Подвиг бомжа Ромы Клюквина

Бомж  Рома  Клюквин  лежал в придорожной канаве и дремал. Он отдыхал, как солдат отдыхает перед взятием ещё одного рубежа. Именно эта асфальтированная  дорога, которую ему предстояло перейти и по которой торопливо проносились машины, и была его рубежом. Там за дорогой был «его дом» – старое, развалившееся бетоннокирпичное  здание окружённое  чащей кустарника и редкими высокими деревьями.  Рома вселился в него вчера, как только прибыл на эту территорию. Здесь он оказался случайно.  Впрочем,  вся его жизнь давно была цепью случайностей. Так как он давно путешествовал «бомжостопом», то есть без разрешения водителей, на какой-либо стоянке забирался в кузов приглянувшейся машины и  пока водитель  уходил по своим делам, устраивался среди перевозимого груза так, чтобы его не обнаружили и «до свидания мама». Он совершенно не задумывался, куда его отвезут и где его могут выбросить из кузова машины, если вдруг обнаружат.  Он просто жил как карта ляжет.   Прибыл он сюда вчера.  Там, в  Улан-Удэ, откуда он попал сюда,  хозяйничала весна.  Рома толкался  на рынке, когда заприметил этот бортовой КАМАЗ.  Водитель отсутствовал по своим делам.  Заглянув в кузов, он увидел, что он наполовину был загружен большими мешками, как потом оказалось  набитыми овечьей шерстью. Сверху мешки были прикрыты старым брезентом. Лучшего не надо было и желать. Незаметно проникнуть в кузов, не смотря на снующий вокруг народ, для него было сущим пустяком. Как можно комфортнее, устроившись среди мешков, он подождал водителя. Водитель же вернувшись к машине, забрался в кузов, натянул и закрепил надёжнее брезент, тем самым улучшив условия для Ромы и, спрыгнул вниз.  Затем забрался в кабину, завёл мотор, и они поехали. Они достаточно далеко отъехали от города,  когда  Рома осторожно выбрался из под брезента, чтобы определить каким курсом движется автомобиль.  Он любил и умел ориентироваться в пространстве. Недаром служил три года в Морфлоте, а потом ещё на рыболовецких судах.
« Идём прямо на Читу – обескуражено подумал Рома».
 

Это был его родной город. Именно из него семнадцать лет назад он ушёл в это «кругосветное плавание». Именно там он оставил семью – жену и сына. Сыну Дениске тогда было около пяти лет.   Обескураживало Рому то, что  мотаясь по всей Сибири, с недавних пор он  стал замечать, что «госпожа Фортуна» медленно, но верно влечёт его на восток. Всё ближе и ближе к Чите.  Рома порылся в карманах, достал смятый потёртый небольшой блокнот и вынул из него фотографию сына. Приоткрыв немного брезент, для лучшей видимости, он стал всматриваться в детское лицо. Сколько же ему сейчас? Где то двадцать два с лишним.  Если честно, то он забыл дату рождения.  Он вложил фото в блокнот и вернул его обратно в карман. Потом раскрыл чёрный целлофановый пакет, достал из него чуть ли неполную бутылку водки и полбулки измятого хлеба. Бутылку  он вынул  из сумки подвыпившего мужичка, который бродил по рынку в поисках своих ещё не опохмелившихся друзей. С хлебом было проще – он просто попросил его у торговки, которая нашла этот кусок  под прилавком на полу и хотела отдать бродячим собакам. Под гул плавно работающего мотора машины он сделал несколько больших глотков, занюхал хлебом и сразу же почувствовал, что жизнь даже очень хороша. Никаких забот. Конечно,  когда-то у него была жизнь гораздо лучше этой, но это было так давно, что воспоминания о ней всё реже и реже посещали Рому. Но сейчас, когда он взглянул на фотографию сына, прошлое как будто само подступило к нему. В Читу  Альбину он привёз из прекрасного города Владивостока, когда ему до жути надоела болтанка на полусгнившем рыболовецком суденышке. К тому же в Чите заболела его мама. Она  жила одна в трёхкомнатной квартире, а он единственный у неё сын, у которого в этом приморском городе Владивостоке  «ни кола, ни двора», а только мужское общежитие. Правда, они с Альбиной снимали какие - то углы, но за них брали такие баснословные деньги, что Роме казалось как, будто он и не держал их в руках. 


Альбина не однажды заманивала его в двухкомнатную квартиру своих  родителей, где она проживала с отцом, мамой и младшим братом Егором. Но пожив в этой «куче мале», он не выдерживал и молча, уходил в общежитие. И снова начинался этот круговорот – общежитие, съёмная квартира, родительский дом Альбины.


– Всё, Альбинка краса, уезжаю я, – не выдержал он однажды – Владивосток конечно классный город, но что-то мне здесь не фартит. Пока здесь подымишься с колен – изотрёшь их до пяток!
– А я? – Альбина удивлённо распахнула свои жёлтые (он их называл золотыми) глаза и, ухватив его за борт куртки, сильно встряхнула.


Поскольку они были не расписаны, просто жили вместе, то Рома молча, пожал плечами и равнодушно уставился на синий разлив Золотого рога. Это был его такой, как он считал, хитрый ход. Всё по А.С Пушкину – чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей.  Хотя он был от неё без ума. К тому же он не раз слышал от своих земляков, что девушек с океана не следует привозить домой. Редкие из них становятся «сухопутными». Без этой шири океана они жить не могут. Так пусть будет как бы «сама захотела». Альбина, конечно же, захотела.
– Я же беременна, почему же я не поеду?  Конечно, я тоже поеду. На зарплату продавщицы сложно пацана поднять.


Ошалевший Рома, долго молча, смотрел на неё, потом подхватил на руки и стал целовать. Поначалу всё было прекрасно. Рома работал на железной дороге и учился в железнодорожном техникуме, а  Альбина нашла своё место в торговле. Мама поправилась.  Сыну Дениске было уже пять лет, как  вдруг Альбина ни с того ни с чего сказала – давай эту квартиру продадим и уедем во Владик. Там купим поменьше.  Да и мои родители помогут. Они лежали в постели. Рома только что выключил настольную лампу, которую после слов Альбины тут же включил обратно.
– Как это? – несколько озадаченный сказанным произнёс он.
– А, что? Всё реально, - сказала Альбина.


Они долго говорили в эту ночь и пришли к выводу, что всё дело упирается в согласие мамы по этому вопросу. Мама не согласилась.  Уезжать от могил своих предков, от могилы своего мужа – отца Ромы, от своих старушек – подружек, от всего, чем она жила – ну уж нет!
- Тогда давай эту продадим и купим тебе однокомнатную, - по наущению Альбины сказал однажды Рома и этим подлил масла в огонь.
– Ну, уж нет! – вскричала мама. – Для чего я тебя растила?! Чтобы на старости лет жить одной! Ты бы поменьше слушал свою эту…
– Кого это эту!? – вскричала только вошедшая с улицы и всё слышавшая Альбина.
Что тут началось. Рома долго пытался успокоить двух кричащих, готовых вцепиться друг в друга женщин, потом сплюнул и ушёл в гаражи к друзьям, где и упился всмятку. С этого момента он, чтобы не слушать эти крики, стал пропадать в гаражах и потихоньку спиваться. Как-то, очнувшись от постоянной междоусобицы женщины, вдруг увидели, что их сын и муж совсем не тот, каким был не так давно и весь свой гнев обрушили на него.
– Ты почему всё дома да в гаражах ошиваешься? – спросила его как-то Альбина. – Ты работаешь или нет?
– Здравствуйте, приехали! – округлил глаза Рома.
– Ты, похоже, давно во Владике живёшь.  Я же тебе говорил, что у нас сокращение.
Рому, конечно же, уволили за пьянство, но он  как то незаметно для себя научился ловко врать.
– Когда ты такое говорил и почему я не знаю. Зарплату знаю, что задерживают, а об этом нет,  – встряла подошедшая мама.


Рома не узнавал свою маму. Привыкшая, что в квартире одна она женщина и всему хозяйка многие годы, с появлением Альбины всё в ней взбунтовалось. Вот и сейчас она стала кричать на Альбину, что это она виновата, что её сын покатился по наклонной.
– Если бы мы переехали во Владивосток и жили бы в своей квартире, то он давно бы был в шоколаде, – уколола Альбина.
Она специально затронула эту тему, хотя возможно и не желала того, что произошло дальше. Лицо Александры Васильевны побелело
– Ах ты, ах ты… – хрипло произнесла она и с побелевшим лицом, приложив руку к груди, тихонько опустилась по стене, возле которой стояла, на пол.


Мама долго лежала в больнице и, не справившись с болезнью, отошла в мир иной.  После похорон  мамы Рома основательно запил. Альбина в ответ превратилась в сущего зверя. Пьяного, едва стоявшего на ногах, она била его всем, что попадало под руку.
–  Да…, – говорили сочувственно одно и то же «друзья по гаражу». –- У тебя, Рома, полный
 аншлаг.
Лишь, неведомо как затесавшийся к ним в компанию старый, с белой лохматой бородой, всё время молчавший  бомж, как то изрёк.
 – Слушай, парень я был, когда-то  в таком же положении, как ты, сейчас и скажу тебе истину, никогда не подписывай никаких бумаг в таком состоянии,  в котором ты сейчас находишься.


Сказано было тихим голосом и так, что накрепко засело в мозгу у Ромы. И когда Альбина стала, подсовывать какие-то бумаги ему на подпись, то он, будучи  совершенно пьяным, отгораживался от них как мог.
– Не могу я, не могу… Видишь я в непотребном состоянии….
Альбина выталкивала его на лестничную площадку и закрывала дверь на все замки. Последней каплей в их  отношениях  с  Альбиной стал вопрос маленького  Дениски
– Папа, а мама правду говорит, что такие мужики, как ты не способны на подвиги?
Рома встал со стула, допил то, что оставалось в стакане, и вышел из кухни, где они находились с Денисом. Он долго ходил по квартире, лазил по разным сумочкам, заглядывал в коробочки и наконец, под большой деревянной шкатулкой с документами нашёл несколько ассигнаций. Это были не большие деньги, но зато он увидел свой паспорт, лежащий поверх остальных документов и, положил его в карман измятой, затасканной куртки.
– Сынок, я пойду, проветрюсь на свежем воздухе, а ты подожди, пока мама с работы вернётся.
– А ты когда вернёшься? –  подняв голову кверху и глядя отцу в глаза, спросил Дениска.
– Я вернусь, – сказал Рома.
Он подхватил сына на руки, крепко поцеловал в обе щёки и поставил на пол.
 – Закройся и жди маму.


Он прикрыл за собой дверь и понял, что потерял, что - то важное и ценное, что он никогда нигде не найдёт.
– Что ж,  Дон Кихот, двинемся совершать подвиги, – сказал он себе с насмешкой.


Сначала он зашёл в небольшой магазинчик и отоварился тремя бутылками водки, буханкой хлеба и тремя банками рыбных консервов. Потом сел на троллейбус и доехал до железнодорожного вокзала. Кассирша в билетной кассе удивлённо распахнула на него огромные синие глаза.
– Я вас не поняла, – сказала она.
– Билет на все, на запад, – повторился Рома и показал пальцем на уже выложенные остатки денег.
– Вы куда едете, гражданин? – спросила ничего не понимающая кассирша.
– Куда этих денег хватит туда и еду, – ответил Рома. – Пересчитайте, пожалуйста.
–  Это что? Эксперимент такой? – спросила девушка, пересчитывая деньги.
– Вы нашли точное определение, – рассмеялся Рома.
– Вы немного не доедете до Омска и, ещё осталось на бутылку «Куки», - улыбаясь, сказала кассирша и, вложив билет в паспорт, подала документы Роме.


Рома прошёл на своё место  в вагоне.  Ему повезло, место оказалось  нижним. Не повезло с попутчиками, вернее с одной из попутчиц. Ею оказалось молодая и явно ищущая особа. Она радостно, как родному, заулыбалась Роме и считая, что Рома  для того и сел на это место, чтобы ухаживать за ней, сразу дала указание достать с верхней полки свёрнутый в рулон матрас с подушкой. Рома, конечно, не смог отказать в такой ничего не стоящей просьбе и полез наверх за матрасом. Поскольку после постоянного пития у него была несколько нарушена ориентация в пространстве,  да и ноги и руки немножко тряслись, то злосчастный матрас выпал у него из рук и смёл всё, что стояло на столике – распечатанная бутылка кефира, чай, хлеб и что-то похожее на котлеты и другое. Всё это оказалось на  одежде и лице попутчицы. Невозможно передать, что началось дальше. Все увидели, как изменилось тщательно «нарисованное» лицо вальяжной женщины, после того как оно оказалось  в брызгах кефира. Увидели, как с колен её медленно сползали и падали на пол котлеты в подливе.  Позабыв об этикете, о сочувствии к ближнему своему, две другие попутчицы так дружно расхохотались, что вокруг сразу же собрались другие пассажиры. Лишь Рома, остолбенев от случившегося, стоял и молча, смотрел на пострадавшую.
– Простите, пожалуйста, я не хотел этого. Это случайность, – тихим голосом сказал он.
Все ожидали, что сейчас подымится крик, но женщина повела себя неожиданно
– Так! – сказала она. – Концерта не будет.
Все разошлись по местам, согласно купленным билетам! Когда она обвела   взглядом своих больших чёрных глаз всех жаждущих «хлеба и зрелищ», то некоторые даже попятились. Женщина достала из сумочки зеркальце, несколько салфеток, тщательно сняла с лица брызги кефира и, накинув поверх испорченной одежды казённое покрывало сказала.
– Мужчина, возьмите под сиденьем сумку и проводите меня. Мне надо переодеться.
 Когда Рома проводил её до купе проводников, она обернулась, взяла из рук Ромы сумку и тихо сказала.
– Спасибо! Вы свободны.


Несколько обескураженный произошедшим казусом, Рома вернулся на своё место. Он сидел и смотрел на мелькающий за окном вагона весенний пейзаж и мучительно думал как бы ему, не привлекая внимания окружающих пропустить полстокашка. Вопрос разрешила, вернувшаяся на своё место, пострадавшая попутчица. В коротких, по-летнему брючках, в белой лёгкой кофточке, она присела на своё, уже прибранное соседками, место у окна.


– Ну, что?  Мучаешься? – сказала она. – Давай, наливай!
И когда Рома удивлённо уставился на неё, продолжила.
 – Отметим удачно закончившееся «кораблекрушение». Меня зовут…ну, допустим Изабелла. А вас, хохотушки?
Повернулась она к двум другим попутчицам, девушкам, похоже, недавно получившим статус взрослости. Те назвались Мариной и Ириной. Неожиданно получив такую «крутую» поддержку Рома расслабился и, улыбаясь, сказал.
 – А меня зовут Рома.
– Я знаю, – сказала Изабелла. – Это у тебя на руке выколото вместе с якорем. Матросик, значит?
 – Так точно! – в тон ответил Рома, доставая из пакета бутылку водки.
– А мизинчик где потерял? Бандитская пуля? – изабелла насмешливо посмотрела на него и рассмеялась.
– Производственная травма, – неохотно  ответил Рома.   
Он хотел было достать следом и банку сайры, но увидев,  как кинулись к своим сумкам «Хохотушки», остановился.
– А вам пить можно, девочки? – спросила Изабелла.
– А, что? Паспорт показать? – Вскинулась одна из них.
– Я поначалу подумал, что мне не повезло с соседями, а тут такая компания  собралась, – сказал Рома, разливая спиртное.
– Нас везут и нам,  везёт, – скаламбурила Изабелла, принимая из рук Ромы посуду со спиртным.


Таким, было,  начало новой, полной непредсказуемости, жизни Ромы. Первыми с поезда ночью сошли хохотушки. Рома, поздно проснувшись, обнаружил на их месте двух молодых людей.
 – Что, сосед выпьешь за знакомство? – басом спросил один из них.
– Конечно, он выпьет! -  рассмеялась, видимо уже принявшая свою дозу, Изабелла.
По всему было видно, что она оказалась в «своей тарелке». Щёки её румянились, глаза блестели. Улыбка не сходила с  её губ.
– Он выпьет и ещё что-нибудь расскажет про свою горемычную жизнь, – Изабелла подняла подбородок кверху и громко расхохоталась.
– А что я рассказал? – удивлённо вскинулся Рома.
– Ты не только рассказывал, но иногда истерил и плакал. Весело было, – Изабелла снова рассмеялась. – Ему жена сказала, что он не способен на подвиги, вот он и сорвался с места подвиги совершать, – продолжала смеяться  Изабелла.
До Ромы дошло, что, таким образом, она мстит  ему за казус с матрацем.
– Да ладно вам!   С кем не бывает? – вступился за Рому другой молодой человек и подал ему стакан со спиртным.


Они выпили, под стук колёс. Сколько раз парни сходили к проводникам за горючим Рома не смог бы сказать. Он был вне времени и пространства. Очнулся он от того, что кто-то усиленно тряс его за плечо.
– Вставайте, мужчина! Скоро ваша остановка! – услышал он сквозь тяжёлый сон женский голос.
– Какая остановка?  - в полном недоумении спросил он и открыл глаза.
– Вам скоро выходить, – ответила проводница. – Вещички собирайте!
Рома поднялся и сидя нащупал под подушкой целлофановый пакет и показал его проводнице.
 – Я собран, – пробормотал он и посмотрел в тёмное окно.
Там была ночь. Изабелла, спавшая напротив него, заворочалась и повернулась к Роме лицом.
 – Что Рома, морячёк, счастливого пути, – сказала она и, приподнявшись на  локоть, полезла в свою сумочку. – На тебе, вот держи пятьсот рублей, пригодятся.
Не ожидавший этого от Изабеллы, Рома, некоторое время помедлил, потом протянул руку и взял.  Он сошел на перрончик  неведомой ему станции, немного постоял, потом достал из кармана свой паспорт, тщательно разорвал его на мелкие кусочки и положил их на ступеньку тронувшегося вагона. Затем  пошёл к плохо освещённому зданию вокзала, не ведая, что ждёт его впереди.


Если бы его сейчас попросили рассказать об  этих семнадцати  годах жизни, навряд ли он смог бы распутать этот клубок, сплетённый из дней, месяцев и лет. На вряд ли он бы вспомнил имена и лица брошенных судьбой, таких же, как он людей, с которыми сталкивала его дорога, его Путь. А имена женщин, с которыми иногда делил собранную из разного хлама постель, у какой-нибудь трубы отопления, а летом просто под звёздами. Да и были ли у этих женщин  имена?!


Машину резко встряхнуло, и Рома очнулся от дрёмы и своих дремотных мыслей. Он выглянул из  под брезента и понял, что солнце перешло на вторую половину дня. Они проделали значительный путь, приближаясь к Чите. Чувствуя, как желудок нещадно съедает голод, он вспомнил о куске хлеба, от которого ещё ни  разу не откусил. Достав из пакета бутылку, он жадно сделал несколько больших глотков. Хмель сразу же ударил в голову, перебивая желание поесть. Рома всё же откусил небольшой кусок и стал медленно жевать. Коренных зубов у него давно не было, и он катал мякиш во рту между несколькими зубами и плохо прожевав, проглатывал. Потом опять сделал глоток из бутылки. Так прихлёбывая из бутылки, он довёл себя до такого состояния, когда всё совсем  стало нипочём. Они уже  достаточно приблизились к Чите,  когда Рома запел.
 –  Ми-ла-я, ну что ты нос повесила? Али нам всё весело и никогда всерьёз! Толст-а-я, ну сядь поближе нежная, тебя сейчас небрежно я и пылко обниму…* 
Он пел и не слышал, как завизжали тормоза, даже не почувствовал, что машина остановилась и следом резко хлопнула дверца кабины.
– Тебе что? Помочь сползти или сам это сделаешь? – спросил вышедший на дорогу водитель.


Мужчина средних лет, засунув руки в карманы рабочих штанов, стоял на дороге у машины.  Задрав голову, водитель  смотрел на вылезшего из под брезента и, орущего во всю глотку Рому. Рома его не слышал. Он самозабвенно пел. Похоже, ему очень нравилось его собственное пение. Водитель вернулся в кабину, долго перебирал там какие-то железки и наконец, вернулся с кувалдой в руке. Размахнувшись, он со всей силы ударил, по измятому, железному борту кузова машины.  Рома затих и уставился выпученными глазами на водителя.


– Слазь, бомжара, и за собой там всё прибери. Ни хрена себе зайчик пристроился!
Рома суетливо сунул в пакет остатки хлеба, недопитую водку в бутылке и напрямую стал слазить с кузова. Он бы конечно сорвался и упал на асфальт, но водитель поймал его и как куклу поставил на ноги.
– Куда путь держишь, добрый молодец?! – вытирая руки, вынутой из кармана тряпкой, спросил водитель.
Видно было, что ему крайне неприятно то, что он прикоснулся к этому нечистому в рваной одёжке человеку.
– А докуда довезут, – сказал Рома.
– Считай, что приехал, – там дальше ГАИ. В кузове тебе нельзя, а в кабину я тебя такого  «чистенького» не посажу. От тебя за сто метров воняет.  Ещё неизвестно, что ты там в кузове оставил.
– Спасибо за то, что не избил, а то мне обычно печать синюю под глаз ставят, – покачиваясь, сказал Рома.
– Почему дома не живёшь? Дом же должен быть у тебя, – спросил водитель. 
– Дом, то есть, да отправили меня… – сказал Рома.
– Куда отправили? – рассмеявшись, спросил водитель.
– Подвиги совершать, – сказал Рома.
Водитель долго смеялся, вытирая выступающие на глаза слёзы, потом спросил:
 – Ну и что, много совершил!
–Пока ещё не одного, – ответил Рома. – Они мне не попадаются.
– Кто не попадается!? – воскликнул водитель.
– Подвиги, – серьёзно сказал Рома.
Водитель вошёл в затяжной смех.
– Ты или «горбатого лепишь» или юморишь, но по всему видно не дурак, – отсмеявшись, сказал водитель. 
Рома не смотря на сложившиеся обстоятельства, ещё раз глотнул из бутылки и посмотрел её на свет – там ещё немного  плескалось.
– И куда ты сейчас?  –  спросил водитель, поправляя кепку на голове.
– Да пока под солнышком полежу, где-нибудь, а там видно будет, – сказал Рома.
– Ты вот что, мужичёк, –  как будто что-то, вспомнив, сказал водитель. – Я тут часто езжу и местные дела знаю. – водитель подвёл его к обочине  дороги. – Вон видишь за кустами бело-серое разваленное здание. Никто о нём ничего не знает. Ни зачем оно тут построено, ни кто у него хозяин. На другой стороне дороги, в лощине, по речке строят дачи, и это здание дачники  разбирают на кирпичи и увозят через дорогу  к себе. Ты там находишь подходящее помещение для жилья, обустраиваешься. Там есть подходящие комнатки, ещё целые. Можно и печку поставить. Потом начинаешь добывать кирпич. Начнешь с левого крыла. Там  более оно обрушилось. Добываешь, складируешь, я подъезжаю, забираю. Плачу, как договоримся. Дачникам скажешь, что поставлен хозяином, который купил это здание на слом. Фамилия его, допустим Михаил Михайлович Волков.
– А как  договоримся? – спросил Рома.
– Сначала один рубль за кирпич  плюс буду подкидывать еду, хлеб консервы разные и конечно подходящей спецовкой обеспечу. Деньгами давать,  ты всё пропьёшь.
Рома конечно согласился. Водитель, обрадованный такой удачей (надо же какой лох к нему в кузов свалился) проводил его по узкой дорожке к зданию, передал из рук в руки инструмент – кувалду, молоток и железку, похожую на зубило. По виду инструмент уже бывал на этих работах. Следом водитель подал ему сумку, с какими-то продуктами.
–  А сюда что-нибудь есть? – спросил Рома и щёлкнул себя пальцем по подбородку.
– Есть, есть, – торопливо сказал водитель. – Ты давай тут обживайся,  а мне ехать надо. Опаздываю я. Через два дня обратным рейсом заберу заготовленный кирпич.
« Ага, заберёшь, – подумал Рома. Нашёл лоха».
«Конурку» он себе нашёл не плохую. Это была небольшая комнатка с одним окном, затянутым кусками целлофановой плёнки. По всей видимости, в ней уже кто - то проживал, потому что в углу была печь,  как попало собранная из силикатных кирпичей. С дачниками Рома встретился уже на следующее  утро. Их  был трое  мужиков. Они стояли с ломами и кувалдами на плечах и удивлённо таращились на вышедшего из дверного проёма Рому.
 – Я вчера видел со своей дачи, машина стояла на трассе. Похоже, это его с борта скинули, – наконец нарушил молчание один из них.
– А вы кто такие будете?  - явно съехидничал другой.
– Мы назначенные хозяином  Михаилом  Михайловичем Волковым на охрану его законно купленного имущества, -  несколько раз икнув, сказал Рома и вытер измазанной сажей рукой губы.
  – Сторож, значит? – скидывая с плеча лом, спросил мужик.
– Так точно, ваше Высочество! – тоже съехидничал Рома.
– И документики есть? – спросил другой.
– Пока только смотреть,  – сказал Рома.
– Тогда ты смотришь, но не видишь. Так подойдёт? – сказал мужик.
–  Подойдёт, - сказал Рома - Если вы мне сто штук сложите в пачку. Задолжал я одному товарищу. Тогда берите сколько надо.
– Борзой ты, однако, – рассмеялись мужики. – Ну да ладно, договорились.
Трудились мужики полную трудовую смену. Когда кирпичей  набиралось на небольшую бортовую машину, они звонили на дачу, где она находилась, и хозяин, он же водитель приезжал и забирал груз. Последний рейс машина сделала, чтобы увезти мужиков.
– Поехали с нами, – сказал один из мужиков, когда все забрались в кузов. – в баньке тебя отпарим, одежду  приличную дадим и, будешь ты у нас молодцом.  А то, как-то срамно в таком рванье подвиги совершать, – рассмеялся приглашающий.
Мужики,  как и многие, многие на Ромином пути тоже узнали, что он ушёл из дома, чтобы совершать подвиги. «Папа, а мама правду сказала, что такие  мужики как ты, не способны на подвиги? – эти слова сына на всю жизнь занозой  остались в сердце Ромы».


Приглашение  попариться в баньке, для бомжа Ромы Клюквина  было настолько неожиданным, что он долго молча, смотрел на мужиков, потом, будто очнувшись,  полез в кузов.
 – Вот и ладненько! – сказал один из мужиков, – ты же у нас теперь начальник, а начальство надо уважать.
– Да уж обзавелись Смотрящим – вставил другой.


Мужики не только отпарили Рому в бане, одели в подходящую одежду,  но и угостили на славу. Такого приёма за всю свою бродячую жизнь Рома не видывал.
–  Всё хватит. Спасибо, мужики! Пойду я домой, – сказал он, покачиваясь. – Там у меня дом за дорогой и я пойду туда.


Как не уговаривали мужики Рому переспать в небольшом сарайчике на лежанке, Рома был не согласен. Он везде и всегда имел свой дом.  Домом для него могло стать что угодно – большая картонная коробка, собранный из подручных средств шалаш, или просто защищающий от солнца и дождя густой куст, а уж о разных грязных подвалах, подъездах и даже мусорных баках и говорить не  надо. Если душа человека имеет свой дом – его тело, то и тело должно иметь свой какой бы то не было дом. Рома прощаясь со всеми, приподнял над головой поношенную, подаренную мужиками шляпу, слегка покачиваясь, вышел в калитку с  чьей-то дачи, на которой его так хорошо угостили, и двинулся в сторону  федеральной трассы. Одна мысль засела у него в голове  - пока на ногах, пока водка не свалила его, ему надо перейти трассу. Сама трасса была рядом и, Рома без особого труда одолел это расстояние, но крутая  дорожная насыпь, которая выводила его в эту придорожную канаву, в которой Рома сейчас лежал и отдыхал, заставила его приложить немало усилий.  Несколько раз, почти добравшись до нее, он срывался вниз, почти до дыр издирая об щебёнку  подаренные мужиками шаровары китайского производства.


Придорожная канава, в которой находился Рома, была не той канавой, которую все привыкли воспринимать как нечто грязное и непристойное место не  достойное для нахождения там порядочного человека.  Это была неглубокая выемка, заросшая по дну мягкой кучерявой переплетённой между собой,  пружинистой  травой. Она издавала такие запахи, что Роме на миг показалось, что он находится в далёком детстве в деревне у бабушки. Не иначе как Царская постель.


Долгий день заканчивался. Уже солнце наполовину зашло за далёкие сопки. Уже тени разбежались по увалам и впадинам. Рома лежал на животе, прислушиваясь к гулу часто проносящихся рядом по трассе  машин, и старался не заснуть. Некоторые машины останавливались  из них выходили люди и спрашивали Рому – Ты живой? На что Рома делал отмашку рукой. –  Езжайте, я отдыхаю. Кто-то в ответ сердито сплёвывал и уходил, кто-то сердито ворчал – Дожили! От бомжей нигде спасенья нет. Рома отдыхал. Он готовился к броску –  переходу этой оживлённой трассы. Но когда он все  же  задремал, то страшной силы удар, скрежет и визг тормозов заставили его поднять голову и посмотреть на трассу. С востока со стороны Читы сложившись вдвое, по встречной полосе, дымя покрышками, на него стремительно надвигалась фура. Рома видел искажённоё лицо водителя, который что было сил жал на тормоза.


Две иномарки уже были сметены фурой с трассы и,  кувыркаясь, слетели по крутой насыпи вниз. Одна из них вспыхнула огнём и тут же взорвалась. Фура всей своей страшной массой продолжала стремительно надвигаться на Рому, но тут лоб в лоб в неё ударилась  встречная иномарка, несколько затормозив не предсказуемое движение более габаритной техники. Фура накренившись, повалилась набок и, увлекая за собой иномарку, поползла  по откосу.  По пути иномарка оторвалась от фуры и, оставаясь на колесах, скатилась дальше вниз, пока не упёрлась передней разбитой частью в толстый ствол берёзы. Видно было, как из под капота густо повалил дым.


Всё произошло в одно мгновенье. Рома даже не успел напугаться, хотя его смерть пронеслась совсем рядом, коснувшись его запахом горелой резины, раскалённого металла, пролитой солярки и ещё чем - то необъяснимым. Тем, что, наверное, чувствует умирающий человек. Хмель мгновенно слетел с него. Он увидел, как внизу дымится иномарка, как кто-то мечется  внутри салона, пытаясь открыть заклинившую переднею дверь, услышал дикий женский вопль с заднего сиденья  через разбитые окна машины и бросился по склону к ней. Упёршись ногой в борт машины, ухватившись руками за оконный проём, не обращая внимания на порезы стеклом,  он буквально вырвал зажатую, заклинившую переднею дверцу автомобиля.
– Нож! Нож! – тут же закричал водитель с залитым кровью лицом.
Он не мог выпутаться из ремня безопасности. Нож у Ромы был. Перерезав ремень, он подхватил мужчину под мышки и волоком потащил его от машины.
– Там дочь!  Там мама! –  кричал мужчина, пытаясь вырваться и встать на ноги.
Рома, конечно,  не думал и не предполагал, что в нём проснулся тот  ловкий и сильный моряк Тихоокеанского флота каким он был когда то.  Задние двери машины заклинило насмерть. Мужчина поднялся и, постоянно смахивая набегающую на глаза кровь со лба, стал помогать.
– Через заднее окно,  – закричал Рома – Я в салон, ты принимай!


Рома в открытую  переднею  дверь забрался в наполненный дымом  салон, пробрался к заднему сиденью и увидел в самом низу на полу две согбенные фигуры. Слышался хриплый кашель. Он подхватил ту,  что поменьше и подал через разбитое заднее окно мужчине. С другой пришлось повозиться. Она оказалась грузной, полной женщиной. Едкий дым разъедал глаза. По щекам Ромы текли слёзы. Приложив все возможные и невозможные силы, Рома всё-таки  вытолкнул женщину в окно. Если бы Рома  не нагнулся за женской  сумочкой, лежавшей  на заднем сиденье, и не потратил на это несколько секунд времени, то возможно, остался  жив. Но Рома нагнулся и выбросил сумочку в окно. Он почти выбрался из заднего окна, как внутри салона всё вспыхнуло жарким пламенем и выбросило объятого огнём Рому наружу. Он стал кататься по зелёной весенней траве,  пытаясь заглушить пламя. Потом вскочил и, крича от боли, стал метаться по поляне, ударяясь об редко стоящие деревья. Когда его остановили набежавшие с трассы водители проезжающих машин и, повалив  на землю, стали кутать в разные, похожие на пледы тряпки, чтобы погасить огонь, было поздно. Рома затих. Навсегда. Уже потом, когда подсчитали   пострадавших, когда подсчитали погибших, которых уложили в ряд на траве – их было пятеро, сотрудник автоинспекции спросил,  показывая рукой на тело Ромы.
 

– А этот мужчина с чьей  машины?
– Да это бомж, – сказал один из мужиков, которые тоже прибежали со своих дач.
– Он там вчера в развалинах за дорогой поселился. Имя мы у него не спрашивали.
– Это он спас меня, сына и внучку, – сказала подошедшая полная  женщина.
Одной рукой её поддерживал под локоть высокий молодой мужчина с перевязанной головой.  На другой руке у него сидела маленькая заплаканная девочка. Все трое были в порезах о стекло, уже забинтованных  и наспех отмытые от сажи.
– Товарищ полицейский, вы не могли бы дать координаты родственников погибшего? –  продолжила женщина – Мы коммерсанты, возим рыбу с Приморья. Ехали с Улан- Удэ. Там наладили связи, заключили договора… и, вот такой случай… хотелось бы помочь семье спасителя.
– У бомжа семья? – пожал плечами полицейский.  – Сейчас посмотрим, может, что-то есть в одежде. Не вся сгорела.
Он наклонился и стал чёрными лоскутами снимать одежду с погибшего.
– Ну, вот что-то есть,  – сказал полицейский и поднял выпавший из лоскутов обгоревший по краям блокнот.
Он встряхнул рукой, сбивая с блокнота сажу.
– Из  него что-то выпало, – сказала женщина и, нагнувшись,  подобрала фотографию.
Она хотела подать её полицейскому, но, взглянув на неё,  тут же застыла в изумлении.
 – Денис посмотри! Это ты маленький!
Но молодой мужчина не ответил. Он неотрывно смотрел на руку бомжа.
– Мама, это мой отец! – неожиданно воскликнул он. – Посмотри! У него нет мизинца, якорь и… и…  – он достал из кармана смятый носовой платок и протёр от сажи кисть руки. – И здесь выколото Рома!
– Нет!!! НЕ хочу! Не хочу! Зачем мне это, Господи?! – страшным, надрывным голосом закричала Альбина.
Она стала биться в истерике. Она напугалась такого совпадения. Её подхватили окружающие. Из подъехавшей кареты Скорой помощи подошла медсестра и поставила успокоительный укол. 
–  А  отец- то мой оказался способным на подвиги, – скажет матери  Денис,  когда она окончательно успокоится.
 Альбина в ответ лишь глубоко судорожно вздохнёт. А кругом уже была ночь. Хотя несколько машин, вставши в ряд на обочине трассы, и освещали фарами место катастрофы, но кругом была ночь. Это было её время.

*Автор песни неизвестен.
               

                12.01.2016.