Прогуливающийся

               
   Впервые это с Женькой  произошло в школе, в первом классе.
   По воле родителей он попал в класс, классным руководителем которого была какая-то дальняя родственница по линии матери, педагог с большим преподавательским стажем. Учащимся она послабления не давала, шутя, говорили о ней её коллеги, что детишек держит в ежовых рукавицах. Правда, и говорили, качество знаний предметов давала отличное. Спрашивала со всех учеников строго, и с Женьки с удвоенным старанием по убедительной просьбе родителей. (Уж вы там присмотрите за нашим мальчиком, пожалуйста!)  Испытывая нешуточную страсть по части воспитания, детей бог не послал, откуда бы они взялись у старой девы, она проявляла внезапно вспыхнувшую любовь к родственнику, как ей виделось, в жёстких мерах воспитания. Первым всегда вызывала Женьку к доске отвечать домашнее задание. Отчитывала при всех; но если заслуживал, то при всех и хвалила.
   И в тот раз ничего не изменилось. Дальняя родственница ещё от порога отыскала его взглядом.
   - Бортник, к доске! – голосом старого въедливого отставного фельдфебеля, не растерявшего со временем командирских привычек, приказала она, приближаясь к учительскому столу.
   С «камчатки», дальней парты, к доске идти ровно полминуты. Они растянулись для него на несколько часов.
   Едва он дошёл до первой карты, как внезапно почувствовал нечто новое, непередаваемое словами, и облако сизо-белёсого тумана с розовато-голубой канвой окутало его. В тот же час Женька почувствовал, тело потеряло вес  и взмыло к небу.
   Долго парить, увы,  не пришлось, повинуясь чьему-то жёсткому велению, вернулся назад. Да не совсем: открыв глаза, обнаружил себя стоящим посреди чужого класса, посреди незнакомой обстановки.
   Внутренним убранством, помещение напоминало его классную комнату. Но расстановка парт, они были исполнены несколько иначе, чем те, к которым он привык, было иное: они располагались не по прямой, а несколько смещённые одна относительно другой по диагонали комнаты.
   На стене висела тёмного дерева, крашенная в глубокий коричневый цвет складная доска. Учительский стол отсутствовал. Вместо него стоял стул с гнутыми ножками, высокой резной спинкой и подлокотниками, выполненными в форме прогнутого эллипсоидного ложа.
   Хотя в классе никого не было, чувствовалось присутствие людей, отсутствовало острое ощущение заброшенности, присущее покинутым людьми помещениям. Некая аура, прозрачно-алая и тёплая окружала предметы.
   Женька немного побродил между парт. Пальцы ощущали структуру поверхности, безукоризненно гладкие столешницы, как стекло отражающие солнечный свет.
   Подошёл к доске. Она оказалась на ощупь не похожей на дерево; что-то было неизъяснимо объяснимое, но физические и химические ощущения не давали полного предвкушения неисследованного ощущения.
   Структура доски явно напоминала древесину, но ладонью он почувствовал неприятный холод металла: он словно ворвался миллионами острых игл в кожу. Женька отдёрнул руку и посмотрел на ладонь – кожа немного покраснела.
   Затем подошёл к высокому арочному окну и несколько минут смотрел вниз через прозрачные чистые стёкла на пустой школьный двор.
   Обширная территория школьного двора, неправильной формы круг, упирающаяся выступающей частью в высокие чугунные литые ворота, выложена тротуарной плиткой цвета охры, беж и изумруд: хаотичное переплетение цветных полос.
    Разноцветные линии при внимательном рассмотрении гармонично переплетались в определённый орнамент, но, одновременно, в нём что-то было необычное, раздражавшее глаз странной геометрией и в тоже время радовавшее ею же.
   Полная тишина в классе, коридоре и на улице настораживала.
   Преодолевая чувство страха, ноги мгновенно стали ватными и плохо слушались, Женька вышел из класса.
   По широкому коридору, освещённому солнечным светом, льющим через большие высокие окна, он вышел на лестницу.
    Струйки ветра пронзительно свистели в невидимых щелях.
    Широченная лестница с непривычно низкими ступенями из мрамора. Перила и балясины из мрамора, явно предназначены для лиц иного эстетического восприятия.
    Гулкое эхо разносило звук его шагов.
    Высокая тяжёлая дверь открылась легко. В лицо дунул тёплый весенний ветерок.
    Вдруг тишину нарушил осторожный шёпот. Женька напряг слух, стараясь определить, откуда доносился голос. Поднявшийся ветер всколыхнул молодую зелёную листву, (дома на дворе стоял ветреный и дождливый сентябрь), послышался тихий мелодичный звон, будто кто-то легко стучал по серебряным колокольчикам маленьким молоточком.
   Потом звуки нахлынули лавиной. С напором молниеносно несущейся конницы, вырвавшейся на степной простор. Появились детские голоса.
   Он и заприметил в ужасающей пустоте его, пусть и не физическое присутствие, ментальный посыл.
   И тут его окликнули по имени…
   Прилетевшая из медпункта медсестра Глафира Дмитриевна не нашла никаких отклонений. Выслушала стетоскопом, прося дышать, не дышать попеременно. Посмотрела в глаза, поднимая веки, для чего-то попросила открыть рот и заглянула в него. «Деточка, скажи «а», - ласково попросила она. Он и сказал: - А-а-а! удовлетворившись, сказала, что если что с ним и случилось, то это не в её компетенции, по её профилю Женька абсолютно здоров. Но, дескать, есть профессионалы, могущие дать точный диагноз. При этом её лицо стало таким многозначащим…
   Мама приехала с работы сразу же после звонка из школы.
   За нею прибыл отец.
   Женьку немедленно забрали домой.
   Дома поднялась суета и суматоха. Мама постоянно спрашивала, как его самочувствие; прикладывала ладонь ко лбу и затылку. В излишнем проявлении заботы, готова была упасть в обморок, постоянно повторяя, что именно чего-то такого она постоянно последнее время ждала. 
   Папа проявлял максимум благоразумия, но когда мама обращалась к нему, почему его не интересует судьба сына, тотчас повторял те же вопросы, как он себя чувствует. Женьке казалось, папа вполне его понимает, только не может это выразить в понятной вербальной форме.
   Самым трезвомыслящим человеком оказалась бабушка.
   Она внесла спокойствие во всполошенную необыкновенным происшествием семью только одним своим присутствием. Этакий колосс спокойствия среди бушующего моря. Когда мама заикнулась, что сына необходимо положить в больницу, так сказала участковый врач, на обследование, грозно зыркнула в её сторону. Мама тридцать секунд пребывала в состоянии частичного выпадения из реальности с полным осмысленным пребыванием в оной.
   Выдержав   паузу, бабушка попросила рассказать, из-за чего разгорелся весь сыр бор.
   Женька рассказал. Ничего не утаивая. Когда перечислял подробности, мама в тихом ужасе закрыла ладошками раскрытый рот, а папа словно набрал в рот воды. Глаза у обоих родителей были величиной с футбольный мяч.
   Детский невропатолог, Настасья Афиногеновна, улыбчивая добрая тенька, круглая как пончик, после обследования сообщила, что поводов для беспокойства нет.
   «Мальчик прекрасно говорит. Без запинок. У него хороший ассоциативный взгляд на мир. Да, несколько развито воображение, но это скорее преимущество, чем недостаток, перед сверстниками. Как известно, дети большие выдумщики. Знали бы вы, какие вещи рассказывает моя внучка».
   Но закончила положительно начатую речь довольно странно: наставительным тоном, стукая колпачком ручки по столешнице, невропатолог заявила:
   - Не выявленные симптомы не говорят о том, что заболевания нет. Ведь что-то же толкнуло, в данном случае, внутреннее состояние мальчика, - и она указала на него, скромно сидящего на белом табурете, - в это трансовое состояние. – Попросила его кратко сформулировать собственное ощущение того мира, где якобы он очутился. Бесхитростно, со свойственной ребёнку простотой, не ожидая подвоха, он рассказал, и на вопрос, что там делал, заявил, что просто вышел туда прогуляться, как выходит на улицу. Лицо невропатолога просто-таки засияло. Она воскликнула, мол, видите, он просто прогулялся. Это уже маленькая подвижка, незначительное отклонение. И, в конце концов, вынесла вердикт: нахождение в стационаре, тщательное, углублённое обследование. Консилиум видных специалистов в области детской психиатрии. И, конечно же, лечение.
   Благо, бабушка сопровождала внука. Не смотря на авторитет детского невропатолога, она указала рукой на грамоты, развешанные на стене в деревянных рамочках, строго сказала, чеканя каждое слово, что докторша ничего не понимает. Подумаешь, внук вышел прогуляться куда-то рядом. С ним не первым это происходит. Её прадед частенько ходил, и дед иногда прогуливался, и её бабка перед свадьбой совершила небольшой моцион в сопредельное пространство… Но не договорила, а заключила, что не даст внука портить лекарствами, лежать в больнице он не будет. Если так уж необходимы уколы, она берёт под личный контроль его посещения, но всё будет происходить в её присутствии.
   Всё обошлось как нельзя хорошо.
   Они вдвоём каждое утро две недели подряд амбулаторно посещали поликлинику. Симпатичные медсёстры каждый раз справлялись о его  самочувствии и ставили уколы, бабушка проверяла ампулы с прозрачными жидкостями и непонятными для него надписями, с первых дней лечения обложилась толстыми томами по детской психиатрии и справочниками по лекарству.
   Вплоть до десятого класса, до поры первой влюблённости, он никуда уже больше не выходил прогуляться.
   Пытались дать кличку «чокнутый», но она не прижилась. Двое хулиганов классом старше как-то после занятий встретили Женьку за углом школы. Один из них, бравируя возрастом и кулаками, сказал, цыкнув через щель в верхних зубах слюной на Женькин пиджак, что, чокнутый, расскажешь нам свои байки. Женька и рассказал. Но после этого они и близко к нему не приближались, завидев, обходили стороной.

                ***
             
   Полноценное погружение в постороннюю реальность вернулось после курса молодого бойца.
   На третьи сутки после присяги заступил в наряд.
   Мелко моросил дождь. Сиренево-серая влажная пелена сокрыла все предметы, размыла очертания. Одни овалы и круги мокро смотрелись под дождём. Женька стоял, дрожа, под грибком, рука сжимает ремень автомата. Чтобы не замёрзнуть, начал измерять территорию пространства, защищающего от дождя шагами: полтора вперёд, столько же назад. Вперёд… назад… Вперёд…
   Он, излучающий своим видом непроизвольную опасность, стоял перед Женькой, держа в руках заострённую длинную палку. Среднего роста, в рубашке-ковбойке, потёртых синих джинсах. Выгоревшая на солнце шевелюра каштановых волос. Изучающий прищур синих глаз.
   Их глаза встретились. И прочитали во взорах взаимное удивление. Сил у Женьки не хватило раскрыть рот. И тот, с палкой в руках, сохранял удивлённое молчание.
   Всё было необыкновенным. Здесь, где стоял Женька, моросил нудный осенний дождь, там, где стоял тот, заходило летнее солнце за горизонт, купаясь в густой волнистой зелени разросшегося леса. Здесь хлюпало под ногами; там – шаги скрадывала высокая трава удивительно приятного, но сильно насыщенного ярко-изумрудно-малахитового цвета.
   Привлечённый вниманием, Женька заметил вокруг него полупрозрачное сиренево-лазоревое сияние. Затем оглянулся, и увидел распространяющееся сияние от него – сизо-белёсое, с розовато-голубой канвой по контуру.
   И оглушающая тишина!..
   Окрик разводящего вернул его назад.
   На следующий день разбирательство у командира роты в кабинете, почему он спал на посту.
   Сказать прямо, что с ним, было, подписать себе приговор. Школьный пример дал хороший урок: стоит попасть к простому медику на карандаш, горя не оберёшься. А военная медицина, известно сие самому тупому шпаку, всегда творила чудеса, даже когда у полевого хирурга не было под рукой в достатке медикаментов и должного инструмента: стакан спирта вместо анестезии и заострённый столовый нож вместо скальпеля.
   Десять дней на гауптвахте, в общем-то, не такое уж и страшное наказание. Так поведали после однополчане, когда он вернулся в часть. Могли бы, и припаять срок и тогда бы он пару лет провёл в дисбате. А там условия… нашёлся даже тот, у кого брату довелось за неуставные отношения провести там некоторое время.
   С тех пор Женька старался сдерживаться. Получалось. С большим напряжением внутренних сил.
   За полгода до дембеля, как обычно, внезапно, на него накатило посреди улицы. Полдень, солнечный и яркий, обернулся мрачной картиной: он стоял в центре города, руины, как щербины во рту, окружали со всех сторон. Россыпи битого кирпича и груды больших кусков бетона. Мрачно блестят осколки стекла под лучами матово-красного солнца на небе, затянутого фиолетово-бежево-багровыми облаками. Дует пронзительный ветер, неся пыль и мелкий сор. Небо изредка пронизывают молнии, и тогда ослепительно-серебристый свет окрашивает в неестественные тона руины. Слышен грохот, доносящийся из глубины планеты. Под ногами дрожит земля. Иногда от руин отваливаются фрагменты стен и осыпаются, поднимая тучи пыли и производя неприятный шум.         
   Внезапно Женька услышал звуки, выбивающиеся из общей гармонии разрушения. Из-за ближайших руин, где ветер в углу поднимал небольшие пылевые завихрения, вышел тот, знакомый по предыдущему видению.
   Он остановился в трёх метрах. Бежево-зелёный комбинезон, чёрные кожаные высокие ботинки, голова повязана грязным бинтом. Во взгляде то же изумление. И у него, и у того. И молчание.
   Женька нарушил его первым.
   - Я знаю, ты меня слышишь. Как и я, ты гость в этом мире. Со мной это случилось в детстве. В первом классе. Спросили, что случилось. Ответил то, что всплыло в голове: вышел прогуляться. Вышел и сейчас. Это у меня происходит спонтанно. А у тебя?
   Но тот не ответил, только усмехнулся.
   Женька продолжил.
   - Всегда хотел научиться контролировать этот процесс. Ну, понимаешь, чтобы не накатывало волной. Где-то посреди города  или в другом людном месте. А, допустим, дома. Как думаешь, получится?
   Однако тот не ответил, пожал плечами. Повязка сползла на лоб, и он немедленно её поправил подрагивающей рукой.
   Но Женька не сдавался.
   - Можешь не отвечать. Я же вижу, ты меня понимаешь. Но ты не мой соотечественник, хотя ровесник. Чувствую это. Есть в тебе нечто странное, не присущее моим согражданам и, в то же время, привлекающее.      
   Когда Женька попытался сойти с места, дикая боль пронзила от макушки до пят. Перед глазами поплыли красно-синие круги, пульсирующие, как далёкие звёзды на ночном небе.
   Боль медленно ушла. Осталась тяжёсть в теле. Он посмотрел в сторону того, кто стоял перед ним. С ним тоже что-то произошло. Лицо исказила гримаса. Плечи дёрнулись. Тело пришло в движение. Он переместился с ноги на ногу.
   И тогда Женька приложил руку к сердцу и с радостью заметил, тот, стоящий напротив,  повторил его жест.
   - Я, - он ткнул себя указательным пальцем в грудь, - Женька. Евгений.
   В ответ услышал:
   - Юджин…

                ***
 
   Год спустя, он женился. По любви. Любовь приключилась дикая и необузданная. Женьке казалось временами, он теряет счёт времени, теряет ориентацию пространства и оказывается в соседнем измерении. Любовь засасывала его день изо дня всё глубже и глубже в своё изумительно-прекрасное болото.
   Как ликовала родня с его и с её стороны!
   «Ах, как это невообразимо трогательно: Женя, Женечка и…»
   «Ах, кто бы мог подумать, такое совпадение имён, это, действительно, нечто прекрасное!»
   «Ах, в этом гармоничном звучании имён слышится чарующая сакральность и энигматичность!» 
   Под мелодию свадебного марша Мендельсона влюблённая парочка, провожаемая долгими счастливыми взглядами родни и приглашённых гостей, вышла из зала бракосочетания и остановилась на высоком крыльце для запечатления сего знаменательного факта для истории новой семьи.
   «Ах, вы только посмотрите на Женечку! Как красива, как легка, а уж как прекрасна, как лебедь белая!»
   И так далее по неписанному сценарию возносились похвалы невесте. Миль пардон, новой жене, совершенно забывая о второй половине. Женька на это махнул рукой, коль уж родные папаня с маманей переплюнули в восхвалении даже родителей его жены. Что-то непостижимое творилось со всеми в день свадьбы.
   Мамаши тихо плакали от радости за молодых. Папаши в ускоренном темпе культурно набирались крепкими напитками.
   Один момент не выходил из Женькиной головы, когда дома вышли из автомобиля, встали рядом, взявшись за руки, чтобы войти в двери по дорожке, устланной по традиции свежими цветами, меж ними прошмыгнул какой-то малец. Нагло, раздвинув крутящимся тельцем в стороны уже мужа и жену, он скрылся в светлом колодце подъезда.
   Брак оказался недолгим.
   С первых дней совместного проживания всё пошло наискось. Недостатки, прежде казавшиеся мелкими, нагло пёрли в лицо и кололи глаза. Манера жены при разговоре затягивать гласные, тяготила и раздражала.
   Однажды жена оказалась случайным свидетелем его прогулки.
   Как обычно для него, он застыл посреди комнаты с остановившимся стеклянным взглядом, черты лица напряглись, тело свело судорогой – со стороны Женька выглядел скрючившимся высушенным подберёзовиком.
   Там, куда он вышел прогуляться, стояла зима. Мела метель. Выл ветер, выдувая из природы остатки тепла. В воздухе поблёскивали льдинки замёрзшей воды и мелодично звенели, при соприкосновении друг с другом. Того, с кем встречался в предыдущие разы не встретил. Были люди. Аборигены тех местностей, такие же гомо сапиенсы. Но он не искал с ними встреч. Вполне обходился тайными прогулками. Женька подсматривал за их жизнью. Изучал быт и культуру. Возвращался внезапно, как и уходил: внезапно сгущалась серо-белёсая мгла с розовато-голубой окантовкой.
   - С меня довольно! – заявила бледная видом Женечка, подрагивая мандибулой, тряся руками и вибрируя телом как плохо натянутая на колки струна, сказала и немедленно ушла из жизни Женьки, громко хлопнув входной дверью.

                ***

   Как ни старался Женька, создать систему регулярного ухода и возвращения, не получалось. Чувствовал, необходимы тренировки, ощущалась нехватка определённых знаний. Отчасти это угнетало, он впадал в меланхолию. Очередное выпадение из реальности, прогулка за горизонт пространства, возвращали вкус к жизни.
   Песчаный берег не изобиловал отдыхающими. Исключительная пустота без признаков одиночества.
   Женька закатал белые полотняные штаны по колена и зашёл в воду. Раскрутил лесу, наживил червячка и, размахнувшись от плеча, забросил вперёд удилище. Блеснув свинцово грузилом, улетела метра на четыре леса.
   Затылком, будто в него вколотили сотню гвоздей, почувствовал опасность. Медленно развернулся. За его спиной серой стеной качался сиренево-сизый туман. Клубясь, он медленно подступал к кромке моря, за метром метр, поглощая свободное пространство. Изредка из клубящейся серой массы выпрыгивали длинные змееподобные щупальца. Они раздваивались на конце, из ощерившихся пастей выскальзывали новые щупальца, процесс раздвоения повторялся до бесконечности. Как внезапно щупальца появлялись, так же исчезали. И тогда в воздухе повисал пронзительно-режущий слух скрипящий звук, и наплывали волнами прерывающие дыхание зловонные ароматы. 
   Женька смотрел на сии чудеса с долей здорового скептицизма. За свои недолгие прогулки в сопредельные пространства, он уяснил одно, таящая опасность местность причиняет непоправимый вред в случае, если в неё погрузиться полностью. До полного растворения в окружающей среде. К счастью, Женька ни разу не чувствовал себя неотъемлемой частью того места, где оказывался по чьей-то воле.
   И в этот раз, когда туманная стена приблизилась к нему, поглощая плещущееся море, он снова оказался дома.
   Правда, пляжный песок ещё целую неделю выметал из комнаты. Странным образом кучка песка, разбросанная по полу и паласу, всегда имела место быть утром. 

                ***
   
   Второй раз Женька женился по исполнении тридцати лет.
   Будущую супругу встретил на автобусной остановке недалеко от центра города. Улицы, пронизанные июльской испепеляющей жарой, напоминали футуристический фильм, по сюжету которого люди внезапно покинули землю, и осталась она одна-одинёшенька.
   Женька и не собирался ехать автобусом домой, используя теневые стороны можно было с полным успехом прогуляться, глазея на витрины магазинов, пустых по упомянутой выше причине. 
   И именно девушка, стоявшая на остановке, привлекла его внимание.
   Он с удовольствием окинул гладкие икры, голые коленки, живот, платье слегка обтягивало хрупкую девичью фигурку. Каштановые волосы заплетены в косу, опускающуюся до пояса. Личико приятное, прямой нос, тонкая верхняя губа и слегка приоткрытая полная нижняя. Всё в ней хорошо сочеталось, но что-то и настораживало. Была странная несовместимость девушки с окружающим экстерьером. Что-то неуловимое проскальзывало в поведении.
   Потоптавшись немного в удалении, Женька решил подойти и познакомиться.
   Шагая неслышно, научился этому в армии, приблизился справа и стал в полуметре от девушки, смотря на её лицо; он уловил взор её васильковых глаз и сразу в них утонул. Защемило в области сердца.
   Девушка повернулась к нему вполоборота, и Женька понял тревожащую его непонятность: синие прекрасные глаза смотрели мимо него. Девушка смущённо улыбнулась и приятным голосом поинтересовалась, может ли он ей помочь, так как без палки совершенно не может двигаться, сесть в автобус, а там она сама сориентируется.
   Женька, запинаясь и путаясь ногами, подошёл к девушке, взял её тонкую нежную ладонь двумя руками и прерывающимся голосом произнёс:
   - Конечно. Меня зовут Женя.
   Девушка не убрала ладонь из его рук, ответила лёгким пожатием.
   - Альбина. Аля, - представилась она и спросила в лоб: – Вас ничто во мне смущает?
   - Что должно меня смущать? – удивился Женька.
   - То, что я такая, - Аля неопределённо покрутила головой.
   - Вы – необычная.
   - Ну да, в самую точку! почти слепая и никому не нужная! – в голосе девушки послышался вызов.
   Женька, признавался себе и ей потом, что сильно робел в первые минуты разговора.
   - Подумаешь, слепая. Сами говорите, почти.
   - Десять процентов зрения. Все предметы вижу объёмными тенями.
   Они разговорились. Пропустили два автобуса нужного Але маршрута. Женька рассказал о себе. Вкратце, не вдаваясь в подробности. Але поведала историю своей жизни. Когда родители узнали, что девочка родилась практически без зрения, отказались от неё и её устроили в интернат для слабовидящих детей. Она и сейчас там работает, преподавателем.
   Женька проводил Алю домой. Долго стояли возле подъезда, болтая о всяких пустяках. Аля смеялась его шуткам. А он чувствовал, что с ним происходит что-то приятное.
   Вернувшись к себе, пребывал в странном смятении чувств. Следующим вечером, после работы возле интерната и ждал Алю.
   Свадьбу сыграли в сентябре. Женька съехал от родителей, которые не высказывали явного неудовольствия выбора сына, но и дали молчанием понять кое-что, о чём вслух стараются не говорить; родня и бывшая супруга крутили пальцем у виска, мол, какого ещё можно ожидать нормального поступка от чокнутого.
   А Женька и Аля жили хорошо.   
   Однажды он признался ей в своей тайне. Рассказ оказался долгим. Своё повествование закончил Женька далеко за полночь.
   Спокойно, без крайне эмоциональных высказываний, она сообщила, что догадывалась о его неких способностях, у людей, лишённых некоторых органов, пробуждается интуиция. Поделилась своей тайной. Как-то ещё в юности, гуляя по городу, встретила цыганок, они всегда наполняли городские улицы гомоном и криками детворы. Приставали к жителям с просьбой позолотить ручку, а уж доброму человеку цыганка наворожит. С таким предложением к Але подошла старая цыганка. Развязным тоном выбросила горсть слов, к которым все давно уже привыкли: «Дай, монетку, дорогая, наворожу, самой счастливой будешь!» Аля полезла в кошелёк за деньгами и тут цыганка рассмотрела, что в движениях девушки есть что-то странное. Присмотрелась, взяла Алю за руку и произнесла: «Не надо денег, милая, старая Ганна тебе всю правду и скажет без денег. К чему эти бумажки! Так, пыль!» И поведала старая цыганка Ганна ей и напророчила встречу и долгую счастливую жизнь с человеком, который ходит прогуливаться. «Куда? – спросила Аля. – Куда прогуливаться? Я тоже хожу гулять.» Но в силу необразованности или каких-то иных побуждений, цыганка не смогла объяснить толком, куда ходит он прогуливаться. Добавила в заключение, сунув в руку Али небольшой предмет, сказав, что это амулет на счастье, тёмных там нет, куда он ходит, но и света не всегда в достатке. Только Аля скептически отнеслась к гаданию старой цыганки, знала, что с её инвалидностью одно светит ей счастье – куковать всю жизнь в одиночестве.
   Аля попросила Женьку об одной услуге, после каждой прогулки записывать свои воспоминания.
   С тех пор он отправлялся прогуливаться регулярно. Накатывание приобрело некую систематичность, хотя до полного  контроля над процессом было далеко. Не было того ошеломляющего состояния, когда в одно мгновение из одного места перемещался в другое. Не было эмоционального потрясения, которое было разным в зависимости от места перемещения. Появилось устойчивое чувство азарта и куража.
   Необычайность не страшила, в нём появился интерес первооткрывателя. Хотя признавался жене, чуточку сожалея, что не с кем поделиться впечатлениями и воспоминаниями.
   Однажды Женя, вернувшись, сказал Але: «Очень жаль, что ты не можешь быть со мною и там».
   Вдвоём часто выезжали на природу. За город. Выбирали безлюдные места. Большие или маленькие поляны. Или останавливались на берегу рек.
   Прямо оттуда он выпрыгивал в соседнюю реальность, прогулки в запредельности становились продолжительными, но не контролируемыми.
   На втором году семейной жизни выпала им оказия: Але за хорошую работу в интернате выделили две путёвки на южный курорт во второй декаде августе. Женька заметил, как Аля вся светилась изнутри, когда сообщила эту новость, которую хотела приберечь на какой-нибудь праздник. Но вот не выдержала. И все семь месяцев жила в ожидании несбыточного чуда. Чуда ожидали от посещения известного хирурга-офтальмолога, к которому записались и ждали очереди три месяца. Осмотрев Алю, хирург развёл руками. Сказал, медицина, как бы то ни было, шагнула далеко вперёд, но в данном случае бессильна.
   Внезапно, как зима для коммунальщиков, наступил август, и чета Бортник поехала на юг.
   Остановились в прекрасном санатории «Приморский». На следующий день, пробудившись в четверть пятого пополуночи, Женька и Аля тайком ушли на озеро Ведьмин язык. Перед этим весь вечер тиранили вахтёршу бабу Изаят, уроженку этих мест, где можно отдохнуть вдвоём, без лишней назойливости отдыхающих. Баба Изаят поведала, благодарно приняв небольшую сладкую взятку о пяти озёрах, расположенных вокруг посёлка Приморский. Советовала сходить на четыре: Тор-озеро, городское, расположенное в лесу неподалёку от города, Песчаное, берега покрыты ярко-бурым песком, имеющим лечебные свойства и просто озеро. Без названия. Когда Женька спросил, а что же, дескать, пятое. Баба Изаят насупилась, замкнулась, однако быстро отошла, когда перед нею на стол легла вторая шоколадка и сказала, что озеро Ведьмин язык с давних пор пользуется плохой славой. Сама точно не знает, от других слышала, много народу там пропало, пошли отдохнуть, покупаться и всё: крышка. Нет людей, одни вещи на берегу сложены.      
   Насколько озеро соответствовало названию, ни Женька, ни Аля судить не могли. Заросшее камышом, местами чистые берега, поросшие травой, чуть поодаль от берега, густые насаждения дело рук лесничих, встречались берёзы, туя, акации и ещё много других. Да, форма продолговатая, напоминает язык. Но с очень большой натяжкой, если сильно раскрепостить фантазию под воздействием не психотропных, доступных в любом винно-водочном отделе крепких напитков.
   Туман с поверхности озера под лучами солнца испарился тонкими белёсыми струйками, и в безупречной водной глади отразилось голубое небо и зелень насаждений.   
   Предвкушая ощущения от купания в тёплой воде, Женька и Аля быстро разделись и вошли в воду. Женька пёр буром, поднимая волну; Аля, звонко повизгивая, когда Женька окатывал её водой из сложенных лодочкой ладоней, медленно входила в одну из главных стихий на планете.
   Забравшись в озеро по грудь, Женька и Аля долго целовались. На миг прервавшись, Женька мельком бросил взгляд на берег – сизо-сиреневый туман подкрадывался из кустов, низко стелясь над травой. Сердце тревожно сжалось, он крепко прижал к себе Алю. «Ты что это?» - услышал он напоследок.
   Внезапно всё вокруг кардинально переменилось.
   Окружающая природа потеряла чёткость и прямизну линий. Озеро выплеснулось бушующей водой в бесконечную даль и от его поверхности потянуло отчётливо морской свежестью и сыростью. Берег преобразился. Исчезла высокая зелень травы. Теперь перед Женькой простирался безжизненный, уходящий крутой дугой вдаль каменистый берег, на который беспокойно налетал тяжёлый хрусталь свинцово-серых волн и быстро дробился на мелкие солёные брызги.
   Дальняя стена невысоких деревьев раздалась и разбежалась вширь и вглубь. Изменилась в цвете. Теперь задняя стена берега терялась где-то в заснеженной горной стране. Высокие белые пики серебристо искрились под холодным северным солнцем, окутанные прозрачным ореолом прозрачно-сизой дымки, и мраморно серея у самих оснований.
   Безжизненность царила повсюду.
   Кроме беспокойно бившихся о берег волн, не было слышно более никаких звуков. Не было даже чаек, этих верных океанских спутниц бескрайних морских и океанических просторов.
   Несмотря на непогоду, в лицо бил мелкий противный дождь, Женька не озяб.
   Подошвы ног слегка застыли, но не было той тяжёлой боли от невероятного холода мороза, присущего северным территориям. По телу стекали струйки воды, но Женька не ощущал их. Что-то в нём качественно вместе с природой изменилось. Он почувствовал себя не посторонним персонажем этого дикого незаселённого края, он был неотъемлемой частью. Он чувствовал корни, невидимые тонкие нити и толстые тросы, крепко связывающие его с этой таинственной и загадочной землёй.
   Женька поверил в реальность произошедших метаморфоз и испробовал на себе старый испытанный способ, рекомендуемый опытными людьми. Они  советовали, говоря, коли что-то тебя тревожит и кажется (к совету старшины из одного известного отечественного фильма Женька относился скептически, утверждавшего, что если кажется, креститься надо), то необходимо сильно-пресильно зажмуриться и посчитать до десяти, затем открыть глаза. Если ничего не изменится, при наличии иголки, уколи себя в щёку, или ущипни за мочку уха. Уж коли и это не окажется действенно, то, поздравляю, вы где-то там…
   Укол иголки и щипание мочки не вернуло его назад в тёплую воду Ведьмина языка к жене Але.
   Сколь ни стой на берегу, но нужно предпринимать действия. Не торчать же в самом деле до скончания века тут, любуясь штормовыми волнами. Пусть даже и не испытывая абсолютно ни малейшего дискомфорта.
   Вспомнил, как в одной познавательной передаче известный на всю страну биоэнерготерапевт рассуждая о своём роде занятий, рассказал, как в старину колдуны и знахари определяли погоду, что-то сродни лозоходцу, ищущему воду под землёй при помощи рамки из виноградной лозы.
   Стал по направление к солнцу. Развернул плечи, выпрямился. Слегка откинул назад голову. Прищурился. Опустил руки вдоль туловища. Расслабил ладони. Затем развернул их от себя, как локаторы.
   Холод, не передаваемый холод бил острыми иглами в тёплые чашечки ладоней; их захотелось сразу же сжать, чтобы сберечь ускользающее тепло.
    Женька развернулся на двенадцать. Тот же результат. Только иглы стали жёстче колоть кожу, вызывая неприятные ощущения.
   На час. Потянуло издалека снежной непогодью. По телу прошёлся озноб. Но ощущения мороза не было.
   На два… Словно удар боксёра тяжеловеса прямо в незащищённую грудь, дыхание остановилось где-то на полпути между жизнью и смертью; затем в лицо, кожа моментально вспыхнула как промасленная бумага и развелась пеплом. Обливая солнечным живительным теплом, издалека прилетали огненно-спасительные гонцы на крылатых колесницах.
   Женька боялся открыть глаза. Боялся, что лишится зрения. Настолько внезапным, агрессивно-ласковым было это чувство. Он почувствовал внутренним компасом, идти нужно туда: открыл глаза и сделал шаг…
   Очередная метаморфоза не сбила с ног внезапностью переменившегося места.
   Ступни нещадно пёк раскалённый песок.
   Солнце просто соревновалось с самим собой на скорость истребления из Женькиного организма влаги. Он катастрофически почувствовал, как кожа теряет эластичность, коробится, морщится; пароксизм жажды, вот-вот, лишит сознания.
   Перед ним в песке, вспучивая его подвижным холмиком, проползла какая-то невидимая тварь, населяющая эти выжженные солнцем места.
   - Господи! – воскликнул Женька, хотя никогда в жизни в церковь не ходил и слыл среди себе подобных ярым атеистом, - уж не шутишь ли ты со мной, не играешь ли! Что может сие означать! Проверка на вшивость, а? аль ещё какой-нибудь новейший метод на испытание верности. Только запомни, я не Иов, чревом кита меня не испугать…
   В ответ услышал тонкое завывание ветра, играющего на цымбале, перебирающего вместо струн нанизанные на невидимые нити песчинки. И они звучат неподражаемой мелодией, проникая внутрь черепа, подчиняя своей воле разум.
   Незаметная вибрация проникла в тело и каждая мышца, каждая клеточка, каждая капля крови заиграли, запели с нею в резонанс. Со временем организовался ритм, в котором начало двигаться тело.
   Против своей воли Женька начал подчиняться этой незатейливой, но могучей мелодии. Он услышал вдали, на горизонте сознания протяжно-заунывную звонкую песню, выделил характерный бой бубна с медными колокольчиками.
   Неожиданно для себя, Женька в бесконечно льющемся ручье незнакомой завораживающей песни, где следующее слово было окончанием предыдущего, он вдруг начал понимать смысл слов.
   Неизвестный далёкий певец пел о страннике, волею судьбы забрасываемом в разные загадочные и интересные места, расположенные вдали от его родного дома. Звонкий гортанный голос брал высокие ноты и тогда слышался визг, как мокрым пальцем по стеклу, работающих на износ связок; иногда тембр менялся, и низкое пение напоминало недовольное урчание осеннего грома. Пение непроизвольно вводило в транс.      
   Резкий удар по струнам – песчинки взмыли в небо золотисто-песчаными струями – вывел Женьку из нарастающего транса. Он проморгался от песка, щедро набившегося в ресницы.
   Нечто фантастическое, необычное, неопределяемое обычными словами привлекло его внимание. Он сфокусировал зрение и рассмотрел левее себя, откуда доносилась таинственная песня, откуда дул жаркий ветер в мерцающем воздухе, расплавленном необыкновенно высокой температурой виды восточного города.
   Высокие выжженные солнцем городские стены, острые изумрудные крыши сторожевых башен. Сияющий чистым золотом купол мечети с воздетым на тонкий шпиль золотым полумесяцем. Прямая дорога, мощенная крупными отёсанными квадратами, обсаженная по краям пальмами, кедрами и незнакомыми кустарниками, дающими скудную тень, вела к воротам этого города.
   Женька ущипнул себя за мочку, но город не пропал, только отчётливее стали видны детали украшения стен, башен, главных городских ворот. Увидел караваны, погоняемые сонным караванщиком, бредущие нерасторопно со всех сторон к городу. Верблюды, надменные корабли пустыни, жуя жвачку, смотрели вокруг с непостижимой восточной загадочностью.
   Чарующую идиллию нарушил протяжный стон, доносящийся из-под земли.
   И тотчас исчезли, растворились в воздухе городские стены, сторожевые башни, городские ворота, расплавился в лучах солнца золотой купол мечети вместе с полумесяцем. Поднялся невыразимый дикий вой.      
   Женька различил неприятный свист возле виска и инстинктивно пригнулся.
   Разворачивающее зрелище тонкую и нервно организованную натуру возможно и привело бы в состояние ступора, но нервная система Женьки, прошедшего через два года службы в самых серьёзных войсках, про которые говорили, что отслуживший в них в цирке не смеётся, была отлично подготовлена к различным инсинуациям и флюктуациям, могущим возникнуть на жизненном пути.   
   Бескрайняя пустыня превратилась в мгновение ока в огромный цветок.
   Длинные заострённые лепестки с угрожающей быстротой соединялись в изящный песчаный бутон. Из песка вылетали с невероятной скоростью песчаные лианы, скручивались в толстые жгуты. Сразу же распадались в пыльные облака, из которых ветер лепил невероятной красоты кратковременные узоры.
   Развернувшись на месте в поисках спасительного направления, Женька пропустил момент, когда лепестки заключили его в полупрозрачный кокон, вокруг которого сгустилась непроглядная мгла. В то же время, какая-то неведомая сила, словно патрон из ствола, вытолкнула его вверх.
   Осторожно, чтобы ненароком лишним шумом не привлечь врага, Женька высунул голову из воды по самый нос. Втянул влажный, с нотками прелости воздух, и устремил внимательный взгляд в направлении берега, выгнутой дугой поляны, упирающейся спиной в лес, размазанный густым туманом до неопределённости.
    Знакомая машина – обычный военный геликоптер без опознавательных знаков маскирующей раскраски – необычной конструкции и геометрии, быстро вращая лопастями, рубила густой воздух, пропитанный тяжёлыми ароматами, и опускался медленно на поляну. Едва колёса утонули в высокой, сине-зелёной траве, дверь распахнулась, и из нутра вертолёта посыпались, как горошины из мешка, матовые шары, в движении превратившиеся в фигурки людей.
   Женька удивился их наряду: просторные аляповато раскрашенные сине-зелёно-чёрные комбинезоны. Странных форм вооружение в руках, помесь автомата Калашникова и М-16 без рожка и приклада, точно бандитский обрез из добротной винтовки «Манлихер». На голове не привычные сферы, принятые на вооружении, а напоминающие огранённый алмаз шлемы, выполненные из тонкой блестящей проволоки.
   Быстро перебирая ногами, они шустро окружили поляну по периметру и замерли в напряжённых позах, одни развернулись в сторону леса, другие в сторону озера.
   Последним из нутра вертолёта выпрыгнул высокий парень. На нём отлично сидел такой же чудной комбинезон.
   Он  постоял минуту и уверенным движением снял с головы странный алмазный шлем. Этот парень Женьке кого-то остро напомнил. В памяти всплыло лицо того парня, из прогулки, случившейся давненько, только имени не мог вспомнить.
   Парень осмотрелся и направился к берегу водоёма. Остановился у самой кромки. Женьке показалось, что они встретились глазами. Парень улыбнулся.   
   - Well, here and met, friend. Hello, that? (Ну, вот и встретились, дружище. Здравствуй, что ли?)
   Женька без опаски встал на ноги. С тела стекала чёрными струйками грязная вода. Ну, конечно же, это был Юджин. Улыбнулся широко (Юджин сделал рукой знак в сторону странных фигурок), сложил руки на груди.
   - Hello. (Здравствуй.)
   Юджин продолжал улыбаться.
   - I see not rads, not rads to meeting. Why? (Вижу, не рад, не рад встрече. Отчего это?)
   Женька ответил:
   - Did not hope on a quick visit. (Не надеялся на скорый визит.)
   Юджин стоял на месте, медленно покачиваясь с пятки на носок.
   - I am sorry, if that not so. (Прости, если что не так.)
   Женька округлил глаза.
   - For what? (За что?)
   Юджин ответил:
   - And for everything. (Да за всё.)
   Не говоря больше ни слова, Юджин резко развернулся на каблуках и отошёл на несколько метров и обернулся.
   - Before the quick meeting? (До скорой встречи?)
   Женька пожал плечами.
   - Well yes. (Ну, да.)
   Женька проводил долгим взглядом Юджина, и когда он ещё раз обернулся, залезая по приставной лесенке в нутро чужого геликоптера, помахал ему рукой. Нога поскользнулась на скользком илистом дне. Махая руками, он упал…
   Зелёная трава неприятно покалывала тело. Знакомые с детства запахи свежего чая щекотали ноздри (откуда, ведь с собой ни котелок, ни заварку не брали?), потрескивал костерок, ароматно пахло смолой и дымком. Родное солнце грело лицо; невдалеке раздавались голоса и отчётливо выделялся Али. Женька открыл глаза и приподнялся. Невдалеке сидела маленькая компания: две женщины и двое мужчин, Аля с ними.
   - Смотрите, Аля, - сказала одна из женщин, - ваш муж проснулся!
   - Силён мужик поспать на солнцепёке, - похвалил мужчина, загоревший под араба.
   Аля встала, взяла алюминиевую кружку, исходящую паром и пошла к Женьке.
   Без посторонней помощи! Самостоятельно шагая по песку с грациозностью супермодели! Что-то ему увиделось незнакомое в её походке и необычное в поведении, ранее не замечаемое, чего прежде не было. Девушка открыто улыбалась и смотрела в глаза мужу. Ё-моё, чуть не вскрикнул Женька и не сорвался с места, его жена смотрела на него видящими глазами. Но этого просто не может быть. Ведь доктор говорил…
   Аля подошла, присела на корточки. Протянула кружку.
   - Выпей, Женя, хороший чай с местными травами.
   Зачарованно Женька взял кружку и отпил маленький глоток обжигающего напитка.
   - Удивлён? – спросила Аля.
   Не в силах произнести ни слова, Женька лишь кивнул головой.
   Аля нежно улыбнулась.
   - Я тоже.
   Женька справился с первой волной неожиданности.
   - Как так, Аля?
   И она рассказала, когда с ним началось это, налетел сильный порыв ветра. Поднялась сильная волна. Неведомая сила оторвала её от него и увлекла на глубину. Я сильно испугалась. Начала кричать. В рот попала вода, водоросли, подгнившие корешки и стебельки травы. Я закашлялась. Та сила, что увлекла на глубину, вытолкнула на поверхность, и кто-то лизнул меня языком по лицу. Несколько раз, как собаки облизывают хозяев. Было неприятно, от языка несло тиной и гнилью, лицо покрылось слоем грязи. И тут всё кончилось. Я успокоилась и начала смывать грязь. Хуже всего отмывались глаза. Тёрла пальцами так, думала, выдавлю глаза. Когда отмыла, раскрыла веки и поначалу испугалась, таким ярким увидела мир. Но потом испугалась вдвойне, когда поняла, что слепота исчезла. Исчезла! Пропала! Я вижу, Женька, вижу все краски окружающего мира! Вижу тебя, и ты выглядишь таким, каким тебя и представляла. Аля быстро обняла Женьку и начала его целовать, повторяя «вижу, вижу, вижу!». Кто-то таинственный вылизал мою хворь!
   - Вот тебе и Ведьмин язык! – произнёс вслух Женька, когда пришёл в себя, прижал к себе крепко Алю и не мог насмотреться в бездонную красоту васильковых глаз жены.

                ***

   Какое это непередаваемое и странное ощущение чувствовать себя зверем! Зверем, на которого охотятся. Зверем в глазах охотника считающего тебя своей добычей.
   Шерсть на загривке торчком, между лопаток тонкие ледяные иглы страха вонзились через кожу и впились в тело. Лапы работают ускоренно, подушечками выбрасывают назад комья земли и травинки. Мышцы напряжены. Жгучее желание уйти вперёд, вырваться из невидимых пут ощущения себя чьей-то добычей.
   Незримое око охотника следит за тобой. Нигде не укрыться от него: ни в тени пригорка, ни под кустом, зарывшись в жухлую листву, припорошенную ранним снежком, ни растворившись каждой клеточкой тела в пространстве.
   Спасение в беге. Не по прямой, а петляя, и как можно замысловатее. Несколько раз над головой, пришлось прижать уши, со свистом пролетали, разрезая воздух, острые стрелы. С тугим гудением они вонзались в землю рядом, она отзывалась протяжным гулом, и каждый раз Женька благодарил своего небесного покровителя, уводившего в сторону смерть.
   Смерть – обычно её приятный аромат со вкусом тёплой, пахнущей чужой жизнью крови привык ощущать на своих клыках. Совсем иначе обстоит, когда смерть вышла охотиться на тебя и совершенно нет желания быть куском жизни на чьих-то острых клыках, впивающихся с жадным азартом в твоё тело.
   Женька резво и легко бежал по молодому льду, сковавшему за ночь реку, протянувшемуся извилистым стеклянным языком в оба конца и, пропадая за горизонтом в клубящейся сизо-сиреневой дымке, стараясь сохранять равновесие и поскользнуться. Ботинки на грубой резиновой подошве не скользили, хорошо сцеплялись с гладким зеркалом льда. И всё равно, приходилось балансировать  или руками или торсом, чтобы ненароком не плюхнуться на льду.
   Бег не трусцой, бег не по пересечённой местности. Бег посередине реки. Черная мохнатая точка, как бельмо на глазу, любой желающий выходи и бери зверя на мушку. Куда ж зверю деться!
   А подо льдом, радуя глаз, снуют рыбки добрые и хищные, ну да, чтоб никто не забывался и не дремал. Речные водоросли, переплетаясь и свиваясь, тонкими тёмно-зелёно-коричневыми нитями извиваются, послушные току воды.
   От берега до берега, по малой прикидке, две трети полёта стрелы. При любом раскладе опытный охотник поразит цель.
   Тонкие бархатные снежные покрывала двигаются в разных направлениях по льду.
   Искать спасения на берегу, резона нет. Преследователи, Женька чует нутром, идут за ним след в след. Ни снег, ни лёд им не помеха. Пока он их не видит, но чувствует обострившейся интуицией. Чувствует жаркое дыхание затылком; чувствует полный ненависти взгляд в спину; чувствует, с каким наслаждением преследователи вонзят в его тело острые…
   Пся крев!
   Левая нога подгибается, тело провисает вниз, словно лёд под тяжестью тела, ступня подворачивается вовнутрь, острая режущая боль пронизывает, сковывая судорогой тело, до самой макушки.
   Но, видимо тот небесный покровитель и на этот раз чутко бдя за обстановкой, выдёргивает его из обострившейся ситуации.
   Ах, как пронзительно сине небо поздней осени!
   Ах, как удивительно чист и прозрачен горизонт!
   Ах, как восхитительно легко дышится морозной свежестью горних высей!
   Ах… Но что же так назойливо стучит в голове, вызывая тупую нудную боль?
   Чёрные стрелы, мелькая тёмными молниями, проносятся справа и слева.
   Женька радостно ликует! Я – дичь! Я – добыча! Я – жертва!
   Десятки мрачно-озлоблённых молний, свирепо скалясь, смотрят злым взглядом и раскрывают в торжественном крике победителя острые клювы!
   Кто бы когда-нибудь сказал. Какое это непередаваемое и странное ощущение – чувствовать себя дичью, добычей, Женька тому не поверил  ни в жизнь.
   Взмах крыла, и послушное тело уклоняется от торжествующей своры чёрных посланников смерти. С ликующим взглядом провожает их удаляющийся полёт. Внезапно острый, как отточенная бритва, клюв распарывает кожу, срезает перья. Тонкой струйкой сочится кровь. Сочится, окрашивая в красное перья вокруг раны.
   Непроизвольно Женька снижает высоту, раненное крыло плохо слушается. Завидев подранка, новые хищники устремляются навстречу удаче. Смерть предоставила шанс.
   Прямо перед затуманивающимся взором проносят стройные блестящие тела, увенчанные навершиями, острыми гранями ослепительно сияя в лучах осеннего светила.
   Женька снова взмахивает крылами, останавливает падение, ещё пара-другая взмахов и удаляется земля и приближается небо.
   Опасность не ходит одна. Дружная ватага стройных тел окружает жертву. Ловко, борясь с болью, Женька лавирует между ними, смотрящих вожделенно в его сторону. Он от радости на седьмом небе! Вот вам всем! Вам меня не достать!
   О-ох… Что это?
   Тупая обездвиживающая боль сковывает грудь, воздух замерзает в гортани прозрачным морозным клубком, последние капли дыхания выкашливаются вместе с кровью наружу.
   На этот раз небесный покровитель отлучился и ситуация получила иное развитие.       
   Камнем, сложив безжизненные крылья, Женька полетел вниз. Навстречу молодому льду, покрывшему вчера гибкое, подвижное тело реки стеклянной ризой.
   Резкий удар. Огненный всплеск холодной боли. Тело кровавой кляксой растеклось по ледяной поверхности. Неожиданно неведомая сила собирает его огромным напряжением воли в единое целое.
   И снова бег. Бег не трусцой, бег не по пересечённой местности, бег посередине застывшей реки. А подо льдом, радуя глаз, снуют рыбки-жертвы и рыбы-хищники, ну да, дабы никто не забывался и не дремал. Речные водоросли, переплетаясь и свиваясь, тонкими тёмно-зелёно-коричневыми нитями извиваются, послушные току воды.
   С берегов, покрытых снежной пелериной летят те же стройные красивые тела с украшениями в виде острых наверший. Летят, разрезают воздух с ошеломляющим свистом. Он сводит с ума, выворачивает душу наизнанку. Страх, доселе неизвестное чувство, поселяется глубоко внутри. Холодный ледяной ком ниже грудной клетки. Металлический, знакомый привкус боли. А красивые и изящные стройные и длинные тела летят… Горячо целуют холодными губами тонкий лёд и отскакивают, обиженно и звонко взвывая.
   Мелкое колкое крошево летит в глаза.
   Женька тряхнёт головой, сбросит с лица льдинки и бежит дальше. И нет конца и края реке, и нет конца и края заснеженной равнине!
   Жутко! Страшно! Ужасно!
   И ничего не поделать. Кто-то за него решил, что ему делать. Так что Женьке только и остаётся, исполнять отведённую ему роль. Роль зверя. Роль дичи. Роль добычи. Роль жертвы.
   Погоня не отстаёт ни на шаг.
   Вибрирует тонкая стеклянная броня реки. Речная живность, чувствуя приближающуюся угрозу, мечется в панике. Рыбки сталкиваются друг с другом. Влетают в тонкую паутину тёмно-зелёно-коричневых водорослей, застревают в ней, стараются выпутаться. Вода под хрустальным стеклом вскипает ледяной пеной. Поднимаются со дна пузырьки воздуха и удивлёнными, по-детски наивными глазами приникают ко льду и смотрят с настороженностью за происходящим.
   Пся крев! Курва матка!
   Левая нога подгибается, словно лёд проседает под тяжестью тела, ступня подворачивается вовнутрь, острая режущая боль пронизывает ногу от ступни до бедра и выше, тонкой саднящей проволокой ловко сковывая тело до самой макушки. Взор на мгновение гаснет. Наплывает удушающая мгла, тьма оккупирует сознание. Тонкие щупальца чего-то чужеродного опутывают мозг.
   Вместе с ослеплением возвращается зрение. Сетчатку режет скальпелем ослепительный солнечный свет.
   Неожиданно река упирается в проволочное заграждение.
   Колючая проволока густо переплетена с основным полотном забора. Прямые и изогнутые металлические полосы выглядят жутким сном наяву художника-сюрреалиста. С заточенных граней колючек матово поблескивая, капают капли густеющей крови. Висят лохмотья одежды, лоскуты бледно-жёлтой кожи, окровавленные клочья выдранных с корнем волос.
   Женька не успевает затормозить и со всего маху врезается в забор, успевая выставить как защиту лица о повреждения руки перед собой.
   Сквозь мелкие порезы на локтях выступает кровь и сразу втягивается обратно. Раны пощипывают, будто посыпанные солью.
   Женька смотрел на руки до тех пор, пока раны полностью не затянулись и пропали намёки на повреждения.
   Боль отодвинула ощущение опасности. С заживлением ран вернулось чувство опасности. Она похожа на солнечное затмение, когда окружающий мир постепенно погружается в томительную, прогрессирующую неизвестностью темноту.
   Шерсть на загривке торчком, между лопаток тонкие ледяные иглы страха вонзились в кожу и впились в тело.
   Взмах крыла, и послушное тело уклоняется от торжествующей своры чёрных посланников смерти.
   С далёких берегов, - будто в кошмарном судорожном сне, когда реальность переворачивается с ног на голову и небо меняется местами с землёй, - покрытых снежной пелериной летят безупречно стройные, обескураживающие красотой длинные тела с острыми навершиями; летят, разрезая воздух ошеломляющим свистом.
   Забор тянется насколько видно глаз. Ноги несут сами по себе. У Женьки сложилось глупое впечатление, что его конечности живут отдельной жизнью от него самого.
   Снег тает. Под ногами чавкает рыжая грязь. Летят по сторонам коричневатые брызги.
   Неловкое, не рассчитанное движение торсом и Женька едва не валится на спину. Но кто-то его вдруг подхватил подмышки, поддержал, поставил на ноги и слегка толкнул меж лопаток – беги! Толкнул. Придал ускорения. Потому что преследователи обозначились в поле зрения колышущейся жёлто-серо-красной расплывчатой массой. Но уже доносятся крики. Слышится тяжёлое дыхание.
   На секунду Женька замер от представшей перед глазами картины: его тело, то ли зверя, то ли крупной птицы, утыканное стрелами лежит в землисто-болотной жиже. Вокруг беснуются псы, с клыков слетает вспененная слюна, тела напряжены. Их сдерживает длина поводков.
   Женька проморгался, прогнал наваждение, как жуткий сон и припустил со всех ног.
   Бежал вперёд, только вперёд, не отвлекаясь на рассматривание возникающих перед ним препятствий. Тело несла жажда жизни, тайная и необузданная сила, противящаяся настигающей смерти.
   Если бы не вид бездонного неба, Женька угодил бы в пропасть. Хорошо, что на месте обрыва земля оказалась сухая, и затормозить удалось легко. Махнул, куда уж без этого, пару раз руками, покрутил телом и восстановил равновесие.
   Река, забор, снег, грязь остались позади. Перед ним расстилалась огромная равнина, покрытая зелёной растительностью. Поблёскивали нити рек и ручьёв. Поднимались вверх еле заметные струйки дыма из печных труб домов, казавшихся с точки обозрения до смешного игрушечными и кукольными.
   Преследователи остановились позади. Женька обернулся и увидел устрашающие загорелые бурые лица с тонкими щёлочками глаз. В руках у некоторых луки с возложенными стрелами, у других короткие копья.
   На секунду Женька проник в мозг одного преследователя и прочитал его мысли; впрочем, она была одна и коротка: - Тебе конец!
   Женька положил на сгиб локтя ладонь, поднял вверх сжатый кулак.
   Затем развернулся к обрыву и прыгнул, раскинув руки. Тугая волна ветра подхватила его и подняла, не дала упасть.
   То, прижимая руки к телу, то раскрывая их, он поднимался вверх, затем планировал вниз.
   Увлечённый новым чувством полёта, не заметил, что он не один. Когда же постороннее присутствие обозначилось явно, увидел Алю. Она летела с ним одним направлением. Такая же счастливая, как и он.
   Улыбаясь, она произнесла, не напрягая голоса, ветер совсем не мешал ей говорить:
   - Теперь мы будем выходить прогуливаться вместе!
                Якутск. 13 февраля 2016г.