Смятение...

               
 январь 2016 г.


               


          Какими удивительными и неожиданными бывают случающиеся повороты в жизни, пусть даже не так глобально обозначенные, как «повороты», а пусть лищь простые, незапланированные неожиданности.
          Вот такой неожиданностью явился для меня телефонный звонок от одного известного представителя  литературно-богемной среды.
          - Здравсвуйте, милая коллега! Помните, нас мимоходом  представили друг другу на прошедшей конференции в прошлом месяце  о творчестве Ахматовой. У нас с Вами произошло «шапошное» знакомство. Вот я и подумал, не пора ли перевести эти непритязательные «шапки» в разряд «элегантных шляп»?! – произнес звонивший с довольно неуклюжей и ощутимо непривычной  для него шутливостью в голосе.
          - Хочу Вам предложить сопроводить меня на форум в Союз писателей о положении русско-язычных литературных обществ. Если это Вас заинтересует, то дайте мне знать – свою визитку, как вы помните, я Вам вручил.
           Вадим Астахов – так звали этого человека, занимал один из  важных постов в системе просвещения Республики.
          Я, как и многие женщины, отличалась значительной степенью любознательности, сказать даже проще - обыкновенным женским любопытством и уже постаралась навести о нем справки у общих знакомых.
Это был человек со сложным характером, предельно замкнутый и неразговорчивый, однако несомненно умный, чрезвычайно образованный и эрудированный.
          Я припомнила неожиданное знакомство с ним на одном большом общественно-литературном мероприятии, где я, обладая активным и честолюбивым характером, задавала докладчику заранее продуманные и очень неглупые вопросы по обсуждаемой теме.
         
          И вот прозвучал этот неожиданный телефонный звонок с предложением совместно посетить довольно престижное и важное мероприятие.
          - Да, я с удовольствием составлю Вам компанию. Честно сказать, я и сама планировала там побывать, - сказала я с плохо скрывемым удивлением и возникшим вслед за ним радостным возбуждением.
          Я была польщена, ведь личность Вадима Астахова интриговала и завораживала многих. Это был человек непростой и необычной судьбы, в прошлом военный, прослуживший немало лет в десантных войсках, что и определило молчаливость, сдержанность и даже некоторую брутальность его характера.

          К моменту нашего неожиданного знакомства я уже успела накопить кое-какой литературный опыт, опубликовав несколько публицистических статей о необычных судьбах некоторых людей. Мои работы были с интересом восприняты общественностью и получили достойную оценку критиков.   
          По складу характера я всегда отличалась способностью углубленно проникать в суть проблем, определять их первопричину, философски осмысливать происшедшее и усматривать глубоко запрятанные в нем психологические нюансы.
          Я, как «гончая», почуявшая носом добычу, уже уловила  новые веяния и ветра над своей головой. Так уж получилось по жизни, что все мои более или менее серьезные отношения с мужчинами пришли к своему закономерному завершению, и я опять почувствовала себя необремененной заботой о ком-то  и свободной от каких бы то ни было обязательств.

          Тщательно собравшись и придирчиво оценив свой вид в зеркале, я, с некоторым запасом времени, явилась к месту назначенной встречи с Астаховым. Он пришел точно в означенный час, что моментально подтвердило добытую мною информацию о нем, как о педанте, вышколенному дисциплиной военному, серьезно и скрупулезно относящемуся к своим действиям.

          - Уважаемый Вадим, я очень рада нашей встрече. Вы  явились прямо в соответствии с немецкой пунктуальностью, хотя и русская пунктуальность, особенно в среде военнослужащих, пусть и бывших, ничем не хуже прославленной немецкой..., - пыталась я острить, но было видно, что легкость в общении доставалась ему с трудом.
          - Однако Вы неплохо информированы для первой встречи и когда только успели, хотя, правда, вспомнил, ведь Ваше амплуа – публицистика, т.е. анализ сущности  нас смертных - встречных и поперечных..., - я почувствовала раздражение в его голосе и явно промелькнувшее неудовольствие моей осведомленностью о его прошлой жизни.

          В общем, слухи о его непростом, мрачноватом характере, дошедшие до меня еще до личного с ним знакомства стали быстро подтверждаться.                Я же не собиралась сдавать позиции и пыталась вести разговор, касаясь, по моему мнению, интересующих его тем.
         
В следующий момент я заметила некоторое оживление среди гостей, прохаживающихся по фойе. По направлению к нам с Астаховым медленно продвигался солидного вида моложавый человек, и  по пути его следования  заговаривал или раскланивался с ним буквально каждый второй или третий участник конференции.   
         Поравнявшись с нами, он тепло по дружески обнял Астахова, и тот представил его мне  как своего друга и очень видного специалиста в области юриспруденции, а, кроме того, талантливого поэта-лирика.
          - Ну, чем порадуешь, дорогой Стас, родилось ли у тебя в твоей талантливой голове, а, скорее, в твоей поэтической душе что-то новенькое и оригинальное из области чувств? – неожиданно легко и шутливо спросил Астахов, хотя в интонации его голоса сквозили едва заметные оттенки иронии и даже сарказма. И я поняла, что не все так гладко в их отношениях, как это могло показаться на первый взгляд.
          - Брось, Вадик, зачем эти высокопарные эпитеты о моей душе и голове. Все люди талантливы, но далеко не все умеют эти свои таланты обнаружить. Вот и твоя милая спутница тоже безусловно наделена литературным талантом,-  сказал он мягко, осторожно касаясь моей руки.
           - Читал Вашу публицистику,- там у Вас  все очень похвально освещено, умно представлено. В вас наличиствует  явный талант журналиста и, к тому же, тонкого психолога.
          
          Общение с Астаховым в тот вечер меня изрядно напрягло и утомило и я подумала, что наличие большого ума у собеседника еще  не  является необходимым условием возникновения симпатии к нему.

          На протяжении последующих месяцев память нет-нет, да и возвращала меня к другому персонажу того вечера –  Станиславу Ордынскому, другу Астахова.  Он был чрезвычайно значительной и известной личностью, притягивающей внимание окружающих и вызывающей  всеобщий интерес, однако при взгляде на него поражало несоответствие его спокойно-вальяжной и даже кажущейся апатичной личности с тоскливым и  каким-то страдальческим выражением черных как уголь глаз, прикрытых спасительными веками от любопытствующих взоров..., но только не от меня. Я, имея в себе способность тонко и почти безошибочно  оценивать  психотипы интересующих меня людей, сразу уловила это явное несоответствие внутреннего состояния  Ордынского с его внешней физической оболочкой.

          Так прошло еще некоторое время, пока я совершенно случайно, выходя из редакции популярного журнала в приподнятом настроении по случаю публикации моего нового материала, не наткнулась на загадочную фигуру Станислава Ордынского.
          - Как же я рада Вас видеть, уважаемый Станислав! Вижу, вы также меня вспомнили, хотя виделись мы очень коротко, ведь наша встреча была всего лишь эпизодической, -  сказала я, даже не стараясь скрыть своей радости.   

Он сразу же меня узнал и, удивительно,  но мое радостное настроение и широкая заразительная улыбка каким-то образом осветила его лицо также. 
          - Как же, как же, милая коллега по перу, я не настолько рассеян и поглощен поиском стихотворных форм и сочинительством, чтобы не помнить такие редкие и приятные моменты жизни, как знакомство с Вами,- проявил он верх галантности по отношению ко мне.
          Присев на ближайшую скамейку в городском сквере, мы оживленно разговорились, и я с восторгом и энтузиазмом стала посвещать его в недавние события, просшедшие с моим участием на литературном поприще. 
          Оживился Станислав лишь на короткое время, но очень быстро его лицо приняло уже привычное выражение рассеянности и апатии, а глаза, на половину прикрытые веками, не могли скрыть какого-то непонятного и запомнившегося мне еще с прошлой нашей встречи, смятения и тоски.

          При расставании, он попросил у меня подборку моих последних журналистких исследований, в которых наиболее глубоко прослежена психологическая составляющая героев очерков. 
          - Станислав, мне бы очень не хотелось своими изысканиями на ниве сметенных человеческих жизней  и чувств усугублять Ваше, как мне кажется, и так далеко не безоблачное состояние  души,- попыталась я мягко обосновать свое нежелание дать ему материалы моих исследований.
          - Лина, дорогая, ну я прошу, дайте мне эти материалы. Ну, пожалуйста, дайте. Ну, Линочка, будьте добры, я очень хочу их заполучить...Дайте, Линочка..., -  его детская настойчивость уже смахивала на едва скрытое заигрывание и желание привнести некоторую долю интимности и доверительности в наше общение.

          Как бы там ни было, мы обменялись телефонами, и это у обоих означало желание продолжения  контактов и, естественным образом, предопределило начало возникновения каких-то еще неопределенных отношений.
          Станислав был чрезвычайно занятой человек – он принимал участие в заседаниях суда, занимался адвокатской практикой, заведовал кафедрой юридического факультета в университете, а в свободное время, которого у него фактически не было, писал необыкновенно лирические и проникнутые романтикой стихи.
          Я была несравнимо менее занята, хотя с радостью и энтузиазмом отдавалась своей любимой деятельности – публицистике. Приходилось часто выступать с публичными лекциями перед разнообразной аудиторией, включая школы, всевозможные поэтические клубы, литературные и писательские форумы и конференции. Со временем стала много печататься в довольно известных популярных изданиях и даже решилась пробовать себя в прозе и с завидным  энтузиазмом принялась за это новое для меня дело, весьма отличное от жанра публицистики.
         
          Несмотря на занятость, мы находили какие-то короткие  возможности для встреч в удобных обоим местах. Я  по обыкновению  излучала жизнерадостность, бывала энергична и наполнена всяческими злободневными  новостями, а он, также по обыкновению, был рассеян и погружен в какие-то непонятные мне и мучавшие его мысли, хотя и несколько оживлялся при виде меня.
          Однажды, поздним вечером, когда Санислав был особенно занят и не смог вырваться даже на короткую встречу со мной в оговоренное время,  прозвучал его звонок:
          - Давай, я подъеду к тебе сейчас хоть на короткое время, а то завтра меня опять ждет целый круговорот дел, и я, скорее всего, не выкрою даже часа свободного времени,- нерешительно, с сомнением относительно моего ответа, спросил он.
          После этого первого визита установилась регулярная практика посещений меня на дому. Общение с ним мне льстило, тешило мое самолюбие и, как одинокой,  свободной женщине, явно озабоченной необходимостью более тесного общения с представителями мужского рода, вселяло надежду на возникновение более тесных и даже, может быть, любовных отношений.
          Однако, по негласной договоренности, мы никогда не переступали с ним порога  дозволенного.
          Станислав постоянно находился в угнетенном и каком-то подавленном состоянии духа, часто жаловался мне на непомерную  усталость, которая наваливалась на него с самого утра, даже  после  достаточно крепкого ночного  сна, призванного, казалось, восстановливать силы организма.
         
          Я вечерами подолгу засиживалась  в интернете, стараясь выискать для него какие-то полезные сведения и медицинские рекомендации, призванные облегчить его плачевное физическое состояние и умерить уже почти патологическое беспокойство, испытываемое им постоянно.

          - Брось, Лина, это все пустое. Все эти статьи...-  грош им цена! Ведь я и сам немало начитался подобной пустой билиберды в интернете. Хотя  в одном  они правы, действительно можно согласиться, что медитация и самовнушение - вещи в самом деле эффективные, но не каждый имеет для этого необходимый  волевой и моральный потенциал, - хмуро пресекал он все мои бескорыстные усилия помочь.
          Как-то, глядя на его расслабленную позу, наблюдая уже привычную апатию и с трудом улавливая его рассеянный взгляд , я спросила  напрямую:
          - Стас, а что с тобой творится, что у тебя  внутри ?! У тебя смятение в душе и огромное внутреннее беспокойство. Я чувствую, что это тебя выбивает не только из колеи, но и из жизни вообще.

            И вот тут я увидела насколько поразили его мои слова и какое они произвели на него впечатление.
          - Ты, гениальный психолог, Лина!  Как ты увидела это во мне?! И как ты точно заметила, что с моей душой  не все в порядке. Помоги мне разобраться в себе, я искал такую как ты давно, настоящего друга, которому можно полностью довериться во всем. Как я рад, что тебя нашел! Ты призвана помочь мне разобраться в себе,- с горячностью, как в бреду, он повторял и повторял эти пугающие меня слова.
         
          В одну из таких встреч, Станислав вдруг заговорил о религии и о том, как эта Божественная сфера жизни важна для него и,что только в ней он видит дальнейший смысл своего существования и долгожданное успокоение душе, а еще - в стихотворчестве, т.е. в самозабвенном и углубленном погружении в поэзию. 
          Я тоже именно в религии и безоговорочном принятии ее Божественного учения видела своеобразный  оплот спокойствия для него  и умиротворения его мятущейся душе. 
         
          С течением времения я стала анализировать многие вещи, касаемые поведения и высказываний Стаса, не зря же я считала себя  прирожденным психологом и знатоком поведенческих мотивов людей.
            
         Мы никогда не касались темы его семьи, однако я знала, что у него есть жена и взрослая дочь. Удивительно, но ни разу - ни с той, ни с другой стороны во время его продолжительных и регулярных посещений меня, не поступало ни одного телефонного звонка, которые по весьма естественным причинам производятся обычно супругами по разным бытовым поводам. Названивавших же ему по всевозможным вопросам сослуживцев и знакомых было хоть отбавляй, что являлось прчиной неоднократных претензий и недовольства с моей стороны.   
          Я чувствовала, что отношения его с супругой претерпевали какой-то драматический оттенок, а может быть достигли уже и точки невозврата.
          В иные дни он засиживался у меня до поздна и на мое предложение остаться отвечал:
          - А что я Им скажу?! Я же семейный человек, милая Линочка, и как я объясню, куда я пропал?  Как нибудь в другой раз...

          Но я уже понимала, что ни этого, ни какого- то другого раза не будет и даже не предвидится вовсе. Ведь за довольно продолжительное время нашего знакомства и его регулярных посещений, находясь со мной в достаточно интимной и непосредственной близости, он не предпринял ни одной попытки обнять меня, поцеловать  или проявить хоть  какой-то мужской интерес.
          - Что за ярлык ты себе придумал, Стас! Подумаешь - жена! В наше время люди уже давно изжили в себе никому не нужные комплексы и разные там надуманные стереотипы,- заявила я безапеляционно, демонстрируя свое   современное и независимое суждение о жизни.
          - Знала бы ты, дорогая, сколько раз уже мои уши слышали это слово - ярлык?! И вот ты тоже – про ярлык..., - произнес он с долей разочарования и досады.
          Я не была удивлена этой фразе, так как мужчина он был видный, успешный и, несомненно, далеко не бедный. Многие, окружающие его женщины, сочли бы за счастье заполучить такую ценную добычу в свои искусно расставленные сети.

           Во мне также уже давно проснулся охотничий инстинкт заполучить эту интригующую меня, уникальную мужскую особь в полное  свое распоряжение  и удовольствие, но чем больше я к этому стремилась, тем более ощутимо чувствовала его непреклонное сопротивление  моим  женским ухищрениям.
 
 Как -то, разговаривая  о политике, он неожиданно и довольно зло обвинил одного видного общественного деятеля во многих мыслимых и немыслимых  грехах, и вместе с другими словами обвинения, вдруг прозвучало  по его адресу осторожное и недоуменное обвинение :
           - А знаешь, он, вообще -то, и вовсе - «гей»...   
Я в ответ продемонстрировала свою полную осведомленность в этом вопросе:
          - Подумаешь,-«гей»! Да у нас в руководстве самого высокого уровня их полно, и я даже могу конкретно по фамилиям назвать, кто из них – кто!
          - Вот и обо мне тоже говорят, что я «гей»...,- сказал он, как бы между прочим, каким-то тусклым и невыразительным голосом.
         
          Это было почти признание с его стороны, но я еще не была уверена в своей уже давно возникшей догадке...

          Я продолжала предпринимать попытки всякими вычитанными в разных источниках советами  утихомирить давно бушующую бурю в его душе. Наконец, я решилась применить к Стасу некий радикально-провокационный метод, с успехом испробованный мною с моим последним бой-френдом, человеком чрезвычайно склонным  к депрессии, мрачному настроению и черной меланхолии.   
          - Знаешь, есть у меня еще один способ почь тебе, но это должно исходить только лишь от лица очень любящей женщины. Вот, например, твоя жена могла бы предпринять некоторые шаги...Если бы я была ее подругой, то, конечно, могла бы поделиться с ней и научить, как поступать в таких случаях...,- произнесла я загадочно эти интригующие и неопределенные слова.
          - А мужчина бы смог? – произнес он тихо и, как бы неожиданно для самого себя.
          - Ну, я, вообще-то, не знаю...Мужчина...Ну, может и смог бы...

          Все необходимые и бесспорные доказательства  причин его странного поведения и состояния были налицо.
         
           - Вот как же я, считающая себя психологом от бога, до сих пор не поняла этих прозрачных намеков, исходящих непосредственно  от него же самого?! -вопрошала я саму себя с недоумением, 
           - Ведь ясно же, что он является представителем этого самого одиозного сексуального меньшинства, о чем уже в полголоса судачили окружающие, иначе говоря – он «гей»!
 
          Но я все же  хотела услышать это признание непосредственно от него самого, так сказать из первых уст. Быстро возникла ситуация, не оставлявшая уже никаких сомнений даже для меня.
          Я пригласила его к компьютеру, желая показать некую информацию на страницах фейсбука. Компьютер находился на небольшом столике в моей спальне, большую часть площади которой занимала широкая двуспальная кровать.
Очень непросто было расположиться вместе у монитора компьютера, и я попросила его присесть на край кровати. Возникла ситуация, при которой его согнутые в коленях ноги буквально уперлись в меня, а я, при этом, сидела к нему спиной.
          Я с увлечением открывала нужные места и тексты на мониторе, попутно успевая их зачитывать Стасу, и, неожиданно почувствовала, как он, сидя сзади меня, закапывается и прижимается своим лицом в воротник моей мягкой шерстяной кофты. Слух мой уловил его сдавленно-тяжелое дыхание, и спине моей сразу стало горячо.
          - Ну, наконец, пришел мой звездный час!- прошептала я вмиг пересохшими губами. - а уж я этого не упущу ни за что...
          Я, осторожно развернувшись к нему лицом, ловким движением скользнула к нему на колени и стала нежно и осторожно целовать его лицо. Поза наша была предельно неустойчива, и я постоянно соскальзывала с его колен, подтягивая  на них свое тело вновь и вновь, однако, он не предпринимал ни малейшей попытки меня обнять или  хоть как-то удержать.
          Наконец, я решилась поцеловать его в губы, но никакой ответной реакции не последовало. Это было так, как если бы я целовала маленького ребенка или какую-нибудь мягкую неодушевленную игрушку. Но я не из тех, кто быстро отступает от намеченного, тем более, что я уже почувствовала в своем теле возбуждение и возникшее желание близости. Второй мой поцелуй, вскоре последовавший за первым, был гораздо более настойчивым и определенным - он, можно даже сказать, был откровенно- сексуальным. И вот его-то Стас уже не перенес совершенно. По его телу вдруг прошла судорога, и я почувствовала явное отторжение всем его существом  этой возникшей, непланируемой и непредвиденной нами обоими ситуации, как бы бурный протест всего его организма . Он подледнел, вскочил и стремглав выскочил из комнаты, а мне стало так стыдно, как, пожалуй, не было никогда в жизни. Вернувшись, он молча стал одеваться, а мне ничего не оставалось, как приносить свои бесконечные извинения и сожаления о допущенном фривольном и глупом поступке.
          Уже спускаясь по лестнице, он полуобернулся и произнес:
          - Я прошу - не влюбляйся в меня...Это мне будет очень больно, и тебе тоже будет очень больно...Прощай... 
          
         При всей моей кажущейся эмансипированности и широком взгляде на жизнь, я с трудом перенесла это ощущение потери, а вернее сказать- потери  в нем «мужчины», особенно, когда  я уже неосознанно им увлеклась и не уставала бороться за его присутсвие в моей жизни.
          - Как же получилось, что он вдруг так неожиданно изменил своему природному мужскому естеству и когда это могло с ним произойти?!  - вопрошала я себя в растерянности и недоумении.
         - Это случилось с ним недавно, иначе не было бы такого глубокого и неизбывного смятения в его душе, не было бы этого потерянного и тоскливого выражения его глаз, -  всхлипывала  я, жалея уже не только его, но и себя, и понимая, что с этой историей я сама потерпела свое профессиональное фиаско, как  знатока человеческих душ.

          - Ничего, ничего! Я очень скоро проведу свое собственное психологическое, журналистское расследование и до всего обязательно докопаюсь. Не позволю, чтобы такие мужчины становились жертвами обстоятельств и отдавались на откуп извращенческим инстинктам и чьей-то злой воле. – бодро заявила я самой себе, возвращаясь в уже привычное для меня позитивное и боевое расположение духа.