственном прагматизме и лозунге иезуитов: "цель оправдывает средства"

 Да, мораль, основанная на чувствах, любви, нравственность этнической культуры были Макиавелли чужды. Но технократический идеолог прекрасно понимал, что никакое государство не сможет управлять социумом-обществом, без такой идеологии, в основу которой положена этическая технология дихотомии добра и зла, взывающая к социальной справедливости. Его теория государственной пользы, блага Отечества (так, как оно понимается в национальном государстве), его военное мировоззрение "друг или враг, третьего нет", свойственное нации с её узкой нравственностью для "своих" (по отношению к врагу преступление считается нравственным), есть проявление технологии бинарной информации, которая будет воспринята преемниками, и включена ими в теорию управления полной машины над машинами в двух матрицах

 Характерно и прагматическое отношение известного технократа к христианству: вера (источник личной морали) его не интересует, но он придаёт огромное значение христианской религии, способной управлять сознанием тысяч граждан, объединяя различные социальные слои (перед Богом все равны). В такой функции католицизм видится ему государствообразующей религией. Как прозорливый практик, он также понимает, что религия должна нести массам нравственный образец, потому осуждает крайне свободные нравы при дворе папы Александра Борджиа, разделяя обличающий пафос Савонароллы - не будем забывать, что именно этот недолгий властитель Флоренции привел его во власть. Но вскоре их пути разошлись, это были временные союзники, тем более, что если отец-Борджиа не внушал ему доверия, иначе Макиавелли относился к его воинственному сыну, отважному и порочному аванюристу, чьи попытки объединить Италию под властью папства имели определённый успех

 Итак, отметим для будущего две модели машин в технократии Макиавелли XVI века:

1. теория двух взаимоуправляющих элит: социальной, которая находится над подчиненным ей этническим работающим большинством, и элиты государственных бюрократов (позднее, в ХХ веке выяснится, что это бюрократы партийные)
2. теория единого национального государства над всеми элитами

 Тогда согласно теории техногенеза:

 1. Физическая дифференцирующая машина в материальной неразрывной матрице сознания группы (принцип "разделяй и властвуй" национального сознания по отношению к подчиняемым народам: из них государство выделяет элитарный социум, способный подчинить себе других, и ставит себе на службу, поддерживая его своей властью и подкупая)
 2. Материальная интегрирующая машины для физической дискретной матрицы социальных отношений между конфликтными группами (национальное государство объединяет различные социумы внутри себя для косолидации их сил, это и есть национал-социализм, переходящий в фашизм)

 Заметим в технологии Макиавелли принципы управления двумя различными машинами: согласно заявлению о государе над социумами, "правление заключается главным образом в том, чтобы твои подданные не могли и не желали причинить тебе вред, а это достигается тогда, когда ты лишишь их любой возможности как-нибудь тебе навредить (1) или осыплешь их такими милостями, что с их стороны будет неразумием желать перемены участи (2)".
 Эта дихотомия определяет отношение национальной власти к двум типам элит: если государственная элита вся в большей или меньшей степени должна "приручаться" ("стратегия лис"), то к социальной элите, отношение двойственное: для лояльной - подкуп, для нелояльной - насилие ("стратегия львов")

 Такая технология "кнута1 и пряника2" власти более всего свойственна отношению между обществом и государством в такой период государственной власти, когда она находится под сильным воздействием сознания государствообразующей нации: в этот период государственный социум власти берёт на службы наиболее крепких и дееспособных людей общества, обучает их за свои средства, дисциплинирует, делая хорошо управляемой в исполнительной "вертикали", и так используя как мощный гарант защиты от возможных посягательств (принцип 1).  Для этих же целей внутри власти используется технология покупки верности (принцип 2). Однако именно такая беспринципная технология, рождая быстрый продукт сознания, постепенно делает этику продажной, а монстр гипертрофированной власти неустойчивым, дорогостоящим, шатким при экономическом кризисе

 2.
 Г. Моска

 Первая модель теории элит возникает в книге "Элементы политической науки" - 1896 год, вторая модель, существенно дополнившая первую в духе национальной элиты (индивидов-лидеров) в следующее издание книги 1923 года

 Первая работа, созданная в конце XIX века, представляет собой чисто эскизно набросанный принцип, то есть подлинная технология взаимоотношения общественного большинства и его элиты, которую автор модели, впрочем в духе того времени, называет "правящим классом"
 Причем он, будучи слабо знаком с основами этнологии, которые тогда только начинали создаваться (Моска был лишь знаком с работами французского культуролога И. Тэна, который выводил культуру из сложившихся исторически основ общественного сознания, не отделяемых им, что характерно, от понятия расы), не специфицирует ни число слоев "большинства" ни число элит в составе "правящего класса", ни их качества по месту проживания и типу мировоззрения (городские, сельские), по способу организации (сословные или социальные группы). Его технологический принцип состоит в том, чтобы отделять страту общества управляемую от управляющей, и доказать, что управляющая должна быть таковой, обладая для этого всем наобором свойств, дающих ей преимущества (наилучшие интеллектуальные, физические или профессиональные показатели), из которых главное: сила действия, харизма и способность к управлению (а управляемое большинство соответственно показывает по отношению к этой страте готовность подчиняться, что наводит на мысль о неком наследственном архетипе традиций, свойственных родо-племенному обществу)

 Но так как модель описывает, как мы уже замечали, актуальный архетип общества, теория элит Г. Моски уже по умолчанию имеет дело с группами общества в формации социально-сословного сознания, и притом в первую половину века, то есть в момент социума-общества
 Таким образом, он говорит о социальных элитах, определенным образом вычленяя из состава "правящего класса" государственный социум

 Г. Моска, оперируя формулами общественного устройства элит, выделяет государственный социум из состава элиты, деля её на правящую в государстве, то есть осуществляющую оплачиваемые официальные функции управления в государстве де-юре, и правящую в обществе (над его нижестоящим большинством)
 Таким образом, правящая в государстве элита есть верхний слой, который называет "правительством", потому что именно этот слой осуществляет функции непосредственного, официального и юридически закрепленного управления обществом и его денежной экономикой, включая все формы насилия исполнительных органов, суда и законотворчества, а также внешнюю репрезентацию общества в международных делах.
 Но тогда ясно, что его две противоположные формы "циркуляции элиты", то есть передачи функций государственного управления к лицам государственного социуму - то есть автократический и либеральный следует по отношению к государственному социуму и элите, большинству и элите, разделить на:

 1) автократический принцип власти есть, так сказать, проявление внутренней власти государственного социума. Это "вертикаль", направленная от личностей, которые занимают ступени власти в государстве на разных его звеньях согласно уровню компетенции каждого звена (репрезентуя эти ступени своей единичностью, то есть власть дается человеку в силу занятия лично им ступени на "лестнице власти"), к лицам, стоящим ниже.
 То есть преставитель власти отбирает других во власть: путем возвышения стоящих ниже членов государства (карьерный рост), или путем привлечения в социум власти представителя общественных элит (типичный принцип ротации элиты во власть, распространенный в тех случаях, когда государство как раз выражает интересы элитарного "класса" - то есть сословия или социума), или сравнительно редкий случай ротации во власть представителя управляемого меньшинства (к этому способу государство иногда прибегает, если оно вынуждено идти против интересов элиты. Типичным примером такой ротации во власть является опричина времен Ивана Грозного, когда власть над боярами, простонародьем и холопами давалась "худым и безродным")

 2)Либеральный способ ротации во власть свойствен республикам - это прицип выборности снизу непосредственно в государственный социум. Но следует учесть, что никакие республики, как бы ими не гарантировался принцип демократии и справедливоть массовой репрезентативности, не дают чистого либерального способа ротации, так как власть тяготеет к личности, поэтому при наличном государственном социуме либеральный способ так или иначе сочетается и регулируется с помощью автократического способа, которым социум власти государства влияет на результат выборов.
 Когда же смена общественно-культурной формации общества требует соответствующей замены принципа государственной власти вследствие смены элит, тогда государственный социум власти должен быть заменен. Это может происходить либо насильственным путем (внешняя революция) либо сравнительно бескровным способом внутреннего заговора и от внешнего "толчка" (пример: распад СССР), но в том и другом случае новый социум государственной власти к моменту смены должен быть активен, обладать если не харизмой в обществе, то, как минимум, организационным потенциалом, который превышает остатоную способность управления уходящего государства.
 Только в такие моменты квази-либеральный (снизу вверх) способ ротации во власть преобладает над автократическим (коль скоро старый государтвенный социум лишен силы - своего "кратоса), он свидетельствует: и об образования новой элиты, и новой формы государства, которая этой государствообразующей элите соответствует

 Модель социальных элит, управляемых государством, образца XIX века (закат общества-социума в Европе), научно гораздо более проработана чем у Маккиавели, и содержит в себе принцип энтропии материальной информации, свойственный тому "правящему классу", который становится закрытым, кастовым, избегая ротаций либерального типа снизу. Он неминуемо деградирует, если не вступает в реальную конкуренцию с подчиненными общественными стратами (вот отчего и Моска, и даже Парето, которого фашисты признавали своим учителем, не принимали ту национал-социалистическую партию Италии, с которой им пришлось познакомиться на практике)
 Г.Моска детальнее прорабатывает тот принцип государства де-юре, который у Маккиавли определён как общественная польза, благо Отечества вместе с формулами этики. Моска говорит о функции "юридической защиты", которую государство предоставляет своим гражданам. По степени полноты этого критерия он и берется определять качество той или иной системы управления общетвом
 Эта модель демократичнее чем у Маккиавели, его "государь" имперского типа стоит над любыми элитами, а государство у Моска является частью "правящего класса". Но это только означает, что в 1896 году теория итальянского социолога еще не становится моделью полной энерго-информационной машины управления, в ней отсутствует существенное звено (которое было у Макиавелли) - управляемость социальной элиты и подчиненного большинства со стороны национального государства и его лидера имперского типа

 Теперь нам не трудно уже понять, что как только возникают необходимые условия в действующем архетипе коллективного сознания, необходимая идея нации возникнет в теории Г. Моска
 Так и произошло в 1923 году (практическая автоматизация сознания), когда повляется второе издание книги итальянского социолога - произведение, которое национал-социалисты примут уже с большой симпатией

 Обратим внимание на этот дидлайн общественного сознания - 1923 год, который стал поворотным пунктом в судьбе самого автора. Он весьма напоминает нам аналогичный дидлайн в жизни Маккиавели - 1512 год, когда он из практикующего политика становится теоретиком
 В 1923 году Г. Моска оставляет активную политическую деятельность, занимается преподаванием и заканчивает новую версию своей теории элит. Она уже существенно отличается от прежней - дело в том, что к этому времени была уже написана программная работа Н. Парето, о которой мы расскажем ниже. Парето же конципировал принцип "сезонной" смены социальных элит, которая пришлась весьма по сердцу Моска - автору целесообразности ротации в составе "правящего класса". Но Парето умер в 1923 году, только слегка наметив, обосновав принцип господства правящего национального индивида над социальной массой

 Г. Моска целиком справился с задачей формулировки принципа национального государства, и сделал это с соблюдением всех форм "юридической защиты".
 В 1923 году он вдруг выступает с идеей "репрезантативного правительства" и обрушивается на парламентаризм, называя его "дегенеративной формой" презентации масс (в будущем любимая риторика Муссолини и Гитлера)
 Почему же выборы населением своих представителей в парламент профессор социологии считает неэффективным принципом "юридической защиты" граждан в государстве, отчего он полагает, что парламентарии плохо репрезентуют граждан, их выбравших, и что есть, по его мнению, подлинно репрезентативное правительство, наилучшим образом способное представить интересы избирателей и защищать их права?

 Ответ на все вопросы прост: сознанием автора теории элит овладела идея о закате республиканской формы правления, о необходимость новой - имперской формы власти индивида над всеми социумами. С этой точки зрения избранные парламентарии есть "кучка болтунов", способная более теоретизировать чем действовать, и потому мало пригодная для высшей степени "юридической защиты", так как у нее, пёстрого сборища представителей разных слоёв общества и профессий, нет четкой идеологии и цельного объединяющего начала (свойственного дисциплинированной партии, которая подчинена своему вождю)

 Итак, согласно концепции национального государства, настоящую "юридическую защиту" может гарантировать населению только выбранный им сильный, харизматичный лидер, отражающий его интересы и чаяния. Он и его люди - и есть подлинное "репрезентативное правительство"
 Идея лидера нации даётся тут неявно, она однако практически такова. Как мы знаем, действительно и в Италии и Германии (двух странах, которые собраны из отдельных этнических земель, чьи титульные этносы объединенны национальным сознанием) население самым демократическим путем привело к власти национал-социалистические партии, возглавляемые сильными харизматичными лидерами

 Практика "репрезентативного правительства" разочаровала теоретика Моска потому что он убедился, как далек выбранный государственный социум от подлинной репрезентативности, насколько он консервативно обращен к прошлому нации, а потому лишен возможности либеральной (сниху вверх, то есть репрезентующей управляемые социумы) ротации в настоящем, замкнут на избранных, предельно энтропичен, отчего его нравственность "чистых элит" быстро истощается человеческой моралью

 3.
 Н. Парето

 Общая характристика и основные переходные периоды творчества (через дидлайны)

 Парето относится к редкому типу ученых, которые стали классиками, одинаково обильно цитируемыми, сразу в двух, хотя и смежных областях знания: экономике и социологии, точно успев со своими моделями к исходным моментам социальной истории общества, этапам его техногенеза. Кроме того, получив техническое образование, он навсегда сохранил склонность к точным схемам, подробным классификациям, детально проработанным технологиям, математической выверенности взаимно соизмеренных деталей, динамическому равновесию сил
 Таким образом, в жизни и творчестве Парето есть по крайней мере два различимых дидлайна, когда он переходил от одной области знания к другой, и они логичны, составляя единую, технологически обоснованную линию аналитическй деятельности

 От техники, инженерного профессионализма он переходит к экономике, и сразу становится лидером ординалистской теории полезности при исследовании соотношений между мерами труда и капитала, соответствие между ростом или снижением доходов граждан и динамикой цен, а с другой стороны, между ценимостью товара потребителями и предложением товаров, производимых экономикой (как во всякой классической машине, зависимость оказывается обоюдной, отнюдь не однозначной по своему вектору).
 Действительно, экономике именно в момент роста производительных сил социума требовался такой инженер, который противопоставит механицизму, статичности кардиналистского (количественного) подхода свои знания динамики равновесных систем, да и свои знания человеческой природы, которые уже характеризуют не его техническое прошлое, но социологическое и психологическое будущее.

 Исследуя необычные особенности спроса, экономист приходит к выводу о том, что ему требуются социологические иследования (граничащие, кроме того, с психологией). Кардиналист, для которого экономика есть проявление количественных закономерностей, где люди должны действовать строго рационально, не мог столкнутся с такой идеей. Другое дело - сторонник качественного понимания экономики. И он любит сухой точный язык цифр, но за цифрами ему видится нечто необычное, если еще не живое (так далеко он не заходит), то далеко не всегда рациональное. Еще на стадии формулирования своих теорий динамического равновесия экономических сил общества Парето совершает гениальное для своего времени открытие: движущей силой социума, побуждающей к спросу и предложению, являются не столько рациональные мотивы, сколько неосознаваемые доминанты сознания, которые однако человек, стремящийся к рационализму, желает оправдать рациональными мотивами
 
 Действительно, социальное поведение людей проявляет в сознании неосознанные технологии, унаследованные от мира животных социумов.
 Разница между осознанным (знанием о себе и другом, об интерсубъективном взаимоотношении между "я" и другим "я") и сознательно-рациональным (между "я" и "не-я") у людей велика: сознательное поведение есть лишь рациональная форма проявления неосознаваемых, ирриональных доминант социального сознания, возникающего на гребне коллективных эмоций, их энерго-информации

 Казалось бы, развитие науки и технологий позволяет неосознанные побуждения, наконц-то, осознавать и с помощью этого контролировать себя и других, управлять ими. Но это не так: если сознание человека находится в социальной роли, выполняя функции социального индивида, он может сознавать, но не осознавать.

 Действительно, побуждение людей управлять другими с рациональными целями своей или общественной пользы, характерно для технократического ХХ века, и в еще большей степени, чем оно было свойственно социально-технологическим стадиям общественного сознания в прошлые века, менее атеистическим (например, у Макиавелли)
 Но здесь проявляется именно то, что подметил Парето: своё собственное рациональное поведение управленцы могут осознать лишь как прикрытие подлинных - иррациональных побуждений (действия управенцев являются сознательными, но не являются осознанным). Отчего этот скрытый иррационализм всегда имеет место у любого прагматика и рационалиста, который управляет и манипулирует людьми с помощью неких технологий? Потому что управлять с помощью технологии может лишь тот человек, который сам управляем социумом - причем той же технологией сознания, которую он использует для управления другими. Управленец - это социальная роль

 Таким образом, второй дидлайн - переход Парето от экономики к социологии и психологии оказывается неизбежным

 Парето-экономист

 О Парето-оптимальных состояниях экономики

 Оптимальным состоянием экономической системы (причем, предельным) Парето называет такую ситуацию товарно-денежного рынка когда еще можно улучшить один показатель - интересы одного сектора (например, денежного агента), по его собственному признанию, не ухудшая при этом состояния других (например, производственных агентов).
 И это обретает особое значение при распределении ресурсов труда и капитала

 Задумаемся: что есть соотношение "труда и капитала" в риторике тех экономистов-технологов, которые желают управлять в экономике производством, распределением экономических благ, а при Парето еще и потреблением, регулируя спрос?
 Что это есть именно с точки зрения теономики и теории техногенеза в техносфере?
 Капитал, инвестируемый в производство - это не просто день-ги, но именно деньги прошлого, а труд на производстве всегда соизмерен с деньгами настоящего, потребности же, рождающие спрос, соизмерены с трудом человека в социуме, а не капиталом
 Поэтому оптимальным состоянием рынка по Парето (состоянием предельно рационального использования ресурсов противостоящих друг другу агентов товарно-денежного рынка) является соотношение продуктов  материальной информации (определяющих способность управлять к чьей-то пользе), характеризующих меры денег прошлого и настоящего, то есть меру энтропии контура общественного сознания (а энтропия есть исключительно внутреннее свойство любой системы, её самость) и негэнтропии внешнего контура

 Итак, какое же это соотношение? Это результат управления полной машины агрегатом интегрирующей материальной машины и дифференцирующей физической. Когда заканчивается управление полной машины, уже нельзя сказать, что система позволяет улучшить чей-то экономический результат без ухудшения другого
 Способность системы управления улучшать один показатель за счет ухудшения другого в природе является свойством программы саморегулирования внутри популяции (смерть одного несет жизнь другому).
 Равновесное состояние в соотношении разных популяций ареала и тем более человеческой экономике основано на другом законе, исходящем из законов теономики - науке о производстве ценностей в сознании (жизнь одного несет жизнь другому, одно не вредит другому)

 Из сказанного выше следует важный вывод, касающий практического применения принципа Парето его последователями (что выразилось в так называемых "законах общественного благосостояния")
 С применением закона оптимальных состояний Парето возник социальный парадокс иррациональности, о котором мы уже написали выше. Всю ценность рациональной теории Парето экономисты видели как раз в том, чтобы использовать знание законов равновесия рынка при управлении экономикой
 Но оптимальное состояние экономической системы достигается лишь в момент её управления полной машиной, то есть максимума управляемости, которое не сочетается в одном моменте с максмумом усилия управлять, так как рост негэнтропии системы одномоментно невозможен при росте её энтропии. Это значит, что управленцы усиливают меры манипулирования экономикой (что происходит в осевой момент сознания) как раз когда Парето-оптимальное состояние становится невозможным.
 Фактически это приводит аналитика-управленца к самообману (неизбежному ввиду энтропичности всякого капитала). Когда он говорит, что улучшил один показатель экономической системы, а другие не ухудшились, он всегда говорит о прошлом, а не настоящем. Деньги прошлого (энерго-информация сознания) - есть мировоззрение прошлого
 
 Парето-социолог и психолог

 Переход Парето к социологии состоялся со втором десятилетии ХХ века, когда он покончил и с экономическими трудами, и с преподаванием (Муссолини называет Парето своим учителем, но точнее сказать, это непосредственное обучение, которое состоялось в начале века в Лозанне, когда молодой Бенито посещал лекции знаментого профессора, касалось скорее экономики чем социальных наук)
 Самым существенным, что сделал в социологии Парето, является его теория элит (изложена в книгах "Трактат о всеобщей социологии" и "Компендиум по общей социологии", 1916-1920), ставшая моделью полной машины для национального государства, а потому Муссолини мог считать профессора социологии и своим идейным предтечей.

 Структура элит в теории Парето не отличается от модели Моска, пока речь не доходит до элиты, которая управляет в государственном социуме. Здесь он уже использует национальную модель Макиавелли: дуальность "лис и львов". Этологическая модель прекрасно сочетается с его психологическими теориями в социологии: понятием об иррациональных "остатках" сознания (это сознаваемые формы деятельности, которые осталась от технологий социального поведения, применяющихся в иерархически организованных социумах животных, а такое поведение иррационально для индивида, который должен действовать на пользу всему сообществу, а не только себе самому) и тех рациональных мотивах, которыми люди оправдывают свои иррациональные поступки (их Парето называет "производными")

 Что же касается анималистических аналогий Макиавелли и Парето, они прямо связаны с технологией расходования более или менее национальным государством энерго-информации государствообразующей нации.
 В стратегии "лиса" при управлении государством больше подспудного, больше манипулирования другими чем у "льва" (хотя и тот вовсе не чуждается манипулированием, а "лис" может при случае "поиграть мускулами") уже по той причине, что в  распоряжении "лиса" меньше национальной энергии, чем у сильного "льва", и ему поневоле приходится использовать эффективность информационного ресурса (по Парето, эффективность и есть критерий успеха в экономике, а для государства это значит: и в политике)

 "Сезонная" смена управляющих элит (попеременный приход новых элит к власти в государстве)

 Макиавелли и Парето используют термины, свойственные этологии, при описании технологий власти, так как речь идет об управляемости социумов, которую человеческие социумы получили "в наследство" от мира животных.
 Обратим внимание на необходимость смены типов правления в государстве, соответствующую разному характеру самих элит (за "лисами" приходят "львы", за "львами" же "лисы"). Эта сезонность соответствует кривой успеха сектора государственной экономики (потому удобнее всего проследить за сменами типов правления на примере России, где доля государтвенности в экономике была всегда велика, а особенно в период СССР)

 "Лис", который по характеру власти ближе к родовому монарху, даже если эта роль принадлежит выбранному президенту, поддерживаем социальными элитами. Поэтому он строит подчиненную иерархию управления на принципе личной преданности (которую покупает в "методе кнута и пряника", с явным упором на "пряник"), и эта личная связь для него порой важнее в подчиненном чем его фактического успеха - но конечно до определенного предела его некомпетентности (служение лицам, а не делу, согласно Грибоедову).
 Это своего рода партократия над экспертократией, которую лис считает возможным себе позволить в том случае, если кривая успеха на его стороне, и тогда вся система подчинения не требует от подиненных творчества и слишком большой инициативы, так как инициативу управления "лис" берёт на себя. Тем больше ценится в такой структуре преданность

 "Лев" - принцип имперской власти (в отличие от "лиса" стоит над всеми элитами), этатизма (монарх над подчиненными сословиями во властной структуре), потому "лев" в известной дихотомии "кнута и пряника" чаще любит прибегать к кнуту.
 Такая стратегия противоречива, так как, с одной стороны, подчиненные еще в большей степени чем у "лиса" завязаны на личной преданности и служат планам хозяина. С другой же стороны, лев, во всяком случае в период острого кризиса, требует от подчиненных служить "делу, а не лицам", то есть государству, а на друг другу по принципу иерархии, и строго (в отличие от "лиса") спрашивает с них за возможные упущения. Соответственно, лев подозрителен и не терпит дружбы между подчиненными, которых старается скорее поссорить для лучшего управления ими (чтобы не сговорились между собой). Это типичный признак власти императора над всем обществом
 То есть он требует от подчиненных и полной дисциплины, и в то же время, на их страх и риск, необходимой инициативы, способности самолично управлять (подражая ему)
 Если говорить о правителях России ХХ века, то Сталин - типичный "лев", а Путин - "лис"

 "Лис" есть эффективная технология правления и соответственно чаще применемая в период бурного успеха экономики и расцвета государственной власти, "лев" необходим в ситуациях тяжелых кризисов, затяжных войн
 Соответственно, структура правления "лиса" оказывается неэффективной при переходе государства из благополучного периода в кризисный, но и наоборот: "лев" оказывается неуместным там, где нужна структура "лиса" (потому Сталин в 50-е годы впервые для себя оказался не соответствующим задачам управления государством, он был или устранён вскормленной им же элитой бюрократов, или же стремительно израсходовал жизненные силы на энергию управления средой, которая в меньшей степени чем раньше обнаруживала способность быть беспрекословно управляемой, стала инертнее к сигналам управления)

 Харктерна смена экономической обоснованности в политике "лис" и "львов", следующих во власти друг за другом. Это соответствует попеременным кризисам в экономике то труда, то денег

 "Лев", правящий в период мощных экономических кризисов труда, стоит перед задачей кардинальной перестройки производительной экономики, поэтому ему необходима полная машина управления: и над военизированными дивизиональными социумами военного типа и над социумами типично промышленного типа. Результатом такой деятельности, совпадающей с мощным выбросом национальной энергии созидания, становится не только повышение ценности труда, повшение производительности экономики, но и рост ценности денег.
 Однако в остатке деятельности "льва" после политики сильного террора постепенно падает и ценность труда и денежной системы
 "Лис", приходящий на смену льву, получает от него производственный базис для обеспечения трудового ресурса, но кризис денежной системы. Поэтому в его правление, как ни парадоксально, растет количество дивизиональных социумов, а производительность постепенно входит в кризис. Его правление сначала вызывает повышение эффективности в деятельности социальных элит, но в отсутствии национального энтузиазма это постепенно вызывает кризис труда (за которым уже следует и кризис денег)

 С точки зрения техногенеза, "лис" (царская власть) есть интегрирующая материальная машина в физической матрице, "лев" (имперская власть) - полная машина управления, использующая как интегрирующую материальную, так и дифференцирующую физическую машины (то есть "лев", есть, как правило, еще отчасти и "лис").
 Несмотря на свою большую универсальность чем у "лиса", социальная роль "льва" оказывается непригодной в период правления социальных элит (нужен именно "лис"), когда от "льва" требуется несвойственная ему высокая мера управляемости со стороны элитарного социума (в случае Сталина это был ЦК). "Лис" есть всегда машина в агрегате (период прямого управления сменяется периодом обратной связи), а "лев" как представитель полной машины, не обнаруживает обратной связи с управляемым им агрегатом

 Технологический "класс" менеджеров в модели Бёрнема - образ экспертократа нового типа: универсального руководителя (экономического, а в государстве - и политического)

 Заметим, что "лис" и "лев" - типы единоличного лидера партии и государтва, которые используют энергию сознания государствообразующей нации, хотя и по-разному.
 К 1941 году, если мы рассмотрим в качестве полюсов техносферы Россию (СССР) и Италию, заметно, что Сталин - социальный лидер в социал-национальном государстве является "львом", использующим силу национального сознания в промышленных социумах страны для быстрой индустриалиации, а Муссолини - национального лидера в национал-социальном государстве - к типу "лис", который взвинчивает экономику с помощью дивизиональных социумов, для этого не слишком приспособленных

 Но если мы обратимся к фашистской Германии и лидеру партии национал-социалистов Гитлеру, заметно, что он не подходит для формулы Макиавелли-Парето: это и не "лев", и не "лис".
 Зато его образ хорошо соответствует описанному Бёрнемом типу "эффективного менеджера", управляемого механизмом архетипа. Бёрнем верно уловил это в Гитлере, но американский социолог ошибочно отнес Сталина к тому же типу (чья доминация им предвещаема).

 Конечно, Сталин не только применял насилие, но как представитель имперского сознания огромного государства, делал это в огромных масштабах
 Но насилие "льва" не только вынуждено, но и ограничено пределом неизбежности, потому что его сознание управляемо негэнтропическим сигналом полной машины в подлинной реальности.
 Напротив, сознание Гитлера полностью подавлено архетипом германской нации: описательной реальностью, энерго-информацией прошлого. Потому его продукт власти не имеет будущего. Если его сравнивать с животным миром, он напоминает не деятельность львов в прайде, хотя лев - мощный плотояд, а скорее хищничество саранчи, которая быстро пожирает ресурсы своего ареала, после чего гибнет и сама. Такого действие механизма в коллективном сознании.

 Лисы и львы в природе, хотя они и плотояды, и питаются своими жертвами, но это происходит на регулируемом уровне физических особей: лис-заяц, лев-антилопа. Там, на уровне физической машины, действует принцип: "смерть одного несёт жизнь другому". Но на уровне популяций (машина сознания), выживающих при потреблении ресурсов ареала в динамичесом равновесии, то есть в соотношении: популяция зайцев-популяция лис, популяция львов-популяция антилоп действует иной принцип - производства вещей в сознании: выживание одной популяции-плотоядов зависит от выживания другой-травоядных жертв. Так функионирует машины сознания популяций, управляемые полной машиной ареала, а в самих машинах существуют интервалы обратной связи.
 Если в это равновесие вмешивается механизм (чрезмерно выросшая стая волков, чудовишные тучи саранчи или муравьёв, чьи природные ограничители по какой-то причине нарушены), он становится метастазой энтропичного сознания, которая плохо управляется коллективным сознанием в настоящем, и хотя, казалось бы, обладает сильными ресурами для победы над любыми конкурентами, обречена - после быстрого исчерпания ресурсов управляющего архетипа

 Вот что важно учесть прежде всего, чтобы оценить "революцию менеджеров" по Бёрнему, и понять, что такой тип управленца есть признак финальной стадии технической цивилизации: социально-технологической
 Опишем основные доводы Бёрнема, котрми он пытается убедить американцев, что наступающий "менеджеризм" (так он называет союз менеджеров, технократов и бюрократов, который, по его мысли, победит и капиталистический и социалистически строй) может стать высшим проявлением демократии, а не тоталитаризма, хотя политические "менеджеры", по его же мнению, как раз и вызвали вторую мировую войну за передел влияния ведущих геополитических сил в мире

 1. Отношение к Макиавелли

 Бёрнем указывает на тот факт, что Макиавелли жил и творил в республиканской Флоренции, и утверждает, что он всю свою жизнь защищал идеалы свободы и демократии, а вовсе не деспотии, как ему это обыкновенно приписывают.
 Политическую свободу личности в строго управляемом государстве Макиавелли видел в том, что нельзя достичь свободы свержением правительства (это приводит только к замене деспотии одной элиты на другую), но якобы можно её достичь путем манипулирования силами общественных влияний. Борьбе таких сил он придает столь большое значение, что отрицает возможность для любого представителя власти, став над стихией общественных сил, при этом нарушить необходимое государству "общественное благо"
 В реальности же это происходит, так как манипулирование другими есть свойство манипулируемого, так что уже априори в нём нет свободы. Кроме того, застой элиты приводит к гораздо большей деспотии чем ротация элит.
 Маккиавелли, который по отношению к республиканскому способу правления выступает практиком, имеющим жизненный опыт, власть государя в национальном государстве Италии, объединяющем различные земли, представлял себе чисто теоретически

 Таким образом, утопии Макиавелли легко объяснимы. Гораздо сложнее объяснить аналогичные утопии самого Бёрнема, которые обладает куда большими знаниями чем мыслитель XVI века о государстве и обществе, а главное - создает свой труд под влиянием тех событий второй мировой войны, которые как раз вызваны "эффективным менеджером" того типа, о котором мечтал Макиавелли в своих теориях, и не представляя себе, что это такое на практике
 Но техноутопии строятся по одному образцу и по одной технологии, так как опыт есть соединении практики с теорией, а техноутопия является следствием технократической теории

 И еще одно заблуждение о роли Макиавелли высказывает Бёрнем. По его мнению, если бы люди использовали знание о технологиях власти, которые так подробно раскрывает теоретик XVI века, можно было бы редуцировать общественное зло, вызываемое злоупотреблениями властей. Это ложный редукционный подход к истории, которая на самом деле не терпит сослагательного наклонения - будучи наилучшим из всех теоретических сценариев (какими бы страшными ни казались её залитые кровью страницы, это лишь минимализация возможного зла)
 Разумеется, никакое знание технологий власти и попытка применить такое знание, управляя реальностью, не могут отменить действие самих технологий уже по той простой причине, что знание и применение является следствием реализации тех же технологий (как говорили древние: попытка избежать судьбу её только приближает)
   
 2. Отношение к Г. Моска

 Г. Моска глубоко заблуждался (и Д. Бёрнем его мнение разделяет), уверяя, что конкуренция элит ("лис" и "львов", которые для него есть составляющая любого "правящего класса") заставляет соперников-политиков – пусть и по причинам сугубо эгоистичным – заботиться о благосостоянии граждан.
 Таким образом, защищая демократию, Бёрнем де факто её начисто отрицает путем простого утверждения о том, что идеалы демократии на деле лучше всего представляет олигархия общественного "класса" сильных менеджеров-политиков, которые сумели победить в борьбе элит, а для этого им приходится благодетельствовать управляемое большинство

 Ничего подобного нет в государстве, где происходит соперничество "лис" и "львов" (а не в "правящем классе"). Не народ тут влияет на сражение политических элит, а экспертократия, слитая с государственной бюрократией. Здесь элита печётся  не о благосостояние граждан, а в лучшем случае, о благосостоянии государственных служащих, которые охраняют её от народных масс и управляют массовым сознанием при помощи идеологии. Заботится обо всех гражданах государства элита и не хочет, да и не может

 Д. Оруэлл, комментируя "менеджеризм" Бёрнема, сопровождает его такими уже антиутопическими, почти апокалиптическими комментариями, описавшими социально-технологическую формацию общества, до самых драматических фаз которой он сам так и не дожил, скончавшись в середине ХХ века:

 "Всё увеличивающаяся концентрация промышленной и финансовой мощи, все уменьшающаяся роль индивидуального капиталиста и акционера, рост нового класса менеджеров — ученых, техников и бюрократов, бессилие пролетариата перед централизованным государством, всё большая беспомощность малых стран перед лицом больших, упадок представительных институтов и появление однопартийных режимов, опирающихся на полицейский террор, фальсификация плебисцитов — всё это указывает на одну и ту же тенденцию"

 Если исключить замечание об индивидуальности капиталиста (правильнее сказать, индивидуального предпринимателя, составляющего основу национальной экономики), это удивительно точное описание эпохи техносубъекта, который внедряется в сознание "эффективного менеджера".
 Такой "менеджер" есть технократическая программа коллективного сознания, которая хотя и приводит к устранению капитализма за счет сил национальной экономики, но сама она отнюдь не союзник производительной экономики, так как способна лишь разрушать. Ее нельзя использовать как управляемое орудие разрушения старого строя, которое потом, при новом строе, можно попросту заменить орудием труда, так как эта программа сама управляет сознанием миллионов